Глава V

Внезапно стрельба полностью прекратилась. Кенийские солдаты стали перегруппировываться, собираясь у восточного края деревни. По всей вероятности, офицеры протрезвели в достаточной степени, чтобы вновь подчинить солдат дисциплине. Теперь они, вероятно, сообразили обо всех возможных последствиях того, что натворили здесь их солдаты. Им оставалось надеяться убедить правительство, что речь идет всего лишь о досадном, но оправданном инциденте во время исполнения ими основной задачи, с которой они блестяще справились, — по устранению меня. Тем более, что этому не осталось ни одного живого свидетеля. Но, тем не менее, они здорово рисковали, так как если другие деревни бандили возмутятся и восстанут, когда узнают об этой резне, правительство будет вынуждено принять меры и скорее всего расстреляет своих мерзавцев, чтобы успокоить бандили.

Возможной целью этой перегруппировки могли быть и уцелевшие в бойне жители, укрывшиеся в лесу на другом краю деревни, которых кенийцы решили полностью уничтожить.

Люди из вновь прибывшего отряда, в свою очередь, повернули назад, причем с такой поспешностью, что я понял, что они пытаются удалиться от армейских частей на возможно большее расстояние. По всей очевидности, они совершенно не ожидали наткнуться здесь на солдат. Думаю, они тоже пришли, чтобы напасть на меня. Из-за мести, золота или секрета бессмертия. Или из-за всех трех причин.

Их появление здесь именно в тот момент, когда армия напала на меня, было одним из тех бесчисленных совпадений, в которые не верило большинство читателей романов моего «биографа», считая их совершенно не правдоподобными. Эти люди просто не знают, что некоторые люди наделены не только «животным магнетизмом», но и тем, что я называю для себя «моментом человеческого магнетизма». Говоря другими словами, эти люди (и я в том числе) притягивают к себе, сосредотачивают какие-то невероятные события, возможность появления которых, рассчитанная с помощью математики, исчезающе мала. Из них истекает что-то, какая-то особая субстанция, вроде «магнитного» поля, притягивающая к себе сразу по несколько событий. Это поле вызывает искривление в неуловимой структуре обстоятельств или пространственных построений, нарушая их последовательность.

Какими бы ни были обстоятельства, обусловившие появление нового отряда в окрестностях деревни, он, тем не менее, решил отступить. Но у меня было чем воздействовать на их перемещения. Я поднял гаубицу за лафет и развернул ее, машинально прикидывая дистанцию и угол траектории (привычка, которой я обязан своими упражнениями в стрельбе из лука). Потом я прильнул к прицелу, поставил угол возвышения и дернул за шнур. Гаубица выплюнула снаряд с коротким сухим звуком.

Одновременно какой-то частью моего сознания я смутно ощутил новую волну сексуального возбуждения. Когда снаряд унесся к цели, я перезарядил орудие. В этот раз оргазм по своей интенсивности значительно уступал тому, что я испытал, когда вонзил мой нож в живот Забу.

Начиная с этого момента, я весь превратился в движение, полностью поглощенный «кровавой работой», если прибегнуть к поэтическим словам Уолта Уитмена, какими он обозначил войну.

Мой первый снаряд взорвался метрах в трех перед танком. Машина остановилась, попятилась немного назад, а затем вновь двинулась вперед, взяв левее. Второй снаряд упал справа от него, заставив еще более отклониться влево, в направлении деревни. Третий разорвался прямо посреди отряда, бросившегося на землю при первом выстреле орудия. Восемь трупов остались лежать на земле. Трое уцелевших вскочили на ноги и бросились наутек.

В этот момент, как я и предвидел, четверо солдат, отправившихся по следам гаубицы, появились на вершине первого холма. Два выстрела из карабина, лежавшего наготове у меня под рукой, и два тела покатились по склону: их силуэты, высветившиеся на фоне полыхающей деревни, были слишком легкими мишенями, чтобы я мог промахнуться. Двое оставшихся прыгнули на противоположный склон и, спрятавшись за гребнем, стали обстреливать меня оттуда. Пули впивались в землю у моих ног, поднимая облачка легкой пыли. Другие звонко шлепались о ствол и стальной щит гаубицы. На эти я вообще не обращал внимания. Одним выстрелом из орудия я снес верхушку холма, служившую им укрытием. Были ли они убиты этим выстрелом или просто деморализованы, я не знаю, но после этого они перестали стрелять. Может быть, они решили обогнуть холм у подножия и напасть с тыла.

Между тем армейский отряд кенийцев обнаружил танк и людей, спрятавшихся за деревьями. Солдаты открыли огонь. Танк ответил, стреляя из орудия и своих трех пулеметов.

Мои следующие три снаряда поразили линию обороны кенийцев слева, справа и в центре, выведя из строя большое количество солдат. Оставшиеся в панике побежали кто куда: одни — в сторону леса, другие — по направлению к моему холму. Танк развернулся и устремился на север, перерезав дорогу солдатам, отступающим к лесу. Пехотинцы, прибывшие вместе с танком, преградили путь бегущим в моем направлении.

Я снова развернул орудие и дважды выстрелил вправо, по внутреннему склону первого холма, показывая тем самым кенийцам, что им не стоит совать туда свой нос.

Становилось жарковато. Я крутился вокруг орудия, как сумасшедший, тяжело дыша и обливаясь потом. Я чувствовал, что начинаю уставать, так как практически сегодня не ел ничего в течение вот уже двадцати часов. Я хватал снаряды, навинчивал на них боеголовки, вставлял в казенную часть, закрывал замок, таская за прицепную часть передка, разворачивал орудие то вправо, то влево, крутил рычаги прицела, увеличивая или уменьшая угол траектории снаряда, и, наконец, резко держал за запальный шнур. Гаубица делала выстрел, и я начинал все сначала. Но последовательность моих действий могла, конечно, меняться. Между выстрелами я продолжал следить за приближением двух солдат, которые как раз в это время перебегали открытое пространство, разделяющее оба холма. Судя по их намерениям, они хотели зажать меня в тиски. Мне пришлось заняться ими прежде, чем кончились снаряды в зарядном ящике.

Один из солдат на короткое время вынырнул из тени, и Луна ярко осветила его. Я схватил гранату и бросил ее в его направлении. Описав в воздухе дугу, она упала в двух шагах от солдата. Тот остановился как вкопанный, уставясь на нее, а затем прыгнул, как нырнул, в сторону ближайшего куста. Взрыв достал его в воздухе. Он перевернулся через голову и рухнул вниз уже инертной, неподвижной массой. Я разрядил в него свой карабин, чтобы быть уверенным, что он уже не поднимется.

Второй солдат оказался более смелым. Он бегом бросился на штурм холма, делая все время зигзаги и не переставая стрелять из автомата. Я выстрелил, и он покатился по склону холма к его подножию. Когда я осторожно подошел, он уже не двигался, но я, для уверенности, все-таки послал ему пулю в лоб.

Каждый раз, когда я убивал во время этого боя, я рассеянно отмечал, как твердеет мой член и семенная жидкость поднимается к самой его голове. Но до оргазма не доходило.

Пока я разделывался с этими двумя солдатами, по обеим сторонам первого холма появились их товарищи. Приблизившись к подножию моего, они стали осторожно подниматься ко мне по его склону. Им до чертиков была нужна их гаубица, с помощью которой они рассчитывали рассеять неприятельский отряд. Но раньше им было необходимо расправиться со мной, затем принести новые ящики. У меня уже не было времени использовать их, поднатужившись, я толкнул орудие под уклон и потом с удовлетворением смотрел, как солдаты прыгают во все стороны с его пути, крича и ругаясь. Пользуясь их суматохой и дезорганизованностью, я бросил в них одну за другой пять гранат, а сам спокойно спустился по противоположному склону холма, вооруженный автоматическим карабином системы Браунинг, с подсумком, полным обойм к нему, и с тремя гранатами.

Десять минут спустя я бесшумно появился за спиной одного из солдат, пустившихся преследовать меня. Перерезав ему горло, я быстро вырезал его печень и, уже удаляясь, стал жадно глотать куски ее еще теплой мякоти.

В то время, как я, умело орудуя своим ножом, вспарывал ему живот, у меня, наконец-то, наступил оргазм, который все это время, как бы поточнее выразиться… комком стоял у меня в горле (да простит мне читатель подобное сравнение). Он был превосходен, но глубоко взволновал и обеспокоил меня.

(Те, кто не смог прочесть, по выше изложенным причинам, первый том моих «Записок», но зато познакомился с трудом лучшего и наиболее романтического из моих биографов, с полным основанием могли бы возразить мне, что я никогда не был каннибалом. Рассказывая о том, как мне случилось убить первое встреченное мною человеческое существо, мой биограф подчеркивает, что я думал вначале съесть его, но тотчас отбросил эту мысль, поскольку инстинктивно меня привела в ужас сама мысль о каннибализме. Это лишь еще один пример романтической глупости и генетических абсурдов, в ряду многих других, в которые он верил. Правда же (о которой он сам не знал) состоит в том, что я, естественно, съел убийцу того единственного создания, которое любил так глубоко, как никого больше в этой жизни. Вкус у него был, по правде говоря, так себе, но я все равно его съел, движимый чувством мести. С тех пор мне случалось время от времени есть и других людей, но лишь тогда, когда у меня не было другой пищи.)

Силы быстро возвращались ко мне, и вскоре я почувствовал, что вновь могу преследовать моих противников. Солдаты к тому времени вновь подняли гаубицу на вершину холма и принесли новые ящики со снарядами. За это время танк выбрал себе позицию, спрятавшись за огромным старым деревом. Началась артиллерийская дуэль. Взрывы снарядов вспахали землю вокруг спрятавшейся машины. Один из фугасов угодил точно в ствол дерева и как бритвой срезал его верхнюю часть. Но пушка танка 88 калибра отвечала не менее точными выстрелами, кладя свои снаряды в непосредственной близости от гаубицы. Вскоре орудийный расчет был весь перебит, а один, особенно, удачный выстрел попал в зарядный ящик и взорвал все имеющиеся там снаряды. Прекратив стрелять, танк оставался некоторое время неподвижным. Затем, получив, вероятно, приказ по радио, он тронулся с места и медленно покатил по полю в направлении моего холма.

Я бросил гранату в открытый люк танка и услышал ее глухой взрыв внутри. К моему удивлению, снаряды внутри машины не сдетонировали и не взорвались. Два человека с трудом вылезли из люка и скатились на землю. С трудом поднявшись на ноги, шатаясь и спотыкаясь на каждом шагу, они направились прочь. Одного из них я сразу свалил на месте, другого оглушил ударом приклада по голове. Танк продолжал медленно двигаться вперед. Мне не составило труда догнать его и остановить. Взгромоздив оба тела на броню, я сел за рычаги управления. Чуть повернув машину, чтобы миновать холм, я пересек открытое пространство и постарался углубиться как можно дальше в джунгли.

Оба пленника неподвижно лежали на земле. Один из них находился в глубокой коме. К другому вскоре вернулось сознание, и он зашевелился. Со стоном, держась за голову обеими руками, он с трудом пришел в вертикальное положение. С первого взгляда он не был тяжело ранен. Взрыв гранаты лишь наградил его хорошей мигренью. Судя по всему, этот человек был арабом с худыми жилистыми мышцами, черными волосами, безбородый, с орлиным носом и большими темными глазами, расположенными, пожалуй, слишком близко один к другому. Он был одет в комбинезон из грубой ткани, на котором не было ни единой воинской нашивки или знака. Араб смело посмотрел прямо мне в глаза, хотя видно было, как он дрожит, и желтоватая кожа лица не могла полностью скрыть залившей его бледности.

Взрывы снарядов и гранат вновь сделали меня глухим. К счастью, я умел читать по губам, и свободно разбирал французскую, английскую и арабскую речь, понимал суахили и большинство наречий и диалектов языка банту.

Я задал ему вопрос на арабском языке, его египетском диалекте. Он ответил мне на сирийском, сказал, что его зовут Ибрагим Абдул-эль-Марийака. Он утверждал, что не знает истинной цели его присутствия здесь, и вообще ничего не знает. К тому же у него хватило храбрости обозвать меня «собакой Назрани».

Человек смерил меня долгим взглядом и провел кончиком языка по своим пересохшим губам. Он сошел, опершись спиной о ствол дерева, такой же серый, как и его кожа, как свет нарождающегося раннего утра. Мужчина был высок, но я превосходил его в росте сантиметров на десять и должен был весить килограммов на сорок больше. Я был голым, с почерневшей от копоти и грязи кожей, и мои серые глаза должны были казаться еще более светлыми и дикими на этом черном лице, исчерченном светлыми дорожками от струек пота. Мой рот и подбородок были покрыты запекшейся кровью, забрызгавшей мне грудь и руки; живот и гениталии покрывала корка грязи из смешавшейся крови, спермы и пыли. Когда я приставил острие ножа к его горлу, мой член, в довершение всей картины, стал медленно распрямляться, будто пиявка, постепенно набухающая от поглощенной ею крови.

Будучи арабом, он, скорее всего, подумал, что я сейчас начну насиловать его. И в каком-то смысле он был прав.

Ударом кулака в живот я отправил его на землю, и пока он катался по ней скрючившись, безуспешно пытаясь вызвать у себя рвоту, я выпил немного воды из бидона, обнаруженного мной в кабинете танка. Затем я воспользовался мотком веревки, найденным там же, чтобы связать ему руки и привязать спиной к дереву. Потом я подтащил тело второго пленника к танку и прислонил его к колесу, чтобы тот мог держаться в сидячем положении. Умирающий дышал редко и с трудом, и при этом что-то всхлипывало и клокотало у него в груди. Однако давление крови в нем было еще достаточно сильным, и настоящий гейзер ее хлынул мне в лицо, когда я ему отрубил пенис. Я вложил отрезанный член ему в рот и вогнал его собственный кинжал в него под нижнюю челюсть, чтобы помешать ей открыться. Он сидел прямо напротив араба с вылезшими из орбит глазами и опавшим, кровоточащим членом, торчащим изо рта.

Потом я вырезал у него печень и откусил хороший кусок.

Лицо сирийца, сидящего у подножия дерева, стало таким же бледным, как и у мертвеца напротив, когда он увидел, как у меня брызнула струйка спермы в то время, как я кромсал его товарища по экипажу. Он снова попытался заставить себя облегчить желудок, но безуспешно. Я ждал, не делая ни одного угрожающего жеста. В этом уже не было необходимости. Араб прекратил свои безуспешные попытки очиститься и откинулся назад, прислонив голову к стволу дерева. Его глаза закатились, потеряв свой первоначальный блеск. Из угла рта к подбородку потянулась тонкая струйка слюны.

Я сказал:

— Я задаю вопросы, ты отвечаешь.

Думаю, ему самому тоже приходилось раньше пытать пленных, поэтому он знал, как мало людей могут устоять перед длительными пытками. Он предпочитал умереть быстро. Ибрагим ответил на все мои вопросы, и его объяснения всему происходящему показались мне вполне правдивыми.

Экспедиция, в которой он принимал участие, была организована одним албанцем, который сам возглавил ее. Он проходил под псевдонимом араба Махмуда-абу-Шавариба, хотя было известно и его настоящее имя: Анвер Ноли. Все остальные члены банды были арабами, за исключением нескольких болгар, бежавших в Албанию, так как они считали себя приверженцами идей Мао.

Ноли пообещал, что все они получат золота столько, что хватит безбедно прожить всю оставшуюся жизнь им самим и их четырем женам, если они захотят обзавестись гаремом. Но все это при условии, что англичанин Джон Кламби будет взят живым.

— Он ничего не обещал вам другого, кроме золота? — спросил я.

— Нет, а что? Есть еще что-то?

Ноли, конечно, не мог им обещать секрета вечной молодости, даже если бы думал, что я знаю его. Они посчитали бы его просто сумасшедшим и отказались бы участвовать в этой затее. Правда, быть может, он сам ничего не знал об эликсире. Но мне приходилось встречать других людей, уже мертвых на сегодняшний день, которые действительно верили, что я владею этим эликсиром или знаю секрет его изготовления, и были готовы на все, чтобы вырвать его у меня.

Араб сказал:

— Ты можешь меня убить, Назрани. Но Ноли все равно разыщет тебя и подвергнет жесточайшим пыткам, пока ты не скажешь ему, где прячешь свое золото. Это очень целеустремленный человек, упорный и очень жестокий.

— Вполне возможно, — ответил я и всадил ему кинжал в самый plexus solaris, то есть в «солнечное сплетение». На этот раз я не испытал никакого сексуального чувства. Я начал надеяться, что эта странная извращенность, это внезапно появившееся отклонение от обычных сексуальных проявлений исчезло по какой-то причине. Хотя и сомневался в этом. Причина, скорее всего, лежала в том, что я, как и все люди, имел вполне определенный запас спермы, который просто истощился на данный момент.

С помощью электропровода и нескольких гранат я заминировал танк. Теперь, если кому-нибудь пришла бы в голову мысль открыть башенный люк или капот, внутри взорвались бы сразу три снаряда. Один из них я укрепил рядом с бензобаком. После этого я выбрал дерево покрепче, взобрался на него и стал ждать дальнейшего развития событий. Доносившийся издалека шум перестрелки постепенно стихал. Как я и предвидел, вскоре появились бандиты, идущие по хорошо видимым следам колес и гусениц танка. Впереди двигались два джипа. За ними беспорядочной толпой брели усталые люди, уцелевшие после ночного боя с кенийскими солдатами.

Глава VI

Анвер Ноли был огромным мужчиной с необъятным животом. Голова его была гладко выбрита, а лицо украшали длиннющие усы, спадающие до самой груди, и не менее выдающийся нос, сломанный когда-то страшным ударом. Он был одет в комбинезон цвета хаки и парашютные ботинки. Громовым голосом отдавая приказания, Анвер размахивал своим кепи, зажатым в чудовищных размеров кулаке, в досаде ударяя им время от времени о ладонь другой руки.

По его приказу один человек отделился от колонны и осторожно приблизился к танку. Забравшись на броню, он заглянул в щель неплотно закрытого люка и заметил шнур, который мне так и не удалось надежно спрятать. Он крикнул об этом Ноли, который стоял в остановившемся джипе, метрах в двадцати от танка. Наемник спрыгнул с танка, подошел к капоту и поднял его, чтобы убедиться, в порядке ли мотор. Прогремел взрыв, и танк скрылся в клубах дыма и пламени. К сожалению, больше никто не пострадал ни от шрапнели, ни от струй брызнувшего во все стороны горячего бензина. Но я воспользовался поднявшимся шумом и суматохой, чтобы спокойно пристрелить двух бандитов.

Ноли, спрыгнув с джипа, остановил первого из ударившихся в панику и разбегающихся людей, которых оставалось теперь не более двух десятков. Используя кулаки и свой трубный голос, ему удалось остановить бегущих и восстановить относительный порядок в отряде. Прозвучала новая команда, и они рассредоточились в цепь, открыв огонь из всего наличного оружия, состоящего из двух пулеметов и пятнадцати автоматических винтовок. Пока пули свистели вокруг меня, пронзая листву и сбивая кору и ветви деревьев, я убил еще двух арабов. После этого я сразу слез с дерева и, прячась за стволами, побежал в сторону, противоположную их движению. Вскоре я уже оказался далеко в их тылу. Поле, где развернулось основное сражение между кенийцами и арабами, принадлежало теперь шакалам, гиенам и стервятникам, правящим свою кровавую тризну над телами погибших в бою.

Склоны обоих холмов тоже были густо усеяны многочисленными трупами. Раненых не было. Их или унесли, или прикончили на месте. Там тоже вовсю пировали трупоеды.

Деревня полностью сгорела, и утренний ветерок легко ворошил серебристый пепел на месте бывших хижин. Не было видно ни единого следа выживших в этой бойне. Я знал, что они прячутся в лесу. Они часто так поступали и раньше, в то время, когда здесь промышляли арабские работорговцы, делавшие внезапные набеги на местные деревни. Я научил аборигенов сражаться с этими подлыми торговцами живым товаром. Мало того, я организовал карательную экспедицию сквозь всю страну, и мы так хорошо проучили этих арабов, что они потом и нос боялись сунуть на территорию, занятую бандили. Я командовал ими против немцев во время второй мировой войны. Со мной они совершили победный рейд против Жекойо. И вот они вновь, как когда-то, прячутся. Но если им и суждено снова выйти из леса и драться, то в этот раз они будут это делать уже без меня.

Я был бандили в течение шестидесяти лет. Я был для них отцом, слоном, атакующим врага. А теперь оказался в ссылке. И не временно. Навсегда.

Да, я заплакал. Я любил этих людей настолько, насколько мне вообще дано было любить какую-то группу людей. Я был гораздо больше бандили, чем англичанин. Среди них у меня были настоящие друзья. Но теперь с этим было покончено. Среди десяти деревень бандили эта была единственной, предавшей меня, но думаю, что другие вели бы себя не лучше. Современная молодежь была слишком полна ненависти, а старые стали слишком слабы и утратили свое былое влияние. К тому же, кенийское правительство самым недвусмысленным способом дало мне понять, что я стал персоной non grata в их стране.

Я сделал старинный ритуальный жест. Я протянул винтовку в направлении сожженной деревни, затем к тем, кто прятался в лесу. Я не мог им сказать «прощай» по-другому, и мой жест, скорее всего, тоже не нашел своих свидетелей.

Потом я повернулся к ним спиной и рысцой побежал по саванне на запад, к виднеющимся вдали холмам

Моей целью были горы, едва прорисовывающиеся вдали, по ту сторону холмов До них было около двести пятьдесят километров, то есть горы на добрых тридцать километров углублялись на территорию Уганды. Я бежал таким аллюром весь остаток дня и всю ночь. Когда первые признаки рассвета, время, которое называют здесь «волчьим хвостом», высветили темное ночное небо и оно стало постепенно светлеть, я стал подумывать об убежище, в котором можно бы было провести часть дня. На фоне светлеющего неба впереди четко вырисовывались тени гигантских акаций, своими причудливыми формами напоминающие силуэты чудовищ из легенд бандили. Потом солнце окончательно сдернуло ночной покров с неба и над саванной засиял новый день. Утренний воздух был свеж и прохладен, дул легкий бриз, спустившийся с гор. Из высокой травы выскочил бородавочник и затрусил куда-то, высоко задрав свой хвост. Луч солнца, отразившись, блеснул на его длинном желтоватом клыке.

Я шел длинным упругим шагом охотника. Справа от меня тянулась гряда холмов, слева, насколько хватало глаз, простиралась саванна. Внезапно недалеко от себя, впереди, я увидел, как зашевелилась трава в направлении, противоположном ветру.

Я остановился на мгновение. Что-то достаточно больших размеров, чтобы оказаться львом или человеком, пыталось скрытно приблизиться ко мне. И тут мне показалось, будто невесть откуда взявшийся крокодил изо всей силы врезал мне своим хвостом по руке, вырвав из нее карабин, который кувыркаясь взлетел в воздух. И только после этого я услышал эхо выстрела, прокатившееся по холмам.

Глава VII

Шок почти парализовал мою правую руку, но в тот момент я этого даже не заметил. Я бросился на землю и покатился по ней туда, где начинала расти высокая трава. Дождь из земли и срезанных стеблей упал на меня сверху. Четыре больших куска дерна исчезли прямо на моих глазах совсем рядом со мной. Затем над саванной прокатился звук четырех последовательных взрывов.

Одним прыжком вскочив на ноги, я, согнувшись, бросился бежать, делая неожиданные зигзаги и повороты. Большой желто-коричневый зверь метнулся от меня в сторону, и я узнал острый запах львицы. Две пули сбили несколько травянистых побегов совсем рядом со мной. Я вновь был вынужден броситься на землю, где замер, сдерживая бурное дыхание.

Так прошло несколько минут. Моя правая онемевшая рука стала постепенно отходить. Снова раздалось несколько выстрелов, и новый дождь сбитой" травы осыпал меня. Этот негодяй был отличным стрелком. Призвав на помощь все свое уменье, я пополз вперед, стараясь как можно меньше шевелить траву.

Но она была слишком густой, и не трогать ее было просто невозможно. Так что сверху было прекрасно видно, куда я направлялся. Над головой вновь прожужжало несколько пуль.

Преодолев ползком метров тридцать, я оказался на краю небольшой поляны в этом лесе травы. Вскочив на ноги, я вновь бросился вперед, все также согнувшись пополам. Я ни секунды не сомневался в том, что этот стрелок не принадлежал ни к кенийской армии, ни к банде Ноли. Оставалось предположить, что на сцену вышла какая-то третья группа участников охоты, в которой я был главным призом.

В этот момент за моей спиной раздалось рычание. Обернувшись через плечо, я увидел льва, несущегося на меня в атаку.

Не могу себе представить, каким образом он мог попасть в эти края и почему он решил атаковать меня. Лев, вероятно, находился совсем недалеко от меня на поляне и, увидев меня бегущим, безотчетно, чисто рефлекторно, бросился преследовать. Я знал всех львов в округе радиусом в шестьдесят километров. Этот был мне совершенно незнаком, и было просто непонятно, что он тут делает, вдалеке от своих охотничьих владений.

Я никогда еще не видел льва подобных размеров. Он весил наверняка больше трехсот килограммов и обладал такой великолепной темной спутанной гривой, что я невольно подумал, как давно он не занимался расчесыванием ее. Можно было подумать, что его специально выращивали и тренировали для охоты на меня. К тому же его, должно быть, давно не кормили, так как ребра выпирали наружу, грозя порвать кожу на боках.

Меня редко можно чем-то удивить, но это был как раз тот случай. За мои почти восемьдесят лет жизни мне пришлось выдержать схватку не менее чем с дюжиной львов. Гораздо меньше, чем рассказывает вам мой «биограф». Обычно взрослый лев не ищет столкновений. Единственно, в чем прав этот биограф, так это в том, что всех их я убил с помощью моего ножа, никогда не прибегая к помощи другого оружия. Все же остальное — ложь. Эти схватки никогда не происходили «лицом к лицу», как неизменно их показывают ваши глупые и лживые фильмы. Это сплошная карикатура! Если бы я хоть раз встретил льва, находясь в любимой позе всех тех комедиантов, которые пытались изобразить меня, лев одним ударом лапы мог бы снести мне голову или распороть грудь и живот.

Поэтому я сразу присел на корточки и стал ждать льва с ножом в руке. То, что случилось потом, доказало мне, что выстрел, выбивший карабин из моей руки, был не просто случайной удачей стрелка.

Мой нож птичкой вылетел из руки и сверкающим колибри взвился в воздух. И только потом, как раз в момент, когда он упал на землю, до меня донеслось эхо далекого выстрела.

От удара рука вновь занемела на короткое время, что едва не стоило мне жизни. Лев уже сделал свой последний прыжок и падал на меня. Я едва успел уклониться, и все-таки его когти задели мне грудь.

Для того, чтобы успеть вскочить на спину льва в его прыжке, мало быть просто решительным и быстрым. Малейшая неточность может стать фатальной: достаточно чуть-чуть поскользнуться или ошибиться в расчете скорости и траектории его прыжка на один-два сантиметра. Я скользнул в сторону как раз в момент, когда он был в верхней точке своего полета. Тут же вскочил на ноги и оказался у него на спине, крепко вцепившись левой рукой в его густую шевелюру. В своем прыжке зверь увлек меня за собой. Во всех предшествующих случаях я удерживался на спине с помощью одной руки, так как в другой у меня был нож. Но в этот раз обе руки у меня были свободны и я использовал их, чтобы тесно прижаться к спине животного.

Лев встал на дыбы, потом упал на бок и покатился по земле. Я вцепился в него, как пиявка, не оставляя ни на миг, лишь извивался всем телом, стараясь не оказаться под ним и не быть раздавленным его весом. Наконец он вновь вскочил на ноги. Я обхватил руками его передние лапы. И когда он вставал, мои руки замкнулись в захват на его затылке и прижали его морду к груди.

Его рычание и до этого было оглушающим. Теперь же он взревел так, что у меня едва не полопались барабанные перепонки. Лев вновь опрокинулся на спину. Я почувствовал себя черепахой, на панцирь которой наступил слон, но не ослаблял хватки, крепко обхватив ногами его живот. Огромный зверь пытался достать меня своими задними лапами, но этого ему не удавалось.

И вот так мы лежали один на другом на высохшей земле, пока его мышцы и связки медленно, очень медленно, не начали уступать, и его огромная голова поддалась давлению моих рук. Я охотно признаю, что в это трудно поверить. В мышцах льва заключена огромная сила, тем более в таком великолепном самце. Но я слишком отличаюсь от обычных людей, почти со всех точек зрения. Благодаря изменению моих хромосом, я стою уже на другой ступени, поэтому мне удастся то, на что обычный, пусть даже очень сильный человек, просто не может рассчитывать. Однажды мне уже удалось сломать шею одной из этих гигантских кошек, поймав ее на двойной нельсон, правда, в тот раз животное не было таким огромным.

Но до полной победы было еще далеко. Лев, который, правда, рычал уже послабее, упорно сопротивлялся всем моим усилиям, и шея его долго не отдавала мне ни одного сантиметра. Но потом его кости начали все-таки уступать и я услышал их хруст. Я тяжело дышал, зарывшись головой в его густую перепутанную гриву. Ее жесткие волосы впились в мою кожу подобно жалам сотни пчел. Острый терпкий львиный запах забивал мне нос, и тут вдруг я ощутил, как к нему присоединился едва заметный запах тления, указавший мне, что лев почувствовал приближение своей смерти. Все живое, населяющее Африку: антилопы, львы, негры, арабы, берберы обладают безошибочным инстинктом, говорящим им, что их смерть близка. Этот инстинкт есть наследие этой древней земли, этой колыбели не только человечества, но и многих видов животных. Древняя земля Африки оповещает своих детей, что им вскоре предстоит вернуться в лоно их матери, которая дала им рождение. И я единственный из европейцев, которому она оказала честь, наградив этим предчувствием.