- Чёрт возьми! - воскликнул Жора. - Тут что-то кроется, не иначе.
      - Малыш путает, - серьёзно возразил Сандро, - какой же со мной обед... Да я слыхал про это и от Жанны: не обед, а что-то вроде частного концерта, со сбором в мою пользу. Знакомых у них много, идея вполне реальна.
      - Там говорилось и про обед, - упёрся я.
      - Ну, тогда передай своим, что я не подведу, - сказал Сандро ещё серьёзней. - Ногти будут в порядке, дырки на пятках заштопаны. Кстати, чья очередь штопать...
      - Что за шутки? - спросил Жора. - Ты не Коля.
      - Да, не надо, Саня, - сказал Ив. - Наше дело другое: третье или пятое.
      - Наше дело: нравиться, - сказал Жора.
      - Щёлк - и готово, - подтвердил Сандро. - Должно быть понятно с первого взгляда. Глянь на меня, малыш, разве я с первого взгляда не понятен? Но это-то как раз и значит, что меня можно с успехом пригласить на обед. Это Коля требует сопровождения: лошадей и бегемотов, знамён, прожекторов, музыки Большого оркестра Большого театра, и вообще амфитеатра, на худой конец мотоциклистов. Хотя, Колины мотоциклисты - вовсе не такие, там у них и проволочная сетка, вроде накомарника, чтоб гнус не ел... Разве всё это можно вместить в частный дом? Усадить за один стол?
      - Да, - облегчённо подхватил Жора, - Коля есть не сам по себе Коля, он плод своего сопровождения. Без упаковки Коли вообще нет.
      - Ты говорил это и про Сандро, - вставил я мстительно.
      - Оторвать, - сказал Ив.
      - Не совсем так, - быстро залепетал Жора, - про Колю публика должна думать: он один из нас. Должна думать в первом лице: мы. А про Сандро совсем наоборот...
      - В третьем, - сказал Сандро, - вот как ты сейчас. Что ж, моё дело действительно третье.
      - Самого Коли может вовсе не быть, - ещё быстрей продолжил Жора, достаточно одной упаковки. А что? Ну, этот Коля бросает двенадцать колец в воздух, а другой Коля тринадцать, какая разница... Публике приятно и зарплата одинаковая, слава коллективному труду. А мы индивидуалисты, самой публике надо ещё потрудиться, чтоб понять: чего мы вообще-то от неё хотим. И при таком отношении к делу мы за лишнее кольцо получаем лишнюю марку, а это так несправедливо, где же равенство! Так что, если присмотреться, то это мы непонятны, и нам не место за общим столом.
      - Про меня говорят то же самое, - сказал я, - только, что мне ещё не место за взрослым столом.
      - Да, - подтвердил Сандро, - за исключением ещё, всё верно. Ты очень оптимистичен, а ведь многим уже не место.
      - Да ладно, расскажи ему, Саня, - посоветовал Ив. - Он никому не передаст, гроб.
      - Что ж, дело давнее, почему б не рассказать, - вздохнул Сандро. - Дело в том, что я когда-то работал в Большом цирке, и меня оттуда попросили - сюда.
      - Скоро всё это вообще кончится, - мрачно сказал Ив, - они этой несправедливости терпеть больше не станут. Попросят и отсюда.
      - Кто они, Горздрав и Кругликова? - спросил я. - Мать говорит отцу то же самое: попроси их, пока они тебя не попросили. А вас за что попросили?
      - Не только меня, - возразил Сандро. - У меня был приятель, так и его попросили. Несмотря на то, что у него одна рука всё же была. Он этой рукой подтягивался на турнике и выходил в стойку.
      - Это невозможно! - вскричал я. - Я-то знаю! И двумя руками-то...
      - Вот-вот, - подтвердил Сандро, - потому и попросили. Им тоже было непонятно, как такое возможно. Ну и публике не было понятно, только с другой стороны: подумаешь, стойка. И мне, дураку, тоже не всё было понятно... Меня попросили первого, и сходя с арены под музыку Дунаевского, я думал: о, если б я был хотя бы одноруким! Хотя б наполовину полновесным взрослым! Тогда и меня бы не попросили...
      - Ты думал наоборот, - поправил Жора, - что тебя бы именно попросили, но за взрослый стол. Ты бы мог пользоваться, если и не вилкой с ножом, то хотя бы зубочисткой. И вполне сойти под музыку Дунаевского... за взрослого Колю.
      - Да, Коля даже ест под музыку Большого оркестра Дунаевского, - помрачнел и Сандро.
      - У нас обычно едят под пианино Мендельсона, - пискнул я.
      - Однако, я могу есть не хуже их, - ещё мрачней сказал Сандро. - И аппетит у меня не меньше. Показать? Могу и в три листика надуть кого угодно, хоть самого Колю. Почему ж не попросить меня к обеду, не прислать мне приглашения?
      - Потому что ты не Коля, - сказал Жора.
      - И ещё я могу сам себе сыграть вступление на аккордеоне, и в перерывах между блюдами тоже, дай закурить!
      Жора ловко сунул в рот Сандро зажжённую папиросу.
      - Да, милый, - продолжил тот, затянувшись, - по-серьёзному, то наше дело, в отличие от Колиного, как раз и не понятно. И не если, а - даже если присмотреться. А уж с первого-то взгляда...
      - Да, это первое: наше дело непонятно, - согласился Ив.
      - В отличие от второго дела или третьего, - согласился и Жора. - Но главное, всё же: в нашем деле непонятно - что именно непонятно.
      - Да-да, это дело первейшее, - подтвердил Ив.
      - В отличие от вторейшего, - добавил я.
      - Ты заслужил свой орден, - сказал Жора, - в день совершеннолетия придёшь за получением.
      - Это когда? - спросил я.
      - Сам знаешь, - сказал Сандро. - Когда семь на восемь.
      - В сорок восемь, - подсчитал я.
      - Хорошая память, - одобрил Сандро. - Она может помешать тебе прилежно учиться. И быть на хорошем счету. Но всё-таки... и при такой памяти из тебя может что-нибудь выйти.
      - И уйти, - добавил Жора. - Всё это хорошо, но по такому случаю надо выпить.
      - Всё это хорошо, - решился я, - а стрельнуть по такому случаю дадите?
      - Нет, - сказал Сандро, - это тебе не ёлочная хлопушка.
      - Но я уже стрелял, и ничего!
      - Вот там и стреляй, где ничего.
      - Другим можно, - сказал я, - других вон даже приглашают... хотя бы постоять в бочке.
      - Стоять же не ездить, - укоризненно сказал Жора. - И не забывай: я тебя ещё оттуда не выкупил. Так что будь поскромнее.
      - У кого это - выкупил? - спросил Ив.
      - У мотобоя, - ответил Жора. - Его и Жанну.
      - Рассказывай, - велел Сандро, - что случилось?
      - Пока ничего, - сказал Жора.
      - А... - Сандро отплюнул папиросу. - Мотомальчик опять бьёт свои игрушки? Ну что ж, на то он и мотобой.
      - Ладно, - сказал Жора. - Мы хорошо болтаем, ну и ладно.
      - Вот именно, - сказал Сандро.
      - Ну, ты, ворошиловский стрелок, - ласково сказал Жора. - С негром всё понятно: он уже выпил. А у тебя откуда кисло-горькая печаль, от одного лишь приглашения на обед? Можно подумать, это твой первый бал... Разве не сам Ворошилов тебя приглашал и, приняв, не присвоил тебе номер первый... в Одессе?
      - Это правда, - согласился Сандро. - Но это было не в Одессе, это было в Вене.
      - В Вене! - удивился я. Значит, Ю, всё-таки, тогда попал в точку, и Вена не была метафорой, а отец... - Значит, дамы и не дамы, графини и герцогини вы перед ними выступали? И корзинки с цветами, корзинки с улыбками, корзинки с губной помадой - всё это вы видели? А самого Бидермайера - тоже видели?
      - Ну, обстановка была несколько иная, - покачал головой Сандро. - Наша концертная бригада обслуживала не туземное население, а... Те, кто обслуживал туземное, видели и корзинки, даже целые вагоны - и не только с губной помадой.
      - А и с улыбками, - подкачнул своей головкой Жора. - Я могу подтвердить, присутствовал.
      - Но про Ворошилова - всё верно, - сказал Сандро. - Я ведь, как-никак, прикрыл его от той мины своей грудью. А он вручил мне в руки ружьё-двустволку, и сказал...
      - В ноги, - поправил Ив.
      - Ну да, в ноги, - снова согласился Сандро, - и сказал... Нет, точно не помню, что он сказал, зато помню, что из этого вышло.
      - А я помню, что он сказал! - воскликнул Жора. - Присутствовал! Он потряс тебе ногу и, чуть не разрыдавшись, пообещал: теперь я помогу тебе, мой мальчик. Ты ни в чём не будешь отныне нуждаться в жизни, ни в корзинках со славой, ни в корзинках с хлебом и вином, ни в корзинках с ба...
      - Наивный он человек, этот маршал, - пробормотал Ив. - Достаточно одного из перечисленного, а всё другое само появится, автоматически.
      - С Ба? - переспросил я.
      - С бабами, - объяснил Сандро. - Откуда Ворошилову знать про твою Ба? Но он не наивный, просто щедрый.
      - Это одно и то же, - возразил Ив. - Хотя, да, это и я могу подтвердить: про твою Ба он не знал.
      - А ты-то тут причём? - Жора перешёл на фальцет, что у него означало: ультразвук. - Что общего у Ворошилова с неграми?
      - Папа негра и Ворошилов служили вместе на польском фронте, - сообщил Ив.
      - На арене, - поправил Сандро, - польской войны.
      - Это правда, - обиделся Ив, - можешь спросить хотя бы у этого...
      - У Яши Хейфеца, - помог я.
      - Верно! - обрадовался Ив. - Ну и память у малыша, сколько лет прошло, а он всё помнит!
      - Отец Яши Хейфеца играл в нашем городском саду, - гордо сказал я. - Это помнят все, особенно Ю.
      - Плевать на Яшу, я лучше знаю Ворошилова! - возмутился Сандро. - И главное, он лучше знает меня. Не сомневаюсь, отец Яши жил в другой части города, а я, можно сказать, в одном квартале с Климентом Ефремовичем. Правда, несмотря на это, он тогда добавил к сказанному: ты всё получишь, мой мальчик, только после победы, после победы. Наберись терпения.
      - Понятно теперь, почему он не исполнил своих обещаний после войны, сказал Жора. - Его эта победа просто раздавила, как доктора. Прямо на главной улице.
      - Глубокая мысль, - отметил Ив. - Захлебнуться можно.
      - Ты его слушай, - сказал Сандро, - он знает... Обязательно захлебнёшься, если будешь сообщать публике такие мысли. Тебя прямо в твоём сундуке и утопят.
      - Минута молчания, - сказал Ив. - Эй, малый, сними свою панаму! Покойников следует уважать.
      - Я уважаю, - сказал я, снимая панаму, - особенно мальчишеского полу.
      - Среди нас шпион, - грустно покачал головой Жора. - Малый, как и все, помешался на шпионаже.
      - Я и дома такой же, - возразил я. - Получается так на так.
      - На кого же ты работаешь, на какую державу? - спросил Сандро.
      - На себя, - ответил я.
      - Не самая плохонькая держава, - заметил Ив. - Пусть работает, на кого хочет, лишь бы не на папу.
      - На моего папу! - я вскочил на ноги, поражённый таким нелепым предположением.
      - Успокойся, - сказал Ив, - на папу римского.
      - Успокойся, - сказал и Сандро, - у всех есть папа, у негра вон тоже.
      - У негра был папа, - поправил Ив.
      - Была папа, - поправил и Жора. - Ты где живёшь, в Риме? Это там можно не учить язык, я-то знаю.
      - Был и мама, - послушался Ив.
      - А я сирота, - сказал Сандро, - самородок.
      - Гол! - выкрикнул Жора. - Нет, мы всё-таки здорово болтаем.
      - Не ходите к нам на обед, - посоветовал я. - У нас так не болтают. У нас болтают не так... просто.
      - Не так пусто, - догадался Ив.
      - Не так густо, - упрекнул его Жора.
      - Совсем не так, - сказал я. - С вами, как в кулибке. С вами вообще... можно.
      - Значит, - заключил Сандро, - с нами нежно.
      Да, мы болтали нежно. Разве этого не достаточно для...
      - Прячься, малый, - посоветовал Ив. - Вон идёт ваша домработница, и в её руках уже шуршит донос.
      - Фу, - поморщился Жора, - что за слово...
      - Пожми ему руку, чуточку повыше локтя, - посоветовал я, - это действует, я-то знаю.
      - Надо говорить: протест, - Жора положил ладонь на локоть Ива, но не охватил пальцами и пятой его части. - Ну, и как же оно действует?
      - Нет, у Вали не протест и не донос, а список покупок, приготовленный Ба, - возразил я, всё же благоразумно залезая под лесенку. - А сама Валя притворяется, что писать не умеет, и ставит крестик вместо подписи.
      - А как же она читает список? - удивился Жора.
      - Вот именно, - сказал я из-под лесенки. - That is the question. Кроме того, из-за чего ей меня продавать? Мороженое или помидоры она не любит, только свой тиянтир. А туда её и так пускают, когда ей захочется.
      - А из любви и продаст, - успокоил меня Ив. - Из любви к тиянтиру. Но скорее - из любви к тебе, малыш. Разве этого не достаточно для... протеста? Для такого дела она и писать научится.
      - Такие жертвы вовсе не нужны, - не согласился Сандро, - она может просто позвонить по телефону. 2-87, два звонка. Писать не умеет, а руки-то, небось, имеет.
      - Как это, два, во втором квартале, что ли? - удивился Жора. - И... откуда ты-то всё это знаешь?
      - Должен же я как-то ответить, - пожал плечами Сандро. - Принял я приглашение, или наоборот... Меня потому и предупредили: если забуду сказать телефонистке "два звонка", то попаду в радиоклуб. А радисты меня к себе ещё не приглашали.
      - А ты бы, конечно, этого хотел, - сказал Жора. - Ты бы хотел бросить свой пугач, и заняться настоящим делом: радиоделом. Знаю и одобряю: дело просто создано для твоих ног, Саня!
      - У этого дела большие перспективы, и таким образом ты обеспечишь себе будущее, - согласился Ив. - И перестанешь, наконец, рассчитывать на щедрость Ворошилова. То есть, на солидную пенсию.
      - Что им всем так далось это будущее? - прошептал я, записной протестант, забившись в дальний угол под лесенкой.
      А разве всего этого не достаточно для...
      ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
      ... протеста?
      Нужно только уметь выбирать для своего протеста время. Например, в конце ужина: откипает самовар, все ещё сидят за столом, но Валя уже потихоньку относит на кухню посуду, несмотря на отдельные протесты других. Она знает, что делает, все уже склонны к компромиссам, даже и эти протестующие. Патроны, выданные на день, расстреляны, духи дома, наоравшись, сорвали голоса... Фиалки и табак на клумбе в палисаднике, наоборот, только проснулись, и от их пока робких благовоний ещё не тошнит. День позади, впереди целая ночь, утро вечера мудренее. Мендельсон у Ба, и тот смодулировал в исходную благополучную тональность. Ужин подошёл к концу.
      - Значит так, - заявила Валя, со звоном обрушивая на стол блюдца. - Я от вас ухожу.
      - What's happened?
      - В который раз? - перевела мать.
      - На этот раз - душу c меня вон, - ударила себя в грудь Валя.
      Тут бы мне и вступить, но я промолчал: ветер, после нашей встречи на базаре, явно дул в мою сторону, а плеваться против ветра... Таких глупостей я уже давно не делал. Впрочем, только ли в мою он дул?
      - Роза из Ломброжа, - в сторону сказал отец. - То есть, рожа из...
      - Почему вы так кричите, Валя? - удивился Ю.
      - Да, и нельзя ли перенести ваше заявление на завтра? - поддержал Ди.
      - Я не с вами говорю, - охотно возразила Валя. - Я говорю с хозяйкой, кишки мне на телефон. Хотя в настоящем доме хозяин мужчина, но вы и вчера не были, и завтра не станете мужчиной. Это установлено всеми международными организациями, и не вчера установлено. Да и я ведь тоже не вчера родилась!
      - Что же вам на этот раз не понравилось? - спросила Ба, полуотворачиваясь от пюпитра.
      - Всё то же: полный дом народу, а я одна на всех. И за всё - пачка вафель.
      - Конечно, - согласился Ю, - без нас тут было лучше. Но при фрицах нам просто нельзя было тут быть, а сейчас...
      - Я была при них тоже не по своей воле! - Валя снова пристукнула по своей груди.
      - Вас специально при них оставили, как резидента, - ехидно сказала мать.
      - Она и сейчас, при нас резидент, - уточнил отец.
      - Президенты вон бомбы бросают на мирных жителей, - почему-то заулыбалась Валя, - а я вас обслуживаю. Вон, хозяйка молчит, а её обязанность - защищать меня от чужих оскорблений.
      - За вашу работу вы получаете зарплату, - напомнил Ю. - И прописку. И жильё.
      - И стаж, - добавил отец. - А значит, в будущем, и пенсию.
      - Далось вам это будущее! - вскричала Валя. - Какое будущее у меня на антресолях? Вы по приставной лестнице взбирались на мои нары? А я делаю это сто раз на день. Хотите, чтобы я и в будущем делала то же самое? Ну, нет. Вон, у доктора Щиголя домработница свою комнату имеет. И поэтому я от вас ухожу.
      - Быстро она разведала, - сказала мать.
      - У домработниц свой телефон, - объяснила Изабелла.
      - Кишки на...
      - Валя, - сказал Ди, - чтобы домработница доктора Щиголя получила комнату, ему самому пришлось отправиться на кладбище. Надеюсь, вы не заставите меня прибегнуть к такому средству?
      - Не принимай всерьёз, - посоветовал отец. - Она хочет скандала, тиянтира. Ей просто скучно.
      - А что, она сегодня не идёт в свой тиянтир? - спросил я.
      - Я сегодня была, и снова пойду не в тиянтир, - зловеще прошипела Валя, а в комнату смеха. На Большой базар. Почему снова? Ха... Если бы вы видели там то, что видела я, то тоже бы пошли. Побежали бы!
      - Ха, - сказала мать, - в кабинет доктора Калигари. Но вы там видели в зеркале себя. А нам такое видеть невозможно.
      - Себя, себя, - вдруг согласилась Валя. - Но только в самом первом зеркале, которое нормальное. А во всех других, кривых, вас.
      - Совсем сдурела, - прошептал отец. - С такого резидента станется и бомбу бросить.
      - Пожалуйста, конкретно, Валя, - раздельно произнесла Ба. - Что именно вас не устраивает?
      - Всё, - отрезала Валя, и снова трахнула блюдцем по столу. И замолчала, глядя на Ба горячечными глазами.
      - Ей не в тиянтир, ей замуж хочется, - заметила мать.
      - Чем не тиянтир? - возразил отец.
      - Вам можно, а мне нельзя, - утвердительно сказала Валя. - Небось, из меня получше бы жена вышла. Про мать уж и не говорю...
      - Что это вы имеете в виду? - вскинулась мать.
      - Она уже была замужем, - сказал отец. - Успокойся.
      - Не из-за меня же у неё нет детей! - продолжила, тем не менее, мать.
      - Из-за таких, как вы, - радостно сказала Валя. - Потому что мой немец уже и продукты стал в дом приносить, и деньги...
      - И стаж, - вставил Ю. - В моей школе было это их гестапо.
      - Это и моя школа, забыл? - ухмыльнулся отец.
      - И в доме чисто было, - не дала себя сбить Валя, - и спала я в нормальной кровати. Там, где сейчас вы.
      Ба, которой посылалось это сообщение, промолчала.
      - Особенно чисто было, когда мы вернулись, - сказал Ю. - Всю библиотеку к нашему приезду подчистили.
      - А вы знаете, что я тут не причём, - возразила Валя. - При мне всё было на месте, а немец мой ни одной струны на вашей пьянине не порвал. Играл аккуратно, не то, что некоторые... Добро ваше в те два дня подчистили, когда нас уже не было, а вас ещё не было.
      - Вот картина лучшего из миров, - воскликнул отец, - и лучшее из его описаний! Учись, братец.
      - А что, - спросил Ди, - факт ограбления именно в эти два дня установлен всеми международными организациями?
      - Нет, - многозначительно сверкнула глазами Валя. - Это установлено только одной организацией, но в которой мне верят, а вам, слава Богу, уже нет.
      - Это та организация, которая была в твоей школе? - спросила мать.
      - Для её теперешней организации сейчас построили новый дом в соседнем квартале, - опроверг Ю. - С гранитным цоколем, как в Москве. А что ты спрашиваешь, разве твоя собственная организация не напротив этого дома?
      - Валя, а как вам удаётся справляться с обязанностями в вашей организации? Писать-то вы, по слухам, не умеете? - спросил отец.
      - Что надо - сумею, - пообещала Валя.
      - А она знает, что надо, - сказала мать. - Кроме того, и на этот случай есть телефон, душу с него вон.
      - Подумаешь, - поморщилась Изабелла, - теперь многие знают, что надо. Кто не знает? И зачем им телефоны, когда всего-то два квартала пройтись.
      - Да уж, - подтвердила Валя, - вашего брата теперь знают все, во всех кварталах, не только в вашем.
      - У меня сестра, - напомнила Изабелла.
      - Это одно и то же, - сказала Валя, - даже ещё хуже.
      - Валя, на что вы намекаете? - спросил Ди. - Кроме того, как прикажете квалифицировать ваше заявление: как протест? Как шантаж? Или, уже, как репетицию доноса?
      - И это всё одно и то же, - заметила Изабелла.
      - Вот, - с большим удовлетворением сказала Валя. - Уже все в городе знают, что со мной здесь обращаются, как со скотиной. А почему? А потому что такие, как вы, не считают людьми таких, как я.
      - Надо было ехать с немцем до упора, - посоветовал отец. - Там бы вас посчитали. Хефтлинги, на первый-второй, рассчитайсь!
      - Почему она вернулась? - спросил Ю. - Я тоже не понимаю. Хотя, благодаря именно этой загадке, я и нашёл домработницу.
      - Она сама тебя нашла, - сказала Изабелла. - Вопрос, не почему она вернулась, а почему она вернулась именно сюда, где все знают про неё всё?
      - А она и немцу устраивала тиянтир, он её и турнул, - ответила мать.
      - Да нет, - возразил отец. - Почему бы ей не вернуться? Вот взяли же её мы, несмотря на то, что знали всё... И организация взяла.
      - Да, да, а почему вы меня взяли? - встрепенулась Валя. - Я скажу, зачем: чтобы на мне ездить. Вы про меня знали, и думали, что ездить будет легко, что я смолчу. Но нашлись и другие люди, которые поверили мне, а не вам. Потому что вы не одну меня - а и их, всех нас за людей не считаете, и я это слышу каждый день. Что ж, теперь я ещё лучше знаю вашего брата.
      - Мой брат - вот он, слева от меня, - сказал отец. - Ну, и что вы про него знаете?
      - А я и про вас знаю, - заулыбалась Валя. Кажется, она начинала улыбаться всегда, обращаясь к отцу. - И про вашего сыночка. От меня не скроешь.
      - А дети-то тут причём? - поправил очки Ди.
      - Притом, - погрозила пальцем Валя.
      - Валя, - проговорила Ба, ещё чуточку поворачиваясь к столу, - я обещаю выполнить ваши просьбы. Но пожалуйста, изложите их конкретно.
      - Конкретно? - возликовала Валя. - Да ведь я только этого и добиваюсь! Пожалуйста, конкретно: мой Рихард был артиллерийский лейтенант, а не какой-нибудь ваш эсэсовец.
      - С ума сойти... - тихо улыбнулась мать.
      - Что за дикость, какой наш эсэсовец? - спросил Ди.
      - Ломброзо, - сказал отец.
      - Оставим это, - решила Ба. - Я поняла: вы хотите, чтобы вам повысили жалованье.
      - Не жалованье, - опровергла Валя, - зарплату.
      - Что это за наше СС? - с запоздалым недоумением спросил Ю.
      - Оставь и ты, - толкнула его Изабелла. - После поймёшь, про Эйхмана я тебе расскажу отдельно.
      - Его вы избиваете, чтоб молчал, - сказала Валя, - и он молчит. А мне вам не заткнуть рот, бейте хоть с утра до вечера. Он думает, что он Дубровский, а я Дубровского в школе проходила, и знаю: ему есть, зачем помалкивать.
      - Это как? - вскричал Ю, задетый такой интерпретацией дважды: профессионально и морально.
      - Да помолчи же, - сказала мать.
      - Не замолчу! - вскричала и Валя. - Разве не он сам, как этот... Троекуров, не он придумал привести сюда эту, Сандру Сандропелу? Чуть за стол, а он уже Сандра, всё Сандра - да Сандра, а что значит эта Сандра? Мы это тоже проходили: СС.
      - Слушай, - шепнула на ухо отцу мать, - а обследование у психиатра она проходила?
      - А я всё слыхала, - заявила Валя, - как бы вы ни старались. И что вы сейчас нашептали, и раньше, все ваши споры, кто из них настоящий герой: наш Маресьев, или ваша СС.
      - Её надо уволить, - решил отец. - Нельзя же так дальше жить, чёрт знает, что из этого может выйти. Если она всё это брешет и на базаре...
      - Уволить её нельзя, - возразила Ба. - И это ещё не беда. Беда в том, что она это отлично знает.
      - Она пойдёт в суд, - пояснила Изабелла, - а в такие времена суд решит в её пользу.
      - Нет, - сказала Ба, - она знает, что не допущу её ухода я. А не суд.
      - Зачем же она, в который раз, затевает эту... травлю! - не успокаивался Ю.
      - А ты до сих пор не понял, филолог, - ответил отец. - Она и впрямь лучше тебя знает школьную программу.
      - И вы бы помалкивали, - с улыбкой повернулась к нему Валя. - Думаете, если инвалид, то вам всё можно? А я вот слыхала, от людей, что вы сами себя инвалидом сделали. Мне сказали, что если бы вы вовремя стали ногу свою разрабатывать, то и не нужно было бы протеза. А к протезу - пенсии.
      - Люди тебе это сказали? - взревел отец. - Где, опять на базаре, или в организации?
      - Витя, - строго сказал Ди, - самую острую мысль можно высказать в вежливой форме.
      - От кого вы такое слыхали, укажите нам, - послушался его отец.
      - Вот от них, - с удовольствием сообщила Валя, указывая. - Вы не сомневайтесь, у меня уши имеются.
      - От меня! - вскочила Изабелла, поправляя дрожащими руками сползающие с переносицы очки. - Боже ты мой!
      - А ты по-ангельски к твоему Богу, по-ангельски, - железным голосом посоветовал отец. - Может, он нормального языка уже не понимает, отучила. Что, и у тебя теперь отшибло?
      - Ты же видишь, она нарочно, - голос Изабеллы дрожал тоже.
      - Не нарочно, - торжественно возгласила Валя, вздымая руки, - а специально. Потому что есть ещё в этом...
      Она постучала по своему темени кулаком.
      - ... что-то. И потому я помню точно, что вы сказали, и что они вон - не возражали.
      И она снова указала: кто не возражал.
      - Продолжайте, продолжайте, - свирепо посоветовала мать, смиренно опустив длинные ресницы.
      - Сколько вам нужно прибавки? - спросила Ба, повернувшись к нам окончательно.
      - Купить хотите! - пророчески завопила Валя. - Битьём не вышло, так купить хотите моё молчание! Так я вам скажу: всего вашего золота не хватит, которым набиты ваши кабинеты. Я скажу мою правду, не побоюсь, и скажу громко. На базаре? Да я на углу нашей улицы стану и скажу: смотрите, как меня тут пытают! Вот, скажу, где находится гестапо, а не в школе номер пять. В палатах Кремлёвской больницы, как пишут в газетах, сидят доктора-убийцы? Э-э, нет. Вот где они сидят, скажу я, в кабинетах на улице Ильича дом семь. Я всё объявлю всем: САНДРА-А-А... САНДРОПЕЛИ, СС, Ильича семь, два восемьдесят семь два звонка! Звоните, подходите, смотрите, и денег с вас за это не возьмут! Не как на аттракционах...
      - Подходите, - мрачно сказал отец, - и берите.
      - А вы... - Валя стала задыхаться от переполнившей её правды и забыла о назначавшейся отцу улыбке. - Вы... специально дома не обедаете, хотя у вас полно времени. Вы специально ходите в столовку, тамошние борщи вам лучше моих супов. И сынок ваш весь в папашу: на базаре с утра до вечера пирожки лопает, а вы все удивляетесь, что у него аппетиту нет. Не глисты у него, говорю я вам, в кишках, а пирожки.
      - А это что... - закoлебалась Ба, - это что, правда - правда? Ты и впрямь ходишь в общественную столовую, вместо моих обедов?
      - Чёрт! - вокликнул отец. - Пора, наконец, её унять. Она нас уже в свинячий вид привела. Ну, а ты-то что... и вправду по Большому базару слоняешься, признавайся, откуда у тебя деньги на пирожки!
      Я и тут не выдал своих истинных пристрастий, промолчал, хотя уже и открыл рот.
      - Вот и ЧП, - сказал Ю. - Будто сегодня понедельник.
      - Субботник, - поправила Изабелла. - А ты где достал Бунина?
      - Какого Бунина? - вытаращил глаза Ю.
      - Разве ты не сказал: Чистый Понедельник?
      - Я сказал: Чрезвычайное Происшествие.
      - Это тоже Бунин написал?
      - Разве его уже стали печатать? - спросил отец.
      - Нет, - опроверг Ю. - Но я критическую статью читал.
      - Я тоже, - подтвердила Изабелла.
      - Вы все тоже сдурели, - объявила мать, оглядев всех. - Хотя это и никакое не ЧП. Дело будничное.
      - Понедельничное, - скривился отец. - Ну, так где ты взял деньги?
      - Да, - сказал Ди, - мы совсем забыли, что между нами находится ребёнок.
      - Ха, - мощно выдохнула Валя, - разве это ребёнок? Разве у такого отца-матери может быть нормальный ребёнок?
      - Да вы продолжайте, продолжайте, - снова опустила ресницы мать.
      - Зверь лесной, а не ребёнок! Гляньте на его зубы!
      Я закрыл рот.
      - А как он на меня смотрит, прямо съесть готов! А что - проглотит и не поперхнётся. А сам не справится - дружков созовёт, со двора или с базара. Они-то справятся. И глазом в сторону косит, почему? Да потому что туда только и бегает, на сторону. Весь в отца.
      - Его воспитанием занимаюсь я, - напомнил Ю.
      - Ты не сбивай её, - посоветовала мать. - Пусть выскажется полностью.
      - Да, сами же говорили: продолжайте, продолжайте! Ну так, хотите знать, какие дружки его пирожками от дома откармливают?
      Я опустил голову, не выдержав тяжести объединённого взгляда семи пар глаз.
      - Что ты там делаешь, с кем? - брезгливо спросил отец.
      - С ещё тремя уродами, - объявила Валя, - каких и свет не видывал. А когда этот... меня заметил, то под лестницу залез. Но от меня не скроешься.
      - С кем ты там был? - жёстко спросил отец.
      - Так нельзя, - поправил Ю, - мы не должны так, это не педагогично.
      - Я вижу результаты твоей педагогики, - сказал отец. - Вот они.
      - Он прав, - вмешался Ди, - мы-то не должны реагировать на доносы!
      - Положим, это как раз и не донос, - возразил отец. - Она не имеет права скрывать от родителей поведение сына.
      - А вот и донос, - снова открыл рот я, теперь и заговорив. - Чем он отличается от других? Разве что не письменный, так она всегда притворяется, что не умеет писать. И читать. А вот при всех проговорилась, что Дубровского читала.
      - Вообще-то верно, - заметил Ю. - Что за воспитание, если один донос - это донос, а другой - нет. Как такое объяснить детям?
      - Очень просто, - отрезал отец. - Кому донос, вот что важно. Интересно, как ты своим детям в школе объясняешь Павлика Морозова? А я вот ничего не собираюсь объяснять. Наоборот, я хочу услышать объяснение. Я имею право знать правду о собственном сыне, и буду её знать. Нравится это педагогам или нет. Итак, расскажи-ка нам, сынок, что ты там делал? Откуда у тебя деньги, играл в три листика?
      - И ещё: с чем были пирожки, - ехидно вставила мать. - Интересно же, чем его можно соблазнить, кроме мороженого. Наверное, с картошкой?
      Я сжал зубы.
      - Кстати, я тоже люблю с картошкой, - проговорил Ю. - У нас, к сожалению, их не делают, всё с мясом.