Каркри встал, подсунув ступни под ремни на полу. Он поднял очки на лоб и снова проверил, как свернут линь вокруг катушки на носу. Затем он поднял свободную руку, держа в другой длинную и тонкую костяную острогу с длинным и тонким костяным наконечником, и сделал короткое и резкое движение.
      Куджаи тоже встал. Он открутил кончик короткой коричневой палочки из полированного дерева, а затем бросил ее в воздух вертикально вверх. Она все кувыркалась и кувыркалась, высоко взлетев над мачтой и над головой зверя. Почти одновременно с ней такая же палочка взлетела по ту сторону от головы. Обе они с одного конца вспыхнули. Поднялись клубы дыма, расплывшиеся в кольца, а палочки, все еще вращаясь, стали падать.
      Откручивание чеки высвобождало химическое вещество, которое проникало в другой ее конец, выделяя газ. Он прорывал тонкую оболочку, а когда внутри оказывался воздух - вспыхивал.
      Подбрасывание палочек означало, что лодки готовы к решающему моменту охоты. Тот, кто первым бросил палочку, не начинал действовать, пока не получит ответного сигнала.
      Каркри немного пошатнулся, старался встать поустойчивее, и лодка тоже вздрогнула - палуба передавала каждое движение. Потом он метнул острогу, и за ней потянулся тонкий до невидимости линь. Гарпун прорвал кожу кита и исчез.
      После броска Каркри опустился на одно колено. Теперь он отступил назад, схватил ремень и быстро закрепил деревянную застежку, чтобы его не сорвало с палубы. Зверь выбросил изпод брюха несколько тонн серебристой воды, и линь стал разматываться. Кит быстро набирал высоту, сложив крылья-паруса так, чтобы они поменьше мешали стремительному подъему.
      Измаилу удалось взглянуть на левиафана только раз; потом он был занят убирал парус. Куджаи стягивал кверху парус на нижней мачте. Рулевой ждал рывка, который либо подбросит их вверх, либо оборвет линь.
      Каркри ждал с костяным ножом в руке. Теперь им предстояло следовать за китом, пока зверь не устанет, но при этом надо было быть наготове, чтобы в случае чего перерезать линь.
      Измаил зарифил парус и закрепил гик. Потом взглянул вверх. Кит становился все меньше, хотя все еще был огромным. Другой вельбот был на одном уровне с ними, его команда напряженно ждала первого рывка линя. Гарпунер повернул к Каркри свое темное лицо, сверкнув зубами.
      Линь рванулся с катушки, немного погнув крепление на ее нижнем конце. Катушка внезапно перестала вращаться, нос лодки задрался, и она пошла вверх. И линь, такой тонкий, что Измаилу показалось, что он мог бы порвать его руками, выдержал. Обе лодки помчались ввысь одновременно.
      Небесный кит был почти в ста ярдах над ними. Внизу проплывало красное облако. "Руланга" на мгновение скрылась за ним, а потом появилась с его западной стороны, лавируя против ветра. Другие лодки были восточнее и немного ниже, тоже следуя за зверем кверху.
      Ветер свистел в снастях. Воздух стал холоднее, а небо потемнело. Голова стала легкой, воздух приходилось вдыхать полной грудью. "Руланга" далеко внизу стала похожа на стрекозу.
      Каркри, несмотря на слабость от дыхания разреженным воздухом, вращал катушку палкой, которую вставлял в дырки на ободе. Пока животное не собралось пикировать, нужно было подтянуть лодку как можно ближе к нему. Поднимаясь, кит дергает линь гораздо слабее, чем когда выпустит газ из пузырей, поднимет хвост и полетит головой вперед к земле. Поэтому Каркри и гарпунер во второй лодке работали настолько быстро, насколько хватало сил. Когда они были уже не в состоянии двинуть рукой и так тяжело дышали, что, казалось, сейчас упадут без сил, гарпунеры застопорили катушку и поползли к корме. Измаил уступил Каркри свое место и сменил его у катушки. Будучи более крупным и мускулистым, он устал быстрее, чем Каркри. Измаил мог бы дать фору маленькому темнокожему китобою в море, где он провел большую часть жизни. Но здесь, в верхних слоях атмосферы, к которым Каркри был привычен, Измаил задыхался, а руки были тяжелыми, словно он только что оправился от долгой болезни.
      Куджаи, смотревший на Измаила с усмешкой, в свой черед пополз к катушке. Потом его сменил рулевой, а место у румпеля занял Каркри, который вскоре опять переместился на нос.
      Измаил сменил его во второй раз, продержавшись еще меньше времени, чем в первый. Когда в третий раз подошла его очередь, он почувствовал, что не может ползти. Хотелось оставить катушку, словно приржавевшую к своей оси, в покое. Но он взобрался по почти вертикальной палубе, используя отверстия в ней как ступеньки, пристегнулся и, напрягая последние силы, постарался повернуть ее хотя бы несколько раз. Это ему удалось. Тогда он застопорил катушку и пополз обратно. Один раз он взглянул вниз, - но лучше б он этого не делал. Куда подевалась "Руланга"?
      Лодку подтягивали, пока она не оказалась примерно в тридцати футах позади огромных плавников-парусов. На этом Каркри приказал остановиться. Теперь, когда кит спикирует, линь не натянется слишком внезапно.
      Сердце у Измаила колотилось не переставая; дыхание стало хриплым, как скрежет пилы по дереву. Очертания кита стали расплываться; уж не было ли это началом высотной болезни, которая иногда доводит до самоубийства? Измаил надеялся, что его товарищи, лучше переносившие разреженную атмосферу, присмотрят за ним. Уж наверное...
      Когда он окончательно пришел в чувство, в ушах у него свистел ветер, а небо неожиданно посветлело. Лодка летела почти вертикально вниз. В лучах красного солнца поблескивало мертвое море; "Руланга" была прямо под ними, и казалось, что зверь стремительно летит прямо на нее.
      Такое действительно случалось, но моряки говорили, что кит никогда не делал этого намеренно. Иногда он таранил корабль, просто неправильна выбрав направление. Если корабль при этом не разваливался на части, это было большой удачей.
      Они пронеслись мимо "Руланги" в пятидесяти футах. Измаил увидел людей, глядящих на них сквозь прозрачную оболочку или из проемов между переборками. Из кубриков на верхней палубе, на самом верху судна, тоже высунулось несколько голов. Одни махали им руками, другие наклонялись вперед, соединив руки над головой, молясь корабельному божку и Зумашмарте о том, чтобы это падение кончилось для их товарищей благополучно.
      Хотя прошло, должно быть, уже несколько минут, они показались секундами. Земля раздавалась вширь; берега моря убегали прочь; вскоре внизу не осталось ничего, кроме воды.
      Измаил не забыл, как они с Нэймали наблюдали за китом, который так удачно расколотил лодку о землю. Моряки говорили, что такое случалось редко. Но случалось.
      Обычно, когда кит выходил из пике и начинал подниматься, лодке, которая болталась у него за спиной, до земли было еще далеко. Футов эдак около двадцати. Да, это был неприятный момент. Его боялись даже самые опытные китобои, - все, кроме Старика Бхаранхи.
      Старик Бхаранхи был Полом Бэньяном[Пол Бэньян - герой фольклора американских лесорубов. Истории о нем стали американской национальной "легендой" после их публикации в 1910 г. Дж. Мак-Гилливреем. Впоследствии Пол Бэньян стал популярным персонажем американской поэзии, балетов и оперетт. ] воздушных моряков, он ничего не боялся. Жил он давным-давно, когда люди были великанами...
      Гигантские крылья-паруса, плотно прижатые к бокам зверя, распахнулись, оглушительно затрещав. Правое крыло чуть не задело линь. Кит затормозил, и лодка его догнала. Каркри тут ничего поделать не мог. Если бы он попытался выбрать еще линя, он мог не успеть застопорить катушку перед очередным рывком, и тогда линь бы вытравился весь. Когда кит повернет вверх, дуга, описываемая лодкой, стала бы для нее убийственно длинной.
      Теперь Измаил понял, почему разбилась та, первая лодка.
      Ее команда не смогла подтянуть лодку на нужное расстояние к животному.
      Сзади донесся пронзительный крик Куджаи. Измаил не понял, что он кричит, - возможно, это были слова молитвы, хотя звучали они так, словно речь шла об исполнении каких-то текущих обязанностей. Потом передняя часть лодки дернулась кверху с такой силой, что колени Измаила прижало к ремню на животе, а спину свело судорогой боли.
      Море надвинулось, потом резко ушло вбок. Они поднялись в небо, а потом откачнулись назад, к морю.
      Когда они качнулись во второй раз, Измаил понял, почему кричал Куджаи.
      К ним направлялся другой кит, тоже поднимавшийся вверх от земли.
      Он явно понимал, что сейчас произойдет столкновение, потому что развернул крылья так, чтобы затормозить как можно быстрее. Кит сбавил скорость и наклонил голову, но этого оказалось недостаточно. Он ударил своей головой другого кита сразу позади его головы. Удар смял кожу и хрупкие кости Измайлова кита.
      Китовая голова ударила и по линю: лодку тряхнуло, а линь лопнул.
      Измаила выбросило вперед. Он увидел кожу цвета сливы, расстилавшуюся перед ним, упал на нее головой вперед, прошил ее насквозь, как стрела, ударяясь обо что-то - наверное, внутренности и кости. В падении Измаил перевернулся на спину и прорвал кожу с другой стороны или снизу, - точно он не знал. Он был почти без чувств и плохо понимал, что происходит. Сверху было два неясных пятна - два гиппопотама; другое пятно, поменьше, могло быть одной из лодок.
      Он не помнил ни того, как упал в воду, ни как очнулся, почувствовав, что солдатиком уходит вниз. Горло и нос наполнились соленым раствором, и он забился, стараясь вынырнуть из воды.
      Потом его голова пробила толщу плотной жидкости, и тогда он увидел на расстоянии сотни ярдов то, чего никак не ожидал снова увидеть, но не мог и забыть. На воде плавал черный гроб, как будто медленно унося Квикега по водам Стикса к другому берегу: он словно тянул время, зная, что оно теперь все равно остановилось.
      Сверху упала тень. В нескольких сотнях ярдов за гробом (он же лодка) шумно упали оба кита - один запутался во внутренностях другого.
      Волна от их падения приподняла гроб, закачала его, он повернулся и поплыл к Измаилу.
      Измаил искал взглядом лодки и людей. Одна лодка, разломившись пополам, лежала на поверхности ярдах в ста от него. Она стала плоской - газовые пузыри лопнули, - но одна из мачт, правда без гика, еще стояла, накренясь, словно пьяная.
      Трое людей плыли; еще несколько просто лежали на поверхности.
      Сверху к ним, лавируя, спускались две лодки.
      Гроб, как лодка - носом вперед, - плыл к Измаилу. Тот дотянулся до него и уцепился пальцами за резьбу, как после гибели "Пекода", чтобы взобраться на него. Запах дегтя был еще силен. Гроб ведь был совсем новый, - не так уж много дней прошло с тех пор, как плотник прибил гвоздями его крышку и законопатил швы.
      Человек, плывший по направлению к нему, неожиданно взмахнул руками вверх, закричал и ушел под воду.
      Было ясно, что ко дну он пойти не мог. Даже если бы, например, у него случился сердечный приступ, он все равно бы не утонул. Остался бы лежать на поверхности.
      Кто-то утащил его под воду. Через несколько минут Измаил понял, что этот кто-то не собирается отпускать свою жертву.
      До сих пор Измаил считал само собой разумеющимся, что в море никто не живет. Он и сейчас не мог поверить, что в этом едком рассоле может жить хоть одна рыба. Этот хищник, должно быть, дышит воздухом.
      Измаил крикнул другим о том, что произошло. Они погребли к берегу, лежа на воде, а Измаил - на гробу-поплавке. Подгребая, он почувствовал, как по рукам побежали мурашки, - от страха, что, пока рука в воде, ее кто-нибудь откусит.
      Однако ничего подобного не случилось, и другие тоже добрались до берега целыми и невредимыми. Они помогли Измаилу вытащить буй на берег, вздрагивающий от толчков, и внимательно осмотрели морскую поверхность. Тела тех, кто лежал на ней без движения, исчезли. Тот, кто схватил плывущего человека, не пренебрег и трупами. Измаил спросил у матросов, не знают ли они, кто таится в глубине этих зловещих пересоленных вод, и они ответили, что о мертвых морях им ничего не известно. Они никогда не видели их обитателей и даже не слышали, что они есть. Жители воздуха попадали в воду лишь случайно.
      - И остались там в гостях у призрака, которого никто не видел, проговорил Измаил, все еще дрожа.
      К ним подошли две воздушные лодки, легшие в дрейф с убранными парусами и сложенной нижней мачтой. Люди ухватились за концы, брошенные им оттуда. Они притянули лодки к земле и взобрались на борт. Измаил медлил, обернувшись и глядя вниз, на гроб Квикега: он был единственным, что связывало его с домом - планетой, которая вращалась вокруг Солнца в незапамятные времена. Он - единственная вещь, которая могла помочь ему вернуться: ведь если можно путешествовать во времени вперед, что мешает вернуться? А таинственные символы, вырезанные на крышке гроба, могут какимнибудь образом, до поры до времени непостижимым, оказаться ключами, которые повернут колеса времени в обратную сторону.
      Оказавшись на борту корабля, он попросил пустить его к капитану. Там Измаил попросил послать за гробом лодку. Вначале капитан Барамха был возмущен такой растратой времени и сил. Но Нэймали настояла, чтобы его просьбу выполнили, и капитан без видимого недовольства ей подчинился. Он не противоречил ей потому, что, по ее словам, это был вопрос, относящийся к сфере религии, а во всем, что касалось религии, последнее слово было за ней. Измаил не понял, почему она так решила, - разве только подумала, что гроб был его идолом, - но выяснять не стал. Он был доволен результатом; а с объяснениями можно было и подождать.
      На землю спустились две лодки, на которые погрузили гроб и привязали его поперек - одна половина в одной лодке, другая - в другой. Два суденышка связали вместе, чтобы увеличить подъемную силу; кроме того, в каждом было только по два матроса. Затем импровизированный катамаран стал медленно подниматься: чтобы хватило газа, животным с большим ртом, надувавшим пузыри, скормили три порции пищи. Наконец лодки поставили в их порты на корабле, капитан тем временем мерил шагами мостик, беззвучно двигая губами. Привязав гроб так, чтобы не сместить центр тяжести корабля, экипаж лодок присоединился к матросам, разделывавшим туши двух убитых китов.
      Вскоре лодки снова были спущены - на этот раз они тащили за кормой привязанные к пузырям куски мяса. Когда воздушные акулы приблизились и стали рыскать вокруг приманки, их били гарпуном. Те, которых не удавалось убить сразу, применяли ту же тактику, что и киты, - взлетали вверх и пикировали, но они были гораздо меньше левиафанов и не могли вырабатывать столько газа.
      Когда убили дюжину акул, корабль двинулся дальше. Однако мяса все равно было мало, поэтому при первой же встрече с облаком атмосферного криля он снова вышел на лов. Еще не подошел к концу длинный день, а мяса у них на борту было уже достаточно, чтобы его хватило до самой Заларапамтры.
      Кит, убитый последним, преподнес матросам, разделывавшим его тушу, сюрприз, в честь которого в любое другое время устроили бы большой праздник.
      Это был круглый предмет диаметром два фута, твердый, как слоновая кость, в чередующихся красных, синих и черных разводах. От него исходил сильнейший аромат, от которого пьянели те, кто к нему приближался. То был тот самый запах, который исходил от корабельного божка, Ишнувакарди.
      Этот шар нашли в одном из малых желудков кита - животное имело много желудков, расположенных вдоль костной основы хвоста. Нэймали сказала, что есть .такое маленькое воздушное животное - вришванка, которое иногда проглатывают киты. Оно движется сквозь кишки, вьющиеся вокруг костей хвоста, пока не переварится или не попадет в слепой отросток пищеварительного тракта. В последнем случае желудок кита выделяет вокруг вришванки особое вещество, как устрица вокруг песчинки.
      То, что получается в результате, - дурманящее, твердое, как слоновая кость, вришко, - считалось величайшей драгоценностью. Из него вырежут нового божка, которого поставят в новом храме, высеченном из скалы в городе Заларапамтра.
      Иногда необработанное вришко продавали городу, с которым Заларапамтра в тот момент не воевала. Другой город мог лишиться божка, когда погибал корабль - тогда ему нужна была замена. Или же божка могли продать городу, который копит богов в расчете на время, кода они иссякнут. Или потому, что там верят, что чем больше богов, тем лучше для города.
      Во время одной, из их многочисленных бесед в течение их долгого-предолгого пути в Заларапамтру Нэймали рассказала ему, как были найдены и "рождены" - то есть изваяны - боги этого города.
      Еще она рассказала ему о том, что, когда кит умирает от старости, его пузыри наполняются газом, вырабатывая его из мертвой плоти, и кит взлетает вверх, туда, где небо днем совершенно черное и почти нет воздуха. Огромные трупы уносит ветрами, гуляющими в вышине, на восток, и там, по мере того как пузыри один за другим гниют и лопаются, они оседают на землю. И где-то у подножия гор на востоке, столь высоких, что над ними нельзя было пролететь кораблю (которые, как было известно Измаилу, были континентальным склоном, некогда находившимся подводой), было место, где мертвые киты находили свой последний приют. Там выросла гора костей, почти такая же высокая, как соседние утесы, - ведь зверей приносило туда ветром от начала времен. И конечно же, там были несметные залежи вришко - благовонных, но еще не рожденных богов.
      Город, который отыщет древние могильники небесных китов, станет богаче - а значит, и могущественнее - всех других на свете.
      "И пьянее всех", - подумал Измаил. Он представил себе город, переполненный этими идолами, - горожан, которые, когда не спят, еле стоят на ногах, а потом замертво валящихся в кровать, чтобы проснуться такими же хмельными, как легли.
      Множество кораблей из многих городов - так говорила Нэймали отправлялись в путь с единственной целью, - отыскать этот могильник. Но он лежит у восточных скал, где особенно много Багряных Зверей Жалящей Смерти.
      - Откуда ты знаешь? - спросил Измаил.
      - Ни один из кораблей, искавших тот могильник, так и не вернулся, ответила она. - Они наверняка стали добычей Багряного Зверя.
      Измаил поднял брови и улыбнулся.
      - О чем ты думаешь? - спросила она.
      - Да так. Просто странно, что ты и твой народ думаете так же, как я: вы все еще очень похожи на меня и на людей моего времени. Главное в человеке не изменилось. Хорошо ли это? Не знаю. По правде говоря, я не могу сказать, существуют ли добро и зло помимо представлений каждого человека о том, что для него полезно или вредно. Я думаю о миллиардах и миллиардах, триллионах и триллионах тех, кто жил, творил зло или боролся против него, - все они носили разные имена, а голова у всех была устроена одинаково, - вот что удивительно.
      Время стало для Измаила тем же, чем для Ахава был белый кит.
      Красное солнце стало наконец садиться, медленно уступая место ночной прохладе. Дни и ночи все же сменяли друг друга, хотя и очень неспешно. Измаил узнал все, что только можно, о том, как управлять парусами и прокладывать курс воздушного корабля, а также многое о том, как его строят. Его вахта была на полубаке, но иногда он садился за стол с капитаном и Нэймали. То, что он был явно не их породы, из другого, совершенно незнакомого племени, что он называл себя сыном иного солнца и иного мира, вознесло его над сословными различиями.
      Возможно также, что они считали Измаила человеком слабоумным, хотя и не лишенным некоторых способностей и воображения. Им нравилось слушать его рассказы о том, другом мире, но большую часть того, что говорил Измаил, они не понимали. Они не могли поверить в то, что самое воздушное пространство на высоте многих тысяч футов над землей, по которому они летят, было некогда наполнено водой, а в этой воде жили существа, непохожие на известных им животных.
      Столь же невероятным было утверждение о том, что земля в его мире сотрясалась только время от времени и не очень долго.
      Измаил с ними не спорил, как не спорил бы с Ахавом. Человеческий рассудок - как монета, отчеканенная на особый манер, и каждая имеет хождение в своем маленьком королевстве.
      Когда "Руланга" подлетала к Заларапамтре, ее матросы притихли. Они разговаривали, но очень тихо, и притом обычно были немногословны. Они как будто ушли в себя, как будто искали в собственной душе ответ на вопрос, что делать, если они действительно найдут родной город в руинах. Они часто ходили в часовню, как называл это помещение Измаил, где Нэймали проводила большую часть времени, когда была на ногах, а часто там и спала. Божка теперь не закрывали коробом, и всякий раз, когда Измаил проходил мимо открытой комнаты, ему ударяло в голову.
      Нэймали сидела на полу лицом к идолу, согнувшись в три погибели и свесив голову так, что она почти касалась пола. Ее длинные черные волосы свесились на лицо и растрепались, словно облако благовоний.
      Потом над северо-западным горизонтом показалась вершина горы, и капитан приказал всем занять свои места. Они шли весь этот день, и ночью тоже, а когда снова неохотно взошло красное солнце, их накрыла колоссальная тень. Прямо перед ними был гигантский каменный уступ - на этой скале располагался город Заларапамтра.
      На корабле закричали.
      На месте города было нагромождение камней и развалин.
      Измаил спросил Нэймали, как это люди могут жить в каменных норах, где все трясется, шатается, а потолок каждую минуту угрожает упасть на голову.
      Ему ответили, что в каменных пещерах жили немногие. Их использовали как склады, убежища от непогоды и врагов, а также как места богослужения, которые составляли нижнюю часть города. Верхняя часть была в основном летучим городом.
      Она состояла из двух ярусов - в каждом были сотни больших и маленьких зданий, соединенных друг с другом и паривших в воздухе с помощью огромных газовых пузырей. Жилой летучий город был во многих местах заякорен на утесе, а с каменным городом его соединяли веревочные лестницы и трапы.
      Все это было разрушено. Кто-то порвал пузыри, разнес на куски и сжег верхние ярусы. Повсюду были разбросаны их обугленные и разбитые остатки целые груды их лежали на каменном основании. Сам каменный город во многих местах был разрушен, так что видны были ходы в скале. Везде валялись обломки скал.
      "Руланга" курсировала перед огромным уступом взад и вперед и несколько раз пролетела над ним, прежде чем капитан решился поставить ее в док. Док был углублением, высеченным на краю утеса. Корабль вошел в него, убрав паруса и сложив мачты. Когда судно скользнуло в прямоугольную впадину, с него спрыгнули матросы, чтобы поймать концы, брошенные их товарищами с корабля. Канаты продели в кольца, высеченные из камня, которые выступали из стен дока, сделав петлю, а потом затянув ее. Корабль сбавил ход еще больше и остановился, так что его нос оказался всего в нескольких дюймах от задней стены дока. Из больших пузырей выпустили еще воздуха, и корабль осел вниз, едва касаясь килем дна гавани.
      Половина экипажа, состоявшего из тридцати человек, осталась на борту; другая половина отправилась в разрушенный город.
      Сразу под утесом начинался глубокий каньон, как рана на теле горы. Он уходил так высоко вверх, что его дальний конец казался темно-синей нитью. Массивный уступ выдавался вперед примерно на полмили - он нависал над склоном, покрытым осадочными породами, так что прямо под ним была пустота. Измаилу было непонятно, почему люди облюбовали для строительства выступ, который был обречен на то, чтобы обвалиться вниз от беспрестанных колебаний земли. Однако Нэймали сказала, что даже если камень упадет, во время падения он оборвет якоря и оба летучих яруса останутся в воздухе.
      Действительно, чем не объяснение?
      Большую часть года город был обеспечен водой из источника, бьющего у основания внутренней стены каньона, а остальное время пили содержимое стручков, которые собирали у подножия горы.
      Измаил поблагодарил ее за эти сведения. Потом он спросил, почему было решено отправить ее во главе отряда, хотя, по-видимому, более разумно было бы оставить единственную женщину, оставшуюся в живых, - ведь неизвестно было, остались ли другие, - на корабле. Она ответила, что члены семьи Великого Адмирала пользуются многими привилегиями, недоступными людям более низкого звания. Чтобы оправдать их, на них возложено также и много обязанностей. Пока не найдут мужчин из ее семьи, командовать будет она, и ей же придется возглавлять любое рискованное предприятие.
      Измаилу такая аргументация была непонятна. Если уж восстанавливать город, нужны женщины, чтобы рожать детей.
      Они карабкались по грудам камней и обгоревшего дерева, обходя глубокие дыры с неровными краями, а иногда перепрыгивая через них. Верхние перекрытия во многих местах были взломаны, и внизу были видны комнаты. Они были частично завалены камнями и обломками верхнего города.
      Нигде не было видно ни единой кости.
      - Зверь пожирает мясо вместе с костями, ничего не оставляет, - сказала Нэймали. - После того как он превратит город в руины, он опускается на него сверху, шаря повсюду своими смертоносными щупальцами, и жалит всех, кто еще жив. Мертвые тела он тащит себе в рот. Сожрав все, что можно, он засыпает. А потом улетает, высматривая новую добычу. На моем веку он разрушил три города: Авастши, Пракхамаршри и Мэнврикаспу. Он приходит и убивает. После его прихода мало кто остается в живых.
      - Но кто-то все-таки выживает? - спросил Измаил.
      Он заметил полосы какого-то грязно-белого вещества, которое он принял за слизь, оставленную Зверем.
      - В Авастши и Мэнврикаспе не осталось никого, - ответила она. - В Пракхамашри выжила женщина с двумя детьми: вход в подземелье, где она пряталась, был завален камнями.
      - А эти города возрождались к жизни, когда возвращались китобойные суда? - спросил Измаил.
      - Процветающим городом сейчас остался только Пракхамашри, - ответила она. - Китобойцы двух других городов тоже вернулись, и с ними дочери Великого Адмирала. Но их было немного, и по разным причинам вскоре в живых не осталось ни одной женщины'. Тогда оставшиеся мужчины сели на корабли и полетели прочь, не поднимая парусов, вдыхая аромат малых богов и великого бога, которого они взяли на флагманский корабль. Потом они сбросили богов с кораблей в соленое море и сами спрыгнули за ними вслед. Их корабли носились по воле ветра, пока не упали на землю.
      "Всенародное самоубийство, - сказал себе Измаил. - Если такие обычаи имеются во всех государствах, приходится только удивляться, что человечество еще не вымерло окончательно. Да и то сказать, не так уж много людей осталось расхаживать под здешним солнцем".
      Отряд медленно продвигался к каньону; под их ногами вздрагивали камни. Вокруг был разоренный город и тишина, лишь изредка нарушаемая их собственными голосами. Потом послышался крик, и через мгновение из отверстия в скале возле устья каньона показалась голова. Вскоре высунулась другая голова, потом еще две. Это были женщина, мужчина и две девочки, избегнувшие смертельного жала Багряного Зверя.
      Их не заметили и люди из города Бураганга, которые явились, когда Заларапамтру покинул Зверь.
      Вернувшись в свое подземелье - одно из самых глубоких в городе, мужчина захлопнул огромную дверь, которую он многие годы вытесывал из камня. Воду и пищу они заблаговременно припасли как раз для такого случая. Зверь напал внезапно, и его ужасные щупальца, казалось, проникали повсюду одновременно, так что им повезло, что они успели укрыться в своем убежище.
      - А потом, почти сразу после того как город покинул Зверь, явились бурагангские корабли, - сказал мужчина. - Было еще темно, поэтому я прокрался наружу и стал слушать, спрятавшись за обломком скалы. Люди Заларапамтры! О Нэймали, дочь Великого Адмирала! Люди из Бураганги хвастались, что это они заманили сюда Зверя! Они увидели его с кораблей, когда он направлялся к их городу. Видимо, Зверь напал на них и, наверное, не достиг своей цели. Никогда ведь не знаешь, как кахамвуду себя поведет. Он плывет по небу, как облако, и обычно нипочем не подумаешь, что он может делать что-то другое. Но порой он меняет курс и направляется к городу такой город, считай, обречен.
      - Однако же бурагангские китобои убивали китов и кормили ими кахамвуду, хотя и потеряв при этом два корабля, которые подошли слишком близко. В конце концов кахамвуду повернул за ними...
      - Каким образом? - спросил Измаил. - Я думал, что у него нет крыльев-парусов.
      - С помощью серии небольших направленных взрывов, - ответила Нэймали. Он с большим шумом выбрасывает из отверстий в теле огонь и дым. Те штуковины, которые производят столько шума и дыма, он сбрасывает и на город, чтобы разнести его на куски.
      - Зверь стреляет порохом и бросает бомбы? - спросил Измаил.
      Порох и бомбы он назвал по-английски, поскольку в языке, на котором говорила Нэймали, таких слов не было.
      - Он изрыгает огонь, дым и грохот и бросает камни, которые взрываются, - ответила она.
      - Люди Бураганги говорили, что это была идея их Великого Адмирала, на чьем попечении состоит большой бурагангский китобойный флот. Его зовут Шамвашра. Запомните его имя, жители Заларапамтры! Шамвашра! Это он, - демон воздушных бездн, разрушивший наш город!
      Измаил подумал, что они и сами были бы не прочь сделать то же, что Шамвашра, если бы только додумались до такого, но промолчал.
      - Эти люди говорили, что никогда в жизни им не приходилось так тяжело работать. Они продолжали бить китов и толкали их туши по направлению к Зверю. Когда они добывали для Зверя пищу, они потеряли корабль со всем экипажем: его протаранили два кита, пикировавшие сквозь тучу криля с волочившимися за ними вельботами. Но бурагангцы сказали, что потеря кораблей стоила того, ибо они заманили Зверя в Заларапамтру. Они говорили, что можно натравить на всех их врагов других Зверей, и тогда им не придется опасаться других городов, потому что их не будет.
      Другие возражали, что это будет плохо. Что, если они встретят Зверя, которого некуда будет заманивать, - не разрушит ли он тогда Бурагангу? Это было бы концом человеческого рода.
      Но большинство, похоже, были довольны содеянным. Поэтому они взяли нашего великого бога, Зумашмарту и всех малых богов, погрузили их на свои корабли и уплыли.