Расследование дела Потрошителя было закончено; загадка решена. Теперь Бертон мог вернуться в свой личный мир, но по какой-то необъяснимой причине медлил. Хотя откладывать возвращение не было никаких оснований. Его раздражало это подсознательное раздвоение, поэтому он решил, с ним покончить.
      И все же перед уходом Бертон еще раз погрузился в размышления о том, что он пережил, наблюдая эти две недели, за чужой жизнью. Мир, увиденный глазами проституток, ужаснул, его и потряс. На своем веку Бертон повидал немало дикости и грязи, часто сталкивался с несправедливостью и угнетением, но ничто не шло в сравнение с чудовищно бесчеловечной действительностью лондонского Ист-Энда 1880-х годов. В этот сравнительно небольшой район было втиснуто восемьсот тысяч человек, которые почти постоянно голодали, питались помоями и радовались хоть такой еде, которые пили, когда могли себе это позволить, а зачастую – и когда не могли, которые жили в грязных, сырых, кишащих паразитами комнатенках с облупленными стенами, были жестоки друг к другу, невежественны, суеверны, а главное, что хуже всего, лишены всяческой надежды.
      Бертон и раньше знал, что жизнь обитателей Ист-Энда не сахар, но только пожив среди них, пусть даже опосредованно, он ощутил, что само существование этой клоаки вызывает в нем чувства отвращения и вины. Да, вины – ибо он понял, что за этот ужас ответственны все, кто предпочитал его не замечать.
      С какой-то точки зрения, извращенной, однако не лишенной резона, Потрошитель совершил акт милосердия, вырвав тех голодных, изможденных и больных проституток из безысходного мрака их жизни.
      Опять-таки, сам не желая того, он заставил Англию обратить внимание на преисподнюю, от которой она отвращала свои взоры. Результатом стали громкие требования перемен, и немалая часть злачных трущоб была снесена, а взамен построены более приличные жилища. Но со временем нищета и горе вновь достигли прежнего уровня – который не так уж сильно изменился, – и Ист-Энд был забыт теми, кому не приходилось здесь жить.
      Фрайгейт был заинтригован, услыхав о результатах расследования Бертона.
      – Теперь тебе нужно выявить землевладельцев, которые наживались на этой чудовищной нищете, и покарать их, предав вечному забвению.
      – Это марксизм,– откликнулся Бертон.
      – Я презираю практику коммунизма, но в нем есть великие идеалы,– сказал Фрайгейт.-Я также презираю практику капитализма, во всяком случае во многих аспектах.
      – Но и у него есть свои идеалы,– заметил Бертон.
      Он посмотрел на Фрайгейта и рассмеялся:
      – Разве хоть одна социально-политическая и экономическая система в мире сумела приблизиться к своим идеалам? Разве не все системы растленны?
      – Конечно. Поэтому… растлители должны быть наказаны.
      Hyp эль-Музафир обратил их внимание на то, о чем они и сами знали, но как-то позабыли.
      – Неважно, что они… мы… делали на Земле. Важно то,что мы делаем сейчас. Если растлители и растленные изменились к лучшему, они должны быть вознаграждены не меньше тех, кто всегда оставался добродетелен. А теперь позвольте мне определить, что есть добродетель…– сказал он и улыбнулся: -Хотя не стоит. Вы устали от «мудреца из башни», как вы порой называете меня. Мои истины приводят вас в смущение, даже когда вы с ними согласны.
      – Кстати, к вопросу о том, кого следует воскрешать и кого бы нам хотелось видеть в своей компании,– вмешался Фрайгейт.-Возьмем, например, Клеопатру. Мы с вами были бы рады увидеть ее во плоти и послушать правдивый рассказ о том, что происходило в те времена. Но царица любила вгонять острые булавки в груди своих рабынь, наслаждаясь их болью и корчами. Шекспир не упомянул об этом, когда писал «Антония и Клеопатру». Джордж Бернард Шоу в пьесе «Цезарь и Клеопатра» тоже обошел сей факт молчанием. И с точки зрения литературы они были правы. Могли бы мы с вами поверить в гений и величие Клеопатры и Цезаря или сопереживать их трагедии, если бы нам показали их варварский садизм и кровожадную жестокость? Однако мы с вами живем в реальном, а не вымышленном мире. Так что, хотели бы вы видеть Клеопатру, Цезаря или Антония своими соседями?
      – Hyp скажет: все зависит, мол, от того, какими они стали теперь.
      – И будет прав, конечно. Он всегда прав. И тем не менее… – Фрайгейт обернулся к Нуру: – Ты элитарист. Ты веришь, и наверняка правильно делаешь, что только избранные наделены врожденной способностью стать суфиями или их философскиэтическими эквивалентами. И еще меньше, по твоему мнению, тех, кто достоин «продвижения». Большинство людей просто не в состоянии достичь необходимого этиче-ского уровня. Жаль, но такова суровая действительность. Природа избыточна в отношении тел, но не менее избыточна она и в отношении душ. Природа устроила так, что большая часть мошек становится пищей для птиц и жаб, и она же устроила так, что большая часть душ не увидит спасения – и хотя они не сгинут, как мошки, в птичьем желудке, но достигнуть положенного уровня не сумеют.
      «Продвижение» – удел немногих, а большинство подобно мошкам, идущим на прокорм.
      – Разница в том,– возразил Hyp,– что мошки безмозглы и лишены души, в то время как люди разумны и понимают, что им надо делать. Должны понимать, по крайней мере.
      – Разве Бог, если он и есть природа, может быть столь расточительным и кровожадным?– спросил Бертон.
      – Он наделил человечество свободой воли,– сказал Hyp.-Не его вина, если люди не сумели ею воспользоваться.
      – Да, но ты сам говорил, что генетические дефекты, нарушения химического баланса, мозговые травмы и социальная среда могут влиять на поведение личности.
      – Влиять – да. Но не определять. Нет. Я подчеркиваю это. Существуют определенные ситуации и обстоятельства, когда личность лишена свободы воли. Но… только не у нас, не в Мире Реки.
      – А что, если бы этики не дали нам второго шанса?
      Hyp с улыбкой развел руками:
      – Да, но Бог устроил так, что этики дали нам этот шанс.
      – Который, согласно твоим воззрениям, большинство людей проморгали.
      – Но вы ведь тоже так считаете, разве нет?
      Бертон с Фрайгейтом не нашлись, что ему возразить. Они частенько заходили в тупик, когда рассуждали с Нуром о серьезных материях.
      Разговор закончился, экраны потускнели, и Бертон вышел в коридор. Сначала он решил снять кодовое слово, которым запиралась квартира, и освободить ее для любого желающего. Но потом передумал. Ему может потребоваться убежище, где никто не сумеет его отыскать.
      Не взяв с собой ничего, кроме лучемета, одетый только кильт из полотенца, Бертон вышел в коридор. На противоположной стене коридора тут же осветился экран. Не обращая внимания на изображение – там на Бертона с угрожающим видом надвигался отец, Бертон уже и забыл почему, – он подошел к летающему креслу, припаркованному у стены. Потом обернулся и взглянул в другую сторону коридора. Оттуда донесся громкий треск. Бертон потянулся было за лучеметом, но остановился, когда до него дошло, что это за треск.
      Чуть погодя из-за угла в нескольких сотнях ярдов молнией вывернул мотоцикл. Водитель держал машину под крутьм наклоном, чтобы сделать поворот, не снижая скорости. Затем мотоцикл выпрямился и, сопровождаемый картинками из прошлого мотоциклиста, вспыхивавшими на стенных экранах, понесся прямо к Бертону. Водитель, крупный негр в, шлеме с очками и черном кожаном обмундировании, блеснул белоснежными зубами.
      Бертон стоял рядом с креслом, не шелохнувшись, хотя руль мотоцикла чуть было не задел его.
      – Поберегись, мать твою так!– крикнул чернокожий, и его оглушительный хохот волной докатился до Бертона.
      Бертон выругался и велел компьютеру включить экран связи, чтобы поговорить с Томом Терпином. Пришлось подождать несколько минут, прежде чем ухмыляющаяся рожа Терпина появилась на экране. Его окружал обычный антураж – мужчины и женщины в крикливых одеяниях, громкая болтовня и пронзительный смех. Том был одет в костюм начала двадцатого века в яркую и контрастную клетку, а на голову нацепил алый котелок с длинным белым пером. Во рту у него дымилась громадная сигара. Со времени их последней встречи Том прибавил по меньшей мере десять фунтов.
      – Как жизнь, дружок?
      – Не так весело, как у тебя,– мрачно ответил Бертон.– Том, у меня к тебе жалоба, и вполне законная.
      – А нам законные жалобы ни на фиг не нужны, верно?-откликнулся Том, выпустив тугую серую струю дыма.
      – Твои ребята носятся по коридорам на мотоциклах, машинах и Бог знает на чем,– сказал Бертон.– Мало того, что меня уже стукнули два раза, так еще вонь от бензина и лошадиного дерьма стоит невыносимая. Можешь ты как-то их урезонить? Они опасны для окружающих.
      – Ни черта я не могу,– по-прежнему улыбаясь, ответил Том. -Это мои ребята, все верно, я здесь король. Но у меня нет полицейских, как ты знаешь. К тому же роботы убирают конские какашки, а вентиляторы развеивают дым. Ты ведь слышишь, когда они приближаются, правда? Просто посторонись, и все дела. Там же у тебя скучища смертная. Разве мои ребята не развлекают тебя хоть немножечко? Знаешь, Дик, та слишком долго живешь один. Так у тебя вся кровь в жилах закиснет. Почему ты не заведешь себе подружку? А еще лучше – сразу четырех. Может, тогда ты перестанешь дуться как мышь на крупу!
      – Так ты ничего не сделаешь?
      – Не могу. И не хочу. Эти ниггеры – жутко вспыльчивый народ.– Он ухмыльнулся.– Соседи – вечная проблема, верно? А знаешь, Дик, ты просто пристрели их, если они будут тебе досаждать. Никто не пострадает. Я воскрешу их, и мы все вместе посмеемся. Конечно, в следующий раз они тебя тоже могут пристрелить. Ладно, увидимся, Дик. Всего хорошего.
      Экран потускнел.
      В душе у Бертона все кипело. Однако он ничего не мог поделать, разве только развязать локальную войну. А это ему ни к чему. И все-таки… Он уселся в кресло и отправился в свой личный мир. Там его никто не потревожит, а когда он заселит свой мир, то уж постарается, чтобы соседи у него были не только дружелюбными, но и покладистыми. Хотя поспорить Бертон любил, и ничто не доставляло ему такого удовольствия, как словесный поединок.
      Сворачивая за угол, из-за которого появился мотоциклист, Бертон чуть было не снес кому-то голову. Вздрогнув, он рванул на себя рычажок в подлокотнике, и кресло взмыло вверх. Пятеро стоявших в коридоре людей пригнулись, но, лети кресло чуть пониже, аварии было бы не избежать.
      Сердце у Бертона от неожиданного столкновения забилось как бешеное. Он остановил кресло, развернул его и приземлился на пол. Двое мужчин и три женщины были ему незнакомы, но не выглядели опасными. Совершенно нагие, они не могли никуда спрятать оружие. Более того, они сами были явно напуганы, и не знали, что делать. Не приближаясь к Бертону, они заговорили с ним по-английски. Один – на британском английском, с выговором образованного человека, другой на кокни, одна из женщин с шотландской картавостью, другая – с ирландской напевностью, а третья и вовсе с иностранным акцентом, скорее всего скандинавским.
      Бертон сделал навстречу им два шага и вдруг остановился.
      – Боже мой!
      Он узнал их. Галл, Нетли, Крук, Келли и Страйд.

      Бертон, как правило, быстро реагировал на любую ситуацию, редко застывая от изумления или страха. Но встреча с этой пятеркой была настолько неожиданна и невероятна, что он ошеломленно пялился на них во все глаза. Будь они совсем ему незнакомы, он бы просто удивился, но то, что он так хорошо их знал и считал существующими лишь в записях, напрочь сбило его с толку.
      А пятеро людей, естественно, были ошарашены почище Бертона. Они не имели ни малейшего понятия, куда их занесло и почему. По крайней мере, судя по выражениям их лиц, никто им ничего не объяснил. Кто бы ни воскресил этих пятерых, он просто бросил их на произвол судьбы. «Возможно,– подумал Бертон, собравшись немного с мыслями,– возможно, это не простое совпадение, что они очутились тут, рядом со мной. Но кто -кто, ради всего святого – мог это сделать? И зачем?»
      Галл стоял на голых коленях, глядя вверх с молитвенно сложенными руками, и что-то беззвучно шептал. Нетли был похож на загнанного в угол зверя – съежившегося, рычащего, готового к прыжку. Три женщины уставились на Бертона, широко распахнув глаза. Страх на их лицах боролся с надеждой: они боялись, как бы он не оказался каким-нибудь исчадием ада, и надеялись, что он все-таки будет их спасителем.
      Бертон, улыбаясь, медленно пошел им навстречу и остановился футах в пяти.
      – Вам не о чем беспокоиться,– сказал он, подняв руку.-Совсем наоборот. Если вы перестанете трястись и последуете за мной, я объясню вам, что с вами приключилось. И позабочусь о том, чтобы вы чувствовали себя как дома. Кстати, меня зовут Ричард Фрэнсис Бертон. А вам нет нужды представляться. Я знаю, кто вы.
      Он вошел в распахнутую дверь, откуда они, по-видимому, недавно вышли. Пятерка потянулась за ним – и тут Бертон снова услышал отдаленный рев мотоциклетного мотора. Он остановился в дверях. Остальные сбились в стайку за его спиной. Коридор задрожал от треска, мотоцикл вырулил из-за угла, выпрямился и пронесся мимо них. Чернокожий наездник помахал им затянутой в перчатку рукой:
      – Ну, как тебе это нравится, сукин ты сын?
      Бертон повернулся и увидел, что его гости замерли от удивления и еще больше – от страха. Ничего удивительного. Никто из них отродясь не видал мотоцикла, да и вообще машин с двигателями внутреннего сгорания. Он и сам не видел их в своей земной жизни, но привык к ним по фильмам и книгам еще до того, как попал в башню.
      – Позже я вам все объясню,– сказал Бертон.
      Он велел им садиться, и они послушно уселись, но тут же заговорили все хором.
      – Я знаю, что у вас много вопросов,– перебил их Бертон,-до, пожалуйста, придержите их до поры до времени. Сначала вам нужно выпить.
      Нет. Сначала он принесет им из конвертера кильты, лифчики и накидки. Пока что они слишком шокированы и не замечают своей наготы. Хотя, привыкнув к виду обнаженных тел на берегах Реки, они, быть может, и не сконфузятся. Но гости тем не менее с благодарностью приняли одежду и начали облачаться. Нетли немного расслабился, хотя по-прежнему подозрительно поглядывал на Бертона.
      – Вам надо выпить,– повторил Бертон.– Что кому налить?
      Абстинентов, похоже, среди них не водилось. Нетли, Страйд и Келли попросили джина, Галл – скотч с водой, Анна Крук -вина.
      – В желудках у вас, конечно, пусто, но, я думаю, вам сейчас не до еды,– сказал Бертон, раздав им спиртное.– Когда захотите, можете заказать что угодно и сколько угодно. Здесь, в отличие от долины, вам не придется довольствоваться тем, что дают питающие камни.
      Они заглотнули выпивку так быстро, что Бертон налил им по новой. Гости слегка порозовели, оживились и, казалось, горели желанием послушать Бертона.
      – Вы, случайно, не тот самый сэр Ричард Бертон, знаменитый исследователь Африки и лингвист?– глубоким баритоном спросил его Галл.
      – К вашим услугам.
      – Боже мой, я так и подумал! Вы похожи на него, только выглядите моложе. Я посетил несколько ваших лекций в Антропологическом обществе.
      – Да, я помню,– отозвался Бертон.
      Галл взмахнул рукой, расплескав пару капель виски из кварцевого кубка:
      – Но… все это… Где мы?
      – Всему свое время.
      Галл и Нетли наверняка узнают друг друга – если еще не узнали, – хотя и не виделись более сорока лет. Узнают ли они женщин, Бертон сомневался. Анну Крук доктор видел всего несколько минут, когда удостоверял ее невменяемость, к тому же на ней сейчас не было викторианской одежды, а свои черные волосы она коротко остригла. (Кстати, Анна немного напоминала сейчас принцессу Александру, матушку Эдди. Возможно, именно потому Эдди, явно страдавший эдиповым комплексом, и воспылал к ней любовью.) Джон Нетли видел Анну Элизабет Крук, любовницу принца Эдди, много раз, однако даже если он узнал ее, то вида не подал. Может, просто не хотел признаваться. Если она не поймет, кто он такой, ему же лучше. Но почему Крук не узнает его? Правда, он сейчас без усов, и все-таки… Может, ее забывчивость объясняется шоком и отсутствием викторианской одежды? К тому же после их последней встречи прошло немало лет.
      Что же до Келли, то Сикерт с Галлом схватили ее на темной улице, заволокли в темную карету и напоили отравленным вином. Страйд тоже видела Нетли и Галла мельком и в сумерках.
      Бертон не знал, с чего начать: то ли объяснить им, что это за башня и как они сюда попали, то ли представить их друг другу. Он предвкушал их реакцию, когда они поймут, в чьей компании оказались, но побаивался, что фурор от такого открытия слишком надолго задержит объяснения. С другой стороны, объяснения будут довольно долгими, и за это время они, возможно, сообразят, кто есть кто.
      – Во-первых, позвольте вас друг другу представить,– решился Бертон.
      – Что до нас с Анной, так это не обязательно, дорогуша,-проворковала Келли.– Мы старые подружки. И с Лиз тоже.
      – И тем не менее,– усмехнулся Бертон,– я обязан исполнить долг вежливости, да и мужчины наверняка хотят с вами познакомиться.
      Он сделал паузу – о, какая восхитительная ситуация! – и произнес:
      – Элизабет Страйд, Мэри Джейн Келли и Анна Элизабет Крук! Позвольте вам представить сэра Уильяма Галла и Джона Нетли.
      Последовавшая за этим сцена оправдала все его ожидания. Галл побелел и застыл с кубком, поднесенным ко рту. Нетли тоже побелел, замер на мгновение, потом выпрыгнул из кресла и попятился, не спуская с женщин глаз.
      – Теперь я узнала тебя!– воскликнула Анна, вскочив на ноги и показывая дрожащим пальцем на Галла.– Это ты, подлый лекаришка, объявил меня сумасшедшей! А ты,– обвиняющий перст ткнул в сторону Нетли,– ты увез моего Эдди, когда нагрянула полиция!
      – Он также дважды пытался убить вашу дочь,– услужливо добавил Бертон.– А этот человек, миссис Страйд и миссис Келли,– он указал на Галла,– этот человек вас обеих убил. С помощью своего сообщника.
      – Помоги мне, Господи!– воззвал Галл, бухнувшись на колени. – Помоги мне, Господи, и прости, если на то будет воля Твоя!
      – Это было давно,– огрызнулся Нетли.– Какая теперь разница? Вы все трое живы и здоровы, верно? Кто старое помянет, тому глаз вон!
      – Видите ли,– сказал Бертон,– Страйд и Келли знают, что вы их убили, но за долгие годы, прожитые ими на берегу Реки, никто не рассказывал им об убийствах Джека Потрошителя. Поэтому они…
      – Он!– прервала его Келли, ткнув пальцем в Галла.– Он -Джек Потрошитель?
      – Такой личности вообще не существует, то есть Джек не один человек, а целых три. Но именно Галл написал подметные письма, прославившие имя Потрошителя, и вообще был головой всего этого дела. Вы, Келли, еще не знаете, что он сделал после того, как убил вас. Помните, Келли, как изуродована была Кэтрин Эддоуз? Так это ерунда по сравнению с тем, что Галл сотворил с вами. Описать мне, как он вас расчленил?
      – Нет! Нет!– возопил Галл, поднимаясь с колен.– Даже теперь, хотя я примирился с Господом, мне не забыть моих злодеяний!
      – А я?– спросила Страйд.– Что случилось со мной?
      – Вам просто перерезали горло, только и всего. Галл не успел исполнить над вами кровавый ритуал.
      – Только и всего?!– взвизгнула Страйд.– Только и всего! По-вашему, этого мало?
      Не переставая визжать, она бросилась на Галла, растопырив скрюченные пальцы. Он не отпрянул, хотя и поморщился, когда ее ногти вонзились ему в лицо. Нетли шагнул было к нему на помощь, но потом нерешительно отступил.
      Бертон оторвал визжащую женщину от доктора. Галл потрогал свои окровавленные щеки, но ничего не сказал.
      – Я бы с радостью вырезала ему все кишки и держала у него перед глазами, пока бы он не подох,– пробурчала Келли.
      Она подошла к Длинной Лиз, обняла подругу за плечи и увела рыдающую женщину в угол.
      – Все. Покончим с трагедиями, мщением и упреками,– заявил Бертон.– Что вы будете делать потом – это меня не касается. А пока ведите себя прилично и внимательно выслушайте меня. Вас необходимо просветить, и, хотя мне не очень улыбается заниматься вашим образованием, я обязан это сделать. Я просто не могу вас бросить здесь, как щенят.
      Сначала он велел им рассказать, как они появились из конвертера. Да-да, из того громадного куба, что стоит в углу этой самой комнаты. Как выяснилось, в конвертере они пробудились от смертного сна, после чего открыли дверцу и вылезли в комнату. Обследовав соседние помещения, они вышли в коридор, где как раз в то время пролетал Бертон на своем кресле.
      – Так вы никого больше не видели? – спросил он.
      Они дружно ответили, что нет.
      Бертон повел Галла в ванную комнату, где, как и следовало ожидать, нашлась бутылочка с заживляющей раны жидкостью. Кровь мгновенно свернулась, а через сутки царапины затянутся совсем.
      Он спросил гостей, голодны ли они. Нетли с женщинами сказали «да»; Галл покачал головой. Бертон принял у них заказы и переадресовал их конвертеру. Пока они насыщались, сидя за маленькими столиками, Бертон пустился в долгое повествование о Мире Реки, о тяготах пути к башне, куда он добирался со своими спутниками, и о том, что они здесь обнаружили. За время рассказа он осушил два высоких кубка скотча, а гости подчистили все, что было у них на тарелках.
      – Теперь вы немного в курсе событий,– заключил Бертон.– Я знаю, что у вас осталась тысяча вопросов, и вам понадобится время, чтобы научиться общаться с компьютером. Но пока я предлагаю вам здесь переночевать – если хотите, я дам вам снотворные пилюли, – и мы с вами встретимся завтра. Я познакомлю вас со своими восемью товарищами. Возможно, не лично, но хотя бы на экране.
      – Откуда нам знать, что эти два подонка не убьют нас во сне еще раз?– пробурчала Мэри Келли.
      – Да мне и в голову такое не придет!– воскликнул Галл.-Я переменился; я давно уже другой человек! Поверьте мне, леди, я глубоко раскаялся в своих преступлениях и пытался – вернее, пытаюсь – жить по-христиански, как учит нас святая вера. Я не только не причиню вам зла – я защищу вас от любого, кто посягнет на вашу жизнь или честь!
      – Красиво заливаешь,– презрительно усмехнулась Лиз Страйд.
      – Я говорю совершенно искренне, мадам, поверьте мне!
      – Я думаю, он не врет, – сказал Бертон. – Но вы, дамы, можете спать в отдельной комнате. Я скажу вам кодовое слово, и никто, кроме меня и вас троих, не сможет проникнуть в вашу спальню.
      Показав им, как получить из конвертера еду и напитки, Бертон вышел. Но не отправился в свой мир, а вернулся к себе в апартаменты. Поскольку завтра предстояло обучить новичков элементарным вещам, лучше быть к ним поближе.
      По пути к себе он все размышлял о том, кто же воскресил эту пятерку. Кто бы он ни был, чувство юмора у него довольно зловещее. Но кто мог это сделать? О том, что Бертон занимается расследованием дела Потрошителя, знали только Фрайгейт и Hyp, а уж они-то не стали бы так шутить. Тогда кто? Лога и монгольский агент мертвы. Неужели – Бертону не хотелось даже думать об этом – здесь бродит еще какой-нибудь Снарк?
      Только Бертон улегся в кровать, как на стене появился экран. А на нем – несчастное лицо Звездной Ложки.
      Быстро говоря на эсперанто и мешая слова со слезами, она спросила у Бертона позволения прийти к нему в квартиру.
      – Зачем?
      – Я устала делить По с пятью другими женщинами, хотя он почти не уделяет нам внимания. То пьет со своими дружками, то занимается исследованиями. А кроме того… я не желаю его объятий.
      Бертону не надо было спрашивать, чьих объятий она желает.
      – Ли По в курсе, что ты мне звонишь?
      – Да. Я сказала ему час назад. Он рвал и метал, а потом…
      – Он не бил тебя?
      – Нет, он женщин не бьет, надо отдать ему должное. По крайней мере, не физически.
      – Ну и что потом?
      – Потом? Ах да! Он улыбнулся, благословил меня и сказал: он, мол, надеется, что я с тобой буду счастлива. Правда, тут же все испортил, прибавив, что он в этом сомневается.
      – Я хочу потолковать с ним,– сказал Бертон, вставая с кровати и надевая кильт.
      Черные глаза Звездной Ложки расширились:
      – Зачем? Ты думаешь, я лгу?
      – Нет, конечно, нет! Просто мне не хочется, чтобы он думал, будто я боюсь встретиться с ним лицом к лицу. А кроме того, мне будет неприятно, если он решит, что я увел тебя тайком.
      – О, так он не думает! Я сказала ему, что ты понятия не имеешь о том, что я тебя хочу.
      – А вот это как раз вранье, – сказал Бертон, не упрекая ее, однако. Вранье вранью рознь, и ложь китаянки относилась к «невинной» категории. А кроме того, кто он такой, чтобы упрекать кого-либо за лицемерие?– Я все-таки поговорю с ним, если он не спит.
      – Нет, он не спит, но он не велел, чтобы его беспокоили. У него сейчас женщина. Он только что ее воскресил. Сказал, что она заменит меня. Бедняжка.
      – Возможно,– откликнулся Бертон.– Хотя сейчас она, должно быть, преисполнена к нему благодарности за воскрешение из мертвых.
      Бертон не был влюблен в китаянку. Однако он не считал любовь обязательным условием для приятной связи между мужчиной и женщиной. Он, безусловно, любил Алису – ну и куда их завела эта любовь?
      – Ладно, приходи,– сказал он.– Я велю компьютеру впустить тебя.
      Звездная Ложка прекратила хлюпать носом и просияла, словно солнышко на рассвете.
      – Только поправлю макияж и соберу свои вещички. Ты же хочешь меня, правда?
      – Не хотел бы – не приглашал, – ответил Бертон.
      Заснуть ему удалось только в пятом часу.

      Бертон позвонил трем женщинам в их спальню, а затем обоим мужчинам, которые ночевали в отдельных комнатах. Пожелав им доброго утра, он сказал, что велел компьютеру обучить их, как с ним работать. После чего пригласил их прийти вечером на еженедельное собрание восьмерки – вернее, теперь уже больше чем восьмерки.
      – Потом можете делать все, что вам заблагорассудится. Я буду позванивать вам время от времени или даже загляну, если вы не против. А вы можете звякнуть мне, если возникнут какиенибудь вопросы.
      Все пятеро не скрывали своего разочарования. Они явно считали, что он должен быть при них неотлучно, пока они не приспособятся к здешней жизни. Но делать было нечего.
      Бертон с китаянкой позавтракали, откушав яиц au beurre noir(*), оладушков с черникой и инжира со сливками. Потом они полетели в маленький мирок Бертона, Телем, названный в честь мифической страны, описанной Рабле в «Гаргантюа и Пантагрюэле». Девизом ее, согласно старику-французу, было «Делай что хочешь». Бертон переиначил его в «Делай, что хочет Бертон». Возможно, впрочем, что ему следовало назвать свой мир Багдадом-в-Башне. В центре его Бертон соорудил небольшой город с замком, похожим на место действия «Тысячи и одной ночи» в представлении романтика или голливудского продюсера. Из западного угла просторного помещения вытекала река и, обогнув город, скользила змейкой к востоку, теряясь в песках пустыни неподалеку от входа. Вокруг города бродили свирепые львы и леопарды, а также стада газелей, антилоп, страусов и прочих пустынных жителей. В речке плавали крокодилы и бегемоты, а джунгли кишели обезьянами, виверрами и птицами.
 
       (*) С пережаренным маслом (фр.).
 
      Все население Телема в данный момент состояло из китаянки и самого Бертона. Он собирался позже поселить здесь приятных для себя людей, однако не торопился.
      В двадцать ноль-ноль они со Звездной Ложкой явились на вечеринку, хотя и не без приключений. Чернокожий мотоциклист, теперь уже с чернокожей женщиной за спиной, вихрем промчался мимо, махнул рукой и крикнул, на сей раз, правда, без ругани:
      – Эй, Бертон, что происходит?
      Через несколько секунд они увидали, как по коридору бредет сама по себе большущая свинья, цокая копытцами.
      – Бог ты мой! – воскликнул Бертон. – Это что за диво?
      – Не знаю, – ответила Звездная Ложка. – Я говорила с Афрой сегодня днем, и она тоже несколько раз натыкалась на каких-то незнакомцев. В основном они, наверное, из мира Тома Терпина. По крайней мере, она так думает, поскольку они чернокожие. Но как-то она столкнулась с дюжиной человек, похожих с виду на цыган.
      – Цыган? Кто их мог воскресить?
      Они вошли в квартиру Нура, окунувшись в море веселого шума и смеха. Алиса тоже была здесь, одетая по своей любимой моде двадцатых годов. Она мельком улыбнулась им, но так и не подошла поговорить. Бертон ожидал, что вызовет всеобщее удивление, появившись в паре с китаянкой. Однако Ли По, похоже, уже всем разболтал. Если он и ревновал, то не показывал вида. Реалист по натуре, китаец понимал, что демонстрация ревности не только ничего не даст, но и заставит его потерять лицо. Кроме того, Ли По не страдал от отсутствия компании или секса. Он успел воскресить уже сорок мужчин и сорок семь женщин, бывших его знакомыми в прежней земной жизни. Семь женщин были его любовницами, каждая в свой день недели. Но сегодня он привел с собой только одну.
      – Они сопровождают меня на наши встречи по очереди,-сказал китаец Бертону.
      – Со временем им наскучит этот гарем, и они воскресят себе каждая по мужчине,– откликнулся Бертон.– Что ты тогда будешь делать?
      – Ничего,– улыбнулся Ли По.– Я не тиран. Я просто воскрешу себе новых подруг. Рано или поздно это неизбежно произойдет, поскольку нынешние мне надоедят. Или же я им надоем, как ни трудно мне в это поверить.
      Бертон представил себе кишащий людьми мир Ли По. Когда наступит перенаселение, избыток выплеснется в квартиры. То же самое творилось сейчас в мире Тома Терпина.