Дочь капитана

      --Ты уже видел, что они носят белую одежду и не стригут волосы,-- продолжал Макгоуэн.-- Им свойственно не только это. Они никогда не лгут...
      --Никогда?
      --Считай, никогда,-- отозвался, ухмыляясь, помощник.-- Они строго придерживаются единобрачия. Смерть -- единственное, что кладет конец браку. Даже измена не может разорвать узы. Виновного заставляют носить черную одежду в течение года -как знак того, что он скорбит и раскаивается в своем проступке. Они, как известно, не пользуются устаревшим словом "грех". Но и это не все. Уличенному в измене целый год нельзя общаться с супругой или супругом. В конце этого срока, если его поведение не вызывало нареканий, он снова имеет право носить белую одежду и теоретически считаться восстановившим свою репутацию хорошего семьянина. Для пострадавшего партнера, вынужденного воздерживаться в равной степени с виновным, все это, конечно, тяжело.
      --Возможно, идея не так уж плоха,-- заметил Голерс.-- Им приходится хорошенько следить друг за другом, чтобы быть уверенными в том, что партнер не впутает их обоих в такую передрягу. Взаимная охрана.
      --Я как-то не подумал об этом. Во всяком случае, это говорит об их методе контроля. В руководстве и наказании они используют экономическое, социальное и религиозное давление. Они никогда не ударят ребенка, но вместо этого применяют "общественное порицание". Они не сквернословят. У них есть частная собственность -- такая, как одежда, книги,-- но большую часть своих доходов они жертвуют в общественную казну. В этом, кстати, одна из причин, почему так много ремохских юношей отправляется в космос. Они могут зарабатывать для общества гораздо больше на кораблях, чем дома. Кроме того, у ремохов нет промышленного оборудования, чтобы изготавливать омолаживающую сыворотку. Чтобы раздобыть достаточно денег на ее приобретение, им приходится связывать контрактом своих юношей с космокомпаниями. Им можно посочувствовать, док. Тебе ведь тоже пришлось отписать право распоряжаться частью твоей жизни Саксуэллу, разве нет?
      --Да, мне осталось еще пять лет, одиннадцать месяцев и десять дней, прежде чем я получу свободу.
      --Ну да, доктор Джинас тоже был подневольным. Ему оставался только месяц до того времени, когда он смог бы назвать свою душу свободной. А потом он взял и утонул, но ничего не мог поделать.
      --Так что же произошло?
      --Ну так вот: я был на берегу и смотрел, как ремохи стоят по пояс в озере и совершают ритуал очищения. Мне был очень хорошо виден доктор Джинас, который болтался в своей лодчонке неподалеку от них. При желании он мог бы даже коснуться их, стоило ему протянуть руку, но он не обращал на них никакого внимания. Он набирал воду в маленькие бутылочки и затем закупоривал их. Не знаю только зачем. На дознании причину так никто и не выяснил.
      --Разве образцы не изучались?
      --Да их не нашли. Затонули, когда лодка перевернулась.
      Голерс нахмурился.
      --Почему она перевернулась? -- спросил он.-- И если он так близко находился к толпе, а вода им доходила лишь по пояс, то почему он не мог просто встать и пойти по дну?
      --Да вот то-то и странно, док. Мы все наблюдали за коронацией Девы озера -- между прочим, ею была Дебби,-- когда услышали крик. Мы сразу повернулись в ту сторону и увидели, что лодка опрокидывается, а Джинас, который сидел на дальнем от нас конце, падает с нее в воду. И вот он как ушел в нее с головой, так больше и не всплывал. Пока мы, значит, не кинулись на его поиски и не обнаружили его в самом глубоком месте озера...
      --К какому выводу пришло следствие?
      --Что это было самоубийство. Решили, что он, должно быть, как можно быстрее поплыл от лодки и на глубину. А иначе, как он очутился на такой глубине за короткое время?
      --Кто был в коллегии присяжных? -- спросил Голерс.
      --Ремохские пресвитеры, естественно, и представитель Саксуэлла.
      --Ты был свидетелем?
      --Конечно, но мои показания мало что дали, я ведь многого не видел. Мне почти все загораживала толпа, так как многие бросились спасать Джинаса.
      --И на таком мелководье бутылки не были найдены?
      --Нет. Есть предположение, что их отшвырнули ногами на глубину.
      Минуту оба молчали, разглядывая друг друга. Макгоуэн выпустил из ноздрей струйку дыма. У него был такой вид, будто он собирается что-то сказать, но не говорит, потому что не знает, с чего начать.
      --Слушай, док,-- произнес он наконец,-- ты славный малый. Я узнал это еще на Луне, когда мы задержались там на неделю. Но я приметил еще кое-что. Ты, верно, думаешь, что мастерски скрываешь это от других. Во-первых, ясно, что тебе очень даже приглянулась Дебби Эверлейк. Все это заметили. Особенно шкипер. Правда, его отношение к тебе не изменилось, но это только потому, что более сухим и недружелюбным, чем он есть, быть уже невозможно. Но глаз он все-таки с тебя не спускал.
      Вообще-то я тебе не о том собирался сказать. Слушай, док, эта Дебби чертовски красивая девушка, да? Ладно. А ты никогда не задавался вопросом, почему это члены экипажа сторонятся ее?
      Марк от удивления заморгал и произнес:
      --Я как-то особенно не замечал -- если это правда, конечно. Да и с какой им стати пытаться ухаживать за ней? Как-никак, она -- дочь капитана.
      Макгоуэн ухмыльнулся.
      --Тебе еще многое предстоит узнать о космонавтах. Как ты думаешь, если у тебя на корабле есть одна очаровательная девочка и двадцать мужчин, которые, может, по целому месяцу не видят других женщин, кроме нее, разве они не станут обращать на нее хоть сколько-нибудь внимания? А эти самые мужчины даже не разговаривают с ней. А если когда и разговаривают, то на приличном расстоянии.
      Марк покраснел и сжал кулаки.
      --Не волнуйся, док,-- сказал Макгоуэн,-- я вовсе не оскорбляю ее. Я просто указываю на факты. Если не хочешь кое-что выяснить, так и скажи, и я замолчу.
      --Продолжай.
      --Ну так вот, док, если честно, Дебби воняет... э, э, спокойно, спокойно! Слушай, разве ты не помнишь ту ночь, когда впервые увидел ее? Ты еще попросил свою лаборантку понюхать ее дыхание -- не пахнет ли ацетоном? И что она тебе сказала? Она сказала, что чувствует только запах рыбы. А если бы ты спросил всех нас, то мы бы ответили тебе, что каюта Дебби провоняла рыбой и что изо рта у нее пахнет треской.
      Первый помощник помолчал.
      --Конечно,-- произнес он тихо,-- я понимаю, что слушать все это крайне неприятно. Но я говорю для твоего же блага.
      Доктор опять разжал кулаки.
      --Знаю,-- сказал он,-- но от этого не легче.
      --Ну почему ты так кипятишься? А если бы она сломала ногу и я тебе сказал об этом, ты бы тоже разозлился? Так вот с ней сейчас что-то не в порядке, отчего она воняет рыбой. И как в случае со сломанной ногой, что она может поделать с этим? Боже мой, док, да неужели мне читать тебе _лекцию_ по данному вопросу?
      --Придется, потому что я лично заинтересован. А это уже совсем другое дело.
      --Да, понимаю. Вот поэтому я и говорю тебе все это. Знаешь, Дебби ведь не единственная. Если принюхаться, то окажется, что у капитана тот же запашок.
      --Что?
      --Ну да. Как говорят те, кто его знал раньше, он воняет так уже много лет.
      Глаза Голерса блеснули.
      --А как давно Дебби... страдает этим заболеванием?
      --О, впервые я заметил это у нее примерно, м-м, два с половиной месяца назад.
      --А! Ага!
      Теперь настала очередь Макгоуэна моргать.
      --В чем дело?
      --Да так, ничего. Скажи мне, Мак, а какой была Дебби до... до того, как заболела?
      --Ты бы не узнал ее. Она была веселой и жизнерадостной, оживленной, всегда шутила и смеялась. Надо признать, она не допускала никаких фамильярностей со стороны мужчин. Она хотела быть их младшей сестренкой. И что удивительно, большинство членов экипажа прекрасно ладили с ней на ее условиях. Иногда какой-нибудь негодник начинал приударять за ней, но мы были начеку и быстро вправляли ему мозги.
      --А как она с капитаном?
      --Радости, конечно, мало. Ты же знаешь, при нем и солнце светит тускло. Но он хотя бы разговаривал с ней. А теперь он даже не приближается к ней. он говорит с ней только по внутренней связи, и вместе они больше не едят.
      Брови Голерса поднялись, затем под влиянием новой мысли он нахмурился.
      --Э, погоди! А как же тогда Пит Клакстон? Его, похоже, не беспокоило все это. Из свидетельских показаний Дебби и ее отца известно, что как раз в то время, когда у нее случился припадок, он просил у Эверлейка разрешения жениться на ней. Разве его не беспокоило то, о чем ты рассказываешь? Или он, как и я, не ощущал запахов?
      Макгоуэн ухмыльнулся с таким видом, будто собирался отпустить нечто вроде шутки, но вместо этого поджал губы.
      --Нет, нюх у него был отличный, но в данном случае запах его не волновал. Почему бы нет? У него и у самого изо рта ужасно разило рыбой.
      Голерс долго молчал, полузакрыв глаза. По динамику раздался пронзительный свист.
      Макгоуэн произнес: "Мне пора. Еще увидимся". Врач, кивнув, пробормотал: "О, да, конечно". Нахмурясь, он стал медленно бродить по коридорам. Он глядел себе под ноги и не поднимал головы, потом остановился. На его лице отразился испуг, когда он увидел, куда неосознанно завели его ноги. Какой-то момент казалось, что он пойдет дальше, но, взяв себя в руки, он постучал в дверь каюты. не дождавшись ответа, он снова постучал, но на этот раз сильнее.
      --Дебби? -- позвал он.
      Дверь с треском распахнулась. Внутри было темно, но он различил девушку по тусклому свечению ее белого платья и темному овалу лица.
      Ее голос был ровным и угрюмым.
      --Что вам нужно?
      --Могу я поговорить с тобой?
      --Зачем?
      --Не притворяйся, будто удивлена. тебе известно, что я все время пытался поговорить с тобой с глазу на глаз. Но ты избегала меня. ты совсем не та добрая, мягкая девушка, какой я тебя узнал во время нашей первой встречи. С тобой что-то случилось, и мне это не нравится. так что видишь, нам есть о чем поговорить. Мне бы очень хотелось этого.
      --Нет. Нам нечего сказать друг другу.
      Дверь стала решительно закрываться.
      --Подожди! Объяснись, по крайней мере! Почему ты стала такой замкнутой, такой сердитой? Что я тебе сделал?
      Дверь продолжала закрываться.
      Он просунул руку между дверью и косяком и принялся негромко напевать:
      ???
      Он сделал паузу и после проговорил:
      --Помнишь, Дебби, когда Голо говорит Мелисанде: _"Но где же кольцо, которое я подарил тебе? Да, знак нашего супружества. Так где же оно?"_
      Прежде чем она успела ответить, он толкнул дверь, чтобы открыть ее пошире, протянул через порог руку и, найдя в темноте руку девушки, потянул к себе. Свет из коридора высветил ее кисть -- красивой формы и бледную.
      --Где же кольцо, Дебби, кольцо девы? Почему его нет у тебя на пальце? Что с ним случилось? Кому ты отдала его, Дебби?
      Фигура в темноте коротко вскрикнула и попыталась вырвать руку. Не отпуская ее, он спросил:
      --А теперь ты впустишь меня?
      --Отцу бы это не понравилось.
      --Он и не узнает. Он ведь никогда не навещает тебя. Уверяю тебя, Дебби, ты будешь со мной в полной безопасности. Я не трону тебя.
      --И никто не тронет,-- последовал грубый и неожиданный ответ. Потом смиренно: -- Хорошо, входите.
      Он проскользнул в узкую дверную щель и закрыл за собой дверь. Одновременно он нажал ладонью пластину выключателя; в каюте зажегся свет. Вслед за тем он положил руки на плечи девушки и заметил, как она от его прикосновения слегка сжалась и отвернулась.
      --Не бойся обидеть меня,-- мягко проговорил он.
      Она продолжала отворачиваться от него.
      --Я знаю, что не противна вам,-- прошептала она.-- Но я так привыкла, что люди избегают меня... Мне всегда с ними не по себе, и я ничего не могу с собой сделать -- это уже как моя вторая натура. И я знаю, почему вы не притворяетесь, как другие. Если бы не тот ваш недостаток, вы были бы совсем как они. И вы тогда не захотели бы даже приближаться ко мне и поднимали бы меня на смех за моей спиной.
      --Я не отвечу на твои слова,-- сказал он и взял ее за подбородок, стараясь обратить лицом к себе.-- Я хочу поговорить вот об этом.
      Он взял ее за левую руку.
      --Дебби, бьюсь об заклад, что если тело Пита Клакстона не сгорело и его корабль найден где-нибудь в Тихом океане, то на его пальце обнаружат массивное золотое кольцо. А на кольце будет изображение треугольного щита, отражающего брошенное копье. Верно?
      Она кивнула.
      --Не буду отрицать,-- ответила она.-- Но если вы знали об этом, то почему не сказали ни слова на дознании?
      --Да я даже не догадывался об этом, пока несколько минут назад Макгоуэн не рассказал мне об обычае, связанном с кольцом. А я точно знаю, что никогда не видел у тебя кольца. Учитывая все обстоятельства, можно предположить, что ты, по всей вероятности, надела его на палец Клакстона. А поскольку помолвка не была объявлена, то она, скорее всего, произошла как раз перед исчезновением Клакстона. Так и было, верно?
      Ее лицо, бывшее до того угрюмым, стало печальным. Она заговорила, словно выталкивая слова через застывшие в напряжении губы.
      --Да, мы любили друг друга. Мы не могли... дождаться, когда вернемся на Мелвилл. Мы сидели у меня в каюте и смотрели микрофильм "Пеллеас и Мелисанда", когда Пит сделал мне предложение. Почти сразу после этого вошел отец и увидел нас. Он словно с цепи сорвался, устроил скандал и заявил, что Пит больше не увидится со мной, пока мы не вернемся в Темохию. Он потребовал, чтобы я забрала свое кольцо обратно и держала его при себе, пока мы не получим разрешения у пресвитеров.
      Голерсу было трудно представить себе чопорного и сдержанного Эверлейка в роли взволнованного и негодующего родителя.
      --Но почему это не всплыло на дознании? И почему ты сейчас мне рассказываешь?
      --А меня не спрашивали об этом. Иначе я сказала бы правду. Мы, ремохи, никогда не обманываем. Но отец говорил, что будет гораздо проще, если мы просто скажем: мы строем обсуждали, разрешат нам с Питом жениться или нет, и ни словом не обмолвимся о ссоре. Отец сказал мне, что у детектива Располда могут появиться необоснованные подозрения, а у нас -- если мы признаемся, что ссорились -- масса неприятностей.
      --А что касается моего признания вам, то это легко объяснить. Вы задали мне прямой вопрос. Я могла отказаться отвечать или же сказать правду. Я предпочла последнее.
      Он отпустил ее руку и спросил:
      --Почему?
      --Отвернувшись, она ответила:
      --Наверное, потому, что я очень одинока. Потому что мне хочется с кем-нибудь поговорить. А больше всего потому, что мне все время кажется, будто я вот-вот взорвусь. Если я что-нибудь не сделаю, чтобы ослабить это постоянное внутреннее давление -- не буду говорить, танцевать, петь, кричать, все, что угодно,-- то я сойду с ума. И это самое ужасное. Каждый раз, когда мне хочется что-то сделать, я не могу дать волю своему побуждению. Я слишком сдержанна. Я не могу расслабиться, хотя ужасно хочу этого.
      Она положила руку на живот.
      --Это где-то здесь,-- сказала она,-- то самое чувство, будто я должна взорваться и не в состоянии... но не боюсь этого.
      Он изучал ее профиль. Изогнутые брови, плотно сжатый рот. Напряженная шея, чуть сутулая спина. Девушка еще никогда не была так похожа на своего отца.
      Он подошел к ней и положил ей на плечо руку. Она слегка вздрогнула, но не сделала попытки отстраниться.
      --Ты многое скрываешь от меня,-- мягко проговорил он.-- Что-то ведь должно было произойти, отчего Пит Клакстон забрался в спасательную лодку и очертя голову ринулся на ней в земную атмосферу. И произошло это именно здесь, в твоей каюте. Так что же это было? Ведь не отсрочка же вашей свадьбы так подействовала на него.
      --Не знаю. Да и откуда мне знать? Меня тогда схватили эти судороги. Когда я пришла в себя, Пита уже не было. Отец послал его за помощью, и с тех пор его никто не видел.
      --Понимаешь, Дебби, Пит уже долгое время был неуравновешенным. Сразу после высадки на Луну его ждало психосоматическое обследование. В его поведении замечались подозрительные странности.
      --Ну конечно,-- произнесла она.-- Вот почему все так легко поверили, что он совершил самоубийство. Только почему ему надо было больше, чем мне, убивать себя? Ведь он переживал по тому же поводу, что и я, что бы это ни было. Его ждал психосоматический осмотр, потому что он обратился в ремохскую веру, и представитель Саксуэлла на Мелвилле хотел выяснить, не стал ли тот неуравновешенным. Для всех не-ремохийцев кажется невероятным, чтобы психически здоровый человек вдруг увидел перед собой новый свет и захотел присоединиться к другим людям, чтобы найти новое счастье.
      --Глядя на тебя и твоего отца, не подумаешь, что ремохи очень счастливы,-- заметил Голерс.-- Впрочем, к делу это не относится. Выходит, во время праздника Клакстон, по всей видимости, находился среди стоявших в воде? Он, полагаю, вместе с остальными принимал водное крещение?
      Она кивнула. Голерс был окончательно сбит с толку. В его голове стала вырисовываться картина происшедшего, но что она означает, Голерс не имел ни малейшего представления.
      --Мы приземлимся на Мелвилле, кажется, через месяц. И пробудем на ней неделю, не так ли?
      --Да. В это время там будет праздноваться Жертва. Все ремохи постараются быть на празднике, даже космонавты.
      --Послушай, Дебби,-- сказал он серьезно и силой повернул ее лицо к себе.-- Ты, может, думаешь, что я просто из любопытства сую свой длинный нос куда не следует. Но это не так. Отчасти я делаю это, потому что я -- врач. Но я делаю это по куда более важной причине. Ты и сама можешь догадаться, что это за причина, да?
      Он выжидательно посмотрел на нее. Не поднимая глаз, она молчала.
      --Черт возьми, да потому что я люблю тебя!
      --Да разве такое возможно? Я отвратительна.
      --Не говори глупостей!
      Он привлек ее к себе и поцеловал. На секунду ее плотно сжатые губы разомкнулись, и он успел ощутить их податливую мягкость. Она прильнула к нему и мягкими руками прижала его голову к ее. В следующее мгновение она, неожиданно отшатнувшись от него, вырвалась из его объятий, вытирая рот тыльной стороной ладони. Нежное и любящее выражение ее лица сменилось прежней угрюмостью.
      --Убирайся! -- закричала она.-- И больше не подходи ко мне. Я ненавижу тебя. Я ненавижу всех мужчин! Даже Пита Клакстона. Но больше всех я ненавижу тебя!
      Он шагнул к ней, протягивая руки, но, прочитав на ее лице явную неприязнь, уронил их и, повернувшись, вышел из каюты. Дверь позади него захлопнулась. У него было такое чувство, будто хлопнувшая дверь рассекла его на две части, одна из которых осталась запертой в каюте.
      Прошел месяц. "Король эльфов" посетил за это время двадцать планет, где он разгружался, принимал груз, пассажиров и письма. Доктор Марк Голерс загружал себя как можно больше работой и был весьма занят, так как дел хватало во всех портах. Где бы они ни приземлялись, у представителя Саксуэлла всегда находились пациенты, жаждавшие лечения, или возбудители инопланетных болезней, которые, по его мнению, будут интересны для медика.
      Но всегда, когда корабль находился в полете, Голерс наблюдал за капитаном и его дочерью. Теперь он уже и сам видел, что все, о чем ему рассказал Макгоуэн, оказалось правдой. Эверлейка и Дебби никогда нельзя было застать вместе. Они общались друг с другом только по внутренней связи. А отец, как заметил Голерс, был вовсе не таким равнодушным и бесчувственным, каким он показался доктору вначале. В его жизни была одна страсть -- "Король эльфов". Ничто другое, кроме чувства власти над кораблем, не могло разогнуть ему спину, вызвать некое подобие улыбки у него на губах и осветить теплом его глаза. Он беспрестанно рыскал по судну, заглядывая в каждый его уголок. Он проверял буквально все: ему надо было убедиться не только в наилучшем рабочем состоянии приборов и механизмов, но и в том, что повсюду царят чистота и порядок. Он следил за тем, как прокладывают курс и ведут корабль, а когда "Король эльфов" оказывался на стоянке, то казалось, что капитан с нетерпением ждет выхода в глубокий космос. Если так, то ему, видимо, частенько приходилось умирать со скуки, так как судно гораздо чаще находилось в доке, нежели в полете. Благодаря гиперпространственному переходу расстояние между звездами покрывалось кораблем легко и быстро. Большую часть времени они проводили, находясь на каком-нибудь спутнике.
      Итак, "Король эльфов" прибыл на Мелвилл в точно назначенное время. Космопорт находился в местности с пологими холмами, изобиловавшей озерами с поросшими хвойными деревьями берегами. В Каритаполисе, столице Ремохии, проживало около тридцати тысяч человек; большинство жителей обитало в ящикообразных деревянных домах, выкрашенных в белый цвет, под красными крышами из кровельной дранки. Город был выстроен вокруг морской пристани, позади него виднелась большое пресноводное озеро, окаймленное лесами. Голерс стоял в распахнутом люке "Короля эльфов". Глядя на мирное голубое мерцание озера, он вдруг вспомнил, что именно здесь утонул доктор Джинас, в Дебби была выбрана Девой озера. Делать ему сейчас было нечего, и он решил посетить город. Однако прежде он наведался в помещение, занимаемое экипажем, и встретился там с человеком, который, собственно, и был ему нужен,-- с поваром. Голерс с профессиональным видом вытащил блокнот и ручку.
      --Прежде чем я отправлюсь в город,-- произнес он,-- я хочу выяснить некоторые диетические привычки. Ты бы не мог сказать мне, кому, кроме мисс Эверлейк, дают специальный рацион из шоколадных плиток или любых других сладостей?
      Повару не терпелось покинуть корабль.
      --Да, да, капитану Эверлейку. Слушай, док, ты не можешь отложить свое дело до другого раза?
      Голерс засмеялся.
      --Ну конечно,-- сказал он.-- Желаю приятно провести время.
      Он удрал в карман блокнот и вышел. Через несколько минут он уже был на широких асфальтированных улицах Каритаполиса и прокладывал себе дорогу сквозь густую толпу. Здесь собирались все жители Ремохии, кто только мог принять участие в празднике Жертвы. Дома были битком набиты гостями столицы, а окружавшие ее холмы были словно грибами усеяны палатками. Среди всего этого движущегося потока белых платьев и костюмов Голерс, одетый в небесно-голубую рубашку, алые шорты и золотистые сандалии, невольно привлекал к себе взгляды. Он чертыхнулся, недовольный тем, что не сообразил раньше переодеться в одежду той же расцветки. Но предпринимать что-либо было уже поздно.
      Он отправился прямиком к дому доктора Флаккова, которого перехватил как раз на выходе. Голерс задал ему несколько вопросов, откровенно связав их с заболеванием Дебби. Тот покачал головой и сказал, что спешит. Он бы рад обсудить это в какое-нибудь другое время, но только не сейчас. Его религиозный долг вынуждает его поторопиться.
      --Ну, хорошо, пусть вы никогда не слышали о преобладании низкого содержания сахара в крови -- а вы обязательно бы слышали, если бы что-то подобное произошло среди ваших земляков,-- то что вы скажете насчет рыбного запаха изо рта и от тела?
      Доктор Флакков, высокий худощавый мужчина, относился к тому же типу людей с чрезвычайно сдержанной манерой поведения, что и капитан. Выпрямившись во весь рост, он произнес с каменным лицом: "Никогда не слышал о таком!"
      Голерс поблагодарил его и ушел. У него было ощущение, что доктор не сказал бы ему ничего, даже если бы знал. Эти ремохи всегда держались обособленно. Они считали себя избранным народом. Вмешательство в их дела и назойливость встречались ими с негодованием.
      Голерс зашел к Джейсону Краму, представителю Саксуэлла, и задал ему те же вопросы, что и Флаккову. Собрав в морщины черный лоб, Крам ответил, что о подобных явлениях слышать ему не доводилось, но что это почти ни о чем не говорит, так как его общение с ремохами редко когда выходит за рамки чисто деловых отношений. Он пообещал держать уши и глаза открытыми. А что, кстати, под всем этим скрывается? Голерс печально ответил, что и сам хотел бы это знать.
      На обратном пути к "Королю эльфов" он обнаружил, что пробиваться сквозь толчею стало значительно труднее. Безбрежная людская масса, участница живой инсценировки, изображала гонения и мученичество Виктора Ремоха и прошла уже половину Жертвенного пути. Несколько раз он пугался, видя, как эмоции настолько захлестывали мужчин и женщин, что они теряли сознание или падали на землю и бились в припадке. Голерс впервые оказался свидетелем такого сильного и, пришел он к выводу, довольно неприятного проявления религиозного чувства. Увиденное было для него тем неожиданней, что по рассказам других он знал, каково их обычное поведение: сдержанное, серьезное, взвешенное и официальное.
      Наконец он пробился к "Кораблю эльфов", где сразу же поинтересовался местопребыванием капитана и его дочери. Согласно записям автоматического замка-блокиратора, судно никто не покидал. Это удивило Голерса, так как для каждого взрослого ремоха посещение Жертвенного пути считалось обязательным. Что же помешало им участвовать в празднике?
      Он пожал плечами и счел это еще одной гранью все той же тайны. Он зашел в лабораторию и, приготовив бутылки, дождался сумерек. Перед выходом из корабля он постучался в дверь Дебби. Из-за двери доносились еще слышные звуки микрофильма, который она смотрела. Это снова была опера "Пеллеас и Мелисанда". Она уже заканчивалась, так как раздававшийся бас врача советовал Голо оставить смертное ложе Мелисанды.
      _"Она была одинокой, милой, печальной и загадочной, какими в сущности являемся все мы"._
      Он снова постучал. Микрофильм продолжался. Дверь оставалась запертой. После минутного колебания он пошел дальше. И обнаружил у люка сухопарую мрачную фигуру капитана. Несмотря на испуг, вызванный его неожиданным появлением, Голерс сумел поздороваться с ним как ни в чем не бывало. В то же время он не смог сдержать невольного движения, когда покрепче схватился за узел у себя под мышкой. Эверлейк кивнул ему в знак приветствия и впился взглядом в мешок, прикрывавший ящик с бутылками. Голерс, спускаясь по трапу, чувствовал на себе глаза, шарившие по его спине. И лишь когда он, обойдя стороной город, вышел на берег озера, чувство тревоги оставило его.
      Там он взял одну из многочисленных лодчонок, лежащих на песке, без разрешения на то отсутствующего владельца, и стал грести по направлению к большому пляжу. Всего полчаса назад там совершался грандиозный ритуал водного очищения. Он видел его завершение и обратил внимание, что все верующие уходят в город, чтобы принять участие в других мероприятиях. Поскольку сейчас было темно, он полагал, что никто не заметит, чем он занимается. Огни Каритаполиса освещали берег слабо, луна еще не взошла, а других источников света не было. Кроме того, доведись им даже увидеть его, опасаться ему было нечего. Насколько он знал, в его действиях не было ничего противозаконного.
      Когда он очутился на мелководье, где, по его расчетам была самая гуща толпы, принимавшей водное крещение, он перестал грести и принялся раскупоривать бутылки и окунать их в воду. Делая это, он не забывал поглядывать по сторонам. Он не видел ничего, что могло бы насторожить. Вот разве отблеск света на легкой ряби. Видно, какая-то рыба подошла близко к поверхности. Тем не менее он оставил свое занятие и низко наклонился к воде, пристально всматриваясь в темноту. Все было спокойно. Он с облегчением вздохнул и снова принялся за работу.
      В это мгновение раздался сильный удар по борту. Лодка стала накреняться. Голерс привстал, не зная, куда лучше прыгать. Поначалу он не мог понять, что тянет лодку, но после секундного замешательства он заметил два темных предмета, похожих на руки, которые ухватились за борт утлого суденышка. За ними виднелся большой матовый шар неизвестной природы. Не дожидаясь, что последует, Голерс, все еще сжимая закупоренную бутылку, прыгнул в воду спиной назад. В то же мгновение из шара вырвался тонкий луч света. Будь он мечом, он отсек бы Голерсу ноги. Голерс ударился об воду спиной, перевернулся и нырнул под прямым углом от лодки. Проплыв под водой как можно скорее и дальше, он высунул голову наружу, быстро перевел дыхание и поплыл прочь от берега. Его инстинкт требовал повернуть к ближайшему участку суши, но Голерс полагался на голос разума, который говорил ему, что та штука -- что бы это ни было,-- скорее всего, ждет от него именно этого. Он был напуган, но не в такой степени, чтобы впасть в панику. Да он и не думал, что та штука на самом деле сумеет обнаружить его в этой черной воде, если только он не выдаст себя громким всплеском. И все же его не отпускало ощущение, что в любой момент его схватят за пятки и потащат на дно, где после короткой схватки в его легкие хлынет вода.
      На миг он приподнял голову и быстро оглянулся назад. Он ничего не увидел, кроме перевернутой вверх дном лодки, темная масса которой вырисовывалась на фоне городских огней. Он снова нырнул и построил свой маневр; со всхлипом втягивая в себя воздух и дрожа от усталости и страха, Голерс в конце концов втащил себя на берег в месте, удаленном на четверть мили от того, где он в первый раз вошел в воду. Там он долго сидел за деревом. Затем, когда восстановилось дыхание, а сердце умерило свои удары до обычного темпа, он пошел к "Королю эльфов", находившемся в миле от него. К тому времени, когда он добрался до корабля, ласковый и теплый весенний ветерок почти высушил на нем его легкую одежду. Он не стал терять времени на переодевание, а отправился прямо в лабораторию, где принялся изучать содержимое бутылки, которую сунул в карман во время бегства.
      Он считал эту процедуру бесполезной, поскольку даже не знал, чего ищет. А если бы и знал, то сомнительно, что он зачерпнул искомое именно в эту одну бутылку. Но он все равно должен искать ключ к разгадке. На борту корабля, к счастью, имеется необходимое оборудование.