– Так! – прошептал Питер.– Значит, он родился в 1950 году.
Компьютер прокрутил ему «фильм» об этом дне рождения. Мать Стэндиша, толстая низкорослая неряха, вполне соответствовала его отцу – большому пузатому мужчине с испитым лицом, на котором выступали синие вены. Гости, в основном, состояли из уличных дружков Стэндиша. Дом выглядел загаженным и грязным, а мебель – старой и сломанной. Судя по замечаниям гостей, глава семейства иногда подрабатывал плотником, но большую часть времени проводил в соседних барах. Стэндиш перепил кислого пива, и его вытошнило прямо на пирожки с салом и сандвичи с болонской колбасой. После этого вечеринка закончилась. Когда гости разошлись, пьяные родители начали выкрикивать друг другу оскорбления и непристойности. В один момент ссора едва не перешла в драку, но потом угасла, как раздавленный в пепельнице окурок. Фрайгейт вздохнул и отключил экран.
Он объяснил компьютеру, что этот эпизод являлся примером вербальной жестокости. Ему же хотелось увидеть физическое насилие. Велев машине продолжать поиски в период с 1965 по 1975 год, Питер отправился на ужин, который проходил в квартире Ли По.
Во время ужина он узнал, что остальные тоже вели самостоятельные исследования. Например, Алиса пыталась найти своих троих сыновей, родителей, брата и сестру.
– Ты хочешь их воскресить? – поинтересовался Фрайгейт.
В ее темных глазах мелькнула тревога.
– Честно говоря, я еще не знаю. Мне просто хочется увериться, что с ними все в порядке. Впрочем, если кто-то из них умер, я, наверное… что-нибудь сделаю.
Она понимала, что любой из ее родственников, чей ватан оказался в колодце, мог навсегда остаться в небытии. Воскресить своих родителей или детей могла только она сама. Однако ее тревожила возможность их появления в стенах башни -вернее, их вероятное отношение к ней и реакция на то, какой она стала. Что, например, скажет ее мать, узнав о любовной связи с таким отвратительным мужланом, как Дик Бертон?
Кроме того, встреча с родственниками могла привести к большим разочарованиям. В ее эпоху родители не находили зазорным помыкать и командовать своими детьми. Но в Мире Реки не существовало различий в возрасте; все выглядели одинаково молодыми. К тому же, после многолетней разлуки и родители и дети стали совершенно другими людьми. Между ними пролегла зияющая пропасть, такая же огромная, как этот новый и жестокий мир. И преодолеть ее могли немногие.
Но Алиса любила их – мать, отца, сыновей, сестру и брата.
Фрайгейт отметил, что она ничего не сказала о своем муже Реджинальде Джервисе Харгривзе. Однако Питеру хватило ума не упоминать об этом.
– Значит, ты еще их не нашла? – спросил он у Алисы.
Отпив глоток вина из чаши, она произнесла:
– Пока нет. Я дала компьютеру их имена, а также даты рождения и смерти. К сожалению, мне ничего не известно о смерти Кэрила, но я надеюсь найти какие-то сведения в копиях тех книг и газет, которые воспроизвела для меня машина. Все это требует времени. Если кто-нибудь из них умер, я обязательно их воскрешу. Но если они живы, отыскать их будет непросто. Конечно, компьютер может начать сканирование по всей цепи питающих камней, однако для успешного поиска мои родственники должны оказаться в зоне досягаемости особых датчиков. И даже тогда вероятность обнаружения не будет превышать сорока процентов.
«Если Алиса никого не найдет, это освободит ее от решения главного вопроса,– подумал Фрайгейт.– Она боится их воскрешения и в то же время мечтает о нем».
– А тебе не хочется воскресить Льюиса Кэрролла? – спросил он.
– Нет.
Она не стала объяснять свой ответ, и, судя по ее поджатым губа, дальнейшие расспросы Питера не привели бы ни к чему хорошему.
Покинув застолье, Фрайгейт ушел в свои апартаменты. Вместо того чтобы сразу лечь в постель, он решил перед сном посмотреть несколько эпизодов из прошлого Стэндиша. Они настолько ошеломили его, что заснуть ему в эту ночь больше не удалось. Грязный необразованный подросток превратился в мерзкого и жестокого алкоголика. Фрагменты «фильма» воспроизвели всего пару дней, но Фрайгейту стало до того тошно, что после этого он вообще перестал интересоваться воспоминаниями Стэндиша.
В то время блондин нигде не работал. Он жил в домике сестры на окраине небольшого среднезападного города. Его двадцатилетнюю сестру можно было бы назвать привлекательной, если бы она следила за собой и хоть иногда проявляла признаки ума. Ее дочь, белокурая голубоглазая малышка, выглядела немного полноватой для своих трех лет – что, очевидно, объяснялось плохим питанием и огромным количеством «коки», которое девочка поглощала каждый день. Фрайгейт осмотрел запущенную гостиную. Сестра блондина, которую звали Мейзи, лежала на почти развалившейся софе и пила пиво. Малышка, спрятавшись за потертое кресло, баюкала в углу потрепанную тряпичную куклу. Время от времени на экране появлялась бутылка виски, которую Стэндиш подносил ко рту. Судя по беседе, брат и сестра решили опохмелиться после вчерашней попойки.
Стэндиш перевел затуманенный взгляд на сестру.
– Где Линда? – спросил он.
– Там,– буркнула Мейзи, махнув рукой в сторону стула.
– Линда! Иди ко мне! – громко позвал блондин.
Малышка, прижимая куклу к груди, неохотно покинула свое убежище. Стендиш расстегнул молнию на штанах и вытащил возбужденный член.
– Смотри, какая игрушечка. Ты когда-нибудь видела такую штуку?
Девочка отступила назад. Стендиш закричал, чтобы она подошла поближе. Мейзи, покачиваясь, поднялась с кушетки.
– Что ты делаешь, трахнутый придурок?
– Заткнись, сучка. Сейчас трахнутой станет твоя дочь.
Фрайгейта затошнило, но он не стал отключать экран, надеясь, что Мейзи заступится за дочь. Однако та, поспорив немного с братом, махнула рукой и вновь улеглась на софу.
– Ладно, какая к черту разница! – сказала она, прикладываясь к бутылке.– Все равно ей от этого никуда не деться. А так будет о чем вспомнить. Надо же! В три года! Собственный дядя!
И она захохотала визгливым пьяным смехом.
– Вот и я так думаю. Помнится, в семь лет тебя уже долбили во все дыры, верно?
Мейзи ничего не ответила. Стендиш повернулся к девочке.
– Иди сюда.
Она покачала головой, и он закричал:
– Иди сюда, сучонка! Или хочешь, чтобы дядя Билл задал тебе трепку? Не бойся, дура! Тебе понравится…
Фрайгейт не выдержал и отключил экран. Не в силах унять дрожь, он велел компьютеру прокрутить «фильм» на три дня вперед. В то время Стэндиш уже находился за решеткой. Вместе с ним в тюремной камере сидели двое других преступников, и он хвастался им, как нарезал резьбу у дочери своей сестры.
– Маленькая стерва давно хотела этого. И я дал ей то, на что она напрашивалась. А что тут плохого, правда?
– Бедная малышка,– прошептал Фрайгейт.– О Боже!
Отыскав в памяти компьютера телесную матрицу Стэндиша, Фрайгейт хотел разрушить этот файл – разрушить до такой степени, чтобы ватан безжалостного насильника никогда не нашел пристанища в новом теле и был обречен на вечное блуждание в холодных просторах вселенной.
Кусая губы и все еще сотрясаясь от дрожи, Питер встал из-за пульта и зашагал взад и вперед по комнате.
– Черт побери!– шептал он.– Вот же дьявол! Надо отправить его в ад, вернуть обратно и снова бросить в адское пламя! Нет, возвращать обратно не надо! Пусть веками горит в геенне огненной! – Он подбежал к пульту и прокричал: -Когда я произнесу пароль, убери из памяти все, что составляет телесную матрицу Стэндиша!
Машина ответила, что для подобной процедуры он должен ввести свой персональный код, трижды подтвердить приказ об уничтожении телесной матрицы другого человека, а затем произнести пароль, который бы подтвердил правомочность доступа к программе разрушения.
– Тогда поставь телесную матрицу Стэндиша на задержку,-приказал Фрайгейт.– Я не позволю этому скоту еще раз возродиться в долине.
Через несколько часов он почувствовал стыд за свои импульсивные поступки. Кто он такой, чтобы осуждать других людей? И все же, Стэндиш, изнасиловав ребенка, заслуживал… полного забвения.
На следующий день он рассказал о своем эксперименте Нуру. Мавр поднял брови и со вздохом сказал:
– Мне понятен твой гнев. Я не видел того, о чем ты говорил, но меня тоже одолевает ярость. Этот человек показался тебе неисправимым, и он вновь доказал, что Мир Реки не улучшил его характера. И все же, не забывай – у него еще осталось время, чтобы измениться к лучшему. Я знаю, ты не веришь в исправление таких людей, однако этики дали каждому из нас определенный срок для спасения своих душ. Лога не зря увеличил это время. Очевидно, он имел на то основания. Поэтому смири свои чувства, Пит. Ты не должен вмешиваться в их план.
– Но его нельзя подпускать к людям! – вскричал Фрайгейт.
– Возможно, его нельзя подпускать даже к самому себе,-ответил Нур.– Тем не менее он должен пройти свой путь до конца. Сейчас тобой движет месть. И это понятно. Но не поддавайся ей. В повторных воскрешениях заложен глубокий смысл.
– Смысл! Какой смысл?
– Ты и сам все прекрасно знаешь. Смерть – великий учитель. Ее уроки помогли спастись многим – даже самым жестоким и, казалось бы, неисправимым. Вспомни Геринга. Это самый яркий пример, но я уверен, что мы могли бы отыскать и множество ему подобных.
– Стэндиш умер в возрасте тридцати трех лет,– сказал Фрайгейт.– Напившись, он угнал грузовой фургон и, проезжая перекресток на красный свет, врезался в борт рейсового автобуса. Я не знаю, к каким жертвам привела его выходка, но это не имеет сейчас значения. Ясно одно – Стэндиш никогда ничему не научится. Не жди от него раскаяния и стыда. Его не изменят и тысячи смертей! Он никогда не изменится! Никогда!
– Я понимаю тебя,– ответил Нур.– Но, уничтожив его телесную матрицу, ты примешь на свои плечи непосильный груз вины.
– А почему же этики не страдали от вины? Они знали, что придет время, когда миллиарды людей будут осуждены на вечное забвение.
– Праведное негодование затуманило твой ум. Ты только что изложил причину, по которой не имеешь права вмешиваться в судьбы людей.
– Я? Ты хочешь сказать… По плану этиков нам отведен определенный срок. Лога решил, что дополнительное время поможет многим достичь спасения. Но разве лишний год, или месяц, или день что-нибудь изменят?
– Основываясь на своих домыслах, Лога вмешался в планы этиков, и события сбились с пути. Я думаю, мы совершили ошибку, приняв сторону Логи.
– Теперь ты противоречишь самому себе.
– Я часто так поступаю,– с улыбкой ответил Нур.
– Тогда решим так,– предложил Фрайгейт.– Пусть матрица Стэндиша стоит пока на задержке. Я считаю, это никому не повредит. Однако если те восемнадцать миллиардов ватанов вновь начнут возрождаться в долине, я уничтожу файл с его записью.
– На это имеет право только та маленькая девочка. Спроси ее, захочет ли она обрекать человеческую душу на вечное страдание.
– Мне некого спрашивать. Она умерла от дизентерии в пятилетнем возрасте.
– Значит, ее воскресили в Мире Садов. Возможно, она стала одним из агентов, к записям которых у нас нет доступа.
«А почему я так настаиваю на этом?– спросил себя Фрайгейт.-Неужели потому, что почувствовал власть над судьбой Стэндиша и других безволосых иеху? Власть сладка и любит лесть. Но она не для меня, потому что вместе с ней приходит ответственность. О, да! Я всегда пытался уйти от ответственности. В пределах разумного, конечно».
Глава 19
Другие все еще ломали голову по поводу того, кого им воскрешать в своих личных мирах. Однако Томас Мильен Терпин давно уже для себя все решил. Прежде всего он хотел воскресить Скотта Джоплина, Луи Шовена, Джеймса Скотта, Сэма Паттерсона, Отиса Саундерса, Арти Мэтьюса, Юби Блейка и Джо Джордана. Этих парней он знавал в веселые дни своих рэгтаймов. Многие из них считались хорошими музыкантами, хотя самыми великими были, конечно, Джоплин и Човин. Том и сам играл на пианино, как ангел, но те двое парили на три небесных круга выше него, и он восхищался ими.
А как насчет женщин? Многие, кого он знал на Земле, зарабатывали себе на жизнь, торгуя телом. Однако некоторые из них выглядели очень мило и имели уживчивый характер. Однажды в долине он влюбился в женщину, которую до сих пор не мог забыть – красавицу Менти из Древнего Египта. Том решил, что обязательно поселит ее в своем мире, если она окажется в числе восемнадцати миллиардов убитых. Он не видел ее тринадцать лет, но надеялся, что она не забыла их страстные ночи. Менти родилась в Мемфисе, в семье рыночного торговца. Благодаря смуглой коже она ничем не отличалась от черных и, главное, ничего против них не имела. Конечно, Египту и Мемфису было далеко до штата Теннесси, однако в списке на воскрешение Том поставил Менти на первое место.
Он даже сочинил для нее рэгтайм «Моя египетская красавица». Попивая джин, Терпин мечтал о той ночи, когда она услышит эту прекрасную музыку и поймет всю глубину его любви.
Самым классным местом в Терпинвиле должно было стать кафе «Бутон розы». Оно не претендовало на оригинальность – все то же старое кирпичное здание на 2220-й Макит-стрит в черных кварталах славного Сент-Луиса. Однако Том решил сделать его десятиэтажным, из золота высшей пробы, с алмазами и изумрудами, от которых рябило бы в глазах. И чтобы на фронтоне сияли огромные золотые буквы Т.Т.– Томас Терпин.
Он грезил о мостовых с золотой брусчаткой и стоянках, где будут припаркованы роллс-ройсы, кадиллаки, студебекеры, мерседесы и корды. Вокруг раскинется небольшой городок из трехэтажных строений, с золотыми крышами и огромными рубинами вместо дверных ручек.
«А что если сделать унитазы из золота? Парни просто сойдут с ума! Да, с унитазами это классная идея!»
На главной аллее перед «Бутоном розы» он построит великолепный фонтан, который день и ночь будет орошать бурбоном золотое пианино. Чуть дальше три фонтана с шампанским, джином и мятным ликером будут изливать свои струи на статуи Джоплина, Шовена и Терпина. При виде мебели и украшений Терпинвиля старый хрен Д.П.Морган позеленел бы от зависти. Но этому усатому пирату никогда не увидеть подобной роскоши.
В его городе найдется любой инструмент, который только может пригодиться – сотни роялей, скрипки, барабаны, трубы. Слугами станут андроиды – все как один с белой кожей. Они будут называть Тома «хозяином» или «боссом», а его друзей – «масса» или «госпожа».
За городом раскинется лес с рекой, ручьями, болотами и крутыми холмами, вкруг которых будет петлять бетонная дорога. Классное место для гонок на машинах под визги подруг и азартные крики друзей! В лесу и на болотах он планировал развести различную живность: кроликов, кабанов, куропаток и уток, гусей, фазанов, индеек и лис. В реке будут водиться черепахи, крокодилы и множество крупной рыбы. Любой охотник продал бы душу за такое райское место.
– Неужели ты думаешь, что хорошие времена будут длиться вечно?– спросил его Нур.
– По крайней мере, до тех пор, пока будет существовать эта башня,– ответил Том.
Усмешка Нура вызвала у него необъяснимую тревогу.
– Что бы ты там ни говорил, я сделаю себе самый балдежный мир,– пообещал он Нуру и с того момента, ссылаясь на свою личную вселенную, называл ее «Балдежной планетой Терпина».
– Да, парень!– прошептал он сам себе.– Ты одолел долгую дорогу!
– Что ты сказал?– переспросил его Нур.
– Я прошел долгий путь, который начался в Саванне, штат Джорджия, в старой и ветхой лачуге. Через несколько лет после моего рождения отцу удалось сколотить неплохое состояние, и мы перебрались в большой первоклассный дом. Не какой-нибудь там бордель, а красивый дом, в котором прежде жили богатые белые люди. Потом нашей семье начал угрожать ку-клукс-клан, и нам пришлось перебраться поближе к Миссисипи. Мне говорили, что в честь отца и его братьев одну из улиц Саванны назвали позже Терпин-Хиллом. Вот каким крутым был мой папаша.
Стычки с белыми и проблемы с законом привели к тому, что семейство Терпинов перебралось в Сент-Луис. Там они поселились в черном районе, который пользовался дурной репутацией. Папаша Джон открыл салун «Серебряный доллар» и купил конюшню, где разводил беговых лошадей. Все это оказалось прибыльным делом.
– Мой папа говорил, что после отмены рабства он ни разу не работал на других людей. Свое добро наша семья защищала зубами и кулаками. А отца уважали за силу рук и крепкий череп. Он так и говорил – самый крепкий череп к западу и востоку от Миссисипи. Если кто скандалил в его заведении, он хватал человека за запястье, выкручивал руку и одним ударом сбивал с ног. Люди потом ходили, шатаясь, целую неделю. Но зато никто не смел посылать моего папашу на три буквы.
Как и многие негритянские музыканты, Том научился играть на пианино самостоятельно. Но в отличие от других он знал ноты.
– Когда мне исполнилось восемнадцать, мы с братом Чарли поехали на Запад посмотреть страну. Потом нас потянуло на поиски золота, и мы провели в Неваде целый год. Однако при виде наших жадных глаз самородки и золотой песок уходили на недосягаемую глубину. Короче, мы вернулись домой с пустыми карманами.
Я умер 13 августа 1922 года. Старуха с косой имела череп покрепче, чем у моего папаши, и без труда свалила меня с ног. В ту пору смерть была единственной честной дамой в Сент-Луисе. Она не брала взяток ни товаром, ни телом, ни деньгами. Поэтому я махнул на все рукой и отдал концы. Детей у меня не завелось, но люди назвали меня отцом рэгтайма нашего старого и доброго Сент-Луиса.
– Ты оставил жене большое состояние, а твой брат Чарли получил хорошую должность,– сказал Фрайгейт.– Он стал первым черным полицейским, который дослужился до офицерского звания. Его смерть пришлась на Рождество 1935 года, и, если верить газетам, он завещал семье сто пять тысяч долларов. Приличные деньги по тем временам.
– И очень большая сумма для ниггера,– добавил Том.– Так ты говоришь, он умер в 1935 году?
– Я попросил компьютер порыться в файлах памяти и отыскать книгу, которая называлась «Те, кто играл рэгтайм»,– сказал Фрайгейт.– Если машина ее найдет, я сделаю для тебя копию. В этой книге многое написано о тебе, и, почитав ее, ты будешь собой гордиться.
– Для этого мне не надо никаких книг. Но я с удовольствием полистал бы твою книжку.
Через день после того, как компьютер закончил строить Балдежную планету, Том Терпин посетил свои владения. В десять часов утра он вступил в новый мир, и его сердце дрогнуло от счастья. Небо сияло голубизной, и лишь вдали виднелось несколько далеких и нежных, как хлопок, облаков. Том спустился по ступеням и вышел на площадку, где его ожидали андроид-шофер и розовый мерседес-бенц с откидным верхом. Белокожий андроид, с голубыми глазами и желтыми волосами, казался самым уродливым существом на свете. Но Терпин сам придумал для него такое лицо. Робот носил розовую форму, традиционную для шоферов начала двадцатого века. «Почему розовую? Под цвет машины», как скажет Том своим друзьям.
Он сел на заднее сидение и тихо произнес:
– Домой, Джеймс. Домой, мой мальчик.
Красавица машина плавно тронулась с места, мотор заурчал, и они помчались по длинной извилистой дороге. Над ними искрился светом зеленый свод, образованный ветвями высоких деревьев.
– Хм-м. Не слишком ли узкой получилась дорога? – спросил себя Том.– А впрочем, какого черта? Транспорта тут будет немного.
Когда лес поредел, они поехали вдоль озера. На водной глади покачивались утки, лебеди и гуси. Цапли и журавли ловили на мелководье рыбу и лягушек. Отовсюду доносился гогот и причудливые крики птиц.
Дорога увела их от Терпинвиля к торцу огромного помещения.
– Если бы я не знал, что тут стена, то никогда бы не догадался,– прошептал Том.– Такое впечатление, словно дальше тянется лес, а за ним начинаются холмы. Если не упрешься лбом, то и не поймешь, что это иллюзия.
Терпинвиль располагался в середине помещения – примерно в двух целых и семи десятых мили от входа. Однако извилистая дорога, петляя между холмами, занимала не меньше десяти миль. Кроме того, Том мог отправиться в город по другой проселочной дороге, которая была длиннее первой почти в два раза.
Время от времени за деревьями мелькали золотые крыши города, и его сердце наполнялось гордостью. «Том! Это же все твое!»
Когда они выехали из темного леса и помчались к ажурным воротам Терпинвиля, ему захотелось увидеть толпы встречающих людей, цветы и большой духовой оркестр. Однако город пока оставался безлюдным и тихим.
– Столица призраков перед своим пробуждением! Но настанет час, и ее заполнят голоса людей!
Машина остановилась перед «Бутоном розы». Том вышел на главную аллею и направился к центральному фонтану. Сняв с декоративного крюка серебряный кубок, он зачерпнул крепко пахнувшую жидкость и попробовал ее на вкус.
– О парни! Это лучшее, что есть на свете! Теперь нужна только старая компания, музыка, сигаретный дым и смех… Мне надоело пить в одиночку и болтать с самим собой.
Он вошел в «Бутон розы» и вызвал лифт, украшенный драгоценными камнями. Поднявшись на третий этаж, Том торопливо осмотрел свой кабинет, устроился в кресле рядом с огромным пультом и приступил к поиску.
Через три недели он понял, что при желании может воскресить не только сорок человек, но и целых две тысячи.
– Это будут небеса для бедных ниггеров,– сказал он своим семерым товарищам на одном из званых вечеров, которые они проводили все реже и реже.– Балдежный мир, где исполняются любые желания. Ребята будут в полном отпаде!
Том усмехнулся, заметив, что Фрайгейт вздрогнул при словах о «небесах для ниггеров». Питер был либералом и находил такие термины омерзительными. Том и сам не потерпел бы их от других – тем более от белых. Но он употреблял эти слова без всяких стеснений. Когда Фрайгейт спросил его, почему он так поступает, Том ответил, что это старая земная привычка, от которой он никак не мог избавиться.
– Ты взрослый человек и достаточно долго жил в Мире Реки,-сказал Нур.– За такое время можно избавиться от любой дурной привычки.
– А разве она кому-то мешает?
– Самоуничижение как метод лечения душевных ран,– с усмешкой сказал Фрайгейт.
Том Терпин молча отошел к другому концу стола.
– Когда ты пригласишь нас взглянуть на твой мир? – спросила Афра.
– В следующую пятницу. Устроит? Такого вы еще не видели, поверьте! Я рассказал о вас друзьям, и они не против, чтобы вы пришли. Но только знайте свое место. Вы там будете в гостях.
Терпин засмеялся и удалился в свой личный мир.
– После шестидесяти семи лет, проведенных здесь, на нем еще гноятся язвы Земли,– тихо произнес Фрайгейт.
– Он никогда не станет «продвинувшимся», если не искоренит в себе это зло,– сказал Нур.– Я имею в виду последствия расового произвола.
Порожденное на Земле зло не всегда умирало в Мире Реки. Однако, по мнению Нура, человечество в общей массе продвигалось вперед к этическому и духовному совершенству.
– То есть, говоря простым английским языком, ты утверждаешь, что многие стали лучше, чем были?– спросил Бертон.
– Да. Мир Реки углубляет нашу человечность. Но изменения редко происходят без боли.– Помолчав какое-то время, Нур добавил:-У Тома много хороших качеств. Он веселый и отважный человек, и с ним легко общаться, если никто не наступает ему на пальцы. Однако он никогда не сожалел о своем сутенерстве. А человек, заставлявший женщин торговать своим телом, сам является духовной проституткой. Том целиком и полностью увяз в этом отвратительном и грязном промысле. Ему приходилось бить и убивать. Вот он и променял сочувствие к людям на презрение и цинизм.
Наступила тишина.
– И что же дальше? – спросил Фрайгейт.
– Говоря о Томе, я имею в виду каждого из вас. Вы спрятались в своих маленьких мирах, позабыв о других и о своей первоначальной цели. Но разве может человек развиваться в вакууме?
– Конечно, может,– ответил Фрайгейт.
– Хорошо. Посмотрим, что из этого получится,– произнес Нур.
В отличие от семерых товарищей, мавр решил остаться в своей прежней квартире.
– Ее для меня вполне достаточно.
– Но это вызовет осложнения,– сказал Бертон.– Некоторые из недавно воскрешенных могут польститься на свободные миры. И тогда, чтобы захватить их, они пойдут на все – даже на кровопролитие.
Глава 20
Бертон, Фрайгейт и Бен беседовали об ограничениях на воскрешение людей.
– Только не надо оживлять актеров, режиссеров и кинозвезд, – сказал Фрайгейт.– Это отъявленные эгоисты, зараженные противоречиями и недоверием. Какое-то время они могут казаться прекрасными собеседниками, но потом из них начинает вылезать себялюбие, и они становятся настоящими чудовищами.
– Значит, накладываем запрет на всех актеров? – спросил Бертон.
– На всех,– поддержала Бен.– Я их тоже знала. Просто страшно подумать, во что они превращали мои пьесы.
– Конечно, здесь могут быть некоторые исключения,– сказал Фрайгейт.– Однако продюсеров сюда точно пускать не стоит. Таких безжалостных и хладнокровных существ можно держать только в террариуме для крокодилов. Запомните мои слова! Не воскрешайте продюсеров – особенно из Голливуда. Это не люди, а что-то зубастое, прожорливое и отвратительное.
– Я так понял, их можно отнести к одному подклассу с политиками,– произнес Бертон.
– О, да. Политики и чиновники вообще не достойны упоминания. Лжецы и предатели с гибкими спинами.
– Неужели все? – спросила Бен.
– Как будто ты сама не знаешь,– ответил Бертон.
– Я встречалась лишь с немногими и поэтому не могу судить об остальных.
– Тогда положись на мое слово,-сказал Бертон.– Итак, политикам вход воспрещен. А что вы скажете о священниках?
– Все представители духовенства – священники, раввины, муллы, экзорцисты, шаманы – по своей сути похожи друг на друга, как братья,– произнес Фрайгейт.– И в то же время они очень разные. Некоторые из них – правда, очень немногие -являются примером для подражания. Но остальные… Лично я отношусь с подозрением к тем, кто возомнил себя духовными лидерами. Каковы их настоящие мотивы?
– Тогда я вычеркиваю попов из списка,– подытожил Бертон.-Это все те же политики и лжецы, которые манипулировали людьми и использовали их веру для своей наживы. Во всяком случае, в башню мы их не пустим.
– Никаких раввинов, мулл, архиепископов и их преподобий,-добавил Фрайгейт.– Все, что приложимо к попам, приложимо и к ним.
– Монахинь и настоятельниц?
– Долой! – прокричал Бертон, сжав кулак и указав большим пальцем на пол.
– А где же ваши исключения? – с усмешкой осведомилась Афра.
– Давайте пока не будем тратить на них время,– предложил Бертон.
– Что вы скажете о продавцах подержанных машин? – спросил Фрайгейт.
Бертон и Бен недоуменно посмотрели друг на друга.
– Это феномен двадцатого века,– объяснил Фрайгейт.– Хорошо, забудем о них. Я просто буду следить, чтобы они не просочились в башню. Хотя, учитывая их пронырливость, вряд ли мне это удастся на сто процентов.
– А доктора?
– Какие-то общие правила к ним не приложимы. Однако многие из них, попав в Мир Реки, растеряли свою духовность. Здесь они почти не имели авторитета. Поэтому будем подходить к их оценке осторожно.
– Адвокаты?
– Среди них есть прекрасные люди, но встречается и абсолютное дерьмо,– сказал Фрайгейт.– Будем внимательны. Да, кстати, я обнаружил телесную матрицу Будды! Того самого исторического Сиддхартху!
– А какое отношение он имеет к адвокатам? – спросил Бертон.
– Никакого. Но Будда… Он отмечен в записях, и о нем есть «фильм». Если вы хотите взглянуть на живого Гаутаму Будду, вам просто надо запросить компьютер. И что самое интересное, он никогда не воскрешался в Мире Реки. Умерев на Земле, Будда стал «продвинувшимся».
– Теперь все ясно! – сказал Бертон, словно действительно понял что-то важное и доселе скрытое от человеческих глаз.
– Что тебе ясно?
– Семь дней назад я отыскал файл об историческом Иисусе Христе,– ответил он.
– Я тоже его нашел,– сказал Фрайгейт.
– Тогда ты знаешь, что, воскреснув в Мире Реки, он пережил здесь несколько смертей и умер последний раз около двадцати лет назад. Иисус тоже стал «продвинувшимся». Но, очевидно, Будда был более «продвинувшимся», чем он.
– Гаутама жил на Земле дольше Иисуса,– напомнил Фрайгейт.
– Мои слова – не упрек, а констатация факта.
– Между прочим, я обнаружил записи о Святом Франциске Ассизском,– сказал Фрайгейт.– Он тоже воскрешался на берегах Реки. Умерев десять лет назад, этот человек перешел на стадию «продвижения».
– Интересно, сколько пап и кардиналов, верховных священников и верующих достигли «продвижения»? – спросила Бен.
– Ни одного,– ответил Фрайгейт.– Во всяком случае, я таких не обнаружил. Но у меня и не было цели отслеживать их всех. Если хотите, я могу поставить перед компьютером задачу. Пусть, например, найдет двенадцать пап…
– Включая первого – Святого Петра,– добавил Бертон.
– Петр считался не папой, а первым епископом Рима,– поправил его Фрайгейт.
– Он что, действительно там был?
– Да, его казнили в Риме. Тем не менее, он по-прежнему живет на Реке. Петр трижды умирал, но пока еще не дошел до статуса «продвинувшегося».
– Значит, мы можем воскресить его и узнать всю правду об Иисусе и христианстве? – с восторгом спросил Бертон.-Впрочем, тут есть одно «но». Слова не могут являться объективной истиной. Даже в устах такого человека.
– Записи Иисуса хранятся в памяти компьютера,– сказал Фрайгейт.– Его ватан исчез, однако мы можем посмотреть «фильм» о его жизни.
– А как Святой Павел?
– О, Святой Павел! – с улыбкой ответил Фрайгейт.– Сначала он следовал ортодоксальному иудаизму. Потом стал фанатичным христианином и, пожалуй, больше всех извратил учение основателя. Попав в Мир Реки, Павел фанатично проповедовал заповеди шансеров. Но поскольку Церкви Второго Шанса нужны верующие, а не фанатики, они вышибли его вон из своих рядов. Теперь, насколько я знаю, он увлекся учением доуистов.
