На вокзальных галереях через Детлефа я познакомилась и с другими «работничками», с ребятами, которых поначалу сторонилась. Многие из них были совершенно уже убиты героином, и им приходилось непросто в деле. Все – старые нарки, которыми я так восхищалась раньше…

Детлеф говорил, что это его друзья. И добавлял, что нужно быть повнимательнее с этими друзьями. Эти нарки шатались там, как потерянные, им позарез нужен был героин, и у них никогда не было денег. Этим друзьям и обмолвиться нельзя было, что у тебя есть деньги или порошок – не дай бог! Иначе ты рисковал быть избитым и ограбленным. Они кидали не только фраеров, но и друг друга при случае…

Ну, теперь мне было ясно, что же такое героиновая сцена, так пленившая меня раньше… Теперь я была практически в самом центре этой сцены.

Друзья Детлефа часто мне говорили: «Слушай, девушка, прыгай – ты ещё слишком молода. У тебя получиться! Тебе просто нужно расстаться с Детлефом. Он всё равно уже никогда не слезет. Не дурачься, брось Детлефа…» Нет, они явно были не в своем уме – бросить Детлефа! Я просто не могла себе этого представить. Если Детлеф уж так хотел сдохнуть, значит, и я хотела! Этого, правда, я им не говорила. Я говорила проще: «Кончай гнать! Мы же не сидим! Мы легко соскочим, если только захотим».

Так день за днем летело время. Наступила осень. Каждый день был похож на предыдущий. С двух до восьми я – на вокзале. Потом мы шли в «Теплицу» – дискотеку выше по Курфюрстендамм. Там была точка, где покупал Детлеф. Ещё более конченная, чем сцена в «Саунде». Я часто оставалась там до последнего автобуса – до двадцати минут первого. Я жила только теми субботами, когда мы спали с Детлефом… Эти ночи с ним с каждым разом нравились мне всё больше. Они были прекрасны – ну, если мы были не очень обколоты, конечно.

Пришёл декабрь. Становилось всё холоднее… Раньше я никогда не замерзала, любой мороз был мне нипочём. Теперь же я мёрзла постоянно. Я замечала, как силы покидают меня, я стала совсем слабенькой, меня шатало. В одну из суббот в начале декабря я, как обычно, проснулась в квартире Акселя, рядом с Детлефом. Было зверски холодно… Прямо перед моим носом стояла какая-то коробка. Вдруг надпись на коробке как дикая бросилась мне в глаза. Краски резко и пронзительно блеснули – глазам стало больно, да, там был красный, – цвет, который всегда пугал меня. От красного цвета меня бросало в холодный пот ещё под кислотой. Под героином красный был очень мягким цветом. Как и все другие цвета, красный под героином был мягок и нежен, словно под вуалью…

А теперь… Проклятье, теперь только агрессивный красный был на этой коробке.

Мой рот был полон слюны. Я постоянно сглатывала её, но она моментально появлялась всё снова и снова. Вдруг слюна исчезла, во рту стало очень клейко, горло пересохло. Я попробовала встать, чтобы выпить чего-нибудь. Встать не получилось…

Я тряслась от холода, но вдруг мне стало жарко и я стала обливаться потом. В панике я растолкала Детлефа и сказала: «Эй, эй – со мной тут что-то происходит!» Детлеф посмотрел мне в глаза и сказал: «Да у тебя зрачки, как блюдца…» Он помолчал и прошептал: «Ну вот и ты готова…» Я только дрожала и всё повторяла шёпотом: «Так что, что же это со мной?» Детлеф сказал: «Ничего – ломает тебя…» Я подумала: «Ага, ну вот – это ломка… Тебя ломает, ты, старая фиксерша! Ну, что, не так, в общем-то, и ужасна эта ломка! И что это другие носятся с этой ломкой, как с писаной торбой? В общем-то, ничего не болит, только трясёт немного, и цвета немного раздражают, и слюны полон рот, а так ничего, нормально…» Детлеф ничего не говорил. Он выковырял из своих карманов чек и аскорбиновую кислоту, достал ложку, приготовил на свече и дал мне готовую машину. Меня трясло, и я долго не могла попасть в вену… Наконец-то! Мне снова стало хорошо. Краски стали мягче, и слюна ушла. Со слюной ушли и проблемы, и я заснула рядом с Детлефом. Он тоже вмазался… Мы встали в полдень, и я спросила, сколько героина у нас ещё остаётся.

Он сказал: «Ясно, тебе ещё достанется сегодня до ухода».

Я сказала: «Хорошо, но мне же нужно ещё на завтрашнее утро».

Детлеф: «У меня столько нет. И у меня нет никакого желания тащиться на вокзал сегодня… Воскресенье – там нечего искать!» Меня обуяла паника и ярость одновременно, я аж взвизгнула: «Чувак, ты не понимаешь что ли?! Если я не смогу завтра утром вмазаться, меня закумарит, – как мне в школу-то идти?» Детлеф: «Так я тебе всегда говорил об этом! Ну а теперь всё – поздняк метаться!» Всё-таки мы поплелись на вокзал… У меня было много времени на подумать.

Первая ломка, смотри-ка! Теперь я полностью зависела от героина и от Детлефа. Я зависела от Детлефа… От Детлефа… Это неожиданно испугало меня. Ха, но это уже не любовь, если один полностью зависит от другого! Что будет, если Детлеф, скажем, не даст мне героина вечером? Я буду клянчить и унижаться?

Я знала, что фиксеры, как милостыню выпрашивали героин, если их ломало. На коленях выпрашивали… Они унижались и позволяли себя унижать. Полные ничтожества! Нет уж, я не стану унижаться! Даже перед Детлефом. Если он заставит меня попрошайничать – всё кончено между нами! Я ещё никогда ни о чём не просила!

Детлеф нашёл в конце концов какого-то фраера, и я терпеливо ждала, когда он там вернётся. Чего говорить – я ждала бы вечно, пока Детлеф не принесёт мне героина на утро!

В тот день я была угрюма и подозрительна. Я стояла на вокзале, в уголку, и тихо говорила сама с собой. Я говорила себе: «Итак, Кристина, ты добилась всего, чего собственно и хотела… Но разве ты так себе это представляла? Нет, нет! Но ты же хотела этого? Ты же всегда так восхищалась этими старыми игловыми! Ну вот – теперь ты одна из них! Поздравь себя! Теперь ты не салага и не пионер. И тебе уже не надо делать круглые глаза, когда кто-то говорит о ломках. Теперь уже никто не может тебя обосрать, мол – маленькая девочка… Ты сама обосралась – маленькая девочка!» Я всё никак не могла собраться с мозгами. Мысли о грядущей долботе не выходили из головы. Я вспомнила о том, как нравилось мне раньше доканывать переламывающихся фиксеров… Я же не знала, каково им приходится! Я только видела, что они были совершенно без сил, очень обидчивы и ранимы. Ломающийся игловой никогда не отваживался сопротивляться – в такие нули они превращались… И я часто утоляла свою жажду власти, обламывая их по-всякому. Когда у них это начиналось, их можно было ломать просто об колено. Нужно было только методично бить по их слабому месту, растравлять их раны, и нервы у них не выдерживали!

Только ломаясь, они отдавали себе отчёт в том, какие же они всё-таки убогие уроды.

Всему наркоманскому жеманству в один час приходил конец – выше других они себя уже не ставили… Но это только если их кумарило – а так нет!

Я сказала себе: ну вот теперь-то они тебе отомстят, они просто прикончат тебя. Они-то поймут, что ты попала, они поймут, что тебя ломает… Да ты всё это знала заранее! Смешно даже, что только сегодня тебя это так испугало…

Ну ладно, это самоедство ничего не давало, и мне надо было поговорить с кем-то…

Я могла бы подойти к любому из игловых на вокзале, но вместо этого забилась в какой-то угол около почты. Я же и без того знала всё, что они мне скажут, потому что часто слышала все эти разглагольствования, ещё когда меня это не касалось: «Да брось ты, не принимай так близко к сердцу, старик! Давай дальше! Всё будет нормально. Ерунда, но если хочешь, конечно, можешь и слезть! Есть же валерон на рынке…» Детлеф тоже выдавал весь этот бред, если речь шла о героине.

Единственным человеком, с кем я могла бы поговорить, была моя мама. Но, нет: я и представить себе этого не могла! Как я могу с ней так поступить, думала я, она любит тебя, да и ты любишь её на свой лад. Её просто удар хватит, если ты ей что-то подобное расскажешь! Да и чем она тебе поможет? Ну, запрёт в квартире, или сдаст, не дай бог, в клинику! Да и клиника ведь не поможет… Против своей воли никто ещё не слез, а ты-то уж тем более не слезешь. Ты заупрямишься, свалишь из клиники и пойдешь в разнос. Нет, это только навредит делу…

Я продолжала вполголоса говорить себе: всё, родная, ты просто завязываешь со всем этим! Немного поломает поначалу, но ты выдержишь это запросто. Сейчас придет Детлеф, скажи ему: «Детлеф, всё – я не хочу героина! Я завязываю! И одно из двух: или ты завязываешь, или мы расстаемся. Что, у тебя уже грамм в кармане? Да ты что?! Ну, ладно, старина… Сейчас мы вмажемся, и с завтрашнего дня – ни-ни!» Чёрт возьми – даже сейчас, разговаривая сама с собой, я постоянно возвращалась к мысли о дозе…

И я прошептала себе, как страшную тайну: Детлеф не слезет, ты же знаешь! И ты бросишь Детлефа? Чёрт, кончай переливать из пустого в порожнее! Соберись хоть на секунду и посмотри правде в глаза. Всё! Приехали! Конечная станция! Не так много ты успела в этой жизни… Но ты же так этого хотела, а?

Детлеф вернулся… Не проронив ни слова, мы двинулись вдвоём к Курфюрстенштрассе и взяли у нашего дилера. Я получила четверть грамма, села в метро, доехала до дома, и легла в кровать…

Два воскресенья спустя мы с Детлефом были одни в квартире Акселя… Это было ближе к вечеру… Нам было очень нехорошо. Кумарило. В субботу какой-то дилер обул нас. Героин, что он нам продал, был так плох, что нам пришлось вдуть двойную дозу – всё, что у нас было, – чтобы хоть как-то зацепило. Детлеф уже начал потеть, да и я заметила, что моя ломка на подходе…

Мы обыскали всю квартиру в поисках хоть чего-нибудь, что можно было бы быстренько продать. Мы, правда, знали, что искать бесполезно – ничего такого в этой берлоге и быть не могло… Всё от кофеварки до радиоприёмника было давно уже вынесено, продано и проколото. Стоял только пылесос, но он был настолько древним, что за него мы не выручили бы ни одной марки.

Детлеф сказал: «Девушка, сейчас нам нужно очень быстро сделать деньги. Самое позднее через два часа нас заломает, а там уже искать будет нечего… Не знаю, что делать! Сейчас воскресенье, вечер, я ни за что не заработаю. Помоги мне! Лучше всего иди к „Саунду“ и стреляй там… Как угодно, но ты должна вытащить сорок марок! Ну, а если мне повезёт, и я сделаю кого-нибудь за сорок или пятьдесят, тогда у нас будет кой-чего и на утро. Ясно? Сделаешь? Сделай!» Я сказала: «Ну, естественно, сделаю. Ты же знаешь, стрелять – тут я профи». Мы договорились встретиться через два часа. Ну что ж – я часто стреляла у «Саунда».

Часто просто ради удовольствия. И всегда получалось. Но в этот вечер всё было против нас! Не вёлся ну просто никто! Деньги нужны были срочно, а при стрельбе нужно время – на прицел. Типа, к которому ты подходишь за деньгами, нужно видеть заранее, на него надо настроиться, немного поболтать с ним и вести себя при этом спокойно, а не дёргаться, как эпилептик. Да и вообще от этого нужно получать удовольствие…

Меня кумарило, и всё шло хуже некуда. Через полчаса у меня было шесть марок восемьдесят пфеннигов, а это явно не результат. Видимо, ничего не получится…

Подумала о Детлефе, который сейчас должен быть на вокзале, где воскресными вечерами только эти семьи с детьми, возвращающиеся от бабушек и дедушек. А его ещё и ломает… Нет, ему не найти фраера! Я запаниковала.

Совершенно потерянная, без какого-то определённого плана я вышла к дороге.

Как-то во мне ещё теплилась надежда, что стрельба пойдёт. Вдруг огромный «мерседес» остановился перед входом в клуб… Вообще, дорогие автомобили часто проплывали на малой скорости мимо «Саунда» или останавливались перед входом.

Потому что нигде нет девочек дешевле, чем у «Саунда». Там были девушки, у которых не было ни марки, чтобы заплатить за вход, и они все делали за билет и пару стаканов колы…

Тип в мерседесе подмигнул мне. Я тоже его узнала. Он частенько бывал в «Саунде», а точнее – перед ним, и мы даже поболтали как-то раз. Он спросил тогда, не хочу ли я заработать денег – стольник, например, и всё такое прочее. Я спросила, чего он хочет взамен. Но он как-то сдал назад, и я, помню, подняла его на смех…

Ну вот – второе свидание. Я точно не знаю, каким местом я тогда думала.

Определённо, не головой… И я сказала себе: а ну-ка, подойди к этому типу – узнай там у него, чего он хочет. Ну, может, удастся выпросить у него пару марок… По крайней мере, тип всё не переставал моргать мне, и неожиданно для себя самой я очутилась рядом с машиной. Он сказал, чтобы я залезала быстрее он не может тут долго стоять. И я залезла…

Собственно говоря, я знала, что сейчас будет. Просить денег, сидя в машине, было просто глупо – это ясно, как божий день! Фраера ведь уже давно не были для меня существа с далёкой и неведомой планеты. Я знала правила игры, той, что сейчас начиналась. Я много слышала от парней, да и сама видела на вокзале. Так, я знала, например, что условия диктует не клиент, а работник. Я постаралась напустить на себя крутой вид, и унять, наконец, эту дурацкую дрожь в коленях… Набрала в лёгкие побольше воздуха, и постаралась со свистом выдохнуть всю фразу до конца – ох, хоть бы не заикнуться!

Я спросила: «Чего тебе?» Тип удивился: «А чего по-твоему? Сто марок. Согласна?» Я ответила: «Ну так – трах или ещё что-то в этом роде со мной не пойдёт». Он спросил: «Почему это вдруг?» – и от волнения я не нашла ничего лучше, чем рассказать ему всю правду. Я сказала: «Слушай-ка! У меня есть друг. И он – единственный, с кем я сплю… И так оно и должно оставаться!» Он сказал: «Да, это хорошо… Ну, тогда отсоси!» Я сказала: «Не, не могу. Я сблюю от этого…» Хм, по-моему, я действительно была крута…

Его это почему-то не раздражало. Он сказал: «Окей – тогда рукой». Я сказала: «Легко, – сделаю. За сотню». Да уж – в тот момент я вообще ничего не соображала! Это же была просто нереальная цена! Позже стало ясно, что этот тип просто жёстко тащился от меня. Потому что сто марок за это, да ещё на самой дешевой детской панели на Курфюрстенштрассе, – такого раньше просто не бывало!

Скорее всего, этот мой страх сильно завёл его. Он же всё видел… Он видел, что мне по-настоящему страшно там, в машине. Я сидела, прижавшись к двери, готовая выскочить каждую секунду.

Когда мы тронулись, наконец, вперёд, я жутко испугалась. Я думала: он, конечно же, захочет большего, он силой возьмет всё, что ему причитается за сотню! Или вообще не заплатит… Он остановился у парка поблизости. Я нередко ходила через этот парк. Настоящее кладбище для потаскух… Повсюду презервативы и носовые платки. Я тряслась, как в лихорадке, и мне было очень плохо, но тип оставался вполне спокойным. Я набралась храбрости и сказала то, что должна была сказать по правилам бизнеса: «Деньги вперёд!» Он дал мне бумажку – сто марок! Но и это меня не могло успокоить. Я ведь наслушалась достаточно историй о клиентах, которые потом просто отнимали деньги… Но я знала, что делать. В нашей компании парни и так в последнее время лишь обменивались впечатлениями от работы, – других тем для разговора у нас-то и не было. Так что, я была хорошо подкована…

Я дождалась момента, когда он начал снимать штаны, то есть полностью занялся собой, и засунула бумажку в сапог. Клиент тем временем был готов. Я всё ещё сидела на краешке сиденья и старалась не шевелиться. Я не смотрела на него и левой рукой пыталась найти его член на ощупь. Всё-таки, мне пришлось подвинуться к нему поближе – рука-то была не такой длинной. Пришлось ещё разок открыть глаза, прежде чем я его поймала.

Меня тошнило, и я замерзала. Я смотрела в окно и пыталась переключить внимание на что-то другое. На свет фар, что мелькал сквозь кусты то тут, то там, и на огни рекламы над парком… Работа заняла не так много времени.

Парень опять вытащил свой бумажник. Открыл его так, чтобы я могла видеть. Пятисотенная купюра и еще сотня. Он явно старался произвести впечатление, закинуть удочку и на следующий раз. Подумав, он дал мне ещё двадцать марок. На чай…

Я спокойно вылезла из машины, абсолютно спокойно. Подвела что-то вроде итога. Сказала себе: так, Кристина, это был твой второй мужчина. Тебе четырнадцать. Только четыре недели назад тебя лишили девственности. И вот уже ты на панели…

Вот это темпы!

Впрочем, эта мысль занимала меня недолго. Я была просто рада… Сто двадцать марок в моём сапоге! Ещё никогда у меня не было такой кучи денег! Я не думала о Детлефе и о том, что он скажет. Меня дико ломало и нужно было быстренько ширнуться. Я думала только о дозе – быстрее, быстрее! Мне повезло – я сразу нашла нашего дилера. Тот увидал деньги и сразу спросил: «Откуда бабки? Сосала?» Я возмутилась: «Не выдумывай! Я – сосала, скажешь тоже! Да прежде чем я докачусь до этого, сто раз ещё соскочу! Серьёзно! Не – папаша чего-то вспомнил, что у него дочь есть, и подкинул мне на расходы».

На восемьдесят марок я купила полграмма в двух чеках. Четверти были новинкой на рынке. Раньше четверти нам хватало на троих. Со временем третьего вытеснили.

Нам не хватало…

Я зашла в туалет на Курфюрстенштрассе и втёрлась на скорую руку. Порошок был качественный. Остававшийся героин и сорок марок я спрятала в школьный проездной.

Отработать и найти героин – всё вместе заняло где-то полчаса. Только лишь три четверти часа я отсутствовала. Я была уверена, что Детлеф всё ещё на вокзале и погнала к нему. Детлеф был там. Не Детлеф – просто жалкая кучка мусора! Конечно, никого он так и не нашёл, и его ломало! Я сказала ему: «Пойдём, у меня есть…» Он не спрашивал, откуда. Он вообще ничего не говорил. Хотел только одного – быстрее добраться до Акселя. Мы сразу же ломанулись в ванну, и я достала карточку из сумки. Он открыл чек и высыпал порошок в ложку. Готовя дозу, Детлеф всё пялился на карточку, где была ещё четверть и две двадцатки. Потом спросил «Откуда деньги?» Я сказала: «Стрельба не прошла. Ничего не вышло бы… Но там был один тип с кучей денег, я ему подрочила. Честно, только подрочила. А что мне было делать? Я же это для тебя сделала!» Детлефа просто перекосило – я ещё не закончила говорить! На него было страшно смотреть. Он заорал на меня: «Да ты гонишь! Никто не даёт сотню за это!!! Ты мне лжёшь!!! Да что ты вообще называешь подрочить?!!» Больше он не мог говорить. Его круто долбило. Кости так и ходили ходуном – чуть в узел не завязывались, рубашка стала мокрой от пота, ноги сводили судороги.

Он перетянул руку. Я сидела на краю ванны и всхлипывала. Я думала, что Детлеф, конечно, вправе вот так орать на меня! Я ныла и ждала, пока доза подействует. Я была уверена, что потом он меня грохнет по роже. Честное слово, я бы не сопротивлялась…

Детлеф вытащил иглу, но разговор не продолжился – он просто молча вышел из ванной. Я позади него. Наконец он сказал: «Я отведу тебя к автобусу…» Я отсыпала немного порошка из второй половины и сунула ему. Ни слова не говоря, он положил чек в карман. Мы пошли к остановке, а Детлеф просто как умер. Ноль эмоций…

Кошмар! Не хочет говорить, так хоть бы ударил меня. Нет… Наконец, я тихо сказала: «Эй, старик, скажи же чего-нибудь».

Но он молчал…

Мы стояли на остановке. Наконец подошёл мой автобус. Я не стала садиться.

Автобус постоял и ушёл, а я сказала: «Эй, ты, всё, что я тебе рассказала, было чистой правдой. Я действительно только подрочила ему, и это не так ужасно. Ты должен мне верить! Или ты мне вообще не веришь?» Детлеф сказал: «Хорошо, я верю…» Я сказала: «Детлеф, я же для тебя всё это сделала!» Детлеф заговорил громче: «Э, да ты не выдумывай – ты это для себя сделала, только для себя! Тебя ломало, и тебе нужен был героин. Потрясающе! Уверяю тебя, ты сделала бы это, даже если бы меня вообще не было. Чёрт, пойми же! Ты – наркоманка. Ты полностью влипла. Теперь всё, что ты делаешь, ты делаешь только для себя! Пойми же это, наконец!» Я сказала: «Ты прав… Но – послушай. Нам нужно что-то делать. Ты ведь не можешь один доставать деньги. Нам нужно слишком много… Я просто не хочу, чтобы ты там стоял один и отсасывал с утра до ночи. Мы сделаем всё иначе. В первое время я наверняка смогу зашибать немерянные бабки. Без траха и всего такого прочего. Я тебе клянусь, что никогда не буду трахаться с фраерами!» Детлеф не говорил ничего. Он обнял меня за плечи. Начинался дождь, и я не знала, то ли это капли дождя стекают по моему лицу, то ли слёзы. Снова подошёл автобус. Я сказала: «Детлеф – у нас нет выхода. Помнишь то время, когда мы сидели только на хэше и на колёсах? Тогда мы были совершенно свободны! Никто и ничто не было нам нужно, ты помнишь? А теперь мы на говне, и нам никуда от этого не деться…» Мы пропустили ещё три или четыре автобуса. Мы говорили о достаточно траурных вещах, я плакала, и Детлеф обнимал меня. В конце концов он сказал: «Кристина, всё образуется как-нибудь, я знаю, всё будет хорошо. Скоро мы просто слезем… У нас получится – у обоих получится! Я найду валерон. Я прямо завтра повыспрашиваю всё о валероне. Отколемся вместе».

Снова подошёл автобус, и Детлеф подсадил меня на ступеньку.

Дома я повела себя чисто механически, как это обычно и бывало каждый вечер.

Зашла на кухню, достала себе йогурт из холодильника. Йогурт я обычно брала в постель, чтобы не заметно было, как я прихватываю с собой и ложку. Ложка ведь нужна была мне на следующее утро – чтобы готовить. Стакан с водой я захватила из ванны, чтобы можно было и шприц почистить с утра.

Следующее утро было, как и все остальные. Моя мама разбудила меня около половины седьмого. Я не вылезала из постели – притворялась что сплю. Но мама всё не оставляла свои попытки поднять меня с кровати, каждые пять минут раздражала меня истошными криками, а я огрызалась: «Да встаю же!» – и считала минуты до без четверти семь. Больше времени у неё не было – ей надо было поторапливаться на электричку, если она не хотела опоздать на работу. Она никогда не пропускала свою электричку. Собственно, и мне следовало бы выйти вместе с ней, чтобы успеть к первому уроку…

Когда, наконец, дверь за ней закрылась, весь процесс пошёл по накатанной.

Джинсы валялись перед кроватью: я вытащила чек из кармана. Пластиковый пакет с косметичкой, пачкой табака, бутылочка с лимонной кислотой, завёрнутый в туалетную бумагу шприц – всё было рядом. Вот только игла, как и почти всегда, оказалась насмерть забитой. Проклятый табак, высыпаясь из пачки, постоянно засорял её… Я вычистила иглу в стакане с водой, насыпала немного порошка в ложку из-под йогурта, прыснула лимонной кислоты, размешала и приготовила всё это, перетянула руку. И так далее. Для меня ширнуться поутру было как первая сигарета в постели для многих… Вмазавшись, я обычно засыпала и шла в школу только ко второму или третьему уроку. Я всегда опаздывала, если вмазывалась дома…

Иногда моей маме удавалось вырвать меня из кровати и дотащить-таки до метро. Тогда мне приходилось колоться в общественном туалете на метро Морицплатц.

Было достаточно неприятно, этот сортир был особенно тёмным и вонючим. Повсюду в его стенах зияли дыры. Вокруг туалета постоянно зависали черножопые и какие-то извращенцы, которые тащились от того, чтоб смотреть, как девушка писает. Я всегда боялась, как бы они, разочарованные, что я не писаю, а просто ширяюсь там, не притащили бы мусоров…

Машину я почти всегда брала с собой в школу. На всякий случай. Если мне придётся по каким-то причинам задержаться в школе, на какое-нибудь мероприятие в актовом зале, например, или если я не успею заехать после школы домой. Тогда придётся колоться ещё в школе… Двери школьного туалета были кем-то вынесены ещё года два назад, и моя подруга Рената стояла на стрёме, заслоняя меня, пока я вливала. Рената знала, что со мной. Большинство ребят в классе, я думаю, знали, но никто не делал из этого проблемы… По крайней мере, в Гропиусштадте давно уже не было сенсацией, если кто-то сидел на игле.

Время уроков, которые я ещё изредка посещала, использовалось мной для того, чтобы отдохнуть. Совершенно апатично я дрыхла все сорок пять минут, часто достаточно глубоко – глаза закрыты, голова на парте. Если я достаточно много вгоняла в себя с утра, из меня было и двух слов не вытащить… Учителя, конечно, замечали, что со мной что-то не в порядке, но только один из них пытался заговорить со мной о наркотиках и даже поинтересовался как-то моими проблемами. Остальным казалось, что я просто обленившаяся, хронически заспанная ученица, и они с удовольствием лепили мне колы… Ну и ладно – ерунда, у нас было так много педагогов, что большинство из них были просто рады, если им удавалось выучить наши имена. Каких-то личных отношений между учителями и учениками не было и в помине. Они как бы не замечали, что я не сдала, наверное, ни одной домашней работы за последнее время, и вытаскивали свой журнал, только когда на контрольных я, получив задание, писала в тетради «не могу», быстро сдавала её и сидела рисовала какую-то чепуху на листочках. Большинство преподавателей, я думаю, интересовались школой никак уж не больше моего. Они понимали, что фактически бессильны здесь что-либо сделать, и были ужасно довольны, если ещё один урок проходил без бардака…

После моего дебюта на панели всё шло поначалу, как и прежде. За это время я все уши прожужжала Детлефу, что мне тоже надо как-то доставать деньги, причём намного больше, чем те несколько марок, которые мне удавалось настрелять по дороге из школы на вокзал. Что мог сказать Детлеф? Он же был моим парнем… Он ревновал. Но и ему было ясно, что он один столько не заработает… И в конце концов он предложил работать вместе.

Ему уже хорошо был известен весь широкий круг берлинских фраеров, и он знал, в частности, что среди них много бисексуалов и даже таких голубых, которым было бы интересно попробовать с девушкой, – если, конечно, под рукой был и мальчик на всякий случай! Он сказал, что постарается разыскать фраера, который не будет дотрагиваться до меня, и уж, конечно, не захочет трахаться. Такого фраера, который бы только хотел, чтобы с ними там что-нибудь такое проделывали. Таких клиентов Детлеф и раньше ценил больше всего. Он сказал, что мы вдвоём легко могли бы за раз зарабатывать сотню и больше… Первым фраером, которого он разыскал для нас, был Заика-Макс. Один из постоянных клиентов Детлефа – они были уже хорошо знакомы. Мы называли его Заика-Макс. Детлеф сказал, что Заика хочет только одного – чтобы его избили как следует. Мне придётся только раздеться до пояса… Я была не против, мне это подходило. Идею с избиениями я нашла просто замечательной, я думала, что смогу выместить всю свою злость на этом бедном Заике. Сам Заика-Макс пришёл в неописуемый восторг, когда Детлеф предложил ему вариант взять меня в компанию. Конечно, за двойную цену… Мы договорились встретиться в понедельник в три на Цоо.

Я, как всегда, опоздала. Заика был уже на месте. Не было, конечно, только Детлефа. О…, я-то знала, как дико ненадёжны все эти нарки! Я подозревала, что он, наверное, нашёл фраера за хорошую цену и должен провести с ним немного больше времени. Я прождала его на вокзале ещё почти полчаса, стоя рядом с этим дурацким Заикой-Максом. Детлеф всё не являлся, и я начинала дрейфить, но Заика-Макс стремался, судя по всему, ещё больше моего. Он всё пытался объяснить мне, он ничего не имел с девушками уже больше десяти лет. Он не мог ни одного слова произнести нормально, заикался страшно… Понять его было невозможно.

Ну всё, я уже не могла испытывать свои нервы в компании с этим придурком и хотела побыстрее развязаться с этим делом! Кроме того, у меня не было героина, и я боялась, что ломка начнётся ещё прежде, чем я разделаюсь с Максом. Чем больше я чувствовала его страх, тем самоуверенней становилась сама. Что делать – я была покруче его! В конце концов я сказала ему: «Пойдём, старина… Детлефа мы не дождёмся сегодня, я думаю, но тебе и так понравиться, без него. Но – как вы с ним договаривались! Сто пятьдесят марок». Он выдавил своё «д-да», но всё никак не двигался с места. Совершенно безвольный тип! Я прицепила его к себе и буквально за ручку повела домой – к нему домой, конечно!

От Детлефа я знала грустную историю Заики-Макса. Выходец из Гамбурга, он работал подмастерьем где-то здесь, в Берлине, хотя ему было уже к сорока. Его мать была проституткой, и в детстве его били смертным боем. Била мать, её сутенёры, потом няньки в приютах, где он жил. Они постоянно били и избивали его; от страха он так и не выучился говорить нормально. Ну а теперь ему нужны были побои, чтобы достичь сексуального удовлетворения…

Вдвоём мы зашли к нему в квартиру. Я затребовала деньги вперёд, хотя Заика-Макс и был постоянным фраером, которого можно было не опасаться. Он дал мне ровно сто пятьдесят, и я была очень горда, что вытянула с него столько.

Я сняла футболку, и он дал мне плеть. Это было как в кино… Я была не я и сама не своя. Сначала била не сильно. Но он начал жаловаться и сказал, что я должна сделать ему больно. Я врезала тогда со всей силы. Он заорал «мамочка» и я не знаю, что там ещё… Я не прислушивалась. Также старалась и не приглядываться. Но видела, как вздуваются рубцы на его теле, и кожа лопается в разных местах. По-моему, я всё-таки хорошо всыпала ему! Вся это дикость продолжалась где-то с час…

Когда он был готов, я надела футболку и со всех ног дёрнула прочь. Совершенно потрясённая выскочила на улицу. На свежем воздухе я уже не могла сдерживать свой проклятый желудок, и меня стошнило. Проблевалась, стало лучше. Намного лучше. Я не плакала, не испытывала и тени жалости к самой себе. Мне же было совершенно понятно, что никто, кроме меня, не виноват в том, что я влипла по уши в это дерьмо.

Пошла к вокзалу… Детлеф был там. Я не стала много распространяться о деле.

Сказала только, что сделала всю работу с Заикой сама. Показала сто пятьдесят марок.

Он вынул из джинсов сотню, которую сделал со своим фраером. Мы рука об руку пошли к точке и купили себе кучу героина! Того отличного порошка у нашего дилера! Замечательный был день…

Отныне я сама зарабатывала себе на дозу. У вокзальных фраеров я пользовалась огромной популярностью. Могла сама выбирать себе клиентов и ставить условия.

Определила себе правило не ходить с черножопыми – с турками, то есть. Они были последними клиентами для каждой девки на вокзале. Черножопые, – как говорили девушки, – совершенно левые козлы, у них никогда нет денег, платят только двадцать или тридцать марок, всегда хотят трахаться и обязательно без резины.