Морин подъехала на такси к темно-красному навесу, прикрывающему вход в дом восемьдесят на Парк-авеню. Она расплатилась за доставку от вертолетного аэродрома на Ист-Ривер и вышла из машины. Хотела уже войти в подъезд, но вдруг рядом с ней выросла могучая фигура Окто. У Морин до сих пор стояли перед глазами полные ужаса глаза Тельмы Росс, несчастной узницы золотой клетки в «Дубах» и ржавой клетки собственного сознания. Вспоминая подробности печального визита в Саратога-Спрингс, она сразу и не заметила этого великана.
      Окто был в том же темном костюме, из-под которого выпирали мышцы культуриста. Он подошел и заговорил очень тихим, мягким голосом, с иностранным акцентом, который Морин затруднилась определить. Вот ведь какой каприз природы: они со своим боссом Сесаром Вонгом словно бы поменялись голосами.
      – Мисс Мартини, прошу прощения. Мистер Вонг хотел бы с вами побеседовать. – Он жестом указал ей на темный лимузин у них за спиной. Дверца лимузина была открыта. – Прошу вас.
      Не сказав ни слова, Морин последовала за Окто к лимузину. По идее, надо было отказаться, но любопытство взяло верх: что, интересно, скажет ей этот бизнесмен сомнительного толка.
      Она скользнула на сиденье из светлой кожи, рядом с Сесаром Вонгом. Окто захлопнул дверцу и сел за руль. Вонг вновь предстал ей в идеально пошитом костюме и с улыбкой, будто взрезанной ножом, на восковом лице.
      – Добрый вечер, мисс Мартини. Я вам крайне признателен за то, что вы согласились со мной побеседовать, хотя и не испытываете ко мне особой симпатии.
      Он поднял руку, как бы предупреждая реакцию Морин, какова бы она ни была.
      – Не трудитесь отвечать, я прекрасно знаю, как окружающие ко мне относятся. Я с юности добивался того, чтобы люди не столько любили меня, сколько боялись. Возможно, в этом моя главная ошибка. Особенно когда дело касается Джулиуса.
      Эти слова не требовали комментария, и Морин промолчала, решив дать ему высказаться до конца.
      – Простите за банальность, мисс, но когда у вас будут свои дети, жизненные горизонты изменятся независимо от вашего желания.
      Фраза опять повисла в воздухе. Голос Сесара Вонга звучал довольно бесстрастно, а глаза сверлили невидимую точку где-то впереди. Лимузин тем временем отделился от бровки тротуара, влившись в вечерний поток огней и теней. Вероятно, Вонг приказал Окто сделать небольшой круг, пока они беседуют.
      Он повернулся к Морин, и внезапно его голос как бы надломился. «Все-таки ничто человеческое ему не чуждо», – отметила про себя Морин.
      – Мой сын невиновен.
      – Разве не все родители так говорят? – невинным голоском спросила Морин.
      Вонг усмехнулся.
      – Не поймите меня превратно, мисс Мартини. В жизни я совершил много неблаговидных поступков, но льщу себя надеждой, что глупость никогда не была моим недостатком. Джулиус – мой сын, но это не значит, что я не вижу, кого произвел на свет. – Он вытащил из кармана пиджака белоснежный платок и вытер уголки губ. – Мне известно, что он болен. У него тяжелое психическое расстройство, которое принесло нам немало бед. Несколько раз мне буквально чудом удалось спасти его от тюрьмы, но мне казалось, он не способен на убийство. Так или иначе, я все время держал его под присмотром, для того и нанял мистера Окто. – Вонг небрежным кивком указал на водителя. – Ему поручено следить за Джулиусом издали, чтоб чего не натворил. В те дни, когда были совершены убийства, Джулиус был дома. Он не знал, что за ним ведется наблюдение, но даже если бы знал, от Окто один раз не сбежишь, не то что три.
      – Отчего же он не выступит свидетелем на суде?
      На лице ее собеседника появилось выражение терпеливой усталости, когда человек вынужден по нескольку раз объяснять неразумному ребенку очевидные вещи.
      – Мисс Мартини, вам известно, кто я. А у мистера Окто довольно темное прошлое. И среди ошибок его молодости числится лжесвидетельство. Вдобавок он служит у меня. Даже уборщица в кабинете вашей матери не оставит камня на камне от его показаний.
      Морин по-прежнему гадала, куда он клонит.
      – Вы наняли своему сыну лучшего адвоката в городе. При чем же тут я?
      И тут Морин поняла, что Сесар Вонг не случайно забрался на самую вершину пирамиды. В этот миг лицо его казалось высеченным из гранита, а слова вырвались, точно клинок, из разреза рта:
      – Как раз об этом я и хотел вас спросить.
      Но он тут же сбросил каменную маску и поудобнее откинулся на сиденье. Голос опять зазвучал глубоко и размеренно:
      – Я знаю о вас почти все, комиссар Мартини. Знаю, что с вами случилось в Италии, знаю, зачем вы приехали в Америку. Знаю, что вы участвуете в расследовании, которое привело к аресту моего сына. Мне только непонятно, на каком основании…
      У Морин возникло ощущение, что она стоит голая перед толпой народа. Тем временем, в полной синхронности с окончанием его тирады, лимузин остановился под темно-красным навесом, на котором золотыми буквами с боков было написано: «80, Парк-авеню».
      – Чего вы от меня хотите? – спросила она, не отводя взгляда.
      – Вы каким-то образом посодействовали аресту Джулиуса, теперь я хочу, чтобы вы помогли доказать его невиновность.
      – Боюсь, вы меня переоцениваете, мистер Вонг.
      – Нет, боюсь, вы меня недооцениваете, Морин. Я умею пользоваться человеческими слабостями. На этом умении я сделал себе состояние. А у вас этих слабостей немало.
      Голос его стал мягким и вкрадчивым; Морин невольно сравнила его со скольжением рептилии.
 
…К холодным, извилистым змеям,
Лениво ползущим на дне…
 
      – Помогите мне, Морин. Я не стану оскорблять вас посулами денег, так как уверен, что они на ваше решение повлиять не могут. Но я вам гарантирую, что в долгу не останусь. Пока не знаю, каким образом, но я сумею вас отблагодарить.
      Дверца с ее стороны бесшумно распахнулась. За нею маячила фигура Окто. Морин поставила ноги на серый ночной тротуар.
      – Я верю, мистер Вонг, что вы на это способны, хотя едва ли сумею заслужить вашу благодарность. Более того – не знаю, хочули я этого. Я лично ничего не имею против вашего сына, но по роду моей деятельности мне надлежит устанавливать истину, какой бы тяжкой и неудобной она ни была. Я учту то, что вы мне сказали, и благодарю вас за то, чего не сказали.
      – А именно?
      Морин вышла из машины, повернулась и слегка наклонилась, чтобы он мог видеть ее лицо.
      – За все время нашей беседы вы не процитировали ни одной китайской поговорки. До свиданья, мистер Вонг.
      Морин сделала несколько шагов до подъезда. Смена привратника закончилась в половине седьмого, и ей пришлось немного повозиться с ключами, пока она не нашла нужный. Она еще не привыкла к этим ключам, к тому же мысли ее были заняты недавним разговором. Вне всякой логики, разговор с Сесаром Вонгом произвел на нее благоприятное впечатление.
      Поднимаясь в лифте, Морин все размышляла над этой странной встречей. Она не стала гадать, откуда Вонг узнал о ее причастности. На то у него власть и деньги, чтобы без труда добывать нужную ему информацию. А в мире полно людей, неравнодушных к «посулам денег», как он выразился.
      В квартире никого не было. Мать куда-то уехала. Эстрелла в семь закончила работу и ушла – Мэри Энн держала только приходящую прислугу.
      Морин немного постояла под аркой, откуда впервые увидела Сесара Вонга. Потом направилась в кабинет матери.
      Кабинет был обставлен со строгой элегантностью, под стать его хозяйке, поэтому интерьер Морин нисколько не заинтересовал. Она подошла к письменному столу, стоявшему в центре комнаты.
      На малахитовой столешнице сразу нашла то, что искала, – большую папку с надписью «Джулиус Вонг». Откинула крышку из тяжелого пластика и стала просматривать документы, необходимые матери для того, чтобы правильно выстроить защиту.
      Здесь были протоколы допросов, заключения врачей, результаты лабораторных исследований. За час она внимательно изучила все бумаги, подшитые в досье. Мать, как все хорошие адвокаты, понаторела в эквилибристике, но на сей раз ей придется исполнять сальто-мортале под куполом, чтобы избавить клиента от смертного приговора.
      Все собранные улики указывают на него. На месте всех трех преступлений присутствовал человек, хромавший на правую ногу, а Джулиус недавно повредил мениск и связки и перенес операцию. Кроме того, метод убийств с использованием тематики «Мелюзги» вполне соответствовал психологическому портрету Джулиуса Вонга, которого не раз привлекали за сексуальное насилие с нанесением телесных повреждений, педофилию и прочие мерзости, связанные с неумеренным употреблением алкоголя и наркотиков.
      В образце семенной жидкости, найденной в теле Шандели Стюарт, выявлены его ДНК. И даже ангар, где он намеревался изобразить зловещую пародию на Снупи после похищения Алистера Кэмпбелла, принадлежит отцу Джулиуса. Сесар Вонг планировал отреставрировать старинные самолеты и преподнести их в дар городу; об этом всем известно.
      Единственным не проясненным моментом остается мотив. Следователи предполагают, что между ним и убитыми была застарелая вражда из-за дележа награбленных денег; якобы Джулиус долго копил ее в себе и наконец осуществил свой план возмездия.
      И все же…
       Мой сын невиновен…
      Голос Сесара Вонга до сих пор стоял у Морин в ушах; она расслышала в нем железную уверенность. К таким подонкам, как его сынок, она не могла не испытывать отвращения, но раз и навсегда поставила себе за правило не руководствоваться в работе личными чувствами, быть максимально объективной.
       Мой сын невиновен…
      Один шанс из тысячи, что Сесар Вонг ей не солгал. Один, но все-таки есть. Морин вдруг вспомнились слова матери в их недавнем разговоре.
       …для меня любой человек невиновен, пока вина его не доказана.
      Вздохнув, Морин поднялась из-за стола и вышла из кабинета Мэри Энн Левалье.
      На пути к себе в комнату она на секунду замешкалась перед коридором, ведущим на кухню. Есть не хотелось, тем более одной. Может, позвонить Джордану и за ужином обсудить разговор с Сесаром Вонгом?… Но Джордан сразу же после приземления вертолета куда-то заторопился и, быстро попрощавшись, умчался на своем мотоцикле. Она вспомнила, как смущенно он отводил глаза тогда у «Мартини», когда ему позвонили. Наверняка он был хорошим полицейским, но когда речь идет о чувствах, Джордана видно насквозь. Женское чутье подсказывало Морин, что у него какие-то нелады на личном фронте. По сути, она ведь ничего о нем не знает – возможно, у него жена, или любовница, или сразу обе. Ей этот человек нравится, за короткое время он стал ей другом, и незачем отрывать его от личных дел дурацкими звонками.
      Она пришла в свою комнату, сбросила туфли и рухнула на постель. Надо встать и принять горячий душ, но почему бы немножко не поваляться, не помечтать о блаженстве горячих струй.
      Лежа на пикейном покрывале, она смотрела в потолок. Ее вдруг обуяли странное спокойствие и лень, хотя еще недавно ей казалось, что она никогда не избавится от гнетущей тревоги, что, как хищник, подстерегает ее в засаде.
      Сна нет, мысли ясные, она спокойна.
      Один за другим Морин перебрала в голове образы, явившиеся ей из неприкаянной жизни Джеральда Марсалиса. Красное тело, демоническое лицо в зеркале, синее лицо женщины в пароксизме наслаждения, дикое ощущение мужского естества на своем теле, мужской оргазм во всей его силе и краткости. Сцены, навечно врезавшиеся в память: невинный детский рисунок, гнев Кристофера Марсалиса, растерянное лицо Тельмы Росс, стоящий спиной человек с окровавленным ножом, похищение, маски «Мелюзги» и грозная фигура в полутьме лестничной площадки, исчезающая перед тем, как войти и открыть лицо…
      Эти образы пугали ее, заставляя сомневаться в своем здравом уме, до тех пор, пока она не поняла, что это не галлюцинации больного мозга, а мгновенья жизни, запечатленные в ее глазах, чтобы увековечить воспоминание о том, кто пережил их раньше.
      Теперь они навсегда принадлежат ей, и она может упорядочить их в голове и проанализировать трезво, без всякого страха. Даже если она не найдет им объяснения, пусть они останутся простой констатацией.
      Изучая голубоватый потолок, эту часть окружающего ее реального мира, Морин испытала озарение. Упругий матрац словно бы подбросил ее кверху мощной тепловой волной.
      Хаотичное мелькание цветных стеклышек в калейдоскопе внезапно остановилось, и картина предстала ей во всей своей недвусмысленной простоте. Как же она раньше-то этого не поняла?!
      Ей пока неясно, почему, за что, но она уже знает, кто убил Джеральда Марсалиса и Шандель Стюарт, знает, кто стал причиной смерти Алистера Кэмпбелла.
      В момент озарения Морин пришла к четкому, ясному, хотя и несколько парадоксальному выводу.
      Она все время это знала.

      Тьма и ожидание окрашены в один и тот же цвет.
      Морин, сидящей в темноте, как в кресле, с лихвой хватило и того и другого; больше она их не боится. Она убедилась на собственной шкуре, что зрение – фактор не столько физический, сколько ментальный. Внезапно фары проходящей машины высветили слепящий прямоугольник, который пронесся по холлу с затаенным любопытством, будто в поисках некой воображаемой точки, и, найдя выход из темницы четырех стен, вылетел из окна на улицу догонять породившую его машину. За преградой штор и стекол, в желтоватой тьме от тысячи огней и неоновых реклам все так же клубится непостижимое безумие по имени Нью-Йорк, город, который все ненавидят, упорно цепляясь за него с единственной, невысказанной целью понять, за что же так любят его, и страшась обнаружить, насколько безответна эта любовь. Что тут поделаешь – ведь они просто люди и, как все прочие в мире, не желают признать, что у них есть глаза, чтобы видеть, уши, чтобы слышать, голос, чтобы перекричать другие голоса.
      На столике рядом с ее креслом лежит «Беретта 92 СБМ» – пистолет со специально уменьшенной рукояткой под размер женской ладони.
      Это пистолет матери.
      Она знала, что у матери есть оружие, и тайком взяла его из ящика, перед тем, как выйти из дома.
      Прежде чем положить пистолет на стеклянную столешницу, она решительным жестом вставила обойму, и сухой щелчок затвора раскатился по комнате эхом, напоминающим треск разламываемой кости. Мало-помалу глаза ее привыкли к темноте, она уже может ориентироваться в неосвещенном пространстве. Устремив взгляд прямо перед собой, она не столько различает, сколько угадывает темный силуэт двери на противоположной стене. Еще со школы она знает, что если долго и пристально смотреть на цветное пятно, то оно застрянет в зрачках и будет стоять перед тобой, даже когда отведешь взгляд.
      Морин чувствует горькую улыбку на своем лице.
      Если смешать разные цвета в нужных пропорциях, получится нечто абсолютно серое. Во тьме такого быть не может. Тьма творит лишь тьму. Но дело в данный момент отнюдь не во тьме. Человек, которого она ждет, на миг осветит темное пространство, открыв дверь. Но и это не проблема и не ее решение.
      После долгого пути к убийству и не менее долгого бегства от него, в нескончаемом туннеле, изредка освещенном тусклыми огоньками, два человека наконец нашли друг друга и, выйдя на свет, готовы обрести то единственное достояние, которое вернет им и речь, и слух, и зрение, – истину.
      Два человека. Один из них – девушка, от страха слишком долго не прозревавшая истины.
      Второй, само собой разумеется, тот, кого она ждет.
      Он, убийца.
      Морин, как только поняла, кто он, тут же позвонила Джордану, но телефон был выключен. Джордан единственный, кому она может объяснить, как добралась до истины. Кроме него, знает о происходящем только его брат, мэр Кристофер Марсалис, но он так одержим жаждой мести за смерть сына, что вряд ли проникнется туманной версией, которая разрушает прочно сколоченное обвинение против Джулиуса Вонга.
      Все прочие лица, вовлеченные в розыск, и в первую очередь Буррони, если поставить их в известность, посоветуют ей не волноваться, сидеть на месте и ждать санитаров, которые приедут к ней со смирительной рубашкой.
      Она полистала телефонный справочник и нашла телефон и адрес в Бруклин-Хайтс. Набрала номер и долго слушала длинные гудки, прежде чем повесить трубку.
      Потом вышла из дома с чувством, что сейчас наступит конец света. В дверях столкнулась с матерью; та возвращалась домой ночью, такая же безукоризненно красивая, какой вышла из дому утром. Морин обняла ее, стараясь не прижиматься слишком сильно, чтобы мать не почувствовала рукояти пистолета, оттопыривающей ремень джинсов. Поцеловала в щеку, заглянула в глаза.
      – Ты была права, мама.
      И тут же захлопнула за собой дверь, оставив Мэри Энн Левалье смотреть ей вслед и недоумевать, какой инопланетный бес в нее вселился.
      Пока ехала в такси, неустанно и безуспешно набирала номер Джордана. И в конце концов решила оставить ему сообщение, объяснив, куда едет и что намерена делать.
      Таксист высадил ее по указанному адресу, на углу Генри и Пирпонт-стрит. Выйдя из машины, Морин огляделась, оценила ситуацию. Генри-стрит на всем протяжении освещена болезненно-кремовым светом круглых фонарей, но в последнем квартале фонари почему-то не горели. Первый фонарь перпендикулярной улицы находился в десятке метров от дома, а движение в этот час почти совсем заглохло. Хорошо.
      Она бы и по собственной воле не выстроила лучшего антуража.
      Окутанная коконом ночи, она долго разглядывала подъезд большого трехэтажного строения из красного кирпича; в темноте оно приобретало тяжелые готические очертания. В иное время такую архитектуру Морин сочла бы слишком вычурной. Теперь же она казалась вполне подходящим фоном для абсурдной цепи событий; нечто в духе Хеллоуина, правда, наградой за детские карнавальные страшилки стали не сласти, а смерть.
      По всей длине парадного тянулся прямоугольный навес, достаточно обширный, чтобы укрыться под ним от самого яростного ненастья. Несколько ступенек вели к деревянной двери, верхняя часть которой была забрана узорчатым стеклом, напоминающим церковные витражи.
      Дотянувшись рукой до стекла, Морин обнаружила, что оно имеет чисто декоративное, а вовсе не охранное назначение. Это упрощало задачу. Судя по всему, за дверью имеется вестибюль, откуда лестница ведет на этажи. Вряд ли кому-то пришло в голову подключить к стеклу сигнализацию на случай, если какой-нибудь шалун запустит в стекло камнем.
      Из заднего кармана джинсов Морин вытащила небольшой кожаный футляр. Ей подарил его некий Альфредо Мартини, пожилой и весьма респектабельный на вид человек, у которого с ней не было ничего общего, кроме фамилии и частых столкновений в комиссариате, после того как его заставали в квартирах, куда он попадал без приглашения. Врачи нашли у него неоперабельный рак, и Морин из человеколюбия спасла его от очередной ходки. В знак благодарности он подарил ей набор отмычек и научил ими пользоваться. Недаром говорят: учиться всегда пригодится. Сейчас Морин мысленно поблагодарила его за науку.
      Этот набор хранился у нее в закрытой на молнию крышке несессера. Она не знала, кто собирал ей чемоданы перед отлетом в Нью-Йорк, но набор так и остался лежать в несессере. Этот факт она также сочла добрым предзнаменованием.
      Вытащив отмычку, она без труда вскрыла замок, с виду показавшийся ей намного сложнее. Затаив дыхание, отворила дверь; как она и ожидала, никакой сирены не последовало.
      Ей открылся просторный вестибюль с высоким потолком; помещение было обставлено с великосветским лоском и строгостью: декоративные растения, картины на стенах, которые она в темноте не разглядела. Прямо против входа столик с двумя креслами на фоне темной шторы. Справа и слева две массивные двери – по-видимому, на лестничные площадки.
      Пока она взламывала замок, все твердила себе, что это неразумно, неосторожно и незаконно. Но, закрыв за собой дверь, заключила, что все это свойственно человеку и других оправданий не требуется. О последствиях своего поступка она не думала. Поняв – кто, она не могла удержаться от того, чтобы выяснить – зачем.
      Вестибюль был погружен во тьму. Морин ощупью добралась до столика и села в кресло ждать. К предстоящей встрече она как следует подготовилась, запаслась необходимым оружием: пистолетом, внезапностью, истиной.
      Теперь не хватает только его.
      Время тянулось с медлительностью улиточной слизи. Но в конце концов она выиграла заключенное с ним пари.
      С новым промельком света в стеклянной двери перед подъездом остановилась машина. Хлопнула дверца, и фары умчались прочь; прозвучали шаги по ступенькам. Вскоре послышался скрип ключа и щелчок замка. Как непременный атрибут случайности, мимо проехала другая машина, осветив прямоугольник матового стекла и темный силуэт человека. Прежде именно таким она себе его и воображала – неясной тенью в отраженном свете, без имени, без лица, – пока в ее сознании не распахнулась дверца.
      Точь-в-точь как сейчас.
      Морин спокойно вытянула руку и взяла со столика пистолет, чувствуя, как напряглись мышцы предплечья. Прикосновение к холодному, бесстрастному металлу успокоило ее: пистолет не зол и не добр, а просто осязаем; он сейчас нечто вроде твердой почвы под ногами после всех вынужденных блужданий в нереальности.
      По улице промчалась еще одна машина, и дверь бесшумно отворилась, впустив тень на фоне светящегося квадрата двери. Сполох, брошенный фарами сквозь окно, волной добрался до ее ног и тут же отхлынул, когда человек вошел, закрыв за собой дверь.
      Свет и тень – неразрывные составляющие сюжета, лишенного всякой логики.
      Войдя, человек не сразу потянулся к выключателю, а когда все же включил свет, оказался к ней спиной и не заметил женщину, сидевшую в кресле против двери. Морин обрадовалась этой передышке, так как она давала возможность глазам привыкнуть к свету.
      Человек повернулся, увидел направленный на себя пистолет и на миг застыл от неожиданности. Но тут же стряхнул с себя оцепенение и посмотрел на нее так, словно давно этого ждал и готовился.
      Морин восхитилась его хладнокровием. К тому же такая реакция убедила ее в том, что догадка верна.
      Человек еле заметно кивнул на пистолет и вымолвил одно-единственное слово:
      – Зачем?
      Морин не менее спокойным голосом отозвалась:
      – Я приехала, чтобы задать тот же вопрос.
      – Не понял.
      – Джеральд Марсалис, Шандель Стюарт, Алистер Кэмпбелл.
      Каждое имя человек сопроводил кивком. Потом пожал плечами.
      – Разве теперь это важно?
      – Для меня – да.
      Он, видимо, сперва решил удовлетворить свое любопытство:
      – Как ты попала в эту историю?
      – Ты не поверишь.
      Он улыбнулся. Глаза его были устремлены на нее, но Морин понимала, что он ее не видит.
      – Тебе и в голову не придет, чему я теперь готов поверить.
      Морин поняла, что он сказал это больше для себя, чем для нее. Ей вдруг показалось, что он исчез и вместо него появился другой человек. Но она тряхнула головой – и вот он снова стоит перед ней.
      – С чего начинать?
      – Лучше с начала.
      – Хорошо.
      Держа его под прицелом, Морин встала и почувствовала приближение этого. По телу прошла уже знакомая длинная судорога, и кожа словно растрескалась, не в силах удержать то, что под ней. А в голове, как и в прошлый раз, назойливо стучала бесплодная мысль.
       Избави, Господи, только не сейчас, только не сейчас…
      Но, несмотря на мольбу, что-то накатывало, накатывало издалека… Последнее, что она услышала, был звон пистолета, упавшего на пол, и…
 
       …я стою посреди большой комнаты. Из высоких окон льется солнечный свет, я иду к противоположной стене, смотрю на мои красные ноги на фоне светлой плитки пола, приближаюсь к двери, выходящей на лестницу, и…
       …я в спальне, вижу, как Джулиус прыгает на Шандели и лупит ее по щекам, вижу, как Алистер со спущенными штанами ждет своей очереди и мастурбирует, я следую его примеру, и…
       …я перед дверью, которая отворяется, и на меня из проема смотрят прекрасные, растерянные глаза Тельмы Росс. Ее кто-то сильно толкает в спину, она с воплем падает на пол, а в моем поле зрения появляется рука с пистолетом, и…
       …я вновь перед приоткрытой дверью той светлой комнаты, распахиваю ее настежь и вижу фигуру в полумраке лестничной клетки. На меня надвигается человек в спортивном костюме, я наконец различаю его лицо, понимаю, что он обращается ко мне, но не могу оторвать взгляд от пистолета, который он сжимает в руке; на лице его улыбка, и…
 
      Все прошло, как и не бывало.
      Морин вновь обрела свое «я», но утратила все силы, как и в прошлые разы, когда призраки Джеральда Марсалиса являлись к ней, чтобы оторвать очередной кусок ее жизни. Часто дыша, она с трудом поднялась на четвереньки. Ненадолго замерла в этой позе, опустив голову, прикрыв лицо волосами, пытаясь восстановить дыхание и ритм сердца, глухие удары которого, как дробь африканского барабана, отдавались в ушах.
      В этой серии ей удалось увидеть лицо убийцы злосчастного художника Джерри Хо в момент, когда тот вошел в квартиру и направил дуло пистолета на свою жертву.
      Морин медленно подняла голову.
      И перед глазами возник тот же самый образ из ее неуместного видения вне времени и места. Тот же самый человек стоял перед ней, чуть склонив голову набок, явно озадаченный происшедшим. Одет он был иначе, но, как в только что увиденном фрагменте, целился в нее из пистолета.

      Консультант «Кодекс секьюрити» Хармон Фаули ждал Джордана перед входом в Стюарт-Билдинг. Видно, судьбе было угодно, чтобы они теперь встречались именно в этом месте и только ночью. Когда Хармон опознал в человеке на красном мотоцикле Джордана, он подошел, наблюдая, как тот глушит мотор и ставит мотоцикл на опору.
      С двух метров он заинтересованно разглядывал «дукати», пока Джордан слезал с седла.
      – Итальянский? Хорош, зверюга!
      Джордан снял шлем, пригладил волосы. Пожал протянутую руку.
      – Да. Зверюга что надо.
      – Сколько выжимает?
      Джордан отмахнулся.
      – Хватит, чтобы постовой не успел записать номер.
      Хармон Фаули посмотрел на Джордана так, словно у него на голове выросли две зеленые антенны.