- Бездари, - угрюмо сказал Назарий, - и лентяи.
      - Ну да! - поднял бровки Жора. - А ты не пробовал эту... материальную заинтересованность вместо хлыста?
      - Да я только этим и пользовался.
      - Ну, и что?
      - Думал, мальчишка заработает себе мороженое, а девчонка конфеты. Ей и дел-то всех: постоять в бочке.
      - Тут жарко, - сказал Жора. - Тут стоять тоже работа, это тебя вон ветерком обдувает, а других? К тому же, жара у тебя какая-то кислая. В такой атмосфере стоять тяжелей, чем сидеть в сундуке. Надо платить получше.
      - Тут дело не в этом, - буркнул Назарий, - ты вот послушай, что этот... малый мне объявил.
      - И малая тоже?
      - Они из одного гнезда... Он объявил, что и без всякой работы возьмёт мороженое, совершенно запросто и куда лучшее, в холодильнике у его бабули.
      - Какой циничный хлопчик, - вздохнул Жора. - Знаешь, я ошибся, жара-то у тебя тут кисло-сладкая. А вроде бы ещё не вечер.
      - Ты что, не слыхал! - крикнул Назарий. - Твой этот хлопчик-клопчик, давил бы таких... сказал: запросто.
      - Кто знает, - пропищал Жора, - может, он и прав.
      Я это знал без всяких "может".
      ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
      - Он всё выдумал, - пожаловался я, - ничего такого я не говорил. И почему она не возразила?
      - Не всё, - сказал Жора, - всего выдумать нельзя. Но дай мне развить мою тему.
      Мы сидели на ступеньках раковинки, с тыльной стороны.
      - Итак, жара бывает и кисло-сладкая, как жаркое. Это по ночам. А днём она чаще, как солёный огурец. Утренняя же жара вроде хины.
      - Это что такое?
      - Очень горькая штука, - Жора был доволен: я отвлёкся от своих проблем.
      - Мне и без хины несладко, - доверительно сказал я. - Все эти уроки... Знаешь, у Назария они очень горькие.
      - Но ведь бывают и кисло-сладкие?
      - Ещё бы, - обрадовался я, - как уроки моего дяди Ю.
      - Ну так вот тебе впридачу солёненький! - Жора выпустил аккуратное кольцо табачного дыма. - Никогда не пробуй курить табак, потом не отвяжешься.
      - Табак пахнет совсем не так, как твои папиросы...
      - Вот как? А я думал, курю табак.
      - Табак растёт у нас в палисаднике, на клумбе. Он пахнет по ночам, точно, как фиалки. Очень сладко, от них тошнит.
      - Но когда его курят, пахнет не сам табак, а дым. Понимаешь разницу?
      - От выхлопного газа тоже тошнит, а и он ведь дым.
      - Дым молодым! - воскликнул Жора.
      - Бардадым, - завершил я.
      - Неплохо, - пискнул Жора, - но вот что: со мной так играть можно, а с другими не советую.
      - А с Ивом?
      - С Ивом, пожалуй, тоже можно.
      - А с Сандро?
      - Иногда да, иногда нет. Сначала надо присмотреться к нему, а потом решать: да или нет.
      - Ну вот, а ты говорил: с другими нельзя...
      - Ты прекрасно понял, кого я имел в виду! - Жора угрожающе выкатил глаз. Это у него ловко получалось. - А... вот и Ив.
      - Лёгок на помине, - сказал я.
      - Эта пословица звучит полностью: дурак лёгок на помине. Следовательно, ты назвал Ива дураком.
      - Я не знал.
      - Незнание закона не избавляет от наказания... - с важностью объявил Жора и вдруг заверещал: - Эй, парень, чёрный парень! Этот мыслитель тебя обозвал дураком! Так что присаживайся, ты в нашу компанию принят.
      - Я не называл, - набычился я.
      - Тем хуже, - заявил Ив, присаживаясь двумя ступеньками ниже. Раковинка закряхтела: он был тяжелей нас с Жорой, вместе взятых, вчетверо. - Значит, ты это скрыл. Можно подумать, что ты скрываешь и нечто похуже, например, что я ниггер.
      - Он прав, - подтвердил Жора, - ничего нет хуже этого. Только, как же это скрыть? Это тебе не сладкое и не горькое, не кислое и не солёное, так... что-то совсем гадкое: пресное.
      - Не разыгрывайте меня сегодня, - попросил Ив. - У меня большая печаль, будто я съел это самое, пресное...
      - Ты съел накладное пузо Чрево! - убеждённо сказал Жора.
      - Нет, я просто выпил, - грустно возразил Ив.
      - Это причина, - согласился Жора, - за неё нужно выпить. Тебе следовало принести выпивку сюда, а не разыгрывать тут дурака.
      - Это мальчишка сказал, а негр вовсе не дурак, - поправил Ив. - И это особенно грустно.
      - Не дурак, зато урод, - сказал Жора. - И мы об этом никому не скажем, потому что все сами видят. А видеть это самим - весело.
      - Сам урод, - сказал Ив. - И поверь, смотреть на тебя - ничего весёлого.
      - Урод я, - вставил я. - Так все говорят.
      - Славная компания, - обрадовался Жора. - Кое-кого, правда, в ней не хватает.
      - Сандро? - догадался я.
      - Ты сплетничаешь за спиной у людей, - сказал Ив. - Мне это не нравится.
      - А ты спроси у него, откуда он такой чёрный свалился на наши белые головы, - подтолкнул меня Жора. - Это ему понравится.
      - Откуда ты свалился, Ив? - послушался я.
      - С севера, - охотно ответил он. - Мой папа, тоже негр, кормил там собой комаров. А сам не ел ничего, вот и умер. От двойной такой болячки.
      - Спроси теперь, а откуда свалился на север папа?
      - Папа свалился с копыт. То есть, его сбили с копыт на арене и он загремел на север.
      - Неужто этого достаточно, быть сбитым с копыт, чтобы очутиться на севере? - спросил Жора сам, потому что я медлил.
      - Самого по себе нет, не достаточно. Но папа при этом сказал... кое-что. А публики, как назло, в тот вечер было много.
      - Что же сказал папа? - Жора подмигнул мне.
      - Он сказал, подымаясь на копыта, с которых его сбили: мать вашу так и отца.
      - Так прямо и сказал: вашего? Что ж он, не знал, кто именно наш отец, и не только наш, а и всех народов, а также их учитель и друг?
      - Он знал, - мрачно сказал Ив, - знали и другие. Вся публика знала, вся труппа и оркестр. А знание закона, как и его незнание...
      - Знание - сила, - вставил я.
      - Значит, это, - Жора потрогал бицепс Ива, - знание. Ну, а теперь спроси-ка, где его мама.
      - Где твоя мама, Ив?
      - У меня мама повсюду, - вздохнул Ив. - Везде, где отечество, там и родина-мать. Тебе что, пора подыскивать детдом? Могу дать адрес моего: не худший из вариантов. Только поспешай, малыш, скоро там мест свободных не будет.
      - Чёрный парень нажрался в детдоме солёненького, смотреть на него не может, - сказал Жора. - А сладкого, наоборот, ему недоставало. Он и теперь за конфету продаст кого угодно, даже мать.
      - Родину, - свёл сказанное воедино я. - У меня во дворе пацаны точно так же, за кусок сахара, бывает, и пистолет отдают. А я сладкого терпеть не могу, разве что мороженое. И пацанам таскаю из дома конфеты. Зато за солёный помидор, знаете, такой мятый, так... и душу с меня вон, и кишки на телефон.
      - Обещали не разыгрывать, - сказал Ив, - а сами... Так что, у тебя, значит, есть пистолет?
      - Нет, - слишком резко отверг такое предположение я.
      Они оба внимательно посмотрели на меня. Пауза грозила затянуться надолго, и я добавил:
      - У отца есть.
      - У отца, конечно, много чего есть, - согласился Ив. - Только нам-то что с того? Одни только обещания.
      - И пачка вафель на ночь, - добавил я. - Так говорит наша Валя.
      - Умная женщина, - признал Жора. - А меня вон в детстве обещали придушить, чтобы не давать и вафель. И закопать. И тоже обещаний не выполнили. А хорошо бы...
      - Кто ж из нас печальный? - спросил Ив.
      - Все, тут мы на равных, - выпалил Жора. - Сидим, грустим, несём чушь.
      - Мне нравится так болтать, - сказал я. - Что может быть лучше?
      - Да, этого вполне достаточно для дружбы, - согласился Жора. - Но за это бы надо ещё выпить.
      - Тебе-то зачем пить? - спросил Ив. - Понюхай пробку, и с копыт.
      - Это твой папа с копыт! - возмутился Жора.
      - Мой папа был негр, как и я, - запротестовал Ив, - а ты нет. Ты другого рода. Ты этот, как его, лилипут.
      - Он от природы просто маленький человек, - поправил я.
      - Рода-природа, твоего папу тоже надо было закопать в детстве, - не согласился Жора.
      - Его и закопали на севере.
      - А выкопали, как вижу, здесь, на юге.
      - Значит, я уже не совсем папа, я его антипод.
      - Артишок ты, вот что!
      - Анти - шо? - заключил я. - А всё-таки, чей это ребёнок, которого тут выкопали?
      - Нет, - возразил Жора серьёзным тоном, - этот ребёнок не был чёрным. Тебя это интересует?
      - Нет, - не растерялся я, - меня интересует, что он мальчишеского полу. Ведь и я как-то...
      - И все мы, - согласился Жора. - Все мы пацаны.
      - Да, мы не стареем, - подтвердил Ив. - Коли уж таким уродился, то это навечно.
      - А сколько тебе лет, Жора? - спохватился я.
      - Да вот скоро пятьдесят, и все не краденые, мои.
      - Пятьдесят! - я подскочил от неожиданности. - Не может быть!
      - Я и сам так думаю: не может. Но существует документ.
      - А ты что думал, сколько ему? - спросил Ив.
      - Я думал... - ответил я, усаживаясь на место, - я вовсе не думал, а был уверен... Сказать честно?
      - Ни в коем случае! - воскликнул Жора.
      - Я думал, тебе разве чуточку больше, чем мне.
      - Карлик, ты понимаешь этот комплимент? - засмеялся Ив. - Ты в жизни таких не имел, даже когда был карликом летающим, а не в сундуке сидящим. Вот удача, так удача.
      - Разумеется, понимаю, - холодно возразил Жора. - Не такой дурак, как некоторые.
      - А ты, оказывается, одного возраста с Ба, - я всё не мог опомниться.
      - А я и бабушка себе, и внучок, - гордо сказал Жора. - И в этом моя удача.
      - Если б я знал об этом раньше, - я облизал губы, - то не смог бы говорить тебе "ты".
      - Так ты свою Ба называешь "вы"?
      - Нет, но это... другое дело, - запутался я, и попытался вывернуться: - А что значит: карлик летающий?
      - Как-нибудь потом расскажу... - Жора не дал себя сбить с темы. - А Ив тоже другое дело?
      - Эге-э, - прогудел Ив голосом днепровского колёсного парохода, - в сравнении с тобой я ему ровесник.
      - Славно говорим... - грустно сказал Жора. - Посторонним вход не воспрещён.
      - Ив сам велел мне с ним на "ты". А вот с Назарием я на "вы", - продолжал я жевать ту же мякину.
      - Вот-вот, это другое дело, а не то, - сказал Ив.
      - Посторонним вход всё же воспрещён, - оживился Жора.
      - И с Сандро!
      - А это дело и вовсе третье, - снова развеселился Жора. - Есть и дело четвёртое, пятое... Вон этот чёрный парень частенько рассказывает о себе в третьем лице. Понимаешь, что это значит?
      - Конечно, - обиделся я. - Есть люди двуличные, трёхличные, и так далее.
      - Ну да, ну да, но не это главное. Главное, такие рассказы - начало литературной деятельности, вот что.
      - Чего уж там, - возразил Ив, - а почему не она сама?
      - А потому что ты не сам, - заявил Жора. - Вот почему.
      - Я понимаю, - сказал Ив. - Нет, негр не дурак. Ладно, негр, может, и дурак, но не какой-нибудь там, а печальный. То есть, не такой уж и дурак. Негр отлично знает, что он почти не умеет писать.
      - Как это, почти? - удивился я.
      - А так: подпись он поставить умеет, - сказал Жора. - На платёжной ведомости.
      - И под протоколом допроса! - гордо заявил Ив. - И тем делаю его недействительным. А ведомость тем же способом делаю действительной. Способ, как видишь, универсальный.
      - Весь в покойного папу... - покачал головой Жора.
      - В покойную маму, - поправил я.
      - Вот это другое дело, - поднял указательный палец Ив. - Мальчишка запомнил, где моя мама. Гол!
      - Смотри, он так же запомнит, что ты притворяешься неграмотным, чтобы потом объявлять протоколы допросов недействительными, - предупредил Жора. - То есть, тебе, трёхличному, грозит попасться в следующий раз с поличным. Вот когда будет тебе гол. Теперь спроси его, малыш, зачем он притворяется, если это делать так опасно?
      - Зачем ты притворяешься, Ив? - спросил я.
      - Чтобы не загреметь с копыт, - сказал он. - Это ещё опасней.
      - Да, - похвалил я, - вот это работа. Поначалу, наверное, и ты от неё блевал.
      - Ни слова о вонючей работе! - гаркнул Ив, шлёпнув меня по затылку.
      - Да уж... - глубокомысленно заметил Жора, - это нормальные пусть трудятся в поте, как завещано. А нас Бог пометил, чтобы сама пометка нам давала хлеб насущный. И что же? Нам вполне хватает, днесь.
      - А Сандро - хватает?
      - Мой маленький друг, - сказал Жора. - Ты слишком часто вопрошаешь об этом человеке. Между тем, сказано: это дело совсем третье.
      - Как и третий глаз...
      - Умолкни! - вскричал Жора. - Жанна птичка певчая, не трожь её.
      - Слепая птичка, - добавил Ив, - на все три глаза. А глаз, дорогие мои, есть первейшее дело.
      - Я думал - руки, вернее, ноги, - упорствовал я.
      - Циничный пацан, - неодобрительно покачал головкой Жора. - А ты вот попробуй писать вытянутой рукой, и сразу узнаешь, что дело не в руке, а в зрении. Рука-то остаётся та же... Представил? Ну, а теперь вообрази, ты пишешь ногой.
      - Стреляю, - возразил я.
      - Сандро начал с того, что выучился писать ногой, - ещё более неодобрительное покачивание, - причём, одинаково правой и левой. И не только подписи на протоколах. Это была долгая школа. И только после неё он освоил то, что ты видишь на сцене.
      - Не такая уж долгая, - продолжал я своё, - война совсем недавно кончилась.
      - Причём тут война! - возмутился Ив. - Расскажи ему, карлик, расскажи... И про свою войну тоже.
      - Когда-нибудь и расскажу. А Саня тоже не на войне потерял руки. Он вообще их не терял, так и родился, без рук.
      - Я это уже слыхал, - сказал я, - но тогда откуда же мой дядя Ю взял войну?
      - Твой дядя - самых честных правил, - пропел Жора. - И желает иметь своего героя, как, впрочем, и все, чтобы было на что надеяться в этой жизни. Чтобы в ней был свет.
      - Но он ведь имеет такого героя, - возразил я, - это мой отец. Или вот: Пушкин. Зачем ему ещё?
      - Твой дядя не станет платить деньги, чтобы лицезреть твоего отца, если тому вздумается пальнуть из своего пистолета. Твоему дяде не хочется стать, например, каким-нибудь Колей, зато ему хочется стать Сандро. Почему? Потому что Сандро звучит. А твой отец не звучит, или звучит плохо. Как зовут твоего отца, Витя? Вот именно... А меня - Жора. Даже твой дядя Ю, по слухам образованнейший человек, не захочет называться Витей или Жорой. Это всё равно, что хотеть называться тем же Колей. Зато он хочет называться Сандро и Сандрелли впридачу.
      - Сакко и Ванцетти, - уточнил Ив. - Шиколат.
      - Гол, - одобрил Жора. - Он скорее захочет назваться Эдиком, чем Колей. Таков уважаемый публикум, поверь. И за Сандро легенда. Та самая, военная.
      - Но и за моим отцом тоже!
      - Нет, не то же! Твой отец дело даже и не третье, десятое...
      - Мать говорит: его номер шестнадцатый.
      - Во-во! За твоим отцом сама война - а за Сандро военная легенда. Знаешь, этот товар тоже нуждается в упаковке, а иногда упаковка важней самого товара. Вот моя, например...
      - Сундук, - догадался я.
      - И шиколат, - подтвердил Жора. - Или вот Чрево, ты же знаешь, что это я говорю за него, а пузо у него просто накладное, из тряпок. Тоже упаковка.
      - Чужим голосом говорить, - поёжился Ив, - это жутко, будто потусторонним. Мне всегда казалось, что не ты это говоришь, а ещё кто-то... И не из сундука, а совсем оттуда.
      - Не пугай малышей, - сказал Жора.
      - А у Жанны, - решился я, - пузо тоже теперь накладное?
      - Оторвать, - убеждённо заявил Ив, - оторвать всё.
      - Причём тут Жанна? - квакнул Жора.
      - Оторвать, - подтвердил Ив.
      - Эх, и я, видно, хочу стать Эдиком, - вздохнул Жора, - это меня всегда подводит. Короче, сидеть в сундуке можно и без легенды-имени, это может делать и твой отец, и твой дядя, и всё ваше семейство скопом...
      - Или стоять в бочке, или летать, - вставил Ив.
      - Не скажи, не скажи... А вот скажи-ка, малый, прибавило бы твоему Ди успеха, если б он принимал больных в сундуке, выкрикивая "шиколат"? Если б его звали Жорой?
      - Не знаю, - сказал я. - Знаю только, что это невозможно.
      - Вот, вот что мне нужно всегда помнить! - вскричал Жора. - Тогда давай дальше: а если б твой отец, а если б твой дядя?
      - Ю хочет называться Дубровским, - уклонился я.
      - Ты не отвиливай, - грозно сказал Ив. - Отвечай: а твой отец стал бы сидеть в сундуке ради пропитания?
      - Не знаю, - честно признался я.
      - Ещё бы, - Жора вставил в рот новую папиросу. - Сам Свифт этого не знал.
      - Тоже урод? - спросил Ив. - Почему не знаю?
      - Ещё какой! Почище дяди Тома. Ты в Европах не бывал, - объяснил Жора. - А побывал бы там с моё - знал бы и Свифта.
      - Полетал бы там с твоё, - обиженно поправил Ив. - Дядю Тома в его хижине ел гнус, на севере. Ты мог бы о нём отзываться поуважительней, не как о своём Свифте.
      - Жор, - сразу подхватил я, - а что ты делал в Европе?
      - Летал, - усмехнулся Ив.
      - Ты был лётчиком! - воскликнул я восхищённо. - Как Чкалов, или как Назарий, да?
      - Потом расскажу, - отмахнулся он.
      - Всё потом, всегда потом... Ладно, - продолжил я мстительно, - а знаешь, мне ведь запрещали произносить слово "лилипут". Говорили, ты обидишься. Говорили, надо тебя называть: маленький человек. А Свифту, значит, было всё можно. Он даже целую Лилипутию придумал.
      - Он не придумал, - возразил Жора. - Есть такой город. И все жители там маленькие.
      - Так то ж в Европе! - пожал плечами Ив.
      - В Бразилии, - поправил Жора.
      - Это что, не одно и то же? - спросил Ив. - Лилипут, он и в Африке лилипут.
      - Вот, и тебе можно, - надавил я, - его так называть. Жора сам называет себя карликом или лилипутом, и совсем не обижается. Только мне нельзя, так все говорят.
      - Это всё тебе по глупости наговорили, - сказал Жора. - Или того хуже: по злобе. Есть ещё люди, желающие уморить меня голодом. Если б я назывался маленький человек, мне б жрать было нечего. Публика кормит карлика или лилипута, а маленькому человеку кто ж подаст? Публика ведь и сама: сплошь из маленьких людей. Вот ты, например, тоже маленький. Тебе за то платят?
      - Да, - сказал я. - За что ж ещё? А я жру на равных со всеми нашими, запросто. А они ведь все работают... в поте лица. Ещё того хуже: от меня и им перепадает, если чего не доем. Когда я был совсем маленький, мать кормила меня своим молоком, но его было слишком много. На остатках она варила кашу, и отец ел, и его друзья ели. Потом отец им рассказал - на чём каша, и они блевали. Но поблевав, всё равно снова ели. Иначе б подохли с голоду, времена были такие, так говорит отец и все наши. Так что теперь они просто обязаны меня кормить, из благодарности.
      - Может, у ваших оно и так, они люди интеллигентные... - Жора выпустил клуб дыма. - А может, все ваши знают, что ты не просто маленький. Хвалят же они твой ум? Значит, видят в тебе нечто... такое. Опять же, твоё увечье...
      - Это какое же? - возмутился я.
      - Косоглазие, - невозмутимо объяснил Жора. - А был бы ещё и горб, ты б уже сейчас зарабатывал не только среди ваших. У наших жизнь похитрей, одного косоглазия недостаточно. Нужен и горб, и упаковка: легенда. Учитывающие это администраторы вовсе не гении, просто они сами из маленьких людей, из публики. Так что они примеряют все легенды на себя. Да ты и сам попробуй, примерь: назови-ка Сандро - Саней, а Сандрелли Николаевым, объяви, что он родился навроде целлулоидной куклы, которой забыли приставить руки, совсем гладенький, да ещё, что родился не в Италии, а на Чукотке...
      - Ты говорил и про Ива, - не сдавался я, - и вообще про цирковых силачей, что и они себе придумывают легенды. Чемпион мира, например, или неграмотное дитя природы с севера...
      - Мне надо оторвать не только руки, - сказал Жора, - но и голову.
      - И яйца, - добавил Ив. - Но ещё не поздно, хошь, помогу?
      - Твой дядя Ю - пример не из лучших, надо брать в пример женщин, залепетал Жора: теперь была его очередь выбираться из внезапно запутавшегося положения. - Женщины вообще испытывают более сильные чувства. Хотя, конечно, это не те женщины, которых знаешь ты. Это ты хорошо запомни: не все женщины одинаковы.
      - Я это знаю, - сказал я. - Ведь я знаю Ба.
      - Не все женщины одинаково хорошо стригут ногти, - сказал Ив. - Но я думал, ты назовёшь Жанну.
      - Жанна и Ба, - насупился я, - совсем разные. Теперь я это понял.
      - Ты думаешь? - вздохнул Жора. - Дай Бог... тебе здоровья.
      - Кишки с тебя вон, - разъяснил Ив.
      ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
      - Бог всё ему даст, если малыш не будет вбивать всё это себе в голову, как вальсы Шопена.
      - Да, - сказал Жора, - не пора ли тебе домой, играть этюды?
      - Успею, - сказал я. - Как же сам Сандро терпит такой обман?
      - Упрямец, - закатил глаза Жора. - Ну хорошо, что, если я скажу так: Саня хочет, чтобы люди приглашали его к себе обедать. Больше того, он хочет эти приглашения принимать. Обрати внимание, нас с Ивом никто не приглашает пообедать...
      - Тебе нужно оторвать всё, чтобы ты стал совсем гладеньким, - сказал Ив. Но что правда, то правда: и гладенькому тебе ещё придётся сильно попотеть, пока тебя пригласят, карлик. Пока тебя попросят полетать по их дому.
      - Можно подумать, в сундуке не сильно потеют, - сказал я.
      - Грубиян! - поставил свой диагноз Ив. - Скажешь, я не потею?
      - Это ведь от жары, - возразил я, - а не от трудов. Так и отец в своей прозекторской, и Изабелла у себя в боксе, и её микробы, наверное, ещё как потеют.
      - Там за это платят зарплату, - сказал Жора. - А у нас платят не за пот, а по маркам, со сбора.
      - А Назарий говорит, что потеть обязательно, надо работать в поте лица. И Сандро, по-моему, потеет с головы до ног. Вот почему у него такие чёрные пятки...
      - Тьфу! - сплюнул Жора. - Он думает, что этот номер, стрелять по тарелочкам, имеет ещё какой-то скрытый, высший смысл. Вроде как вальсы Шопена.
      - Нет, он думает, что это вроде езды на мотоцикле задом наперёд, поправил Ив. - Такой же, мол, и у номера Сандро высший смысл.
      - Какой странный мальчик! - сказал Жора.
      - Очень странный мальчик, - согласился Ив. - Как же его примут в школу, такого урода?
      - Высший смысл, по-вашему, и есть главное уродство, запомню, - пригрозил я. - И расскажу всем.
      - Нет, ты не просто урод, - снова сплюнул Жора. - Ты глупый урод.
      - Смотри, парень... Мой папа был глупый негр, и чем он кончил?
      - А Ба никогда не потеет, - заявил я. - А весь дом держится на ней. Разве это не работа?
      - Ты понимаешь, куда он клонит? - спросил Жора. - Что мы не стоим своих денег, потеем зря: на нас ничего не держится.
      - Я понимаю, куда он клонит, - сказал Ив. - Всё ясно: он не собирается потеть в своей школе.
      - Он собирается потеть только на переменках, - поправил Жора. - А на уроках пусть потеют другие, бездари, лентяи... Он же будет запросто получать оценки, и лучшие, чем они.
      - Это грубо, - сказал я. - Ещё грубей, чем у Назария. А я уже давно играю во взрослой волейбольной команде. Мне доверяют подачи, и просят набрасывать на сетку.
      - Ну, а бить-то тебе поручают? - запищал Жора. - Удары тебе доверяют?
      - Да, допрыгиваешь ли ты вообще до сетки? - прогудел Ив.
      - Я ещё допрыгну, - пообещал я. - Обязательно, сами увидите.
      - Вот тогда и приходи на базар, - сказал Жора. - А так, коротышка, твой номер даже и не шестнадцатый: вообще без номера. Слушай, давай по-прямому... Ты своё место знаешь? Вот и хорошо: утри сопли и не обижайся. Держи удар. Смотри, я же не обижаюсь?
      - Он не обижается, - подтвердил Ив.
      - И я тоже, - сказал я. - Слушайте, если б вы знали, как вы мне нравитесь!
      - А Сандро? - вскричали они оба: флейта и фагот.
      - Это, - сказал я солидно, - дело совсем третье.
      - Вот это - дело совсем другое! - пропищал Жора.
      - Дело хорошее, - прогудел Ив.
      - Лёгок на помине, - объявил я.
      - Санька! - заорал Жора. - Этот малый и тебя обозвал дураком! Имеешь право присесть к нам.
      - Лучше я откажусь от такого права, - на Сандро был халат без рукавов, - и постою.
      - Мы славно тут болтаем, - сообщил Ив. - Позавидуешь.
      - У меня дела, - сказал Сандро. - Мне ещё ногти стричь.
      - У тебя они растут за четверых, - укоризненно сказал Жора. - А кто у тебя нынче маникюршей?
      - Да в том-то и дело, что Катька хандрит, а очередь её. Прислал бы ты кого из своих... государевых людей. Кто-нибудь из ихнего цирка не прочь же на воле подработать, а?
      - А вы бы пошли работать в Большой цирк? - спросил я.
      - А говорили: болтаем славно. Ничего себе славно! - сказал Сандро. - По такому случаю дай закурить.
      - У малыша тяжёлое детство, - объяснил Жора, раскурив и вложив ему в губы папиросу. - Прямо на части рвёт. Большой базар и Малый, Большой цирк и Малый, большие взрослые и малые дети, весь его родной городишко такой же: пополам.
      - Поляризация, - применил свои познания я. - Но ведь и в Москве есть Большой и Малый театр. Отец говорит, в Большом неправильно играют Шуберта, Аве Марию.
      - А я что говорю? Конечно, поляризация! Сказать по-прямому - шизуха. Cтарая малая часть и новая большая, два разных города в одном. И такая же у малого семья, две в одной. И какая-то из них неправильная, совсем не так играют Шуберта, как нужно. Я тебе, Сандро, пришлю одну коротконогую, будь спок, она старательная.
      - Городишко у них диалектический, - возразил Сандро задумчиво. Папироса так же задумчиво гуляла из угла в угол его рта. - Вчера на Главной улице Новой части, гуляя и о чём-то задумавшись, может быть как раз и о Шуберте, погиб Главный врач больницы Старой части, а сегодня утром я уже читал в местной газете некролог.
      - Погиб от огорчения, что в Новой части неправильно играют Аве Марию? поинтересовался Ив.
      - Нет. "Победа" зацепила его ручкой дверцы, когда он готовился перейти улицу, за пуговичную петлю расстёгнутого пальто. Вот как диалектически тут переходят улицы.
      - В такую кислую жару, и в пальто? - удивился Жора.
      - Летнее пальто, летнее, - пояснил Сандро. - Тут ещё ходят летом в соответствующих пальто.
      - Называется пыльник, - сообщил я. - Ваше пальто тоже можно так называть. А погиб доктор Щиголь, он знакомый моей Ба, и, конечно, Ди.
      - Разумеется знакомый, - согласился Сандро, - как же иначе. Небось, и жил он в вашем квартале. А пыли у вас в квартале, действительно, многовато.
      - Третий дом от нас, - уточнил я, - в начале соседнего квартала.
      - Каков объём жизни! - воскликнул Жора. - И при этом - каков уют! Два квартала, и всё в них содержится, что ей нужно, жизни. За каким же чёртом доктора понесло в другой город...
      - За смертью, - объяснил Сандро. - Нет, малыш, я бы не пошёл работать в Большой цирк. До него-то кварталов двадцать, если не сорок. И он как раз в той части города, которая неправильна. То есть, в другом городе.
      - А мы скоро туда переезжаем... - с тоской сказал я. - Горздрав дал матери квартиру. Это её знакомый, к нам его не приглашают. Потому его отчества я не знаю, а фамилия его, наверное, Кругликов.
      - Да и не возьмут меня туда, - поторопился Сандро, - моё место в Малом. Зато на Большом базаре.
      - И хорошо, что не берут, вас там звали бы просто Колей, - выпалил я и покраснел.
      - Фу, ну и подача, - посетовал Ив.
      - Гнать его из команды, или пока только оторвать руки? - спросил Жора.
      - Коля - красота и молодость мира, - сказал Сандро. - Разве я похож на молодость и красоту мира?
      - По-моему, да, - ответил я.
      - Он твой поклонник, Саня, - пояснил Жора, - а у всех твоих поклонников глаза застит. Малыш рассказывал, что в его семье из-за тебя раскол. У них ведь тоже эта, как её, диалектическая шизуха, то есть, поляризация.
      - Очень приятно. Но Коля личность гармоническая, - упёрся Сандро. - Разве я похож на гармоническую?
      - Когда выступаешь под гармонь, то да, - заявил Ив.
      - У вас ведь нет накладного пуза, - сказал я, - значит, всё у вас гармонически. А многие другие стали пузо носить.
      - Эта подача уже похожа на выстрел, но отнюдь не в яблочко, - скептически одобрил Жора.
      - Зато прямо в пузо, - выжал я из себя, поднатужившись. - Выстрел в пузо и закопал, а надпись не написал, что у попа была соба...
      - Ну, это ты брось: Саня тут тоже не причём, - сказал Ив.
      - Однако, славно же вы тут болтаете, оказывается! - Сандро отплюнул папиросу. - Вам надо тщательней выбирать темы. Вот, Коля есть Главная тема Малого базара в будни. Там он по спекулятивной цене сбывает керосинки, закупленные в сибирской глубинке. А тут, на Большом базаре, в день воскресный, пристойней было бы беседовать об...
      - ... Эдике? - спросил Жора. - Не знаю, это ещё вопрос.
      - That is the question.
      - Ытлен авъэкэгыргыкэн тэимычьын, - выпалил Сандро.
      - Так в Англии не говорят, - определил я.
      - Зато на Чукотке все говорят именно так, - сказал Сандро. - Там все говорят только по-английски, уж я-то знаю.
      - Это перевод Шекспира на чукотский, - догадался я. - Это Гамлет, я тоже знаю.
      - Почти, - согласился Сандро. - Это "Революционер" Ивана Франка на чукотском. Что верно, то верно.
      - Гол! - пропищал Жора. - Смерть не вырвала тебя, Сандро, из наших рядов. Ты снова с нами, дорогой усопший. Снова подтвердилось: мы не стареем даже в мёртвых.
      - А сколько вам лет? - спросил я.
      - Сорок восемь, - усмехнулся Сандро, - плюс семь на восемь.
      - Восемь на семь, - поправил Жора.
      - Не путайте пацана, - вмешался Ив, - ему скоро в школу. Нахватает там из-за вас двоек...
      - Строгих выговоров, хотел ты сказать, - снова поправил Жора.
      - Моей Ба столько же лет, - сказал я. - И она тоже не стареет, так все говорят.
      - Раз говорят, значит правда, - сказал Сандро. - Или неправда.
      - Она хотела вас пригласить на... - тут я замялся: всё же это была не моя идея.
      - Ну, и за чем остановка? - спросил Ив. - Я бы пошёл...
      - Она хотела пригласить вас на обед, - дожал я.