- С отличным приобретением, миссис Мэй!
      - Это мой Волк! - возразил Том и тут же приказал: - Несите его в дом.
      Чарльз осветил фонарем безжизненное тело чудовища и вопросительно глянул на хозяйку:
      - Мне кажется, мэм, что лучшее место для него - мертвецкая.
      - Делайте, как велит Томми, Чарльз! А вы, Герберт, - обратилась графиня к кучеру, - немедленно поезжайте за доктором Бромсом!
      Чертыхаясь про себя, кучер отцепил повозку от кареты, взобрался на облучок и погнал лошадей к соседу-доктору. Волка осторожно, с большим трудом перенесли в дом на второй этаж. Клетку поставили в игровую, рядом со спальней мальчика.
      Время текло медленно. Большие напольные часы отбивали каждые четверть часа. Вот они пробили десять раз. Том сидел на подоконнике в гостиной и не отрываясь, всматривался в темный двор, тускло освещенный несколькими фонарями.
      Мальчик нервничал:
      - Что-то доктор задерживается... А если он отправился в театр, в Кингс-Линн?.. Ведь мистер Бромс - большой театрал!
      - Из-за Осеннего Бала сегодня в театре выходной, - успокоила его мать. - Спектакль перенесли на другой день.
      Однако Том снова заволновался:
      - А может, с ним что-то случилось?
      - Что может случиться с мистером Бромсом? - заметил дворецкий, ставя перед мальчиком чашку чая. - За всю жизнь он настолько пропитался запахами лекарств, что ни одна болезнь и на милю не подступится к нему. Я думаю, мэм, он просто задержался в кабачке "Пена Афродиты"...
      Миссис Мэй так выразительно посмотрела на Чарльза, что он тут же пропал в сумраке дома: Томми незачем было знать, что в Кингс-Линне живет симпатия доктора. Воспитанному человеку нет дела до досужих сплетен, поэтому хозяйка винного погребка больше не появится на страницах моего повествования.
      Я вдруг подумал: а почему, собственно, до сих пор не поведал вам историю семьи Гулль?.. Наверное, тайна человекеволка отодвинула, сместила, переставила все эпизоды на иные места. Но сейчас - пока Том ждет приезда доктора Бромса - я могу рассказать вам все по порядку. Ведь именно исчезновение капитана Артура послужило толчком к написанию этой истории!..
      Глава пятая.
      БЕРЕГ ЯНТАРНЫХ СОСЕН
      Мисс Мэй осиротела, когда ей было всего семнадцать... Юная графиня сразу превратилась в одну из самых завидных невест графства: она получила в наследство родовое имение своего отца, графа Томаса Чейстона.
      Возникшие тут же в огромном количестве деловые дядюшки и практичные тетушки, стали её знакомить со своими сыновьями, в надежде прибрать к рукам богатое имение. Однако, мисс Мэй - человек романтичный и волевой - сумела отстоять свою независимость. А вскоре она встретила Артура Гулля, тогда уже капитана собственного барка...
      Это был голубоглазый великан с курчавой светлой бородой и рыжими усами. Не имея от рождения ни богатства, ни титула, он достиг всех вершин в мореходном деле исключительно благодаря своему трудолюбию, выносливости и вере в свои силы. На погрузке своего судна, он работал, не покладая рук, наравне с матросами и мог запросто взвалить на спину огромную бочку весом в сто пятьдесят фунтов.
      Они влюбились друг в друга безоглядно и самозабвенно. Капитан Гулль боготворил мисс Чейстон и, несмотря на то, что месяцами бывал в плаваньи, она дожидалась его счастливо и спокойно, ибо знала силу его любви.
      Вскоре они поженились, положив тем самым конец пустым надеждам и сплетням со стороны богатых родственников. А спустя год миссис Мэй родила крепкого мальчугана, которого назвала Томом - в честь его погибшего деда.
      Длинными зимними вечерами, когда капитан отдыхал от плаванья, он развлекал сына морскими историями - своими или чужими, но всегда захватывающими, странными и таинственными. О страшных подводных чудовищах, о неведомых островах, которые бесследно исчезали на обратном пути, о светящемся море, в котором, если вглядеться, можно было увидеть чудесный бал русалок.
      Еще отец рассказывал Тому о морских разбойниках. Пираты без жалости топили корабли, жгли города, пытали пленных, вымогая у них драгоценности и золото.
      Сам Артур Гулль с пиратами, к счастью, не встречался, но много слышал о них в портовых тавернах от бывалых моряков, чудом оставшихся в живых после таких встреч и заливавших ужас пережитого крепким ромом.
      Перед последним плаванием капитан Артур поведал сыну историю своей жизни, которая поразила воображение мальчика не меньше, чем отцовские путешествия.
      Родителей своих капитан не помнил. Его мать умерла во время родов, отец же погиб в августе 1807 года при штурме Копенгагена в англо-датской войне, которая была частью Наполеоновских. Таким образом, капитан Артур остался круглым сиротой в возрасте всего семи лет. Мальчишка стал скитаться по чердакам и подвалам. Ночами приходил на могилу матери и, плача горькими слезами, рассказывал ей о каждом прожитом дне.
      Однажды ранней весной он заболел. Маленький Артур лежал в мрачном подвале и в полузабытьи смотрел на белесые от сырости стены. Они казались ему могильными плитами, из-под которых уже не выбраться никогда. Замерзающего, умирающего от голода - его тогда нашли молодые ученики Лесной Школы. Он никогда не видел такого внимания, тепла, заботы. Даже находясь в полубреду, Артур чувствовал, что его окружает атмосфера всеобщей любви и сострадания.
      Выздоравливал он долго. А когда встал на ноги и смог выходить из дома, здоровый морской воздух довершил начатое: скоро мальчишка вовсю носился по берегу залива Мори-Ферт, где находилась Лесная Школа пастора Брука.
      На полуострове одном, где лето холодно, как осень, стоял просторный прочный дом на Берегу Янтарных Сосен. Был этот светлый Дом счастливым! В нем из подвалов городских мальчишек слабых и больных, затравленных и молчаливых старик-священник приютил. Врачуя души добрым словом, он для детей спасенных был вторым отцом, на все готовым.
      Преподобный пастор был немолодым, хотя довольно ещё крепким человеком. Потеряв семью в годы войны с французами, он купил дом в сосновом бору на шотландском побережье Северного моря и основал первую в Англии школу для мальчиков-сирот.
      Их научил читать, писать, все освещая добротою. Ребята стали различать: что в мире - доброе, что - злое.
      Среди забот, среди утех он стал Учителем для всех.
      Пастор не только подарил им тепло очага и своего сердца - он учил их почти всем профессиям на свете. На "Берег Янтарных Сосен" (так звалась Лесная школа) прибыли лучшие учителя того времени. Заскрипели железные перья вместе со скрипом коростеля, зашелестели страницы учебников вместе с крыльями стрекоз, вспыхнул огонь кузнечной печи рядом с кострами светлячков, завертелся вместе с солнцем гончарный круг, а к аромату шишек соснового бора прибавились запахи свежих стружек и выпеченного хлеба.
      Он их учил пахать, и сеять, ковать, строгать и врачевать, любить людей, ни в чем не лгать, и в Бога бесконечно верить.
      И души маленьких бродяг оттаивать тихонько стали. Следы недавних передряг дожди весенние смывали.
      Янтарный берег оглашался смехом.
      И звучал ГИМН БРАТСТВА до самого горизонта.
      Мы злой судьбе наперекор,
      во имя дружбы и Любви,
      зажгли негаснущий костер,
      чтоб обогреть сердца свои.
      Холодный дождь, колючий снег...
      Сиротский век нас ждал в пути...
      Благословенен будь, Ночлег,
      что нам помог себя найти!
      Мой старый друг, мой новый брат!
      с тобою вместе мы навек
      сильнее станем во сто крат,
      чем дождь и шторм, метель и снег.
      И будет солнце на дворе,
      когда исчезнет в мире Зло.
      И детям нашим на заре
      да будет на Земле тепло!
      Закончив войну с Наполеоном, Англия начала новые войны. В 1812 году вспыхнула двухлетняя англо-американская, а в 1814 - прогремела на весь мир Ост-Индийская военная компания. Сирот становилось больше, и на место окончивших Школу ребят прибывали все новые, которых теперь привозили уже капитаны различных судов.
      Шли годы. Мальчики превращались в юношей и становились мужчинами сильными, умными, надежными. Они разъезжались по всей стране, женились, воевали, строили, сеяли и лечили людей: диплом "Берега Янтарных Сосен" был отличным рекомендательным документом на любую работу.
      Так средь трудов и разных дел они росли, а Брук - старел.
      Длинные волосы, заплетенные на спине в косичку, побелели. Силы покидали его, дряхлело тело.
      Но не было в душе тревоги. Он знал: мальчишки не одни, и не заблудятся они на Богом избранной дороге.
      Пришла пора, когда пастор навеки закрыл глаза. Ученики омыли его, одели в смертные одежды, сбили крепкий гроб и, прочтя отходную молитву, опустили в землю на самом берегу Северного моря, под столетней сосной.
      Оплакав старика святого беззвучно, скупо, по-мужски, продолжили ученики дарить тепло родного крова другим бездомным малышам...
      Учителя провожали не только ученики - на панихиду собрались все жители близлежащих городов и деревень, чтобы почтить память человека, который воспитал по-настоящему свободных людей.
      Решили ежегодно, 6 июля, съезжаться сюда, и ничто не могло остановить их - только солдатская служба, или болезнь, или смерть.
      Но где бы ни были они, и кем бы на земле не стали - средь сосен прожитые дни в делах своих не забывали.
      И непременно каждый год спешили в отчий "Дом сирот".
      Артур Гулль, отец Тома, покинул "Берег Янтарных Сосен" 18-летним юношей, чтобы с отличием закончить морскую школу. Уже спустя два года его взяли на большой парусный фрегат. Он совершенствовал свой морской опыт с большим усердием и, проплавав пять лет помощником капитана, купил небольшое торговое судно. Однажды летом на морской ярПлатоне в Кингс-Линне произошла их встреча с юной графиней Чейстон. В тот же год они обвенчались. А свой барк он назвал "Санта Мэй" - в её честь.
      Спустя одиннадцать лет, как и в прежние годы, капитан Артур отправился в Шотландию на праздник лесной школы. По пути на Берег Янтарных Сосен он должен был остановиться в трех городах, чтобы продать товары и забить трюм подарками для детей.
      Отправившись из графства Норфолк в середине июня и удачно совершив торговые сделки в Грейт-Гримсби, в Сандерленде и Блайте, "Санта Мэй" уже в первых числах июля подходила к берегам Шотландии. Но с тех пор ни о капитане Артуре Гулле, ни о его шхуне не было никаких известий...
      Глава шестая.
      ВОЛЧИЙ ЛЕКАРЬ
      - Едет! Едет! - возбужденно закричал Том, спрыгивая с подоконника.
      Была уже половина одиннадцатого, когда наконец-то прибыл доктор Бромс - высокий, толстый, лысый джентельмен, лет тридцати пяти, со шкиперской бородой, в очках, известный в Кингс-Линне своей ворчливостью и чрезмерной дотошностью. Он был отличным практиком, поэтому к больным его звали в любое время дня и ночи. Неуклюже спрыгнув с подножки кареты и тяжело отдуваясь, местный эскулап поднялся на второй этаж дома, размахивая большим потертым саквояжем. Графиня бросилась ему навстречу:
      - Доброй ночи, док! Простите, что потревожила.
      - Ничего страшного, миссис Гулль! - церемонно поклонился Бромс. Такова уж моя участь. Я ведь давал клятву Гиппократа! - И с тревогой спросил: - Что-нибудь с Томми?..
      - Я здоров! - воскликнул мальчик, выбегая из игровой. - Там - волк, сэр. Спасите его!
      Бромс, который сначала не понял, о чем толкует Том, нацепил на мясистый нос очки и вошел в комнату. Там он несколько раз обошел клетку, с изумлением разглядывая странное существо, затем пригладил рукой бороду и неуверенно пробормотал:
      - Простите, миссис Гулль... Но я... не волчий лекарь!.. - В его голосе даже послышалась обида.
      - Знаю, док, - чуть смутилась графиня. - Но ведь и он - не совсем зверь... Прошу вас!.. Кроме того, - улыбнулась она, - во всем Норфолке не сыщешь врача с вашим опытом!
      Эти слова тут же стали для доктора призывом к действию, и он, с опаской просунув свою руку сквозь решетку клетки и прикоснувшись к теплой человеческой руке непонятного существа, стал искать пульс. Тот едва прощупывался.
      - Боюсь, не доживет до утра!.. - промолвил Бромс, но встретился с испуганным взглядом Тома и поспешно добавил: - Хотя, надежда есть... Так что, молодой человек, - он взглянул на Тома поверх очков, - для вас настало время серьезных испытаний.
      - Я выполню все, что вы скажете, сэр! - с готовностью воскликнул мальчик.
      - Посмотрим-посмотрим! - ответил Бромс и раскрыл саквояж. - Итак, начал доктор, - перед нами - люпус хомо, то есть - волкочеловек, что равнозначно хомо люпусу, или - человековолку. А раз так, ему годится любое человеческое лекарство. Логично?
      - Логично! - нетерпеливо согласился Том: - А какое?
      Доктор Бромс осторожно, чтобы не причинять лишних страданий, задрал рубаху на волке. Взгляду мальчика предстало мускулистое человеческое тело, сплошь покрытое рубцами и кровоподтеками.
      - Каждую рану для лучшего заживления надо смазывать свинцовой мазью трижды на дню, - стал объяснять доктор. - Это - во-первых. Второе: для остановки кровотечений очень полезен крапивный отвар... - Он достал из саквояжа полотняный мешочек с вышитым на нем вензелем. - Одна столовая ложка на стакан воды. Ну, и третье лекарство, - продолжил доктор, - это эвкалиптовое масло, чтобы не было воспалений. - Он протянул Тому пузырек с густой прозрачной жидкостью. - Кроме того, чтобы понизился жар, больному необходимо часто менять холодные компрессы на лбу, гм-гм!.. на морде... Самое главное для него сейчас - это покой и строжайший режим. - Мистер Бромс оттянул звериное веко, глянул в мутный зрачок и покачал головой: Негодяи!.. Его били по голове, и будет удивительно, если хомо люпус не потерял память...
      Доктор поспешил откланяться и уехал, сославшись ещё на один срочный ночной вызов. Он даже отказался от традиционного чая, чем очень обидел Чарльза, который всегда его заваривал сам.
      Было уже далеко заполночь, когда Том, следуя медицинским советам, сам обработал волку раны свинцовой мазью, не подпуская к нему никого.
      - Поздний час, сынок! - напомнила ему мать. - Пора в постель.
      Пожелав друг другу "спокойной ночи", они разошлись по своим спальням. И уже засыпая, Том прошептал:
      - Набирайся силы, зверь!..
      ...Наступила осенняя холодная ночь. Особняк спал, погасив свечи.
      Смешно причмокивал во сне кучер Герберт, словно понукал лошадей, мчась по бесконечной дороге.
      Храпел Чарльз - главный хранитель дома: ему снился табачный лес, где на деревьях росли огромные табачные листья, а под ногами вместо песка лежал толстый слой табака. От шагов Дворецкого табачная пыль поднялась над землей, и Чарльз, так же, как и наяву, стал чихать бесконечное число раз, пока не проснулся. А проснувшись, тут же повернулся на другой бок и сразу заснул в надежде вновь попасть в сказочную страну!
      Спала миссис Мэй: ей снилось море и её муж у штурвального круга сильный и веселый.
      Тому виделся летящий по небу корабль, а на нем, обнявшись, как братья, - его отец и Человековолк. Оба машут ему рукой, и что-то кричат, и весело смеются. Но отчего так страшно Тому? И нет в том сне покоя и веселья.
      В беспокойное забытье провалился Человековолк...
      Глава седьмая.
      "НЕ СКУПИТЕСЬ НА УЧЕНЬЕ, СЭР!.."
      Раны на теле зверя давно уже зажили, но сам он все ещё находился в бредовых снах. Если и пробуждался на миг, то ничего не понимал и никого не узнавал вокруг.
      Том сделался его главной нянькой: он кормил и поил зверя, расчесывал шерсть на его холке, вставал по ночам, когда тот вскрикивал или рыдал.
      Промчался месяц. Или два... Уже пожухлая трава давно покрылась первым снегом. А полузверь все бредил Джеком...
      Капитан был дико зол. Во-первых, ему помешали отобедать, а во-вторых (и это было главной причиной скверного настроения) мальчишка вновь сбежал со шхуны. В течение одного года - третий побег!
      На этот раз Джека нашли на берегу, в грязной таверне. Как с ухмылкой было доложено Атаману пиратов, он мыл посуду и чистил гнилой картофель. Хозяин таверны тут же получил по заслугам, таверна сожжена, а сын Рыжебородого Джона теперь стоял перед ним, как загнанный в угол зверек.
      Для своих двенадцати лет он выглядел хилым и щуплым, лет на девять, не больше.
      Кожей ощущая отцовскую ненависть, будто обволакивающую его, втянув голову в щуплые плечи и опустив глаза в грязный дощатый пол, мальчишка не ждал для себя ничего хорошего. Перед глазами Джека до сих пор стояла жуткая картина: распростертое на земле тело хозяина таверны с полотенцем в одной руке и осколком разбитой тарелки - в другой.
      - Ну, что, Огрызок, - обратился к нему Джон после долгого молчания, придет ли когда-нибудь конец твоим дурацким выходкам?!
      Джек нервно покусывал губы.
      - Я хочу учиться, - тихо ответил он.
      - Что-что?!.. - расхохотался Рыжебородый атаман. - Повтори-ка ещё раз.
      - Я вырос, отец, - твердо произнес Джек. - На берегу есть джентельмены чуть постарше меня, которые уже давно учатся... У них хорошие манеры и много денег в карманах.
      Джон внимательно поглядел на сына и, пододвинув табурет, уселся напротив.
      - Денег, говоришь?.. Верное наблюдение!! Но ты будешь иметь их куда больше, если научишься моему ремеслу. Тогда уж тебя непременно назовут "джентельменом удачи"! - Он расхохотался, потом закашлялся и кашлял до тех пор, покуда не закурил трубку: - Ученье на моем корабле не стоит ни гроша, мало того - за полученые уроки ты будешь иметь свою долю! А там, - он кивнул в окно каюты, - тебе придется платить за все самому! Например, чтобы снять комнату или выпить кружку пива.
      - Я заработаю, - поднял глаза на отца Джек.
      - Да ну?! - с любопытством усмехнулся тот. - И как же, позвольте узнать?
      - Как все, - ответил сын. - Своим трудом.
      - Браво! - захлопал огромными ручищами Джон, а глаза его вспыхнули злым блеском. - Зарабатывать, прислуживая в вонючих тавернах! Врешь!!! Чтобы мой сын!.. сын Рыжебородого Джона!.. стал чьим-то холуем?!..
      Он с размаху ударил мальчишку по щеке.
      Джек упал на пол, но тут же поднялся, ибо знал, что лежащий - вызовет у отца ещё большее раздражение.
      - С этой минуты я сам буду следить за тобой! - проскрипел зубами рыжебородый Атаман. - А во время стоянок в портах ты будешь сидеть запертым в трюме! Хватит делать из меня посмешище! Ишь, герой выискался! - Он налил полный стакан рома, залпом его выпил, отдышался и, пуская дым под низкий потолок каюты, добавил: - Будут тебе и подвиги, и слава!
      Он вгляделся в непримиримые глаза сына, потом вдруг уронил голову на грудь и прослезился:
      - Если бы ты знал, Огрызок, как я одинок!.. Как трудно мне среди этих скотов, которые пока ещё боятся меня! Каждую ночь я жду своей смерти. Не от Закона, не от врагов - от них!.. - Он с ненавистью ткнул пальцем куда-то в стену. - Все хотят занять мое место. Но я держу его для тебя. А их - в упряжке! Пока держу... Хотя силы, сынок, уже не те... Вот почему я хотел видеть тебя на атаманском мостике, чтобы самому уйти на отдых и покой. - Он налил ещё стакан и криво усмехнулся.
      Джек с волнением слушал отца. Признанье Рыжебородого Джона прозвучало для него громом средь ясного неба. Как?! Его отец, которого боялись все на свете - трясется сам?!..
      Нет-нет! Словам бы он не поверил, ибо знал их цену, но Джек впервые увидел слезы на обветренном, суровом, всегда пугавшем его лице. Взяв отца за руку, он тихо сказал:
      - Я постараюсь быть рядом, отец... Но если ты ввяжешься в неправедный бой, снова сбегу! И тогда уже насовсем!.. - Он легонько смахнул со щек Рыжебородого Джона соленые, как брызги моря, капли и добавил: - Убивать это же смертный грех...
      Джон мрачно насупился и резко оттолкнул сына.
      - Ступай. Позови боцмана!..
      Джек пулей вылетел на палубу и тут же за дверью нос к носу столкнулся с Одноруким Диком.
      Тот отпрянул в сторону.
      - Вас хочет видеть отец...
      Джек уже точно знал, что Боцман все подслушал.
      Ах, если бы Джек тогда поступил так же, как и Боцман - может быть, судьба его была бы совсем иной. Но он не любил подслушивать, а все, о чем говорили в то утро Дик и Атаман, - узнал много позже...
      Однорукий Дик с хитрой улыбкой поклонился мальчику и тенью проскользнул в каюту. Джон притворно удивился:
      - Так ты уже здесь?!..
      Дик кисло улыбнулся: эта шутка была с бородой - подлиннее, чем у Джона.
      - Садись!
      Дик послушно сел.
      - Все слышал?! - спросил Атаман.
      Дик обиженно поднял брови.
      - Было бы хорошо, если бы мне не пришлось повторяться, - хмуро пояснил Джон.
      - В таком случае - да, сэр! - честно признался Однорукий Дик.
      - Отлично! - сказал Атаман и налил два стакана рома. - Что же тогда прикажешь делать с Огрызком?
      Дик отпил глоток, от которого его передернуло, и ответил:
      - Я возьмусь за его ученье. Только вам, Атаман, придется раскошелиться.
      - Мне?! - угрожающе воскликнул Рыжебородый Джон.
      - Для успеха дела, сэр! - пояснил Однорукий.
      Джон поставил стакан и с любопытством уставился на Боцмана:
      - Ну-ка, ну-ка!..
      - Соврет - пенни. Схитрит - шиллинг. Пальнет по чайке - фунт! А уж если по человеку - соверен, не меньше!..
      Ни даль надежд, ни бред любви, - нас деньги делают людьми.
      Вот тогда-то и наступит час, когда он всем покажет свои крепкие клыки! А пока - мой вам совет: не скупитесь, сэр!
      И тут же ловко поймал единственной рукой звонкий мешочек, брошенный атаманом...
      - Запомни, Дик: с минуты этой ты отвечаешь за него. Учи жестокости его и поощряй за зло - монетой.
      Глава восьмая.
      ТРЕВОЖНОЕ РОЖДЕСТВО
      Наступила зима.
      И вот в город на четверке белоснежных коней въехала хозяйка метелей и морозов - сама миссис Winter!
      На побережье и на город свой наложила белый грим, и к небу заструился дым, и вьюги завертелся ворот.
      По улицам пронеслись стаи белоснежных птиц, стуча и заглядывая в каждое окно.
      А когда зима ударила в холодный бубен луны, на площади появился в синем цилиндре и голубом плаще страшный мистер Frost.
      Пришли большие холода. Трещал мороз шутом в трещотки. В лед вмерзли рыбы и суда, и перевернутые лодки. А на рассыпчатых снегах - вороны в черных сюртуках.
      Иногда они громко возмущались, когда мальчишки бросали в них палками. А те - спозаранку и до поздней ночи - на санках или кувырком с горы!..
      Том тоже зиму обожал, как все мы в отдаленном Детстве. Весь год он, словно зритель, ждал её чарующего действа: таинственного торжества на ночь Святого Рождества! От чердака и до подвалов дом пахнул хвоей. Он дарил декабрьский запах мандарин и предвкушенье карнавала! Том, как безумный, в эти дни любил с утра сновать по дому, где свечек праздничных огни уже светили по-другому, ловить домашних нежный взгляд, вдыхая кухни дым и чад. У очага, средь тайн поварских смотреть, как повар дичь палит, бормочет что-то из молитв - библейских или кулинарских.
      Их повар был мастер варить чесночный соус или жарить бараньи котлеты, или сочинять снежно-сладкие кремы для ромовых бабок, украшая их цукатами и орехами!
      И уж конечно Том любил морозить щеки на прогулке, взамен зубрежки и чернил - гулять по тихим переулкам. При свете ранних фонарей лепить снеговиков и фей.
      Изредка согревая дыханием замерзшие руки, чувствуешь себя при этом сродни Создателю!.. Так было и в прошлую зиму, так было всегда...
      В этот раз все происходило иначе. Миссис Winter не согрела сердце Тома (как ни парадоксально это звучит). Ее белый праздник не коснулся его души. Новый год пришел скучно и печально.
      Все чаще Том видел заплаканные глаза матери: по-прежнему не было вестей от отца. А однажды днем, стоя у окна в гостиной и сквозь затейливые морозные узоры взирая на пустынный двор, Том услышал, как в очередной раз приехал доктор Бромс.
      Он появился с улыбкой, примерзшей к покрасневшему от ветра лицу. Протерев шелковым платком очки, заходил по гостиной, изредка останавливаясь у камина и вороша кочергой раскаленные угли.
      - Чаю, сэр? - заглянул в гостиную дворецкий.
      - Лучше кофе, - бросил через плечо доктор, думая о чем-то своем.
      На невозмутимом лице Чарльза мелькнуло разочарование. Он поклонился и исчез в дверях.
      Том вошел в гостиную.
      Доктор сразу оторвался от своих мыслей, и глаза его заблестели - как всегда при встрече с мальчиком.
      - Добрый день, молодой джентельмен!
      - Здравствуйте, мистер Бромс, - ответил Том.
      - Как наш пациент? - поинтересовался доктор. Хотя на этот раз вопрос был задан более чем формально.
      - Все в порядке, сэр.
      - Он что-нибудь вспомнил?
      - Нет, сэр. Волк не помнит даже того, как мы забрали его от лорда. А в основном, он совсем здоров... Благодаря вашим рецептам, сэр! - не преминул добавить Том.
      Доктор улыбнулся: он любил, когда его хвалили. Но тут в дверях появилась графиня Мэй, и улыбка Бромса тут же досталась ей.
      - Еще раз, добрый день, миссис! - поклонился доктор.
      - Что-нибудь случилось? - замерла на мгновенье графиня. - Вы уехали утром и...
      Он не дал ей договорить:
      - Есть одна новость...
      Графиня вздрогнула и повернулась к сыну:
      - Ступай к себе, Том! Нам с мистером Бромсом нужно поговорить.
      - Да-да! - добавил доктор. - К твоему волку я зайду позже.
      Сын послушно вышел, столкнувшись в дверях с дворецким.
      - Ваш кофе, сэр, - не глядя на доктора, произнес Чарльз и поставил расписную чашку из мейсонского фарфора на круглый столик у камина.
      - Я разве просил кофе?.. - рассеянно спросил доктор. - Я всегда пью чай.
      Лицо дворецкого тут же расцвело в улыбке.
      - Простите, сэр, сейчас принесу. - И великодушно добавил, - Это моя вина. Я знаю, что вы любите чай...
      - А кофе оставьте мне, Чарльз! - попросила миссис Мэй.
      Дождавшись, когда дворецкий плотно закроет за собой дверь и спустится по лестнице на кухню, Том из другого конца коридора на цыпочках подбежал к гостиной и прильнул ухом к двери. Он знал, что так делать нехорошо, но какая-то непреодолимая сила тянула его услышать разговор взрослых.
      - Что-нибудь случилось?.. - повторила свой вопрос графиня.
      В комнате повисла напряженная пауза. Затем донесся хрипловатый голос доктора, звуча то глуше, то громче.
      - Я получил ответ из Управления Британского флота.
      У Тома екнуло сердце. Мать молчала. Том представил, каково ей сейчас. Он словно увидел её напряженное лицо, её сцепленные руки, как она делала всегда, если бывала в сильном душевном волнении.
      И тут вновь раздался голос мистера Бромса:
      - Новости неутешительные. Целый месяц поисков и разбирательств ни к чему не привели. Управление склоняется к тому, что мистер Гулль...
      Том рванул дверь и ворвался в комнату.
      - Как жить дальше?.. - еле слышно промолвила Мей, отрешенно взглянув на сына и слабо погладив его по голове.
      Доктор Бромс впервые в жизни ничем не мог помочь. Он ругал себя последними словами, что не сумел подготовить графиню к страшному известию. Доктор уселся в другое кресло и прикрыл растерянность чашкой чая.
      - Не плачь, мама, - без конца повторял Том. - Отец жив! Ты увидишь! Он обязательно вернется!
      - Конечно, жив, мой мальчик, - шептала графиня. - Он всегда будет с нами!..
      ...Вот и весна пришла. У каменных ворот зацвел терновник. Небеса окунулись в синее море и покрылись лазурью.
      Наступил день, когда Человековолк наконец-то раскрыл глаза, и взгляд его был спокойным и разумным. Он узнал Тома, узнал графиню, познакомился с Чарльзом. А Том теперь зачастил на кухню, так как волчий аппетит у чудища проснулся даже раньше его сознания. Он ел все подряд и по многу раз в день. Доктор Бромс, в принципе, был доволен его выздоровлением, однако, за вечерним чаем все же рассуждал о том, что есть в этом существе нечто звериное, а от зверя всего можно ожидать. И обращал внимание графини на возможную опасность для Тома в столь тесной дружбе. Хотя сам писал ежедневные заметки и наблюдения о фантастическом животном - с тем, чтобы однажды произвести сенсацию в области естествознания.
      Единственное, что вызывало тревогу доктора Бромса - это полное отсутствие у волка памяти о прошлом. Болезнь сия, говорил он, зовется в медицине амнезией, и излечиться от неё можно не всегда, а только в случае, если у больного произойдет нервный срыв от внезапного потрясения. Когда же этого следовало ожидать не знал никто, кроме Бога, конечно, которому Том неустанно молился.
      Глава девятая.
      ЦВЕТНЫЕ ПАРУСА
      Волк изменился. Его перестали донимать странные видения. Он жил только настоящим, и оно было в меру спокойным.
      Не помня в Прошлом ничего, Волк с Нынешним почти не спорил: Том на прогулку брал его по парку, чуть пореже - к морю, держа, порой, - на поводке, а иногда - рука в руке.
      Но ни прохлада дна морского, ни крики чаек, ни прибой - ничто весеннею порой не пробудило в нем Былого.
      Чугунную клетку вынесли в сарай, и теперь волк, несмотря на протесты доктора, жил вместе с Томом. Их кровати поставили рядом, и по вечерам они играли в морской бой или мастерили кораблики с цветными парусами.
      Волк постоянно удивлял мальчика своими неожиданными познаниями в морском деле.
      - Что такое бом-брам-стеньга? - спрашивал Том.
      - Это дерево, которое служит продолжением брам-стеньги, - отвечал волк.
      - А что такое брам-стеньга? - выпытывал мальчик.
      - Дерево, служащее продолжением стеньги.
      - Так что же такое стеньга?! - вопрошал Том.
      - Дерево, что служит продолжением мачты, - посмеивался волк, обнажая клыки. - Смотря по тому, какой мачте принадлежит, называется фор-стеньга, грот-стеньга и крюйс-стеньга. А уж выше идет брам-стеньга, а ещё выше бом-брам-стеньга! - возвращался он к началу разговора под их общий хохот.
      - Наверное ты был моряком, если так много знаешь! - утверждал Том.
      Волк растерянно пожимал плечами. Цветные лоскуты парусов что-то напоминали ему...
      Солнце стало пригревать сильнее. Тонкая корка замерзшей морской воды у берега с каждым днем покрывалась все новыми трещинами, и освобожденные от зимнего плена волны - так же, как и вечность назад - рвались на берег, обжигая редких гуляк ледяными брызгами.