Валя. Да, конечно, поезжай. (Плачет.)
      Эльдар (не сразу, тихо). Я постараюсь быстро вернуться. Только скажу, чтобы не ждали, и сразу же вернусь... Дождись меня... (Выходит из комнаты.)
      Валя плачет долго и горько, как обиженный ребенок, потом, успокоившись затихает в кресле.
      На даче Мать продолжает таскать камни. Отец варит обед. Занимаясь своим делом, родители с напряжением следили за всем, что происходило в доме Эльдара. И опять, как в начале этой истории, когда Эльдар, вопреки реальным представлениям, наблюдал за событиями на даче, это можно, объяснить, к примеру, чуткостью обиженных родительских сердец иди чем-нибудь более убедительным.
      Занавес
      ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
      На даче, которая теперь на переднем плане, Мать тащит к скале очередной камень. Отец, сняв с вешалки одно из ружей, чистит ствол шомполом. Агамейти развлекает их болтовней.
      Валя продолжает оставаться в кресле. Можно подумать, что она уснула.
      Агамейти. Жена нашего уважаемого соседа Гулама опять голая ходит.
      Мать. В купальнике, ты хочешь сказать?
      Агамейти. Ну, в купальнике. Мне-то все равно, я в Париже не такое видел. В Фоли Бержер их сразу по сто штук в чем мать родила на сцену выходит, а здесь народ обижается. Неуважение, говорят, телеса свои напоказ выставлять, хотя, должен сказать, фигура у нее в общем ничего.
      Отец. А они что сами, на пляже не раздеваются?
      Агамейти. На пляже одно, а здесь другое. Весь день на балконе торчит, отовсюду ее видно. Мне-то что, я и не такое видел, а людям не нравится...
      Мать. Оставьте человека в покое. На то и дача, чтобы на балконе загорать...
      Агамейти. Такой дом отмахали, что за сто километров ее видно. Хотя бы внизу сидела, а то на втором этаже. Рабочие тоже жалуются.
      Мать. Какие рабочие?
      Агамейти. Которые работают у них. Там же целая бригада трудится. Бетонщики и слесари уже ушли, только маляр и паркетчик остались... Очень жалуются... Отвлекает, говорят, хозяйка своим видом, работать трудно... И ленивая очень, целый день валяется. А этот Гулам только деньгами интересуется... Где он их загребает, понять не могу. (Умолкает, потому что видит в калитке Гулама. Под нос.) Легок на помине.
      Гулам (очень доброжелательно). День добрый, соседи! Как живете? Как здоровье? Соскучился по вас. (Замечает Агамейти.) А этот бездельник опять здесь торчит, вместо того чтобы народное добро караулить? Удивляюсь я вам, честное слово: такие просвещенные, умные люди, а с кем дружите? Я, например, сразу его гоню, как появляется.
      Агамейти (негромко). Потому что недостаточно просвещенный.
      Гулам. Что?
      Агамейти. Культуры, говорю, у тебя маловато.
      Гулам. Ну конечно. Я же эмигрантом не был.
      Агамейти. Ничего, будешь еще.
      Гулам. Ну, ты, ты... Говори, да не заговаривайся. За такие слова я тебе голову оторвать могу, причем здесь же, не отходя от кассы. (Идет к Агамейти.)
      Тот на всякий случай проворно отбегает в сторону.
      Мать. Гулам, не дури. Он пошутил.
      Гулам (останавливается). Ничего себе шуточки. Пусть бога благодарит, что в вашем присутствии это произошло, а то бы ж ему такой Париж устроил, что он имя свое забыл бы.
      Агамейти (направляется к калитке). Ты уже устроил, Фоли Бержер ехать не надо, - все селение любуется.
      Гулам (не понял). Что-что? Что он сказал?
      Отец. Да не обращай внимания.
      Гулам (встревоженно). Нет, он что-то плохое сказал. Опять оскорбил меня?
      Отец. Это варьете такое в Париже, ну, как эстрадный театр. С полуголыми женщинами...
      Гулам. А я тут при чем?
      Отец. Да ты ни при чем, ты же знаешь, он любит про Париж, вспоминать.
      Гулам. Еще бы. Он же до мозга костей отравлен буржуазной идеологией. Что с нами произошло, я понять не могу. Враг ходит между нами, дышит с нами одним воздухом, кормится на наши деньги, а мы все терпим...
      Мать. Да брось ты...
      Гулам. Честное слово. Особенно обидно, что вы с ним общаетесь. Такие люди! Всю жизнь отдали Советскому государству, можно сказать, в революции участвовали, а вынуждены знаться со шпаной какой-то... (Отцу). Как вы можете, дядя Гамид?! Когда Адочка писала диссертацию, то, говорит, ваше имя? в таких материалах встречала, что сейчас просто обидно за вас. Честное слово, обидно... Вы меня извините, что я вам такие вещи говорю, я вам в сыновья гожусь, но дома наши рядом стоят, и я почитаю вас как очень близких и старших товарищей. А Адочка просто в восторге от вас. Я ей говорю: "Адочка, я счастлив буду,, если смогу хоть чем-нибудь быть полезным нашим соседям. Это мой долг. Они все сделали, чтобы наша жизнь была счастливой, и наш долг - как можно больше помогать им. Дети их не имеют такой возможности, но мы-то соседи, рядом живем. Пусть только" намекнут..."
      Мать. Спасибо, Гулам, нам ничего не нужно.
      Гулам. Конечно. Я то же самое сказал Адочке: "Они такие заслуженные люди, зачем им моя помощь?" Конечно, вы ни в чем не нуждаетесь, я даже не сомневаюсь в этом. Я другое имел в виду, не материальную помощь. Что вы! Об этом я даже подумать не мог. Хотя, к слову сказать, готов в любое время любую-сумму на любой срок. Зачем же нужны соседи, если не для того,, чтобы помогать друг другу? Но я другое имел в виду, совсем: другое. Например, попросить пару друзей перебросить эти камни, которые вы, Халида-ханум, сами сейчас таскаете. У меня просто сердце кровью обливается, когда я это вижу.
      Мать. Напрасно. Я делаю это по совету врача. Мне полезна физическая нагрузка.
      Гулам. Да, да, конечно... Я просто к примеру сказал о камнях, это совсем не обязательно. Можно что-нибудь другое. Просто я хочу, чтобы вы знали, что стоит мне свистнуть и пара человек к вашим услугам. Выполнят любую работу.
      Мать. Спасибо, Гулам...
      К калитке подходит жена Гулама Ада. Она в пестром купальнике с открытой спиной и глубоким вырезом на груди.
      Гулам. Это мой долг. А вот и Адочка... (Жене.) Иди скорей сюда, очень интересный разговор.
      Ада. Не могу же я в таком виде. Извините, но такая жара. (Матери.) Не надоел он вам своей болтовней? Я всегда волнуюсь, когда он идет к вам: вдруг ляпнет что-нибудь не то, а я так дорожу нашими отношениями.
      Гулам. Ну что ты, Адочка, я ничего лишнего не сказал. (Просительно смотрит на Мать, как бы ждет подтверждения своим словам.)
      Мать. Входите, Ада.
      Ада (минует калитку). Неудобно, я в таком виде, но жуткая жара... Еще раз здравствуйте.
      Отец. Мое почтение.
      Гулам. Я говорю, Адочка: правда, мы с удовольствием поделились бы с нашими дорогими соседями водой? У нас насос целыми днями качает, а в их колодце воды нет...
      Ада. Правда, тетя Халида, как-то неудобно даже: у нас же артезианская скважина, на полсела воды хватит.
      Мать. Спасибо, Ада, но я надеюсь, что мы приведем в порядок свой колодец.
      Гулам. Это безнадежное дело, поверьте мне, Халида-ханум. Тут нужно скважину бурить. У нас та же история была...
      Ада. Подожди, Гулам. Ты вечно что-нибудь не то скажешь. Дай лучше стул.
      Гулам подает стул.
      (Садится.) Ты собирался ехать в город, по-моему?
      Гулам. Да, через час поеду. В машине есть место. (Отцу.) Вы не едете в город? Могу подвезти.
      Отец. Спасибо, пока не еду.
      Гулам. На охоту собираетесь?
      Отец. Да вот ребята должны приехать. Все вместе пойдем.
      Гулам. Вы, говорят, хорошо стреляете?
      Отец (похвала ему приятна). Когда-то ничего стрелял. А сейчас ребята меня уже обскакали. Они отличные стрелки.
      Гулам. Хочу кондиционеры в спальне поставить. Я считаю, если уж взялся за что-то, делай на высоком уровне.
      Мать. Да, у вас, Гулам, размах большой. В общем, это правильно, если иметь возможность. А мы вот третий месяц эту скалу убрать не можем, чтобы фундамент начать.
      Гулам. Какую? Что же вы мне не сказали, когда у меня экскаватор работал? И трактор был. В две минуты убрали бы.
      Мать. Неудобно как-то было.
      Гулам. Ай-яй-яй! Как не стыдно! Ну, ничего, что-нибудь придумаем. Хотите, я привезу из города людей?
      Мать. Нет, нет, спасибо.
      Гулам. Тут нужно пять-шесть человек, не больше.
      Мать. Даже меньше.
      Гулам. Я беру это на себя. К концу дня этой скалы не будет.
      Мать. Спасибо, Гулам, но мне как-то неудобно.
      Гулам. О чем вы говорите? Я бы сейчас ею занялся, если бы меня не ждали в городе.
      Ада. Ничего, подождут.
      Мать. Нет, нет, не надо никого подводить из-за нас. Поезжайте, Гулам, по своим делам. У нас здесь ничего срочного нет.
      Гулам (обрадованно). Конечно. Через часок поеду и быстро вернусь, и к вечеру скалы не будет.
      Ада. Ну, ладно, ты иди, дай поговорить с людьми.
      Гулам. Иду, иду, Адочка. Ты про то, как я дом отца назад выбиваю, расскажи. Интересная история.
      Ада. Ладно, расскажу. Иди уж.
      Гулам уходит
      (Матери.) Вы напрасно его не используете. У него энергии н" десять домов хватит. Вы знаете, что он придумал?
      Мать. Нет.
      Ада. Умора просто! Дядя Гамид, это вам особенно интересно должно быть: он на вашу помощь рассчитывает.
      Отец. Буду рад помочь, если смогу.
      Ада. Он задумал получить назад дачу своего отца в Пиршагах, которую в двадцать девятом году государство конфисковало как излишки.
      Мать. Но у него же есть уже одна дача.
      Ада. Эту он на имя своего брата построил, Тофика, тот тоже диссертацию защитил...
      Мать. А дача отца большая?
      Ада. Дом в восемь комнат, но запущенный. До войны сельсовет там был, а с сорок седьмого года он пустой стоит. Конечно, все растащили - окна, двери, полы... Но все равно очень красивый...
      Мать. Участок большой?
      Ада. Был большой. А сейчас только двор остался, все остальное роздали под дачи.
      Мать. А зачем Гуламу два дома?
      Ада. Если у него будет возможность, он десять построит.
      Отец. А чем я ему могу быть полезен?
      Ада. У него есть документ, что отец его в семнадцатом году был посажен в тюрьму Временным правительством. А вы ведь в это время тоже были в Москве?
      Отец. Да, был.
      Ада. Это я ему сказала. У меня же в диссертации есть глава об азербайджанцах, участвовавших в революционных событиях в России. Вот он и хочет, чтобы вы написали пару слов о его отце
      Отец (растерянно). А что я могу написать?
      Ада. Ну, что-нибудь в подтверждение того, что отец его -- жертва Временного правительства.
      Отец. Но как же я могу? Я же не знал его отца.
      Ада. А вы и не пишите ничего. Обойдется без второй дачи.
      Отец (волнуется). Нет, вы поймите меня правильно. Я бы написал, но я действительно ничего не знаю об этой истории с арестом. Я же не занимал никаких постов, просто воевал, как все, а после ранения попал в Отдельный Самарский кавалерийский полк и уже в Москву так и не вернулся.
      Ада. Я знаю.
      Отец. Я всегда был простым красноармейцем...
      Ада. Я все про вас знаю. Я про вас знаю то, что даже вы сами о себе не знаете.
      Отец. Неужели?
      Ада. И догадаться не сможете.
      Отец. Что же это такое?
      Ада (Отцу). Это мой сюрприз. Я так благодарна судьбе за то, что наши дачи рядом. О вас же никому не было известно. Даже о том, что вы прибыли сюда в составе Одиннадцатой армии, освободившей Баку от мусаватистов, никто не знал.
      Отец. А почему, собственно, об этом должны знать?
      Ада. Вы поразительный человек! Да любой другой трубил бы об этом на каждом углу.
      Отец. Вы думаете?
      Ада. Уверена. Гулам на одном несчастном аресте своего отца целый дом отхватить хочет. А на вашем месте он сейчас в правительстве сидел бы...
      Отец. Вы что-то, по-моему, сильно преувеличиваете, Ада.
      Ада. Ничего я не преувеличиваю. Вся моя диссертация на вас построена. (Улыбается). Подождите, еще не то будет! Я еще займусь вашим участием в Великой Отечественной войне!
      Отец. Что вы! Что вы! (Машет руками.) Зачем это нужно? .Миллионы воевали, и я, как все... Смешно даже говорить об этом. (Смотрит на жену.)
      Мать. Действительно, Ада, о войне писать не стоит. Ну, что юн был военным журналистом, работал в армейской газете... Что об этом писать?
      Ада. Как что? Участник революции, прошел все пять лет войны, был в керченском окружении, дошел до Берлина. И вы считаете, что об этом не надо писать?
      Отец. Но я даже ранен не был.
      Ада. Это не обязательно. Есть Герои Советского Союза, не получившие ни одной царапины.
      Отец. Мне даже выстрелить не пришлось ни разу.
      А д а. У вас были другие обязанности. Маршалы тоже не стреляли.
      Мать. Если уж писать, то лучше о революции. Тогда он хоть по-настоящему воевал.
      Ада. Тетя Халида, это не важно, стрелял дядя Гамид или нет. Важно то, что он участвовал и в революции и в Великой Отечественной войне.
      Отец. Таких много было.
      Ада. Может быть. Но я знаю вас. И страшно рада этому. .Для меня вы просто клад. Только, честно говоря, я одного понять не могла, когда раскопала ваши документы, и спросить как-то неудобно было... У вас что-то случилось в двадцатом году, после установления Советской власти в Азербайджане? Что-то произошло с вами?
      Отец. Нет, ничего не произошло. А почему вы решили?
      Ада. Слава богу... Значит, я ошиблась. Просто я не встречала больше вашего имени ни в архивных документах того времени, ни в газетах... Вы как будто исчезли.
      Отец. Я не исчез. Кончилась революция, и я пошел работать по специальности.
      Ада. Куда?
      Отец. Преподавателем в школу, потом в университет. Я же историк.
      А д а. И все время работали преподавателем? Все годы?
      Отец. Да. До сорок первого, пока не началась война.
      А д а. А после войны?
      Отец. И после войны тоже.
      Ада. Там же?
      Отец. Да, в университете.
      Ада. Невероятно. (Непонятно, восхищается она или недоумевает.)
      Отец. Что?
      Ада. Ну вот это все, ваша жизнь.
      Отец. Извините, Адочка, но я не понимаю вас...
      Ада. Мне трудно объяснить, но это как-то не укладывается? в наши нынешние представления. Вы участвовали в революции,, победили, а потом... пошли работать учителем...
      Отец. А что я должен был делать?
      Ада (наивность вопроса несколько смущает ее, но желание-выяснить все до конца берет верх). Не знаю... Но ведь другие-занимают какие-то должности. А вы остались простым учителем. Вы меня понимаете?
      Отец (не сразу). А-а-а... Но ведь, Адочка, я воевал не потому, что мне нравилось это или из-за выгоды какой-то. Так сложилась жизнь. Надо было... возникла необходимость. Если бы революция не победила, я все равно был бы историком, но тут ведь дело было не только во мне... Ну, а в сорок первом, как вы сами понимаете, вопросов вообще не было, надо было защищать свой дом, своих детей, страну...
      Ада. Да-да, конечно. Это понятно. Я не войну имела в виду... а самое начало. Когда вы были молодым, перед вами открылись такие возможности... Вы могли бы стать кем угодно, занять любой пост.
      Отец. Я не честолюбивый человек, Адочка.
      Ада. Вот об этом я и говорю...
      Мать. Скажите, Ада... но отец Гулама был все-таки в семнадцатом году в Москве?
      А.да. Да, был... Продавать туда что-то повез. Он же до революции магазин свой имел... Ой! (Прислушивается.) Кто-то идет... Я побежала... (Спешит к калитке.) Ради бога, простите меня за глупые вопросы...
      Навстречу Аде в калитку входит Эльдар.
      Здравствуйте, Эльдар... Ой... Не смотрите на меня...
      Эльдар. Здравствуйте... (Уступает дорогу, не обратив внимания на наряд Ады, причину ее смущения и поспешного ухода.}
      Отец (радостно Матери). Я же говорил, что они приедут!
      Мать стоит посреди участка с камнем в руках. Эльдар, поздоровавшись, проходит под навес и устало опускается на кровать.
      А где Акиф и Расим?
      Э л ь д а р. Они не смогли приехать. У Расима ученый совет.
      Отец (упавшим голосом). А почему Акиф не приехал?
      Э л ь д а р. Не знаю, наверное, у него какие-то причины...
      Молчание. Мать несет камень к скале.
      (Провожает ее взглядом.) Они обязательно приехали бы, если б могли, ты же знаешь... К сожалению, не все зависит от нас. (Негромко Отцу.) Я тоже должен буду скоро уехать...
      Отец (невольно оглянувшись на Мать и тоже понизив голос). Ты что, совсем не останешься?
      Э л ь д а р. Не могу. Я приехал предупредить, чтобы вы не ждали... Мне обязательно надо быть в городе сейчас...
      Отец (умоляюще). Может быть, хоть ненадолго задержишься? Часа на два, на три хотя бы?
      Э л ь д а р. Папа, неужели ты думаешь, я бы не остался, если б мог?
      Отец. Да-да, конечно... Просто она так ждала... Я даже не знаю, как ей об этом сказать.
      Мать, дотащив камень до скалы, идет за следующим.
      Э л ь д а р (подходит к ней; устало и ласково). Мама, ну что ты делаешь? Тебе же нельзя.
      Мать (переведя дыхание, спокойно). Ну кто-то же должен это делать?
      Эльдар. Ты что, собираешься сама перетаскать шесть машин камня?
      Мать. Да, собираюсь. Нам стоило больших трудов купить эти камни, и я не могу сидеть сложа руки и смотреть на то, как их разворовывают.
      Эльдар. Но это невозможно, мама.
      Мать. Может быть.
      Эльдар. Их же несколько тысяч штук.
      Мать. Я знаю.
      Эльдар. А ты очень больной человек.
      Мать. Да.
      Эльдар. В результате все это может плохо кончиться.
      Мать. И что ты предлагаешь?
      Эльдар (устало). А что я могу предложить, мама? Я обшарил весь поселок, когда ехал сюда, но там нет желающих таскать по такой жаре чужие камни. Не хотят люди зарабатывать деньги таким способом. Что я еще могу сделать?
      Мать. Ничего.
      Эльдар. В следующее воскресенье я приеду пораньше и найду рабочих. Или братья со мной приедут, и сами все перетаскаем.
      Мать. Я не могу ждать следующего воскресенья. Это продолжается уже два месяца. Половина камней пропала.
      Эльдар. Ну что делать? Купим еще.
      Мать. У меня нет лишних денег. Если мы опять купим камни, мне нечем будет платить за работу каменщику. (Смотрит на скалу.)
      Эльдар (заметив ее взгляд). И скалу мы, точно, уберем. Соберемся все вместе и уберем.
      Мать. Это я тоже слышу второй месяц. Но теперь я уже ждать не буду. (Идет за следующим камнем.)
      Эльдар (догоняет ее). Мама, пойми: то, что ты делаешь сейчас, бессмысленно. (Показывает на камни.) Каждый из них весит около пуда. Их несколько тысяч штук. Это не под силу даже здоровому человеку.
      Мать. Почему? Вон сколько уже перетаскала.
      Эльдар. Ну, предположим, эти ты перетаскаешь. Тут расстояние небольшое. А что ты будешь делать с теми, что лежат у дороги? Там же их намного больше.
      Мать. Кончу эти - возьмусь за те.
      Некоторое время молча, в упор смотрят друг на друга. В упрямых карих глазах Матери такая убежденность в правильности и необходимости того, что она делает, что Эльдар отворачивается и идет под навес, к Отцу. Мать направляется к камням.
      Отец. Чаю выпьешь?
      Эльдар. Нет... Если я даже буду таскать эти камни с утра до вечера, не отдыхая ни минуты, то все равно на это уйдет минимум три дня...
      Отец. Да, пожалуй...
      Эльдар. А у меня нет такой возможности. Я не могу таскать здесь три дня камни. Не могу.
      Отец. У тебя что-нибудь случилось?
      Эльдар. Да, случилось.
      Отец. Что-то серьезное?
      Эльдар. Для меня - да.
      Отец. Я могу чем-нибудь помочь?
      Эльдар. Нет... (Взглянув на Мать.) Как она себя чувствует?
      Отец. Пока ничего.
      Эльдар. Ужасно то, что рано или поздно она обо всем узнает. Но будет поздно.
      Отец (вздохнув). Это произойдет в любом случае.
      Э л ъ д а р. Обидно, что последние месяцы ее жизни уходят на какие-то камни.
      Отец. Она хочет, чтобы после нее что-то осталось.
      Э л ь д а р. Папа, неужели ты думаешь, что кто-нибудь из нас сможет здесь жить после того, как это случится?
      Мать несет очередной камень.
      Но даже если бы не это. Мы же говорили ей, нам вообще не нужна эта дача ни мне, ни Акифу, ни Расиму... Ни у кого из нас нет ни времени, ни желания ею заниматься...
      Отец (вздохнув). Я понимаю. Жаль только, что слишком поздно это обнаружилось.
      Эльда р. Какая разница, когда это обнаружилось, папа. Надо же исходить из реального положения вещей. Нам просто не до дачи сейчас.
      Мать, дотащив камень до скалы, идет за следующим.
      (Смотрит на часы.) Если бы ты знал, чего мне стоило приехать сюда сегодня! Ты же знаешь, я бы никогда не стал вести эти разговоры и безропотно таскал бы любые камни, но я действительно должен быть в городе сейчас.
      Отец. Я понимаю... Конечно.
      Сидят молча. Мать тащит очередной камень.
      Э л ь д а р. У нее просто какой-то сдвиг из-за этой дачи. Иначе это фанатическое упрямство никак не объяснишь... И откуда только возникла эта проклятая идея?!
      Отец. Ты же знаешь, она не может сидеть без дела.
      Э л ь д а р. Но не все же пенсионеры строят дачи, папа!
      Отец (понизив голос). Мне иногда кажется, что она начинает догадываться.
      Эльд а р. А почему ты решил?
      Отец. Не знаю... Очень часто она говорит о том, что после нее останется... Я пытался уговорить ее поехать куда-нибудь отдохнуть, хотя бы пару недель. Ничего не получается.
      Э л ь д а р (с болью). Страшно смотреть на нее.
      Отец. По вечерам она выглядит лучше.
      Э л ь д а р (смотрит на часы). Мне надо ехать, папа. Честное слово, мне очень надо ехать.
      Отец. Поезжай. Я объясню ей... (Жалобно.) А я думал, мы с утра на охоту сходим.
      Э л ь д а р. Как-нибудь в другой раз, папа.
      Отец. Да, да, конечно.
      Эльдар встает.
      Мать (положив у скалы камень, идет к навесу; Отцу). Он уезжает, что ли?
      Отец. Да. У него срочное дело.
      Мать. Понимаю.
      О т е ц. Нет, на этот раз действительно очень важное.
      Мать. Я понимаю. У братьев его тоже очень важные дела. Я знаю, мои дети очень занятые люди. (Отцу.) Чай есть?
      Отец. Да. Сейчас налью.
      Мать. Но те двое хоть честнее.
      Отец. Халида!
      Мать. Наплевали, уехали - и дело с концом. По крайней мере не строят из себя заботливых детей. (Садится.)
      Отец (наливает Матери чаю. Эльдару). Может быть, тебе тоже налить?
      Эльдар. Не надо.
      Мать. Выпей уж. Легче будет до станции дойти.
      Эльдар. Ты что, правда считаешь, что мне не нужно было приезжать сюда?
      Мать. А как ты сам думаешь, есть ли какой-нибудь смысл в таком десятиминутном наезде?
      Эльдар. Если бы ты знала, чего может мне стоить этот десятиминутный, как ты его называешь, наезд!
      Мать. А я и не хочу знать, что у вас там происходит, у каждого в отдельности. Я знаю, что мы все вместе начали общее дело и вы, столкнувшись с первыми же трудностями, сдались и бросили меня здесь одну. И теперь у каждого из вас есть свои причины не приезжать сюда. Ну что ж, это дело вашей совести, поступайте как хотите. Но уж в таком случае позвольте и мне поступать так, как я считаю нужным: я начала строить этот дом, и я его построю, как бы мне трудно ни было.
      Эльдар. Зачем?
      Мать. Это уж мое дело. Я бы ответила на твой вопрос два года назад, когда мы начинали строительство и вы обещали мне вашу помощь. А сейчас уже поздно задавать такие вопросы и отвечать на них.
      Эльдар. Мама, но это же не что-то решающее нашу судьбу, жизнь. Это - дача, которую мы хотели построить для нашего же удобства, для себя. А теперь передумали, потому что оказалось, что это сложно, трудно, дорого... Это же наше право: сперва хотели, а теперь передумали.
      Мать (спокойно). А я не передумала! (Залпом выпив чай, встает и идет к камням.)
      Эльдар (идет следом). Мама, ты же больной человек.
      Мать. Я уже много лет больной человек.
      Э льда р. Эти камни просто доконают тебя.
      Мать. Спасибо за заботу. Мне приходилось выполнять работу и потяжелей, чтобы вырастить своих детей.
      Эльдар. Мама, ты действительно сделала все возможное и невовможное, чтобы поставить нас на ноги. Но тогда в этом была необходимость. А сейчас совсем другое... Послушай меня. Да, мы хотели иметь дачу, да, мы мечтали о ней и начали ее строить. Но теперь ведь ясно, что нам не под силу эта семейная дача... А может быть, она и вообще не нужна, даже если мы ее построим. У каждого возникло столько своих проблем, что наши наивные мечты о коллективном семейном счастье просто потеряли смысл. Ну что поделаешь, если жизнь оказалась сложней, чем мы думали? И все так переменилось за эти годы...
      Мать. Не знаю... Может быть, и переменилось... Но я всю жизнь делала то, что нужно было другим людям, а теперь (усмехнувшись) мне хочется один раз поработать для себя... Имею на это право? (Идет за камнем.)
      Эльдар (в отчаянии Отцу). Ну что делать? Она опять пошла... Что делать, папа? Мне же надо ехать, меня ждут в городе. Неужели вы не понимаете, я не могу не поехать? Меня ждут там! Ну, ты-то хоть меня понимаешь? Все равно от моей помощи никакого смысла, это же ничего не меняет...
      Отец. Я понимаю.
      Мать нагибается, чтобы поднять камень.
      Эльдар (кричит). Не трогай его, я тебе говорю...
      Мать поднимает камень.
      (Идет к ней.) Ты слышишь меня? Брось его... (Тянет камень из рук Матери.)
      Мать. Пусти.
      Опять Мать и Эльдар встречаются взглядами, и становится ясно, что упрямство ее ничуть не поколеблено.
      Эльдар (злым шепотом). Ты же не понимаешь ничего. Потом ты жалеть будешь. Но будет поздно. (Дергает камень.)
      Мать разжимает руки. Круто повернувшись, Эльдар идет от нее. Через несколько шагов понимает, что несет камень не в ту сторону и поворачивается с ним к скале... Потом идет за следующим камнем... Потом еще за одним... Мать продолжает стоять посреди участка...
      В квартире Эльдара отворяется дверь, и в комнату входит Алик. Валя открывает глаза... Сердцем любящего человека Эльдар видит все, что происходит в его городской квартире.
      Алик (очень непринужденно). Что же ты не идешь? Я уже два часа жду...
      Валя. Прошу тебя - уйди.
      А л и к. Куда?
      Валя. Не знаю...
      Алик, Только вместе...
      Валя. Я никуда не пойду... Неужели ты не понимаешь. Я люблю его.
      Алик. Тогда необходимо выпить. (Открывает бутылку шампанского.) Это, по-моему, твой бокал... Это мой... Держи. Будь здорова. (Вложив бокал в Валину ладонь, звонко чокается.) Ну, рассказывай...
      Валя. О чем?
      Алик. Обо всем. Почему плачешь? Ты что, рассказала ему все?
      Валя. Да.
      Алик. Зачем?
      Валя. Так получилось.
      Алик. Я бы ничего ему не сказал.
      Валя. Знаю.
      Алик. Таким, как он, нельзя ничего говорить.
      В а л я. Я не могла не сказать.
      Алик. А ты что, так все ему и выложила?
      Валя. Да.
      Алик. То-то он так взбесился...
      Валя. Я дрянь последняя, Алик... Как все ужасно... И ничего не объяснишь...
      Алик. А что бы ты хотела объяснить?
      Валя. Как все было.
      Алик. А как все было?
      Валя. Никак. Ничего ведь не было. Правда, Алик?
      Алик. Ты так думаешь? Валя. Да.
      Алик. Ну ладно, не было, так не было. Не в том дело.
      Валя. Нет, ты меня не понял. Я не имела в виду, что вообще ничего не было. Но ты же помнишь, как это случилось?
      Алик. Я хорошо все помню.
      Валя. Мы же не нравились друг другу даже...
      Алик. Ты так считаешь?
      Валя. Ну конечно. Ты что, не помнишь, как все было? Я совершенно случайно осталась у вас. И ты случайно приехал. Ты же был на каких-то сборах.
      Алик. Да.
      Валя. Когда я проснулась, ты плакал из-за этой женщины. Правильно?
      Алик. Да.
      Валя. Я принесла тебе воды. И ты начал мне рассказывать о том, как ты ее любишь. И что убьешь и себя и ее... Ты помнишь?
      Алик. Да.
      Валя. Я тебя уговаривала не делать этого?
      Алик. Да.
      Валя. И это произошло... потому, что мне стало так жалко тебя...
      Алик. Только поэтому?
      Валя. Да. Только поэтому...
      Алик. Ты правда так думаешь?
      Валя. Да.
      Алик. И я тебе совсем не нравился?
      Валя. По-моему, нет. Конечно, что-то было, но...
      Алик. А ты вспомни, что ты мне говорила в ту ночь...
      Валя (растерянно). А что я говорила?
      Алик. Разве из жалости так любят, Валя? Ты мне такие слова шептала... о том, что давно влюблена в меня... Ну, вспомни. Какая там жалость?! Это была одна из самых лучших моих ночей, а ты говоришь - из жалости.
      Валя (жалобно). Я тебя не любила тогда, Алик. Я точно знаю... А то, о чем я тебе рассказывала, - это было давно, когда мы еще совсем маленькими девчонками были... Мы тогда всем классом в тебя влюбились, все девчонки... Это было очень давно, когда нам лет по четырнадцать было... Мы поэтому к вам домой все время бегали.
      Алик. Может быть, я не спорю... Но ты просто многого не помнишь. Ты как в бреду была и все время говорила о любви.
      Валя (беспомощно). Я Диму любила тогда.
      Алик. Почему же ты пряталась потом от меня? Ты же целый год от меня пряталась. Вспомни...
      Валя. Я не пряталась. Я любила Диму и не хотела тебя видеть.
      А л и к. Ты и Диму своего не хотела видеть.
      Валя. Мне было стыдно перед ним после того, что у нас с тобой произошло.
      Алик. Я точно знаю: от меня ты пряталась потому, что я тебе нравился и ты меня боялась. А вот почему ты Диму не хотела видеть, этого я не знаю. Но в конце концов он тебя уломал.
      Валя. Но потом же у нас с ним все было хорошо. Целых три года. Значит, я любила его?
      Алик. Потом, может, и любила. Но в ту ночь дело было не в жалости. Ничего себе жалость! Да на мне места живого не было утром... Ну, вспомни.
      Валя (беспомощно, устало). Это была не любовь... Я точно знаю. Это было что-то другое. И возникло потом... А вначале мне тебя было только жалко. Честное слово.
      Алик. Да что ты меня убеждаешь? Я не знаю, почему ты была со мной и тогда и потом, когда рассталась с Димой. Может, из жалости, а может, потому, что я тебе все-таки нравился. Не знаю. И знать не хочу. Мне все равно. Главное, что мне с тобой было хорошо. (Отпивает глоток шампанского, ставит бокал на стол. Пауза.) У меня есть один хороший загс, он работает по субботам.