- А разве вы воюете с жителями Ти?
      - Нет.
      - Почему же тогда вы собирались убить человека из этой деревни?
      - Я же тебе объясняю: нужна была голова, чтобы сделать меня взрослым.
      - Жители Ти так же поступают с вами?
      - Не знаю. Мы редко узнаем, кто ворует наших людей.
      Очень осторожно, гусиным шагом отходили воины все дальше от берега и затем укрылись в зарослях саго. Мбисин продолжает:
      - Когда солнце стояло высоко в небе, мы увидели двух женщин, которые шли в нашу сторону. Но нам нужен был мужчина, и мы боялись, как бы они не подошли слишком близко и не обнаружили нас. В последний момент они повернули в другую сторону. Вслед за ними появились трое молодых мужчин. Они волокли за собой длинный ствол - верно, чтобы перебраться по нему через болото. Дерево было тяжелое, они с трудом несли его. Нам повезло: все трое были настолько поглощены своим занятием, что, казалось, позабыли обо всем на свете.
      - Значит, вас было двенадцать человек против трех?
      - Да, но мы же не знали, были ли поблизости еще воины. Каждый житель деревни знает множество троп в зарослях саго и на болотах, по которым можно быстро нагнать врагов. Поэтому охотники за головами часто попадают в засаду.
      - Но с этими тремя вы легко справились?
      - Мы без труда подкрались совсем близко - они думали только о том, как бы протащить дерево, и это занятие было им явно по душе. Тогда мы выскочили из своего убежища и ударили ближнего мужчину дубинками по голове. Одновременно мы отрезали остальным все пути отхода и крикнули, что не тронем их, пусть только скажут имя своего убитого товарища. "Его зовут Бонту! - закричали они в ответ. - О добрые люди, позвольте нам бежать!"
      - И вы отпустили их?
      - Нет, не то они быстро привели бы подкрепление. Мы убили их и с помощью сок отрезали у Бонту голову. К счастью, мы не повредили череп. Позднее из него сделали очень красивый куши. Но надо было торопиться, потому что двое мужчин перед смертью сильно кричали. Мы потащили тело Бонту с собой, забросили его в лодку и поплыли вниз по течению вдоль берега, густо заросшего манграми. Здесь мы спрятались на ночь и хорошо слышали, как жители Ти нас искали. Они пришли в бешенство, орали, что нас ждет ужасная смерть. Мне было очень страшно, но еще больше я боялся показать свой страх отцам. Рано утром, до того как забрезжил рассвет, мы уплыли прочь.
      Дома в йеу была большая радость. Взрослые мужчины танцевали весь следующий день до самого вечера, а несколько моих отцов разрезали тело Бонту на куски и сварили в большой йовсе (земляной печи), которую вырыли посреди площадки перед мужским домом. Кое-что перепало и женщинам, но лучшие куски - печень и половой орган - съели отцы. При этом они рассказывали всевозможные истории о том, как угощались мясом других людей, которые в разное время были их жертвами. Мне мяса еще не полагалось, ведь я не прошел посвящения в мужчины.
      В черепе сделали отверстие, просунули в него бамбуковую трубку, и шаман высосал через нее мозг, поместив его в ан. Мои отцы съели мозг вместе с гусеницами, собранными со стеблей саго, и саговой кашей, очищая во время трапезы череп, наполняя глазницы и ноздри смолой и втыкая в нее ракушки и жемчужинки. Под конец они украсили куши перьями казуара.
      Наконец наступил момент, которого я так долго ждал. Всех молодых девушек деревни усадили длинной вереницей. Они сидели раскинув ноги, а я проходил вдоль всего ряда и должен был остановить свой выбор на одной из них. Я выбрал в жены Мипу. Шаман поместил между ее ног куши, а я стоял над ним и, раскачиваясь, приговаривал: "Это Бонту. Он пришел из Ти и останется тут на вечные времена, а ты будешь моей женой, пока я живу на земле". Затем мне велели сесть на самый большой бис, воздвигнутый в честь первого предка. Шаман велел мне раскинуть ноги, куши забрали у Мипу и поставили передо мной. Я должен был три дня и три ночи сидеть на этом месте и не спускать глаз с черепа. Глаза закрывать нельзя, нужду я должен был справлять не вставая с места.
      По прошествии трех суток пирогу разукрасили охрой и мелом, усадили туда молодого Мбисина вместе с куши и провели еще ряд церемоний. Когда он возвратился, то все взрослые женщины, широко расставив ноги, выстроились от берега до самого мужского дома. И лишь после того как Мбисин прополз под ними, он стал считаться взрослым мужчиной. Из этого рассказа я сделал вывод, что и Ванусс, и Велосипедист, и Джек с Кейп-Йорка гораздо легче получали доступ в йеу асматов, чем местная молодежь.
      Я спросил Мбисина, как он полагает, продолжают ли асматы охоту за головами. Ведь он уже год-другой как покинул район болот и нашел пристанище в горах.
      - Мой народ занимается этим столько же, сколько существует мир, ответил он. - Мы и сейчас считаем, что ни один мужчина недостоин иметь потомство, пока не добудет куши для мужского дома своей родной деревни. Но возможно, что мой народ добывает головы лишь там, где еще не побывали люди - котеки со своим оружием.
      Пока не доказано, был ли Майкл Рокфеллер действительно убит асматскими воинами и попал ли его череп в качестве куши в одну из окрестных деревень. Об этом можно только строить догадки на основании противоречивых рассказов. Приведу одну из историй. Ее поведали трое асматов, которые в 1969 году бежали в Дару из деревни, находившейся, как они утверждали, вниз по течению реки Эвта. В этих местах можно было обнаружить только один населенный пункт - деревню Осчанеп. В 4-5 часах ходьбы от нее на реке Фареч находится деревня Омадесеп. По словам беглецов, Майкла Рокфеллера нашли воины из Омадесепа, охотившиеся в болотах на пук-пуков. Он был очень слаб, и они доставили его в Осчанеп, где он якобы и умер. Соблазн сохранить его голову был слишком велик. Самого Майкла съели, но оставить голову в йеу не решились и спрятали в потайном месте на болотах.
      О рассказчиках давно никто ничего не слышал. Возможно, они сами промышляют теперь охотой за головами на реке Флай в Папуа. Сведения их так никто и не проверил. Дарсоно, который много лет провел в Мерауке и считается специалистом в вопросах охоты за головами, никогда не слышал об экспедиции к реке Эвта в поисках головы Майкла Рокфеллера.
      - Куши в йеу найти нетрудно, - считает он. - Но кто поручится, что это голова Майкла Рокфеллера?
      4
      Как оказалось, больше всего об охоте за головами мог рассказать человек, который в поездке к асматам находился рядом со мной. Это был Ванусс. Не исключено, что он единственный, кого однажды поймали асматы, чтобы отрубить ему голову, и кому удалось унести ноги!
      В первое время он весьма неохотно говорил на эту тему, но богатый улов маленьких крокодилов в садке, который тянулся за нашими лодками, растопил ледок недоверия ко мне, и мало-помалу Ванусс стал раскрываться передо мной. Произошло это, когда мы спускались по реке Бетс к морю. Оттуда нам предстояло пройти вдоль побережья к острову Колепом, где нас должна была поджидать шхуна "Сонгтон", чтобы доставить крокодильчиков на ферму в Сингапуре.
      Вот что рассказал Ванусс. Во время первого путешествия на землю асматов он полагал, что в маленьких речках в глубине больше крокодилов.
      - Мне, конечно, следовало прислушаться к опытным людям, но я слишком долго проработал в полиции и возомнил себя сверхчеловеком. Кто-то сказал мне, будто в верховьях реки Фриндсхап, впадающей в Сиретс, куда можно добраться из реки Бетс, столько крокодилов, что их можно черпать простым сачком. Я отправился на двух лодках, за одной из них тащили на веревке садок. Велосипедист тоже был с нами, но Джек, с которым я тогда уже работал вместе, счел затею сомнительной и не захотел в ней участвовать. Он оказался прав, но я, к сожалению, понял это лишь позже.
      Очень немногим доводилось бывать на реке Фриндсхап, что по-голландски означает "дружба". Как утверждали, места там безлюдные. Это обстоятельство нас порадовало, так как сулило не только безопасность, но и удачную охоту: ведь асматы истребляют немало крокодилов. Однако вопреки уверениям мы все-таки обнаружили деревеньку, которая называлась Бует. Здесь мы выменяли камни на саго и из намеков местных жителей поняли, что нам не следует подниматься вверх по реке, однако не могли взять в толк почему. Лично я был склонен думать, что здешние мужчины видят в нас соперников в охоте на крокодилов. Но на следующее утро, когда наши лодки были готовы к отплытию, Велосипедист вдруг отказался ехать.
      - По-моему, нас хотят предупредить, что выше по реке идет охота за головами, - объяснил он свое решение.
      - Что за вздор! К северу от этой деревушки вообще никто не живет. У нас лучшая карта из всех имеющихся, и никаких деревень на ней не обозначено!
      - Река Дуюси тоже не была обозначена, - возразил Велосипедист, - но ведь она существует! И к тому же настолько широкая, что мы вполне могли перевернуться!
      Спорить с Велосипедистом было бесполезно. Если ему взбредет что-либо в голову, разубедить его невозможно. Я так ему и сказал:
      - Ты делаешь глупость, Велосипедист, но будь по-твоему. Увидишь: через две недели мы встретимся и садок у меня будет полон крокодилов. Но так и знай, своей доли ты не получишь!
      Теперь у меня оставалась только одна лодка, за которой тянулся садок. В бачках для подвесного мотора было литров тридцать бензина, не больше. Утешало одно: чем выше по реке, тем сильнее течение, и я рассчитывал, что на обратный путь горючего хватит. Хуже обстояло дело с помощниками. Это были три канака с реки Флай из Папуа - они и сами-то не слишком отличались от охотников за головами. Я то и дело их успокаивал:
      - В тех местах не встретишь ни души, зато пук-пуков столько, что мы разбогатеем за несколько дней.
      Однако три дня путешествия по реке Фриндсхап показали, что меня одурачили: крокодилы там не водились. Делать нечего, надо поворачивать назад. Мы решили переждать до утра, нашли небольшой клочок сухой земли и разбили лагерь для ночлега. Дежурных не назначили, нам ведь говорили, что здесь никто не живет. Я проснулся, на рассвете, поднялся, протирая спросонья глаза, и вдруг увидел, что на берег высадился добрый десяток вооруженных дубинками людей. Не успел я крикнуть, как копье со свистом вонзилось в мою левую руку. Наверное, перебило нерв: в глазах помутилось от адской боли. Я попытался дотянуться до заряженного пистолета, который лежал в мешке не более чем в метре позади меня, но черная пелена накрыла меня с головой - я потерял сознание.
      Уже позднее, перебирая в памяти все случившееся, я понял, что своим спасением был обязан обмороку: асматы не могли меня убить, не узнав моего имени. Что касается моих помощников, то они скрылись в джунглях, и с тех пор я о них не слышал. Во всяком случае, асматы их не поймали, иначе заставили бы сказать мое имя, и тогда всех нас перебили бы.
      Очнулся я на дне пироги, между ног одного из воинов. Выпрямившись во весь рост, он и его товарищи мерно вонзали в воду длинные шесты. Я мигом принял решение притвориться, будто по-прежнему нахожусь в обмороке. К счастью, асматы меня не связали. Если удастся овладеть пистолетом, есть шанс спастись.
      Но где же мешок с пистолетом, который я обернул полотенцем, чтобы защитить его от сырости? Я осторожно приоткрываю глаза и осматриваюсь. Мешка не видно. Чтобы осмотреть всю лодку, необходимо повернуть голову, однако сделать это надо так, чтобы асматы, стоявшие надо мной, ничего не заметили. На мгновение пирога накренилась, - видимо, гребцы обошли плывущее по реке дерево. Этого было достаточно, чтобы я смог повернуться. Теперь мне видна была остальная часть лодки. Мешок лежал в трех метрах от меня! Как достать его? Для этого надо подняться и прыгнуть вперед. К тому же мешок, возможно, закрыт на "молнию". По-моему, молния расстегнута, а это может означать, что пистолет из мешка достали. Вряд ли кто-либо из охотников за головами знал, что это такое, но не исключено, что они его просто выкинули или переложили на другое место.
      Я лихорадочно думал, как быть. Пожалуй, придется рискнуть и попытаться схватить мешок: ведь если воины обнаружат, что я пришел в себя, они тут же меня свяжут, тогда мне никак не добраться до оружия. А возвратясь домой, асматы под пытками вынудят меня сказать свое имя. Предположим, им это не удастся... В любом случае они меня прикончат. Если действовать, то немедля.
      Я молниеносно вскочил на ноги, бросился вперед и тут заметил, что дно узенькой лодки заполнено водой. На мгновение я похолодел: что, если пистолет отсырел? Лодка разом остановилась, и я почувствовал за спиной какое-то движение. Уж не шест ли это занесен над моей головой? Левая рука нестерпимо болит, краем глаза я замечаю в запекшейся крови кусочек деревянного копья. Здоровой рукой схватил мешок, и в этот момент воин, находившийся впереди, повернулся ко мне лицом. От удивления глаза у него округлились. Я успел заметить, что на правом плече у него повязка из лианы, а под ней большой бамбуковый нож, который он пытался выхватить левой рукой, для чего ему пришлось опустить шест. Я воспользовался этим и ударил его головой в живот. Он упал в воду. Не теряя ни минуты, я запустил руку в мешок, нащупал полотенце, а в нем твердый предмет - пистолет!
      Сзади на меня кинулся другой воин, мощной грудью прижимая меня ко дну лодки. И хотя в моих руках был пистолет, воспользоваться им я был не в состоянии. Асмат с такой силой надавил на осколок копья, застрявшей в руке, что я опять едва не потерял сознание от боли. Собрав все силы, я прижал пистолет к его груди, взвел курок и нажал на спуск. Раздался оглушительный выстрел и на меня хлынул поток крови. Асмат был мертв, но сбросить с себя тяжелое тело я не смог и вновь потерял сознание.
      Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я очнулся, а когда открыл глаза, то увидел, что нахожусь в пироге один и на мне лежит мертвый асмат. Из последних сил я столкнул мертвеца за борт. Остальные удрали. Выстрел напугал их до смерти. Лодку медленно относило вниз.
      Трое суток спустя, едва дыша от слабости, я добрался до места, где находились Велосипедист и остальные помощники. Перевязав мои раны, Велосипедист не преминул заметить:
      - Теперь ты понимаешь, почему я не хотел плыть с тобой дальше?!
      Ванусс замолчал. Велосипедист и Джек с Кейп-Йорка слушали его, не перебивая. Они слышали этот рассказ не впервые.
      На твердом клочке земли посреди болота мы разожгли костер, чтобы отогнать москитов. Из джунглей донесся хриплый крик какого-то животного. Костер разгорелся, освещая сидевших перед ним людей. И я вдруг почувствовал, что они мне чем-то близки. Возможно, завтра я и переменю свое мнение о них, но сейчас я вижу, как радуются они веселому огню, испытывая покой и удовлетворенность свободных и независимых людей. Их называют членами пук-пуковой мафии и полагают, что жизнь их ужасна. Но я в этом не совсем уверен.
      Глава четвертая
      Как летают на Новой Гвинее. - Аэродромы, пригодные для реактивных самолетов, и "почтовые марки" с "теннисными кортами". - История воздушных сообщений на Новой Гвинее. Майор Граймс находит ворота в Шангри-Ла [14]. Авария самолета приводит к открытию долины Балием. - Из каменного века в современность за несколько месяцев
      1
      Маленькая "Сесна" легко отрывается от травяной взлетной полосы, ибо, кроме пилота Стэна и меня, на борту никого нет, а вес моего багажа едва ли превышает 50 килограммов.
      - Это один из плохоньких аэродромов, каких много в Ириан-Джая, да и во всей Новей Гвинее, - замечает Стэн. Показав на поросший травой холм метрах в двухстах к северу от посадочной полосы, он добавляет:
      - Мы называем его "срезанной горкой" - тяжелогруженые самолеты нередко задевают за него. Индонезийский офицер следит, чтобы трава там была хорошенько скошена. И все же мне иногда кажется, будто меня щекочут по пяткам, когда моя "Сесна" пролетает над этим холмом.
      Стэн уже восемь лет летает в Ириан-Джая (до недавнего времени эту часть Новой Гвинеи называли Западным Ирианом, а до того, как она перешла к индонезийской администрации, - Голландской Новой Гвинеей). Ему нередко приходится совершать вынужденную посадку, но такое здесь случается практически с каждым пилотом. Хорошо еще, что все сходит благополучно.
      - Года два назад эта полоса была еще хуже, - говорит Стэн. - В длину метров двести, не больше. Мы называли ее теннисным кортом, потому что на этом поле миссионер и полицейский офицер иногда играют в теннис. Говорят, будто их предшественники враждовала друг с другом. Утверждают даже, что бывший полицейский офицер, зубной врач из Джакарты, которого выслали в Ириан-Джая, грозился убить миссионера. После свержения Сукарно он уехал на Яву. Нынешний офицер-индонезиец - человек весьма приятный. Они с миссионером играют в теннис, а всего в каких-нибудь двух часах ходьбы отсюда островитяне поедают друг друга. Когда мне приходится взлетать, всех жителей поста созывают на "теннисный корт" и велят покрепче держать хвост самолета. Процедура не из приятных, особенно когда даешь газ. Случись кому-либо замешкаться, и он может лишиться не только руки, но и жизни. К счастью, пока все обходится без потерь. У нас, пилотов, в этой связи даже бытует особое выражение: если речь идет об очень грязной и неприятной работе, мы говорим: "Ну-ка, выходи поиграй с нами в теннис!".
      В Новой Гвинее, как в Ириан-Джая, так и в самостоятельной восточной части (государство Папуа-Новая Гвинея), множество самых невероятных аэродромов и взлетно-посадочных полос... если их вообще можно так назвать. Их насчитывается 266: от международного аэропорта в Порт-Морсби, где приземляются реактивные самолеты, до замызганной травяной полосы длиной 350 метров в Пиримапоане. Самые маленькие взлетно-посадочные полосы правильнее можно было бы назвать "стэмпс", что по-английски означает "почтовые марки". Садиться или взлетать с такой "марки" более чем рискованно. За пятнадцать лет я четырежды побывал в этих местах и имел сомнительное удовольствие близко познакомиться с многими новогвинейскими аэродромами. Признаться, всякий раз, когда самолет шел на посадку, я испытывал смертельный ужас. В отличие от многих европейцев у меня нет страха перед змеями и другими пресмыкающимися, к какому бы виду они ни принадлежали, да и поведение самих "детей природы" не внушает мне особых опасений. Зато полеты на небольших самолетах над горами Новой Гвинеи вызывают у меня самые сильные и противоречивые чувства. Я всегда боюсь их, но в то же время испытываю ни с чем не сравнимые ощущения: за каких-то несколько часов эта маленькая хрупкая бабочка переносит меня в глухие места, куда пешком я добирался бы месяцами. Переход от одной деревни до другой через горы займет не меньше двух суток, самолет же покрывает это расстояние за несколько минут.
      И все-таки, когда я сажусь в местный самолет, душа у меня уходит в пятки. Впрочем, иногда всем нам полезны острые ощущения. Мне вспоминается полет к одной миссии, затерянной в горах Стар. Густой туман со скоростью курьерского поезда наплывает на крохотный самолет. Запаса горючего остается ровно на 12 минут, а мы не можем ни подняться выше, ни спуститься - куда ни кинь взгляд, всюду высоченные горы. Где-то внизу, скрытая от нас густым туманом, находится "марка" длиной всего триста метров. Но где она и как на нее сесть?
      Самолет ведет католический священник, но в эти минуты в нем нет ничего благостного. Обернувшись ко мне, он кричит что есть мочи:
      - Все мы должны когда-то отдать души всевышнему. Быть может, он намерен заполучить их именно сейчас.
      С этими словами он кидает машину в густой, словно каша, туман. Неожиданно прямо перед нами встает темно-зеленая стена джунглей. Священник резко кидает машину вверх и кричит:
      - Нет, посадочная полоса не здесь!
      По-моему, в такой момент он мог бы мне этого и не говорить.
      Еще одна попытка, за ней следующая, и я мысленно уже прощаюсь с жизнью. Но вот самолет ныряет снова, и прямо под нами возникает посадочная полоса. Самолет приземляется, весело прыгая по кочкам. Мужчины из деревушки, всю одежду которых составляют футляры из так называемой бутылочной тыквы, защищающие пенис, возбужденно постукивают по ним, а белая монахиня в коротенькой юбочке, не дожидаясь, пока заглохнет мотор, с улыбкой кричит нам:
      - У меня в холодильнике холодное пиво!
      Эту картину я всегда вспоминаю, встречая в Европе таких похожих друг на друга монахинь и священников. Миссионеры в Новой Гвинее не имеют ничего общего с привычным стереотипом. Если бы они, будь то католики или лютеране, не рисковали постоянно своей жизнью и здоровьем, не создавали эти, пусть примитивные, аэродромы и не летали по опаснейшим маршрутам в сотрудничестве с австралийскими, голландскими и индонезийскими властями, внутренние районы Новой Гвинеи и сегодня оставались бы белым пятном на карте. Ведь еще в 1940 году лишь три десятых австралийской части острова находилось под контролем местной администрации, что касается голландской части, то цифра составляла всего одну десятую.
      Прошло немало времени, прежде чем местные власти поняли, какое значение для Новой Гвинеи имеет воздушный транспорт. В 1913 году, когда северо-восточная часть Новой Гвинеи еще принадлежала Германии и называлась Землей кайзера Вильгельма, немецким чиновникам пришла в голову мысль об использовании замечательных летающих машин, для того чтобы проникнуть во внутренние районы страны. Профессор Рихард Нейхаус, к которому обратились за консультацией, дал такое заключение: "Полеты на так называемых аэропланах будут, возможно, совершаться в Африке, но в Новой Гвинее их использовать невозможно. В случае вынужденной посадки пилот неизбежно наткнется на деревья. Если ему все-таки удастся посадить машину, то одно из двух: либо местные жители примут его за злого духа и попросту убьют, либо из-за недоступной местности и непроходимых джунглей он не сможет добраться до ближайшего административного пункта и погибнет от голода и истощения".
      Это заявление специалиста, по тем временам вполне отвечавшее фактическому положению дел, практически зачеркивало надежду на создание аэродромов на Земле кайзера Вильгельма.
      В 1927 году бывший патрульный офицер К.Й. Левьен впервые показал белому населению Новой Гвинеи, для чего в этих местах пригоден самолет. До того времени носильщикам требовалось две недели, чтобы через горы из Лаэ, что в заливе Хьюон, попасть в городок золотоискателей Вау. Левьен купил старенький самолет ДС-3 и основал первую на Новой Гвинее авиакомпанию: в ее составе насчитывался всего один летчик. Расстояние, на которое прежде уходило две недели, он преодолел за полчаса! Установив определенную плату за провоз (500 г груза обходились в 1 шиллинг, с одного пассажира взималось 25 австралийских фунтов - для того времени немалая сумма), Левьен менее чем за год заработал не один миллион шиллингов. Сегодня воздушный флот только государства Папуа-Новая Гвинея перевозит в год 9 тысяч тонн груза и 150 тысяч пассажиров.
      Именно часть острова, ранее принадлежавшая Голландии, в первую очередь была исследована с помощью авиации, которая помогала сухопутным экспедициям. Сегодня Новая Гвинея - единственное место на земле, где термин "первооткрыватель" еще имеет свой прямой смысл. На протяжении 1970-х годов первооткрывателями здесь были пилоты и миссионеры (нередко те и другие сочетались в одном лице). К сожалению, история их еще не написана, а между тем она увлекательнее любого романа. Сейчас мы летим из Джаяпуры через горы и девственные джунгли, но разве можно с высоты представить себе трудности, которые пришлось преодолеть первопроходцам, прежде чем на карте исчезло еще одно белое пятно?
      Изучение местности с помощью самолетов, экспедиций по рекам и суше началось в 1926 году. Один из руководителей голландской экспедиции, доктор Мэтью Стирлинг, на самолете "Орел" первым пересек суровые горы Ван Реес и совершил посадку на неисследованной реке Рауффер, среди тысяч крокодилов. Носильщиков он нанял с острова Борнео, из племени даяков, охотников за головами. Несколько месяцев экспедиция продиралась сквозь джунгли гор Нассау, пока не наткнулась на небольшое племя пигмеев-негритосов. Сами себя пигмеи называли ногулло. Они твердо верили, что, кроме них на земле нет других людей. Возможно, поэтому они без страха встретили бородатых богатырей и носильщиков-аборигенов, предоставив им свои жилища. Мужчины выражали удивление, пощелкивали ногтями по футлярам, прикрывающим их мужскую стать, и, когда они бродили по лагерю, тараща глаза на пишущие машинки и фотокамеры, пощелкивание напоминало работу телеграфа.
      Женщины выражали свое изумление не менее удивительным образом: засунув в рот средний палец левой руки, правой они держали грудь и размахивали ею. В племени ногулло женщин мало, поэтому мужчинам жениться не так-то просто. Цена за невесту высока, и, даже когда жених уже внес ее, родственники невесты по мужской линии имеют право выстрелить в жениха стрелой с определенного расстояния. И если он не успеет вовремя отскочить в сторону, невеста опять свободна, и за нее можно получить новую плату. После первой брачной ночи муж отрубает жене каменным топором один из пальцев на руке.
      2
      С аэродрома Сентани, близ Джаяпуры, мы с Хайнцем летим в нанятом мной маленьком самолете в глубь острова над равниной, поросшей тропическим лесом. Скоро местность становится гористой. Под нами светлой лентой раскинулась река Иденбург. Дорог в этих местах нет, к реке островитяне добираются по тропам. Сверху их не видно из-за густых деревьев, образующих плотный полог. Здесь обитает до полусотни племен; между ними постоянно ведутся междоусобные войны. Некоторым племенам в торговых целях удается передвигаться по ничейной земле и даже по территории врага. С побережья они доставляют раковины и соль в горы, к югу от реки Иденбург, а обратно несут перья райских птиц. Раковины островитянам служат в качестве денег. Трудно сказать, сколько времени эти "деньги" путешествуют от берега до горных кряжей - год, а может, и десять лет! Каждый торговец занимается обменом лишь на небольшом отрезке пути.
      В это чудесное ясное утро местность превосходно просматривается в почти прозрачном мареве. Из Сингапура, где завершилось мое плавание на шхуне "Сонгтон", я вылетел в Джакарту и в тот же день направился на остров Биак, севернее Новой Гвинеи. Сегодня затемно старенький ДС-3 доставил меня с Биака в Джаяпуру. Там меня поджидал самолет "Бич-Барон", пилотируемый Хайнцем. Я собираюсь повторить маршрут майора Майрона Дж. Граймса намерение не простое, хотя у нас с Хайнцем имеются достаточно верные сведения.
      Во время второй мировой войны, когда северное побережье Новой Гвинеи, оккупированное японцами, было освобождено американскими войсками, Вашингтон решил произвести картографирование этого районам с воздуха. Один генерал из Пентагона, ранее не видавший огромных гор и бескрайних просторов Новой Гвинеи, заявил: "Картографирование - это пустяк, для этого требуется лишь иметь хорошую фотокамеру и подняться как можно выше в воздух!"
      На самолете ДС-3 майору Граймсу предстояло произвести съемку северной части Новой Гвинеи вплоть до известнякового хребта, проходящего южнее реки Иденбург на высоте 4500-5000 метров над уровнем моря.
      Сейчас мы пролетаем вдоль известнякового хребта, где когда-то Граймс заметил что-то вроде ущелья или перевала в горной цепи. Настроение у нас отличное. Стоит ослепительно яркий, опьяняющий своей удивительной голубизной день. Думаю, что и Граймс испытывал чувства, близкие к тем, которые владели нами. Когда паришь в воздухе над землей, тебя покидает суетность повседневной жизни.
      Самолет поднимается все выше. Пролетаем границу джунглей. Южнее попадаются островки деревьев, но вдали уже виднеется северный склон плато, поросший кустарником. Мне вдруг вспомнилась гора Кюллаберг в Южной Швеции. На какое-то мгновение мной даже овладело желание попросить Хайнца приземлиться, чтобы пообедать в отеле, славящемся своей кухней. Но, увы, мы не в Швеции. В этих местах никогда не ступала нога человека.
      Граймсу было поручено фотографировать местность к северу от известнякового хребта, который на голландских картах носит название гор Оранье. Ему предстояло проверить, что находится на другом конце ущелья. Он направил свой самолет между отвесными скалами. Пролетев минут пятнадцать, он заметил, что ущелье расступилось и внизу открылась большая зеленая долина. Граймсу очень хотелось получше рассмотреть долину, но он опасался, что не сможет снова найти ущелье на обратном пути, если спустится туман или пойдет дождь. По опыту он знал, кто каждый день ближе к вечеру начинает идти дождь и перед этим небо заволакивают тучи и сгущается туман. Но искушение было велико. Граймс снизился и на высоте около ста метров пролетел над полями, где, к своему удивлению, заметил оросительные каналы, пролетел над деревнями с круглыми хижинами, окруженными высокими - метров тридцать! - дозорными башнями из ветвей и лиан. На башнях стояли воины, которые посылали вслед ему угрожающие знаки. Иногда в самолет летели стрелы. В последний момент, прежде чем спустился туман, Граймс нашел ущелье и два часа спустя приземлился в Сентани.
      Шла вторая мировая война. И все же сообщение о том, что на Новой Гвинее обнаружена неизвестная дотоле долина, передавалось информационными агентствами разных континентов. Люди заговорили о давно забытой Шангри-Ла, быть может, потому, что раздираемый войной мир мечтал о месте, где бы не было зла. Два американских журналиста уговорили американское командование в Сентани предоставить в их распоряжение самолет, чтобы самим убедиться в существовании таинственной долины. С небольшой высоты они сделали сотни снимков новой Шангри-Ла и обнаружили там многочисленное население, явно не имевшее контактов с остальным миром. Истинный рай на земле. В Вашингтон посыпались письма от людей, пожелавших переселиться на Новую Гвинею. Но пока ни один представитель цивилизованного мира не сталкивался с жителями райского уголка. Вполне могло статься, что и они были каннибалами, как и асматы, их соседи с юта, капауку на западе или телефомины и мапии на востоке.
      Нет, такую мысль отвергают в Голландии. Появился даже клуб "Шангри-Ла", членом которого мог стать лишь тот, кому довелось летать над обетованной долиной. И все же рано или поздно мечтам и надеждам предстояло столкнуться с действительностью.
      Хайнц миновал горный проход, направляясь в долину, которую сегодня называют Балием. Он показывает мне на отвесную скалу.