Рустам Ибрагимбеков
      ДЕЛОВАЯ ПОЕЗДКА
      В небольшом селении недалеко от Маразов, в районе, как известно, небогатом и еще несколько лет назад живущем лишь торговлей мацони на Шемахинской дороге, семья местного учителя, скончавшегося в прошлом году, собирала в Баку сына высокого, ладного парня с вполне современным решительным выражением лица и уверенными движениями. Он укладывал в большой, обитый на углах железом чемодан свои нехитрые, завязанные в узлы пожитки, которые подавали ему две младшие сестры-двойняшки и мать.
      Пятый член семьи, дед, сидел на деревянном табурете у двери.
      - Сын у него большой человек, - говорил дед, - где работает, не знаю. Фамилия у него тоже Байрамов. По-моему, ученый человек. Спросишь у людей, его, наверное, все там знают. Он, как сын, сделает все, чтобы выручить своего отца... С Гамидом обязательно встреться. Он на большой площади стоит, недалеко от моря. Мать его так и сказала: стоит посреди площади, недалеко от "Азнефти". Движение машин регулирует... Он государственный человек, во многом тебе может помочь: и найти Байрамова, и заставить деньги отдать. Милиционер есть милиционер, хоть небольшой человек, но в государственной форме, Может пользу принести тебе. И дружили вы с ним... Не надейся только на свои силы. Без помощи трудно будет тебе. Понял меня, Энвер?
      - Понял, - Энвер посмотрел на мать и сестер, которые неслышно возились с узелками, что-то складывали, зашивали, перевязывали, - и Гамида найду, и этого подлеца. Душу из него выну, но через три-четыре дня вернусь с деньгами.
      - Покойный твой отец так и не смог их получить, - тихо сказала мать.
      - Отец не знал, как надо говорить с такими людьми, - в голосе сына сквозь почтение к отцу и его памяти проскользнули снисходительные интонации, - отец был мягкий человек. Он просил, а надо было требовать.
      - Не все так просто в городе, сынок, - сказал дед, - там не очень-то потребуешь. Доказательств нет, расписки нет, как потребуешь? Отец твой поверил ему на слово. А закон слов не признает.
      - Закон силу признает, - Энвер с силой захлопнул чемодан. Мать и сестры-двойняшки дружно заплакали. Сестры потому, что заплакала мать, а ту пугало дело, из-за которого сын ехал в город и его злость.
      - Тише, - прикрикнул на женщин дед. - За силу в тюрьму сажают, внучек. Отец твой мягкий человек был, но, может быть, по-другому и нельзя было. Этот Байрамов оказался очень подлым человеком.
      - Ничего, это будет последняя его подлость, если он не вернет наши деньги.
      - Не последняя, - возразил дед, - десять лет прошло, за это время он, наверное, еще многих обманул... Но все же хорошо было бы, если б ты его припугнул.
      Притихшие было мать и сестры опять заплакали.
      - Получишь деньги, - уже не обращая на них внимания, сказал дед, - будь осторожен, есть в городе жулики. Так и ждут момента, чтобы обвести человека вокруг пальца. Особенно женщин остерегайся, - и, понизив для приличия голос, он добавил: - Они все, знаешь, какие... И как кончишь дело - назад. Добра там не жди. Вот отец твой любил город - сам видишь, что из этого получилось.
      - Конечно, - сказал Энвер и взял в руки чемодан, - мне там делать нечего, деньги вышибу из него - и домой. Лишь бы найти его.
      Мать и сестры заплакали еще громче...
      Дед пошел провожать Энвера до шоссе. Они предполагали найти машину, едущую прямо до Баку. В крайнем же случае надо было доехать до Маразов, а там пересесть в один из автобусов, едущих на Баку через Шемаху.
      Как всякий житель Маразинского района, Энвер в детстве не раз бывал в Баку. Его возил туда отец, очень любивший ездить в город; частенько на день-другой брала его с собой мать, которая то возила туда на продажу мацони, то нанималась стегать одеяла и взбивать шерсть для матрасов. Последние пять-шесть лет Энвер в Баку не ездил. Своих дел у него там не было, а сопровождать родителей он не мог, потому что начал работать.
      Отец очень любил город. Он часто говорил о нем, с тоской вспоминал четыре довоенных года, когда учился на рабфаке, а потом несколько месяцев в педагогическом институте.
      Дед города не любил, хотя тоже пожил там несколько лет. Причем не в одном Баку, а во многих городах, в том числе в русских и европейских, во время войны. У него даже сохранились три фотокарточки-он в Киевском военном госпитале и где-то в Польше, - из которых можно было понять, что дед в молодости был лихим человеком.
      Дед любил поговорить. И сейчас, когда они шли к шоссе кривыми улочками селения, стараясь держаться узких полосок тени от невысоких домов, - Энвер с чемоданом шел не рядом с дедом, позади него, - дед торопливо, чтобы успеть выговориться, давал внуку последние наставления.
      - Позавчера сын хромого Авеза арбузы повез туда, - говорил он, - две машины. Найдешь его там. Он будет на маленьком базаре на 2-й Параллельной. Одолжишь у него денег - в случае чего. Твоих тебе не хватит. В городе много денег уходит. Горожане легко их зарабатывают и легко их тратят. Отец твой покойный всегда возражал мне, когда я говорил, что горожан легкие деньги испортили. Дело не в том, много у человека денег или мало - разве у нас мало богатых людей, не меньше, чем там, наверное, главное, как эти деньги заработаны. Они очень легко их зарабатывают. Без пота. Поэтому быстро тратят. А когда денег нет - начинают жульничать... Сам знаешь, я, слава богу, разные города видел: и наши, и русские, и заграничные - везде одно и то же... Сейчас все хотят в городе жить - кому надо и кому не надо стараются туда ехать. Не понимают, что дурак и там дураком останется, а невезучему нигде не повезет. Отцу твоему я много раз говорил об этом, а он нe верил: рвался в город все время. Обманывали его там, голову морочили, а он все равно в город рвался. Ни здесь толком очага не построил, ни туда не попал, так и остался без кола и двора...
      - Мне там делать нечего, - сказал Энвер. - Я не из тех, кто туда стремится.
      - Конечно, - согласился дед. - Я не потому тебе эти слова говорю. В тебе я уверен. Слава богу, пример отца перед твоими глазами. Я имел в виду тех, которые, забыв обо всем, толпами лезут в город. Знаешь, сколько таких? Тысячи...
      - Пусть лезут, - сказал Энвер. - Мне до них дела нет.
      У шоссе их ждала мать Гамида, того, кто работал милиционером в городе. Краем черного шелкового платка она прикрывала от солнца небольшую плетеную корзинку.
      - Энвер, сынок, - сказала она, - хочу через тебя Гамиду моему кое-что послать, бедный, домашней еды уже четыре года не видит. Ты, наверно, встретишь его в городе...
      - Конечно, встретит, - сказал дед.
      - Скажи, что ждем его к. зиме, как он обещал. То, что он просил, я уже сделала. Пусть не задерживается, едет. Все сделала, как он сказал...
      - А что, Гамид домой думает вернуться? - спросил дед.
      - Конечно, - сказала мать, - он же на время уехал в город. Хотел через год вернуться, но потом на эту работу устроился и решил еще немного пожить. В письме так и написал мне: "Я временно останусь в городе, не беспокойтесь..."
      - Ну и хорошо, - сказал дед, - нечего ему там делать. Обойдутся в городе и без него...
      Огорченный предстоящим расставанием, дед не сказал больше ни слова.
      Энвер приехал в город на автобусе. На площади он поставил свои вещи у стенки и, прислонив к чемодану ногу, чтобы не утащили, вытащил из кармана бумажку с адресом Агамейти Байрамова, человека, который десять лет назад взял у его покойного отца в долг восемь тысяч рублей старыми - все, что у того было, - и не вернул. Продав кое-какое барахло, отец приехал тогда в Баку на трехмесячные курсы усовершенствования учителей сельских начальных школ и привез с собой эти деньги, чтобы как-нибудь устроиться на постоянное жительство в городе. На бумажке с адресом покойный отец нарисовал подробный план, как добираться до дома Байрамова; в ней были указаны и номера трамваев, идущих туда от автовокзала. Поэтому Энвер вытащил из чемодана свой новый болгарский темно-синий пиджак, надел его, несмотря на жару, и, ни у кого ничего не спрашивая, направился к трамвайной остановке.
      Двенадцатый номер, который ему был нужен, пришел сразу, и, забравшись одним из первых в вагон, Энвер устроился на площадке, зажав чемодан ногами.
      Трамвай тронулся, через открытое окно подул встречный ветерок, и вагон, раскачиваясь и поскрипывая, помчался вниз по крутой улице. Мимо мелькали двух-трехэтажные дома, магазины и люди, много людей. Тесно от людей было и в трамвае. Чемодан Энвера занял довольно много места па площадке (под сиденье он не поместился), натыкаясь па него, все ворчали и спрашивали, чей это чемодан здесь торчит в проходе. И всем Энвер угрюмо отвечал, что чемодан его. Дальше вопросов не следовало, а чемодан продолжал оставаться на своем месте.
      Какой-то парень с девушкой попросили разрешения сесть на него, и, пока Энвер раздумывал, сломается чемодан под ними или нет, они уже уселись. "Да, с этими горожанами действительно надо держать ухо востро", - подумал Энвер, разглядывая по очереди парня с длинными волосами и девушку в короткой юбке.
      - В тесноте, да не в обиде, - сказала девушка и улыбнулась Энверу.
      "Шиш, - подумал он про себя, встретившись с ней взглядом, - так я и улыбнулся тебе".
      - Когда Бешмертебе будет? - спросил он у нее вместо улыбки.
      - Следующая остановка. Мы тоже там выходим.
      По плану от Бешмертебе, пятиэтажного дома, построенного в тридцатые годы, надо было идти вверх мимо строящегося театра. Сейчас театр уже был построен, а перед ним стоял памятник поэту Физули.
      В пиджаке было жарко, капельки пота скатывались по шее, спине и насквозь пропитали уже рубашку. Энвер шел быстро, уверенным шагом. Чем ближе он был к цели, а от театра до улицы, на которой жил Байрамов, было рукой подать, тем быстрее и решительнее он шел. Навстречу Энверу вдоль тротуара, заливая часть улицы, текла откуда-то вода. Энвер знал, что в городе есть водопровод, и догадался, что, наверное, где-то лопнула труба. Как раз, когда он додумался, откуда взялась вода, мимо проехала машина и обдала его брызгами.
      - Подлец, - закричал Энвер, - чтобы ты шею себе свернул.
      И ринулся быстро вдогонку, но, вспомнив о чемодане, остановился. К счастью, вода была чистой и не очень запачкала пиджак. Дальше Энвер пошел, держась поближе к стенке.
      Там, где улица, по которой поднимался Энвер, пересекалась с той, где по плану отца жил Байрамов Энвер остановился и огляделся. Слева, над лестницей, ведущей в подвал одноэтажного дома, он увидел вывеску мебельной мастерской, справа, через улицу, - вторую вывеску - керосиновой лавки. Все это совпало с планом. Теперь надо было найти тупик No 9.
      Проходя мимо керосиновой лавки, Энвер остановился, заинтересовавшись товарами, которые были сложены прямо на тротуаре у входа в лавку. Там лежали хорошие жестяные тазы, ведра, бельевое мыло и какие-то бумажные пакеты. Продавца в лавке видно не было.
      - Выбирай, что хочешь, сынок, - услышал Энвер за своей спиной.
      В тени на противоположном тротуаре сидел на невысокой скамейке пожилой сухощавый мужчина в соломенной шляпе.
      - Продавец заболел, - охотно объяснил он Энверу, - а я подумал, что народ испытывает неудобства, пошел к нему, взял ключ и теперь присматриваю за товаром.
      Старик понравился Энверу, и он перешел на его сторону улицы, в тень. Сел рядом на чемодан. Спросил, знает ли Байрамова.
      - Знаю, конечно, - обрадовался старик возможности оказать человеку услугу, - переехал он отсюда года три назад. А раньше его сын переехал, новую квартиру получил на Базарной, недалеко от Монолита. Он с детства подавал надежды на то, что известным человеком станет. Недавно в газетах про него писали...
      - А куда сам Агамейти переехал? - спросил Энвер.
      - Этого я не знаю, - признался старик, ему стало неудобно за свою неосведомленность, и дальше он говорил извиняющимся тоном, - слышал, что он снова женился, после того как первая жена умерла.
      - Как женился? - растерянно спросил Энвер, - это наверное, не тот, кого я ищу. Тому уже больше пятидесяти должно быть.
      - Так и есть, ему за пятьдесят. А что, в вашем селе не женятся в таком возрасте?
      - Женятся... Иногда...
      - Ну вот, и он женился. А где теперь живет - не знаю. Сын, манерное, знает. Ты сына найди, его легче найти. Рамиз его зовут. Значит, Рамиз Агамейти оглы Байрамов получается. Ученый. Тебе каждый скажет, где он живет.
      - Спасибо, отец, - сказал Энвер.
      - А что случилось? - заботливо спросил старик, - почему ты так опечалился?
      - Деньги он мне должен, - сказал Энвер, глядя на воду, все еще текущую мимо, - много денег. Десять лет не отдает. Отец в могилу лег, теперь я за ними приехал...
      - Кто бы мог подумать, - удивился старик, - такой почтенный человек был.
      - Все вы почтенные в городе, - зло сказал Энвер и встал, не выпуская чемодан, - а отца бедного обманули... Где этот Монолит, или как ты его там назвал?
      - Пойдешь вниз до троллейбусной линии, - расстроено сказал старик, - потом направо до Крепостной стены, а там спросишь, тебе каждый скажет... А на меня почему ты рассердился, сынок? Я тебе что плохого сделал?
      - Ты ничего не сделал, отец, но сам воздух в этом городе такой, что все, кто живет здесь, отравляются злобой и хитростью.
      Прошло еще несколько часов и стемнело, пока он отыскал в одном из новых домов по Базарной улице (она уже называлась по-другому) квартиру Рамиза Байрамова, сына Агамейти. На двери так и было написано: Р. А. Байрамов. На звонок послышались легкие шаги и женский голос спросил: "Кто там?"
      - Откройте, - сказал Энвер, - я по делу к Байрамову Агамейти.
      За дверью помолчали немного, потом тот же женский голос сказал, что Агамейти .Байрамов здесь не живет.
      - Знаю, - сказал Энвер, - здесь живет его сын. Откройте, После некоторого замешательства женщина все-таки открыла дверь. Увидев Энвера, его деревенский чемодан, плетеную корзинку, она успокоилась и, отступив на шаг, пригласила войти. Энвер оставил чемодан в прихожей и проследовал за женщиной в комнату.
      Как человек, окончивший десятилетку, прочитавший кое-какие книги и бывавший в кино, Энвер имел представление о том, как должна выглядеть городская квартира. Но все же блеск паркета и полированной мебели, роскошная люстра и картины на стенах несколько ошарашили его.
      - Садитесь, - пригласила женщина. Ей было лет тридцать, она была хороша собой.
      - Мне нужно узнать, где живет Агамейти Байрамов, - сказал Энвер, не обращая внимания на приглашение; он почувствовал, что голос его звучит грубо, но продолжал в том же тоне, - не знаю, кем вам приходится.
      - Это отец моего мужа, - ответила спокойно женщина, как бы но замечая грубости Энвера. Она продолжала смотреть на него приветливо и с любопытством.
      - Это отец моего мужа, - повторила она, - но я, к сожалению, не знаю его адреса. Я однажды там была. Это где-то в Салаханах. Но я точно не помню.
      - А когда придет ваш муж? - перебил ее Энвер.
      - Не знаю. Он иногда задерживается допоздна. А в чем дело?
      - Мае нужен Агамейти или его сын, - сказал Энвер, не желая объяснять ей что-либо. Он чувствовал, что начал раздражать ее. И это доставило ему удовольствие. Вид этой квартиры,
      этой сытой, холеной женщины, жены сына Агамейти, который обманул десять лет назад его доверчивого отца, тоже раздражал его.
      - Так, - сказала женщина и нахмурилась, - странная манера у тебя разговаривать, молодой человек. Агамейти здесь не живет. Есть еще вопросы?
      - Твое счастье, что ты одна в доме, - сказал Энвер, сдерживая внезапно нахлынувшую ярость, - был бы дома твой муженек, вы бы еще не то услышали от меня. Меньше надо жульничать, тогда с вами будут разговаривать вежливо.
      Он взял чемодан и пошел к выходу.
      Когда она закрывала за ним, он остановил дверь коленкой и, просунув голову, голосом, не обещавшим ничего хорошего, сказал:
      - Я еще приду сегодня. Скажи своему мужу.
      - Лучше позвоните, - слова Энвера смутили женщину и поколебали уверенность в себе, поэтому она снова перешла с ним на "вы", - зачем вам ходить попусту. Она назвала телефон, - хотите, запишу?
      - Ничего, запомню.
      Энвер спустился по лестнице, прошел через двор и вышел на улицу. Откуда-то издалека доносилась музыка. Энвер пошел на ее звуки.
      Он прошел мимо сквера с памятником поэту Низами и свернул налево. "Поэтов любят, жулики", - со злорадством подумал он, на ходу разглядывая памятник, освещенный светом маленьких прожекторов.
      Музыка доносилась из-за кустов, совсем уже поблизости. Пройдя еще с десяток метров, Энвер увидел за кустами площадку летнего ресторана и музыкантов на возвышении. Их было четыре человека. "Контрабас, труба, пианино, барабан", - определил названия инструментов Энвер и с удивлением подумал, что он неплохо ориентируется в городе и многое о нем знает, гораздо больше, чем можно было бы предположить.
      Еще его удивило то, что никто не танцует. За столиками, тут и там, по краям площадки и между кустами, сидели люди. Три подвыпивших молодых человека в больших круглых кепках стояли в метре от оркестра и молча смотрели на него. Но никто не танцевал.
      Энвер послушал музыку. В ресторан он не поднялся. Поставил поближе к стене чемодан и слушал музыку прямо с улицы.
      Отсюда ему оркестр был виден не хуже, чем тем трем парням в ресторане, которые продолжали стоять, уставившись на музыкантов.
      Четверка играла с увлечением, и в такт музыке под яркими светильниками ресторана носилась ошалевшая от света мошкара.
      "Музыка это хорошо, - подумал Энвер через некоторое время, - но где я спать буду?"
      Он отошел от ресторана и остановился у водяного ларька. В нем продавали мясные пирожки. Сколько стоит? - спросил Энвер.
      - Там написано. Не видишь, что ли?
      - А ты отвечай, когда спрашивают, - огрызнулся Энвер,- может, я неграмотный.
      - Пять копеек.
      Энвер вынул из пристегнутого булавкой нагрудного кармана рубашки свои деньги - пятнадцать рублей, завернутые в кусок газетной бумаги. Четыре из них лежали отдельно - на обратную дорогу, а три трешки и две рублевки были ему на еду и жилье.
      Протянув продавцу рубль, Энвер попросил шесть пирожков, остальные деньги спрятал на место.
      Присев тут же недалеко, на скамейку, Энвер вытащил из чемодана пол-литровую банку мацони и съел его с пирожками под музыку ресторана.
      Настроение его улучшилось. То, что Байрамов переехал на новую квартиру с неизвестным адресом, было плохо, но зато нашелся сын. Отец пли сын - какая разница? Важно, чтобы деньги отдали... Даже лучше, что сын: похоже, он человек денежный, и, наверное, не такой жулик, как отец. Трудно поверить, чтобы еще один такой нашелся. Впрочем, если верить деду, они все здесь друг друга стоят... Но сын есть сын, не захочет, чтобы отцу было плохо. Надо ему дать понять, что никто с его отцом цацкаться не собирается. Пусть отдаст деньги, а не отдаст - плохо будет. Так что, если ты хороший сын, пожалей своего отца...
      Энвер закрыл чемодан и пошел искать односельчанина, милиционера Гамида.
      Но на большой площади рядом с "Азнефтью", куда Энвер добрался уже совсем поздним вечером, стоял другой милиционер, не Гамид. Энвер подошел к нему. Милиционер отдал честь.
      -- А мне сказали, что здесь Гамид работает, - сказал Энвер.
      - Какой Гамид? - спросил милиционер. - Гасанов? Он завтра с утра будет.
      - А где он живет?
      - Где-то комнату снимает. Завтра утром сам узнаешь у него.
      Кто-то еще подошел к милиционеру, и Энвер, оставив его а покое, пошел к морю.
      Оттуда, с бульвара, окаймляющего море, он несколько раз позвонил сыну Байрамова, но, по словам жены, тот так и не вернулся домой.
      Позже, когда народу на бульваре поубавилось, Энвер пробрался мимо скамеек в кустарник между аллеями, выбрал место, укрытое от посторонних взглядов, лег, положив голову на чемодан, накрылся пиджаком и заснул...
      Утром его разбудил шум и странное ощущение мягкого удара в голову. Открыв глаза, он увидел перед собой натянутую проволочную сеть, идущую от земли высоко в небо. Ужас, охвативший Энвера, только на мгновение сковал его. В следующий момент он отпрянул от сетки, рванул за собой чемодан, ручку которого он так и не отпускал всю ночь. Второй рывок он сделал за пиджаком. И замер.
      За сеткой стояла полуголая девушка. Она была в коротких белых трусиках, белой майке, туго обтягивающей ее грудь. Солнце, падающее сзади, четко обрисовывало ее контуры и золотило пушок на голых ногах. Девушка тоже выглядела испуганной.
      Некоторое время они оторопело смотрели друг на. друга. Потом она нагнулась и подняла с земли мяч, лежавший у сетки. Только сейчас Энвер увидел за спиной девушки волейбольную площадку, и понял, что "сеть, так напугавшая его, ограничивает эту площадку.
      Сделав несколько шагов, девушка обернулась и насмешливо фыркнула, видимо, в отместку за свой испуг. Потом она что-то сказала двум подругам, одетым точно так же, как и она, и те, посмеиваясь, пошли вслед за нею к сетке, туда, где она увидела Энвера...
      Но Энверу не захотелось доставить им удовольствие. Забрав чемодан и пиджак, он выбрался из кустов.
      - Вот он, вон он! - услышал он за спиной ее голос, но даже не обернулся.
      Гамид стоял посреди площади. Машины, едущие и справа, и слева, подчинялись движениям его рук и тела. Показывая им, куда ехать, он что-то приговаривал про себя еле слышно, словно рассказывал себе о том, что он сейчас делает, какие совершает движения, чтобы машины, окружившие его со всех сторон, знали, куда ехать. "Раз - разворот, взмах рукой, нога приставлена! - говорил он, наверное, себе, - два - еще разворот, стоп, рука поднята!.. Ну, куда едешь? Куда едешь? Смотри на мою руку! Правильно. А теперь: раз, два, три - рука согнута, дорога открыта, можешь ехать..."
      А может быть, он говорил себе что-нибудь другое, например, мечтал о том, что он будет делать после работы, когда снимет норму. Но одно было несомненно - он что-то беспрестанно бормотал себе под нос, и причем такое, что помогало ему так лихо, четко и увлеченно вскидывать палку, разворачивать тело и сгибать руку...
      Увидев Энвера, он осклабился, согнулся в пояснице - так ему стало смешно и, не переставая регулировать движение, сказал:
      - Какими судьбами? Ты же говорил, что не хочешь жить в городе?
      - Я по делу приехал, - хмуро ответил Энвер, но не выдержал и тоже улыбнулся милиционеру. Это была его первая улыбка в городе.
      Так они улыбались несколько минут, пока вели разговоры об их селении и родных Гамида, которые, конечно, в большинстве своем жили в этом селении.
      Гамид регулировал движение машин, Энвер сидел рядом на чемодане посреди площади, и они, улыбаясь, переговаривались. Потом Энвер нахмурился и в двух словах рассказал, зачем приехал в город.
      Причина его приезда озадачила Гамида. Во-первых, потому что он был милиционером, во-вторых, потому что городская жизнь уже сделала его скептиком.
      - Безнадежное дело, - сказал он, продолжая вертеть палкой, - никаких доказательств, суд даже рассматривать не станет это дело... И давность большая.
      - Какая давность? - прервал его Энвер. - Он обманул отца, и я выколочу из него эти деньги.
      - Ну-ну, не очень-то храбрись. Это тебе не Маразы. Упекут за хулиганство, глазом не моргнув.
      - Доказательства, законы, давность, - усмехаясь, сказал Энвер, - а совесть, честь, правда - такие вещи здесь никого не интересуют? Или и вправду в городе только бессердечные жулики живут?
      Гамид с любопытством посмотрел на Энвера и неодобрительно покачал головой.
      - Ты с такими разговорами не только денег не получишь, но и сразу всех сделаешь своими врагами... И учти, силой и угрозами ты здесь ничего не добьешься, только себя угробишь. Постарайся уговорить его сына. Одна надежда на него. А еще лучше - вообще плюнуть на это. Поверь мне, я кое-что в таких делах смыслю, Давай лучше я устрою тебя на работу. Прекрасная работа есть. Если бы не эта палка, - он показал да свой жезл, - я бы сам туда пошел. Там их четыре человека. Юху пекут. Нужен пятый. А здесь в городе нет людей, которые это могут печь. Каждый день умоляют меня. Давай устрою тебя.
      - Я не хочу жить в городе, - сказал Энвер. - Я приехал сюда за своими деньгами.
      - В селении, конечно, хорошо, - согласился Гамид, - но вот ты ругаешь юрод, а ведь не знаешь его совсем. Здесь есть театры, кино, рестораны... А девушки какие! - Гамид закачал головой, и шофер проезжающей мимо "Волги", решив, что это относится к нему, крикнул что-то в свое оправдание.
      - Видел, - сказал Энвер.
      - Кого?
      - Девушек. Сейчас только одну видел. В трусах и майке. В мячики играют. Здоровая девка...
      - А-а, на волейбольной площадке? - догадался Гамид. - Я всех их знаю. Ну, познакомился?
      - Нужна она мне. Я за деньгами приехал. Гамид улыбнулся.
      - Какое это имеет отношение к деньгам? Деньги деньгами, девушки девушками. Правда, это уметь нужно. Не у каждого получается. Честно говоря, они не очень любят форму. Поэтому я по вечерам, когда хожу с ними гулять, переодеваюсь... А ты напрасно не познакомился... Испугался, наверное. Я тоже боялся их первое время.
      - Я никого здесь не боюсь, - зло сказал Энвер, - они все... - И он выругался.
      - Ну, ты напрасно так. Здесь много хороших девушек. Это, наверное, дед твой сказал. Он с тех пор, как заболел однажды, всех городских женщин так называет.
      - Я и сам вижу. Ты когда кончаешь работу?
      Гамид кончал работу не скоро, поэтому они уговорились, что Энвер поболтается по городу, позвонит еще раз сыну Байрамова, а к двум часам подойдет снова сюда, и они отнесут чемодан Энвера на квартиру Гамида.
      Энвер пошел на бульвар. Несколько раз звонил сыну Байрамова, но к телефону никто не подходил.
      - Ну, хорошо же, жулики, - сказал в трубку Энвер, прежде чем повесить ее, - вечером я вам покажу, каких сыновей рожают матери в Маразах.
      На площадке, огороженной сеткой, все еще играли в волейбол. Энвер подошел поближе и отыскал глазами ту, которая напугала его утром. Она играла хорошо. "Пожалуй, мастер спорта,- подумал Энвер, - а почему бы и нет, если с утра до вечера с мячом возится. Пособирала бы хлопок пару лет, я бы на нее посмотрел".
      Она тоже увидела его. Улыбнулась.
      - Эй, - крикнул он ей, - чего смеешься? Она махнула ему рукой и, оставив мяч, пошла к сетке. Подошла совсем близко с другой ее стороны.
      - Что вы сказали? - спросила она, хитро улыбаясь.
      - Чего смеешься, спросил. - Энвер и не подумал улыбнуться в ответ.
      - Смешно все получилось, потому и смеюсь. А почему вы в кустах ночуете?
      - Есть причины, потому и ночую, - в тон ей ответил Энвер, - не твое дело.
      - А что это вы на "ты" со мной разговариваете? - перестала она улыбаться.
      - А как прикажешь с тобой говорить?
      - На "вы".
      - Вот еще, - пожал плечами Энвер, - сойдет и так. - Тома, - позвали ее подруги, - кончай! - Тебе только скажи "вы", ты сразу и сядешь на голову.
      - Ты странный парень, - сказала она, удивленно рассматривая его, его чемодан в желто-лиловых разводах, застегнутую на все пуговицы полосатую рубашку, - деревенский, что ли?
      - А что, не видишь?
      - Сразу не поймешь.
      - Тома, - позвали ее опять.
      - Ну, я пошла, - сказала она, - вечером у меня игра. Она пошла тренироваться, а он еще раз позвонил сыну Байрамова. Телефон молчал.
      По дороге к себе домой Гамид специально сделал, крюк и привел его к единственной в городе пекарне, где пекли юху.
      - Смотри, - сказал он ему и подвел к окну.
      Энвер увидел большое, чисто выбеленное помещение, в углу которого стояли печи, заменяющие садж. Посреди помещения, на столе, обильно посыпанном мукой, раскатывали тесто два голых по пояс парня. Два других растягивали юху на руках, быстро-быстро перебирая ими. Потом они поочередно нырнули в печку, чтобы прилепить юху к внутренней стенке.
      - Видишь, - сказал Гамид, - нужен пятый. Будешь прекрасно жить и еще своим посылать сколько нужно. Поверь мне.
      Вечером Энвер нагрянул к сыну Байрамова. Там были гости. Поэтому, впустив его, сын Байрамова попытался прямо в прихожей выяснить, зачем он пришел.
      - Я здесь говорить не буду, - громко сказал Энвер, - у меня долгий разговор.
      - Говори тише, - сказал сын Байрамова, крепкий черноусый, черноглазый мужчина лет тридцати пяти с густыми черными бровями, - иди за мной.
      О" провел Энвера в спальню. Здесь стояли две кровати, покрытые мохнатыми одеялами в крупную яркую клетку, светлый шкаф во всю стеку и зеркало со столиком. "Красиво живут",- подумал Энвер и опять с удивлением отметил, что хоть он и деревенский человек, а все-таки чувствует, что красиво в этом городе, а что - нет. И то, что сын Байрамова говорит с ним на "ты", он тоже сразу почувствовал, и это ему не понравилось.
      --В чем дело? - спросил сын Байрамова и строго глянул на Энвера.
      Энвер легко выдержал его взгляд, потом посмотрел на стулья, стоявшие у стены. Их как раз было два.
      - Садись, - сказал сын Байрамова, - я, подвинув один стул Энверу, сел на другой. - Я слушаю тебя.
      - Твой отец, - сказал Энвер, подчеркивая это свое ответное "ты", - десять лет назад взял в долг у моего отца восемь тысяч рублей.
      - Новыми? - спросил молодой Байрамов.
      --Десять лет назад были старые деньги, - ответил Энвер и продолжал спокойным холодным тоном, - они вместе учились на курсах усовершенствования. Отец продал все, что было дома... Я это тебе рассказываю не для того, чтобы ты пожалел меня и моего отца, а чтобы понял, какой нечестный человек твой отец.
      - Да, он проходимец, - согласился сын Байрамова, - я слышал об этой истории. Отец твой приезжал несколько раз в те времена, когда я жил еще дома. Маленький такой, в очках, сельский интеллигент...
      - Отцу не дали ни копейки... - сказал Энвер, - а я не уйду отсюда, пока не вернете мне все деньги.
      - То есть как это не уйдешь? - спросил сын Байрамова.
      - Вот так вот, не уйду. Буду сидеть в этой комнате, пока не отдадите мне все деньги.
      - Ты что, с ума сошел, что ли? - удивился сын Байрамова. - Я-то какое имею отношение к этим деньгам. Я ушел из дома пятнадцать лет назад, когда мне и двадцати не было. И с тех пор к отцу не имею никакого отношения. У него еще одна семья была, дети.