Перелистывая страницу, Бертон поднял голову и взглянул на экран. На него смотрело раскрасневшееся и разъяренное лицо Мак-Кланахана. Затычки в ушах не пропускали звук, но Бертон читал слова по губам. Наставник вновь срывал на нем злость, ругая, оскорбляя и предрекая адские муки. Он снова кричал, что маленького Ричарда унесут с собой черти и что для него уже готова раскаленная сковорода, на которой жарят маленьких своевольных негодяев.
Бертон не видел своих губ, но явно кричал в ответ: «Тогда там и встретимся!» Малыш, очевидно, хотел уйти, но наставник поймал его за руку и отстегал розгой. И Бертон знал, что он не плакал и не просил прощения, а упрямо сжимал губы, чтобы Мак-Кланахан не получил удовольствия от его обиды и унижения. Наставник сердился все больше и больше, и его удары становились больнее. Но он не мог отхлестать мальчишку так, как ему бы того хотелось. Отец Ричарда одобрял применение розг, считая что они прививают детям послушание и любовь к наукам. Однако он не потерпел бы избиения сына.
Бертон снова опустил голову и, превратив свое внимание в острый меч, начал нанизывать на него этрусские слова и правила грамматики. Прочитав две страницы, он зажмурился и попытался представить их в уме. Они возникли перед ним, как на экране. Бертон открыл глаза, проверил точность своей памяти и удовлетворенно улыбнулся. Он по-прежнему впитывал в себя слова, как губка.
Конечно, изучение языков во многом зависело от способности запоминать, но для живой речи требовался этруск. Бертон подумывал воскресить одного для практики. А что он делал бы с ним потом? Поймав себя на этом проклятом «что потом?», Бертон усмехнулся и покачал головой.
И тут его осенило. Он мог изучать этрусский язык по таким же фильмам, какой теперь показывали ему. Почему бы не прокрутить воспоминания мертвых людей? И зачем ему живой этруск, когда можно обойтись и мертвым?
Произнеся кодовое слово, он велел компьютеру сформировать на стене экран. На его вопрос, можно ли просматривать чужие воспоминания, машина ответила, что их действительно можно извлекать и показывать в виде фильма. Однако некоторые записи не подлежали воспроизведению из-за команд запрета, введенных ранее.
Бертон взглянул на часы. По его расчетам андроидам уже полагалось закончить работу.
К тому времени на экране воспоминаний появился Неаполь, где их семья отдыхала после долгого путешествия по южной Европе. Ричарда снова колотил наставник, но на этот раз Дюпре -дипломированный выпускник Оксфорда.
По словам Фрайгейта, их жизни прокручивались, как фильмы. Но прежде чем показать основные кадры, сначала демонстрировали анонс из отрывков.
Наблюдая за жизнью в Неаполе, Бертон вспомнил, что в тот период он часто занимался онанизмом в компании с соседскими мальчишками. Подумав о том, что эти сцены могут увидеть его друзья, он покраснел и вспотел от смущения.
А что же им делать с бесчисленными посещениями отхожих мест или с невыносимо откровенными сексуальными сценами? Он еще раз похвалил себя за идею окрасить то помещение, где они будут встречаться друг с другом. Бертон знал, что делал, когда решил покрыть краской стены своей квартиры. И догадывался, что остальные поступят так же – если, конечно, они имели мозги.
Он вернулся в зал и осмотрел помещение. Все экраны находились под толстым слоем краски. Андроиды только что-то закончили работу в спальне и перешли в коридор. Англичанин понимал, что ему не раз захочется взглянуть на свое прошлое. Он велел протеиновым роботам оставить несколько комнат неокрашенными. Теперь Бертон сам мог выбирать время для просмотра своих воспоминаний.
А может быть, и нет. Он выругался и щелкнул пальцами. Подойдя к консоли дополнительного компьютера и включив дисплей, Бертон взглянул на экран и улыбнулся. Там не было ненавистных картин. Очевидно, для демонстрации воспоминаний компьютер мог использовать только стены.
Аутрэм доложил, что покраска закончена. Бертон приказал андроидам разобрать лестницы и отнести в конвертер полные и пустые баллончики. Дезинтегрировав их, он велел Корселлису и Аутрэму войти в камеру преобразователя. Как только дверь за ними закрылась, энергия полыхнула огнем, и от роботов не осталось даже щепотки золы.
На миг ему показалось, что в глазах андроидов промелькнула мольба. Но они не имели разума и инстинкта самосохранения.
Стены, пол и потолок зала выглядели отталкивающе белыми. Бертон решил разрисовать их незатейливым орнаментом, но в это время раздался сигнал вызова. Подойдя к дисплею вспомогательного компьютера, он увидел на экране лицо Фрайгейта.
– Я осмотрел маленькие миры на верхнем этаже башни,– сказал американец.– Интересно, что компьютер не показывает там прошлого. Возможно, этики обезопасили свои заповедные места какими-то программами, которые не удалось переделать даже Снарку. Но у меня есть другая причина, по которой мы должны встретиться около этих комнат. Они очаровали меня иллюзией свободы. Во всяком случае мне там гораздо лучше, чем в своей квартире, и я хочу предложить нашей группе перебраться туда. Пусть каждый выберет себе мир на свой вкус. Мы можем менять там все что угодно. Лично я уже знаю, какой будет моя крохотная вселенная. А то центральное помещение между комнатами мы могли бы использовать для общих встреч и торжественных церемоний.
Тем же вечером они встретились на центральной площадке «преднебесного» уровня, чтобы обсудить предложение Фрайгейта.
– Вы можете посмотреть эти места сами,– говорил американец. – Они просто сказочны.
Он напомнил им, что сечение башни делилось на тридцатиградусные сегменты. Острые усеченные концы двенадцати частей, соединяясь вместе, образовывали круглую центральную площадку.
– С высоты птичьего полета этот уровень выглядел бы как зодиакальная карта. Она тоже разделена на двенадцать частей или двенадцать домов: Водолей, Овен, Телец, Близнецы и так далее. Если вы не против, мы могли бы выбирать себе комнаты по этому принципу, то есть по датам наших рождений.
– А зачем? – спросил де Марбо.
– Я только предлагаю способ выбора. Используя зодиакальный метод, мы могли бы избежать лишних споров. Хотя на мой взгляд, все эти комнаты одинаковы, и причин для разногласий, в принципе, не существует. Но решать, конечно, вам.
Все сказали, что им по душе такой выбор сегментов.
– А я не знал, что ты веришь в такую чепуху,– произнес Терпин, похлопав Фрайгейта по плечу.– Все эти астрологические карты – просто забава для климактерических дам.
– Я не верю в астрологию. Однако кое-что знаю о ней. Взять хотя бы Ли По. Согласно западному календарю, он родился 19 апреля 701 года. То есть он – Овен и принадлежит первому дому, принципом которого является энергия. Мы все знаем Ли По, и он действительно очень энергичен.
– Это еще мягко сказано! – самодовольно отозвался китаец.
– Кроме того, первый дом является домом исследователей и путешественников, что вполне соответствует склонностям нашего друга. Твои положительные качества описываются тремя словами: свободой, оригинальностью и динамикой.
– Верно! Мне надо побольше узнать об этой западной астрологии.
– Твоими отрицательными качествами являются безрассудство, самонадеянность и лживость,– с улыбкой продолжал Фрайгейт.
– Что ты сказал? Ты назвал меня лживым? Возможно, я и бываю безрассудным – хотя в мои времена это называли храбростью. Но как ты мог обвинить меня в самонадеянности и лжи?
– Не обижайся, Ли. Я только повторяю то, что астрология говорит о твоем знаке. Человек способен преодолевать свои недостатки. И, очевидно, ты победил все плохое, чем наделила тебя судьба.
– Питер имеет в виду, что отрицательные качества могут превращаться в положительные,– добавил Бертон.
– Тебе подходит дом Овна? – спросил Фрайгейт.
– Конечно! Он же первый!
Американец повернулся к Алисе:
– Ты родилась 4 мая 1852 года. Ты Телец, и твоим домом управляет Венера. Можно сказать, что ты очень эмоциональна.
– Подумать только! – произнес Бертон, и Алиса метнула в него сердитый взгляд.
– Тельцы – это смиренные строители. Твои положительные качества – преданность, зависимость и терпеливость. Ты ведешь непрерывную борьбу со своими желаниями, жадностью и гордостью.
– Что-то я этого за собой не замечала,– тихо сказала Алиса.
– Тебе подходит второй дом?
– Да, конечно.
Фрайгейт приблизился к Томасу Терпину, который, покуривая папироску, время от времени прикладывался к бутылке бурбона.
– Твой выход на сцену жизни пришелся на 21 мая 1873 года. Попав в дом Близнецов, которым управляет Меркурий, ты обрел такие черты, как гениальность, пластичность и способность к творчеству. Люди искали твоего общения и протекции…
– Продолжай, парень. Ты мне нравишься!
– Но твоими отрицательным качествами являются… хм-м… двуличие, поверхностность и непостоянство.
– Это наглая ложь, приятель! Я никогда не был двуличным! Где ты набрался такой чепухи?
– Никто тебя ни в чем не обвиняет,– ответил Фрайгейт.-Если у тебя нет отрицательных качеств, значит, ты их просто преодолел.
– Так вот запомни! Я не двуличный! А если тебе не нравится моя осмотрительность и обходительность, мы можем общаться с тобой и по-другому. Возможно, у тебя сейчас плохое настроение, но зачем же портить его остальным? Это, парень, добром не кончается.
– Ты согласен занять третью комнату?
– Она ничем не хуже других, а возможно, даже и лучше.
– Среди нас нет рожденных под знаком Рака,– сказал Фрайгейт.– Поэтому четвертое помещение останется пустым. Пятый дом – Лев, которым управляет Солнце. Его представители отличаются жизнестойкостью и драматизмом. Это я о тебе, Марселин. Ты родился 18 августа 1782 года?
– Да,– ответил де Марбо.
– Львы царственны…
– Верно!
– …привлекательны…
– Совершенно верно!
– …и очень внушительны.
– Трижды верно!
– Однако их плохими качествами являются напыщенность, деспотичность и тщеславие.
Француз покраснел и нахмурился. Остальные громко захохотали.
– Вот он и тебя уложил на лопатки!– давясь от смеха, сказал Терпин.
– Так ты принимаешь пятый дом или нет?– спросил барона Фрайгейт.
– Учитывая, что мы просто развлекаемся с астрологией, я беру эту комнату. Но прошу не путать мои задатки лидера с деспотизмом! Да, у меня действительно есть чем похвастать, но разве вы слышали от меня похвальбу? Я не тщеславен и никогда, слышите, никогда не был напыщенным человеком!
– Никто и не собирается это оспаривать,-двусмысленно ответил Фрайгейт.– Давайте перейдем к шестому дому – дому Девы, который управляется Меркурием. Представители этого знака склонны к анализу событий и ведут общественную жизнь. Ты, Афра, родилась 22 сентября 1640 года и, как все Девы, наделена практичностью и благоразумием.
– Никогда такой не была и не буду,– сказала Афра.
– Но помимо всего прочего Дева излишне критична, чопорна и часто страдает ипохондрией.
Бен язвительно рассмеялась:
– Это я-то чопорная? С моей репутацией и непристойными драмами?
– Тебе подходит шестой дом?
– А почему бы и нет?
– О чем ты говоришь? – возмущенно вскричал де Марбо.– О каком доме может идти речь? Я думал, мы будем жить вместе! Неужели я чем-то обидел тебя, моя маленькая капусточка? Неужели моя любовь больше ничего не значит? Если ты заведешь собственный дом, мы… черт возьми… больше не будем делить одно ложе под одной крышей. Подумай об этом! Неужели я тебе надоел?
Она похлопала его по руке.
– Успокойся, мой боевой петушок. Я по-прежнему тебя люблю. Но… Мы всегда вместе, никогда не расстаемся, и наша близость становится слишком уж докучливой. Кроме того, мне хочется иметь свой собственный мир. Представляешь, мы построим два дома и будем ходить друг к другу в гости. Одну ночь ты проводишь в моем мире, другую – я в твоем. Ты будешь захватывать мою империю и увозить меня в плен. Или я, как венценосная королева, буду приглашать тебя к себе с дружеским визитом для обсуждения некоторых интимных дел.
– Даже не знаю, что сказать,– ответил барон.
Афра пожала плечами:
– Если нам это не понравится, мы снова будем жить вместе, как и прежде. Неужели ты боишься, Марселин?
– Я? Боюсь? Как ты могла подумать такое! Хорошо, Питер! Я беру себя пятый дом, а Афра – шестой. В худшем случае мы останемся соседями.
– С толстой стенкой, разделяющей вас. Но только стены делают соседей хорошими друзьями.
– И плохими любовниками,– добавил Бертон.
– Ты слишком циничен, мой друг,– сказал де Марбо.
– Весы и Скорпион, то есть седьмая и восьмая комнаты побудут пока пустыми,– сказал Фрайгейт.– Девятый дом принадлежит Стрельцу, которым управляет Юпитер. Основой образ поведения определяется экспансией внутрь и во вне. Стрелец любит философствовать, что вполне соответствует харатеру Нура. Согласно древней науке, ты общителен, склонен к логике и пророчествам.
– А что еще? – спросил Нур.
– Отрицательными качествами являются грубость, фанатизм и нетерпимость.
– Все это было в моей юности, но там и осталось. Я давно уже распрощался с ними.
– Козерогов среди нас нет, и поэтому мы переходим к моему знаку – Водолею. Одиннадцатый дом управляется Сатурном, который любит поучать других, и Ураном, раздающим дары возможностей. Водолей облагораживает окружение. Он соединяет в себе находчивого дипломата и благородного альтруиста. К сожалению, его отрицательными качествами является эгоизм, эксцентричность и импульсивность.
– И ты признаешь себя виновным в этом?-спросил Бертон.
– Более-менее. А теперь, Дик, перейдем к тебе. Ты родился 19 марта 1821 года. По идее, Рыбы должны содействовать гармонии, но в твоем случае… Впрочем, ладно. Обойдемся без критики. Рыбы управляются Нептуном и Юпитером. Первый превращает людей в идеалистов, а второй побуждает к экспансии. Тут, пожалуй, возражений нет. Положительными качествами являются интуиция, привлекательность и артистичность.
– Но в то же время, как ты мне уже говорил, я сделал из себя доморощенного мученика,– добавил Бертон.
– Теперь нам предстоит разойтись по новым домам,– подытожил Нур.– И мы понесем туда груз добрых и недобрых качеств. Жаль, что нельзя оставить эти чемоданы за дверью и двинуться в путь налегке.
Глава 16
Переезд в «небесный пирог»(*) потребовал небольшой подготовки. Обследовав свои маленькие миры, обитатели башни какое-то время не знали, сохранять их в прежнем виде или создавать что-то новое – на собственный вкус и лад. Кроме Нура, которому понравилось помещение с зеркалами, все остальные решили изменить обстановку огромных комнат. Пока орды андроидов и роботов занимались реконструкцией, люди размышляли над деталями, просматривали файлы компьютера и выбирали для себя те или иные элементы оформления. Затем они вносили поправки в чертежи, и строительные конвертеры претворяли их мечты в реальность.
(*) Это выражение аналогично «журавлю в небе».
В конце концов Нур передумал и сказал, что останется в своей квартире. Он планировал посещать мир зеркал только для того, чтобы медитировать там на отражениях.
Бертон тоже не захотел менять свои апартаменты, чем удивил почти всех друзей. Он всегда считался неисправимым бродягой, который терял покой, если оставался на одном месте больше недели. Свое нежелание переезжать на верхний этаж Бертон объяснил тем, что еще не закончил создание личного мира. Затеяв строительство арабского дворца, он возвел его до середины, а затем ликвидировал все, что уже сделал. Через некоторое время англичанин вновь приступил к строительным работам и по прошествии двух недель приостановил их на неопределенный срок.
– Скорее всего, Дик догадывается, что это будет его последний дом, и поэтому не хочет переезжать туда,– сказал Нур.– Куда бы он отправился дальше?
После переезда шести членов группы друзья подготовили центральную площадку для торжества и устроили там новоселье. Оно получилось не очень радостным, так как посреди праздника Бен и де Марбо поссорились друг с другом. Француз перебрал и вспылил, когда Афра вновь отказалась жить в его мире. Потеряв на собой контроль, он начал обвинять ее в том, что она к нему охладела.
– Я имею право на свой мир,– надменно ответила она.– Тем более что этот мир я создала сама.
– Место женщины рядом с мужчиной, которого она любит! И ей следует идти за ним, куда бы он ни пошел!
– Мы уже говорили с тобой на эту тему,– резко ответила она. – И мне уже надоели твои упреки.
– Мадам, вам следует находиться под моей крышей. Это не только просьба, но и мое условие! Иначе как я могу вам доверять?
– Вы хотите сказать, сударь, что я не могу отойти от вас даже на минуту? Какая же это любовь, черт возьми, если нет и капли доверия! Неужели вы считаете меня дешевой шлюшкой, которая при малейшей возможности прыгает по кроватям других мужчин, как блоха? Или вы относитесь так ко всем женщинам? Стыдитесь, барон! А как же вы оставляли в одиночестве свою жену, когда были солдатом? Наверное, надевали на нее пояс верности…
– Не сравнивайте себя с моей женой!– закричал де Марбо.-Она выше любых подозрений!
– Да здравствует новый Цезарь!– насмешливо ответила Афра.-Между прочим, жена настоящего Цезаря наставила мужу вот такие рога! Неужели вы думаете, мой драгоценный кусочек дерьма, что ваша супруга чем-то от нее отличалась?
Барон взъярился и, перейдя на французский, начал выкрикивать проклятия и оскорбления. Афра гордо отвернулась и скрылась в дверном проеме шестого дома.
Когда круглая дверь закрылась, она заплакала. В тот миг ей казалось, что она теряла своего любовника навсегда. В ссоре с де Марбо говорила не Афра, а ее эмоции, и теперь опыт зрелой женщины подсказывал ей, что она перегнула палку. Скольких же мужчин она оттолкнула от себя подобным образом? Пусть не сотню, но, пожалуй, больше двадцати. Афра даже не помнила некоторых по именам. Хотя она знала, что вскоре вспомнит их, увидев на экране в картинах прошлой жизни. Правда, в этом маленьком мире она могла не бояться навязчивого прошлого.
Поднявшись по ступеням на верхнюю площадку, она открыла дверь и шагнула в свой мир. Рядом с дверью находилось еще одно летающее кресло. Афра села в него, взлетела на сотню футов и понеслась вперед. Под ней простирались тропические джунгли с полосками узких рек, блестевших при свете искусственной луны. Из темной массы растений доносились крики ночных птиц; мимо нее проносились силуэты летучих мышей, которые ныряли в кроны деревьев всего лишь в нескольких футах под ее ногами. Свет полной луны был в два раза ярче сияния земного ночного светила. Крупные звезды напоминали созвездия экваториальной Южной Америки. На небольшой прогалине мелькнула тень огромного животного – скорее всего ягуара. Чуть сбоку слышался плеск и ревели аллигаторы. Ветер овевал ее лицо и теребил подол вечернего платья.
Она направила кресло к большому озеру в центре джунглей. Его воды серебрились широким кольцом вокруг великолепного дворца. Афра воссоздала его по образу того миража, который видела однажды, путешествуя из Антверпена в Лондон. Призрачный дворец возник неподалеку от корабля, словно по волшебству. Видение напугало всех, кто находился на палубе, но Афра не могла отвести от него глаз.
Сказочное строение имело четыре этажа. Его стены, выложенные мрамором различных оттенков, окружали ряды резных и винтообразных колонн. Их обвивала цветущая лоза, а на шпилях в порывах бриза реяли узкие флаги. На каждой колонне виднелись фигурки маленьких купидонов, которые, казалось, поднимались вверх, помогая себе взмахами небольших трепещущих крыльев.
Дворец видели все, кто находился на палубе корабля. Но откуда пришло это видение? Обычно миражи отражали реальные вещи. Но неужели в Англии или на континенте имелся такой фантастический дворец, построенный в стиле рококо?
Это необъяснимое видение не давало Афре покоя всю оставшуюся жизнь – как на Земле, так и в Мире Реки. Она попросила компьютер объяснить ей смысл явления, но машина лишь сослалась на ее биографию, написанную Джоном Джилдоном. Эта книга, изданная после смерти Афры Бен, заинтересовала ее и возмутила неточностями и откровенной ложью. Она запросила всю доступную литературу, связанную со своим именем, и прочитала произведения Монтегю Саммерса, Бернбаума и Сэквилла-Уэста. Все вышеназванные авторы усердно пытались отделить истину от романтики и измышлений. Однако это им не удалось. И упрекать их тут было не в чем. Официальных документов о ней почти не существовало, а ее новеллы, пьесы и поэмы либо искажали исторические факты, либо вообще не имели к ним никакого отношения.
Своим отцом Афра считала цирюльника Джеймса Джонсона из Кентербери. Ее мать умерла через пару дней после родов, и малышку вместе с братом и сестрой усыновили их родственники -Джон и Эми Эмис. В ту пору они и представить себе не могли, что маленькая девочка станет первой англичанкой, которая будет жить на деньги, полученные от литературной деятельности. К сожалению, антологии последующих веков не пожелали включить в свои подборки ее прозу и поэмы, поэтому до читателей двадцатого века дошла лишь одна новелла, представленная критиком, как второстепенный образчик классики.
Ее блистательное внедрение в доселе мужскую литературу шокировало многих писателей и критиков. Их пристрастные и мстительные замечания приводили ее в бешенство, и она отвечала на них в том же духе, без жалости и промедлений. Будучи первопроходцем в дебрях женоненавистников и самодовольных ничтожеств, Афра страдала от жгучих уколов и брошенных камней. Но она проложила путь тем многочисленным толпам женщин, которые связали свою судьбу с бумагой, ручкой и карандашом.
В детстве она была нервным и болезненным ребенком. Тем не менее Афра без проблем перенесла шесть тысяч миль тяжелого и опасного путешествия в Суринам – английскую колонию на севере Южной Америки. Благодаря протекции влиятельного родственника, лорда Уиллоуби Паремского, ее приемный отец получил высокий пост в суринамской колонии. Однако во время плавания через Атлантический океан Джон Эмис умер от «лихорадки». Несмотря на потерю, Афра радовалась жизни и восторгалась всем тем, что дарила ей экзотическая страна. Она подружилась со старым черным рабом, которого выкрали из королевской семьи какого-то племени в Западной Африке. Его чудесные истории о родине и особое положение среди рабов стали основой романтической новеллы, которую она написала через несколько лет. Афра назвала ее «Оруноко – царственный раб».
– Мне никогда не забыть тех счастливых лет в стране нескончаемой весны. За апрелем и маем там шел июнь, после которого вновь начинался апрель. Деревья цвели, зеленели и плодоносили в одно и то же время. Я бродила среди рощ, собирала апельсины, лимоны, цитроны и инжир или наслаждалась ароматом мускатных орехов. Воздух пьянил благоуханием растений. В лагунах и каналах лах цвели огромные водяные лилии, а над ними летали ярко раскрашенные попугаи и канарейки. Птицы тва-тва издавали звуки, похожие на удары серебряного гонга. Какаду кричали: «Qu`est-ce que dit? Qu`est-ce que dit?» Я писала стихи на странном наречии, которое наполовину состояло из африканских слов и наполовину – из английских. Мы с сестрой ходили в церковь и слушали проповеди о великом Боге, которого звали Гран Гадо; а потом священник рассказывал о его жене Марии и сыне Йези Кисто. Время от времени с гор спускались индейцы, и я видела в их руках сумки, полные золотого песка. Однако в этом земном раю случались и неприятности. Я часто болела малярией. А однажды меня спасло от смерти только снадобье негритянского колдуна.
В 1658 году, когда Афре исполнилось восемнадцать лет, ее семья вернулась в Лондон. В девятнадцать она вышла замуж за Ханса Бена – пожилого, но богатого голландского купца. Отсутствие приданого возместили красота, образованность и ум. Но более всего сердце старого купца пленила ее цветущая молодость. Пользуясь своими связями, он устроил жену при дворе Чарльза Второго.
– И это правда, что ты стала любовницей короля? – спросил Фрайгейт.
– Однажды его величество действительно предложил мне переспать с ним в летней беседке, но в то время я уже дала клятву верности своему супругу. В наши дни измена считалась тягчайшим грехом. К тому же я была беременной… хотя позже у меня случился выкидыш. Надо сказать, что я любила своего старого мужа и знала, как оскорбит его подобная неверность. Я любила человека, а не его кошель.
В 1665 году несколько кораблей ее мужа затонули с грузом при штормах или попали в руки пиратов. Потеряв почти все свое состояние, Ханс Бен скончался от сердечного приступа и оставил молодую вдову с пятьюдесятью фунтами. К тому времени, когда она получила работу, у нее осталось только сорок фунтов. Благодаря связям при королевском дворе, Афра стала агентом секретной службы и отправилась в Антверпен для выполнения шпионского задания. Та информация, которую она получала о голландском флоте, ценилась очень высоко, но ее основным заданием являлась слежка за англичанами-отступниками, проживавшими в Голландии. В те времена из Англии бежали многие, и против Чарльза Второго готовился тайный заговор.
– Да ты настоящий Джеймс Бонд! – воскликнул Фрайгейт.
– Что?
– Это я так, к слову. Не обращай внимания.
– Мне особенно рекомендовалось завести дружбу с Уильямом Скоттом, чтобы в дальнейшем склонить его к возвращению в Англию. Он не пожелал уезжать из Голландии без твердых гарантий короля, но все же согласился сотрудничать со мной. А потом у меня кончились деньги. Я послала письмо Джеймсу Хелселлу, виночерпию короля и моему непосредственному начальнику. В своем донесении я попросила его оплатить добытую мною информацию и тем самым поддержать последующую шпионскую деятельность. Однако ответ так и не пришел. Во втором официальном послании я написала о том, что мне пришлось заложить фамильное кольцо, чтобы обеспечить себе пропитание и крышу над головой. Не получив ответа, я послала два письма: Хелселлу и моему другу Томасу Киллигрею, который тоже состоял на секретной службе. Чтобы выпросить пятьдесят фунтов на оплату долгов, я отправила сведения о голландском флоте и сообщила о своих успехах со Уильямом Скоттом. Но мое начальство по-прежнему молчало. Написав отчаянное письмо государственному секретарю, лорду Арлингтону, я рассказала ему обо всем, что сделала, и о том, в какую нищету ввергли меня его подчиненные. Мне грозила долговая тюрьма, но лорд Арлингтон плевать хотел на мой позор и страдания.
– А ты не думала о том, чтобы перейти на службу к голландцам?– спросил Бертон.
– Я? Никогда!
Бертон возмущенно покачал головой.
– Значит, уже тогда британское правительство пренебрегало своими солдатами и шпионами.
– Потом я снова написала лорду Арлингтону и попросила направить мне сто фунтов для уплаты долгов и возвращения в Англию. Он так и не потрудился ответить. За свою службу я не получила ни одного пенни, ни слова благодарности от родины и ее чиновников. Может, меня просто сочли за жалкую дуру и бедствующую тупицу? Не знаю… Но, наверное, они не нуждались в моих услугах. Случайно встретив своего знакомого, Эдварда Батлера, я заняла у него сто пятьдесят фунтов и в январе 1667 года отправилась домой.
Утомленная, больная и по уши в долгах, Афра вернулась из Антверпена в Лондон. Она ужаснулась, увидев руины города, разрушенного Великим пожаром. Впрочем, это бедствие имело и положительную сторону, так как пламя уничтожило сотни тысяч крыс и миллионы вшей, которые разносили чуму. Однако Афре было не до пожара и чумы. Мистер Батлер требовал возвращения ссуды, а лорд Арлингтон и король по-прежнему игнорировали ее просьбы об оплате выполненного поручения. Через месяц наступила неизбежная расплата, и Афру бросили в долговую тюрьму.
– Заключенных там кормили только за деньги. Те, у кого их не было, умирали от голода. В тюрьмах свирепствовали болезни, и микробы, врываясь в камеры, как дикари-краснокожие, уничтожали всех без разбора. Смерть очень демократична: она не смотрит на сословия. Ее маленькие посланцы убивали богатых и бедных, старых и молодых.
После Великого пожара многие тюрьмы сгорели или пришли в негодность. В Ньюгейте велись восстановительные работы, и поэтому Афру отправили в Южный Лэмбет. Тысячи люди, потеряв в огне все свое имущество, попадали сюда за долги. В лэмбетскую тюрьму обычно сажали нищих, и она всегда считалась самой грязной и переполненной. Но после пожара там стало хуже в десять раз, и каждая камера превратилась в чистилище.
– Даже странно, что мне удалось выжить, хотя бывали такие моменты, когда я молила Бога о смерти. Вонь немытых тел и лохмотьев, мерзкий запах от больных, страдавших кровавым поносом, невыносимое зловоние открытой канализации – разве это можно забыть? Вокруг вопили испуганные и истощенные дети. Я затыкала уши от криков тех, кто сходил с ума и впадал в бешенство. Кашель и рвота, драки, жестокость и воровство, абсолютная невозможность побыть наедине с собой… Если надо было сходить по малой или большой нужде, это приходилось делать в камере с дюжиной других женщин, которые тыкали в тебя пальцами и отпускали непристойные шутки… Половину той пищи, которую приносила мне мать, отнимали охранники, а я платила им дань, чтобы они не насиловали меня, как остальных… Вот так я и жила, изо всех сил сопротивляясь болезням, которые роились в отвратительном воздухе этой адской дыры. Да что там ад! Мы бы только радовались его пламени после месяца судорог от холода и сырости! В каких бы грехах ни обвинял меня Господь, я искупила их все!
Двое охранников обещали подкармливать ее мясом, овощами и вином, если она будет отдаваться им обоим одновременно.
– Хорошо что мать достала немного денег. Если бы не ее помощь, голод довел бы меня до крайности, и я, наверное, согласилась бы на их уговоры. Мой живот выл от голода, и я уговаривала себя не опускаться до мольбы. Хотя иногда мне казалось, что охранники все же предпочтительнее голодной смерти. Возможно, меня остановило только то, что один из них, горбатый одноглазый урод с гнилыми зубами, имел французскую болезнь…
