Однорукий выдвинул ящик комода, стоявшего в углу, рядом с кроватью. В ящике лежало два пистолета и маленький револьвер с коротким стволом и вертящимся барабаном.
      - Бульдог, - сказал однорукий майор, ткнув пальцем в короткоствольный револьвер. - Как говорила моя мама, дешево и сердито. Патронов маловато, правда.
      - Сколько штук? - спросил дядя Джавад.
      - Если стрелять метко, то хватит... штук десять.
      - Достаточно? - спросил дядя Джавад у Юсифа.
      - Да, - Юсиф взял в руки "парабеллум". - А этот сколько стоит?
      - Три тысячи - красивая вещь.
      Ручка пистолета была отделана перламутром и очень удобно лежала в ладони.
      - Деньги вперед или можно завтра? - спросил Юсиф.
      - Если завтра, то - пять, - ответил майор.
      - Хорошо.
      Майор приложил к пистолету две обоймы, завернул все в тряпочку, потом в газету и вручил Юсифу.
      - Что-нибудь ещё надо? - спросил дядя Джавад, когда они поднялись по лестнице, оставив майора в подвале.
      - Ещё нужны часы.
      - Тогда ты иди. У меня с ним ещё дело небольшое. А часы я занесу попозже. Карманные или на руку?
      - Ручные. Деньги будут у Вити, - сказал Юсиф на прощанье. - Возьмешь, сколько надо.
      Расставшись с дядей во дворе почты, Юсиф вышел на улицу.
      Дверь нашей комнаты была заперта - отец ушел на работу, мама - на репетицию, а меня отвели в детский сад, - но Юсиф знал, где лежит ключ.
      Он позвонил Сеид-рзе; в приоткрытую дверь было видно, как на общей кухне Балададаш уничтожает огромную гору вареной вермишели прямо из кастрюли.
      - Слушаю. Кто это? - спросил Сеид-рза довольно раздраженно.
      - Это я, Юсиф.
      - Юсиф? Какой Юсиф?
      - Сын Самеда.
      - А... это ты, сынок, - Сеид-рза явно был удивлен звонком Юсифа. Что-нибудь случилось?
      - Да, - сказал Юсиф. - Где я могу с вами поговорить?
      - А что такое?
      - Я все скажу.
      - Ну приезжай сюда.
      - Во сколько?
      - Часов в шесть. К концу работы.
      - Хорошо, - Юсиф повесил трубку и поблагодарил соседку.
      Гюля пришла ровно в двенадцать, как ей и было сказано мамой. Вид у неё был очень деловой, через плечо перекинута новая сумка, она постукивала пальцами по тугой коже, давая понять, что торопится.
      - Я купил дом, - сказал Юсиф. - В Кисловодске.
      Это сообщение оставило Гюлю совершенно равнодушной: так во всяком случае показалось Юсифу.
      - Сегодня уезжаем, - продолжал он. - Ты слышишь меня? Поезд в десять вечера. Вагон шестой. Я буду ждать тебя без пятнадцати десять прямо у вагона. На всякий случай уйди из дома пораньше. И ни с кем не прощайся. Потом напишешь им письмо. Никаких вещей с собой не бери. Я все тебе там куплю.
      - Откуда у тебя деньги?
      - Какая разница?..
      И тут с Гюли слетела маска спокойствия; голос сорвался на крик:
      - Большая! Ты что, думаешь я брошу семью, родителей и поеду с тобой куда глаза глядят?! Ну что ты на меня так смотришь? Ты понимаешь, что от меня требуешь? Я тебе не из тех, с кем ты фотографировался в Польше! Взяла да уехала, как какая-то... Нечего на меня смотреть. Что хочешь делай, кого хочешь убивай, но я никуда с тобой не поеду!
      Юсиф встал, молча обошел её и вышел из комнаты. Через несколько минут Гюля, успокоившись, заперла дверь, спрятала ключ в ящик кухонного стола и пошла к себе домой...
      Странную особенность сердца моего сына - оно вдруг начало увеличиваться в объеме - врачи объясняли внезапным снижением эластичности сердечной мышцы. В кардиоцентре на Рублевском шоссе ему регулярно разжижали кровь гепарином, чтобы предотвратить тромбообразование, но давали понять, что мой двадцативосьмилетний, абсолютно здоровый на вид сын обречен. Один из учеников и последователей знаменитого Бураковского, с которым меня свели друзья, не очень уверенно рекомендовал в качестве единственно возможного способа спасения - пересадку сердца. Но в России эти операции многие годы были запрещены; проводились сравнительно недавно и не всегда успешно. А на операцию за границей нужны были огромные деньги; сумма, которую он назвал, ни я, ни кто-либо другой в нашей семье не мог бы заработать в течение всей жизни.
      Идея обратиться за помощью к сыну Юсифа, которого никто из нас даже не видел, объяснялась отчаянием, охватившим всех нас, - безысходность толкает людей на самые безрассудные, бессмысленные поступки. Отец отправил письмо незнакомому человеку, и в течение многих месяцев мы жили в ожидании чуда. Разговор в посольстве подействовал на меня отрезвляюще, но окончательного ответа от сына Юсифа все не было, поэтому надежда не оставляла нас.
      За несколько месяцев сердце сына расширилось в поперечнике на три сантиметра; кровь в расширившихся желудочках взбивалась, как молоко в маслобойке, и образовавшиеся тромбы, как маленькие пульки, неслись по артериям к легким, разрушая их...
      Мать гладила рубашки, майки, носки и аккуратно складывала в обитый дерматином деревянный чемоданчик с железными уголками.
      - Когда ты вернешься? - тихо спросила она и закрыла крышку.
      - Скоро. А может быть, ты ко мне приедешь.
      - А где это находится?
      - Я тебе сообщу. Если нужны будут деньги, возьмешь у Вити; я с ним договорился, я ему потом вышлю.
      - Возвращайся поскорей, сынок.
      Юсиф встал, обнял мать.
      - Не беспокойся, мама.
      - Лучше, чем в родном городе, тебе нигде не будет.
      - Я знаю...
      Юсиф поцеловал мать, подождал, чтобы она успела набрать из крана воду в стакан, взял чемодан и переступил порог своего дома.
      Мать плеснула ему вслед воды - на удачу.
      На углу, под старой акацией, его ждал Виктор, он все ещё был в военной форме. Юсиф отдал чемодан и попросил в девять вечера подойти к кафе, рядом с кинотеатром "Красный Восток".
      - Ты из-за нее уезжаешь? - спросил Виктор. - Надолго?
      - Не знаю...
      До шести вечера оставалось несколько часов, но Юсифу хотелось побыть одному... На набережной Юсиф взвесился на весах у старичка, который стоял здесь еще до войны; у него же измерил свой рост и выжал оба имеющихся силомера. У яхтклуба он купил семечек, вышел на проспект Сталина и вскочил на ходу в трамвай, идущий в сторону хлебозавода, где отец проработал многие годы до ареста.
      У кинотеатра "Художественный" Юсиф спрыгнул с подножки, потому что рядом с огромной афишей нового фильма "Сто мужчин и одна женщина" увидел мою мать. Юсифу показалось, что она тоже его заметила, но, поглощенная разглядыванием афиши, не узнала.
      - Наза, - шепнул он ей в ухо, подойдя вплотную.
      Мама, вздрогнув, обернулась.
      - Ты что же это, своих не узнаешь?
      Мама рассмеялась.
      - Я тебя не видела.
      Рассказывая об этой последней их встрече, мама вспомнила, что попросила Юсифа проводить ее. Они пошли по Большой Морской в сторону Бакпорта. К удивлению мамы, вскоре Юсиф предложил ей перейти на другую стороны улицы. Уже ступив на мостовую, мать увидела группу подвыпивших мужчин, которая шла им навстречу.
      - Видишь, какой я осторожный? - улыбнулся Юсиф. - Скажут какую-нибудь глупость, придется наказать. А сегодня у меня такой возможности нет.
      - Ты что от Гюли хочешь? - спросила мама. - Оставь ее в покое. Поезд ушел.
      - Какой поезд?!
      Мама рассмеялась.
      - Не знаю: твой или ее. Поздно спохватился. Может, она тебя и любит... Но, плохая-хорошая, у нее есть семья. Как в одной книжке написано: "Но я другому отдана и буду век ему верна". Это про нас, азербайджанок, написано... Может, воды выпьем?
      - Можно, - согласился Юсиф. Он угостил маму газированной водой с сиропом и попрощался с ней навсегда...
      Без пяти шесть Юсиф был у проходной хлебозавода; в нескольких кварталах располагалась школа, в которой он до войны учился; сейчас там размещался военный госпиталь.
      - К кому? - остановил его сторож.
      - К директору.
      - Подожди, позвоню.
      Он долго крутил ручку телефона, прежде чем соединился.
      - Тут парень какой-то пришел к директору, пропустить?
      Что-то сторожу ответили, после чего, повесив трубку, он некоторое время задумчиво смотрел на Юсифа, потом разрешил пройти.
      Секретарша в приемной попросила Юсифа подождать, Сеид-рза кого-то принимал в своем кабинете.
      Юсиф подошел к окну. Двор завода был белый от муки, которую выгружали из двух отцепленных от состава вагонов. Четверо грузчиков, словно обсыпанные снегом, перекидывали друг другу мешки. Двое других отвозили их на тачках под навес; горка мешков росла на глазах. Наконец, дверь кабинета открылась и вышли несколько мужчин и женщина с бумагами. Юсиф оглянулся на секретаршу.
      - Пожалуйста, заходите.
      Юсиф прижал локтем парабеллум, заткнутый за ремень под синей сатиновой "спецовкой", и направился осуществлять свой замысел.
      На этот раз Сеид-рза был менее приветлив, чем дома - видимо, дел было много.
      - Садись, - сказал он, торопливо протянув руку через стол.
      Юсиф сел на указанное ему место и, как бы не видя протянутой руки, внимательно вгляделся в лицо человека, погубившего его отца.
      - Ты чего? - спросил Сеид-рза. - Что с тобой?
      - Я все знаю, - сказал Юсиф.
      - Это вранье, - сказал Сеид-рза, и рука его потянулась под стол к кнопке звонка.
      - Убери руку и слушай меня внимательно, - Юсиф приоткрыл спецовку и показал Сеид-рзе парабеллум, рукоятка которого торчала из-за ремня, - видишь это? Обойма полная. Хотя тебе и одной пули вполне достаточно. Поэтому делай, что я тебе скажу... Возьми ручку и бумагу...
      Сеид-рза послушно придвинул к себе лист бумаги и взял в правую руку ручку.
      - Пиши, - сказал Юсиф и начал диктовать заранее заготовленный текст. - "Я, Сеид-рза Шукюров, признаюсь в том, что обманул Самеда Велиева и уговорил его взять на себя вину. На самом же деле весь хлеб украл я. И деньги тоже присвоил
      я". - Подумав, Юсиф добавил: - "Самед Велиев - честный, невинно погибший человек, а я - жулик, в чем и подписываюсь..."
      Дождавшись, когда Сеид-рза кончил писать, Юсиф сказал:
      - Теперь подпишись и поставь сегодняшнее число...
      - Я сделаю то, что ты говоришь, - сказал Сеид-рза, - но ты еще об этом пожалеешь. Потому что меня оклеветали. Это Фируза работа. Он был здесь... Я все знаю.
      Юсиф перегнулся через стол и забрал из рук Сеид-рзы исписанный лист.
      - А теперь мне нужно пятьсот тысяч рублей, - сказал он как можно внушительней.
      - Мне еще больше нужно, - усмехнулся в ответ Сеид-рза, - а где их взять? Он протянул руку к буханке белого хлеба, лежащей на столе. - Клянусь этим хлебом, я лишней копейки себе не взял.
      Юсиф, не меняя позы, незаметным движением правой руки вытащил из-за пояса пистолет.
      - Я клянусь, - повторил Сеид-рза, но, увидев появившийся над столом пистолет, заговорил иначе. - Я здесь денег не держу. Приходи вечером домой.
      - Тебя надо было сразу убить, - сказал Юсиф, - а я с тобой торгуюсь, указательный палец его правой руки, за которым внимательно следил хозяин кабинета, начал сгибаться.
      - Я согласен, - поспешно сказал Сеид-рза, - не стреляй. Сколько у меня времени?
      - Два часа.
      Сеид-рза встал, подошел к сейфу, открыл его ключом и вытащил газетный сверток, перевязанный толстым шпагатом.
      - Здесь триста, - кивнул он, положив сверток на стол, - за остальными придется поехать...
      Юсиф вышел вслед за Сеид-рзой в приемную.
      - Я вернусь через полчаса, - сказал Сеид-рза секретарше.
      - До свидания, - попрощался с ней Юсиф.
      - До свидания.
      Они прошли через заводской двор, мимо грузчиков, таскающих мешки, потом через проходную, мимо вооруженного сторожа.
      - У меня в сейфе тоже пистолет есть, - сказал Сеид-рза, когда они шли по улице, - и сигнал тревоги можно было дать.
      - Что же ты не дал?
      - Тебя пожалел.
      - А себя?
      - Себя тоже, конечно. Но я бы как-нибудь выкрутился. Я и сейчас могу что-то придумать. Кругом люди. Вон милиционер. Но я не хочу тебе вред причинять. Честное слово. И деньги я тебе собирался дать. Клянусь.
      - Замолчи, - сказал Юсиф, - а то я не выдержу и все-таки отправлю тебя на тот свет...
      Дальше они шли молча, пока не остановились у ворот двухэтажного дома напротив клуба Фиолетова.
      - Теперь я пойду один, - сказал Сеид-рза, - а ты подожди меня здесь.
      Юсиф поднял на него глаза.
      - Хорошо, хорошо, - поспешно согласился Сеид-рза, - пошли вместе. Но мне казалось, что у тебя есть основание мне доверять после того, что я для тебя сделал. Можно сказать, я к тебе как к сыну отношусь. И я хочу, чтобы ты знал, отца твоего я не обманул. Его должны были отпустить на суде. Просто не получилось - заменили судью в последний момент.
      Они прошли через двор с множеством лестниц и по одной из них поднялись на балкончик, увитый пышным вьюнком. Сеид-рза постучался; стук был условный несколько ударов разной силы и частоты. Дверь открыла очень молоденькая и очень красивая девушка, с еле заметной узенькой полоской шрама на подбородке.
      - Что-то ты рано сегодня. - Ласково улыбнулась, сказала она Сеиду-рзе. Здравствуй.
      - Ты одна?
      - А с кем я могу быть?
      - Принеси двести из тех, что внизу лежат.
      Девушка бросила взгляд на Юсифа и, ничего не сказав, ушла вглубь квартиры.
      - Хочешь, подарю ее тебе? - спросил Сеид-рза, - Конфетка... С деньгами поаккуратней будь, выронишь, - он поправил сверток, торчавший из кармана юсифовской спецовки. - Что ты собираешься на них сделать?
      Юсиф не ответил, и Сеид-рза обиделся:
      - Странный ты парень, я с тобой от души говорю, как с близким человеком. А ты со мной - как с врагом. Я же тебе объяснил: с отцом случайно так получилось. Всю войну возили они этот хлеб, и все было нормально. Из шести машин одна только попалась.
      - Сволочь ты, - сказал Юсиф, - люди с голоду умирали, а ты хлебом спекулировал.
      - А кому я его продавал? Не людям, что ли?
      - Килограмм за двести рублей?
      - Я продавал тем, у кого эти деньги были.
      - Таким же сволочам, как и ты.
      - Ничего не понимаешь, - с огорчением сказал Сеид-рза, - у одних есть деньги, у других - нет. Так всегда было, есть и будет...
      Вернулась красавица, посланная за деньгами, и, опять бросив на Юсифа взгляд, что-то тихо сказала Сеид-рзе.
      - Как не открывается? - удивился тот.
      - Может, сил у меня не хватает?
      Сеид-рза шагнул в дверь, потом вспомнил о Юсифе:
      - Заходи... - они прошли по узкому темному коридорчику в большую комнату, похожую на склад - так много было в ней вещей, в основном коробок, сундучков, и два шкафа. Вдоль одной стены было посвободней - там стояла двуспальная кровать, рядом с ней - круглый стол.
      - Видишь, как я тебе доверяю! - сказал Сеид-рза Юсифу. - Как сыну, - и присел на корточки у одного из сундучков. - Дай ключ, - сказал он девушке и склонился к замку.
      Повозившись немного, он приоткрыл крышку сундучка, сунул в него руку, и, не глядя, вытащил газетный сверток, перевязанный тем же шпагатом, что и первая пачка, отданная Юсифу в кабинете.
      Заперев сундук, Сеид-рза прошел к столу.
      - Садись, - предложил он Юсифу.
      - Ничего, я постою.
      - Садись, садись, их посчитать надо. Не та пачка попалась.
      Сеид-рза сел к столу, развязал шпагат, развернул газету и с виртуозной ловкостью начал считать деньги.
      Юсиф с брезгливым удивлением следил за действиями Сеид-рзы, которому общение с деньгами, несомненно, доставляло физическое удовольствие. Отсчитав двести тысяч, он попросил у девушки газету; пока она за ней ходила, аккуратно сложил оставшуюся (большую) часть денег, завернул их в старую газету и перевязал.
      Девушка вместе с газетой принесла и шпагат. Сеид-рза сноровисто упаковал деньги, предназначенные Юсифу, но прежде чем отдать их, сделал еще одну попытку убедить его в своих добрых чувствах.
      - Я специально тебя сюда привел, - сказал он, держа сверток с деньгами в руках, - чтобы ты убедился в полном моем доверии. Деньги что? Пыль, вода... Сегодня есть они, завтра - нет. Что остается людям? Одно - преданность! Люди должны быть преданными друг другу. Вот она мне предана, - показал он на девушку, - жизнь за меня отдаст. Отдашь? - спросил он.
      - Конечно, - с готовностью ответила девушка.
      - Видишь, - удовлетворенно улыбнулся Сеид-рза. - А мне столько лет! Любовь тоже как деньги - сегодня она есть, а завтра её нет. А преданность остается навсегда. Я ей что скажу, она всё сделает. Знаешь, как танцует?
      - Мне надо идти, - сказал Юсиф.
      - Пять минут ничего не решают, - возразил Сеид-рза. - Я из-за тебя с работы ушел, а ты пять минут не хочешь на меня потратить. Получишь удовольствие на всю жизнь, - он кивнул девушке.
      Юсиф собирался встать, но вдруг к его изумлению девушка начала раздеваться; собственно она сделала это мгновенно - одним движением стянула через голову шелковое платье и осталась совершенно голой.
      Юсиф застыл, в горле у него пересохло, он ощутил странную слабость в ногах и теперь не смог бы встать, даже если б захотел.
      Сеид-рза начал выбивать на столе медленный ритм, и одновременно тонким, но красивым голосом запел грустную песню - в ней мать оплакивала своего рано погибшего сына.
      И вот под эту песню, которую Сеид-рза пел с неподдельным чувством, девушка плавно двигалась по комнате покачивая бедрами и грудью...
      Сколько это продолжалось, Юсиф не знал, потому что утратил ощущение реальности - впервые в жизни он видел нагое женское тело...
      - Ну как? - спросил Сеид-рза, закончив петь; девушка, прикрывшись платьем, вышла в коридорчик.
      Юсиф встал.
      - Деньги надо уметь тратить, - сказал Сеид-рза, - мало их иметь. Будь осторожен. Я знаю немало людей, которых они погубили.
      Одетая девушка опять появилась в комнате.
      - Что собираешься с ними делать? - повторил свой вопрос Сеид-рза, вручая, наконец, деньги Юсифу. - Я тебя как отец спрашиваю.
      Ничего ему не ответив, Юсиф прошел в коридор, через него - ко входной двери и, уже выйдя на балкончик, услышал возмущенный голос Сеид-рзы:
      - Прощаться надо, когда уходишь!..
      Ровно в девять часов Юсиф подошел к кафе рядом с кинотеатром "Красный Восток". В этот нежаркий летний вечер улица была полна гуляющих, среди которых мелькало довольно много военных, и он не сразу увидел Виктора.
      Я приехал в Баку в составе делегации журналистов стран СНГ. Армения была представлена решительной молодой особой, и, зная её склонность к публичным конфликтам, руководитель делегации пытался отговорить её от выступления на предстоящей встрече с Президентом Азербайджана. Но приведенные им доводы на коллегу из Армении не подействовали. И тогда было решено на президентский прием ее не брать, а чтобы коллега не обиделась, меня тоже попросили во встрече не участвовать. Этот мудрый ход помог заодно решить и другую проблему: принимающая сторона, обнаружив в списке делегации мою азербайджанскую фамилию, долго выясняла, кто я такой, почему представляю Союз кинематографистов Москвы, не связан ли с национальной оппозицией или какой либо другой враждебной силой? Эти подозрения существенно угасли, когда стало известно, что меня на встрече с Президентом не будет. Таким образом я и коллега из Армении получили в свое распоряжение несколько часов свободного времени. Она попросила отвезти её на армянское кладбище, где были похоронены какие-то дальние родственники, а я полдня провел на территории городского зоопарка - дядя Джавад и Виктор были завсегдатаями шашлычной, построенной среди звериных клеток ещё в советские времена.
      К вечеру мы поехали навестить моих родителей. (Они занимали две комнаты в той же коммуналке, где я родился и вырос. Вторая комната и туалет, построенный в углу общего коридора, появились уже после того, как я с семьей переехал в Москву.)
      В свои семьдесят пять отец с удовольствием выпивал и поэтому слегка обиделся, увидев, с кем и как я провел день. Конечно, время от времени я выпивал рюмку-другую в его присутствии, но позволить себе удовольствие "нагрузиться" при нем так, как мы это сделали в зоопарке, я не мог стеснялся.
      Мы пили чай на старом скрипучем балконе, с края которого, перегнувшись через перила, можно было увидеть море, и говорили о разном. Но сделав очередной круг, беседа наша возвращалась к главному - к письму, отправленному отцом сыну Юсифа.
      Более откровенный, чем обычно (из-за выпитой водки), я позволил себе упомянуть об упреках моей жены, недовольной тем, что в этом письме не упомянут её отец Сеид-рза, как известно, очень помогший в свое время Юсифу.
      Не проведи я весь день на территории зоопарка, конечно же, я не стал бы напоминать отцу о существовании моей жены, которую он терпеть не мог. Но глубинная взаимосвязь событий в очередной раз дала о себе знать: из-за конфликтного нрава моей армянской коллеги я вместо президентского дворца провел день в окружении друзей отца и зверей; выпив меньше, чем хотелось, но больше, чем мог, я позволил себе сообщить отцу мнение моей жены по поводу текста его письма. А это в свою очередь развязало языки Виктору и дяде Джаваду. И я наконец узнал подлинную историю о роли моего покойного тестя в судьбе Юсифа, историю, которую долгие годы от меня скрывали, щадя мои чувства.
      Вернувшись в Москву, я не без тайного злорадства поделился полученной в Баку информацией с женой. К моему удивлению, сообщение о том, что её отец не только не облагодетельствовал Юсифа, но ещё и засадил в тюрьму его ни в чем не повинного отца, никакого впечатления на жену не произвело. Квалифицировав все рассказанное мною как злонамеренную клевету, она заявила, что даже в этой лживой интерпретации фактов Юсиф всем хорошим в своей жизни обязан её отцу так или иначе, деньги на покупку дома в Кисловодске были получены от Сеид-рзы, это помогло Юсифу уговорить Гюлю уехать из Баку, и в результате на свет божий появился его сын.
      Слушая доводы жены, я с грустью думал о том, что в жилах моих детей течет кровь Сеид-рзы, а дочь этого ублюдка их вскормила и теперь воспитывает...
      Виктор нервно прохаживался у входа в кафе.
      - Джавад Назе ногти обрезал, - сообщил он, передавая Юсифу чемодан. Теперь Эльдара стережет у дома.
      Они вошли в темный зал с низким потолком, заняли дальний столик.
      - Джавад совсем с ума сошел, - сказал Юсиф. - А от Эльдара что он хочет?
      - Эльдар его ударил. Пришел домой, увидел, что тот сделал с Назой и у всех на глазах влепил ему пощечину.
      (Отец не любил вспоминать этот эпизод своей жизни, но чувствовалось, что, даже постарев, он гордится тем, что заставил себя преодолеть страх и отстоял свое мужское достоинство.)
      - Чуть не застрелил его. Если бы не мы, точно бы застрелил. Его тоже понять можно.
      - Ты так считаешь?
      - Конечно. Я такого на Западе насмотрелся...
      Юсиф не стал спорить с Виктором; он открыл крышку чемодана, в котором уже лежали свертки, полученные от Сеид-рзы, развернул один из них и разделил на две части.
      - Это отдашь Эльдару, - Юсиф придвинул Виктору половину пачки. - Может, ему лучше уехать куда-нибудь, пока вы Джавада успокоите?..
      Виктор удивленно смотрел на деньги.
      - Это пусть лежит у тебя для мамы, - продолжал Юсиф, разделив оставшиеся деньги пополам, - будешь давать ей понемножку. Будто я посылаю.
      - А ты куда едешь?
      - Я сообщу. А это тебе, - он пододвинул Виктору последние пятьдесят тысяч.
      - А мне зачем?!
      - На первое время. Пока на работу устроишься. Ты же, как я, без трофеев приехал.
      - Какие трофеи... - махнул рукой Виктор. - Но денег не надо. У меня есть.
      - Возьми, прошу тебя.
      - Зачем мне столько?
      - Возьми сколько хочешь.
      - Да есть у меня.
      - Потратишь с ребятами.
      - Ну ладно. Только немного, - Виктор взял из лежащей перед ним пачки несколько бумажек.
      - Ты меня не видел, - сказал Юсиф и захлопнул крышку чемодана; они встали. - Эльдар знает, где я буду. Если с Джавадом не уладится, пусть едет ко мне. И ты приезжай, если захочешь. Места всем хватит.
      - Ты не пропадай, - Виктор приобнял его, - везде хорошо, но дома лучше.
      - Ладно.
      Юсиф проводил взглядом Виктора, не спеша пробирающегося сквозь плотную толпу гуляющих; он не знал, что это их последняя встреча...
      Люди у входа в вагон выглядели солидно, как и положено тем, кто ездит в мягком вагоне с двухместными купе. Шло степенное, неторопливое прощание отъезжающих с провожающими. Юсиф отошел в сторонку и закурил. Когда невнятный гнусавый женский голос объявил отправление поезда, он предъявил проводнице один билет, а второй выбросил - подхваченная легким ветерком бумажка слетела с перрона на полотно под поезд.
      - Ты что делаешь?! - возмутилась проводница, - Зачем выкинул?
      - Лишний, - процедил Юсиф сквозь зубы и поднялся в вагон.
      Найдя свое купе, он бросил чемодан на мягкую полку, похожую на дорогой диван, и сел в кресло, обитое зеленым бархатом. Закрыл глаза, опустил голову на руки. Поезд тронулся, медленно набирая скорость. Заходила проводница, но решила, что Юсиф спит и ушла.
      Когда поезд остановился, - это была первая станция, Баладжары - Юсиф продолжал сидеть не меняя позы. Послышался голос проводницы.
      - Выкинул он его, я вам говорю, своими глазами видела. Я сейчас сведение дам, что место свободное...
      - Не надо давать никаких сведений, - ответил голос, который заставил Юсифа поднять голову, - место занято.
      Дверь купе решительно отворилась, и в ней, как в рамке, возникла Гюля. В руках её была сумка, похожая на школьный портфель.
      - Ты зачем билет выкинул? - спросила она строго. - А как командовал: это сделаешь так, это сделаешь так. - Она закрыла дверь и села на диван. - А я все сделала наоборот: с родителями попрощалась, а мужу сказала, что жить с ним не буду, потому что не люблю. Только вещи не взяла. Придется тебе купить мне все новое, если не наврал.
      - Что сказал муж? - наконец заговорил Юсиф.
      - Чтобы не болтала глупостей. Он даже не поверил мне.
      - А как ты смогла уйти?
      - Хлопнула дверью и вышла. Но на всякий случай поехала в Баладжары. Вокзал - место заметное. Ну что, ты так и будешь сидеть?
      Юсиф растерянно поднялся.
      - Иди сюда, - сказала Гюля. - Только вначале прикрой дверь.
      Юсиф довольно долго возился с дверью; наконец сел рядом с Гюлей.
      - Обними меня, - попросила она.
      Юсиф прижал её к себе.
      - Что с нами будет? - тихо спросила Гюля. - Я так боюсь.
      - Все будет хорошо, - уверенно ответил Юсиф, - теперь все будет хорошо, раз мы вместе.
      Ночью он старался не уснуть, чтобы не испугать её своими криками. Устав от его ласк, она положила голову ему на колени и уснула, а он, не шелохнувшись, просидел так до утра. Парабеллум, завернутый в полотенце, лежал на столе.
      Они вышли из вагона последними. На привокзальной площади, как и три дня назад толпились женщины и старики с предложениями принять квартирантов.
      - Ты правда купил дом? - спросила Гюля.
      - Да, - Юсиф направился к крытой брезентом повозке, в которую была запряжена лошадь; мужчина в шляпе грузил какие-то коробки. Юсиф поинтересовался, не в сторону ли Солнечной улицы он едет.
      - А тебе-то что? - покосился на них мужчина.
      - Подбросил бы по дороге.
      - Сколько дашь?
      - Сколько захочешь.
      - Садитесь.
      Они забрались в повозку, и лошадь повезла их по Кисловодску.
      - Мы в сторону парка едем, - сказала Гюля.
      - А дом недалеко от него.
      - Правда? - обрадовалась Гюля.
      - И "Храм воздуха" близко. Помнишь, ты мне рассказывала про него?
      - Конечно, помню. А откуда у тебя все-таки деньги?
      - Потом скажу.
      - А много?
      - Много.
      - Ограбил кого-то? - Не дождавшись ответа, она покачала головой: - Нет, я все-таки сумасшедшая! Куда я еду? С кем еду?
      - Жалеешь? - спросил Юсиф.
      - Конечно, жалею. И что я в тебе нашла, понять не могу. Некрасивый, малообразованный, хулиган. А теперь ещё и грабитель, оказывается. А наган зачем тебе?
      - На всякий случай.
      - Как устроимся, выбросишь его.
      - Слушаюсь.
      - И чтобы я больше от тебя не слышала: убью, зарежу. Все! Война закончена! Баку забыт! Начинаем новую жизнь. Договорились?
      - Договорились.
      - В Пятигорске есть иняз, устроимся на заочный. И будем вместе учиться...
      Оставив Юсифа и Гюлю у калитки, повозка поехала дальше по булыжной мостовой; извозчик, довольный щедростью Юсифа, лихо покрикивал на лошадь, на его взгляд недостаточно резво преодолевающую подъем.
      По тенистой сливовой аллее навстречу им к калитке подошла хозяйка дома.
      - Вот, мы приехали, как обещал, - сказал Юсиф. - Это моя жена.
      - Очень приятно. А где товарищ ваш?
      - Он потом приедет.
      Хозяйка взяла у Гюли одну сумку и повела их в дом.
      - Я вам сейчас все покажу, - сказала хозяйка, она обращалась к Гюле, - две комнаты у нас внизу, две наверху, кухня, душ во дворе и туалет там же.
      Юсиф открыл чемоданчик.
      - Вот деньги.
      - Это не мне, - испуганно замахала руками хозяйка. - О деньгах с Эдиком говорите. И насчет оформления тоже.
      - А кто он вам? - поинтересовался Юсиф.
      - Товарищ сына. Вы не беспокойтесь, он сразу документы оформит, его здесь все знают.
      - Я не беспокоюсь.
      Они прошли в спальню, здесь было темно из-за закрытых ставень.
      - Можете располагаться, - сказала хозяйка. - Я у подруги буду ночевать. В шкафу чистое белье.
      - Нам надо купить кое-что, - напомнила Юсифу Гюля, когда хозяйка ушла.
      - Может, сперва позавтракаем?
      Они выпили чай с медом, съели по бутерброду с маслом и сыром и отправились по магазинам. Прогулка по Кисловодску доставила Гюле удовольствие: она то и дело вспоминала места, где была в детстве с родителями.
      - Обязательно сфотографируемся у Стеклянной струи, - сказала она Юсифу. У меня есть карточка с мамой и сестрой. Перед самой войной...
      - Сколько тебе было?
      - Пятнадцать, наверное. Или шестнадцать... - Она примеряла платье, разговор происходил в магазине. - По-моему, ничего. Как ты считаешь?