Но, Дэн, неужели вы не улавливаете изменений, которые произошли в воцарившейся здесь духовной атмосфере? Тут, похоже, нет барьеров, разделяющих людей на мужчин и женщин, и они поступают друг с другом так, как им того хочется. У них отсутствует даже чувство ревности. Из слов той брюнетки совершенно ясно, что Поливиносел выбирает себе женщин, и никто не против. Он, вероятно, считал само собой разумеющимся, что я захочу покувыркаться с ним в травке.
      - Ладно, ладно. Но это все равно мерзко. Я понять не могу, почему Дурхам сделал его богом плодородия, если так ненавидел?
      - А что вам известно о Дурхаме? - отпарировала Алиса.
      Я рассказал, что Дурхам был невысоким, лысым толстячком с лицом ирландского лепрекона[Ирландская разновидность "маленького народца". Уродливы, хитры, жадны, питают склонность к пакостным розыгрышам, но к людям довольно доброжелательны. Пойманный лепрекон откупается, указав дорогу к своему горшку с золотом (нередко фальшивым). ], которого жена так заклевала, что стали видны дырки, что у него была душа поэта, неодолимая привычка цитировать древнегреческих и латинских классиков, страсть к каламбурам и нескрываемое желание издать свою книгу эссе "Золотой Век".
      - Как по-вашему, он мстителен? - поинтересовалась она.
      - Нет. Наоборот, на редкость снисходителен и кроток. А что?
      - Так вот, моя сестра Пегги писала мне, что ее парень, Поливиносел, ненавидел Дурхама за то, что ему нужно было пройти его курс, чтобы получить зачет по литературе. Кроме того, всем было ясно, что профессор обожал Пегги. Поэтому Поливиносел старался его вывести из себя при любой возможности. Она упоминала об этом и в последнем перед исчезновением письме. Прочитав в газетах, что Дурхама подозревают в убийстве обоих, я подумала: а не вынашивал ли он свою ненависть уже давно?
      - Только не профессор, - возразил я. - Он мог совершенно выйти из себя, но очень ненадолго.
      - Вот вам и объяснение, - торжествующе заявила Алиса. - Он превратил Поливиносела в ишака, а затем по доброте душевной простил. А почему бы и нет? Пегги-то досталась ему!
      - Тогда почему же он не вернул Поливиноселу человеческий облик?
      - Не знаю. Но, насколько мне известно, в университете тот специализировался по сельскому хозяйству, а по натуре, если верить Пегги, был местным Казановой.
      - Теперь я понимаю, почему вы слушали мою лекцию с таким ехидством, сказал я. - Вы знали об этой парочке куда больше моего. Но это вовсе не извиняет ваших выпадов в адрес моей лысины и вставной челюсти.
      Алиса отвернулась.
      - Не знаю, почему я такое наговорила. Может, потому, что ненавидела вас за то, что вам, штатскому, дали такую власть и доверили столь ответственную миссию.
      - Мне хотелось поинтересоваться, не изменила ли она своего мнения. Но я был уверен, что дело не только в этом, а потому решил не напирать и продолжил свой рассказ о Дурхаме.
      Единственное, о чем я умолчал, было и самым важным. Вначале я хотел разговорить ее.
      - Значит, вам кажется, - подытожила Алиса, - что все здесь случившееся соответствует описанию гипотетического Золотого Века согласно профессору Босвеллу Дурхаму?
      - Да, - ответил я. - Он часто читал нам лекции о том, сколько возможностей упустили древние боги. Он полагал что, присмотрись они повнимательнее к своим смертным подопечным, то быстро разделались бы с болезнями, нищетой, несчастьями и войнами. А еще он утверждал, что древние боги на самом деле были всего лишь людьми, которые каким-то образом приобрели сверхчеловеческие способности и не знали, как ими воспользоваться, ибо были несведущи в философии, этике и других науках. Он, бывало, говорил, что мог бы справиться гораздо лучше, и разражался целой лекцией на тему "Как быть богом и любить свою профессию". Это, естественно, вызывало у нас гомерический смех, так как невозможно было представить себе никого менее божественного, чем Дурхам.
      - Это я знаю, - сказала Алиса. - Из писем сестры. Она говорила, что именно это особенно раздражало Поливиносела. Он не понимал, что профессор просто проецирует на аудиторию мир своей мечты. Он, видно, все хотел придумать место, где бы его жена не изводила. Бедняга!
      - Хорош бедняга! - фыркнул я. - Что он хотел, то и получил, не так ли? Кто другой может похвастаться тем же, да еще в подобном масштабе?.
      - Никто, - призналась Алиса. - Но скажите, что пропагандировал Дурхам в своем "Золотом Веке"?
      - Он утверждал, что вся история человечества свидетельствует о том, что так называемый простой человек, Человек Обыкновенный - это парень, которому больше всего хочется, чтобы его никто не трогал и жизнь его протекала тихо и гладко. Его идеал - жизнь без болезней, уйма еды, развлечений, секса и любви, никаких счетов, подлежащих оплате, ровно столько работы, чтобы не сдохнуть от скуки в избытке развлечений, а главное - чтобы кто-то другой думал и решал за него. Большинство людей мечтают о том, чтобы все заботы о них взяло на себя какое-нибудь божество, а сами бы они занимались чем в голову взбредет.
      - Ну-ну! - воскликнула Алиса. - Да чем он лучше Гитлера или Сталина?!
      - Многим, - возразил я. - Ему удалось устроить рай земной, в чем мы можем удостовериться, оглянувшись вокруг. И он не верил ни в какую-то одну идеологию, ни в применение насилия. Он... - Я запнулся, поняв, что защищаю профессора.
      Алиса хихикнула: - Передумали?
      - Нет! - вскрикнул я. - Совсем нет. Ибо профессор, как и любой диктатор, изменил свои первоначальные взгляды. Он таки прибегнул к насилию. Вспомните Поливиносела.
      - Это не пример. Тот как был ослом, так ослом и остался. И откуда нам знать - может, ему так больше нравится.
      Ответить я не успел. Небо на востоке внезапно озарила ослепительная вспышка. Через пару секунд до нас докатился Грохот взрыва.
      Мы были просто ошеломлены, поскольку уже свыклись с мыслью, что в этой долине подобные химические реакции просто невозможны.
      - Неужели атака началась раньше, чем было запланировано? - прошептала Алиса, вцепившись в мою руку. - Или нам просто забыли о ней сообщить?
      - Не думаю. С чего бы начинать атаку именно здесь? Пойдем посмотрим, в чем дело.
      - Знаете, мне показалось, будто сверкнула молния, только... это была молния наоборот...
      - Вы имеете в виду - негативная? - переспросил я.
      - Вот именно, - кивнула Алиса. - Черная.
      - Мне доводилось видеть ветвистые молнии, вроде деревьев, - пробормотал я. - Но это первое дерево... - Голос мой прервался. - Нет, это уже бред. Сначала доберемся туда, а потом будем судить.
      Мы свернули с проселка на пересекающее его шоссе. Это была государственная автотрасса, проходящая мимо аэропорта и в полутора милях отсюда упиравшаяся в Мелтонвилль. Восточная часть неба снова озарилась вспышкой, и мы поняли, что взрыв произошел гораздо ближе, чем нам поначалу померещилось.
      Мы поспешили вперед, готовые в любую секунду кинуться к лесу в случае угрозы. Пройдя полмили, я внезапно остановился как вкопанный.
      - Что случилось? - шепотом спросила Алиса, налетев на меня.
      - Что-то я не припоминаю здесь ручья, - медленно ответил я. Совершенно точно - раньше его здесь не было. Я тут часто бродил в бойскаутские годы.
      Однако сейчас ручей был. Он тек с востока, со стороны Наспина, и сворачивал на юго-запад, в сторону от реки. Русло перерезало автотрассу, образовывая в дорожном полотне пролом шириной в добрых тридцать футов. Кто-то притащил два длинных древесных ствола, перебросил их через ручей и перекрыл досками, соорудив некое подобие моста.
      Мы пересекли ручей и двинулись было дальше по шоссе, но еще один взрыв слева подсказал нам, что мы свернули с пути.
      Этот взрыв прогремел совсем рядом, на дальнем краю обширного луга, где, как мне помнилось, находилась автостоянка. , Алиса принюхалась.
      - Пахнет горелой зеленью.
      - Точно. - Я указал на дальний берег ручья, хорошо освещенный луной. Посмотрите.
      Берег и дно ручья устилали полуобгорелые, изломанные стебли и ветви каких-то растений размером с добрую сосну, разбросанные в радиусе футов двадцати.
      Что это означает? Оставалось подойти поближе и посмотреть. Поэтому когда мы внезапно достигли конца русла, окруженного толпой человек эдак в сто, то усердно заработали локтями, чтобы выяснить, что же такое там происходит.
      Мы этого так и не выяснили.
      - Он опять переборщил с Хмелем! - истошно завопила вдруг какая-то женщина.
      - Спасайся кто может! - взревел мужчина.
      И ночь мгновенно взорвалась дикими воплями. В темноте замелькали обнаженные тела. Крича и толкаясь, люди рассыпались в стороны. Однако, несмотря на безумную спешку, все весело смеялись, словно предвкушая хорошую потеху, - странная смесь паники и пренебрежения к опасности.
      Я схватил Алису за руку и потащил за ними.
      - Что стряслось? - крикнул я поравнявшемуся с нами мужчине.
      Тот представлял собой невероятное зрелище. Это был первый увиденный мной в Зоне человек, на котором была одежда.
      Голову его покрывала красная феска с кисточкой, туловище опоясывал светло-зеленый широкий пояс, за который была заткнута кривая сабля под таким непривычным углом, что скорее напоминала румпель. Иллюзия усугублялась скоростью, с которой он мчался.
      Услыхав мой возглас, мужчина окинул нас диким взором, вполне соответствовавшим нелепости наряда, и что-то гаркнул.
      - А?
      Он снова что-то выкрикнул и помчался дальше.
      - Что он сказал? - хрипло поинтересовался я у Алисы. - Готов поклясться, что он проорал: "Горацио Хорнблоуэр".
      - Больше похоже на "хорасифенкорнблёс", - ответила она, и тут мы выяснили, отчего толпа бросилась бежать.
      Позади нас рыкнул лев размером с гору, взрывная волна швырнула нас наземь, прокатилась волна горячего воздуха, и затем на нас посыпался град камней и комьев грязи. Я взвыл от боли, когда булыжник ударил меня по ноге. На минуту мне показалось, что лодыжка переломана.
      На шее моей висела Алиса, монотонно причитая: - Спасите меня! Спасите...
      Я бы с удовольствием, но вот кто будет спасать меня?
      Столь же внезапно каменный град прекратился, а с ним стихли и вопли. Еще некоторое время стояла тишина, прерываемая изредка вздохами облегчения. Затем послышался хохот, восторженные возгласы, и вокруг нас опять замелькали белые в лунном свете обнаженные тела, восставшие из густой травы, словно призраки. Эти ничем не сдерживаемые люди не могли долго испытывать страх. Они уже весело подтрунивали друг над другом по поводу бегства и начинали стягиваться к эпицентру взрыва.
      Я остановил одну женщину, полногрудую красотку лет двадцати пяти - я потом обратил внимание, что все женщины, употребляющие Хмель, были красивы, превосходно сложены и молодо выглядели, - и спросил:
      - Что случилось?
      - Да этот придурок-болтолог налил в яму слишком много Хмеля, - с улыбкой объяснила она. - Это же и бревну ясно, что случится. Но он нас не слушал, а его приятели - слава Махруду! - такие же словоблуды, как он сам.
      Произнеся имя бога, она сделала тот самый знак. Как бы легкомысленны и непочтительны ни были эти люди во всех других отношениях, выразить свое уважение Махруду они не забывали никогда.
      - Кто? А? - бестолково переспросил я, совсем сбитый с толку ее словами.
      - И-а, - пропела женщина, и я похолодел от мысли, что она имеет в виду Поливиносела.
      Но она просто передразнила мой нелепый вопрос.
      - Болтологи, конечно, лысик. - И, окинув меня с ног до головы внимательным взглядом, добавила: - Если бы не это, я бы подумала, что ты еще не отведал Хмеля.
      Я не понял, что она подразумевала под "этим", и посмотрел вверх, куда она небрежно махнула рукой, но не увидел ничего, кроме чистого неба и огромной кривой луны.
      Я не хотел продолжать расспросы, чтобы не выглядеть новичком. Оставив в покое женщину, я последовал за толпой.
      Алиса двинулась за мной. Люди направлялись к месту, где обрывался ручей и зияла теперь воронка. Одного взгляда на нее мне хватило, чтобы понять, откуда столь неожиданно появилось сухое русло - кто-то вырыл его серией чудовищных взрывов.
      Мимо нас протолкался какой-то мужчина. Он решительно шагал вперед, сильно наклонившись и заложив одну руку за спину. Другой рукой мужчина держался за волосатую грудь.
      Голову его украшала нахлобученная набекрень шляпа с высоким гребнем, из тех, что можно увидеть во время парада на студентах-активистах. Пояс вокруг талии поддерживал шпагу в ножнах. Довершали наряд остроносые ковбойские ботинки на высоких каблуках. Больше на незнакомце не было ничего.
      Мужчина сердито хмурился. В руке, заложенной за спину, он держал большую карту.
      - Э... адмирал! - окликнул я его.
      Мужчина продолжал двигаться, не обращая на меня никакого внимания.
      - Генерал!
      Он даже не обернулся.
      - Босс! Шеф! Эй, ты!!!
      - Мигнучи пухлики? - неожиданно осведомился он.
      - Ы??!
      - Закройте рот, пока челюсть не потеряли, - посоветовала Алиса. Пошли.
      Мы добрались до края глубокой ямы, прежде чем вновь собралась толпа. Воронка имела в поперечнике около тридцати футов; склоны ее были довольно круты, а глубина составляла футов двадцать. Точно посредине выемки возвышалось огромное, почерневшее, обгоревшее растение. Куда там Джеку с его бобовым стебельком! То был стебель кукурузы с листьями, початками и всем прочим, высотой самое меньшее футов пятьдесят. Стебель угрожающе накренился, и, казалось, достаточно тронуть его пальцем, чтобы он, объятый пламенем, рухнул на землю - прямо на нас, ибо стебель был наклонен в нашу сторону. Корни гигантской кукурузы были полуобнажены, как канализационные трубы в развалинах дома.
      Вокруг были навалены груды комьев грязи, что дополняло картину настоящего кратера - будто огромный метеорит вспахал землю.
      С первого взгляда можно было так и подумать. Но, присмотревшись к форме воронки, я понял, что этот метеорит должен был пробивать почву снизу.
      Но строить из увиденного далеко идущие выводы у меня не оказалось времени - великанский стебель начал наконец медленно валиться, и я вместе с толпой оказался слишком занят бегством. После того как стебель с грохотом рухнул, а большая группа причудливо полуодетых людей подцепила его к упряжке из десяти битюгов и оттащила в сторону, мы с Алисой вернулись к кратеру. На сей раз я спустился в воронку. Почва под ногами была сухой и жесткой. Что-то всосало в себя всю влагу, причем удивительно быстро, так как на окружающем кратер лугу земля была мокрой от недавнего ливня.
      Несмотря на то что в воронке было жарко, болтологи дружно посыпались вниз и принялись энергично долбить кирками и лопатами ее западную стенку. Их предводитель, мужчина в адмиральской шляпе, стоял в центре и, держа обеими руками карту, хмуро смотрел на нее. Время от времени он подзывал кого-нибудь из своих приспешников повелительным жестом, тыкал пальцем в карту, а затем указывал место, где тому следовало орудовать лопатой.
      - Древлени хриплиш скрягланцы, - командовал он.
      - Натипак ном, иу, иу! - скандировал подчиненный.
      Однако земляные работы, видимо, не принесли результата.
      Люди, стоящие у края воронки, - точно толпа городских зевак, наблюдающих за работой экскаватора, - шикали, улюлюкали и подавали болтологам бесполезные советы. По рукам ходили бутылки с Хмелем. Аборигены развлекались вовсю, хотя мне показалось, что многие полезные советы были весьма дурного вкуса.
      Внезапно недо-Наполеон захрипел от ярости и вскинул руки вверх, так что карта затрепыхалась в воздухе.
      - Шимшрить прокатых жижутов! - взвыл он.
      - Рерюф нйем, льовя! - заорали его люди.
      - Фиграначить червлятых фрегамбалов!
      В результате перестали копать все, кроме одного болтолога, облаченного в пробковый шлем и две дюжины наручников. Он кинул какое-то семя в почти что горизонтальный шурф глубиной футов шесть, забросал его землей, утоптал, протянул сквозь набросанную почву тонкий провод. Другой мужчина, в прусской каске времен первой мировой войны с шишаком и в разбитых шутовских очках, выдернул провод и плеснул туда Хмеля из огромной вазы. Почва жадно впитывала влагу.
      Стояла полная тишина. Болтологи и зеваки внимательно следили за ходом церемонии.
      - Он опять льет слишком много! Держите придурка! - завопила вдруг какая-то женщина с самого края воронки.
      - Удрошлючь иметую особось, - укоряюще произнес "Наполеон", бросив в ее сторону свирепый взгляд.
      В то же самое мгновение земля затряслась, почва вздыбилась, задрожала что-то должно было взорваться. И взорваться очень громко!
      - Уносим ноги! На этот раз он дорвался!
      Я не знал, кто и до чего именно дорвался, но было не время задавать вопросы.
      Мы кинулись по кочкам и пригоркам через луг. На полпути к шоссе я преодолел заразную панику в достаточной мере, чтобы обернуться. И увидел это.
      Слышали, что взрывы, дескать, расцветают? В ту ночь я впервые в жизни увидел обратное явление - как взрывается гигантский подсолнух, рост которого фантастически ускорила и усилила сверхдоза невероятного стимулятора - Хмеля. В течение доли секунды он достиг размеров секвойи. Его стебель и бутон вспороли землю, торопясь вырваться наружу. Взлетая в небо, он вспыхнул, отдавая чудовищную энергию роста.
      А затем, лишившись поддержки, ибо земля у корневища была разбросана в стороны, стал опрокидываться. Охваченная пламенем башня рушилась, готовая все сокрушить при падении.
      Схватив Алису за руку, я бросился в сторону. Нам едва удалось увернуться. Мне уже показалось, что пылающий столб раздавит нас, как тяжелый каблук - букашек.
      Ствол грянулся оземь. Грохнуло. Воздушная волна бросила нас на колени, оглушенных, неспособных пошевелиться - или так нам показалось. В следующее мгновение, избавившись от паралича, мы вскочили на ноги. Наши голые зады бугрились волдырями.
      - О Боже, Дэн, как больно! - визжала Алиса.
      Я это и так знал - мое седалище пострадало не меньше.
      Я уже подумал, что на этом наша экспедиция и закончится, так как нам требовалась срочная медицинская помощь, за которой придется возвращаться в штаб. Эти первобытные люди явно позабыли все методы современной медицины.
      Так оно и было. Но туземцы забыли медицину, поскольку не нуждались в ней. Привлеченные нашим жалким состоянием, двое мужчин, прежде чем я успел возразить, выплеснули на наши спины содержимое двух ведер.
      Я взвыл от ужаса, но бежать было некуда - только через пламя. Лучше уж Хмель. Кроме того, в рот или на лицо не попало ни капли этой гадости.
      Я уже собрался выразить свое возмущение этакими шуточками над больными людьми, да так и застыл, сообразив, что не ощущаю боли.
      Что творилось со мной, я видеть не мог и посмотрел на спину прекратившей хныкать Алисы. Под влажной пленкой отвара волдыри на ее спине полопались, а под ними розовела новенькая, здоровая кожа.
      От радости Алиса настолько потеряла самообладание, что, позабыв о нашей вражде, разрыдалась у меня на груди.
      - О, Дэн, Дэн, разве это не замечательно!
      Мне вовсе не хотелось восхвалять дьявольское зелье. Как и любой наркотик, оно дает положительный эффект только при правильном употреблении, а при злоупотреблении может оказаться чудовищным злом.
      - Пошли, нам надо вернуться, - сказал я и, взяв ее за руку, повел к новому кратеру.
      Меня не покидало навязчивое желание разрешить загадку болтологов. Я уже подумывал о славе первооткрывателя нового способа ведения войны - сбрасывать с воздушных шаров бомбы, начиненные Хмелем и семенами. А орудия, стволы которых заряжаются семенами и Хмелем! Вот только как их потом прочищать? Придется прикрепить лесника к каждому артиллерийскому расчету. Разумеется, можно применить реактивные снаряды. Только нужно подумать, не станет ли гигантский стебель кукурузы или, скажем, маргаритки тормозить полет за счет сопротивления воздуха? То ли ботаников надо переучивать в аэродинамиков, то ли наоборот, и...
      Я плюнул на эту идею. Высокое штабное начальство мне ни за что не поверит.
      Болтологи работали быстро и дружно, со всем пылом, который добавлял им выпитый Хмель. В течение четверти часа они погасили огонь, отволокли в сторону еще дымящийся ствол и тут же принялись выравнивать склоны и дно котлована.
      Я следил за ними. Похоже, что они выполняли распоряжения мужчины в адмиральской шляпе, и постоянно советовались то с ним, то друг с другом. Но ни один из них не понимал другого.
      Вся информация передавалась выражением лица и жестами.
      Однако ни один из них не признался бы в этом другим.
      Что ж, подумал я, ничего нового под солнцем, разве что обычно такое творится в меньших масштабах. Но что - или кто - этому виной?
      Снова, на сей раз устало, я спросил одного из зевак, что же тут творится. Обитатели долины, казалось, не были способны говорить серьезно, но всегда есть шанс наткнуться на исключение.
      - Я тебе отвечу, незнакомец. Эти люди - живое свидетельство тому, что не стоит злоупотреблять религией в корыстных целях.
      Он отпил из фляги, висящей на цепочке на его шее, и предложил мне глотнуть. Моему отказу туземец удивился, но не обиделся.
      - Они были здешними начальниками перед тем, как Махруд явил себя Истинно Быком. Ну, ты понимаешь - проповедники, крупные и мелкие дельцы, редакторы газет, шулера, адвокаты, банкиры, профсоюзные деятели, врачи, книжные обозреватели, университетские профессора... То есть те, кто вроде бы знает, как исцелять недуги - социальные, экономические, финансовые, административные, телесные, духовные и так далее, - и ныне и присно и до упора. Одним им известно Истинное Слово, ясно? То самое Слово, которое везде наводит порядок, уловил? Да вот только когда Хмель полился свободно, всякий, кто испробовал из Священной бутылки, уже не обращал внимания на этих столпов общества. Они барахтались долго. Затем, сообразив, что рано или поздно их все равно захлестнет потоп, они порешили, что, пожалуй, будет лучше плыть по течению. Ведь раз все так делают, значит, так оно и надо. Так вот, похлебав Хмеля в той мере, чтобы набраться смелости, но недостаточно, чтобы превратиться в обычных веселых, но махрудобоязненных наспинцев, они провозгласили себя пророками новой веры. И с тех пор, согласно их проповедям, никто, кроме них, не был достоин руководить поклонением Великому Быку. Разумеется, Шид-предсказатель погоды, Поливиносел и Аллегория на них наплевали, а посему были объявлены ложными божествами. Смех один, не правда ли? Но так оно и было на самом деле.
      И до тех пор, пока Махруд - да будет его народ пьян во веки веков! - не взъярился. Устами Шида он объявил, что эти столпы общества пророки-самозванцы, фальшивки. А в качестве наказания оделил их подарком, как до того Дюжину Дристучих Деток.
      И сказал он им примерно следующее: "Вы говорили людям, что вы, и только вы обладаете по воле Истинно Быка Верным Словом. Ну что ж, пусть так и будет. Только этого Слова никто, кроме вас, не сможет понять. А теперь бздынь!" Но, увидав, как эти бедняги толпятся вокруг, пытаясь объясниться друг с другом и с людьми, как злобствуют, точно с перепою, или тоскуют, как с гнуснейшего похмелья, Махруд пожалел их. И сказал еще вот что: "Слушайте, я даю вам шанс. Я спрятал ключ от всех ваших неурядиц где-то здесь, в этой долине. Ищите. Если найдете - исцелены будете. И все станут вас понимать, понятно?" Он дал им карту - одну на всех, заметь, - но этот полуодетый "Наполеон" тут же заграбастал ее и с тех пор так и хранит, пользуясь тем, что из всей банды его понять всего сложнее. С той самой поры он и руководит поисками ключа, который прекратит их словесный понос.
      - Так они поэтому все взрывают и перекапывают? - спросил я изумленно.
      - Да. Следуя карте, - смеясь, ответил мой собеседник.
      Я поблагодарил его, зашел типу в треуголке за спину и заглянул через плечо. Карту испещряли длинные извилистые линии, от которых ответвлялись более короткие. Этим линиям он, видно, и следовал в своем руслотворчестве.
      - Симнаглен бандарни? - обернулся он ко мне.
      - Сам такой, - выдавил я и отошел.
      - Это схема нервной системы человека, - прохрипел я Алисе. - Он сейчас идет по одной из ветвей блуждающего нерва.
      - Блуждающего нерва? - пробормотала она. - В его блужданиях? Интересно, что бы это могло означать?
      - Кажется, здесь мы имеем возможность понаблюдать муки рождения новой мифологии, - пояснил я, когда мы выбирались из котлована. - Прототип одного из здешних полубогов - герой популярного комикса. Другой воплощен в обличье, являющемся производным от его фамилии, - хотя оно вполне соответствует его похотливому и упрямому характеру. А главное божество, как мы видим, основало свой культ и одно из титулований на собственном мирском прозвище. Все это заставляет меня задуматься, на каком фундаменте строился пантеон древних и их мифы. Неужели все они первоначально были основаны на таких нелепых и невероятных чертах?
      - Даниэль Темпер! - отрезала Алиса. - По вашим словам можно подумать, что вы верите в языческих богов и в то, что этот Махруд на самом деле является богом!
      - Раньше я и сам бы весело посмеялся над этакой теорией, - ответил я. Только вот как вы. объясните все, что мы здесь увидели?
      Дальше мы ползли в молчании. Наверху я обернулся, чтобы еще разок взглянуть на болтологов - предметный урок, преподанный Махрудом. Они копали столь же энергично, как и раньше, не обращая внимания на препохабные замечания зевак. Самое смешное, подумал я, что люди так и не уяснили, что болтологи являются более чем просто сектой придурков, - они символ того, чем должны сделаться праздные зрители, чтобы выйти за пределы своего нынешнего беззаботного и счастливого, но лишенного всяческой перспективы положения.
      Ясно, как уши на голове осло-бога, судьба этих яростно копающих наследников Вавилона напоминала всем и каждому: "Ищите потерянный ключ в самих себе".
      Этот совет, вероятно, первым изрек первый философ среди пещерных людей.
      Я заметил блеск чего-то металлического, почти полностью погребенного под грязью склона, и, вернувшись, подобрал предмет. Это была серебряная отвертка с длинной рукояткой.
      Если бы я не знал своего старого профессора, ни за что бы не догадался, к чему тут отвертка. На лекциях он буквально бомбардировал нас своими эксцентричными объяснениями.
      Я сразу понял, что держу в руках еще одну из его серьезных шуток предмет, коему суждено занять надлежащее место в списке мифов, возникающих в этой Олимпийской долине.
      Есть легенды о ящике Пандоры, кувшине Филемона и Бавкиды, голове Медузы, подаренном глазе Одина. А чем хуже Серебряная отвертка?
      Алисе пришлось все растолковывать.
      - Помните анекдот о мальчике с золотым винтом в пупке? Как он всю жизнь мучился, пытаясь догадаться, для чего этот винт? Как стыдился, что отличается от всех людей, как прятал его от чужих взглядов? Если помните, в конце концов он нашел психиатра, который посоветовал ему вернуться домой и позвать во сне волшебную фею? И фея Титания соскользнула по лунному лучу и подарила ему серебряную отвертку. Вывинтив золотой винт, он почувствовал себя на вершине блаженства, став нормальным человеком, получив возможность жениться, не опасаясь, что невеста станет над ним смеяться. И, позабыв свои тщетные попытки разгадать смысл золотого винта, очень счастливый, он поднялся со стула, чтобы взять сигарету... и у него отвалилась задница.
      - Вы это не всерьез, - прошептала она.
      - Еще как всерьез! Откуда нам знать, не происходят ли легенды о золотых яблоках Гесперид или золотом руне от шуток, лишь впоследствии приобретя символическое значение?
      На этот вопрос Алиса ответить не могла. Да и никто не мог.
      - А вы не собираетесь отдать отвертку болтологам? - спросила она. Тогда не пришлось бы столько взрывать и копать? Они смогли бы утихомириться и прекратить нести ерунду.
      - Полагаю, они сотни раз натыкались на нее и отшвыривали в сторону, отказываясь распознать ее значение.
      - Да, но что она все-таки означает?
      - Это еще один ключ, - нетерпеливо проговорил я, - к тому, что им следовало бы заглянуть в себя, задуматься о причине своего наказания и о том уроке, который из него следует извлечь.
      Мы пошли дальше. Эта история изрядно подпортила мне настроение. У меня было ощущение, что я все глубже и глубже погружаюсь во тьму, созданную существом, которое посмеивается надо мной, оставаясь в глубокой тени. Случайными ли были встреча с Аллегорией и его туманно-зловещие советы?
      Но времени размышлять над этим не оставалось. Мы вышли на проселок, выводивший к государственной больнице. За ней виднелись белые надгробия на кладбище за высоким проволочным забором. Наверное, я простоял там дольше, чем мне показалось, потому что Алиса тронула меня за руку: - В чем дело?
      - За этим забором - больничное кладбище. Мелтонвилльское городское кладбище - по другую сторону дороги. Отец мой похоронен в земле штата, мать лежит на городском кладбище. Они и в смерти разлучены так же, как в жизни.
      - Дэн, - мягкр произнесла Алиса, - нам стоило бы поспать пару часов, прежде чем двигаться дальше. Мы прошли уж немало. Почему бы не навестить могилы ваших родителей, а затем там заночевать? Вы не против?
      - Ничуть. Спасибо, что подумали об этом, Алиса, - с трудом выдавил я. Вы замечательный человек.
      - Ничуть. Этого требует элементарная вежливость.
      И надо же ей было ляпнуть такое именно тогда, когда мое отношение к ней стало чуть теплее!
      Мы двинулись дальше. Навстречу нам брел крупный рыжеволосый мужчина. На Алису он пялился, не отводя глаз, так что я ожидал тех же неприятностей, что и при встрече с Поливиноселом. Однако, заметив меня, мужчина остановился, ухмыльнулся и разразился громким хохотом. Хмелем от него разило за милю: Что это с ним? - спросил я.
      - Не знаю,-ответила Алиса.-Хотя постойте... конечно! Поливиносел и все остальные, должно быть, сразу же признавали в вас чужака!
      - Почему?
      - Да из-за вашей лысины! Видели вы здесь хоть одного лысого? Нет! Вот почему этот парень заливается!
      - Если так, то я меченый! Полйвиноселу остается только велеть своим почитателям искать лысого.