Мысль о том, что Нина ждет его, причиняла Марданову особенно сильную боль и доводила его желание пойти к ней до судорог, скручивающих его и без того напряженное тело.
      Но время шло, а он продолжал неподвижно лежать на спине. Потом он повернулся на бок и попытался разглядеть в темноте Нину, но так и не нашел ее лица.
      "Как стыдно, как стыдно, - твердил Марданов. - Что она думает сейчас о нем? Легенды рассказывал, комплименты рассыпал, а теперь лежит, как тюфяк, боится подойти". И снова он принимался ругать себя, призывая на помощь верных друзей - сослуживцев, все они по очереди смотрели на него, укоризненно качали головами и давали дельные советы, но Марданов так я не поднялся с дивана.
      А потом он вдруг вспомнил о мальчике, бредущем через всю Москву к бабушке, и подумал тогда, что, наверное, все-таки правильно его поведение, что любая попытка сблизиться с нею сейчас является подлостью, и подлостью неожиданной для нее, потому что она сейчас занята братом и о нем только и думает, а совсем не о том, что он ей приписывал до этого.
      "Любая попытка оскорбит ее, - продолжал с удовольствием думать в этом направлении Марданов. - Только бесчестный человек может пренебречь ее состоянием и полезть к ней. Хорошо же он будет выглядеть, если она обвинит его в черной неблагодарности и плюнет в лицо. Впрочем, ему за одни только эти подлые мысли следует плевок".
      Марданов еще раз попытался разглядеть Нинино лицо, но даже привыкшие к темноте глаза не нашли его. Марданову почему-то показалось, что она смотрит в его сторону, опять было мелькнула у него мысль, что она еще ждет его, однако он тут же отогнал ее и заменил противоположной: она, наоборот, думает только о брате, с которым они так жестоко обошлись, и эта жестокость мучит ее так же, как его. Марданову даже показалось, что он слышит ее всхлипывания; он напряг слух, и, действительно, из угла до него донеслись звуки рыданий - Нина плакала.
      Марданов приподнялся, спустил ноги на пол.
      - Нина, - позвал он. - Нина, ты плачешь? - И снова прислушался.
      Теперь он явственно услышал звуки, идущие от ее кровати, - это было глубокое протяжное посапывание, временами переходящее в храп.
      Марданов снова лег. Попытался заснуть. Но не смог, конечно. Не такая это была для него ночь, чтобы он смог заснуть. Но лежать с открытыми глазами и слушать ее храп он тоже не мог. Поэтому он подумал о том, что завтра рано утром перед работой ему придется поехать домой за командировочным удостоверением. Эта мысль помогла ему подняться. Он нашел в темноте свои вещи и оделся, нашел и портфель, теперь надо было выяснить, что делать с дверью. Он подошел к кровати и дернул за одеяло. Она не просыпалась, но он с удовольствием дергал до тех пор, пока храп не прекратился.
      - Чего тебе? - спросила она.
      Он думал, что выругает ее, не зная, впрочем, за что, но, к своему удивлению, запинаясь, сказал:
      - Ты знаешь, я все-таки посмотрю, может, он где-нибудь здесь поблизости... И потом мне все равно утром ехать домой за бумагами, так что уж лучше сейчас...
      Она помедлила с ответом.
      - Ну, поищи... если хочешь... Твое дело, - сказала она наконец.
      - Что делать с дверью? - спросил Марданов.
      - Просто захлопни.
      - Хорошо, - сказал Марданов и осторожно, чтобы не натолкнуться на что-нибудь, пошел в коридор.
      Он крепко прижал дверь, спустился по лестнице и очутился среди ночи - один в огромном заснеженном чужом городе.
      - Мальчик! - закричал Марданов. - Ма-а-альчик!
      Он ведь не знал, как его зовут.
      Справа мелькали какие-то огоньки, и Марданов пошел направо. Так он шел, чуть покачиваясь, очень долго, может быть, несколько километров, и постепенно обретал способность думать.
      Он думал о мальчике, который, наверное, брел сейчас так же, как и он; о том, что в общем-то, если не считать этот роковой случай, время в Москве он провел неплохо, можно сказать, не хуже других; вспомнил вчерашнюю свою знакомую, не Нину, а ту, с озорными глазами, и от этого даже повеселел чуть-чуть. Потом он представил себе, как будет рассказывать Рахманбекову и всем остальным о своих приключениях, и решил, что опустит в этом рассказе конец сегодняшней ночи...
      Время от времени Марданов останавливался, поворачивался спиной к ветру и снегу, зажимал портфель между ногами и, сделав из ладоней рупор, кричал:
      - Ма-а-а-альчик, э-э-э-эй!
      И снова шел, и снова кричал...