Женщина в зеленом дождевике

      Над улицей сияло лучистое солнце. Снег был пушистым, воздух свежим, облачка прозрачными, как вуаль. Ленка в беличьей шубейке, в шапочке и в валенках радостно бежала по тропинке. Мы вошли в лес. Облепленные хлопьями снега, лапы сосен и кедров создавали волшебный мир. Потом мы спустились к кромке берега, заваленного смерзшимися кусками воды, обледеневшими валунами, отражавшими лучи солнца, будто зеркала. Дул холодный морской ветер, но нам было весело и приятно. Углубление в стене горы, к которому меня привела девочка, при некоторой фантазии можно было принять за грот или пещеру, тут кто-то когда-то укрывался от дождя и ветра. На плотной стене обожженным концом палки было начертано: "Принцесса Тараканова".
      - Моя работенка, - призналась смешливо Ленка и вдруг ахнула, сжала на груди руки, выждав секунду-другую, бросилась в угол, схватила с пола большого плюшевого мишку, жалостливо заговорила с ним: - Ты простудился...
      Удивленно наблюдал я за нею. Она засмущалась. Маленькая пещерка преобразилась и для меня в таинственный, наполненный чьими-то загадочными голосами, чьей-то жизнью, сказками и легендами дворец. Темные серые стены хранили секреты сотен и тысяч лет.
      - Кто научил тебя называться принцессой? - спросил я, когда мы покинули пещеру.
      - Сама придумала! - Она передернула плечиками. - А может, дядя Митя Австриец подсказал.
      - Разве он австриец?
      - Его все так зовут. Он совсем-совсем неграмотный, а говорит со мной по-немецки, знает румынский, украинский и татарский.
      - Зачем же ты ружье у него украла?
      - Ну раз Лешка не сумел, а без ружья мы не хотели идти...
      Проводив девочку до поворота на ее улицу, до детского сада, откуда уже был виден дом Култуковых с его красной крышей и окнами с резными пестрыми наличниками, я потряс Лене благодарно ручонки и пошел к автобусной остановке. Автобус повез меня к склону горы, там я сошел с него и остался возле построек барачного типа и вагонов, установленных на шпалах. Женщина указала мне на вагончик геолога Шапкина, и я, войдя в помещение, лишенное полок, не как в обычном вагоне, со столом и шкафом, нашел там невысокого хрупкого мужчину с рыжей бородой; он был в белой сорочке с закатанными по локоть рукавами, из-за очков в тонкой золотой оправе на меня глядели веселые насмешливые глаза. Перестав насвистывать мелодию, щедрым жестом показал мне на табурет.
      - Ага, корреспондент! Чем могу служить? - напевно заговорил Шапкин.
      Беседа о детишках, которые забрели летом глубоко в горы, едва не погибли в бурной реке, были накормлены и обогреты его товарищами, о детях, которых знает его сын, который тоже учится в средней школе, ему пришлась по душе.
      - Вам не показалось странным, что девочка беседует с вами на немецком языке, хотя языка не учила? - коснулись мы интригующей темы, когда чуть попривыкли друг к другу.
      - Она уверяла, что может вспомнить любой язык, - ответил Шапкин. - Я этому не поверил!
      - Называла фамилию родной матери?
      - Да... Тараканова, кажется, Лидия Игнатьевна. - Поморщив лоб, геолог поджал губы, помолчал и добавил: - Я запомнил, думал, дети меня надувают, придется искать их родителей...
      - Она не могла назвать имя и фамилию матери, о которой никогда не слышала.
      - Ну, может быть, и слышала. Это нельзя проверить, - засмеялся Шапкин, еще быстрее начиная расхаживать из угла в угол, от стола, заваленного обломками камней и какими-то журналами, до шкафа с застекленной дверью; за ней виднелись разложенные аккуратно камни с белыми наклейками на них. Вдруг он щелкнул себя ладонью по лбу: - Бессознательные двух-трехмесячные младенцы, слыша разговор взрослых, что-то из него могут запомнить. Верно? Девочка воспроизводит случайные слова, которые почему-то остались от первых дней жизни!
      - Это одно-два слова! - возразил я. - А если разговаривает по-немецки?
      - Тогда ей язык передался по наследству. Наверное, мать ее знала немецкий.
      - Так не бывает, - не согласился я. - Мать ее умерла во время родов.
      - Почему же вы боитесь моей версии? - горячо заговорил геолог. - В процессе эволюции у людей сформировался орган речи - гортань и язык, возникла Особая память, воспринимающая голос. Есть полиглоты, очень способные к языкам. А какое у детей чутье к строю речи! Какие способности! Это все врожденное. Я думаю, что дети в некотором смысле сложнее нас, взрослых, и мы потом всю жизнь теряем многое из того, что нам даровано природой.
      - Выходит, человек может больше того, что он способен осознать? несколько насмешливо перебил я геолога.
      - Пока осознать... - поправил он и тут же сказал обрадованно: - Наше биополе взаимодействует с кристаллической решеткой Земли! Да, да, в кристаллических узлах должны оставаться следы событий. Человек - это сложное устройство, которое, как игла адаптера, касаясь пластинки кристалла Земли, воспроизводит забытые мелодии событий, вспоминает своих предков... Вероятно, в пещере и была та точка кристаллической решетки... Вы со мной не согласны? Сам человек тоже обладает биополем, в его мозгу есть большие молекулы белка, они хранят тайны прошлых поколений...
      - Лена Култукова уверяет, будто ведет свое происхождение от княжны Таракановой, - напомнил я Шапкину. - Значит, она должна рассказать всю родословную после княжны?..
      - Ну, кое в чем я ее надоумил, - вдруг спохватился геолог, энергично махнул рукой, схватил со стола камень и лупу, принялся разглядывать что-то на изломе камня через стекло. - Камень - загадка! А человек тем более!..
      Мы расстались с Шапкиным во дворе геологической базы.
      На другое утро я пошел в школу, где училась Лена Култукова.
      Деревянное, из сосновых, потемневших от времени бревен здание школы, огороженное забором. Была перемена, ребятишки с гамом бегали по заснеженному двору без шапок, швырялись снежками, наскакивая друг на друга, возились, падали; мальчишки постарше выходили из дверей уборной, на ходу туша горящие сигаретки в снегу.
      В тот день я несколько часов просидел в кабинете директора, беседуя то с одним учителем, то с другим, торопливо записывая карандашом в блокнот мысли учителей, характеристики, которые они давали детям, особенно отзывы их о Лене Култуковой.
      Приведу здесь наиболее интересные выдержки из тех записей.
      _Вот мнение директора школы_: "Тщательное разбирательство показало, что Елена Култукова подбила ребят, Алексея Аввакумова и Василия Лемешева, на побег из дому и похищение ружья, она была замечена летом, во время каникул, на танцах в рабочем клубе рудоуправления. В сентябре девочка шалила на уроках, дерзила учителям, особенно на занятиях по русскому языку и литературе. Мы вызвали родителей, но никакие меры воздействия не помогали. В ней пробудились дух скандализма, хулиганские замашки. На основе документов, полученных из милиции, педсовет школы ходатайствовал об изоляции Елены... Побег Култуковой из детской колонии подтверждает наши выводы о неуправляемом характере девочки..."
      _Мнение учителя истории_: "Елена Култукова девочка способная и странная. Она называет себя, очевидно, с целью возбудить к себе интерес, княжной Таракановой. Я провел с нею несколько индивидуальных бесед, разъяснял ей, что гордиться княжеским происхождением глупо. Нужно трудами приобретать заслуги. Уже Петр Великий ввел правило, что людям знатной породы никакого ранга не дается, пока они не покажут государю и отечеству себя на службе. Такими мерами Петр Первый отверг и гордость детей за их достохвальных предков. Но одновременно он заботился о новых неродовитых, талантливых людях, давал им дворянские звания, титулы, ввел указ о единонаследии, укрепляя взамен старых боярских родов новое привилегированное сословие. Этим утверждал обычай гордиться новой аристократической породой".
      _Мнение учительницы психологии_: "Лена Култукова девочка конфликтная. Она наблюдательна, остроумна, но несдержанна, лишена самокритики. Она подмечает недостатки в других, высмеивает учителей, создает диссонансные ситуации в ученической среде. Наша школа рассчитана на нормальных детей".
      _Мнение учителя физкультуры и военного дела_: "Девочка подвижная и веселая. Я записал ее в стрелковый кружок, она регулярно его посещает. Я голосовал против определения ее в детскую колонию, говорил об этом секретарю парторганизации Гущиной, но Гущина болеет..."
      _Мнение учителя физики_: "Мы видим различные цвета, но в природе нет цветов, а есть световые волны различной длины. Глаз - светоразличающий прибор. В процессе эволюции он научился разделять свет разной длины волн как отдельные цвета. У разума свои свойства, которые упорядочивают наше чувственное познание. Язык кодирует наш опыт. К чему я говорю это? К тому, что ухо - тоже аппарат, язык - тоже аппарат. Приспосабливая среду для удобства органов чувств, мы совершенствуем и свои органы. Это фиксируется в генах. Память Лены Култуковой способна на лету схватить фразы чужого языка. В этом я убедился сам. Лена имеет запас слов не только на английском, но и по немецкому и по бурятскому, которые в школе не проходятся. Она неродная дочь Култуковых. Я допускаю, что девочка уловила в чем-то родительскую фальшь, к ней пришло озарение, что у нее где-то есть родные мать и отец. Мое предположение не противоречит теории врожденных идей Декарта и Лейбница, то есть существования у детей не только задатков, которые проявляются и развиваются, но и разных аксиом, априорных понятий. Я говорил об этом на педсовете, моего мнения не поняли".
      _Мнение учительницы английского языка_: "Девочка исключительных языковых способностей, легко усваивает материал, но по характеру трудная. Я против нее ничего не имею".
      _Мнение учительницы русского языка и литературы_: "Вы слыхали о ее причудах? Она принцесса! Она княжна! Я ей как-то на уроке шутя сказала: "А подать сюда Ляпкину-Тяпкину!" Так она запустила в меня жеваной морковкой! Это ужасно! Учительница зоологии в сентябре бывала на танцах в рабочем клубе, и кого же она там встретила? Двенадцатилетнюю Лену Култукову! Даю задание: "Выпишите в левый столбик наречия с суффиксом -о, -е, а в правый - с суффиксом -а, -я. Так она заявляет на весь класс: "Это глупость!" Разве я придумала такое задание?" Объясняю на уроке, что творительный падеж единственного числа первого склонения в разговоре употребляется почти исключительно с окончанием -ой, -ей, а в письменной речи как с окончанием -ой, -ей, так и с окончанием -ою, -ею. Прошу Култукову привести пример. Эта дерзкая девчонка говорит громко: "Вы Держиморда!" Разве я Держиморда? Как такую держать в нормальной школе?! Она убить может!"
      _Мнение учительницы рисования и пения_: "Очень ветрена, уже увлекается мальчиками старше себя. Но способностей небывалых. У нее исключительный музыкальный слух, может без камертона настроить скрипку, сообразительна, имеет врожденный эстетизм, однако иногда наряжает себя под замарашку. Феноменальные память, интуиция, коммуникабельность, непомерное честолюбие. Бывает агрессивна, язвительна, умеет стравливать мальчиков, может рассорить учителей. Я советовалась о ней с Гущиной, секретарем нашей парторганизации. Как быть с девочкой, пока единого мнения в педколлективе нет".
      С отяжелевшей от противоречивых мыслей головой, с переполненным записями блокнотом брел я по улице к центру города. На площади, где расположены здание райкома партии, Дом культуры, я свернул к зданию горотдела милиции. В большом кабинете за столом капитан милиции наставлял офицеров. Увидев меня, узнав, что я из школы, быстрехонько выпроводил всех, усадил меня на стул возле стола.
      - Ну, ну, - поторапливал меня Цыганков. - Что учителя маракуют?
      - Задал ты мне задачу, - устало пробурчал я в ответ.
      - Ты заодно со школой или с горотделом? - скривился Торий.
      - Заодно я с девочкой Леной. Вот ведь какие дела...
      - И чудненько! - Капитан встал за столом. - Ребячья фантазия не преступление! Детвора фантазирует, воображает себя пещерными людьми, жителями леса и землянок. Нас подкузьмило ружье сторожа рынка. Австриец просто пьянчуга. Он с похмелья всегда спит на службе, дети и стибрили у него двустволку. Прошу вас в газете защитить детей, а педагогов проучить. Что за мода сваливать заботы о подростках на милицию?!
      В еще большем замешательстве, чем после посещения школы, ушел я из горотдела милиции. Две недели, каждый вечер запираясь в комнате (жил я в рабочем общежитии), не видя света в окне, строчил страницу за страницей, к утру разом перечеркивал все написанное. То излагал мысли Декарта о врожденных идеях, но попадал в сети "вечных истин" Платона, запутывался в терминах кантовской "вещи в себе" в отличие от той, какой она является "для нас", то бросался обрисовывать характер Лены Култуковой, и он мне не удавался. Потом нагрянул день, когда редактор потребовал от меня выращенного мною в ночных бдениях слона; за несколько минут работы он уверенной рукой отсек, на его взгляд, все лишнее, оставив малюсенький хвостик, величиной с мышку. Эту крохотную заметку-мышку ответсекретарь в тот же день загнал в угол на четвертую полосу. Поверженный в сомнения, стал я дожидаться следующего дня, когда почтальоны разнесут газету подписчикам. Мы вместе с редактором пошли в столовую, что была через улицу, он на ходу сказал, что ему звонил директор школы, возмущался оскорбительным памфлетом; на субботу намечено заседание педсовета с участием родительского комитета.
      В подавленном настроении сидел я за партой в большом классе. Передо мной за столом, покрытым вишневым сукном, восседали строгие педагоги. Я чувствовал себя набедокурившим учеником. Авторитетные люди, не называя фамилий, вышучивали меня и капитана милиции Тория Цыганкова. Особенно обидным было выступление молодой учительницы Кошкиной:
      - Ученица Култукова написала на стене пещеры "принцесса Тараканова". Она могла назвать себя и родственницей Юлия Цезаря. Вообразить свое происхождение от боярского рода Кошкиных может каждый. Возможно, какая-то ветвь тех бояр растворилась в простонародье, но нам важнее гордиться тем, что народ мудрее любого правителя и сам выдвигает из своей среды мудрецов и вожаков.
      Запомнились слова учительницы русского языка:
      - Каждый день Култукова приносит в класс номер газеты, расстилает на парте и читает заметку о себе вслух. Это издевательство над школой. Я отняла у девочки уже восемь номеров газеты. Вот вам образчик воспитания детей через печать!
      Низко клоня голову к парте, я изредка кивал педагогам в знак согласия с их мнением.
      СТО ДВАДЦАТЬ ПОЭТОВ!
      Весной я уехал из города. Мало-помалу в душе стерлись переживания по поводу скандальной заметки в районной газете, хотя я и хранил все записи о необычном побеге детей из дому.
      Судьбе было угодно распорядиться, чтобы я встретился с Еленой Култуковой, когда она стала взрослым человеком. По командировке областной газеты я приехал в один сибирский районный город, поселился в гостинице. Шли дожди, проселочные дороги размокли. Выехать в колхоз было невозможно. Тракт, по которому я должен был ехать в село за тридцать километров. Закрыли, чтобы не разбивать колесами машин, и мне ничего не оставалось, как слоняться по городу.
      Я забрел в проулок, где возвышался широкими стенами храм без куполов. К выпуклой абсидной стене был прикреплен деревянный щит с надписью "Клуб", а ниже висел размокший лист бумаги с расплывшимися буквами: "Лекция для родителей". Попав через высокую, тяжелую, кованную железом дверь в прохладное помещение, я отворил вторую и оказался в освещенном зале со сценой. В жестких деревянных креслах сидело семьдесят-восемьдесят девушек, по одежде легко догадаться, что это студентки местного педагогического училища. На сцене в строгом сером пиджаке пожилая важная дама неторопливыми движениями брала с трибуны книгу, открывала ее и громко читала цитату, потом растолковывала смысл. Было тихо, но председательствующий мужчина с широкой лысиной периодически позванивал карандашом по графину, призывая к тишине.
      Когда лектор смолкла, отпила несколько глотков воды из стакана, председательствующий попросил студентов задавать вопросы. Из пятого ряда поднялась женщина в зеленом дождевике, она вскинула голову, заговорила дерзко, звонко, убежденно:
      - У детей врожденный дар художественного слова, они от рождения гении, все без исключения, кроме больных... Лектор признает только детскую память, которую нужно нафаршировывать...
      По рядам пролетел гул недоумения, на какое-то время зал замер, но вот председательствующий звякнул карандашом по графину, намекнув, что столь грубая реакция на лекцию уважаемой в городе преподавательницы неуместна.
      - Миллионы лет наше сознание начиняется желаниями, мыслями, ожиданиями. Мы от предков получили не только задатки, но немало наследственных, врожденных мыслей, которые можно выявить.
      - Чего вы хотите? - нетерпеливо перебил ее председательствующий, он выбросил руку вперед и вправо, в сторону, где стояла женщина в дождевике. - Назовите хоть свою фамилию...
      Студентки, стайками грудившиеся в рядах кресел, повернули головы на возмутительницу порядка, кто-то шикнул. Заскрипели кресла. В зале усилился шум. Дама-лектор вдруг замахала рукой в воздухе и необычайно крикливо выпалила:
      - Все это чепуха! Вы пример приведите!
      - Все сто двадцать учеников нашей школы - поэты! Это вам доказательство?
      - Какой школы?
      - Где эта школа? - оживился зал.
      Ответ потонул в гуле недоверия. Над женщиной в зеленом дождевике засмеялись. Раздался свист. Студенческая аудитория защищала своего педагога, издевалась над неправдоподобными заявлениями невесть откуда явившейся скандалистки. А та уже заспешила между кресел к проходу. Окинув зал взглядом, она посмотрела на меня испытующе и быстро вышла за дверь. Возбужденный зал провожал ее хохотом, воплями и язвительными репликами. Я неспешно встал и последовал за вышедшей из клуба.
      На улице шел дождь. Было пасмурно. Незнакомка, набросив на голову капюшон дождевика, стояла на деревянном тротуаре, дожидаясь меня. Высокая, в кирзовых сапогах, с тяжелой сумкой на ремне через плечо. Я подошел к ней и, назвав свое имя, признался, что покорен ее дерзостью.
      - Ах, ерунда! - обнажив в полуулыбке два широких передних зуба, она поморщилась. Это была миловидная женщина. - Не хотят даже слушать!.. А вас я узнала!
      Когда много ездишь, смотришь в лица, то кажется, что люди тебе уже знакомы, что ты их где-то встречал.
      - Узнали? - удивился я. - Как вас зовут?
      - Култукова Елена Васильевна, директор школы-восьмилетки, учительница.
      - Елена Григорьевна? - переспросил я.
      Лицо ее преобразилось:
      - Нет, Васильевна! Вы меня не забыли? - Из больших глаз брызнули слезы, она отвернулась. - Вас я сразу узнала. Сижу и прямо кожей ощущаю в зале доброго человека, почти друга.
      Мы медленно пошли по тротуару, завернули за угол дома, где за сломанным забором начинался парк с полуоборванными ветром деревьями, с желтыми листьями на аллеях. Присев на мокрую скамью, она заговорила бойко:
      - Я нашла в Усть-Баргузине могилу родной мамы. Мама умерла при родах в сорок пятом. Отец Василий Петрович был военным летчиком, он погиб в последние дни войны, его сбили над Берлином.
      - А где же Култуковы, Григорий Ефимович и Анна Ивановна?
      - Анна Ивановна... мама... она уже умерла. Папа Гриша в Слюдянке, пенсионер. Я так виновата перед ними. И перед педагогами школы тоже. Вы слыхали о шестом чувстве? Все о нем говорят. Но у большинства людей оно давно атрофировалось, а я с помощью его вижу, как тот или иной человек идет в мою сторону за зданиями домов...
      - О каких врожденных мыслях вы говорили сейчас в клубе? - заспешил я сменить тему разговора, отвлечь женщину от мрачных дум.
      - А-а, - неопределенно поморщилась; лицо ее оставалось грустным. Случайно забрела на эту лекцию. Сама не знаю, зачем я здесь. Приехала в город проводить Васю Лемешева. Помните его? Наш сосед. Такой крепенький был пацанчик. - Она изобразила руками его фигуру. - Теперь летчик, служит в Германии, зовет меня, а мне школу бросать жалко, да и я была замужем, есть ребенок... Мужа моего вы тоже знали мальчишкой, Алексей Аввакумов. Хулиганистый, вечно в отцовской тельняшке щеголял. Я и вышла-то за него замуж из сострадания, очень он меня любил...
      - Чего вы с ним не поделили? - попытался я подбодрить ее веселым тоном.
      - Он мне жизнь калечит! - возмущенно и нервно сказала она. - Может, вы мне поможете? Он сейчас поселился в нашей деревне. Поедемте ко мне в гости! Я очень вам рада. Аввакумов гоняется за мной. Я от него удрала из Слюдянки, думала скрыться, так он сюда пожаловал. Мне очень хочется самостоятельности, я долго хлопотала, чтобы меня определили в любую школу, только бы директором. И вот опять маюсь с муженьком...
      - Ну а про врожденные мысли вы заявили в клубе не шутя? - забросил я удочку.
      - Про врожденные? - Она опешила. - Ах да. Чего ж тут шутить? Поедемте в школу! Я вам продемонстрирую моих сорванцов с пятого по восьмой. У каждого врожденные идеи и задатки!
      - Так-таки у всякого-каждого? - засмеялся я.
      - Смейтесь, смейтесь! - Она как-то по-детски передразнивала меня, наморщив аккуратный носик. - Надо мной районе уже смеялось, да перестало. Я преподаю русский язык и литературу, у меня своя методика, ребята на уроках мало сидят, а в основном гуляют по классу, свободно разговаривают. В конце прошлого года проверяли их грамотность, сравнивали с другими школами. Так что вы думаете? Глаза вытаращили! "Ах, Елена Васильевна! Ах, как вам это удалось?" А я говорю: дети грамотны с пеленок! Поверьте мне, их обучить любому языку - русскому или китайскому - элементарно. Три-четыре месяца - и готово! У всех детей чутье к любому языку, но только к устной речи. А школа вдалбливает им правила письменной речи по старозаветной методе. Вот в чем корень зла. Я поставила целью обучать не грамотности, а языковому творчеству. Это другое дело, труднее. И грамотность приходит сама собой.
      - Хочу побывать в вашей школе! - азартно сказал я. - Надеюсь, не мистификация?
      - Автобусы по тракту не пускают - вот мистификация! Хоть бы к вечеру пошли.
      - Пойдемте-ка в райком партии, - решительно встал я. - Выпросим машину!
      Скоро, натужно урча, "газик" пробирался по вязкому тракту, часто сползая в кювет. По обеим сторонам серели мокрые поля. Иногда приходилось вылезать из машины, вооружаться лопатой и вышвыривать липкие комья из-под буксующих колес. Местами полотно дороги было плотнее, машина бежала легче, и я беседовал с Еленой Васильевной.
      - После вашей заметки в газете никто в школе больше не настаивал отправлять меня в детскую колонию, - рассказывала она. - Мною заинтересовалась учительница Гущина. Это моя третья мама. Она часто беседовала со мной в классе, приглашала после уроков домой, подружила со своей дочерью и с приемным сыном, который уже работал слесарем в депо. Мама Гущина увидела, что моя мама Анна и папа Григорий растерялись от моих чудачеств. Я ведь, каюсь теперь, их обвиняла, что они умыкнули меня из Усть-Баргузина. Это было для них страшное наказание, они испугались и стали думать, не надула ли их тетка и не жива ли моя родная мама. Я стояла на своем, что я Тараканова. Гущина сделала через милицию запрос, из Усть-Баргузина пришел ответ: "Лидия Игнатьевна Переверзева умерла во время родов". О моем отце сообщалось, что он, Тараканов Василий Петрович, пропал без вести, Тогда Гущина стала чаще бывать в нашем доме, беседовать с мамой Анной и с папой Гришей. А потом предложила взять меня на время в свою семью.
      Мне поставили кровать рядом с кроватью ее дочери. Гущины, отец и мать, очень были добры. Меня одевали и кормили наравне с родной дочерью, я вместе с сестрой мыла пол, носила в дом дрова, воду, топила баню, стирала белье. Изредка наведывалась к Култуковым. Однажды летом, после девятого класса, я почувствовала, что в доме Култуковых какое-то несчастье. Сама не понимаю, отчего у меня возникло беспокойство. Прямо с берега Байкала, где мы были с девочками, я побежала в дом Култуковых и застала маму Анну в беспамятстве. Папы Гриши не было, я вызвала доктора. С того дня я вернулась в дом Култуковых.
      - Почему же вам пришло в голову, что вы Тараканова?
      Елена Васильевна улыбнулась и вздохнула.
      - Мне задавали такие же вопросы разные специалисты. Это было озарение! Да, я вспомнила не только фамилию отца, но также имя-отчество матери, я открыла сама для себя гибель отца, указала место его гибели - над Берлином. Мне говорят, что это невероятно. Но у меня было множество необычайных проявлений памяти. Когда мы с Васей и Лешей убежали из дому и прятались в пещере, то в моем сознании всплывали названия трав, во мне пробудилась способность к языкам...
      Уже будучи учительницей, я обратила внимание: чем хуже мальчик учится, тем он легче сочиняет остроумные скабрезные частушки. Ни отец, ни мать, ни педагоги такому не натаскивают. Собственный интерес открывает способности.
      - Это и есть творчество? - уточнил я.
      - Да, начало творчества. - Лицо ее оставалось вдохновенно-серьезным. Приходите завтра на урок. В какой угодно класс. Хотите - в пятый? В восьмой? Выбирайте сами. Обратите внимание: сколько в истории было заблуждений! Люди не сразу поняли пользу грамотности и знаний. Тысячи лет существовала письменность, а пользовались ею единицы людей, даже бояре и дворяне не сразу осознали прок просвещения. Первоначально французские мыслители хотели просветить монархов. Вот ведь какая дикость! Сейчас другая крайность! Идет массовое засевание детских голов знаниями прошлых эпох. А уже давно пора выхоливать индивидуальное эвристическое мышление и творческий поиск!
      - Надеюсь, вы покажете свой метод на примере русского языка, который не любили со школы? - пошутил я.
      - Я вас зову в школу! Уже в пятом классе я сама сочиняла стихи, но очень не любила учительницу по русскому. Мой дядя Андрей Тараканов, брат отца, знает три языка, мама преподавала немецкий, я владею английским, немецким, французским и итальянским, разговариваю по-бурятски. Это не хвастовство. Беда, что не вижу, куда применить свои знания. Выписываю газеты и книги на этих языках, так, для самоудовлетворения.
      В иссякающем свете дождливого дня за оборвавшимся перелеском маячили силуэты аккуратных крестьянских домов, хлевов, бань, сараев, телеграфных столбов и горбатых колодезных журавлей; над всем этим главенствовало кирпичное здание с двумя ярусами окон. Переваливаясь с боку на бок, машина въехала на сельскую улицу, с двух сторон застеленную коврами птичьей гречишки, усыпанную слетевшими с берез желтыми листьями. С крыши школы по жестяным водосточным трубам гудела вода, убегая по выкопанному желобу в канаву, За школой ряды избитых ветром тополей, спортивная площадка с бумом, брусьями, лестницей, перекладиной и со столбами для волейбольной сетки. Левее чернело освобожденное от картошки поле с кучами пожухлой ботвы, с парником и овощехранилищем.
      - Это наше хозяйство. - Елена Васильевна быстро выскочила из машины, зашагала к деревянной пристройке, которая приткнулась торцом сосновых бревен к кирпичной кладке школы.
      Войдя в ее квартиру, я не спеша раздевался, разглядывая крохотную прихожую с вешалкой для одежды, с проемом в кухню, с открытой дверью в комнатку, где был стол, покрытый цветной скатертью, кожаный диван, в углу радиоприемник, рядом шкаф с книгами. Мое внимание привлекли большие портреты в рамках, висящие на стене.
      - Это мои родные папа и мама.
      Она сняла дождевик - хрупкая женщина в вязаном платье с поясом, с белым кружевным воротничком и такими же манжетами; сейчас она более походила на старшеклассницу, чем на учительницу.
      - Проходите, - пригласила меня в комнатку, и я, как, видимо, все ее гости, не мог не остановиться перед вырезанным из журнала листом с репродукцией картины Флавицкого "Княжна Тараканова", рядом висели два портрета - профильный И.И.Шувалова и анфас графа А.Г.Орлова.
      - Вы верите, что ваша родословная уходит корнями к графам? - несколько легкомысленно начал я, усаживаясь на диван.
      - А вы полагаете, что история начинается с вашего рождения? - в тон мне пошутила она.
      - Ну не то, чтобы с меня, однако мне кажется, что я к графам отношения не имею...
      - Это как сказать. Просто вам трудно проверить, да вы и не хотите проверять. Мой дядя Андрей Тараканов, которого я нашла в городе Горьком, убедил меня, что наш род Таракановых ведет начало от княжны. По линии мамы корни родословной уходят в многочисленное племя уральских рабочих демидовских заводов. А по отцовскому древу вы восходим к Таракановой. Андрей Тараканов, рождения 1903 года, вступил в партию после смерти Ленина, он старше моего отца. Полковник в отставке. Он собрал все книги о Таракановой, даже на французском и английском языках. Наш род был когда-то в древности боярским, он известен с предка Андрея Кобылы, давшего сына Федора Кошку, род возвысился в шестнадцатом веке, когда выдал замуж дочь за Ивана Грозного, потом наши предки уходят в тень, но в 1613 году после Лжедимитрия II на Земском соборе не очень умный наш родич Михаил был возведен на престол. И Петр I из нашего рода, он сделал Россию могущественной, оставил для престола малолетнего внука Петра II, то есть сына казненного им Алексея. В 1730 году со смертью Петра II царствующая династия в мужском колене пресеклась. Потом на престол удалось прорваться дочери Петра I Елизавете, а с ее смертью царская династия нашего рода прекратилась и по женской линии.
      - Это почему же? - вспомнил я. - Петр III был сыном Анны Петровны, дочери Петра I.
      - Это не то! - возразила Елена Васильевна. - Он был сыном герцога Голштинского Фридриха Карла и Анны Петровны. Всяких разных отпрысков, которые не имели прямого отношения к царям, пруд пруди. Со смертью Елизаветы Петровны к власти в России пришли немцы, это стало поводом для разных умственных брожений как в аристократической среде, так и в народе, страдавшем от самодержавия. Петра III убила немка Екатерина II, принцесса Анхальт-Цербская, затем царствовал ее сын Павел I, убитый сыном Александром I...
      - Ну а при чем тут княжна Тараканова?
      - Это последняя из царствующего дома, она была дочерью Елизаветы Петровны и Ивана Шувалова. Вы помните историю с ее гибелью? - Елена Васильевна прохаживалась передо мной по комнате взад-вперед, сжимая руки, как бы рассказывая урок. - Она жила в Петербурге при матери лет до шести, а потом была увезена в Германию, в Голштинию, которая принадлежала тогда герцогу, отцу Павла, а когда отец его умер, то Голштиния перешла к нему, то есть принадлежала России.