Слева по борту - рай

      В один из дней, когда мы с Кенаи раньше обычного возвратились на шхуну, нам пришла в голову мысль навестить Беркли в глубине острова. На одной из полян он наметил окружность диаметром в три-четыре метра и в ее пределах вырвал всю высокую траву, а оставшуюся примял, так что получился красивый газон. В мешке, который Беркли положил в сторонке в тени, находились четыре тайпана.
      - Остров Воскресения - раздолье для тайпанов, - говорит он, - тут их многие сотни. Нет нужды забираться за ними в глубь зарослей, как приходится делать на Кейп-Йорке. Для охотника на змей здесь настоящий рай.
      - Но ведь ловля змей обходится дорого, тебе приходится арендовать целую шхуну?
      - Это вполне окупается. Не забывай, что тайпан - одна из опаснейших змей во всем мире. Если укушенному тут же не ввести противоядия, в течение нескольких минут неизбежно наступит смерть. Вплоть до недавнего времени медицина не располагала эффективным средством - просто не было отловлено достаточного количества змей, чтобы получить это средство. Австралийский институт вакцины в Мельбурне периодически помещал объявления, что ищет людей, которые взялись бы за отлов тайпанов и получение от них яда для производства сыворотки. Но, как ты сам понимаешь, охотников нашлось немного. Несколько человек, проявивших было интерес, отказались, узнав, что ни одно страховое общество не согласится застраховать ловца змей, если только сам он не будет ежегодно вносить сумму, равную одной четверти страхового полиса.
      Сегодня, однако, вакцина против яда создана, поскольку несколько человек помимо меня занимаются отловом тайпанов и получением их яда. Мне платят 120 австралийских фунтов за один грамм высушенного змеиного яда, на что уходит четыре-пять доек, а от каждой змеи можно получать яд раз в две недели. Сейчас у меня на ферме 18 тайпанов, это, насколько мне известно, самая большая коллекция в мире. Одна из змей дала приплод в неволе, и я многого жду от своих дорогих малюток, когда они станут взрослыми. Но получать от них яд смогу не скоро, года через четыре.
      - Насколько силен яд тайпанов?
      - Яда одной взрослой змеи достаточно, чтобы убить двести овец. Для сравнения могу сказать, что от яда кобры погибнут лишь 34 овцы, так что можешь себе представить, насколько опасен тайпан! На Кейп-Йорке и в северной части Квинсленда до сих пор водится много тайпанов. У меня есть договоренность с местными жителями: я плачу им десять австралийских фунтов за каждую змею, которую они мне покажут. Так что, как понимаешь, наша поездка по необитаемым островкам, которые кишмя кишат ядовитыми змеями, для меня очень выгодна. Сегодня я уже заработал 40 фунтов, - и Беркли показал на мешок, в котором находились четыре пойманных тайпана.
      Рассказывая, он готовит орудия лова. Мешок из плотной парусины, куда сразу помещают змею, прежде чем ее пересадят в другой мешок, побольше, к уже находящимся там сородичам, Беркли кладет под кустом на краю вытоптанного зеленого круга. На конце длинной палки укреплена небольшая петля из тонкой стальной проволоки. От нее к другому концу палки протянут шнурок: дернув за него, ловец затягивает петлю. Сам Беркли безоружен, но у него с собой длинный, с полметра, нож, который сейчас он кладет под куст у мешка.
      Начинает накрапывать дождь. Беркли смотрит на облака:
      - Теперь они скоро начнут выползать из кустов. После дождя тайпаны любят погреться на солнышке. В прошлый раз четыре змеи я поймал в минуты, когда проглянуло солнце. Сейчас, кажется, повторится та же картина.
      - А наши голоса они не слышат?
      - Сразу видно, что ты никудышный зоолог: змеи глухи. Не следует только особенно шевелиться, это может их напугать.
      Беркли не спеша направляется к зарослям, и все дальнейшее происходит настолько быстро, что я не в состоянии уследить за его действиями. Он прыгает в высокую траву и ударяет по земле длинной палкой; в то же мгновение из зарослей появляется почти метровый тайпан и ползет в моем направлении. Я вскакиваю и отбегаю на несколько метров в сторону. Однако Беркли заставляет змею вползти в вытоптанный круг, и хотя змея, очевидно, чувствует, что не может двигаться свободно, она отнюдь не собирается лежать неподвижно, как он меня в этом уверял. Беркли пытается накинуть ей петлю на шею, но это не так-то просто; человек и змея исполняют на полянке фантастический танец. Всякий раз, когда тайпан пытается выползти из круга, ловец останавливает его палкой. Тогда змея поворачивается и, шипя, ползет на человека. Тот отскакивает в сторону, снова держа наготове петлю. Этот маневр повторяется раз десять, пока Беркли наконец не набрасывает петлю на голову змеи. Он тут же крепко ее затягивает, но не настолько, чтобы задушить рептилию, которая раскрывает пасть и обнажает ядовитые зубы.
      - Мешок... быстро! Нет, не тот, где змеи... Маленький, парусиновый! кричит Беркли.
      Я держу грубый мешок в вытянутых руках, стараясь стоять подальше от страшного существа. Но опасность миновала, Беркли надежно держит свою добычу. Схватив ее сзади за голову, он так крепко сдавил затылочную часть указательным и большим пальцами, что змея находится как в тисках.
      - Дома, в Австралии, я обычно выдаиваю яд, когда возвращаюсь к себе на ферму, но здесь, путешествуя целыми неделями, вынужден делать это сразу. Капсулы с ядом я храню на льду.
      Он не выпускает мешок из руки, но змее, как он замечает, требуется время, чтобы "остыть". Кенаи и я усаживаемся рядом с Беркли на траве. Выкурив сигарету, он говорит:
      - Пора. Кенаи, возьми баночку с пергаментной крышкой у меня в сумке... Арне, подойди ближе, иначе ты не увидишь.
      Через грубую парусину он нащупывает голову змеи.
      - Почему у тебя нет перчаток? Что, если она ужалит сквозь мешок?
      - Она пускает жало в ход, лишь когда видит добычу.
      Наконец он вытаскивает змею из мешка. Держа ее голову в одной руке и баночку из-под варенья в другой, он прижимает ядовитые зубы змеи к крышке. Змея вновь оживляется; тщетно попытавшись несколько раз вывернуть голову, она разом пронзает зубами плотную бумагу. Крупные капли смертельного яда, белого, как молоко, стекают на дно банки. Затем Беркли осторожно отодвигает тайпана в сторону, ибо в зубах змеи может остаться яд, а он хочет сохранить его как можно дольше, чтобы не раз получать такой "удой".
      По дороге к берегу он рассказывает нам о вакцине:
      - Я отправляю яд в лабораторию в Кэрнсе, где его высушивают до кристаллического состояния и оплачивают мне за каждый грамм. Затем сырье отсылают в Институт вакцины в Мельбурне; там яд во всевозрастающих дозах впрыскивают лошадям, чтобы сделать их невосприимчивыми к нему. Когда у лошадей вырабатывается необходимый иммунитет, из их крови приготовляют сыворотку. За последние три-четыре года она спасла сотни людей в Австралии.
      - Как тебе пришло в голову стать охотником за змеями и сборщиком яда?
      - Я вырос на Кейп-Йорке. Это дикая местность площадью с довоенную Германию, все население которой составляет горстка скотоводов и небольшая группа охотников за крокодилами. Вокруг миссий проживают тысячи две аборигенов - их обычно называют "абос". Они до сих пор охотятся при помощи бумерангов и длинных стрел, выпускаемых из пращи с поразительной точностью. Аборигены - превосходные охотники на тайпанов, потому что жареные тайпаны и черепашьи потроха для них самое большое лакомство. Это они научили меня охотиться за тайпанами и находить места, где живут змеи. Первое время я относился к этому занятию полушутя, а года четыре назад оно стало моим главным делом. У него есть по крайней мере одно преимущество: найдется немного людей, кто пожелал бы отбить у меня хлеб.
      4
      У Кенаи Уорриора, нашего лоцмана и проводника, а также кока на "Сонгтоне", кожа темно-серого цвета. Родом он с острова Мабуиаг и не скрывает того обстоятельства, что его предки жили грабежом. Торресов пролив называют "Кладбищем кораблей", и не без оснований: множество не обозначенных на карте коралловых рифов на протяжении последних ста лет вспороли брюхо более чем 800 судам многих стран. Местные жители знали наиболее опасные проходы и заранее устраивали там засады в ожидании кораблекрушений. Едва оставшихся в живых людей выбрасывало на берег, как их тотчас приканчивали. Но ведь нет нужды углубляться в историю, чтобы обнаружить ту же картину и на западном побережье Дании.
      В облике Кенаи есть что-то от Дон-Кихота; к тому же, подобно герою испанского романа, он также считает себя дворянином, но справедливость требует отметить, что в данном случае знаменитый идальго несколько деградировал. Кенаи происходит из могущественного воинственного племени, но не живет больше на своем далеком острове. Он любит называть себя "джентльменом из города"; городом здесь называют колонию на острове Четверга, куда съехались большинство мужчин с различных островов Торресова пролива и где они, по-видимому, проводят время за игрой в бильярд в двух павильонах. Подобно тому, как его предки размахивали копьями, Кенаи машет бильярдным кием. А кроме того, он делает самое вкусное на острове красное вино. Удовольствие это недорогое, поскольку спиртное местным жителям не продается, и самый дорогой напиток, дающий также право на партию в бильярд, - апельсиновый коктейль стоимостью 40 датских эре. Ночи Кенаи проводит в сарае из гофрированного железа, и стоит ему раздобыть пару шиллингов работой в порту, как он оставляет их в единственном местном кинотеатре, экран которого посерел от старости и дождей. Крыши в помещении нет, так что во время дождей, а они здесь частое явление, над зрителями вырастает целый лес зонтов, и экран почти не виден.
      Кенаи - непревзойдённый лоцман; шкипер, метис Альфред Миллз, отнюдь не преувеличивает, когда утверждает, что Кенаи может "почуять" песчаную косу на расстоянии ста метров. Когда "Сонгтон" пробирается между островами, а белая пена захлестывает поручни с подветренной стороны, на форштевне возвышается темно-серая фигура, и время от времени раздается жалобное "оийй - оийй". Альфред Миллз уже знает, что прямо по курсу песчаная отмель, и во весь голос подает команду машинисту Тино Майо, цвет кожи которого мне так н не удалось разглядеть, ибо с головы до ног он был постоянно вымазан нефтью.
      - Но это не потому, что я грязнуля, - поясняет Тино. - Нефть защищает тело от жары.
      Даже дождь не помешал Кенаи почувствовать, что впереди отмель. Он утверждает, что если песчаная банка расположена не глубже чем в полуметре от поверхности, то дождь усиливает запах песка.
      На берегу Кенаи также превосходный следопыт, еще сохранивший контакт первобытных племен с природой. Если поблизости находятся дикие кабаны или крокодилы, он тотчас их обнаруживает.
      Как-то утром мы бросаем якорь вблизи островка, отделенного от острова Принца Уэльского узким, но бурным проливом. Именно здесь капитан Блай нашел наконец проход севернее полуострова Кейп-Йорк на запад сквозь рифы и шхеры Торресова пролива. Я держу в руках копию его вахтенного журнала и одобрительно киваю головой, хотя Блай и не обозначил все расположенные здесь острова. Беркли изъявляет желание сойти на берег для охоты на змей, которая, признаться, уже начала действовать мне на нервы, но ведь это - его кусок хлеба, и я, разумеется, не имею права жаловаться. На северной оконечности острова имеется бухта; Беркли, Кенаи и я гребем к песчаному берегу.
      - Как называется остров? - спрашиваю я у Кенаи.
      - На морской марте его название не значится, но мы зовем его остров Паки по имени папуаса Паки, которого здесь съела акула. Тут уже много лет вряд ли бывают люди.
      Это был последний остров, у берегов которого искал укрытия баркас Блая, ибо дальше Блай и его люди вышли с попутным ветром в Арафурское море и взяли курс на Тимор. "До наступления темноты мы достигли островка в западном направлении", - записывает Блай в журнале. Здесь лоялисты распрощались с Южными морями, которые остались позади.
      Остров Паки на вид не отличается от большинства других островов, на которых Кенаи, Беркли и я побывали на протяжении последней недели.
      Мы с Беркли отдыхаем на берегу, а Кенаи занят поиском прохода в зарослях. Вложив патрон в одноствольное ружье, я забираюсь метра на два по стволу мангрового дерева, откуда открывается вид на остров. Местность сплошь покрыта деревьями, кроны которых образуют как бы единый свод, а стволы увиты тысячами лиан, которые пышными лозами свисают вниз. Возвратившийся Кенаи сообщает, что видел следы кабанов. Предоставив Беркли заниматься змеями, мы идем по следу в глубь леса. Кенаи решительно работает своим мачете, со свистом перерубая корни, которые закрывают всю тропу на высоте выше роста кабана.
      - Тут поблизости стадо кабанов, - шепчет он. - Я чувствую их запах.
      Ножом он отгибает лианы в стороны, но в этом лесу, где деревья, кусты и лианы переплелись друг с другом, в бесконечной массе черных, как ночь, и окутанных испарениями зарослей, я ничего не вижу. Кенаи подает мне знак следовать за ним. Немного потодя он находит новую звериную тропу, которая ведет из джунглей в траву высотой с человеческий рост.
      - На острове есть пресная вода, - говорит он. - Ты можешь видеть по множеству следов, что животные каждый день ходят по тропе на водопой.
      Мы выходим на небольшую поляну, окружающую илистую впадину, посреди которой находится озерцо - место водопоя животных. На противоположной стороне озера под зеленой крышей джунглей взад-вперед носятся серые тени. Кенаи хватает меня за руку:
      - Стреляй! Ты что, не видишь кабанов? - кричит он.
      Я прикладываю ружье к плечу и уже готов нажать на спусковой крючок, как раздастся выстрел.
      В первый момент я решаю, что это Беркли прервал свою охоту на змей и отправился стрелять кабанов, но потом вспоминаю, что свое ружье он оставил на шхуне. Может быть, это враждебно настроенные островитяне? Я бросаю взгляд на Кенаи, но тот хранит молчание и лишь подает знак, чтобы мы спрятались в траве.
      Кабаны, разумеется, давно скрылись в зарослях. Но вот раздается новый звук -кажется, будто кто-то рубит ветки. Вскоре из-за деревьев показывается высокий худой человек. На нем только шорты, все тело коричневое, как орех. В руке он держит ружье с телескопическим прицелом. Светловолосый викинг на необитаемом острове в Торресовом проливе! Позабыв о предосторожности, я выпрямляюсь во весь рост и бегу к озерцу.
      - Кто вы такой? - кричу я по-английски.
      Незнакомец останавливается. На какое-то мгновение мне кажется, что он собирается вскинуть ружье, но вот он опускает его вниз и продолжает стоять, будто хочет что-то сказать и не в силах раскрыть рот.
      Я подхожу к нему ближе и повторяю свой вопрос по-датски. Приближаюсь к незнакомцу вплотную, протягиваю ему руку и называю свое имя. Отставив ружье, он медленно, подыскивая каждое слово, отвечает по-шведски:
      - Меня зовут Ёста Бранд. Я из Хальмстада в Швеции, но уже много лет живу один на острове Паки.
      5
      Я располагаюсь на несколько дней в одной из двух хижин Ёсты Бранда, чтобы выслушать историю 61-летнего Робинзона Крузо.
      Остров Паки имеет 15 километров в длину и почти вдвое меньше в ширину. Пересеченная местность в глубине по большей части покрыта джунглями, где зеленые лианы, опоясывающие деревья, сплетают гигантские упругие циновки. Вместе с раскидистыми кронами деревьев вьющиеся растения образуют огромный ковер, узор которого соткан из тысяч мелких цветов - красных, желтых, лиловых. Хотя вы и не видите множества птиц, строящих гнезда и живущих в переплетенных кронах, зато с утра до вечера слышите их пение и гомон. А ночью редкие крики свидетельствуют о драмах, происходящих в темноте.
      Вдоль западной и восточной сторон острова простираются широкие нетронутые песчаные берега, окаймленные пальмовыми рощицами, которые метрах в двухстах в глубь острова переходят в оплошные заросли. То тут, то там над колючим кустарником возвышаются метровые стволы гигантских пальм. Остальная часть берега покрыта мангром, и к вечеру из-под гнилых корней доносится затхлый запах.
      Там, где мангровые болота переходят в песчаную прибрежную полосу, обитают сотни тысяч крохотных красноватых крабов. В отлив они выползают из своих норок и на расстоянии кажутся живыми красными камушками, которых при малейшем движении засасывает трясина.
      В глубине острова имеются два небольших водоема с пресной водой, которыми можно пользоваться в засушливый период, однако из-за дождливого климата даже в три сухих месяца выпадают обильные осадки, так что снабжение пресной водой здесь не проблема. Кроме того, Ёста установил на берегу два железных бидона, где скапливается дождевая вода.
      Паки - типичный островок, ничем не отличающийся от других небольших безымянных островов этого района. Все они необитаемы, их внутренние районы не исследованы, капитаны, плавающие в Торресовом проливе, весьма неохотно ищут на них укрытия и лишь в крайних случаях ступают на их землю. Они и теперь такие, какими были тысячелетия назад, - огромные заповедники, где бурно размножаются животные. Здесь множество диких свиней; фыркая и сопя, носятся они под лиановым ковром в полумраке джунглей. Здесь нашли себе пристанище полчища мелких серых крыс, все пожирающих на своем пути. Но больше всего здесь термитов и муравьев, этих истинных властителей далеких островов. Кенаи говорит: "Создатель отдал все острова Торресова пролива во власть муравьям".
      То, чего в этих краях не сумели достичь люди, осуществили насекомые, создавшие в термитниках и муравейниках высокоразвитые сообщества. Повсюду на островах можно натолкнуться на их жилища, напоминающие сказочные замки из мультфильмов, с башнями и шпилями, достигающими двух метров в высоту. Каждый муравейник - это целый город, спускающийся глубоко под землю и насчитывающий миллиарды жителей. В нем есть улицы с односторонним движением, частные жилища и общественные здания. Здесь живут могущественные королевы, исполнительные полицейские, санитары, убирающие отбросы, строители, которые надстраивают квартиры, и простые чернорабочие. Из этих городов муравьи отправляются на поиски пищи, и между различными городами-муравейниками проложены широкие муравьиные тропки. Зоологи все еще недостаточно хорошо знакомы с "социальной" жизнью этих насекомых, но разве не примечательно, что в местах, где не смогли обосноваться люди, одни из самых маленьких на земле живых существ создали превосходно организованное общество!
      Помимо диких свиней, крыс и муравьев на островах Торресова пролива обитает множество косуль, которые вместе со всевозможными змеями ведут в зарослях незаметную для постороннего взгляда жизнь. Пожалуй, трудно представить себе место, которому бы так соответствовало название "забытые острова". Благодаря опасным шхерам, где сама природа воздвигла заграждения, судоходство ограничено определенным маршрутом - тем самым, что прошел баркас Блая, - и лишь самые маленькие шхуны и шлюпки осмеливаются проходить над множеством не обозначенных на картах отмелей, среди бесчисленных шхер, песчаных банок и островов. Коренные жители, островитяне Торресова пролива, родичи папуасов с Новой Гвинеи, несколько десятилетий назад оставили кочевой образ жизни и поселились на острове Четверга, где современная цивилизация наложила на них свой отпечаток. Их уход с прежних охотничьих угодий также содействовал тому, что белые песчаные берега и зеленые джунгли и в дождь, и под лучами яркого солнца кажутся ничейной землей, над которой навис почти призрачный блеск.
      Именно здесь, среди этого затерянного мира, Рауль Ёста Бранд вновь обрел тот рай, с которым распрощался свыше 40 лет назад, когда оставил свой маленький хуторок Свалильт в шведской губернии Халланд.
      На отлогом песчаном берегу, в том месте, где начинается подлесок, он построил две хижины - свой домашний очаг, который он не намерен покидать до конца дней. Это место привлекло его потому, что восточный берег острова Паки образует бухту, в спокойную погоду туда можно подгрести на лодчонке к самой суше и привязать лодку к дереву. А кроме того, там, где Ёста выкорчевал кустарник, земля оказалась настолько плодородной, что все шесть пальм, посаженные им по прибытии на остров свыше десяти лет назад, уже плодоносят. Свою кокосовую рощицу он назвал по имени собаки Сиппы, умершей дома, в Халланде, сорок лет назад, за несколько месяцев до того, как он навсегда покинул родные края.
      Бухту, где стоят его хижины, Ёста называет Дестини-Бей, что в переводе с английского значит "Бухта судьбы". Перед большей из двух хижин, в которой находится "спальня" со сплетенной из травы циновкой, он из корабельных досок соорудил входную дверь, на которой белой краской по-английски написал свое жизненное кредо. Его девизом служит припев одной популярной песенки, лет десять назад обошедшей весь мир:
      "Чему быть, того не миновать. Никто не знает, что с ним случится завтра, так что пусть будет как будет". Моей судьбой правит случай, но, как бы прихотлив он ни был, в нем есть своя закономерность. То, что я искал на протяжении полусотни лет, ждало меня на этом островке. Вот почему я написал на двери эти слова; я гляжу на них каждый вечер, прежде чем ложусь спать.
      Во второй хижине Ёста оборудовал кухню. Ее тонюсенькие стенки он покрыл куском парусины, так что издали кухня напоминает большую палатку. Это помещение Ёста называет своим "цирком", ибо за едой его "развлекают клоуны". Между обеими хижинами в земле находится открытая печь, где в первый же вечер нашей встречи хозяин готовит для нас курицу.
      Рауль Ёста Бранд - современный Робинзон Крузо - вероятно, последний белый человек, добровольно бежавший от благ цивилизации. У него нет и никогда не было столкновений с полицией, но им с самого детства владело стремление к обособленной жизни, и с годами желание это окрепло.
      - Возможно, я всегда был эгоцентричен, - говорит Ёста. - В молодости стремление к одиночеству временами причиняло мне даже боль, но теперь, с возрастом, я нахожу его удивительным. Я позволил ветрам и течениям взять надо мной власть, никто меня нигде не ждал. В трудные минуты я находил утешение, обращая взор к звездам или к волнам, что бьются об эти берега. За те годы, что я плавал матросом, мне довелось встречаться с самыми разными людьми - и хорошими и плохими. Я повидал почти все крупные города мира, но не захотел поселиться ни в одном из них. Городская жизнь всегда меня страшила. Никогда не забуду слов одного норвежского шкипера, сказанных им во время урагана, когда мы огибали мыс Горн: "Если я переживу этот кошмар, то открою рыбный магазинчик в Тведестранне... Хочу видеть волны только в бассейне для рыб". Я тогда стоял у штурвала и слушал его причитания. И хотя в те времена мне едва минуло двадцать лет, я твердо знал, что рыбная лавка не для меня. Я уже мечтал найти пустынный остров и поселиться там навечно.
      Без преувеличения скажу, что с тех пор вся моя жизнь была долгими поисками желанного острова... райского уголка где-то там, далеко-далеко, за тридевять земель. На его поиски ушло целых тридцать лет... Лишь десять лет назад волны выбросили меня на этот песок. Я словно плавниковый лес, всегда меня несло к самым дальним берегам. По тем меркам, какими вы определяете богатство, я человек бедный, сам же я считаю себя богаче всех на свете: здесь я король и подданный, хозяин и работник. У меня вдоволь еды и питья. Ведь тот, кто никогда не вкушал свежей дождевой воды с зеленого листа пальмы, даже не подозревает, что есть напиток, с которым не сравнится самое выдержанное вино. Охота и рыбалка для меня и источник развлечений, и хорошая зарядка. А когда раз-другой в году кончаются патроны или соль, мне ничего не стоит отправиться в пролив, где ходят корабли, - на это уходит четверо суток - и наняться на любую шхуну. Обычно капитаны дают мне какую-нибудь работу, пока я не заработаю денег, чтобы оплатить свои закупки. Раз в два-три года я отправляюсь на остров Четверга, где покупаю все необходимое в местной лавке.
      - И тебе не хотелось бы вернуться на старости лет в Швецию?
      - Не думаю, чтобы я мог теперь жить в Швеции. Конечно, это прекрасная страна, но, если бы я жил там, я просто скитался бы по лесам, как отшельник, и власти вскоре поместили бы меня в какое-нибудь заведение. Ведь в Скандинавии таких, как я, считают чудаками, людьми не от мира сего, верно? Здесь, на этом острове, у меня вдосталь времени для раздумий, и я искренне убежден, что нашел истинное счастье. Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что могилой мне будет море и ни один священник не прочитает молитвы над моим телом. Но меня это не беспокоит. Люди в основном живут в обществе, у них есть возможность опереться друг на друга. Но умирать... умирать надо в одиночестве, и коль скоро я так долго был один, то мысль о смерти меня не пугает. Я лишь надеюсь, что, когда настанет эта великая минута, я смогу почувствовать ее заранее. Тогда я отправлюсь в воды лагуны и там подожду наступления смерти. Отлив унесет меня в Тихий океан, где я найду свою могилу. С юношеских лет океан был моим лучшим другим, и мне хочется умереть в его объятиях.
      6
      От острова, где ныне живет Ёста Бранд, Блаю и лоялистам предстоял немалый путь через Арафурское море до голландских поселений в Ост-Индии. На моллюсков рассчитывать не приходилось, а запасы сухарей были на исходе. Пресная вода протухла, ловить рыбу на имевшуюся наживку оказалось просто невозможно. Но 5 июня им удалось поймать большую неуклюжую морскую ласточку, опустившуюся на поручень баркаса. И на сей раз больным дали выпить кровь птицы, после чего ее разделили на восемнадцать частей. Состояние парусного мастера Лебога и лекаря Ледуорда внушало опасение; у большинства остальных сильно опухли ноги, что причиняло им мучительную боль.
      Два дня спустя люди увидели остров Тимор. Еще двое суток, показавшихся им вечностью, - и они достигли наконец Купанга, голландского поселка на острове. 49 суток на баркасе, служившем им домом, остались позади.
      ГЛАВА СЕДЬМАЯ
      1
      14 июня 1789 года баркас причалил к берегу у Купанга. Лишь 12 человек из 19, спустившихся в жалкое суденышко близ острова Тофуа, на различных кораблях смогли добраться до Англии. Нортон был убит на берегу Тофуа, садовник Нельсон умер, не вынеся изнурительного путешествия, уже после того, как оказался в Ост-Индии. В Батавии в ожидании корабля от болотной лихорадки скончались второй штурман Эльфинстон и старшина Линклеттер. Кок Роберт Лемб умер по пути на родину, также, видимо, от болотной лихорадки, а Ледуорд погиб при неизвестных обстоятельствах, когда судно, на котором он плыл, потерпело кораблекрушение.
      Лишь 13 марта 1790 года капитан Блай вновь увидел берега Англии. Он сразу написал о мятеже в адмиралтейство. Надо сказать, что Блая не стали упрекать за потерю судна, а, наоборот, окружили вниманием и выказывали благоволение. Возможно, этим он был обязан своему влиятельному родственнику, сэру Джозефу Бэнксу. Вскоре после прибытия в Англию Блай получил аудиенцию у короля. Он написал книгу о мятеже и плавании на баркасе, которая имела успех, а затем - уже в ранге капитана - был отправлен в новую экспедицию за хлебным деревом, и эта экспедиция прошла безо всяких осложнений.
      Но у закона длинные руки: 7 ноября 1790 года фрегат "Пандора" под командованием Эдварда Эдвардса, имея на борту 24 пушки и 160 человек экипажа, вышел в Южные моря с заданием разыскать бунтовщиков, арестовать и доставить домой для суда и виселицы. Наиболее активные мятежники к тому времени уже почти год как жили на далеком острове Питкерн. "Пандоре" так и не удалось их обнаружить. Те же члены команды "Баунти", которые обосновались на Таити (мы об этом рассказывали в третьей главе), были закованы в кандалы и доставлены в Англию в специальной камере, возведенной на корме фрегата. Несчастные жены арестованных были вне себя от горя. Жене гардемарина Стюарта с грудным ребенком разрешили посетить мужа, который в железных наручниках валялся в судовой тюрьме, но Стюарт не смог выдержать душераздирающих сцен и отказался от дальнейших встреч с женой и ребенком.
      На протяжении долгих месяцев, пока "Пандора" безуспешно разыскивала Флетчера Крисчена и восемь других заправил мятежа, пленников держали в кандалах в "шкатулке Пандоры" [25] - как называли судовую тюрьму. Затем фрегат взял курс на родину. Но в Большом Барьерном рифе "Пандора" наткнулась на подводную шхеру, неподалеку от того места, где баркасу Блая удалось проскочить между рифами, и дальнейшее плавание к острову Тимор продолжалось в четырех спасательных шлюпках. Четверо мятежников утонули во время кораблекрушения из-за того, что их своевременно не освободили от кандалов. Суд, состоявшийся в Англии, четырех бунтовщиков оправдал, двое были приговорены к смерти, но позднее помилованы, трое повешены (Томас Эллисон, Томас Беркит и Джон Миллуорд). Но это уже другая история, которая выходит за рамки нашего повествования.
      Что же касается главных участников мятежа, то их капитан Эдвардс так и не нашел. Давайте же снова отправимся на восток через океан к причудливой горе посреди океана, получившей название Питкерн, - здесь и по сей день живут потомки бунтовщиков с "Баунти".
      ГЛАВА ВОСЬМАЯ
      1
      Вот уже десять дней судно "Керамик" бороздит океан, направляясь из Новой Зеландии в Панаму. Поздним вечером, когда мы с радистом доигрываем очередную партию в шахматы, в приемнике вдруг раздаются слабые позывные. Радист поворачивается и, положив ладонь на телеграфный ключ, выстукивает несколько сигналов. Тотчас же из приемника послышались новые звуки азбуки Морзе.
      - Вызывает станция на острове Питкерн, - поясняет радист. Он прислушивается, и на бумаге появляются слова: Вызывает Том Крисчен Питкерна тчк разыщите пассажира следующего на остров.
      - Пассажир сидит рядом со мной, - выстукивает Гнистен в ответ.
      Наступает небольшая пауза. Я очень волнуюсь - если не удастся сойти на берег сейчас, придется плыть на "Керамике" в Панаму еще двенадцать суток, оттуда через Лос-Анджелес снова возвращаться на самолете через океан в Новую Зеландию, чтобы три месяца спустя опять высадиться на Питкерне. Чтобы получить разрешение остановиться на острове, пришлось долго и упорно хлопотать: это такой же "закрытый район", как, например, Тибет. Административно Питкерн подчинен властям Фиджи, хотя их разделяет расстояние около 3000 километров, и, прежде чем рассмотреть ходатайство о визе, оттуда запрашивают, живет ли данное лицо нормальной семейной жизнью, не алкоголик ли он, здоров ли физически и духовно, располагает ли определенной суммой денег и вообще может ли считаться "морально устойчивой личностью". Такая справка должна быть составлена и подписана по меньшей мере двумя официальными чиновниками.