25

Он проснулся тяжело, встревоженный и напряженный, хотя прошло еще несколько секунд, пока он мог ощутить свое физическое состояние. Он лежал на мягкой постели. Огромный экран на потолке показывал кадры из кинофильма «Пер Гюнт». Дункан не помнил, когда он видел этот фильм или кем он в ту пору был. Гюнт мчался сквозь туманную ночь на олене мимо опаленных лесным пожаром стволов елей. За ним неумолимо тянулись клубки нитей… мысли сделались физически ощутимыми и оживленными. Затем он наткнулся на зловещего старика — Пуговичника, который тащил ящик с инструментом и огромную ложку для литья. Пуговичник сказал, что он разыскивает Пера и собирается расплавить его в этой ложке. Гюнт предстал треснутой пуговицей, в литье не было ушка для петель. Гюнт убеждал Пуговичника, что он неплохой парень и у него доброе сердце. Хотя Пер Гюнт воплощался во многих образах — некоторые весьма привлекательные, — настоящий Гюнт оставался их основой, сердцевиной и его нужно было уберечь от переплавки.

Пуговичник: Но милый Пер, зачем же по-пустому

Так волноваться? Никогда ты не был

Самим собой; так что же за беда

Коль "Я" твое и вовсе распадется?

Пер Гюнт: Я не был?.. Нет, ведь это же нелепо!

Когда-нибудь был не собой Пер Гюнт?!

Нет, пуговичник, наобум ты судишь.

Хоть наизнанку выверни меня,

Ты ничего другого, кроме Пера

И только Пера, не найдешь.

[пер. А. и П.Ганзен]

А действительно, что за беда? Дункан задумался. И он забыл эту сцену, и лишь боль и замешательство ощущал он, не ведая даже, где очутился.

Дункан приподнялся, постанывая от тупой головной боли, и сел на краю кровати. Он оказался в продолговатой комнате с единственным бесконечным — от стены до стены — окном, выходившим на запад. Яркий дневной свет вливался через него, хотя солнце было закрыто облаками. Красивая мебель блестела, свидетельствуя, что он в квартире высокопоставленного лица. По крайней мере — в одной из ее комнат.

В противоположном конце комнаты внушительного помещения располагалась еще одна кровать, а на ней на боку с закрытыми глазами, прикрытая по грудь голубым электроодеялом, лежала Сник… Экран над ней тоже показывал какой-то фильм, однако на таком расстоянии и под углом Дункан ничего не мог разобрать. Слышны были мягкие голоса.

Он поднялся и шатаясь подошел к окну. Самолет органиков, похожий на челнок, пролетал совсем рядом. Вдали за ним виднелись крыши башен и высокие конструкции мостов. Грузовой дирижабль величественно плыл в поле зрения Дункана. Дункан вплотную подошел к окну — оно стало черным. Он отступил — оно осветилось, хотя и не стало прозрачным. Еще два шага назад — и оно сделалось совсем хрустальным. Очевидно, материал поляризовался, когда предмет определенных размеров возникал на известном расстоянии от окна.

Это подтверждало, что он находится в заключении, и окно никак не позволит разглядеть его, Дункана, с воздуха, да и ему самому — видеть больше, чем надо. Да уж, соображал он, вряд ли кто-нибудь, пролетая, заметит его сигналы о помощи.

В комнате было две двери — обе закрыты. Он толкнул ближнюю — она не поддалась. Однако другая легко распахнулась внутрь, открывая взору унитаз, несколько раковин с кранами, мыло, полотенца на крючках, махровые салфетки для мытья, массивную, глубоко опущенную в полу, мраморную, в бело-зеленую полоску ванну. Он заставил себя стоять, хотя его так шатало, что хотелось присесть… Вода в туалете заструилась автоматически, едва он вышел.

Выпив изрядный стакан воды, он взглянул в зеркало позади стойки из черного и красного оникса. Он увидел утомленного, с покрасневшими глазами Дункана. На нем была та же одежда, которую он носил в последний день… Он вымыл лицо и руки, высушил их и уже собирался было открыть дверь, когда она распахнулась. Сник стояла в проеме — с открытым ртом, который затем выдохнул:

— Ох! Слава Богу! Это ты!

— Более или менее, — заметил Дункан. Он вдруг подумал, что демонстрация «Пер Гюнта», наверно, не была случайным совпадением. Скорее всего, тот, кто водворил их сюда, знал о Дункане больше, чем Дункан мог вообразить.

Сник была жива, а это могло означать лишь, что тот, кто их захватил, не собирался устранять ее. Он смотрел, как она вдруг проскользнула мимо него, стягивая трусики…

Дункан проделал несколько приседаний, чтобы размять одеревеневшее тело и ноги, хотя напряжение усиливало его головную боль. Он ощущал, что за ним следят, и хотел бы, чтобы этот наблюдатель вошел и изложил ему, каковы намерения пленивших его. Дункану хотелось быстрее прояснить для себя ситуацию. Легкое гудение возникло где-то в стене, возле двери. Он стоял, оборотясь на звук, и увидел, как по виду цельная секция стены повернулась по центральной оси, и гудение прекратилось. Другая — теперь уже ближняя к нему — сторона представила полукруглую полку, на которой разместились два подноса, частично прикрытые салфетками. Дункан подошел к выдвинувшейся секции и, как и ожидал, обнаружил два завтрака. Он поднял поднос — секция вернулась в прежнее положение. Он еще пытался что-то разглядеть в образовавшейся нише, но в ней было темно.

Им предложили неплохую еду и напитки. Яйца, бекон, подрумяненный хлеб, овсяную кашу и молоко, апельсиновый сок, кофе, витаминные пилюли. Конечно же, из пищи был удален холестерин. Дункан окликнул Сник, чтобы разделить удовольствие, но услышав журчание душа, решил начать трапезу. Со Сник вроде все в порядке, несмотря на мучительное смущение, когда она пролетела в ванную комнату… Он хотел бы скорее поговорить с ней об их положении. Не то чтобы это могло помочь, но во всяком случае сняло бы некоторое напряжение.

Ясно, что КУКОЛКА, невзирая на опасность задержания, направила группу в его квартиру. Им не стоило труда дестоунировать Каребару после полуночи. Команды, выданные Сник системе электропитания, были автоматически отменены схемами Среды.

Сник вышла из ванной комнаты, держа в руке одежду и туфли; она вытерлась насухо, но черные прямые волосы были еще влажны и блестели как мех морского котика. Через всю комнату она прошла к настольному цилиндрическому аппарату. Его поверхность поблескивала разными оттенками цветов — от фиолетового да синего. Крошечные горгульи в беспорядке выставляли свои головки. Обладатель этого очистителя, думал Дункан, должно быть, выложил за него немалую сумму.

Сник сунула в аппарат свои вещи, прикрыла дверцу, нажала кнопку, открыла дверцу и, вытащив одежду и туфли, принялась облачаться. Дункан, наблюдая за ней, жевал уже без аппетита. Хотя с былыми чувствами застенчивости, сдержанности в обществе давно покончено из-за физически вредных их последствий для организма, он допускал, что Сник умышленно играла обнаженным телом, разнообразя позы, чтобы возбудить его страсть. Сокрушить его, поскольку он не мог погасить с ней свое пламя. Какого черта он влюбился в суку-садистку?!

С другой стороны, он, возможно, приободрял ее женские чувства.

Сник расположилась за столом напротив него и принялась за еду. Вдруг она сморщила нос и, воскликнув «фу!», уставилась на Дункана.

— Ты не принял ванну и не вычистил одежду. Воняешь как скунс.

— Почему бы тебе в таком случае не вернуться на диван? — заметил он, указывая на него вилкой.

Сник подхватила поднос и уселась возле окна.

— Прошу извинить, но ты испортил мне завтрак. Ты не имеешь права обвинять меня, не так ли? Разве ты не чувствовал бы неприязнь, если бы я была грязной?

— У меня есть о чем подумать и поважнее. А кроме того, я вспотел и измазался, пытаясь спасти твою задницу.

— И свою тоже, — не замедлила вставить Сник. Она огляделась, пережевывая бекон и жареный хлеб. — Ты проснулся раньше меня. Что ты думаешь обо всем этом?

— КУКОЛКА доставила нас сюда, но я не знаю — как. Скоро все узнаем, когда они будут готовы.

— Они, должно быть, допрашивали нас под туманом.

— Тебя — да. По-видимому, меня пока не беспокоили. Они хотят убедиться, действительно ли я могу лгать под воздействием тумана.

— А может, ты и не хотел врать?

— Возможно. Я сам не знаю, что я говорю под туманом. Мое подсознание на самом-то деле работает за меня. Оно ведет себя так, словно оно и есть сознание.

— В тебе должно быть до черта этих совместных подсознаний.

— Восемь, — ответил Дункан. — Я состою из многих ролей. Но мне пришлось проделать над собой немало, прежде чем я стал Дунканом. Я не могу сознательно созывать всех других.

Закончив завтрак, он отправил в очиститель свою одежду. Настала очередь Сник обозревать его наготу. О чем Сник сейчас думает? Дункан принял душ, оделся и вышел из ванной комнаты. Сник развлекалась игрой с окном, подходя к нему вплотную и следя за его потемнением, отступала — и наслаждалась его прозрачностью.

— Мы, должно быть, на одном из верхних этажей, судя по уровню других башен, — заметил Дункан.

— Да, и вообще в той же самой башне.

Дункан запросил экран о времени и числе. Было девять часов утра Среды. Его предположение, что они оставались стоунированными длительное время, не подтвердилось. И все же их хозяин зачем-то велел дисплею представить неправильное время и дату.

Зачем? Какая-то бессмыслица. Я усек это и теперь не верю ничему и никому.

Возникло гудение, и секция стены вновь повернулась. Сник поднялась и поставила подносы на полку. Секция двинулась на место, унося их. Дункан хотел было возразить — зачем она должна что-то делать вместо того, кто держит их здесь. Но если они захотят и обедать и ужинать, им придется таскаться с использованной посудой. Граждане обязаны быть аккуратными, чистыми и дисциплинированными. Дункан сам чуть не бросился с этими подносами.

Сник отвернулась от стены как раз в тот момент, когда дверь в квартиру открылась. Сник остановилась, Дункан инстинктивно приподнялся, передумал и откинулся на спинку стула. Вошли мужчина и женщина, облаченные в уличную одежду. Они застыли с протонными пистолетами в руках. Крупный, темнокожий мужчина средних лет появился вслед за ними. Он тоже был в гражданской одежде, явно дорогой, но безоружен. Он остановился между двумя охранниками. Затем возник еще один — огромный, с выпирающим брюхом и несколькими подбородками мужчина, одетый в монашескую рясу. За его спиной стояли двое с пистолетами.

Дункан вскочил с криком:

— Падре! Падре Кэбтэб!

Кэбтэб с достоинством поклонился и, открывая объятия, воскликнул:

— Иди к батюшке!

Сник, улыбаясь во весь рот, уставилась на него и Дункана и встала. Охранник резко бросил:

— Оставайтесь на месте!

Сник остановилась. Дункан опустился на стул.

— Все трое! Вон туда, на диван, — он указал пистолетом нужное направление.

Дункан обнял Кэбтэба, и тот сдавил его в объятиях, пока они направлялись к дивану. Падре сочно поцеловал Сник в голову и стиснул ее за плечи.

— Я считала, что вы пропали.

— У меня еще есть такая возможность! — прогудел он. — Посмотрим! Наш хозяин хорошо обходится со мной, но вы помните, что сказал паук мисс Маффет! [Малютка мисс Маффет, персонаж английского детского стихотворения: Мисс Маффет села с плошкой сметану кушать ложкой, Однако с краю стула Подсел к ней вдруг большой паук, И мисс как ветром сдуло.]

Темнокожий мужчина взглянул на Дункана светло-голубыми глазами, весьма контрастировавшими с его кожей: у него были нависшие черные брови, внушительный ястребиный нос, весьма тонкие губы и массивный подбородок. Дункану казалось, что он где-то встречал его прежде, но память не отзывалась. Но чувствовал себя Дункан скованно — было что-то такое связано с этим человеком, что грозило опасностью, но Дункан не соотносил эту угрозу с нынешним своим положением.

Мужчина опустился на стул, который только что освободил Дункан. Он сплел пальцы в некое подобие церковной колокольни и сказал:

— Итак, мы повстречались вновь.

Нетрудно было понять, кому адресуются слова — мужчина неотрывно смотрел на Дункана.

— Вы в несколько лучшем положении, чем я, — проговорил Дункан.

Мужчина улыбнулся.

— Во многих отношениях. — Он сложил руки на бедрах. — Сейчас вопрос в том, как мне поступить с вами и вашими друзьями?

— Может быть, если вы объясните нам — почему мы здесь, мы облегчим ваш ответ? — сказал Дункан.

— Он похож на тебя, — прошептала Сник. — Он, наверно, твой дед.

Комната закачалась перед ним, словно он глядел сквозь раскаленный воздух пустыни. Его подвел голос — очень слабый и далекий. Что-то, нет… какие-то предметы боролись где-то в глубине его, досаждали, мутили его желудок, нет — его разум, вызывая тошноту.

Воздух опять сделался прозрачным… голос смолк. У него все еще сильно сосало под ложечкой.

Мужчина нахмурился.

— Вы вспомнили?

— Нет… — протянул Дункан. — Я как-то… Я не знаю. Я был сильно возбужден… Я чувствовал себя очень странно. Я не понимаю почему.

— Вы можете лишиться рассудка, — сказал мужчина, но не стал развивать тему. Дункан, однако, и не ждал, что он пояснит свои слова. — Ваша квартира приведена в порядок. Не хватило времени заменить дверь. Жители Среды не явились на работу. Органики заинтересовались этим и обнаружили, что люди остались стоунированными, и замок на входной двери выжжен. Ваш цилиндр оказался пустым. Тайна никогда не раскроется, я надеюсь, но Среда оставила послание Вторнику с описанием обстановки. Вы известны под именем Эндрю Бивольфа, Сник — под именем Чэндлер. Пройдет несколько Вторников, пока будет обнаружено, что падре Кэбтэб, известный как гражданин Вторника Вард, исчез со склада стоунированных. Органики посчитают, что Чэндлер и Бивольф сбежали из города. Но им станет известно, что кто-то дестоунировал и похитил Варда. Вероятно, полиция установит, что все трое связаны между собой. Нетрудно будет определить, что вы втроем неоднократно посещали Спортер. Куда еще потянутся следы, я пока, конечно, не знаю.

— Вы — КУКОЛКА? — спросил Дункан.

— В каком-то смысле я из КУКОЛКИ, а в другом я сам КУКОЛКА.

— Руководитель? Вожак?

— Да.

— Вам есть смысл держать нас здесь вместо того, чтобы отделаться от нас.

Темнокожий почти прикрыл глаза.

Похож на спящего ястреба, подумал Дункан. Или на хищную птицу, с удовольствием вспоминающую былые удачи. Или еще с большей радостью — будущую охоту.

Два пути для действий открывались перед вожаком. Он как-то может использовать пленников и тогда на некоторое время — а может, и надолго — им сохранят жизнь. Или он прикажет стоунировать и упрятать их, а то и убить и где-то укрыть тела. Что бы ни было выбрано, решение должно быть принято этим утром.

— Скажу вам откровенно — Сник и Кэбтэб в общем-то не нужны нам за еще и могут быть опасны. Не то что бы я не доверял им — в определенных пределах. Сник выразила сомнения в нравственных основах наших принципов, и это определяет ее ненадежность с нашей точки зрения. Однако если Сник поклянется, что не предаст нас, она сдержит слово. В этом мы убеждены.

Кэбтэб неуравновешен. Он действительно верит, что имеет какую-то связь с Богом. Может, и так, но у Бога свои цели, а у нас — свои. Он может торжественно обещать, что будет предан нам, и при этом останется искренен. Но если некий дух снизойдет на него. Дух Бога, как Кэбтэб объявит, он подчинится этому Божественному голосу. Повели ему Господь изменить нам, он выполнит его волю.

Вожак перевел взгляд на падре.

— Это правда, Кэбтэб?

— Вы это знаете, — ответил падре.

— Итак, мы имеем двух агентов: морально изменчивого экс-органика и теологически убежденного уличного проповедника. Я не назвал бы их крепкими агентами. И, наконец, вы, Бивольф, — человек, состоящий из многих личностей, как вы утверждаете, человек, знающий значительно больше, чем он осознает. Человек, который может быть очень полезным. Он способен обучить нас методу лжи под действием тумана истины. Он знает и кое-что другое, в чем не отдает себе отчета, но это кое-что, как я полагаю, затаилось в нем.

В любом случае толк от него может быть велик. Не на воле, естественно. Он должен оставаться засекреченным и учить нас — не всех, разумеется. Нескольких ключевых людей. Станет ли он это делать? Сможет ли? Знает ли как? Под туманом он сообщил, что не владеет техникой обучения. Опять лжет? Был ли это он или некто, говоривший за него, пока он бессознательно излагал правду?

— Я действительно не знаю, — вставил Дункан.

Мужчина улыбнулся. Глаза его оставались полускрыты нависшими веками.

— Кто-то другой, сидящий в вас, знает. Мы установили его личность. Если мы не…

— Да?

Дункан говорил четко, громко и достаточно уверенно, но где-то из самой своей серединки ощущал поднимающийся холод. Словно лапа с острыми когтями царапала в голове его задний мозг.

— Возможно, я причиняю вам боль, — сказал вожак. — Я не имею в виду физические пытки. Страдания будут психическими, хотя они могут перейти и в телесные муки. Но если вы… если мы добьемся успеха, вы сможете выйти из неволи и занять свое место в обществе. Это место будет достаточно высоким, я обещаю. Но вернемся к вашим друзьям. Я сомневаюсь, что вы всерьез станете сотрудничать с нами, если они не будут в безопасности; поэтому я обещаю, что их не убьют, но, полагаю, надежнее будет надолго стоунировать их. Их не бросят где попало, надежно спрячут, и, когда придет час, они присоединятся к вам в достойной свободной жизни, которой вам предстоит наслаждаться.

Дункан взглянул на Кэбтэба и Сник. Лица их казались непроницаемыми, пока до вас не доходило, что отсутствие выражения и было выражением. Положеньице… Они не хотели стоунироваться даже на таких условиях. Если революция провалится, они останутся замороженными навечно. Если этот человек лжет — их ждет то же самое. Будущее целиком зависит от того, как повлияет на него Дункан.

26

— Я должен совершенно четко представлять себе ваши намерения, — сказал Дункан. — Итак, вы хотите, чтобы я научил ваших людей лгать в тумане истины. Не могу гарантировать, что в силах сделать это…

— Вполне понятно, — ответил мужчина. — Мы просто проведем эксперимент.

— …но я постараюсь, — продолжал Дункан. — Я готов полностью сотрудничать с вами. Но при условии, что вы позволите моим друзьям остаться со мной. Они нужны мне, хотя бы для компании. Без них я не смогу проявить свои способности на сто процентов. Мне будет очень одиноко и безрадостно, если я буду торчать в четырех стенах или если даже каждый день вы будете предоставлять мне новую комнату. Если вы стоунируете их, я подсознательно затаю в себе ненависть к вам. Зато, будь они рядом, понимание того, что жизнь друзей зависит от успеха моей работы, придаст мне сил — ведь это такая ответственность. Тревога же о них истомит меня. Я стану злиться на вас, ненавидеть, если угодно. Они должны жить и жить рядом со мной. Это поможет мне добиться того, к чему вы так стремитесь.

Мужчина улыбнулся.

— Я так и знал, что вы это скажете. Поэтому-то я и не спешил избавиться от них. Прекрасно. Они могут остаться с вами, но я и от них ожидаю полной готовности к сотрудничеству. Если кто-то из вас, включая и вас, Джеф… я хотел сказать — Эндрю… попытается хитрить, будет выкидывать какие-нибудь штучки или еще хуже — додумается бежать, в цилиндр отправитесь все втроем. Вам выпал шанс, но имейте в виду, второго не будет. Понятно?

Дункан кивнул. Сник и Кэбтэб последовали его примеру. Сник негромко вздохнула, слегка пожимая руку Дункана.

Мужчина сказал «Джеф». Действительно, Дункан, будучи органиком из Вторника, носил имя Джефферсон Сервантес Кэрд. Знал ли этот человек, что Сник рассказала Дункану об этом. Возможно, что во время допроса он не задал ей подобного вопроса. Но было бы естественным предположить, что Сник, встречавшаяся с Кэрдом, рассказала Дункану обо всем, что знала о нем. Так или иначе мужчина не проявлял никаких признаков огорчения от того, что так неловко оговорился. Хороший актер, подумал Дункан, а может, и вправду не придает этому большого значения.

А что если Дункану самому вытащить Кэрда на свет Божий, допросить его, получить столь необходимые ему ответы, а потом снова столкнуть в ту бездну, где он пребывает? Или это слишком опасно? Вдруг Кэрд попытается захватить власть над его "я" и, наоборот, отправит в небытие Дункана?

И в самом деле, изменится ли что-то, возьми Кэрд верх? Разве Дункан не смог бы легко перевоплотиться в него?

Нет. Они совершенно разные личности. Дункана страшила возможность утраты контроля как… как в свое время боялся этого Кэрд. Нет. Кэрд добровольно, с готовностью воплотился в шести других личностях. Он, должно быть, сумел найти в себе великие силы, чтобы преодолеть панический страх, подобный которому испытывал сейчас Дункан лишь при одной мысли о возможности раствориться, уступив место Кэрду. Хотя нет — Кэрд растворился. Скорее это было самоподавление, отступление в некое подобие крысиной норы в собственном мозгу. Он стал по-другому мыслить, иначе говорить. В каком-то смысле можно сказать, что Кэрд перешел в полуокаменелое состояние. Это более удачная аналогия. Наполовину окаменевший, но все же способный посылать свои мысли, когда Дункан посредством некоего нейромеханизма давал понять, что ему необходимы воспоминания. Какие-то воспоминания, не всегда ясные, действительно поступали, другие, наверно, Кэрд держал при себе.

Дункан вдруг понял, что его собеседник и охранники с удивлением уставились на него. Сник еще раз сжала его руку, негромко произнеся:

— В чем дело?

— Прошу прощения, — сказал Дункан, — я не слышал. Задумался. Что вы сказали?

— Я ничего не говорил, — ответил мужчина. — Вид у вас довольно любопытный, словно ваши мысли на Марсе. И часто с вами такое?

— Вовсе нет, — резко произнес Дункан. — Я раздумывал над тем, каким образом можно научить человека лгать в бессознательном состоянии. Меня интересует также — не хотите ли вы назвать мне свое имя. Не настоящее, конечно. Любое, под которым мы будем знать вас. Не можем же мы называть вас «тот мужчина». Это слишком обезличенно, слишком неопределенно.

— Вы действительно думали об этом? Или просто хотите сбить меня с толку?

— Я хотел бы услышать ваше имя.

— Люди просто жить не могут без ярлыков и имен. Ну что ж, можете называть меня Гражданин Руггедо, — он усмехнулся, словно над шуткой, понятной только ему одному.

Гражданин Руггедо встал со своего кресла. Он поднял руку и на стене появились время и число:

9:00 утра. Среда, Д2-Н3, Надежда, Н.Э.1331.

День-Два, Неделя-Три, месяц Надежда, 1331 год Новой Эры — расшифровал про себя Дункан. Он так и думал. Они проспали всего одно утро, от полуночи до восьми часов утра того дня, который непосредственно следует за Вторником. Значит, их не подвергали окаменению, а всего лишь накачали снотворным, чтобы не проснулись, когда ТИ перестанет действовать.

— Вы будете жить в этой комнате, — сказал Руггедо. — Если хотите разделить ее с Чэндлер, то бишь Сник, пожалуйста. Можете даже жить тут все трое.

Сник отрицательно покачала головой, а Кэбтэб сказал:

— Я был бы очень рад жить с Гражданином Бивольфом, но, боюсь, он предпочитает одиночество.

— А что скажете вы, гражданин Бивольф, известный под именем Дункана? У вас столько имен, что не мудрено в них запутаться, — поинтересовался Руггедо.

— Полное уединение, — ответил Дункан. — В часы работы наверняка вокруг будет полно народу. Ведь мы здесь будем искать эти способы?

— Вот и хорошо. У вас, Чэндлер, будет собственная комната, хотя, конечно, менее просторная, чем у Дункана. Это и вас касается, Кэбтэб.

— Раз вы знаете мое настоящее имя, — сказала Сник, — почему бы не забыть о Чэндлер?

— Ваш начальник придет к десяти часам, — сообщил Руггедо. — В это время здесь будут и Сник с Кэбтэбом. Я стану наведываться не очень часто, у меня есть и другие дела. Но советую вам работать по-настоящему. Мне будут регулярно представлять отчеты.

Он повернулся, и двое охранников двинулись вслед за ним. Остальные знаками показали Сник и Кэбтэбу пройти вперед, а сами встали за их спинами.

— До встречи, Дунк, — бросил падре. — Я буду молиться за тебя, за Сник и за себя. Да и за всех остальных тоже, — он показал рукой в сторону двери, — включая и Гражданина Руггедо. Пусть Единый Бог ведет их, если считает, что это благое дело.

Едва дверь закрылась, Дункан подошел к ней и надавил плечом. Как он и ожидал, она не поддалась — просто нужно было проверить. Следующий час он целиком посвятил интенсивным занятиям аэробикой: тело его напряженно механически трудилось в настоящем, а разум без устали работал на будущее. Мысли перепрыгивали со сценариев побега на бесконечные вопросы самому себе — как обучать людей приемам лжи в тумане истины? К тому моменту, когда дверь снова отворилась, Дункан так и не смог придумать ничего обнадеживающего. К тому же ему так и не удалось собрать воедино свои воспоминания, чтобы определить, где он видел раньше этого «Руггедо».

Вошли Сник и Кэбтэб. Выглядели они теперь значительно свежее. Дункан ожидал увидеть охранников и начальника, о котором упоминал Руггедо. Однако, к его удивлению, вооруженных людей среди вошедших не оказалось. Человек, сопровождавший друзей Дункана, оказался не кем иным, как профессором Каребарой. Закрыв за собой дверь, он сказал:

— Доброе утро. Гражданин Дункан.

— Вы и есть мой начальник? — спросил Дункан.

— Да, — ответил Каребара, усаживаясь в кресло. — А теперь…

— Какого черта? — не выдержал Дункан. — Вы же специалист по насекомым. Что вы понимаете в психологии? Я что какой-нибудь жук?

— Не стоит демонстрировать свое остроумие, — отрезал Каребара. — Не забывайте, я еще и офицер-органик. У меня богатый опыт допросов людей, находящихся в бессознательном состоянии. В колледже, прежде чем переключиться на энтомологию, я специализировался в физике. Homo sapiens кажется мне существом безумно иррациональным. А класс насекомых не знает неврозов. Мне редко приходилось ощущать себя эмоционально вовлеченным в их проблемы. К тому же сейчас в нашем распоряжении нет другого специалиста. Ну как, я ответил на ваши вопросы? Не возражаете, если мы приступим к работе?

— Если бы я только знал, как это сделать, — заметил Дункан. — Я даже не помню, каким образом я стал тем, кто я есть сейчас.

Каребара, сложив руки, потирал ладони, поглаживая друг о друга большие пальцы. Его широко раскрытые зеленые глаза светились уверенностью и энтузиазмом. Затем он вытащил из кармана пиджака цвета бутылочного стекла небольшой голубой баллончик.

— Ложитесь на диван, — произнес он, поднимаясь. — В этом баллончике истина.

— О Господи! — вздохнул Дункан, направляясь к дивану. — Вы думаете — это так просто? Вам объяснили, в чем проблема? Ваша, а не моя. С помощью тумана вы не сможете вытащить из меня ни слова правды.

— Меня проинструктировали во всех подробностях, — с некоторым высокомерием заявил профессор. — Не считайте меня любителем. Я внимательно изучил видеозаписи, сделанные после того, как вас доставили сюда. Из них видно, что, по вашему убеждению, вам известно. А сейчас нам предстоит узнать, чего, как вам кажется, вы не знаете. Должен признаться, не думаю, что это будет быстрым делом.

Дункан взглянул на вытянутое, узкое лицо и ненормально большие глаза профессора.

— Желаю успеха, — сказал он. — И все же позволю себе заметить — тут нужен настоящий специалист, археолог разума, а не энтомолог да еще органик, помешанный на букашках.

— Не намерен обращать внимания на ваши выпады, — ответил Каребара. — К ненависти я привык.

Зашипел баллончик. Дункан вдохнул слабый фиалковый запах газа — такой же, как его цвет. Последние его ощущения были такими, словно его укусила злобная змея, выбросившая внезапно вперед свой длинный ядовитый зуб-антенну. Когда он очнулся, профессор. Сник и Кэбтэб еще находились в тех же позах. Вид у Каребары был словно у озадаченного муравья. Он скрестил руки на груди, переплетя пальцы словно щупальца.

«Я должен прекратить это, — подумал Дункан. — Надо относиться к нему более дружественно. Все-таки он человек, а не артропод».

— Можете встать, — сказал Каребара. — Выпьем кофе, а потом просмотрим ленту. Я собираюсь показывать вам запись каждого сеанса, так у нас появится возможность корректировать действия друг друга. Это называется обратная связь. Вы знаете себя лучше, чем кто-либо другой, по крайней мере теоретически. Вы будете наблюдать за своим поведением, анализировать его, и тогда, возможно, вам удастся синтезировать некий психический ключ, способный открыть вам самого себя.

— Вы хотите, чтобы я сам следил за тем, как мы продвигаемся? — спросил Дункан.