Филип Хосе Фармер
      ЛЮБОВЬ ЗЛА
      Сэму Майнзу, умеющему видеть глубже других
      I.
      "Я должен выбраться отсюда..." -- пробормотал кто-то, словно где-то далеко-далеко, "Должен же быть здесь какой-то выход..."
      Хэл Ярроу вздрогнул, открыл глаза и только тут осознал, что проснулся от звука собственного голоса. Но ведь эти слова, сказанные на грани пробуждения, не могли иметь никакого отношения к тому, что он только что видел во сне!
      Откуда они возникали? Почему? Да, кстати, где он сейчас проснулся? Он все еще не мог понять -- действительно ли он путешествовал во времени или это все же был только очень яркий и реалистический сон? Настолько яркий, что было трудно вернуться в обычную жизнь.
      Но одного взгляда на человека, сидящего рядом с ним, хватило для того, чтобы окончательно разобраться, где сон, где явь: оказывается, он задремал в экспрессе, следующем в Сигмен-сити. Год 550 Э.С.* "3050 от Рождества Христова" -- перевел он по школьной привычке. Да, он здесь, а не на удивительной, находящейся на много световых лет отсюда и много просто лет от сейчас планете, где он лицезрел во плоти самого Исаака Сигмена -- Предтечу, да будет верносущим имя его!
      *Э.С.-- Эра Сигмена
      Сосед Хэла бросил на него робкий взгляд. Это был костлявый мужчина с выдающимися скулами, прямыми черными волосами и карими слегка раскосыми глазами. Светло-голубая форма и алюминиевая эмблема на груди слева свидетельствовали о его принадлежности к классу инженеров, причем к одному из высших рангов. Похоже, он был электронщиком, получившим диплом в одной из лучших профессиональных школ.
      Человек прочистил горло и заговорил на американском: "Приношу тысячу извинений, абба**. Я знаю, что не имею права обращаться к вам без вашего на то дозволения... Но, когда вы пробудились, вы ведь что-то сказали, и я подумал, что, может быть, мне... Да и то, что мы с вами в одному купе, нас временно как-то уравнивает. Простите мою нескромность, но я просто умираю от желания задать вам один вопрос. Только, ради Сигмена, не подумайте, что я... кхм... любопытная Варвара...-- он нервно рассмеялся и продолжил: -- Я... (клянусь вам -- я не подслушивал!) случайно услышал, может быть, я не совсем точно разобрал, но... Когда стюардесса проверяла ваше право находиться в этом купе, вы ответили ей, что вы... "козел"?
      **Абба -- обращение с старшему
      --Нет, не козел, а "козл",-- улыбнулся Хэл,-- это аббревиатура, расшифровывающаяся, как: "Квалифициант общих знаний, лицензированный". Другими словами -- мастер на все руки. Впрочем, ваша ошибка не так уж велика: на полях профессиональной деятельности козл котируется не многим выше козла.
      И он вздохнул, вспомнив все унижения, которые ему пришлось перенести с тех пор, как он выбрал профессию специалиста широкого профиля. Говорить дальше на эту тему не хотелось, и он отвернулся к окну. Далеко в вышине сверкал яркий огонек -это входил в атмосферу военный корабль (гражданские суда снижаются медленнее и размеры у них поскромнее).
      Хэл посмотрел вниз -- в шести тысячах метров под ним раскинулся Северо-Американский континент. Он весь сверкал и переливался мириадами огней, лишь кое-где между ними темнели небольшие пятнышки -- водные пространства и высокогорные районы, которые человек еще не использовал под жилье и заводы. Весь континент -- один огромный город. Мегаполис. Подумать только! -- всего лишь триста лет назад его население не превышало и двух миллионов человек! А еще в ближайшие пятьдесят лет (если, конечно, не случится какой-нибудь очередной катастрофы, например, войны между союзом Гайяак и республикой Израиль),-- население Северной Америки достигнет четырнадцати, а то и пятнадцати миллиардов!
      Хэл с печалью попрощался взглядом с одним из самых крупных темных пятен в море огней -- заповедник Хадсон-бей! Единственное место на континенте, где еще сохранялась первозданная природа: тысячи и тысячи деревьев, горы, огромные синие озера, птицы, лисы, кролики и даже, если верить егерям, бобры. Правда, последних было так мало, что через десять лет они останутся только в Красной книге.
      Еще каких-то пятнадцать минут назад Хэл был там, а теперь взирает на заповедник с шестикилометровой высоты и с грустью думает, что вряд ли когда-нибудь у него появится шанс туда вернуться. Ах, какой там воздух! Воздух свободы! Первое время Хэл даже не мог привыкнуть к тому, что вокруг там мало людей -- всего-то двенадцать, и порой ощущал себя одиноким и никому не нужным. Но только он начал потихоньку ценить свое одиночество -- его исследования языка последней дюжины франкоговорящих на Земле подошли к концу.
      Сосед зашевелился, он явно набирался храбрости, чтобы продолжить беседу, затем нервически закашлялся и снова затараторил:
      --Да поможет мне Сигмен! Я льщу себя надеждой, что не вызову вашего раздражения, однако, меня мучает любопытство...
      Но Хэл Ярроу все же почувствовал раздражение: этот тип уж слишком много себе позволяет! Хэл сделал над собой усилие, чтобы взять себя в руки, и напомнил сам себе о словах Предтечи: "Все люди братья, но одних Отец любит больше, а других -- меньше". В конце концов, этот пустомеля не виноват в том, что на этот рейс все билеты в каюту первого класса были проданы и Хэлу пришлось выбирать между каютой для людей более низкого ранга и перспективой ожидания следующего рейса.
      --Со мной все шиб*,-- сказал Ярроу, словно извиняясь.
      *ШИБ -- Сокр. от шибболет "Колосок" по-арамейски; намек на Ветхий Завет. Употребляется в значении "подходящий", "правильный", "пристойный".
      Сосед с облегчением вздохнул:
      --В таком случае, надеюсь, вы не будете иметь ничего против, если я чуть порасспрошу вас о вашей специальности? Только не считайте меня любопытной Варварой--ха-ха-ха!
      --Нет, я ничего не имею против,-- сказал Хэл.-- Козл, хоть и считается мастером на все руки, все же ограничен рамками одной-единственной дисциплины. Но он старается, насколько это в его силах, охватить максимум смежных с ней профессий. Ну, например, я козл в лингвистике. Но вместо того, чтобы специализироваться на каком-то одном направлении, я расширяю свои познания во всех доступных мне областях. Это дает мне возможность видеть работы отдельных специалистов во взаимосвязи и помогать им, указывая на все новшества и открытия в смежных темах. У самих специалистов просто не хватает времени на то, чтобы ознакомиться с тысячами статей своего профиля, а это неизбежно ведет к ограниченности и снижает эффективность исследования.
      Козлы есть в любых сферах профессиональной деятельности. И честно говоря, я рад, что работаю именно в этой отрасли науки, потому что будь я, например, козлом в медицине, я бы просто утонул в информационном потоке. На гения я явно не тяну и мне пришлось бы работать в группе. Количество публикаций в области медицины, или физики, или электроники, или какой хотите еще науки настолько огромно, что не только одного человека, а целой группы может не хватить на то, чтобы привести все это в порядок. По счастью, я всегда интересовался лишь лингвистикой и был за это вознагражден: у меня есть время на собственные исследования.
      Казалось бы, можно для этих нужд приспособить компьютер, но даже комплекс компьютеров -- не более чем глупая машина. Для того, чтобы оценить информацию и рассортировать ее по достоинству, необходим человеческий разум, и к тому же достаточно проницательный. И лишь тогда можно будет передавать результаты исследований различным специалистам, к их вящей пользе. Козл -- это, если хотите, природный коллектор. Однако, все это дается иногда ценой времени, отводимого на сон: я могу работать по двенадцать часов в сутки ради пользы и славы церкводарства, во имя идей Сигмена!
      Последнее высказывание гарантировало ему, что если этот любопытный тип из уззитов или их соглядатаев, ему не о чем будет писать в рапорте.
      Хэл почти не сомневался, что его сосед действительно является тем, за кого себя выдает, но он осторожничал, стараясь исключить малейший повод для подозрений, если тот все же вдруг окажется шпионом.
      На стене вспыхнул красный свет и загорелась надпись, рекомендующая пассажирам пристегнуть ремни. Через десять секунд экспресс снизил скорость до километра в минуту. Корабль пошел на снижение: внизу показались огни и небоскребы Сигмен-сити. Еще десять лет назад город назывался Монреалем, но теперь его переименовали: сюда официально была перенесена с Исландии столица союза Гайяак. Раскинувшееся внизу море огней пересекала темная ленточка -- река Пророка (бывшая река Сент-Лоренс). Пали Сигмен-сити возносились на высоту пятисот метров, и в каждом проживало не менее ста тысяч душ.
      Но в центре мегаполиса, в квартале парков и правительственных зданий, ни одно строение не превышало пятидесяти этажей. Там находился и Университет Сигмен-сити, в котором работал Хэл. А жил он в одном из ближайших пали.
      Хэл отстегнул ремень и стал пробираться к выходу. И только сейчас, окунувшись в толпу, от которой он отвык в заповеднике, он вдруг понял, что его так раздражало всегда, но он не смел себе в этом признаться: везде и всюду -- тесные пространства и сотни людей, спрессованные, словно кильки в банке, которые еще к тому же толкаются, пихаются и весьма сильно пахнут.
      "Великий Сигмен! -- пробормотал он.-- Я должен ослепнуть, оглохнуть и онеметь! Не думать!.. Я не-на-ви-жу их!"
      От этой вспышки ярости и пришедшего следом за ней чувства вины его бросило в жар. Он заглядывал в лица окружавших его: чувствуют ли они его раскаяние? Написано ли оно на его лице? Но ответа не было -- лица вокруг ничего не выражали. Да и что они могли выражать? Для них он был не более, чем один из прохожих, разве что с ним должно было обращаться повежливее из-за его профессионального ранга. Да и то не здесь, на бегущей дорожке конвейера, везущего человеческие тела к центру города. Здесь он был лишь одним из многих мешков с костями, обтянутых плотью. Одним из них, а значит -- никем.
      Потрясенный этим внезапным открытием, Хэл сошел с конвейера. Ему хотелось поскорее убраться подальше от них от всех, хотя в душе и шевелилось смутное желание извиниться за свою внезапную ненависть. Но еще больше ему все же хотелось передушить их всех -- скопом и в розницу.
      Пару шагов от самодвижки, и вот перед ним уже пластиковое крыльцо пали N 30 резиденция университетской корпорации. Но и внутри здания он не почувствовал себя лучше, хотя желание извиниться перед теми, на конвейере, уже прошло: какое им дело до его настроений! Да они вообще могли не обратить внимания на предательский прилив крови к лицу!       "Все это чепуха",-- сказал он сам себе и тут же прикусил язык. Да заметили они все! Просто они сами так же, как и он, страдают от тесноты и испытывают к нему не большую симпатию, чем он к ним. Так кто осмелится бросить в него камень? Он отличался от них лишь цветом одинаково скроенной формы и эмблемой своего ранга на груди -- стопа с двумя крылышками. Единственным различием между мужчинами и женщинами было то, что женщины носили юбки до пят и сетки на волосах. Да еще некоторые по старинке прикрывали лица вуалями: как правило, то были дамы старшего поколения и консервативная молодежь. Но последнее время мода на вуали стала отмирать, хотя общественная мораль и восхваляла этот обычай и оплакивала его уход.
      Хэл мимоходом здоровался со знакомыми, не останавливаясь, впрочем, для разговора. Издалека он увидел своего начальника доктора Овельгсена и замедлил шаг на тот случай, если доктору захочется с ним поговорить -- здесь он был единственным, с кем Хэлу нельзя было допустить даже намека на непочтительность, чтобы потом сильно не пожалеть об этом.
      Доктор, к счастью, был чем-то занят: он издалека помахал Хэлу рукой, крикнул: "Алоха!" -- и растворился в толпе. Профессор был консерватором и до сих пор использовал жаргон своей юности.
      Ярроу вздохнул с облегчением. Он вдруг понял, что ему сейчас намного легче было бы общаться с его франкоязычными друзьями по заповеднику, чем с кем бы то ни было здесь. Может быть, завтра все будет иначе. Но сейчас...
      Хэл остановился у лифта, ожидая, пока лифтер расставит пассажиров в очереди в зависимости от их ранга. Как только подошла кабинка, лифтер повернулся к Хэлу со словами: "Вы первый, абба".
      --Хвала Сигмену! -- отозвался Ярроу и шагнул внутрь, прижавшись к стенке в ожидании, пока будут впущены все остальные. Лифтер был мастером своего дела: он работал здесь долгие годы и знал многих в лицо. Он был просто обязан быть в курсе всех повышений и понижений в должности, иначе при малейшем нарушении этикета на него бы подали рапорт. Так что то, что он продержался здесь так долго, свидетельствовало: он хорошо знает свою работу.
      В кабине спрессовалось уже около сорока человек, лифтер постучал кастаньетами, дверь закрылась и лифт рванут вверх с такой скоростью, что у многих подогнулись колени. На тринадцатом этаже он остановился. Двери открылись, но никто не вышел и не вошел; сработал оптический механизм, и лифт снова устремился вверх.
      Первые несколько остановок почти никто не выходил, потом как-то сразу стало свободнее -- вышла почти половина. Хэл наконец выдохнул: до сих пор здесь было тесно, как на улице или на нижнем этаже. Только здесь все молчали, словно десятки набитых в лифт людей ожидали гласа с небес или хотя бы с потолка кабинки. Наконец двери открылись на этаже Хэла.
      Коридоры здесь были не шире пятнадцати футов, но считалось, что этого более чем достаточно. Хэл тихо радовался тому, что никого не встретил: стоило ему поболтать с соседями хотя бы пять минут, его бы тут же занесли в списки неблагонадежных. Любой разговор подразумевал недомолвки, а недомолвки подразумевали неприятности, прямым следствием которых были объяснения с блок-иоахом*. А дальше... только Предтеча знает, к чему это могло привести.
      *Иоах -- исполняющий обязанности ангела-хранителя
      Он прошел сто метров и остановился у дверей в свою пака, охваченный внезапной робостью. Сердце заколотилось, а руки задрожали. Ему захотелось развернуться и бежать назад к лифту.
      Но он удержал себя усилием воли на месте, убеждая себя в том, что его поведение многосложно, что он не имеет права испытывать подобных чувств, вернувшись домой после долгой командировки. Тем более -- он напомнил себе -- Мэри вернется домой не раньше, чем минут через пятнадцать.
      Он толкнул дверь (конечно же, на профессиональном этаже не было дверных замков) и вошел. Стены замерцали и, набрав полную мощность, обрушили на него радостный гвалт ведущих -- это включилась трехмерка. Хэл подпрыгнул от неожиданности и со словами: "Великий Сигмен!" рванулся вперед и вырубил звук. Он догадывался, что это штучки Мэри. И хотя он много раз предупреждал ее, что это его нервирует, она назло ему продолжала ставить трехмерку на автоматическое включение.
      Хэл решил, что на сей раз он ей ничего не скажет. Может, если она увидит, что он больше на это не реагирует, то перестанет включать эту тарахтелку.
      Хотя, с другой стороны, она может задуматься о его внезапной перемене. И начать его расспрашивать до тех пор, пока он, окончательно потеряв голову, не наорет на нее. И тогда, чтобы закрепить победу в этом раунде, она вместо того, чтобы криком ответить на крик, продолжит атаку ледяным молчанием и страдальческими взглядами, чем окончательно выведет его из себя.
      А затем она конечно же, будет должна, "как бы это ни было для нее тяжело", исполнить свой скорбный долго и в конце месяца изложить все это в мельчайших деталях иоаху. Что добавит еще один (а может, и не один) черный крестик в его Моральном Рейтинге, и ему снова придется лезть вон из кожи, чтобы его поднять. А он уже и так безумно устал вечно карабкаться за Рейтингом, к тому же, это отнимало у него время и энергию, нужные для его (отважится ли он признаться в этом даже себе?) особых планов.
      Но даже когда он объяснял ей, что именно она задерживает его продвижение по службе, и следовательно, не дает ему зарабатывать больше денег и перебраться в пака побольше, она разражалась сопровождаемой тяжелыми вздохами риторической тирадой: неужели же он провоцирует ее на подобное многоложество? Он что, хочет, чтобы она скрывала правду и лгала при любой возможности? Нет, она не верит, что он хочет подвергнуть их обоих смертельной опасности! Увы, никогда им не сподобиться лицезреть светлый лик Предтечи и никогда-никогда... И так далее, в том же духе, не давая ему вставить слова в свое оправдание.
      А еще она очень любила вопрошать: за что он так ее не любит? А когда он уверял, что любит, раздавалось: "нет, нет, и еще раз нет!" Тогда он в свою очередь спрашивал, уж не считает ли она, что он ей врет? Ведь если она называет его лжецом, он обязан будет донести об этом иоаху. Тогда она ударялась в слезы и с полным отсутствием логики кричала ему, что если бы он действительно ее любил, то и думать бы не смел на нее доносить. А когда он ловил ее на противоречии и пытался ей доказать, что и с ее стороны доносить -- это просто нешиб знает что, она отвечала лишь бурными рыданиями.
      И так будет продолжаться до тех пор, пока он будет поддаваться на ее провокации. Но теперь он дал себе клятву, что она больше его не проведет.
      Хэл пересек жилую комнату (пять на три метра) и прошел на кухню. Эти две комнаты плюс неупоминаемая -- вот и вся их квартира. В маленькой (три на два с половиной метра) кухоньке он выдвинул из стены кладовую, набрал на ее панели нужный код и вернулся в жилую, она же спальня, она же гостиная. Там он сорвал с себя пиджак, скомкал его и зашвырнул за кресло. Он знал, что это еще один повод для скандала, но чувствовал себя настолько усталым, что у него просто не было сил дотянуться до потолка и спустить оттуда вешалку.
      Из кухни раздался протяжный свисток -- ужин был готов.
      Хэл решил поесть, а потом заняться просмотром корреспонденции, и пошел в неупоминаемую, чтобы вымыть руки. Губы машинально зашевелились в молитве омовения: "Да смоется с меня вся многоложность так же легко, как вода смывает грязь, если будет на то воля Сигмена!"
      Сам Предтеча грозно взирал на Хэла с портрета, повешенного над раковиной: худое аскетическое лицо, обрамленное рыжей патриаршьей гривой, густые соломенные брови, почти сливающиеся на переносице, крупный крючковатый нос, бледно-голубые глаза и тонкие, как лезвие ножа, губы, почти скрывающиеся в огненно-рыжей бороде.
      Хэл протянул руку и нажал на кнопку в рамке: Сигмен еще с секунду грозно повзирал, а затем побледнел, выцвел и растаял -- вместо портрета теперь было зеркало.
      Хэлу было дозволено смотреться в него ровно столько времени, сколько необходимо для того, чтобы убедиться, что лицо вымыто чисто, и успеть причесаться. Конечно, ничто не могло помешать ему торчать у зеркала дольше, чем предписано законом, ног Хэл никогда не позволял себе подобной распущенности. Какими бы там ни были его грехи, самолюбование в них не входило. По крайней мере, ему так казалось.
      Однако на сей раз он все же замешкался и пристально стал вглядываться в себя. Он увидел тридцатилетнего мужчину, широкоплечего, довольно высокого роста, с рыжими (как у Предтечи!) волосами, только более темного оттенка,-- их скорее можно было бы назвать бронзовыми. Лицо как лицо: высокий лоб, под бровями цвета корицы -- большие темно-серые глаза. Нос прямой с тонкими ноздрями, губы в меру полные, вот только верхняя чуть великовата, да, пожалуй, подбородок тяжеловат.
      Хэл снова нажал на кнопку. Зеркало потускнело, заиграло световыми бликами, и из его глубин выплыл портрет Сигмена, на одно мгновение наложившись на отражение Хэла, а затем его собственные черты растаяли, вытесненные ликом Предтечи.
      Хэл вернулся на кухню и, прежде чем сесть за стол, проверил, заперта ли дверь (замки имели только двери кухни и неупоминаемой), так как не хотел, чтобы Мэри испортила ему аппетит. Он открыл дверцу разогревателя, достал оттуда теплый судок, выдвинул из станы стол и отправил разогреватель под потолок. Потом он открыл судок и приступил к еде. Поев, он выкинул использованную посуду в мусоропровод и снова зашел в неупоминаемую, чтобы помыть руки.
      Вот тут-то сквозь шум воды он и услышал голос Мэри: "Хэл? Ты где?"
      2
      Сам не зная почему, Хэл секунду помедлил с ответом, но потом все же отозвался:
      --Я здесь, Мэри.
      --Ну, конечно! Так я и знала, что ты там! Где еще ты можешь быть, когда наконец заявляешься домой!
      Он понуро побрел в гостиную:
      --Ты не могла бы умерить свой сарказм хотя бы в честь того, что меня долго не было?
      Мэри была достаточно высокой -- всего на полголовы ниже Хэла. Ее светлые волосы были гладко зачесаны, открывая высокий лоб, и собраны и тяжелый узел на затылке. Глаза у нее были светло-голубые. Черты лица были мелкими, но довольно пропорциональными, единственное, что ее немного портило -слишком тонкие губы. Детали фигуры были скрыты от посторонних взглядов под мешковатой блузой с высоким воротом и свободной юбкой, достигающей лодыжек. Хэл и сам имел о ее фигуре самое общее представление.
      --Вовсе это не сарказм,-- ответила Мэри,-- а констатация факта. Где же ты еще мог быть? Признайся сам, что когда я прихожу домой, я всегда застаю тебя там,-- она указала на двери неупоминаемой.-- Да-да-да, когда ты не работаешь дома, ты всегда норовишь там спрятаться от меня.
      --Какая трогательная встреча хозяина дома после его долгого отсутствия!
      --А ты даже не поцеловал меня! -- парировала она.
      --Ах, да. Это же мой долг. Как я мог забыть!
      --Это не должно быть долгом,-- насупилась Мэри.-- Это должно приносить нам радость и удовольствие.
      --Трудно получать удовольствие, целую губы, которые тебя ругают.
      К его удивлению, Мэри вместо того, чтобы взорваться, вдруг разрыдалась. Хэл почувствовал укол совести и постарался хоть как-то загладить вину:
      --Извини, конечно, но ведь и ты встретила меня отнюдь не нежными объятиями. Он привлек Мэри к себе и попытался поцеловать, но она демонстративно отвернулась. После короткой борьбы ему удалось-таки чмокнуть ее в уголок плотно сжатого рта.
      --Не надо мне ни твоих извинений, ни поцелуев из чувства долга,-- сказала она, вырвавшись из его рук.-- Мне нужно, чтобы ты это делал потому, что любишь меня.
      --Но я действительно тебя люблю,-- повторил он слова, которые с тех пор, как они поженились, произносил уже по меньшей мере десять тысяч раз. Но даже для него самого это уже звучало неубедительно. "Но я действительно ее люблю,-- внушал он себе.-- Я обязан ее любить..."
      --Вот ты и выбрал наилучший способ, чтобы мне это доказать!"..
      --Давай забудем все наши ссоры,-- перебил он новую обличительную тираду жены,-- и начнем все сначала. Прямо сейчас.
      И схватив ее в охапку он принялся покрывать ее поцелуями куда попало. Но Мэри вырвалась и отскочила в сторону.
      --Какого Ч? Да что на тебя нашло? -- растерялся Хэл.
      --Ты уже раз поцеловал меня в честь нашей встречи. Этого достаточно. Сейчас не время и не место для плотских утех.
      Он воздел руки к небесам:
      --Мэри, о чем ты? Я так соскучился по тебе, что хотел расцеловать тебя, как только ты вошла, просто не сразу получилось. Но стоило поцеловать тебя на один раз больше, чем предписано -- и ты опять недовольна! Твоя беда в том, что ты понимаешь все предписания слишком буквально. А ведь Предтеча предостерегал нас от формального исполнения его наказов, он сам говорил, что обстоятельства порождают множество вариантов и модификаций, которые невозможно предсказать.
      --Да, и еще он говорил, что мы должны остерегаться любых отступлений и извращений его законов. А если возникают сомнения, то первым делом их нужно обсудить со своим иоахом: только он сможет решить, насколько верносуще подобное поведение.
      --Ага, прямо сейчас побегу звонить нашему ангелу-хранителю и просить у него позволения поцеловать тебя еще разок!
      --Наконец-то ты высказал здравую мысль,-- абсолютно серьезно сказала она.
      --Великий Сигмен! -- взорвался Хэл.-- Я не знаю -- плакать мне или смеяться! но одно я знаю точно: я не способен тебя понять! И, наверное, никогда не смогу!
      --Помолись Сигмену,-- посоветовала она,-- и попроси его даровать тебе верносущности. Тогда между нами не будет ни проблем, ни непонимания.
      --Сама помолись,-- огрызнулся он.-- Для скандала нужны как минимум двое. И вот тут мы идем с тобой на равных.
      --Я буду разговаривать с тобой только тогда, когда ты успокоишься,-- с достоинством заявила она.-- А пока разговор закончен. Тем более, что я еще не ужинала.
      --Можешь вообще не обращать на меня внимания,-- ответил он в том же тоне,-- я буду слишком занят: мне нужно подготовиться к встрече с Овельгсеном.
      --Предвижу, у вас будет очень милая беседа. Да, кстати, ты мне так и ни слова не сказал о своей поездке.
      Но Хэл промолчал.
      --И нечего на меня злиться! -- добавила она и вышла.
      Хэл снял со стены портрет Сигмена и положил его на стул. Потом выдвинул из стены проектор, вставил в него письма и включил его в сеть. Надев наушники и очки-расшифровщики он с блаженной ухмылкой уселся на стул. Даже если Мэри заметит его лучезарную улыбку, она все равно сейчас не спросит о ее причине, но даже если и спросит,-- он вовсе не обязан отвечать. Тем более, что признаться ей в том чувстве огромного удовлетворения, которое он испытывает, усаживаясь на портрет Сигмена, было просто немыслимо: она были бы ужасно шокирована или хотя бы постаралась притвориться таковой (он так и не научился отличать е искренние порывы от искусственных). Но чувство юмора у не просто отсутствовало. Так что говорить ей что-либо, что могло отрицательно сказаться на его МР, было чревато совсем не смешными результатами.
      Хэл опустился на стул, поерзал, устраиваясь поудобнее, включил аппарат и сосредоточенно уставился на вспыхнувшей на противоположной стене экран. (Мэри, не имевшая очков-расшифровщиков, видела там только белый световой квадрат). Первым, что проявилось на экране, был портрет Сигмена. С этого начиналось любое официальное письмо.
      --Обратимся всем сердцем своим к Исааку Сигмену, на котором пребывает верносущность и от которого исходит благая истинная весть,-- раздался в наушниках прочувствованный голос.-- Да ниспошлет он нам, его последователям, благословение свое, и да поразит он безжалостно всех своих врагов, следующих за Противотечей, чьи деяния суть воплощение нешиба!
      Голос на минуту умолк, чтобы дать возможность слушателю самому вознести молитву, а затем продолжил самым деловым тоном:
      --Искренне верующий Хэл Ярроу! Предлагаем вам список новообразований, за последнее время вошедших в лексикон американоязычного контингента союза. Гайяак номер первый.
      На экране вспыхнуло слово: "Очкец".
      --Это слово, появившись впервые в департаменте Полинезия, довольно быстро распространилось в департаментах Северной Америки, Австралии, Японии и Китая, однако оно до сих пор не встречается в Южной Америке, которая, как вы знаете, находится рядом с Северной.
      Когда-то Хэла просто бесили подобные справки и сноски в официальных письмах, теперь же он просто рассмеялся: когда же они наконец поймут, что он -- человек, получивший самое широкое образование, а не какой-то просто узкий специалист. А в данном случае подобная ссылка была просто абсурдом: даже полуграмотные представители низших слоев могли представлять себе, где находится Южная Америка, хотя бы потому, что Предтеча неоднократно упоминал этот континент в "Западном Талмуде". Правда и то, что учителя начальных школ, даже если сами и имели представление о его местоположении, то не слишком строго требовали от своих учеников знания того же.
      --Слово "очкец",-- продолжал диктор,-- впервые было зафиксировано на острове Таити. Это, как вы знаете, остров, принадлежащий департаменту Полинезия, населенный выходцами из Австралии, колонизировавшими его после Апокалиптической войны. В настоящем Таити используется как военно-космическая база.
      Первое время слово "очкец" использовалось как профессиональный жаргонизм космических исследователей и научных работников. Насколько мы знаем, первыми его стали использовать космонавты, что может привести нас к источнику его возникновения. После его появления оно стало настолько популярным, что представители гражданского флота попросили разрешения официально его использовать, но им было отказано, до полного выяснения корней.
      Исходя из первичных исследований, можно сделать вывод, что это слово используется в качестве как прилагательного, так и существительного и глагола. Кроме того, оно содержит в себе ярко выраженный уничижительный оттенок и близко по значению (хоть и не является эквивалентом) признанных лингвистами выражений: "кранты" и "непруха". Кроме того, оно имеет значение чего-то необычного, "не от мира сего". Говоря иными словами -- многосложного.
      Настоящим посланием мы приказываем вам провести расследование слова "Очкец", следуя статье N СТ-ЛИН-476 до тех пор, пока вы не получите приказа с номером более высокого порядка, но в любом случае вы должны подготовить отчет не позднее 12 числа месяца Плодородия, 550 Э.С.       Хэл пробежал письмо до конца: остальные три слова, по счастью, были не настолько важны -- ему вовсе не улыбалось надорваться, пытаясь изучить все четыре сразу.
      Но завтра сразу после отчета Овельгсену ему придется снова уехать. Что ж, отпадает необходимость распаковывать барахло. Правда, и белье снова придется носить сутками, так как будет негде его постирать.
      На самом деле ему бы хотелось отдохнуть как следует после путешествия, из которого он только что вернулся.
      "Вот только как -- следует?" -- подумал он, снимая очки и уперевшись взглядом в Мэри.
      Она как раз закончила смотреть трехмерку и стала готовиться ко сну: вытянула из стены ящик с постельным бельем и достала из него ночные рубашки. У Хэла тоскливо засосало под ложечкой: впереди еще целая ночь! В эту секунду его супруга обернулась и успела заметить выражение его лица.
      --Что это с тобой? -- удивилась она.
      --Да так, ничего...
      Она направилась к нему через всю комнату (всю! пару шагов туда-сюда, а сколько места было в заповеднике -- шагать устанешь!) и протянула ему скомканную тряпку:
      --Не думаю, что Олаф их стирал,-- сказала Мэри,-- но он не виноват -- у нас сломался деионизатор. Он оставил записку, что вызвал техников, но ты же знаешь, как они обычно тянут.