– Знаете, Абдулла, я, наверное, соглашусь на предложение Алимхана… – улыбнулась Сашенька, когда Абдулла, подавая ей руку, помогал выбраться из мотора.

– Какое? – невольно вырвалось у Абдуллы; ни с кем другим он бы не позволил себе такого любопытства.

Сашенька улыбкой отметила его порыв и, помолчав, весело сказала:

– Посетить ваши края.

Она упорхнула к своему подъезду и скрылась в легком тумане, ореолом светящемся вокруг фонарей.

У Абдуллы забилось сердце – он действительно обрадовался.

Вскоре они покинули Петербург и выехали в Бухару. В дороге Алимхан придумал Сашеньке еще одно имя и стал называть ее по-восточному – Ханум.

– Почему Ханум? – спросила Сашенька.

– Ханум по-нашему – госпожа, – ответил Алимхан. – Ты будешь моей госпожой… Ты хочешь быть моей госпожой?

Сашенька с грустной улыбкой ответила:

– Какая рабыня не мечтает стать госпожой.

– Нет, нет! – с излишним пафосом закричал Алимхан. – Ты не рабыня, ты – моя госпожа!

…Лебедев, которого поместили в соседнем вагоне, всю дорогу читал, делал выписки; пейзажем за окном не интересовался.

Начались степи – милая глазу картина. Всадники-сорбазы встретили поезд и поскакали вдоль железнодорожного полотна, приветствуя своего господина и повелителя.

Алимхан, Абдулла, а с ними и Лебедев сошли с поезда на границе песков, где только еще прокладывалась новая колея, и в коляске покатили в Педжент вдоль штабелей новых деревянных шпал, вкусно пахнувших мазутом.

Сашенька осталась в поезде под присмотром многочисленной прислуги и охранников.

В Педженте в ту пору было лишь несколько глинобитных домов; отдельно от остальных располагалась таможня – небольшой двухэтажный дом белого цвета, окруженный глухим, белым же глиняным забором, – там поселился новый таможенник по фамилии Верещагин…

«Кавалер, храбрец, большой физической силы человек», как сообщил о нем Алимхан и рассказал о первом же деле, благодаря которому тот прославился и запомнился всем надолго: контрабандисты, набрав беспошлинного товару, стали уходить морем на баркасе. Верещагин выбежал из таможни с пулеметом и после нескольких предупредительных окриков в упор расстрелял баркас, изрешетил его. Баркас стал тонуть. Тех, кто доплывал до берега, Верещагин самолично брал в плен, оглушая ударами своего здоровенного кулака. Затем связал всех одной веревкой и так, гуськом, пешим ходом, доставил их в красноводскую тюрьму, тогда именуемую острогом…

Дворец, резиденция Алимхана, был почти завершен – высокое, отделанное цветными изразцами, с резными арками и балконами здание красиво выделялось на фоне окружающего пейзажа и предназначалось для отдыха и приема гостей.

Поселок вокруг быстро разросся – дворцу требовались рабочие руки, обслуга. Здесь, на побережье, остро пахло морем, было прохладно, особенно вечерами, и само море синим лоскутом далеко просматривалось меж глинобитными домами, особенно синее на фоне желтого песка.

Алимхан, Лебедев и Абдулла прошлись по комнатам, поднялись на второй этаж; Лебедев уже был в тюбетейке; он сделал несколько толковых замечаний по поводу конструкции здания, и мастера, следовавшие за ними, согласились с русским специалистом.

Потом все трое спустились в подвалы, где были сложены картины, утварь и прочие ценности, предназначенные для украшения покоев дворца; там они провели несколько часов, советуясь друг с другом, иногда споря, причем Алимхан часто уступал, поняв, что ему действительно попался редкий знаток Востока…

– А если вам будет скучно, можете посетить в таможне вашего соотечественника Верещагина, – сказал на прощание Алимхан Лебедеву. Затем он повернулся к Абдулле. – Ты встречался с ним?

– Приходилось, – усмехнулся Абдулла.

– Ну и как кончались ваши встречи?

– Пока вничью… как в шахматах.

– Неплохо. Верещагин крупный шахматист в своем деле!

…Они вышли из дворца, уселись в коляску и покатили на станцию, оставляя за собой шлейф песчаной пыли. Железнодорожная станция располагалась на границе песков, в трех часах езды от Педжента.

Алимхан обронил фразу, запомнившуюся Абдулле:

– Этот Лебедев умный человек. Смотри, чтобы он не сбежал в свою Россию. У русских это называется ностальгией.

– Я понимаю, друг Алимхан, – с легким оттенком иронии ответил Абдулла.

Алимхан, повернувшись, пристально посмотрел на него, и они оба рассмеялись.

В Бухаре цвел урюк, пахло свежей листвой, ароматным дымом от жаровен с горками желтого плова.

Здесь Алимхан был постоянно занят своими многочисленными делами. Абдулла же почти все свое свободное от поручений хозяина время проводил с Сашенькой.

Они гуляли по саду, окружающему роскошную резиденцию правителя, беседовали, играли в нарды – этой восточной игре обучил Сашеньку Абдулла, и она, сражаясь с ним, проявляла великий азарт.

Абдулла все больше привязывался к русской женщине, боясь этого и одновременно стремясь к ней. Он проклинал себя за возникшее чувство, стыдясь и терзаясь, ибо по-прежнему был очень предан Алимхану, но все равно стремился к Сашеньке, злясь на себя и на Алимхана, однако вел себя очень сдержанно.

– Абдулла, ты такой робкий, – смеялась Сашенька, заставляя трепетать его сердце.

Как-то, гуляя по саду, Абдулла рассказал Сашеньке о той молодой женщине, которую он когда-то увидел на станции, на российской земле – всю в белом, с белым зонтом, в белых по локоть перчатках, – рассказал о ее лице, о глазах, глядя при этом на Сашеньку. Это было почти прямое признание, но Сашенька «наивно» спросила:

– Абдулла, а ты, часом, стихов не пишешь? – и улыбнулась.

Абдулла обиделся. Он считал это занятие недостойным настоящего воина. Поняв это, Сашенька тотчас попросила у него прощения, ласково прикоснувшись к его плечу.

– Значит, тебе нравятся русские барышни? – спросила она погодя, когда он успокоился.

– Очень нравятся, – признался Абдулла. – Они красивые и светлые, как… – он поискал сравнение. – Как пустыня… – закончил он.

Сашенька сдержала смех, подумав, что Абдулла опять обидится.

– Наверное, еще никто не сравнивал женщин с пустыней, – заметила она как можно деликатнее.

– Для нас пустыня – это жизнь.

– Значит, женщина и жизнь одинаковые понятия? Да, Абдулла?

– Да.

– Все женщины?

– Почему – все?.. Я же говорил об одной… – Он страстно взглянул на Сашеньку, но та перевела разговор на другое:

– Абдулла, у тебя есть гарем?..

– Есть, небольшой… – ответил он.

– Скажи, какую из женщин твоего гарема любишь больше всех?

– Никакую, – отвернувшись, коротко бросил Абдулла.

– Но это же глупо!.. Если бы я была мужчиной и имела гарем, я бы любила в нем каждую женщину. Это же так прекрасно!.. Каждая женщина по-своему очень интересна.

Абдулла улыбнулся и пожал плечами, поняв, что она снова кокетничает.

…Однажды Сашенька вроде бы в шутку предложила Абдулле убежать в горы, которые белели вдали снежными вершинами, ослепительно сверкающими на солнце.

– Я соскучилась по снегу, понимаешь? – говорила она и все чаще вспоминала Петербург.

Вспомнила, как в затуманенном свете газовых фонарей стоял под ее окном приехавший за ней Абдулла, как он волновался, ожидая ее, как одергивал полы черкески, как проводил рукой по газырям и как темнели его глаза, когда он видел ее выходящей из подъезда.

Алимхан заметил их взаимную приязнь, но, считая себя человеком светским, относился к этому вполне интеллигентно. Все же, позвав Абдуллу к себе на ужин, как бы невзначай поинтересовался его личными делами: как у него дома, как поживают жены?

Абдулла, поклонившись, поблагодарил хозяина за заботу, а тот, улыбаясь, продолжал:

– Мой друг Абдулла, кызыл-паша, короче говоря, старший евнух сейчас обновляет состав моего гарема. У него на примете много подрастающих красавиц… Я решил тебе, как другу, подарить двух совершенно очаровательных девиц, и притом, заметь, очень сообразительных и игривых. Скоро они появятся в твоем доме.

Абдулла снова молча поклонился, и от Алимхана не укрылось, как пылали щеки его начальника охраны. Удовлетворенный, правитель понял, что Абдулла полностью уловил суть разговора.

– Вот и прекрасно, – улыбнулся он. – Как поживает твой отец?

– Спасибо, светлейший, хорошо.

– Передай уважаемому Исфандияру мой поклон, – закончил аудиенцию Алимхан.

Абдулла покинул кабинет, решив впредь избегать встреч с Сашенькой. Он оценил деликатность Алимхана, но разозлился на него за то, что тот не прибегнул к прямому мужскому разговору.

Целую неделю он самозабвенно занимался делами или делал вид, но с Сашенькой не встречался.

– Абдулла, – капризно сказала она, как-то остановив его в одной из увитых цветами галерей дворца, – если ты будешь избегать меня, я обижусь всерьез!.. В чем дело?..

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.