* * *

Он очнулся и не понял, где оказался. В пятидесяти футах трещал огонь. Дым ел глаза, вызывал слезы. Где-то кричали и вопили люди.

Открыв глаза, он увидел выкатившийся из-под рук кусок пластика, который до этого находился перед ним. Что-то легко ударило его по коленкам, скользнуло к ногам и свалилось на каменную площадку.

Он сидел в кресле — своем рабочем кресле. Кресло покоилось на высоком троне, вырезанном из гранита, а сам трон стоял на круглой каменной платформе. На камне виднелись темные красно-коричневые пятна. Упавшая вещь оказалась частью стола, на который он опирался, когда потерял сознание.

Он находился в одном из концов гигантского строения, сложенного из гигантских бревен, громадных деревянных панелей и видневшихся высоко над головой балок. Пламя вырывалось из-за стоящей перед ним стены. Крыша на другом конце провалилась и, благодаря ветру, дым уносился прочь. Он мог видеть снаружи небо. Оно было темным, чуть светлея вдали. В пятидесяти ярдах от него, освещенный пламенем, лежал холм. На вершине холма вырисовывались силуэты деревьев, покрытых листвой.

А всего миг назад была зима. Вокруг зданий Исследовательского Центра Сиракузы Нью-Йорк лежал в глубоком снегу.

Дым повернуло, закрывая от него панораму. Пламя поднялось выше и охватило множество столов и скамеек, а также толстые колонны, поддерживающие крышу. Они напоминали темные столбы с жуткими, вырезанными одно над другим лицами. На столах стояли блюда, кубки и прочая посуда. Из перевернутого кувшина на ближайшем столе лилась темная жидкость.

Он встал и закашлялся, когда дым коснулся его лица. Он спустился с сиденья высокого трона, который теперь, в свете разгоравшегося пламени, оказался гранитом, пронизанным черными и красными вкраплениями кварца. Изумленный, он огляделся вокруг и увидел край частично открытой двери — двустворчатой двери или ворот, а снаружи — снова пламя и мечущиеся, извивающиеся, падающие и кричащие тела.

Пора было подумать о бегстве, пока до него не добрались огонь и дым, но с другой стороны, его совсем не прельщало встревать в разгоревшуюся битву. Он припал к каменной платформе и потом соскользнул на твердый земляной пол зала.

Оружие. Ему необходимо оружие. Он сунул руку в карман пиджака и достал перочинный ножик. Нажал кнопку — выскочило шестидюймовое лезвие. В Нью-Йорке 1985-го года нож с таким лезвием считался бы незаконным, но если в 1985-м человек хотел чувствовать себя в безопасности, ему приходилось пользоваться и не такими запрещенными средствами.

Не переставая кашлять, он стремительно прорвался сквозь дым и достиг раскрывающихся в обе стороны дверей. Он встал на колени и заглянул под них, так как верхний край находился выше его головы.

Огни из горящего зала и других зданий слились, освещая причудливую картину. Вокруг плясали пушистые лапы и хвосты, белые, черные и коричневые. Лапы чем-то походили на ноги людей. Они странно изгибались, скорее напоминая задние ноги четырехфутовых животных, которые вдруг решили выпрямиться, стать как люди, но так и остались ни зверем, ни человеком.

Хозяин одной пары ног свалился на спину, в его живот вонзилось копье. Человек изумился еще больше. Существо напоминало что-то среднее между человеком и сиамским котом. Шерсть на теле была белой, мордочка ниже лба — черной, такой же как и нижние части ног, рук и хвоста. Мордочка казалась плоской, как лица некоторых людей, но нос был круглым и черным, как у кота, уши — тоже острыми и черными. Рот — по-мертвому открытый, являл острые и кривые зубы.

Копье выдернуло существо с такими же кривыми ногами и длинным хвостом, но одноцветным коричневым мехом. А потом раздался крик, ноги качнулись вперед и упали поперек сиамски-человеческого создания, и человек смог внимательно рассмотреть тело копьеносца. Казалось, он тоже происходил из эволюционировавших четвероногих, получивших такие человеческие черты лица, как расположенные спереди глаза, подбородок, человеческие руки, плоское лицо и широкую грудь. Но если первое существо напоминало сиамского кота, то второе — скорее енота. Оно было почти все коричневым, за исключением глаз и щек, покрытых черными полосками меха.

Кто убил его, человек не видел.

Пока не заставит пламя, выбираться наружу желания не было. Он нагнулся к воротам и посмотрел сквозь них. Может он попал в другую реальность. Или он в своей реальности, а все это — плод безумного воображения, каким-то образом пробудившегося в его мозгу?

Пламя лизало спину. На другом конце здания рухнула часть крыши. Он встал на колени и подлез под ворота, надеясь остаться незамеченным.

Он достиг уже длинной стороны здания, когда вокруг него опять сгустился дым. Это было ему на руку, но вызвало кашель и наполнило глаза слезами. Поэтому-то он и не увидел енотолицего существа, которое вылетело на него из дыма с поднятым вверх томагавком. И человек так и не понял, что оно вовсе не нападало на него, а потом было уже слишком поздно. Видно, существо налетело на него чисто случайно, ослепленное дымом и потерей одного глаза, который висел на ниточке нерва. Возможно, оно вообще не подозревало о его существовании, пока не налетело на его тело.

Человек рванулся вперед, и лезвие вошло в поросший шерстью живот. Брызнула кровь, существо качнулось назад, высвобождая лезвие. Томагавк прошел мимо головы человека. Существо повернулось назад, схватилось за живот, потом обернулось и упало на бок. И только тогда человек понял, что енотолицый не собирался нападать. Он подобрал томагавк, переложив нож в левую руку, и потащился прочь, кашляя и задыхаясь от дыма.

Он чувствовал озноб, но уже был способен к действиям. Мозг только начал согреваться, тело, ломая лед, впитывало плотью через кожу тепло. К нему приближался еще один енотолицый. Этот, очевидно, видел его, но смутно. Щурясь от дыма, он бросился к человеку. Он держал короткое тяжелое копье с каменным наконечником обеими руками, прижимая его к животу, и вдруг присел, будто не веря глазам своим.

Человек выпрямился, приготовив томагавк и нож. Он чувствовал, что шансов у него не было. Хотя поросшее шерстью двуногое было только пяти футов и двух дюймов высотой, а в нем было шестьдесят три фута и сто сорок пять фунтов, он не знал, как пользоваться томагавком с достаточной эффективностью. А ведь, вот смех, он был частично ирокезом.

При его приближении енотолицый съежился. Примерно за тридцать футов тот остановился. Потом его глаза округлились, и он вскрикнул. Его крик потонул в общем бедламе, но шестеро других — трое кошколюдей, как он их назвал, и трое енотолицых — обернулись. Бросив сражаться, они уставились на него, а некоторые окликнули ближайших воинов. Те также бросили колоть и рубить друг друга, и над полем боя повисла молчаливая и неподвижная тишина.

Человек рванулся к лестнице. На его пути оказался только енотолицый, который заметил его первым. Остальные, конечно, могли бросать копья и томагавки, но у него был шанс. Слишком далеко, а луков и стрел он не заметил.

Когда человек приблизился — енотолицый отодвинулся, но в сторону и так, что если бы захотел, мог оказаться между лестницей и человеком. Потом енотолицый шагнул вперед и поднял копье, и человеку осталось только защищаться. Он не желал пользоваться томагавком, но даже если и придется, то вряд ли тот выстоит против копья. Его единственный шанс — добраться до существа, пока то не оказалось близко настолько, чтобы воткнуть в него свой нож. Он швырнул томагавк изо всех сил, на которые было способно его непослушное тело. И благодаря везению, а не мастерству, лезвие ударило енотолицего в шею. Тот опрокинулся навзничь.

Зрители, которыми стали уже все бойцы, разразились воплями. Только кошколюди кричали в восторге, а енотолицые — в отчаянии. Енотолицые помчались к лестницам, спасая собственную шкуру, бросая в сторону свои копья и томагавки. Некоторые перескочили через палисадник, но большинство было поколото и порублено со спины, прежде чем они добрались до лестниц, или же на самих лестницах. Было взято несколько пленников.

И только потом человек понял, что енотолицый вовсе не хотел применять против него копье. Он поднял оружие, чтобы отбросить в сторону, как бы выказывая свое смирение. Но тут на его пути оказался томагавк. Жизнь — магнитофонная лента, которую можно прокрутить заново, переписать или стереть.

Его окружили кошколюди. Правда, они не приближались настолько, чтобы коснуться. Они опустились на колени и поползли к человеку, вытянув руки. Их оружие лежало на земле сзади. Лица хранили какое-то странное выражение. Мех, круглые, черные, влажные носы; далеко отстоящие, длинные острые зубы и глаза, очень похожие на кошачьи, делали их выражение непередаваемым.

Но их поза выражала страх, ужас, благоговение. Да и каким бы ни было их выражение, они явно не хотели причинять ему вреда.

Пламя за его спиной стало ярче, он уже видел отблеск их глаз. Зрачки казались узкими листьями на фоне огня.

Один подошел совсем близко и вытянул руку, чтобы его коснуться. Рука, несмотря на шерсть, была явно человеческой. Она имела четыре пальца и ногти, а не когти. Большой палец отставлен в сторону.

Он почувствовал кончики пальцев на своей руке, и это прикосновение прожгло дыру в его обороне. Ночное небо, горящее здание, высокие частоколы, тела коричневых и черно-белых хвостатых существ и, теперь, горящие глаза и маленькие лица женщин и детей, выглядывающих из хижин. Все закружилось: круг за кругом. Существо на коленях перед человеком в ужасе вскрикнуло и попыталось отползти на четвереньках назад. Человек повалился, ударился плечом и растянулся на земле, в то время как остальные бросились в разные стороны. Единственное, что он помнил, так это черный кончик хвоста, который лежал перед его глазами. Тот дергался и трепыхался, становясь больше и чернее и, наконец, все вокруг стало черным и погрузилось во мрак.

Свет и звук возвращались. Он лежал на спине на мягкой шерсти и какой-то мягкой субстанции под ней. Над головой был низкий потолок с почерневшими от дыма балками и вырезанными из дерева фигурами, украшенными мехом и свисавшими с прикрепленных к потолку кожаных лент. Комната, футов двадцать на тридцать, была заполнена сиамскиподобными созданиями. Рядом с его кроватью стояли самцы, но потом сквозь образовавшийся проход между самцами прошла самка. Она была около пяти футов ростом и имела совершенно круглые груди, покрытые мехом, и маленькие безволосые участки кожи вокруг сосков. На шее она носила бусы из трех ниток громадных голубых камней и меховые манжеты, на которых покачивались маленькие каменные фигурки. Ее удивительные темно-синие глаза напоминали ему глаза сиамских кошек, которые жили у его сестры.

Самцы носили бусы и кулоны, сделанные из камня, а также браслеты на руках и ногах с крошечными изображениями или геометрическими фигурками, а у нескольких были к тому же плюмажи из перьев на манер тех, что носили в вестернах индейские вожди. Лишь некоторые были вооружены, и то скорее церемониально, нежели утилитарно, судя по декоративности и легкости оружия.

Самка склонилась над ним и что-то произнесла. Он и не надеялся понять ее. Язык казался незнакомым, поскольку не принадлежал ни к одной известной языковой семье. В нем не было ничего от германского, славянского, семитского, китайского или банту. Если он и напоминал ему что-нибудь, так это мягкость звучания полинезийского диалекта, но без глотательных пауз. Позже, когда его уши немного привыкли, он различил паузы, но в отличие от полинезийского они ничего не значили.

Ее зубы были зубами хищника, но дыхание приятным. Язык казался таким же шершавым как у кошки. Несмотря на удивительно чуждую внешность, он посчитал ее достаточно привлекательной. Правда, он тут же решил, что сиамские кошки всегда были странными и удивительными созданиями.

Он приподнялся на локти и попробовал сесть. На его боку был испачканный кровью нож. Самка отшатнулась, и самцы за ее спиной, тесня друг друга, отодвинулись прочь. В их шепоте слышался ужас.

Мгновение, и он сел, руки схватились за край кровати. Собственно, он лежал не на кровати, а на куче шкур внутри небольшой ниши в стене. Окон не было, свет проникал через две открытые двери в дальней стене и от нескольких факелов, горящих в подставках вдоль стен. Снаружи двери стояла толпа самцов, самок и детенышей. Детеныши — котята — были очень миленькими с большими черненькими ушками, круглыми мордочками и большими глазами. Хвосты были такими же черными, как и у взрослых.

Он встал на ноги, на секунду в глазах потемнело, но потом в голове прояснилось. В тот же миг появился новый проход, и через Него прошла еще одна самка. Она несла большую глиняную чашу, украшенную по бокам геометрическим орнаментом, с супом из мяса и овощей. Аромат был удивительно аппетитным, хотя и необычным. Он принял чашу и деревянный прибор, составлявший деревянную ложку с одной стороны и двузубую вилку — с другой. Суп был сытным и вкусным, а кусочки мяса напоминали оленину. На миг перед ним предстал енотолицый, но потом он решил, что слишком голоден, чтобы думать об этом. Несмотря на невыразимую тишину и пристальные взоры собравшихся, он съел весь суп. Самка унесла супницу, и все столпились вокруг, будто боясь упустить его следующее движение.

Он пошел к ближайшей двери, перед ним образовался проход. Солнце только осветило холмы на востоке. Он был без сознания слишком долго, особенно если принять во внимание состояние, в котором он оказался после увиденного сражения и необычайного окружения.

Теперь можно было задуматься… Где же он очутился? Где же, черт побери?..

Холмы и деревья, которые он видел вдалеке, на первый взгляд принадлежали окрестностям Сиракуз. Но больше ничего знакомого.

Большой зал сгорел не полностью, да и все остальные здания, от которых, он думал, остались одни головешки, тоже лишь полуобгорели. Земля вокруг них была еще мокрой от дождя, который погасил пламя.

Снаружи деревянного зала обстановка огороженной деревни напоминала своими длинными домами онондагское поселение семнадцатого века. Веревочные лестницы и трупы исчезли. Рядом с залом стояло несколько деревянных клеток с дюжиной пленных енотолюдей.

Ворота частокола были открыты, и через них виднелись поля кукурузы и прочих злаков. На них работали самки, в то время как их детеныши бегали вокруг, а более старшие помогали матерям. Вооруженные самцы охраняли поля, некоторые стояли на наблюдательных вышках или рядом с частоколом. Солнце и небо были теми же самыми, что и прежде.

Кошколюди, видно, ждали, как он теперь поступит. Он надеялся, что не превратит их страх и благоговение в ненависть. Он был совершенно сбит с толку и мог бы сойти с ума, если бы по своей природе не «съел собаку» на прагматизме.

Был путь узнать язык.

Он заметил самку, которую увидел первой, ту, которая напоминала ему о сиамской кошке его сестры. Он указал на себя пальцем и произнес:

— Улисс Поющий Медведь.

Она взглянула на него. Остальные забормотали и непонятно заволновались.

— Улисс Поющий Медведь, — повторил он.

Она улыбнулась или, во всяком случае, широко открыла рот. Опасная улыбка. Такие зубки могли вырвать у него большой кусок мяса. Не то чтобы они были такими большими по сравнению с домашними кошками — такого же размера. Собственно, они были даже маленькими и клыки были чуть длиннее остальных зубов. Но зато уж остры — это точно.

Она что-то сказала и он повторил свое имя. Стало очевидно, что она тоже пыталась повторить его слова, хотя и не понимала, что он назвал свое имя.

Через некоторое время она выдавила:

— Вуриза асиингагна вапира. — Так примерно звучало это на английском.

Он содрогнулся. Что ж, придется приспосабливаться. Он должен узнать их язык.

— Вуриза, — сказал Улисс и улыбнулся.

Большинство из них выглядело озадаченными и чуть позже он понял, почему. В конце концов каждый думает, что его бог будет разговаривать на языке своих обожателей. А здесь был бог и спаситель: тот, кого они ждали сотни лет, и говорил он на языке богов не лучше новорожденного младенца.

К счастью, вуфеа были рациональны как и всякие человеческие существа. Их верховный жрец и его дочь Авина, высказали предположение, что когда Вувизо, бог вуфеа, превратился в камень, он находился под чарами Вурутаны, Великого Пожирателя. Вувизо забыл свой язык, но он его быстро вспомнит.

Авина стала главным помощником и инструктором. Почти все время она была рядом с ним и, поскольку любила поболтать даже с богом, который приводил ее в содрогание, учила его довольно быстро. Она была умна — иногда казалось, что она даже умнее его — и она придумывала множество способов ускорить его обучение.

Она обладала также чувством юмора, и однажды, когда Улисс, наконец, понял один из ее каламбуров, дала понять, что он продвигается быстро. Он был так доволен собой и ею, что почти поцеловал ее. Но потом схватил себя, как положено, за загривок и швырнул обратно. Он слишком возлюбил этих нежных, изящных созданий. И сделал это непреднамеренно. Тем не менее, она стала точкой фокуса, островком в неизвестном мире и изменчивом море. И потом с ней было приятно. Когда она ушла, он почувствовал необычайное волнение и тревогу, словно лава за стальной дверью.

С того времени как он понял ее первый каламбур, он принялся знакомиться с бытом деревни и ее окрестностями на несколько миль в округе. Ему всегда сопутствовали вождь и дюжина молодых воинов. Они отходили на некоторое расстояние от деревни в любом направлении и там его останавливали. Он хотел идти дальше, но в то время понимал, что еще не способен противиться своим провожатым, которые, в сущности, были его тюремщиками.

К северу и западу лежала страна высоких покатых холмов, озер, небольших речек и множества ручейков как вокруг Сиракуз. На востоке, за несколькими милями холмов располагался гигантский лес вечнозеленых растений. К югу на две мили страна была изрезана холмами, а потом начиналась обширная равнина. Она бежала вдаль насколько хватало глаз с вершины холма, почти восьмисот футов высотой. Только где-то на горизонте виднелась темная полоска, которая, по его мнению, была цепью гор. Потом, во второе путешествие, он решил, что это гряда облаков. А в третье путешествие он вообще не мог сказать, что это такое.

Он спросил об увиденном Авину и та, странно взглянув на него, ответила:

— Вурутана! — она произнесла это так, словно понимала, почему он спрашивает.

Вурутана, как узнал потом Улисс, означал Великого Пожирателя. Он значил что-то еще, но пока Улисс плохо знал язык, чтобы уловить все основные нюансы и тонкости.

Согласно Авине на севере и востоке располагались другие деревни вуфеа. Их враги, которые называли себя вагарондит, жили к северу и востоку. В этой деревне было человек двести, а вообще вуфеа населяло около трех тысяч.

У вагарондит существовал свой язык, отличный от вуфеа, но обе группы для общения пользовались третьим, общим языком, который они называли аурата.

Вуфеа не только не изготовляли металл, но даже о нем и не слышали. Нож Поющего Медведя был первой сталью, которую они видели.

Более того, они ничего не знали о луках и стрелах. А этого он не понимал. Они могли не знать металла, потому что его не было в округе. Но даже у людей каменного века существовали луки и стрелы. Правда, потом он вспомнил об аборигенах Австралии, которые были так технически отсталы, что даже не имели никакого представления о принципах дугообразования. Им они были просто ни к чему. Они были достаточно развиты, но лука не изобрели. И потом, существовали американские индейцы, которые делали колеса к игрушкам своих детей и, тем не менее, не использовали этого принципа для создания тележек вагонов и карет.

В своих путешествиях, особенно на восток, он постоянно искал подходящее дерево и, найдя одно, напоминающее тис, велел воинам нарубить каменными топорами веток и отнести их домой. Там он достал необходимые жилы и перья и после некоторых неудачных экспериментов изготовил луки и стрелы.

Вуфеа были удивлены, но, взяв луки, быстро с ними освоились. Немного попрактиковавшись с соломенными чучелами, которые он соорудил, они выпустили вагарондитского пленника, проводили за поля и велели приготовиться к смерти.

Улисс не препятствовал, так как не знал, как далеко он мог пользоваться своим авторитетом. Он понимал только, что является своего рода богом. Это сказали ему вуфеа, но даже и без этого он догадался бы по их отношению. Он даже принял участие в некоторых церемониях, проходивших в еще не до конца отстроенном зале. А вот что за бог и какова его сила он не знал. Все покажет время. У него не было причин да и особого желания вступаться за вагарондита. Но он не мог и остаться рядом, пока молодые бойцы пробовали на енотолицем свое искусство.

Вначале казалось — некоторые вуфеа возмутились. Они угрюмо поглядывали в его сторону, в их рядах слышался ропот. Но никто открыто против него не выступал, а когда верховный жрец Аузира, отец Авины, обрушился на них, потрясая жезлом со змеей и большой птичьей головой, гремя камнями в тыкве, он на них быстро нагнал страху. Смысл его речи был в том, что они теперь находились под новым режимом. Их мысли, каким быть богу, совсем не обязательно должны совпадать с его собственным мнением. И если они сейчас не образумятся, то одним мановением божественной руки превратятся в камень. Повторив тем самым обратную процедуру, благодаря которой каменный бог проснулся, обрел плоть и вновь пошел рядом с ними.

Так в первый раз Поющий Медведь получил намек на то, что случилось с ним на самом деле. Позже он расспросил Анину, повернув вопросы так, чтобы она не догадалась, как глубоко было его невежество. Она чуть улыбнулась, взглянув на него уголком своего большого раскосого глаза. Может быть она смекнула, что он не знал, что случилось. Но если она оказалась достаточно умна, чтобы понять это, то она также была достаточно умна, чтобы держать свой язык за зубами.

Он был камнем. Его нашли на дне озера, которое обмелело после гигантского землетрясения. Он примерз к гигантскому креслу, и его локти покоились на обломке камня. Он сидел в каменном кресле, чуть подавшись вперед. Он был так тяжел, что потребовались усилия всех самцов двух деревень, чтобы выудить его из хляби и перетащить на катках в деревню. Там его водрузили на гранитный трон, который был подготовлен задолго до этого многими поколениями.

Улисс Поющий Медведь спросил ее о троне. Кто создавал его? Он не видел никаких намеков на то, что вуфеа могли резать камень.

Трон был найден в руинах великого города Древних. Она очень туманно упомянула о самих Древних и нахождении их города. Где-то на юге. Давным-давно, двенадцать поколений назад. Вуфеа жили на много переходов южнее. Там была степь с тысячами бродящих по ней животных. Потом на месте деревень и древнего города появился Вурутана, и вуфеа вынуждены были бежать на север, спасаясь от тени Вурутаны. Им пришлось бы передвинуться на север в следующем поколении вновь, если бы в Вувизо не ударила молния, он перестал быть камнем и вновь не обрел плоть.

Оказалось, что молния ударила в него во время бури, которая разразилась, когда напали вагарондит. Из-за нее и загорелся замок. А остальные пожары были на совести вагарондит.

Этой ночью Улисс вышел наружу из своих новых покоев в замке. Он взглянул на небо и подивился, что находится на земле. Но как он мог оказаться где-то еще? А если он на Земле, то какой же сейчас год?

Звезды складывались в непривычные созвездия, а луна казалась больше, словно стала ближе к Земле. Это было уже не голое серебристое тело, которое он знал в 1985. Она была голубой и зеленой с клубящимися белыми массами облаков. Собственно, Луна больше всего напоминала Землю, видимую со спутника. Если это была Луна, то она просто оземлянилась. Скалы дали ей воздух, образовали твердь, снабдили водой. В прошлом не раз появлялись статьи о возможности землянизации, но начать подобную работу можно было не раньше, чем через несколько столетий.

Если исходить из этого и из того, что он жив, то с 1985 года миновали целые века, а может быть и миллионы лет.

К тому же должно пройти не меньше миллиона лет, пока гуманоидная цивилизация разовьется из домашних животных. Внешность сиамских котов могла быть просто обманчива. Вполне возможно, что у них был какой-то иной предок. Животные его времени казались слишком специализированными, их эволюция зашла в тупик. Двуногие вуфеа могли развиться, например, из енотов. У них было много общего; Но человекоподобное существо из кисок его времени?

Может, кошкообразные вуфеа и енотообразные — да в добавок кошкообразные вагарондит — произошли от енотов или даже приматов, лемуров, к примеру. Но что-то не верилось. Скорее, вряд ли. И почему тогда сохранились хвосты? Для чего они служили он не знал. Эволюция уничтожила хвосты высших обезьян. Почему же она оставила их этим созданиям?

Да и не существовало другой животной жизни для сравнения. Были лошади, уменьшенные копии чистокровных рысаков его времени, обитавшие на равнинах к югу от их деревни. Некоторые виды или породы жили в лесу. Они служили пищей вуфеа, которым еще не приходило в голову оседлать их и проехаться верхом. Лошади существенно не изменились. Но существовало животное с изящной мордочкой, жирафоподобной шеей и питающееся листьями деревьев. Он мог бы поклясться, что животное произошло от лошади.

Иногда встречалась белка-летяга, правда, не планирующий зверек его дней; у этой были мышеподобные крылья и летала она в точности, как летучая мышь. Но она была грызуном и произошла от белки-летяги.

Встречалась еще птица, двенадцати футов ростом, на очень толстых ногах, которая казалась просто поразительной, будто ее предком служил маленький юго-западный роадраннер (птица из семейства кукушек, обитающая на территории США).

И существовала еще масса других животных, которые получились за много миллионов лет эволюции из видов, которые он знал когда-то.

Авина расспрашивала о его жизни до того, как он превратился в камень. Он подумал, что лучше рассказать немного, прежде чем окажется, что она сама догадается, какой была его жизнь на самом деле. Она рассказала несколько религиозных преданий о Вувизо. Иначе говоря, он был одним из древнейших богов, единственным, пережившим ужаснейшую битву между ними и Вурутаной, Великим Пожирателем. Вурутана победил и остальные боги были уничтожены. Все, за исключением Вувизо. Он бежал, но чтобы обмануть врага, который начал его преследовать, превратился в камень. Вурутана оказался бессилен помешать Вувизо, но он схватил бога и похоронил его под горой, где никто не мог его отыскать. Потом Вурутана начал разрастаться, чтобы захватить всю Землю.

Между тем, Вувизо лежал в сердце горы, бесчувственный и неподвижный. И Вурутана был доволен. Но даже Вурутана не был сильнее величайшего из богов — Времени. Время размыло скалу, и потом река унесла Каменного Бога в каньон и похоронила на дне глубокого озера. Ну, а землетрясение потом опрокинуло озеро, слило воду, и вуфеа нашли Каменного Бога, как было предсказано заранее. И вуфеа ждали много поколений, ждали удара молнии, которая вернула бы его к жизни. И, наконец, в час величайшей для вуфеа опасности, о которой рассказывалось прежде, землю накрыла буря, и удар молнии освободил Вувизо от каменного плена.

Улисс Поющий Медведь не сомневался, что в этом мифе была доля правды.

В 1985 году — сколько же прошло времени — он был биофизиком, работающим над проектом Ниоби. Он оказался на полпути к получению докторского диплома в соседнем Сиракузском университете. Целью проекта было создание «замораживателя материи», как говорилось служащим проекта. Механизм должен был останавливать на неопределенное время любое движение атомов в каком-либо объеме материи. Молекулы, атомы и частицы, которые составляют атомы — протоны, нейтроны и т.д, — должны были прекратить всякое движение. Бактерии, подвергнутые воздействию сложного облучения «замораживателя материи», стали бы микроскопическими статуями. Они были бы словно сделанные из камня, но удивительного камня. Ничто — ни кислоты, ни взрывы, ни атомная радиация, ни сильный нагрев не могли бы его разрушить.

Механизм давал две взаимно противоположные возможности: «лучи жизни» и «лучи смерти», если выражаться привычными терминами. Но пока он был далек от практического применения, потому что для самого короткого действия требовалась гигантская энергия. И потом не было даже теории, как сделать «окаменелую» материю нормальной.

Замораживали бактерию, амебу, земляного червя, крысу. Утром, когда Улисс впал в свой долгий сон, он работал над экспериментом, в котором облучали лабораторную морскую свинку. Если бы эксперимент удался, в следующий раз заморозили бы пони.

Все шло как прежде. Улисс сидел за своим столом, готовый в любую минуту вскочить и помчаться через комнату к пульту управления, за которым следил. Подали энергию, и включился «замораживатель материи». Через стол он видел пульт, на котором были расположены индикаторы мощности, датчики, измерители и другие приборы.

Вдруг стрелка главного индикатора мощности качнулась к красной черте. Операторы вскрикнули, один вскочил. Улисс заметил только, как стрелка зашкалила. И это все, что он помнил. А потом он открыл глаза в горящем замке.

Можно было очень просто описать в общих чертах, что случилось. Что-то пошатнулось в сложном механизме, аппарат взорвался или дал тонкий концентрированный луч, который казался теоретически невозможным. И его, Улисс Поющего Медведя, задело. «Замороженный». Спаслись ли остальные или тоже превратились в камень, он не знал. И никогда не узнает.

А пока он стоял как статуя, сделанная из самого прочного в мире материала. Проходили века. Он остался бы точно таким же, даже если бы Солнце взорвалось, разнесло Землю и послало его мотаться среди гигантских осколков через космос к далеким звездам. Во всяком случае, он понял одно — произошло невероятное, его перебросило на миллионы, может быть, триллионы триллионов лет, за которые умерла одна галактика и сформировалась другая. Или когда вся материя в окружающем пространстве сжалась до размеров обыкновенного первозданного атома и взорвалась вновь, а его вышвырнуло обратно со скоростью половины скорости света и потом облекло в форму новой материи, возможно даже атомов планеты. Возможно, он оказался внутри новой звезды и его выбросило невообразимо быстрым извержением в космос, захватило гравитационным полем планеты, всосало внутрь, обожгло тоннами воздуха при падении и вогнало глубоко в землю.