В кромешной тьме хлестал дождь.
      Стоя у окна, выходившего на Шестнадцатую улицу, Джордан глядел на капли, вертикально падавшие с неба на город, в котором толком и неба-то нет. Дождь заливал все огни и все чудеса Нью-Йорка, не принимая в них участия: ему суждено было утечь в стоки и стать водой второго сорта.
      Джордану вспомнился один старый фильм с Эллиотом Гулдом. Там был такой кинематографический трюк: на титрах герой идет вперед по оживленной улице, а все остальное – машины и люди – движется назад, как будто пленку прокручивают от конца к началу.
      Точно так же он ощущал себя в эту дождливую ночь.
      Джордан не знал, правильна ли выбранная им методика розыска, но был уверен, что окружающие его люди идут в противоположном направлении. Он поневоле думал о себе как об инородном теле в контексте, что уже стал ему чужим.
      Потоку жизни совершенно не важно, кто плывет по, а кто против течения.
      Он оторвался от окна и подошел к столику перед диваном. Взял пульт и включил телевизор. На круглосуточном канале шла передача «Айуитнесс-Ньюс». Показывали репортаж, снятый днем. На переднем плане вещал репортер с микрофоном в руке. За его спиной сквозь стеклянную стену аэропорта просматривались самолеты и блестящая от дождя взлетно-посадочная полоса.
      – Огромная толпа собралась в аэропорту встречать прах Коннора Слейва, певца, похищенного в Риме вместе с подругой, комиссаром итальянской полиции Морин Мартини, и зверски убитого неделю назад. Проститься со своим кумиром пришли сотни тысяч его поклонников со всех концов страны. Похороны состоятся…
      Джордан выключил звук, чтобы услышать язык образов под аккомпанемент дождя, барабанившего по стеклу. Еще один парень никогда не состарится и всегда будет улыбаться с фотографии на могильной плите.
 
Откройся, заветная дверца.
Как можно мечту забыть?…
 
      Строки несчастного поэта отозвались новой горечью в душе. Шестым чувством, какое иногда приходит во время затяжного дождя, он за миг до звонка угадал, что сейчас зазвонит телефон. Джордан стоял и смотрел на него, не зная, стоит ли брать трубку. Сомнения разрешила Лиза, вышедшая в халате из глубины коридора и протянувшая ему телефон.
      – Тебя…
      Джордан приложил к уху аппарат, еще хранивший тепло Лизиной кожи.
      – Джордан, это Буррони. Ну, мы дождались.
      – Что такое?
      – На нас свалилась Люси.
      – Черт! Кто?
      – Держись крепче. Шандель Стюарт. Ее нашли ночью у нее дома.
      – Где?
      – Стюарт-Билдинг, на Сентрал-Парк-Уэст.
      Джордан почувствовал, как взмокли руки, будто бы дождь, слепо колотивший по стеклам, сумел просочиться в комнату.
      – Черт побери. Я надеялся, что этот гад даст нам побольше времени.
      – Я еду туда. Заехать за тобой?
      – Неплохо бы. В такой ливень на мотоцикле не погоняешь.
      – Ладно, я уже близко. Через пять минут буду у тебя.
      – Я спускаюсь.
      Лиза, стоя посреди комнаты, смотрела, как он натягивает кожаную куртку.
      – Прости, что разбудил тебя, Лиза. Не пойму, почему он не мог позвонить на мобильный.
      – Ничего, я не спала. Случилось что-нибудь?
      – Да, убили еще одного человека, и, по-видимому, это связано с моим племянником.
      – Неприятно.
      – Чего уж тут приятного. Надеюсь, на сей раз мне хотя бы удастся найти зацепку, которая выведет нас на этого психа.
      Они стояли друг перед другом в комнате, которая не принадлежала ни ему, ни ей. У Лизы странно блестели глаза.
      – Я не знаю, что говорят в таких случаях.
      – Ты же сама меня научила недавно. Ничего не надо говорить. Все, что можно сказать, мы уже слышали сотни раз.
      Он вышел и постарался бесшумно закрыть дверь, как будто от стука мог треснуть смысл этих слов. Лифт оказался не на его этаже, и он решил спуститься пешком. Музыки в квартире под ним не было слышно. Он прошел мимо двери, с грустью подумав о Конноре Слейве, который отныне обречен петь, лишь когда кто-нибудь нажмет клавишу воспроизведения.
      Он вышел из подъезда, как раз когда на противоположной стороне остановился служебный «форд». Джордан нырнул под дождь, перебежал улицу и увидел, как перегнулся сидящий за рулем Буррони, чтобы открыть ему. Джордан втиснулся в машину, пропахшую мокрой кожей, и захлопнул за собой дверцу.
      Сквозь мельканье дворников он увидел освещенный квадрат своего окна и застывшую в нем фигуру Лизы. Присутствие и одновременно отсутствие. Буррони проследил за его взглядом и тоже добрался до освещенного окна.
      – Твое окно?
      – Да.
      Буррони больше ничего не спросил, как будто угадав, что ему ничего больше говорить не хотелось. Когда машина оторвалась от тротуара и от взгляда Лизы, Джордан вспомнил, как проснулся на следующий день после их странного знакомства.
      Он открыл глаза и тут же учуял нечто непривычное для своего жилища: аромат кофе, который сам не варится. Он встал с постели, натянул джинсы и майку. Перед тем как выйти, глянул на себя в зеркало ванной и увидел то, что ожидал увидеть: свою физиономию, которой вчера изрядно досталось.
      Он умылся и вышел в гостиную к Лизе Герреро. И вновь ему показалось, что воздух словно бы разрежен в помещении, где находится…
       он или она?
      Воспоминание об этой мысли смутило его точно так же, как в тот момент, когда она явилась. Зато ни в глазах, ни в голосе Лизы не было и следа памяти об их вчерашнем разговоре.
      Только улыбка.
      – Доброе утро, Джордан. Нос и глаз я вижу. А сами как себя чувствуете?
      – Ни носа, ни глаза не чувствую. Вернее, чувствую, но стараюсь к ним не прислушиваться.
      – Отлично. Кофе хотите?
      Она уселась за стол, накрытый на двоих.
      – Я заслужил такую привилегию?
      – Сегодня первое утро моего первого посещения Нью-Йорка. Я тоже ее заслужила. Вам яйца вкрутую или всмятку?
      – Я и на завтрак могу рассчитывать?
      – Ну конечно. Пансиона без завтрака не бывает.
      Лиза подала яйца, хлеб и кофе. Они позавтракали в молчании, опасаясь нарушить равновесие, подернутое ледком, который хотя и треснул, но не раскололся совсем. Каждый нес в голове невидимую облачность своих мыслей.
      Лиза первой нарушила этот мирный уют, открыв дверь во внешний мир.
      – Только что по телевизору говорили про вашего племянника.
      – Еще бы. Теперь такое начнется.
      – А вы что будете делать?
      Джордан ответил жестом, включающим в себя весь мир и ничего в отдельности.
      – Сперва поищу себе пристанище. К брату в Грейси-Мэншн переселяться не хочу – слишком уж на виду. А мне надо поменьше мелькать. На Тридцать восьмой есть небольшая гостиница…
      – Послушайте, у меня к вам предложение. Поскольку проблема моего мужа устранена…
      Горячая волна внутри. Джордан надеялся, что эта волна не прокатилась по его лицу. Лиза же продолжала как ни в чем не бывало:
      – Я только что приехала и хочу немного побыть туристкой, прежде чем определяться с работой. Поэтому дома буду бывать нечасто. Что до вас – разумеется, эта история рано или поздно кончится, и вы уедете, куда собирались. А пока живите здесь. – Она помолчала, чуть склонив голову набок. В глазах молнией сверкнул вызов, на миг расплавивший подернутое патиной старинное золото. – Если, конечно, для вас это не проблема.
      – Нет, что вы.
      Джордан ответил чересчур поспешно и тут же обругал себя идиотом.
      – Ну что ж, тогда я думаю, мы можем перейти на «ты».
      Джордан понял, что это уже не предложение, а данность. Лиза поднялась и начала убирать со стола.
      – Выходи, не мешайся.
      – Тебе помочь?
      – Да ты что! У тебя наверняка есть дела поважнее.
      Джордан взглянул на часы.
      – И правда. Пойду приму душ и помчусь.
      Он направился к себе в комнату, но его на полпути задержал голос Лизы.
      – Джордан…
      Он остановился, не поворачиваясь.
      – В новостях по телевизору говорили и о тебе. Сказали, что ты был один из лучших полицейских Нью-Йорка.
      – Мало ли что они скажут…
      – И сказали, почему ты ушел из полиции.
      Он повернулся и заглянул в глаза, в которых было исполнение всех желаний. Ответ Джордана пролетел через комнату, как окровавленное полотенце, брошенное в угол ринга.
      – Потому ли, поэтому – какая разница?
 
      – …ночью ее телохранитель.
      Голос Буррони перенес его в исхлестанную дождем машину, что, казалось, повисла между фонарями и их отражением в лужах.
      – Прости, Джеймс, я задумался. Повтори, пожалуйста.
      – Я говорю, труп обнаружил сегодня ночью ее телохранитель. Он позвонил в Управление, а я как раз дежурил. Судя по тому, в каком положении найдено тело, это именно то, что ты предсказывал.
      – Мой брат знает?
      – Конечно. Ему тут же сообщили, как было приказано. Он велел позвонить ему, если предположение подтвердится.
      – Сейчас мы это установим.
      Больше за всю дорогу они не сказали ни слова; каждый ехал со своими мыслями, которые с удовольствием бы оставил дома.
 
      Джордан знал Стюарт-Билдинг, это довольно странное здание в шестьдесят этажей, украшенное сверху горгульями, как на Крайслер-Билдинг. Оно возвышалось на Сентрал-Парк-Уэст между Девяносто второй и Девяносто третьей улицами и смотрело на Центральный парк. Фамилия Стюарт означала деньги, настоящие, большие. Старик Арнольд Стюарт нажил состояние на стали во времена Фриков и Карнеги. Впоследствии сфера семейных интересов расширилась: Стюарты вкладывали практически во все отрасли и сделались столпами общества. Когда умерли ее родители – сперва мать, потом, несколько лет спустя, отец, Шандель Стюарт осталась единственной наследницей состояния из великого множества нулей.
      И теперь, несмотря на свои деньги, пополнила вереницу этих нулей.
      Прибыв на место, Буррони припарковал машину прямо за фургоном судебно-медицинской экспертизы. Он заглушил мотор, но из машины выходить не торопился. Дворники перестали очищать стекло, теперь его беспрепятственно шлифовала вода.
      – Джордан, я хочу, чтоб ты знал… После того, что ты мне сказал сегодня, тебе необходимо это знать.
      Джордан молча ждал продолжения. Он не догадывался о том, что скажет ему Буррони, но чувствовал, как трудно тому было решиться на это.
      – Я насчет той истории в Министерстве внутренних дел… Те деньги взял я. Очень нужно было. Кенни, мой сын…
      Джордан, подняв руку, прервал эту исповедь. От его ответа затуманился участок лобового стекла.
      – Хватит, Джеймс. Я же говорю, всем достается.
      Их лица казались призрачными в оранжевом свете фонарей, что просачивался внутрь сквозь пелену дождевых капель.
      Немного помолчав, Джордан взялся за ручку двери.
      – Вылезай, пошли дерьмо разгребать.
      Дверцы открылись почти одновременно. Оба вышли под дождь и двинулись к главному входу, метя широкими мужскими шагами тротуар, который дождь тщетно пытался отмыть.

      Первым в квартире бросилось им в глаза неподвижное тело женщины, сидящей у рояля. Большой концертный «Стейнвей» один потянет на целое состояние. Она сидела на высоком, как в барах, стуле, прислонясь к излучине инструмента, служившего ей опорой. Локти ее были поставлены на черную лакированную крышку, а кисти свисали над пустотой. Голова, склоненная над клавиатурой, словно застыла в немом восхищении той беззвучной музыкой, которую исполнял ей одной видимый пианист.
      На ней было черное вечернее платье, открытое, но довольное строгое; лица разглядеть не удавалось, оно было прикрыто длинными черными волосами. Она сидела нога на ногу, и под коротким платьем проглядывало таинственное место скрещения бедер, едва прикрытое прозрачным кружевом. От колен по всей длине икр тянулась блестящая полоса, пачкая воздушную ткань чулок.
      Именно в такой позе запечатлел ее неумолимый объектив репортера – теперь черно-белая фотография обойдет все газеты. Джордан невольно понизил голос, словно боясь нарушить зловещие чары этого беззвучного концерта.
      – Точь-в-точь как Люси со Шредером.
      – Кто это – Шредер?
      – Тоже персонаж «Мелюзги», маленький музыкальный гений, фанатик Бетховена. Чарльз Шульц рисовал его всегда перед его маленьким фортепьяно. Люси влюблена в него и слушает, как он играет, именно в такой позе.
      Они медленно приблизились к трупу. Буррони указал на локти, специально поставленные, чтобы поддерживать вес тела, и приклеенные к крышке рояля большим количеством клея. Спина тоже приклеена к спинке стула. Чтобы не нарушить этой позы, скрещенные ноги склеены на уровне колен. Клея убийца не пожалел, и струйки его растеклись до самых ступней.
      – Вся в клее, как и твой племянник. На сей раз наш комиксист вылил на нее целую цистерну.
      – Да. Бьюсь об заклад, марка та же самая, «Айс-Глю».
      Джордан надел латексные перчатки, которые подал ему Буррони, и, приподняв волосы жертвы, открыл лицо.
      – Господи Иисусе!
      Широко распахнутые глаза на бледном и худом лице были замазаны тем же клеем, которым палач сковал все ее тело. Синяки на шее напоминали ритуальные знаки, испещрявшие тела языческих жертв.
      – Тоже задушена.
      Джордан отпустил волосы, и они с милосердием занавеса скрыли глаза, распахнутые в неестественном химическом недоумении. Он обошел рояль вокруг, чтобы взглянуть на тело с другой стороны. То, что он увидел, едва не сорвало с его губ грязное ругательство; он с трудом его удержал. Крышка над клавишами была поднята; на подставке, куда обычно ставят ноты, стоял белый лист с надписью, сделанной от руки:

      Та ночь была ненастна и темна…

      Его замутило. Он очень хорошо помнил прошедшее время этой фразы, в которой таилось будущее. Это была известная реплика из «Мелюзги», означавшая для некоторых персонажей смертный приговор. Когда Буррони последовал за ним, Джордан физически ощутил его взгляд, стрелой просвистевший над плечом, чтобы упереться в этот листок и его содержание.
      – Ох, нет! Чертовщина собачья!
      – Увы, да. Еще одно предупреждение. Если мы не вычислим этого сукина сына, то скоро придет черед бедняги по имени Снупи.
      Джордан отошел от рояля и наконец-то оглядел помещение. Из лифта они попали прямо в аттик Шандели Стюарт, и глазам их предстала зловещая икебана, которую сотворил из трупа своей жертвы безумный палач. Когда первое потрясение прошло, он опытным взглядом оценил обстановку. Квартира занимала весь последний этаж Стюарт-Билдинг и была обставлена в чисто минималистском стиле. Мебель из анодированного алюминия, шторы, обивка диванов мягкого песочно-табачного цвета. Все говорило о богатстве, врожденном, неосознанном; для таких богачей суммы, на которые девяносто процентов мира могли бы нормально и даже с некоторым шиком отдохнуть, – сущая мелочь. Картины, скульптуры, посуда – все свидетельствовало об избранности семейства Стюартов. На стене против окна, выходящего на веранду над Центральным парком, висело полотно, не допускавшее сомнений в подлинности. Эскиз «Плота Медузы» Жерико в натуральную величину, семь метров на четыре – точно такой же окончательный вариант выставлен в Лувре.
      Именно эта картина вновь убедила Джордана в горькой иронии судьбы и в незащищенности рода человеческого.
      Жерико, Джерри Хо.
      Два художника, два схожих имени, связанных одним и тем же насильственным отчаяньем; каждый плывет и пишет на своем плоту. И тот же утлый плот теперь увлек за собой в вечное плаванье душу Шандели Стюарт.
      Он подошел поближе к полотну, заметив то, на что не обратил внимания прежде. На площадке перед лифтом валялись осколки вазы, видимо расколотой о дверь лифта, и по всей гостиной были раскиданы обрывки ткани – судя по всему, от платья.
      Судмедэксперт вышел из-за угла стены, на которой висела картина, и ответил на безмолвный вопрос, прочитанный им в глазах Джордана и Буррони.
      – Пока мне сказать особо нечего, кроме того, что жертва была задушена и что смерть наступила в промежутке от двадцати одного до двадцати трех.
      Джордан молча указал ему на обломки и обрывки.
      – Это говорит о борьбе, хотя на теле никаких следов нет.
      Не глядя на труп, патологоанатом кивнул в сторону «Стейнвея», стоявшего по его правую руку.
      – В таком положении труп не обследуешь. Вопрос, как мы будем отдирать его от рояля. Не будь здесь покойницы, да простит меня Господь, я бы подумал, что мы с вами на шоу мистера Бина.
      Несмотря на то, что он немало повидал насильственных смертей на своем веку, его, казалось, тоже потрясло представшее им зрелище.
      – Пришлите нам как можно скорее копию заключения о вскрытии.
      – Как только, так сразу. Я не сомневаюсь, что мне последует звонок высокопоставленного лица с приказом сделать это в первую очередь.
      Он отошел от них, присоединившись к двум помощникам, которым надлежало заняться вывозом трупа. Те, как он и предвидел, стояли перед роялем, и вид у них был крайне озадаченный.
      – Что скажешь, Джордан?
      – Честно говоря, не знаю, что и говорить. Меня это больше всего и тревожит.
      – Так что, по-твоему, серия?
      – На первый взгляд, да, но что-то здесь все же не так. Разумеется, у преступника не все в порядке с головой. По поводу символики убийств надо бы посоветоваться со специалистом, на мой взгляд, она уж слишком надуманна, выморочна.
      Буррони понял, что Джордан, как и в студии Джеральда Марсалиса, обращается больше к самому себе, будто ему надо слышать собственный голос, для того, чтобы сосредоточиться.
      – Обычно действия маньяка в момент убийства более лихорадочны, хаотичны, не столь рациональны. Не знаю. Пошли, что ли, потолкуем с телохранителем.
      Буррони кивнул полицейскому, который встретил их в вестибюле здания, проводил до квартиры да так и остался стоять у дверей лифта. Черный, усатый, плотный детина в темно-синей форме оставил свой пост и подошел к ним.
      – Где тот парень, что обнаружил труп?
      – Вон там.
      Протолкавшись сквозь толпу экспертов, заканчивавших осмотр, они двинулись в указанном направлении, на каждом шагу убеждаясь в грандиозности и богатстве этого дома, пока не дошли до кабинета. На стенах слева и справа до потолка громоздились стеллажи с книгами; перед ними были две металлические лестницы, передвигавшиеся по рельсам. Окно во всю стену выходило на веранду, тянувшуюся от гостиной.
      За письменным столом современного дизайна, частично занятым клавиатурой и экраном компьютера, сидел человек; при их появлении он поднялся. Высокий, мускулистый, с зачесанными назад, набриолиненными волосами и несколько угловатыми чертами лица. Сбоку от правой брови небольшой шрам, как бы утянувший весь глаз к виску и придавший лицу странную асимметрию.
      – Я детектив Бурроне, а это консультант полиции Джордан Марсалис.
      Раньше Джордан усмехнулся бы такой рекомендации, означавшей все и ничего. А сейчас почувствовал себя незваным гостем, захотелось отвернуться или опустить глаза. В таких ситуациях он теперь вынужден держаться в стороне, предоставляя Буррони вести официальное расследование.
      – Мы, должно быть, с вами говорили по телефону, мистер…
      – …Хейз. Рэндал Хейз. Да, это я вам позвонил, когда нашел ее.
      Он вышел из-за стола, по очереди протянул руку Буррони и Джордану. Сильный парень, сразу видно. Сила проглядывала и в его пружинистых движениях, и во всем облике. Чувствовалось, что эту силу он накопил в суровой жизни, а не в липовых группах, где обучают восточным единоборствам, и не в тренажерных залах, где накачивают мышцы за счет выработки стероидов.
      – Прежде всего хочу вас предупредить… Вы ведь снимаете отпечатки по всему дому.
      – Естественно.
      – Тут имеются и мои, говорю вам сразу. Кроме того, я отсидел пять лет за нападение с попыткой убийства. Оправдываться не стану, просто объясню. Молодость у меня была бурная, совершил ошибку и расплатился за нее. С тех пор уважаю закон.
      – Занесли в протокол. Садитесь, мистер Хейз.
      Хейз опустился в одно из ультрасовременных кресел перед письменным столом. Прежде чем сесть, аккуратно поддернул складки брюк и одернул пиджак щегольского темно-серого костюма. Буррони отошел к окну и несколько секунд вглядывался в темноту за стеклами.
      – Давно служите у мисс Стюарт?
      – Лет пять без малого.
      – Ваши обязанности?
      – Телохранитель и помощник по особым поручениям.
      – В чем же состояла их особенность?
      – Я сопровождал мисс Стюарт в ее выходах, которые она… скажем так, предпочитала не обнародовать.
      Буррони счел неуместным вдаваться в подробности.
      – Расскажите о происшедшем.
      – Вчера вечером мне позвонила Шанд… мисс Стюарт.
      – В котором часу?
      – Что-нибудь в половине девятого. Она звонила на мобильный, по распечатке вам не составит труда установить точное время.
      Буррони обернулся и слегка поморщился: кто он такой, этот телохранитель, чтоб его учить?
      – Установим, если надо будет. Зачем она звонила?
      – Велела приехать ближе к полуночи. Я приехал без четверти двенадцать, поднялся в квартиру, увидел труп и сразу же позвонил вам.
      – Она часто вызывала вас в ночное время?
      – Бывало. Мисс Стюарт вела такую жизнь…
      Рэндал Хейз умолк и уставился в пол, как будто под его сверкающими ботинками вдруг разверзлась дыра. Тут Джордан решил вмешаться, подошел и сел во второе кресло.
      – Простите, мистер Хейз. Мне все это не совсем понятно, и я себя чувствую олухом. Если, конечно, не с олухом имею дело, а мне кажется, это далеко не так. Поэтому хотелось бы знать, чего вы недоговариваете.
      У Хейза вырвался вздох. Джордану пришел на ум образ предохранительного клапана, который срывается от чересчур сильного нажима.
      – Понимаете, она была больная.
      – Что значит – больная?
      – Другого слова не подберешь. На голову больная. У нее были опасные пристрастия, и моя задача в основном была охранять ее, когда она их удовлетворяла.
      – А именно?
      – Шандель Стюарт была нимфоманкой и любила, когда ее насилуют.
      Джордан и Буррони переглянулись. Сказанное Рэндалом Хейзом серьезно осложняет дело – оба мгновенно это поняли.
      Телохранитель продолжил свой рассказ без дальнейших понуканий. На лице у него было написано облегчение, как у человека, долгое время стоявшего над ведром с нечистотами и наконец получившего разрешение его прикрыть.
      – Я сопровождал и охранял ее в ситуациях, которые большинству женщин не приснятся в самых страшных кошмарах. Мы ездили по всяким бандитским притонам, и Шандель требовала, чтобы ее насиловали разом десять-двенадцать человек. Бездомные бродяги, отребье всех рас, на некоторых не взглянешь без отвращения. Словом, ходила по лезвию ножа, ведь от любого из этих типов она запросто могла подхватить СПИД. Иногда собирала весь этот сброд у себя дома, а я должен был сидеть в укрытии – на случай, если какой-нибудь садист уж слишком разойдется. И потом кассеты…
      – Какие кассеты?
      – Все происходившее я должен был снимать на видеокамеру. Шандель переводила записи на ди-ви-ди и потом их просматривала. Они где-нибудь здесь, эти диски.
      Он сделал неопределенный жест, имея в виду то ли кабинет, то ли весь дом, то ли весь мир. Буррони и Джордан вновь переглянулись.
      – Должно быть, мисс Стюарт неплохо оплачивала ваши услуги.
      – Да, конечно. На деньги она не скупилась, да и на остальное тоже…
      Новая пауза была довольно красноречива, но, видимо, у их собеседника язык не поворачивался рассказать всё. Рэндал Хейз опять уперся взглядом в пол. Воображаемая дыра под ботинками превращалась в такой глубокий провал, что, возможно, он мог углядеть в нем звездное небо на другом краю света.
      – Еще несколько вопросов, и вы свободны. Как на ваш взгляд, в доме ничего не пропало?
      Этот вопрос Буррони задал из чистой проформы. И он, и Джордан отлично понимали, что шансов на убийство с целью ограбления практически никаких. Быть может, вопрос был всего лишь попыткой свернуть разговор с неловкой темы.
      – Вроде ничего. По-моему, все на месте.
      – А в последнее время вы ничего странного, подозрительного не замечали?
      – Нет, если не считать странностью то, о чем я только что рассказал.
      Джордан воспользовался паузой, чтобы задать мучивший его вопрос:
      – Вы не знаете, мисс Стюарт случайно не была знакома с неким Джеральдом Марсалисом? Он больше известен под псевдонимом Джерри Хо.
      – А-а, с сыном мэра, которого недавно убили? Я видел его фотографии в газетах. Нет, про это мне ничего не известно. То есть я однажды сопровождал ее в «Пангию», на дискотеку, и он там был. Они помахали друг другу издали, так что, вероятно, были знакомы, но за все время, что я на нее работал, мне ни разу не приходилось слышать его имени, не говоря уже о посещениях.
      Джордан едва заметно кивнул Буррони. Детектив сунул руку в карман, достал визитную карточку и протянул сидевшему в кресле человеку.
      – Ну что ж, мистер Хейз, пожалуй, пока на этом закончим. Но мне бы хотелось видеть вас сегодня после обеда на Полис-Плаза, один. Приедете и спросите меня.
      Рэндал Хейз взял карточку и опустил ее в карман пиджака. Затем легко поднялся и вышел, пожелав им доброй ночи, хотя оба знали, что этому пожеланию не суждено сбыться.