Что до профессии, то он по-прежнему намерен стать бейсболистом, питчером. Ничего криминального в этом занятии нет, чего нельзя сказать о многих юристах и докторах.
Когда Брукс рассказал о приключениях, которые пережил прошлой ночью, они всей группой поговорили о своем отношении к еврейскому барону и о том, как можно было бы изменить его судьбу. Джим знал, что доктор Порсена и его помощники по записям, сделанным на этих сеансах, судят о состоянии всей группы. Наверное, позднее те же записи пригодятся уже для оценки состояния отдельных пациентов.
Джиму казалось, что Многоярусный Мир стал для них чем-то вроде религии. У каждого из них свои, очень личные, неконтролируемые бредовые идеи, несовместимые с реальностью желания и галлюцинации различной степени. Но всех их теперь объединяет единая вера. Они ищут встреч, сходятся, их тянет друг к другу, словно мух на мед. И все они бессознательно меняют свои взгляды на миры властителей, приспосабливая их к смутно понимаемому реальному миру. Только на высших стадиях терапии станет ясно, что из этого получилось. Тогда все увидят, что разломали свои лодки и построили из обломков большой корабль.
Что ж, возможно, Джим просто дал волю воображению, не говоря уж о метафорах. Тот мир так же реален, как и этот. Даже реальнее в некоторых отношениях.
Следующим выступил четырнадцатилетний Бен Лайджел. Его посещали галлюцинации и под влиянием наркотиков, и без. У него, одиночки по натуре, главной проблемой была почти паническая растерянность в незнакомых ситуациях или при общении с кем-либо, кроме немногих близких друзей. Теперь он почти не испытывал такого невыносимого стеснения, когда бывал с другими. Когда же он переставал выносить слишком тесное общение, то убегал в иные миры. При этом он клал себе на голову книгу Фармера, используя ее, как «Гравиврата». И уходил вниз головой в карманную вселенную, которую выбрал. Книга тем временем под действием гравитации опускалась вниз вдоль его тела, пока еще остававшегося на Земле. Когда книга касалась пола, Бен оказывался в ином мире.
Он оставался там, пока «латентная гравитация» не вытягивала его обратно на Землю. Освеженный путешествием, он мог терпеть «социальное давление» еще какое-то время.
Третьей говорила семнадцатилетняя Кэти Майданов. Она, не стесняясь, сообщила группе о своем диагнозе: пограничные расстройства личности, нарушение половой ориентации и нимфомания. В больнице она пока соблюдала воздержание, но получала сексуальную разрядку путем эротических снов. Для этого она клала одну книгу Фармера к голове, а другую на лобок. В результате ей почти всегда снился сексуальный акт с мужчиной или с женщиной. В той стадии терапии, которой она достигла, она как раз обучалась контролировать свои сны. У Джима хватило смекалки догадаться, что врачи это делают не только ради того, чтобы она получала больше удовольствия, а и для того, чтобы она могла контролировать свои маниакальные идеи. Потом она постепенно избавится от них совсем, с помощью уже других методов.
Джим не сказал, что он и сам способен управлять снами. И книги ему при этом не нужны. Побывав Орком, он научился видеть сны по заказу. И теперь использовал эти заказные мокрые сны, когда хотел облегчиться. Они были гораздо удовлетворительнее мастурбации. «Смотри, ма, руки на одеяле!» Опасность заключалась в том, что к таким снам можно привыкнуть. И живые любовницы станут казаться тебе неуклюжими, не стоящими того, чтобы тратить на них время, и вообще лишними.
Джим заметил, что партнершами Орка в его снах обыкновенно были его тетка Вала и мать Энитармон.
Джим тоже часто вводил этих женщин, более прекрасных, чем Елена Троянская или Вивьен Ли, в свои запрограммированные ночные видения — порой одновременно. То, что это был инцест, хотя и завуалированный, только добавляло остроты блюду.
Вечером Джим принял решение, которое, как он сознавал, могло все испортить. Но он ничего не мог поделать с собой. Аргументы, которые он выдвигал в споре с самим собой, не помогали. Он нарушит приказ Порсены. Он не хочет этого делать и все же сделает.
Без десяти восемь Джим прошел сквозь черную дыру в центре пентры. Несмотря на запрет Порсены, он решил войти в Орка. Не однажды, а много раз в течение этой ночи. Каждую ночь путешествовать он не осмелится — слишком велика опасность быть пойманным — значит, надо утрамбовать как можно больше в одну ночь.
От восьми вечера до шести утра он проживет многие десятилетия.
Как там у этого поэта, Уильяма Блейка? Джим читал это, когда занимался у мистера Лама: «В одном мгновенье видеть вечность, огромный мир — в зерне песка, в единой горсти — бесконечность и небо — в чашечке цветка» <Пер. С.Маршака.>.
Джим не взял бы на себя смелость утверждать, что посредством Орка пролетит вечность за одну ночь. Но он попытается втиснуть в эти десять часов как можно больше отрезков вечности. Уже собравшись читать заклинания, он увидел перед собой лицо Порсены. Оно выражало укор и печаль. Слова заклинания замерли у Джима на языке. Но то, что влекло его, было сильнее. Орк и экзотические миры за стенами Земли лезли в черную дыру, колебля лицо Порсены. Вскоре оно разлетелось на куски, и Джим пролетел сквозь эти осколки в пентру, словно бомбардировщик времен второй мировой сквозь зенитный огонь.
Он тут же ощутил сильную боль и беззвучно закричал. Орк же сцепил зубы и не издал даже стона. Он не хотел доставлять отцу удовольствия слышать его крики.
Орк был распят на кресте. Ноги стояли на земле, но руки были прибиты к горизонтальной перекладине. Ему казалось, что он не в силах больше ни секунды терпеть эти муки — и все-таки он терпел.
ГЛАВА 28
Иное дело Джим. Он и так уже достаточно намучился из-за Орка. Хватит, сколько можно. И все-таки он продержался еще минуту. Крест Орка стоял высоко на склоне горы. Далеко-далеко внизу, у подножия, расстилалось озеро, питаемое рекой. А у озера вставала Голгонооза, новый дворец Лоса, Город Искусств. Река обтекала его с дальней стороны. Здания мягких очертаний, построенные из разноцветного металла, подымались от земли под небольшим углом, постепенно становясь все круче, чтобы на высоте примерно тысячи футов стремиться вертикально вверх, а еще несколькими сотнями ярдов выше — распуститься огромным букетом. На разных уровнях они будто сливались друг с другом. Их покрывала зеленая, алая, оранжевая и лимонная растительность. Много было деревьев — некоторые росли под прямым углом к вертикальным стенам зданий.
Лос работал над этим городом-дворцом урывками в течение нескольких веков. Он задумал его как самую великолепную из тоанских построек, превосходящую даже Бесплотный Дворец Уризена.
Лос поймал Орка, как только тот прошел во врата его мира. А вчера — распял сына на кресте, несмотря на отчаянные мольбы Энитармон. Лос уже собирался собственноручно вогнать в Орка второй гвоздь, когда она бросилась на него. Прежде чем он сбил ее с ног, она исцарапала его лицо в кровь. Теперь мать Орка держали под стражей где-то в Голгоноозе.
Не в силах больше выносить боль, Джим прочел мантру возврата и оказался в своей комнате. На часах по-прежнему было без десяти восемь — минутная стрелка едва-едва сдвинулась с места. Весь дрожа от перенесенного испытания, Джим попил воды в ванной и немного посидел на стуле. Затем, остро осознав, что теряет время и впереди у него еще множество странствий, он начал повторять «АТА МАТУМА M'MATA». На сей раз заклинание не пришлось твердить долго. Семи повторений оказалось достаточно, чтобы Джима втянуло в черную дыру. В следующий раз, Джим был уверен, потребуется только пять повторений. Через раз — только три, и для всех последующих полетов тоже три. Джим не знал, почему это так — но так будет.
Джим настроился вернуться год спустя и попал в Орка при обстоятельствах, которые в былые времена смутили бы его. Но он уже пережил вместе с молодым властителем слишком много подобных ситуаций, чтобы стесняться. Орк занимался любовью со своей теткой Валой, неистово и яростно. Она, как видно, сама того хотела — нежный любовник не устроил бы ее. У Джима, подхваченного мощным потоком страсти, не было ни времени, ни охоты замечать окружающее. Только когда любовники насытились, получил он возможность мыслить самостоятельно. Хотя Джим тоже страдал от «малой смерти», как принято называть депрессию после сношения, в нем осталось достаточно сил, чтобы разглядеть обстановку.
Двое властителей находились в роскошной спальне, громадной, словно целый дворец. Стены и колонны переливались всеми цветами радуги. Окна были размером с два футбольных поля. Они тоже поминутно меняли цвет и оттенок, время от времени делаясь прозрачными. Тогда Джим видел в них черное небо, усыпанное звездами. Потом в поле зрения появилась верхушка планеты. Из беседы Орка и Валы Джим вскоре узнал, что они сейчас на спутнике, орбита которого представляет собой восьмерку.
Они спасались бегством через множество вселенных после того, как Вала сняла Орка с креста. Мир Луваха, мужа Валы, они оставили в стороне, потому что Лувах и Вала расстались. В отличие от многих властителей, Лувах не убил свою супругу, но позволил ей попытать удачи в завоевании чужих миров.
Лос, точно мстительный посланник небес, преследовал сына и свояченицу через все врата.
Потом влюбленные расстались — почему, осталось неясным — и Орк продолжал путь один. Но после многих приключений они вновь обрели друг друга. Мир, в котором они находились сейчас, принадлежал раньше Эллайолю. Пройдя через несколько врат, снабженных множеством ловушек, Орк и Вала убили Эллайоля, его жену и детей.
Эта новость всколыхнула Джима. Какие звери эти властители! Орк, похоже, утратил все человеческие чувства, которые у него имелись.
На спутник Орк и Вала удалились, чтобы насладиться медовым месяцем. Узнав об этом, Джим вскоре вновь воспылал тем же огнем, который горел в тех двоих. Потом снова отдых, и снова любовь. Они все продолжали и продолжали, почти не разговаривая в перерывах и почти не думая о прошлом. Когда они начали терзать друг друга ногтями и слизывать кровь, Джим освободился — но не прежде, чем «потрогал» мозг-призрак. Джим так и не знал, захватил ли уже пришелец разум Орка или присваивает его себе так же медленно, как некоторые раковые опухоли поглощают здоровые клетки. Джима «бросило в дрожь» — не оттого, что он «дотронулся» сам, а оттого, что мозг-призрак в ответ тоже «тронул» его. Прикосновение «пальца» было явным, хотя и мимолетным. Джим в порыве отвращения вылетел из Орка, но у него осталось ощущение чего-то смутно знакомого.
Вернувшись в свою комнату, Джим немного отдохнул. За стеной слышался девичий плач, с другой стороны Джим Моррисон орал «Лошадиные широты», а «Дорз» гремели, гудели и дребезжали. Это была одна из любимых песен Джима Гримсона, настоящая поэзия, как он считал. Он давно уже не слышал этот хит 1967 года, но Моника Брэгг часто настраивалась на «Золотое ретро».
Джим вздохнул. Ему не хотелось тянуть с возвращением, но сексуальная горячка слишком выбила его из колеи, чтобы он мог читать заклинания. Хотя физически он, в прямом смысле, не напрягался, роль не столь уж невинного наблюдателя тоже прилично вымотала его. Джим уже узнал все. что стоило знать, о нежном сексе, когда Орк сходился с туземками. А теперь узнал от Орка и Валы о жестоком сексе — больше, чем ему было нужно. Хотя эротические похождения Джима на Земле были немногочисленны, в качестве Орка он испытал столько, что Казанова и Генри Миллер <Автор эротического романа «Тропик Рака». (Примеч. ред.)> ему в подметки не годились.
Прошло еще несколько минут — и Джим влетел в черный круг. Его целью было время шесть лет спустя. Может, уж на этот-то раз он застанет Орка в благополучных обстоятельствах. Бывают же такие, согласно статистике.
О, Рог Шамбаримена! Орк снова был в старом дворце своего отца. Больше с ним в покоях никого не было, и ни звука не доносилось через открытое, загороженное крепкой решеткой окно. Лос снова схватил сына, когда тот явился в Голгоноозу с целью убить отца. Вала скрылась в каком-то другом мире. Произошло это семь месяцев назад, и Орка заключили в доме его детства, в заоблачном дворце.
Джим, к своему потрясению, открыл, что Лос на этом не остановился. В теле Орка появилось нечто странное. Прибавились новые мускулы, которых раньше не было, а ног не чувствовалось совсем, и передвигался Орк каким-то новым, пугающим образом.
Потом Джим увидел отражение Орка в громадном зеркале и пришел в такое удивление и ужас, что чуть было не вырвался и не вернулся на Землю. Нагое тело Орка вплоть до половых органов было таким же, как прежде. Но нижняя часть была туловищем змеи. Ноги исчезли. Орка врастили в гигантское змеиное тело пятьдесят футов длиной, покрытое ярко-зеленой чешуей. На зеленом фоне через равные промежутки располагались алые пятиугольники. Мощная верхняя часть змеиного тела поддерживала торс Орка в вертикальном положении. По полу он двигался, как питон.
Его превратили в змеечеловека, получеловека-полузмея.
Джим достаточно разбирался в тоанской науке и истории, чтобы сообразить, кто произвел эту метаморфозу. Лос, вместо того чтобы убить сына, придумал для него новую пытку. Использовав свое знание биологии и технику, пока еще доступную властителям, он превратил Орка в чудовище. Молодому человеку ампутировали ноги и срастили его с обезглавленной змеей.
Иногда Лос являлся в свой покинутый ныне дворец, чтобы поиздеваться над Орком. Он сказал сыну, что Энитармон вернулась к нему, и после воссоединения у них родилось еще трое детей: Вала, названная в честь тетки по желанию Энитармон, Паламаброн и Теотормон. Все они родились от суррогатных матерей. Орк был единственный, кого Энитармон выносила сама. Она хотела хотя бы раз в жизни испытать естественные роды. Но, испытав их однажды, больше этот опыт повторять не пожелала.
— Но теперь-то я усвоил свой урок, — сказал Лос. — Впредь, когда мои дети вырастут, я буду отправлять их в другие миры. Одни миры будут свободны — те, чьи владельцы уже убиты. В других же мирах моим детям придется помериться умом и хитростью с их правителями.
Энитармон не знала, ни что ее сына держат в заточении, ни что его превратили в чудовище. Лос сказал ей, что ему стало известно — Орк благополучно проживает в мире Манату Ворсион. Эта почтенная женщина усыновила его, и Орк продолжает свое образование в ее мирной вселенной. Когда-нибудь Лос разрешит, мол, Энитармон навестить сына — но нескоро еще, тогда лишь, когда неистовая взаимная ненависть между Лосом и Орком утихнет.
Тем временем Лос позаботился занять Энитармон воспитанием детей — с помощью множества слуг.
Орк не знал, правду ли говорит отец. Возможно, мать все еще томится в заточении или убита.
Джим коснулся мозга-призрака и ощутил ответное прикосновение.
Призрак определенно стал больше. Джим решил побыть с Орком еще немного, чтобы понаблюдать за этим захватывающим гибридом человека и змеи. Первое, на что он обратил внимание, — это совмещение кровеносных систем обоих тел. Рептилия была теплокровная, а следовательно, не настоящая змея. Ее изготовили в лаборатории Лоса специально, чтобы подсоединить к телу Орка — а для этого и в том, и в другом теле должна была циркулировать та же самая кровь. В змеиной половине было свое сердце — одно лишь человеческое не справилось бы с перекачкой крови по всей огромной туше.
Змеиная половина соединялась с человеческой чуть пониже заднего прохода и гениталий Орка. Но Орк был избавлен от унизительной необходимости испражняться на спину змеи, пачкая себя при этом. Пища, которую он ел, переваривалась в его желудке, а потом поступала в желудок змеи. Моча частично выходила через его собственный канал, но большей частью через змеиный.
Для поддержания жизни и здоровья Орк был вынужден поглощать еду и питье в огромных количествах. Если бы он попытался уморить себя голодом, он бы мучился и за себя, и за змею.
— Образно говоря, ты всегда был змей, — сказал ему Лос. — А теперь метафора стала реальностью.
— Я змей, который кусается! — рыкнул Орк. — Змей, который может удушить тебя!
Лос, посмеявшись, продолжал:
— Когда я поймаю Валу, я сделаю из нее достойную подругу для тебя.
Очень хочется посмотреть, как вы совьетесь, чтобы заняться змеиной любовью. И как это у вас получится. Такого никто еще не видал!
Орк не ответил — не хотел, чтобы Лос знал, как его сын томится по человеческому обществу, особенно женскому, особенно — обществу Валы.
Бегство казалось невозможным. Врата, снабженные ловушкой, были установлены сразу за единственной дверью и четырьмя окнами. Лос никогда не входил в комнату, хотя открывал иногда дверь, чтобы посмеяться над сыном. Обычно он общался с Орком через телеэкран на стене. И любил будить Орка среди ночи. За это Орк на него не злился. Время дня или ночи мало чго значило для узника, и он был рад случаю увидеть человека и поговорить с ним — даже если это был его отец. Лосу он, конечно, этого не показывал.
Через три месяца после помещения в тюрьму из сдвоенного тела Орка посыпались драгоценности.
ГЛАВА 29
Сначала Орк решил, что покрылся нарывами вследствие какой-то инфекции. На обеих его половинах быстро, как грибы, появились твердые вздутия — только лицо и шея остались чистыми. Они ужасно чесались, и тонкая кожица над ними лопалась при малейшем прикосновении. Из трещин иногда сочилась кровь, но гноя не было. Внутри просматривались какие-то многогранники, на ранней стадии эластичные, как резина. Позже они стали твердыми, как камень. Цвета и оттенки этих образований были самыми разнообразными.
Орк понимал, что обыкновенной болезнью заразиться не мог. Тоаны обладали иммунитетом к прыщам, нарывам и любой кожной инфекции. В его хвори, должно быть, повинен Лос.
Через неделю вздутия увеличились. Величиной они были с грецкий орех, но гораздо тверже, чем его скорлупа. Кожа над ними уже не лопалась, а зуд после первых трех дней прекратился. Орк перестал скрестись, и все расчесы зажили часов за пять.
К счастью, на змеином брюхе выросты отсутствовали. Иначе двигаться по гладкому полу было бы и болезненно, и затруднительно. Даже теперь, хотя Орк перемещался боком, его извивающийся хвост то и дело скользил. Лос, когда появлялся в дверях или на экране, отказывался отвечать на вопросы Орка, сказав только:
— Это не болезнь.
Кожа над всеми опухолями лопнула в один и тот же час, и их содержимое с грохотом посыпалось на пол. Это были граненые камни — они походили на драгоценные и блестели на свету.
Вскоре после этого в дверях появился Лос. Он долго смеялся, потом сказал:
— Ты у нас ходячая сокровищница, Орк, сам себе прииск и ювелир. Скоро ты будешь по самую задницу, человеческую задницу, в бриллиантах, изумрудах, гранатах, рубинах, сапфирах, аметистах и хризобериллах. Может, даже утонешь в них. Благодари меня, сын мой. Твой отец осыпает тебя драгоценностями, хотя ты не заслуживаешь ничего, кроме навоза и пепла. История о твоем роковом богатстве и твоей странной смерти разойдется по всем мирам — я уж прослежу за этим, — и ты станешь такой же легендой, как Шамбаримен и Манату Ворсион.
Вместо ответа Орк нагнулся к полу, зачерпнул пригоршню еще влажных самоцветов, выпрямился и швырнул камни в дверь. Лос сделал лишь небольшой шаг назад и тут же вернулся на прежнее место.
Камни, вылетевшие за дверь, исчезли.
Орк убедился, что врата находятся именно там.
— Теперь ты будешь видеть меня только на экране, — сказал Лос. — А от камней избавиться тебе не удастся. Тони в своем море красоты!
Он закрыл дверь. Вскоре круглый плафон на потолке скользнул вбок, и в отверстие один за другим высыпались камни, которыми Орк швырнул в Лоса. Орк собрал их вместе с другими и бросил в уборную. Через десять минут все они вернулись к нему с потолка.
Джим снялся с якоря и вернулся на Землю. Он тут же начал читать заклинания и вернулся к Орку через четыре тоанских месяца. Орк брал блюда с едой из вращающейся ниши в стене. Он должен был есть и пить в огромных количествах, чтобы обеспечить энергию для созревания самоцветов. Почти все его время уходило на переваривание пищи и освобождение от нее. Жажда и голод будили его каждые два часа, так что спал он урывками. Если бы он попытался ограничиться нормальной диетой, то меньше чем через сутки подвергся бы обезвоживанию, а через трое суток умер бы с голоду.
Драгоценности лежали на полу слоем в три дюйма. Ползая по ним, Орк скользил, терял равновесие, и ему стоило большого труда перемещаться с одного места на другое. Пришлось ему приспособиться к новому способу передвижения. Свое человеческое туловище он держал теперь не вертикально, а на одной линии с туловищем змеи, и руками отгребал с дороги самоцветы.
Но вскоре их обещало стать так много, что Орку больше не удастся расчищать себе путь.
Теперь вопрос заключался в том, от чего он умрет раньше: от слабости или от удушья. Придет время — и он уже не сможет добраться до подноса с едой и до водопроводного крана: камни завалят и то, и другое.
Впервые в жизни Орк пришел в отчаяние. Казалось, что смерть — единственный выход из этой комнаты. Джим тоже, как и Орк, пал духом и потерял всякую надежду. А тут еще мозг-призрак разрастается. Впрочем, если Орк умрет, то эта угроза исчезнет. Похоже, только так и можно решить обе проблемы
Пропутешествовав туда-сюда двенадцать раз, Джим вернулся к Орку в ночь, когда перед властителем встал выбор: бежать или погибнуть. Между самоцветами и потолком осталось всего несколько футов. Орк раскопал два широких и глубоких колодца — к пище и крану с водой. Ямы постоянно заваливало, и каждый день их приходилось расчищать заново. Добраться до уборной Орк больше и не пытался, и в комнате стояло зловоние, напомнившее Джиму о сортире старого Думского.
Комната просматривалась через мониторы на стене — были, возможно, и другие датчики Лос, скорее всего, наблюдал за сыном лишь урывками, если только не носил с собой приемник. Впрочем, он мог приставить кого-нибудь вести наблюдение круглые сутки. И уж конечно, Лоса сразу предупредят — либо автоматика, либо живой оператор, — если узник вздумает сделать что-нибудь неподобающее. Хотя все стены, за исключением нескольких футов под потолком, теперь завалены драгоценностями, замаскированные мониторы могут быть и на потолке.
Орк уже думал, не замазать ли оставшиеся стены и потолок своими экскрементами — но если мониторы ослепнут, об этом доложат Лосу.
Он разгреб заново яму над краном. Это не вызовет тревоги у мониторов: Орк делает это каждый раз, когда хочет пить. Докопавшись до крана, Орк крепко ухватился за него, надеясь, что кран не оторвется от увеличивающейся нагрузки. Змеиное тулово было вытянуто вдоль комнаты. Попеременно хватаясь руками за металлический кран, Орк начал усиленно извиваться.
Живые наблюдатели могли бы подумать, что у него какой-то припадок, и сообщить Лосу. Но вряд ли им пришло бы в голову, что Орк таким образом подготавливает побег. Скорее всего они подождут и посмотрят, как будут развиваться события.
От усиленных движений камни вскоре засыпали весь торс Орка. Змеиная часть тоже скрылась под ними, хотя находилась ближе к поверхности, чем человеческая. Тогда Орк стал шарить хвостом, пока не зацепился им за вертикальную ванадиевую перекладину оконной рамы. Сделав это, он обмотал хвост в несколько витков вокруг бруса.
Если рама приварена к металлической стене, она устоит против самых мощных его усилий. Притом Орк сейчас находился не в лучшей своей форме. Однако, когда он напрягся так, что пот проступил по всему телу и начал есть глаза, а вены вздулись до величины маленьких змеек, рама отошла от окна, издав скрип, который могли засечь мониторы.
Кран погнулся, хотя и был сделан из очень толстого и прочного металла.
Орк выбрался из-под тяжелой, но рыхлой груды камней. Горизонтально вытянув торс, хватаясь руками за камни и бешено работая хвостом, он быстро добрался до окна. Потом продвинулся на несколько футов вдоль стены и начал бить хвостом по окну. Сначала минеральные наросты под кожей смягчали боль от ударов. Зато почти нестерпимые мучения доставляли Орку трещины, возникающие над незрелыми камнями. Но после каких-то двадцати ударов все камни вылетели, от чего стало еще больнее. Продолжая молотить хвостом, уже незащищенным, Орк сцепил зубы. Окно покрылось кровью.
Когда Орк уже думал, что больше не выдержит, и его удары стали слабеть, окно вывалилось наружу. В отверстие тут же хлынул град самоцветов. Орк скользнул к окну и высунул хвост наружу и вверх. Водя им по стене над окном, Орк нащупал какую-то вертикальную опору, стоящую в нише. Он обмотал хвост вокруг ее основания и просунул в окно голову и плечи.
Единственным источником света была луна, но Орк разглядел, что хвостом он держится за металлическую статую. Теперь он точно знал, в каком месте огромного, запутанного города-дворца находится. Это северная сторона одного из первых зданий, построенных на самом нижнем уровне. Этому строению было около двух тысяч лет, и родители Орка давно поговаривали о том, чтобы снести его и поставить новое. Стиль рококо, слишком вычурный, их больше не устраивал.
Во дворце зажегся свет, но никаких признаков жизни не появилось. Возможно, здесь остались только теледатчики — все обитатели переехали в Голгоноозу. Лоса уже наверняка разбудили, и он, возможно, уже прошел через врата — в этом здании или в соседнем.
Орк покрепче стиснул хвостом ноги статуи и вылез из окна. Какой-то миг он висел вниз головой, вытянувшись в свою полную длину. Потом мощные змеиные мускулы подняли его и он изгибал свое змеиное тело, пока не переместился вверх-головой. Вскоре он уже ухватился за плечи статуи и отцепил хвост от опоры. Пальцы едва выдержали вес оставшегося на миг без опоры змеиного туловища, но Орк тут же поднял его вверх и зацепился за статую у себя над головой. Так, передвигаясь от статуи к статуе, он вылез на крышу.
Как он и предвидел, там стояли несколько летательных аппаратов разного типа и размера. Орк выбрал себе белую машину класса «Скакун II». Она была достаточно велика, чтобы вместить его огромное тело. Расположиться на пилотском сиденье так, чтобы иметь возможность вести машину, было нелегким делом. Верхнюю часть змеиной половины пришлось втиснуть в промежуток между двумя сиденьями, а потом изогнуть ее так, чтобы дотянуться руками до панели управления. За неимением ног на педали придется нажимать тоже руками. Лететь будет не слишком удобно, если не включать автоматику, но опасности нет — надо только соблюдать осторожность при некоторых маневрах.
Орк надеялся, что голосовой код, включающий двигатель, не изменился. Код остался прежним, но это еще не означало, что в механизме не спрятан прибор самоуничтожения, позволяющий взорвать аппарат. Такой прибор может сработать и автоматически, и по радиосигналу Лоса. Машина также может взять управление на себя, опознав в пилоте незнакомца. Тогда Лос посадит ее, где захочет сам.
Приходилось идти на риск — у Орка не было другого выбора.
Ни одна из машин не была вооружена и не имела оружия на борту.
С обеих сторон «Скакуна» возникли световые веера десяти футов длиной.
Послушные Орку, они начали ходить вверх и вниз быстро-быстро, как крылья колибри. Машина медленно оторвалась от площадки, и вспышки сефи-двигателя преобразились в ровное свечение. Орк включил радар, инфракрасный детектор и головные огни. Яркий свет «Скакуна» заметят с любого встречного аппарата, так что лучше видеть, что у тебя впереди.
Понадобилось шесть минут головокружительного ускорения, чтобы покрыть сто пятьдесят миль. Когда Орк сбросил скорость, впереди сверкали, становясь все ярче, огни Голгоноозы. Лос, должно быть, уже побывал в старом дворце, узнал, что там случилось, включая и похищение «Скакуна», а теперь вернулся обратно сюда. Или вот-вот вернется. Он должен догадаться, что сын, пока остается полузмеем, не станет спасаться бегством, а явится в Голгоноозу, к нему.
То ли Лос действительно успел вернуться, то ли вообще никуда не уходил, но был он здесь, в новом городе. Орк направил машину круто вниз, чтобы посадить ее на площади перед башней с витым куполом — резиденцией Лоса, — и увидел отца. Лос бежал через площадь, нетвердо держась на ногах. На нем был только короткий кильт с поясом, где висел в кобуре лучемет.
Рукой Лос зажимал бок, словно там что-то болело.
Впереди него, в облаке прозрачного белого ночного одеяния, бежала мать Орка. Стройные ноги Энитармон быстро мелькали, лицо выражало отчаяние. Лос, хотя мог оглушить или убить ее из лучемета, был так взбешен, а возможно, так тяжело ранен, что забыл об оружии. Или же берег его на самый крайний случай.
Выворачивая «Скакуна» так, чтобы оказаться позади Лоса, Орк увидел, что у того между пальцами торчит рукоять кинжала и часть лезвия. Видимо, это Энитармон нанесла мужу удар между ребер, хотя и неглубокий. Значит, ее не держали под замком — или недавно освободили. А возможно, отец лгал, что заточил ее в тюрьму. Как бы там ни было, мать узнала, что сделал Лос с их сыном. И остановила мужа, чтобы тот не успел предпринять что-то против Орка. У них завязалась борьба, и она вонзила кинжал ему в бок. А потом убежала.
Сефи-крылья работали бесшумно. Их блеска Лос не видел — или был слишком увлечен погоней за женой, чтобы обращать внимание. Орк, ведя машину футах в шести над светящейся разными цветами мостовой, направил ее нос в спину Лоса. Энитармон споткнулась и упала на одно колено. Лосу хватило этого мгновения, чтобы с криком настичь ее. Схватив ее обеими руками за горло, он не дал ей встать. Она опустилась на оба колена, отклонившись назад и вцепившись в запястья Лоса.
За миг перед тем, как нос «Скакуна» ударил Лоса между лопаток, Энитармон, отняв правую руку, выдернула кинжал из раны в боку супруга. Лос взвыл от боли. Она хотела вонзить лезвие мужу в живот, но летучая машина уже сбила того с ног, и кинжал скользнул по грудине, а Лос, упав, придавил жену. Кинжал лег рядом с ее рукой. Однако удар был совсем не таким сильным, каким мог бы сделать его Орк. Даже переполненный яростью, окончательно он рассудка не утратил. Он не хотел причинить вред матери, обрушив на нее Лоса со слишком большой силой. И не хотел убивать Лоса — пока.