Глава 3

Судьба любви и будущее государства

— Входите, Егор Францевич, — Александр сдержанно кивнул вошедшему в его кабинет министру, финансов.

— Я, быть может, не вовремя? Вижу, Вы чем-то озабочены.

— Что вы! Моя озабоченность совершенно иного свойства. Она не касается государственных дел, и не стоит обращаться на нее слишком большого внимания. Присаживайтесь, я имею все намерения серьезно поговорить с вами о вашем проекте.

Канкрин с благодарностью поклонился и присел в одно из кресел напротив рабочего стола цесаревича. Он видел: Александр был явно расстроен и сейчас всеми силами старался справиться с эмоциями, отвлекавшими его от предстоящего разговора. За несколько лет, проведенных подле наследника и своего ученика, Егор Францевич хорошо изучил характер Александра и не торопил его.

Чувствительность была чертой, разительно отличавшей цесаревича от отца. С прагматичным Николаем Канкрин быстрее находил общий язык. Александр же, не питавший склонности к цифрам, воспринимал идеи министра финансов постепенно, с неоднократным обдумываем и возвращением к сути обсуждаемого вопроса. И поэтому наследник был для Егора Францевича трудным учеником. Но император настаивал на самом широком образовании для сына, и Канкрин читал Александру курс лекций по экономическому положению в России с преподаванием азов финансового дела.

Вообще просвещением Александра император занимался самым серьезным образом. Остановив в конце концов свой выбор на поэте Жуковском, Николай отправил будущего наставника в двухгодичную поездку по Европе, чтобы тот познакомился с традициями и новшествами заграничного образования. В результате Жуковский представил императору 12-летний план образования цесаревича, в котором были учтены все дисциплины и науки, знание которых должно было помочь будущему императору России в управлении огромным государством.

В компании с Канкриным учительствовали историк и знаток статистки К. И. Арсеньев, законотворец М. М. Сперанский, дипломат Ф. И. Врунов. Александр, завершивший к 19-ти годам составленный для него Жуковским курс образования, написал отцу из своей поездки по России: «Я чувствую в себе новую силу подвизаться на дело, на которое Бог меня и предназначил».

Именно это предназначение побудило министра финансов заиметь в лице наследника единомышленника, коих у Канкрина при дворе практически не было, за исключением самого государя императора.

Пожалуй, со времен голштинских генералов, насильственно впихнутых в армейское сообщество Петром Третьим, русская знать не испытывала столь сильной ненависти к варягу на службе российскому престолу, как к нынешнему министру финансов.

Георг фон Канкрин из гессенских дворян, перешедших в российское подданство еще в конце 18-го века, приехал в Россию вслед за своим отцом Францем-Людвигом, известным ученым, стоявшим у истоков соляного и горного дела в России. Образованный и инициативный молодой инспектор немецких колоний в Петербургской губернии не любил сидеть без дела и кроме исполнения своих прямых служебных обязанностей писал всевозможные трактаты на экономические и общеполитические темы. Вскоре после выхода в свет размышлений о военном искусстве император Александр I назначает Канкрина на должность генерал-интенданта действующей русской армии.

Егор Канкрин представлял собой тот редкий, особенно для России, тип чиновника, который превыше всего ставил интересы государства. Он преследовал взяточников и первым предложил поэтапный план ликвидации крепостного права в стране. В общении Канкрин был прямолинеен и обладал настолько едким и саркастическим умом, что его остроты только увеличивали число его недругов.

Ему не могли простить и стремительной карьеры, и нелюбви к российскому климату, и так и не давшейся ему премудрости русского языка. При дворе Канрина за глаза называли нелюдимым ворчуном, немецким мизантропом, и поэтому отстаивать каждый свой проект ему приходилось через жесточайшее сопротивление членов Государственного совета, в целом совершенно не симпатизировавших ему.

Что, кстати, было совершенно необоснованно, если принимать во внимание ту роль, которую сыграл этот жесткий и принципиальный человек в деле улучшения экономики страны, на службе которой состоял. Канкрин не позволил окончательно превратить войну с французом в черную дыру, куда прежде с легкостью утекали деньги государства» И именно Канкрин оказался способным в шесть (!) раз снизить долг России ее союзникам в войне с Францией.

Заняв в 1923-м году пост министра финансов, Канкрин, пожалованный впоследствии графским достоинством, со временем приостановил падение курса рубля, и теперь был озабочен проведением реформы, которая должна была окончательно стабилизировать денежное хозяйство империи. Однако суть его предложений мало кто понимал, и поэтому заседание Государственного совета могло превратиться для него в настоящее поле брани. А рассчитывать министр мог только на здравомыслие Николая и поддержку Александра.

— Вы плохо себя чувствуете? — спросил цесаревич на немецком языке, с сочувствием глядя, как с трудом Канкрин сдерживает подступивший кашель.

— Имеет значение только то, что я еще что-то чувствую, — скривившись, улыбнулся тот.

Состояние здоровья министра финансов было известно. Его организм так и не смог привыкнуть к промозглости северной столицы, Канкрин был тяжело болен легкими и с разрешения Николая регулярно отлучался на лечение, на воды в Бадене или к солнцу в Италии или Ницце.

— Быть может, нам все-таки стоит перенести встречу?

— Если это случится, то, боюсь, наш следующий разговор будет воображаемым, если только я не воскресну после смерти, — отказался-Канкрин в свойственной ему манере подтрунивать надо всем, что не касалось экономики и финансов.

— Как скажете, Егор Францевич, — Александр откинулся на спинку кресла и посмотрел прямо в лицо своему недавнему учителю. — Но прежде я хочу извиниться перед вами, что так долго переносил наш разговор. Вы знаете, экономическая наука — не моя страсть, но тем не менее мне не хотелось бы предстать перед советом полным дилетантом, и поэтому я потратил довольно много времени на детальное ознакомление с вашим проектом.

— Это именно то, на что я надеялся в первую очередь.

— При дворе считают, что я не интересуюсь государственными делами, но я все же стараюсь по мере сил освоить науку руководства великой державой. Ответьте мне, не собираетесь же вы в самом деле вернуть Россию к металлическому рублю? Мы не можем сегодня без бумажных денег!

— К сожалению, Ваше высочество, их количество в России превысило все допустимые нормы. И наши нынешние деньги не имеют реального обеспечения ни серебром, ни золотом.

— А вы не боитесь, что новые деньги будут также ненадежны, как и старые?

— Нет, потому что у нас будет время на их обеспечение. Реформа будет проводиться в два этапа. На первом происходит выкуп старых ассигнаций, а в течение второго выпуск новых кредитных билетов будет происходить с таким расчетом, чтобы бумажные деньги были обеспечены драгоценными металлами.

— Мне почему-то кажется, что этим предложением вы наживете себе еще больше врагов. Когда вы обложили наших дворян акцизным налогом и ввели таможенные пошлины на ввозимые в страну товары, вы укрепили казну, но при этом заставили раскошелиться нашу знать. Это ведь то же самое, что украсть?

Одной из величайших бед России мне представляется тот факт, что здесь многое воспринимается через призму кривого зеркала. И если государство заставляет богатого поделиться с ним и заплатить налог на нужды общества, то это называется грабежом и посягательством на частную собственность. А если богатый не додает государству в свою пользу, то это объявляется умелым ведением индивидуального хозяйства.

— Егор Францевич, а как оценивает ваше предложение государь?

— Я уже просил Его величество об отставке, но Он в очередной раз не принял ее.

— И все же, узаконить решение о реформе может только император, а так как оно до — сих пор не принято, значит отец против перемен?

— Любая реформа — это риск. Предугадать все последствия очень трудно. Мнения министров разделились, и Его величество перенес заседание Государственного совета, чтобы были подготовлены самые серьезные и неоспоримые обоснования необходимости нововведений. Ваш голос может сдвинуть стрелку весов в правильном направлении.

Я бесконечно благодарен вам за доверие, но позвольте и мне быть с вами откровенным. — Александр на секунду задумался. — Дело в том, что мои отношения с государем в последнее время осложнились. Более всего Его величество опечален появлением у меня того, что принято называть личным взглядом. А так как зачастую на многие вещи и обстоятельства мы смотрим по-разному, то мои суждения объявляются сумасбродством, а его — ответственной позицией. И потому я опасаюсь, не вызовет ли мое заступничество вашему проекту необоснованный гнев императора? И не поставит ли это окончательный заслон на пути все тех преобразований, о которых вы с таким тщанием и горячностью печетесь?

— Всю свою жизнь я верю в разум и молю Господа даровать его другим.

— Я буду поддерживать вас на заседании Совета, но прошу тем не менее заранее простить меня, если этот поступок будет императором неверно истолкован и повредит вашему проекту, — Александр поднялся из-за стола и, прощаясь, протянул Канкрину руку.

Министр вздрогнул — он был педантом и ярым сторонником субординации, и так и не смог привыкнуть к русской эмоциональности, позволявшей в аффекте или благородном порыве нарушать общепринятые рамки и условности. Канкрин осторожно пожал протянутую ему наследником руку, а про себя подумал: возможно, Александр в своих опасениях прав. Ревность вообще плохой советчик.

Оставшись один, Александр не сразу вспомнил, что не успел составить ответ своей прекрасной и таинственной «незнакомке» — фрейлине Репниной. Проклятая политика и малопонятная экономика совсем заморочили ему голову, и он забыл о том, что составляло смысл его жизни — новое чувство, новая любовь. Он потянулся было к листку с наброском очередного поэтического послания, которое должно, по его разумению, стать решающим в объяснениях со столь прелестным корреспондентом. Александр после разговора с отцом чувствовал себя совершенно свободным от каких бы то ни было обязательств по отношению к принцессе Дармштадтской.

Но в этот момент дозволения войти испросил Жуковский, и наследник нехотя согласился принять его. Василий Андреевич был им уважаем, хотя и бывал порой чрезмерен в нравоучениях.

— Надеюсь, этот визит ненадолго? — не очень вежливо осведомился Александр. — Я обещал министру Канкрину, что подготовлюсь к заседанию Государственного совета.

— Я рад, что Вы нашли время и для этого.

— Нашел время? Да я потерял такое количество времени, пока разбирался во всей этой экономической галиматье, да еще имел беседу только что с Егором Францевичем, и он вынудил-таки меня разложить все по полочкам, так что теперь я не только все понимаю сам, но и готов просветить любого в содержании его проектов.

— Думаю, Его величество будут этому рады.

— С чего бы это?

Похоже, Вы завершаете круг приготовлений к своей главной миссии. Вы получили надлежащее образование, Вы стали принимать горячее участие в государственных делах и, наконец, Вы женитесь.

— А вот с последним вы явно поторопились, дорогой наставник!

— Что Вы хотите этим сказать, Ваше высочество?

— Недавно я виделся с отцом и просил его отослать принцессу Марию обратно. Свадьбы не будет.

— Значит, это правда? — растерялся Жуковский.

— Так вы знали? — в свою очередь удивился Александр.

— Государыня рассказала мне, и собственно, это и стало причиной моего прихода к Вам.

Государыня? Как же она все-таки к вам неравнодушна! Да не возражайте, вы, Василий Андреевич! При дворе мало найдется людей, не осведомленных о вашем безответном чувстве. Но имейте в виду, я боле никому не стану дозволять мной командовать и за меня решать! Ни моим родителям, ни вам, хотя вы и любите меня, как родного сына. Время наставлений прошло! У меня есть своя жизнь, и я намерен распорядиться ею сообразно своим о ней представлениям.

— Мне казалось, что кандидатуру принцессы Вы назвали сами, не так ли?

— Дорогой мой Василий Андреевич, когда родители потребовали от меня срочно выбрать себе невесту, мною двигало желание наказать их за эту поспешность. Я был не прав, я был жесток по отношению к принцессе. Но я надеялся, что меня поймут — я только что потерял Ольгу. Мне казалось, я вообще никогда больше не смогу полюбить!

— И что же изменилось? Впрочем, не отвечайте, я и сам догадался — Вы влюблены!

— Да! — воскликнул Александр. — Я вновь дышу, живу, я верю в жизнь и ее радости. Я любим и хочу быть любимым той, что потрясла меня своим чувством.

— Ее имя — секрет?

— Нет, для вас — нет. Это-княжна Наталья Репнина.

— Но разве она не выходит замуж за любимого ею человека?

— Думаю, что нет.

— А почему вы так решили?

— Хм, — улыбнулся цесаревич. — А зачем по-вашему она стала бы писать мне все эти письма?

Александр подошел к столу и достал из потайного ящика, открывавшегося малозаметной кнопкой — выпуклостью с тыльной стороны крышки стола, пачку листков, исписанных аккуратным витиеватым почерком.

— Так я и знал, — вымолвил Жуковский, просматривая послания таинственной незнакомки. Я знал, что этим все и кончится. Ваше высочество, вы позволите мне на несколько минут отлучиться? Но Вас я настоятельно прошу дождаться моего возвращения.

— Для чего?

— Я не могу Вам сразу всего объяснить, но, зная, как Вы обожаете тайны, умоляю, не уходите, Вы будете приятно и весьма неожиданно удивлены.

— Хорошо, — Александр почувствовал себя заинтригованным.

— Так помните — Вы обещали мне, — Жуковский поклонился ему и стремительно вышел из его кабинета.

Но еще раз сосредоточиться цесаревичу снова не удалось. Адъютант доложил ему о приходе принцессы Марии. «Этого мне еще только не хватало! — раздраженно подумал Александр. — Слухи по Зимнему разносятся стремительно, конечно, она пришла убеждать меня не отсылать ее обратно!»

— Проси, — раздраженно бросил он адъютанту и быстро спрятал злополучные письма в тайник в столе.

— Ваше высочество! — Мария вошла в кабинет, неся что-то мягкое в руках, она вся лучилась каким-то особенным светом. — Я хотель принесть вам сувенир.

— Что это? — Александр брезгливо отстранился от копошащегося под белой тканью мягкого комочка.

— Кролик, — торжественно сказала Мария, снимая тряпочку с подарка.

— Кролик? Зачем?

Вы сказаль, что хотель по-травить заяц. Но заяц нет. Я дарить вам кролик. Кролик любит по-травка. Свежий и зеленый.

— О, Господи! — Александр картинно возвел глаза и руки к небу. — Принцесса! Я говорил с вами об охоте. Да, я люблю травить зайцев. Но по-русски «травить» означает загонять в угол и убивать!

— Убивать? — глаза принцессы мгновенно наполнились слезами, она тут же схватила со стола кролика и прижала его к груди, словно хотела защитить. — Ви не любить, вы убивать! Ви жестоки!

— Ну, вот, теперь я еще и палач, — рассмеялся Александр вслед убегавшей из кабинета Марии. — И что еще интересного мне принесет этот день, а?

И хотя вопрос был чисто риторический, ответ на него цесаревич получил, едва только в комнату вернулся Жуковский.

— Я столкнулся в приемной с Ее высочеством. Она рыдала, и княжна Репнина вынуждена ее сейчас успокаивать.

— Натали здесь? Зачем?

— Это она Вам сама сейчас и объяснит, а Вы отвечайте, чем Вы обидели принцессу?

— Малышка принесла мне презент. Она решила, что я люблю травить, то есть кормить травой ушастых. В общем, мне пришлось популярно объяснить ей значение этого слова, раз уж вы не потрудились это сделать прежде меня, — самодовольно ухмыльнулся Александр.

— Как же я ошибался в Вас! Мало того, что самонадеянны и глупы, так Вы еще и жестоки, mon prince.

— Помилуй Бог, Василий Андреевич, я всего лишь хотел раскрыть ей глаза…

— В таком случае пришла пора и мне раскрыть Вам глаза, — прервал его Жуковский и, вернувшись к двери, открыл ее настежь и громко сказал. — Войдите, сударыни, и объяснитесь!

— Что это значит? — вскричал Александр, глядя на вошедших Репнину и Марию, все еще не утешившуюся от слез.

Ваше высочество! — Наташа решительно шагнула ему навстречу. — Я прошу у вас прощения, но я даже и представить себе не могла, что Вы посчитаете меня за автора тех писем.

— О чем это вы? — нахмурился Александр.

— О вашей переписке с прекрасной незнакомкой, — Наташа повернулась к принцессе и взяла ее за руку. — Позвольте мне представить Вам Вашу корреспондентку: Ее высочество принцесса Гессен-Дармштадская!

— Что? — только и мог выговорить цесаревич.

— Да, — кивнула Наташа. — Принцесса Мария и есть та таинственная особа.

Александр с ужасом переводил взгляд с Жуковского на Наташу, с Наташи на принцессу и снова возвращался к улыбающемуся Жуковскому.

— Так это я с вами вел переписку? — Александр наконец обрел дар речи и обратился к принцессе Марии.

— О, да, — смущенно ответила Мария, оглядываясь на подбадривающую ее Наташу. — Но ви биль такой страсть на бумага и такой лед, когда видеть меня!

— Принцесса, я польщен — нет, я потрясен. Я не ожидал получить от Вас такие стихи… Так могла написать только русская девушка…

— Что лишний раз доказывает, насколько сильно желание принцессы стать достойной спутницей будущего российского императора, — Жуковский поспешил сгладить возможное недоразумение от ответа цесаревича.

— Но я предполагал…

— Что предполагал? — спросила Мария.

— Мне понятно, почему у Его высочества возникли сомнения! Все послания были написаны неизвестной ему рукой, — вставила свое слово Наташа.

— А принс знать всех почерк во дворе? — удивилась Мария. — У принс так много кто писать?

— Не во дворе, а во дворце, — тут же отвлек ее внимание Жуковский.

Его высочеству пишут многие, — добавила Наташа, успокаивая принцессу, — но Александр Николаевич переписывался только с одной. С вами, Ваше высочество, с таинственной и прекрасной незнакомкой.

— Но как же это? — Александр все еще не мог прийти в себя от изумления.

— Это было нашей маленькой тайной, — сказала Наташа. — И до поры до времени принцесса стеснялась открыть ее. Она сочиняла, а я переписывала.

— Я не ожидал, — растерянно повторил цесаревич, — я не ожидал, что столь застенчивая и юная особа может так открыто и талантливо выражать свои чувства. Я не подозревал, что в вас дремлет такая страсть…

— Герр Жуковски говорить, надо не бояться показать льубов. Но мне чуть-чуть стыд.

— Что вы, принцесса, — воскликнул растерянный и польщенный Александр. — Ваше чувство прекрасно!

— О, нет! Это ваша стих так прекрасный, так поэт, что я должен быть искренность.

Благодарю вас, Мария, — потрясенный цесаревич подошел к ней и поцеловал руку. — Это для меня комплимент. Я не считал себя поэтом.

— Александр Николаевич никогда не согласился бы на столь романтичный поступок, если бы не чувства, которые он к вам испытывает, — поспешила подсказать Репнина.

— Вы правы, Натали, — вздрогнул тот. — В своих стихах я выразил свои истинные чувства. Скажите мне, Натали, это была ваша идея?

— Нет-нет! Просто принцесса не знала, как еще убедить Вас в своей любви.

— Что же, ей это вполне удалось, — сдержанно признал Александр. — Но вместе с тем я хотел попенять вам, княжна. Этой игрой в тайную переписку вы ввели меня в заблуждение, я предполагал, что .эти строки принадлежат перу другой дамы.

— Ви не думаль — это я? — расстроилась Мария.

— Я вообще ни о ком не думал, — цесаревич тут же исправил свою оплошность. — Я просто придумал себе прекрасную девушку. Я ее вообразил. Но теперь все кончено — я знаю, как она выглядит.

— Почему кончено, Ваше высочество? — насторожился Жуковский.

— Я хотел сказать, что фантазии закончились. И для чего теперь что-то придумывать, когда для тайн больше нет оснований?

— В таком случае, мы можем сообщить об этом государыне? — многозначительно спросил Жуковский.

— Да-да, — кивнул Александр. — Можете сказать ей.

— Что сказать? — тут же заметила их переглядывания Наташа.

— Правду, — остепенил ее любопытство цесаревич. — А сейчас, когда все разъяснилось, я прошу вас, сударыни, дать мне возможность сосредоточиться. Я приглашен Его величеством на заседание Государственного совета и хотел бы оговорить предварительно с Василием Андреевичем кое-какие детали предстоящего обсуждения. Принцесса.. Натали.

Александр еще раз поцеловал Марии руку, а Наташу, направившуюся было вслед за принцессой, за руку удержал.

— Я думал, что она — это вы, прошептал Александр ей на ухо.

— Я?

— Разве я мог подумать, что вы, такая умная, такая красивая, будете вселишь посыльной!

— Раньше это вас вполне устраиваю, — так же шепотом отвечала Наташа.

— Сейчас все по-другому. Еще немного — и я признался бы вам в любви.

— Но… вы представляете, к чему бы это привело? К очередной дуэли. С Андреем.

— Значит он… у вас с ним все хорошо?

— Да.

— Ну, что ж, — Александр нахмурился и сказал громко: «Я желаю вам счастья».

— Спасибо, Ваше высочество, — Наташа поклонилась ему. — Я тоже хочу, чтобы у Вас с Марией все было очень хорошо. А как мне отблагодарить Вас за Ваше участие в моей судьбе?

Не стоит, Натали, — Александр равнодушно махнул рукой. — Вы мне уже отомстили… то есть я хотел сказать — отблагодарили. Вы мне очень помогли.

Смущенная и ничего не понявшая Наташа быстро ушла вслед за принцессой, а цесаревич обернулся к Жуковскому.

— Василий Андреевич, я собирался просить у вас прощения за резкость, с которой давеча я говорил с вами.

— В ответ я хотел бы сделать то же самое. Мы говорили с Вами на повышенных тонах. Но это всего лишь признак кризиса, который требовал разрешения. И мы, надеюсь, разрешили его?

— Разумеется, — кивнул Александр.

— А посему хотел бы обратить Ваше внимание на кризис иного свойства, в разрешении которого Вы могли бы принять самое непосредственное участие.

— Если вы говорите о заседании Государственного совета…

— Именно о нем.

Дорогой мой, Василий Андреевич, — тяжело вздохнул Александр. — Я всегда любил вас за то, что вы, как никто другой, хорошо понимали меня. Вы да еще разве что безмерно уважаемый мною Карл Карлович, упокой, Господи, его душу!

— Ваше высочество, речь идет о деле огромной важности.

— Да-да, знаю, — отмахнулся Александр. — Знаю, понимаю! Но что может быть важнее того, что только что в этой комнате произошло?!

— Но ведь это уже произошло. Как говорится, plus quam perfectum — давно прошедшее время.

— Почему же давно прошедшее? Ничего не прошедшее! — возмущенно воскликнул цесаревич. — Вы несколько минут назад разрушили мою мечту. Разбили надежду. И желаете уверить меня, что переживать по этому поводу — значит попусту тратить время?

— Драгоценное время наследника престола! — напомнил Жуковский.

Я не хочу этого! Я никогда этого не желал! Моим единственным стремлением было желание найти достойную подругу, которая украсила бы мой семейный очаг и доставила то, что мне представляется единственным и высшим счастьем на земле — счастье быть супругом и отцом.

— Но разве принцесса Мария не та, о ком Вы мечтали?

— Я хотел бы видеть в ней единомышленницу, но она всего лишь предмет торга. Станет или не станет она будущей императрицей… Я мечтал о Женщине — нежной, ласковой, преданной, домашней!

— Все это Вас еще ждет после свадьбы.

— Да неужели вы всерьез думаете, что мне дадут спокойно наслаждаться простыми человеческими радостями, лишь только совершится эта церемония? Даже я при всей своей наивности прекрасно понимаю, что тут же навалится такой груз новых и еще более ответственных обязательств! Я должен буду обеспечить трону наследственность, а потом превратить своих детей в игрушки в руках царедворцев и политиков!

— Но Ваше высочество…

Вы думаете, я забыл тот страшный холодный день в декабре, когда отец передал меня гвардейцам, чтобы в случае удачи бунтовщиков они могли бы защитить меня. Я до сих пор ощущаю этот запах пота, смешанного с водкой и вижу во сне их красные от морозного ветра бородатые лица.

— Доля властителя никогда не была беспечной. И если помните, я написал тогда для Вас в своей оде:

— А я хотел другого, — в глазах Александра, кажется, блеснули слезы. — Поселиться где-нибудь в теплой Европе. Например, в Италии, в Падуе. Жить — просто, может быть, даже в гостинице. Жить с той, что для тебя всех милее, нянчить малышей, дышать волшебным италийским воздухом и вечерами смотреть с балкона на горы в лучах заходящего солнца. И ежедневно навещать капеллу с фресками Джотто, слушать ее тишину и наслаждаться вечностью и покоем!

— Ваше высочество, Александр Николаевич, позвольте помочь Вам однако спуститься с небесных вершин на нашу грешную землю.

— А зачем?

— Знаете, в чем главная слабость мечтательства?

— В ее иллюзорности?

— Нет. Самое грустное зрелище — это мечта, ставшая явью. Сбывшаяся мечта — это крах надежды.

— А не это ли самое вы только что проделали со мной, когда раскрыли тайну моей прекрасной незнакомки?

— Мы не раскрывали тайны, мы пытались объяснить Вам, что Вы еще так мало знаете о своей невесте, и ваше будущее сулит Вам еще много сюрпризов.

— То есть, вы хотите сказать, что мне следует остановиться?

— Ни в коем случае. Просто перенаправьте ось вашего поиска. Перестаньте смотреть кругом и получше вглядитесь в то, что рядом.

— Вы меня совершенно запутали! Я говорю, что хочу дальше, а вы говорите — глубже.

— Вам, мой дорогой ученик, всегда не хватало усидчивости.

— Зато у меня хватает терпения выслушивать бесконечные нотации и нравоучения!

— Боюсь, Вы путаете эти сомнительные деяния с советами, которые даются Вам для Вашего же блага.

— Господи! Да почему же все знают, что такое благо для меня, кроме того единственного, кого это касается напрямую, кроме меня самого?! — Александр стал гневен, но как-то по-детски и очень мелодраматично.

— А для этого. Вам надо сделать не так уж много, — улыбнулся Жуковский. — Вам стоит лишь научиться управлять и стать тем, кому подчиняются.

— А я что делаю все это время? — растерялся Александр.

— Вы? Вы капризничаете. Да-да! Вы ведете себя, как самоуверенный и легкомысленный мальчишка. И вместо того, чтобы доказать свое право быть услышанным, устраиваете малоприятные сцены Их величествам и помыкаете бедной принцессой.

— Но я же исправился, — растерялся Александр.

— Неужели? — Жуковский эффектно выгнул дугой брови. — Вы были настолько упоены своим потрясением, что даже не соизволили хорошенько успокоить бедную Марию.

— Я извинился… — начал было цесаревич.

— А должны были предложить ей руку и сердце!

— Опять должны! Должен, должен… — Александр собрался произнести по этому поводу целую тираду, но по лицу Жуковского понял — его снова заносит. — Хорошо, хорошо. Я пойду к принцессе и скажу ей все, что должен. И что я там еще должен?

— Мне кажется, Вам стоило бы уже на ближайшем заседании Государственного совета заявить о себе как о будущем главе государства. Вы должны высказаться по столь важному вопросу, как денежная реформа.

А я-то преклонялся перед вами за то, что вашей политикой как воспитателя было отсутствие политики в наших отношениях, — грустно пробормотал Александр, уступая настойчивости Жуковского. — Впрочем, что вы хотели мне сказать?

— Я хотел напомнить Вам, что на сегодня ситуация, как говорят шахматисты, патовая, равенство мнений, за и против совершенно равны. И только Ваше вмешательство может повлиять на расстановку сил.

— Да не лукавьте со мной, Василий Андреевич, к моему мнению никто не станет прислушиваться, — Александр обреченно махнул рукой.

— И все же Вам стоит попытаться…

— Стукнуть кулаком по столу, оказаться гласом вопиющего в пустыне?

— Вы должны попытаться стать государем. Хотя бы раз представьте себе, что от Вашего решения зависит судьба страны, и примите решение.

— Решения принимает отец!

— Так будьте же ему наследником, а не просто сыном!

Пока Александр думал, что еще ответить Жуковскому, явился его адъютант и сообщил, что пора ехать на заседание Государственного совета. Под выразительным взглядом своего воспитателя цесаревич кивнул выжидательно замершему графу Каверину и направился к выходу.

В обсуждение проекта Канкрина Александр решил вмешаться лишь тогда, когда председательствующий на заседании князь Илларион Васильевич Васильчиков попытался подытожить все мнения, представив их в сложившейся противоположности высказанных суждений.

— С одной стороны, — неторопливо произнес рассудительный Васильчиков, — очевидны мотивы, которые движут уважаемым Егором Францевичем, ибо финансовое положение России не может нас не настораживать. С другой — понятны и сомнения в том, что столь прекрасно изложенная теория может быть так же легко осуществима на практике.

Александр насторожился. Васильчиков, недавно произведенный в князи из графов за заслуги перед императором, был для Николая тем же, что и немец Лефорт для Петра Великого. Князь Васильчиков был единственным человеком при дворе, а быть может, и во всей России, кто мог в любое время и по любому поводу потревожить государя даже в его опочивальне. Именно он был его главной поддержкой и советником в памятные дни декабрьского восстания и советовал не рассуждать, а действовать, и притом жестко — разогнать бунтовщиков картечью. Васильчиков сопровождал государя в походе на Турцию, за что и получил впоследствии графский титул. И вот уже второй год он являлся Председателем Государственного совета. Александр знал — к его мнению император прислушивался с особым вниманием и почитал старого друга, как никого другого подле себя.