Глава 3. «Охота на лис»

— А вот это уже интересно, — отметил Бенкендорф, прочитав сообщение одного из своих офицеров — в донесении упоминался рассказ о проезжавшей через Нарвскую заставу глухонемой монашке, положившей крест не по-православному. Бенкендорф тотчас же вызвал своего секретаря и попросил: «Алексей Павлович, любезный, пригласите ко мне полковника Соколова. Скажите — дело государственной важности и наисрочнейшее».

Отдав распоряжение, Бенкендорф задумался — была ли вся эта любовная канитель с польской фрейлиной обычным придворным адюльтером или все же за ней стояла игра изрядно ненавидимой им польской шляхты. Александр Христофорович даже евреев считал менее опасными для государства, чем всех этих панов, в чьем католицизме и жуирстве видел влияние малосимпатичной ему Франции с ее перманентным небрежением к основам государственности и буржуазной вольностью умов.

Истовый монархист, Бенкендорф почитал за образец мироустройства Австрийскую империю и всячески стремился содействовать Николаю в укреплении вертикали власти. Он знал, что его недолюбливали за унижение декабристов и преследование литераторов, но Бенкендорф был уверен — праздность лучший друг народа. Балы, флирт и хорошая выпивка должны сопутствовать молодым чиновникам и военным, чья главная обязанность — служить и защищать трон и Императора.

Приверженец орднунга, он всегда мечтал об удобном для управления обществе — непогрешимом правителе, исполнительных и покладистых министрах, лояльном дворянстве и обожающем государя бюргерстве — мещанах и прочих невысоких сословиях, коие должны быть уверены, что на свете есть сила, способная защитить их от притеснений и поборов нерадивых службистов. И что сила эта находится не на небе, а создана по велению заботливого монарха и является его бескорыстным и неусыпным дозором надо всем, что происходит в стране — в каждом доме и в каждом уме.

Сам никогда не тяготевший к излишней интеллектуальной деятельности, Бенкендорф полагал самыми важными качествами гражданина — верноподданнические чувства к правящей династии и крепость семейных устоев — ячейки государства. В молодости он ознакомился с ритуалами одной из масонских лож, в годы учебы соприкоснулся с образчиком французского образования в иезуитском пансионе аббата Николя, и из собственного опыта сделал заключение о тлетворном влиянии философии и мистицизма, популярных в эпоху Екатерины и Павла.

Александр Христофорович искренне верил в необходимость контролировать умонастроения в обществе и нашел в лице Императора не просто покровителя своих идей, но и соавтора, а иногда и создателя многих проектов, призванных охранять государство от разложения, которое несли с собой посевы революционных брожений в образованной части населения. Его вера в незыблемость монархии была непоколебима, его возможности были практически безграничны, его методы отличались широтой приемов — от изощренных интриг до простого насилия — и успешностью результатов.

И самое существенное — он являлся другом Николаю, которого Бенкендорф особо почитал за умение быть образцовым, в его понимании, монархом — человеком твердой воли, авторитарным и полновластным. Бенкендорф, чья бабушка была воспитательницей великого князя Александра Павловича, а мать — подругой детства императрицы Марии Федоровны, предвидел в Николае будущего государя и содействовал ему и в декабрьских событиях 1825 года, и позднее, взяв на себя смелость исполнения многих непопулярных в обществе идей и решений своего императора.

К моменту описываемых нами событий, граф был болен — типично для большинства людей его круга. Ветренная промозглость, непереносимые холода и болотный климат подорвали и его легкие, и ему пришлось существенно ограничить круг своих дел и время от времени предпринимать поездки на воды за границу. И поэтому лишь близость к государю и прогрессировавшая со временем подозрительность заставили Бенкендорфа уделять столько внимания такому мелкому делу, как интрижка оставленной наследником польской возлюбленной.

Бенкендорф по привычке хотел быть в курсе всего происходящего в царской семье и вместе с тем, следуя своим принципам, оберегал "венценосных особ от всего, что могло подорвать их авторитет. Скандал в благородном семействе был не нужен никому, и Бенкендорф готов был самолично броситься в бой, несмотря на подорванное служебным рвением и непогодой здоровье…

В дверь его кабинета постучали. Бенкендорф вздохнул и, прокашлявшись, громко сказал: «Входите!»

Полковник Соколов, которому граф поручил надзирать дело Калиновской, вошел в комнату и прищелкнул каблуками.

— Вот что, Михаил Васильевич, — кивнул Бенкендорф, — а найдите-ка мне этого унтера Грязнова и доставьте сюда — я бы хотел побеседовать с ним. Только прошу вас соблюдать строжайшую секретность, это вопрос конфиденциальный. Есть у меня кое-какие подозрения, и я бы хотел проверить их, прежде чем составлю свое мнение. Да, и поинтересуйтесь, пожалуйста, что там Корф — здесь он или уехал, и куда, и с кем. Жду вас с докладом немедленно и без излишнего шума…

В полдень Бенкендорф уже входил в кабинет императора. Николай принял его сразу, как только ему было доложено о прибытии шефа жандармского отделения.

— Что-то случилось, Александр Христофорович? — Николай указал Бенкендорфу на кресло у стола напротив.

— Увы… — Бенкендорф сделал весьма многозначительную паузу.

— Так не тяните же, — с некоторым раздражением сказал Николай — склонность Бенкендорфа к театральным эффектам иногда начинала его бесить. — Вы нашли Калиновскую? Ведь ваше сообщение, насколько я могу догадаться, как-то связано именно с этим делом?

— Именно так, Ваше величество, — Бенкендорф вздохнул. — Должен признать, что несмотря на проявленное моими сотрудниками старание, госпоже Калиновской удалось ускользнуть от нас. Мы не нашли ее следов во дворце и даже в Петербурге.

— Возможно, она поняла всю тщетность своих усилий и вернулась домой? — предположил Николай.

— Я подозреваю, однако, что в деле Калиновской еще очень рано ставить точку. И к тому же, — понизив голос, добавил Бенкендорф, — оно начинает принимать для всех нас весьма неприятный оборот.

— Что это значит, Александр Христофорович? — удивился Николай.

— Осмелюсь доложить вам, Ваше величество, что женщина, похожая по описанию на госпожу Калиновскую, вчера проследовала на псковском направлении.

— И слава Богу! — воскликнул Николай. — Баба с возу — кобыле легче!

— Но, по имеющимся у меня сведениям, эта женщина, выдававшая себя за монашку, выехала из города не одна. Ее сопровождал молодой инок, чей словесный портрет совпадает с описанием внешности Его высочества…

— Вы говорите об Александре? — гневно прервал Бенкендорфа Николай.

— Да, — сухо и оттого еще более ужасно ответил тот. — Не будучи до конца уверенным в правильности сделанных дежурным по заставе унтер-офицером описаний, я попросил провести дополнительное расследование и допросить всех дежуривших в тот день постовых. Их рассказы полностью совпали — все; внешность, возраст, голос позволяют предположить, что спутником так называемой монашки был наследник престола.

— Кто еще знает о вашем предположении? — тихо спросил Николай после минутной паузы.

— О предположении — никто, — покачал головой Бенкендорф. — Допросы вел один из моих самых преданных и верных сотрудников — полковник Соколов. Прекрасный службист, абсолютно лишенный воображения, — вряд ли он станет предполагать, что у Его высочества хватит ума решиться на побег с Калиновской.

— И это вполне естественно! — воскликнул Николай. — Нормальная логика нормального человека — наследник престола должен находиться во дворце со своей семьей и заниматься делами государства. И вообще — с чего вы взяли, что это Александр? А, может быть, речь идет о Корфе?

— Я проверил — барон Корф еще не выезжал из столицы, и, насколько мне известно, у него совершенно другая спутница — эта певица Анна Платонова.

— Но Александр не мог этого сделать — он болен! Я дважды заходил сегодня к нему, и императрица уверила меня, что у наследника инфлюэнца и его не стоит беспокоить.

— А что говорит по этому поводу доктор Мандт?

— Мне совсем не обязательно знать его мнение, если Ее величество подтвердила нездоровье моего сына.

— А Ее величество лично сидит у постели больного? — не унимался Бенкендорф.

— Это что еще, Александр Христофорович?! — побагровел Николай. — Вы хотите уверить меня в том, что меня обманули, и кто — императрица?!

— Я всего лишь прошу вас самому встретиться с Его высочеством, дабы абсолютно исключить его участие в бегстве Калиновской.

— А вы не много ли на себя берете, граф? — Николай встал из-за стола — Бенкендорф немедленно последовал его примеру.

— Ваше величество, — Бенкендорф поклонился императору, — если мои предположения окажутся всего лишь измышлением, я намерен просить вас об отставке. Но если я прав, то престолу угрожает беда, с последствиями которой нам будет невозможно справиться, ибо время может быть упущено безвозвратно.

— Хорошо, — остывая, согласился Николай. — Идемте, я приму вашу отставку.

Александра, завидев на пороге своих апартаментов Николая в сопровождении Бенкендорфа, изобразила лицом крайнюю степень удивления, а, узнав о сути вопроса, с которым они явились к ней, пришла в негодование.

— Саша болен, — утверждала она, — и к тому же тяжело переживает отъезд принцессы Марии.

— Я бы хотел выразить ему свое сочувствие, — кивнул Николай, — прошу вас, составьте мне компанию, дорогая.

Но в ответ императрица начала искать причины к тому, чтобы этого не делать, и по мере того, как она уклонялась от прямых ответов на простой вопрос «почему», Николай стал всерьез задумываться над подозрениями, высказанными в адрес наследника Бенкендорфом. Император несколько раз во время этой перебранки с императрицей бросал на шефа жандармов косой взгляд, но Бенкендорф выглядел невозмутимым и в спор царственных персон не вмешивался, давая таким образом Николаю самому разобраться, что к чему.

Наконец, Николай, более не готовый выносить всю нелепость этой ситуации, велел Бенкендорфу выйти и, дождавшись, когда за ним закроется дверь, закричал на супругу.

— Да перестаньте же ублажать меня сказками! Или вы тотчас же идете со мной к Александру, или я войду к нему сам, и тогда, — Николай сделал глубокий вдох, — если я узнаю, что вы замешаны в чем-то противозаконном, то… Думаю, вы знаете меня.

— Хорошо, — сдалась Александра, понимавшая, что чистосердечное признание — не лучший выход, но все же — меньшее зло по сравнению с тем скандалом, что способен учинить Николай. — Я скажу, скажу вам правду. Но обещайте мне, что не станете предпринимать ничего ужасного и просто выслушаете меня.

— Я попытаюсь быть сдержанным, но мера моего гнева будет определяться степенью вашей откровенности, — кивнул Николай.

Императрица вздохнула и рассказала все, что знала. Услышав имя Жуковского, Николай нахмурился и даже побледнел.

— Я уверена, что завтра Александр вернется, и завтра же мы забудем об этой истории, как о мелком и малозначительном недоразумении, — говорила императрица.

— Если вам угодно так думать — думайте, что хотите, — зло сказал Николай, выслушав ее. — Я же поступлю так, как считаю нужным и сообразуясь с интересами безопасности государства.

— Но… — начала было Александра и сникла под суровым взглядом императора.

— Вы были правы, Александр Христофорович, — признал Николай, выходя из покоев императрицы и обращаясь к терпеливо ожидавшему его Бенкендорфу. — Александра действительно нет во дворце — ему удалось убедить Ее величество, что он собирается лично проследить за отъездом Калиновской, которой каким-то образом все же удалось увидеться с ним. И еще я узнал, что в этом деле замешан Жуковский, — он не только потворствовал Александру в его авантюре, но и склонил императрицу подыграть ему. Будьте так любезны, приведите Жуковского ко мне. Немедленно!

Сказав это, Николай резко повернулся и ушел к себе, а Бенкендорф бросился к Жуковскому. Но того в комнате не оказалось, и Бенкендорф, воспользовавшись моментом и чтобы занять время, принялся поверхностно рассматривать бумаги на его столе. Однако, заслышав звук открываемой двери, он бросил это неприглядное занятие и сел за стол, занимая место Жуковского.

— Как вы посмели! — с возмущением воскликнул Жуковский, входя в свою комнату.

— Здравствуйте, дорогой Василий Андреевич, — тоном радушного хозяина сказал Бенкендорф, жестом предлагая Жуковскому присесть. — Располагайтесь, чувствуйте себя, как дома.

— Что вы делаете здесь и что ищете в моих бумагах?

— Ищу? — улыбнулся Бенкендорф. — Василий Андреевич, для заговорщика вы чрезвычайно небрежны. Вот, к примеру, журнальчик «Телескоп» со статьей небезызвестного господина Чаадаева — лежит прямо на виду. А тираж-то, между прочим, цензурой изъят и уничтожен.

— Значит, плохо работаете, господин граф, — парировал Жуковский, — если хотя бы один экземпляр сохранился.

— Вы собираетесь меня обидеть? — Бенкендорф положил локоть на стол, оперся подбородком на ладонь и пристально посмотрел на Жуковского.

— А вы собираетесь меня арестовать? — в тон ему поинтересовался тот.

— Что вы, это прерогатива императора. Кстати, Его величество просил меня оказать ему эту любезность.

— Препроводить меня в тюрьму?

— Препроводить вас к нему. Император желает тотчас же побеседовать с вами. У него накопилось к вам несколько неотложных вопросов. К примеру, о мадемуазель Калиновской, — Бенкендорф поднялся из-за стола и направился к выходу, давая знак Жуковскому следовать за ним.

— А при чем здесь госпожа Калиновская, — вздрогнул Жуковский. — Я уже докладывал о ней государю, и более мне нечего к этому добавить.

— Возможно, Его величество не был в полной мере удовлетворен вашим докладом, — пояснил Бенкендорф, останавливаясь у двери и выжидательно взглянув на него. — Да, и признайтесь — вы давали читать наследнику этот философический опус провинциального сумасшедшего?

— Еще древние говорили — хочешь победить врага, узнай его, — побледнел Жуковский. — Мало запретить крамолу, необходимо разобраться в причинах ее появления.

— А вот это — совсем не ваша забота! — с раздражением бросил ему Бенкендорф.

— Как и не ваша — бегать за хорошенькими дамами, обвиняя их в государственной измене!

— Так вы хотите сказать, что потворствовать растлению наследника престола, который готовится стать мужем, и читать ему крамольные письма бездарного дворянчика — занятие, достойное для его воспитателя?

— С вашей точки зрения, быть может, и нет, а с моей — да. Ибо более недостойным я считаю фискальничество, слежку и огульное обвинение всех, кто думает иначе, чем вы!

— Помилуй Бог, Василий Андреевич! — вскричал Бенкендорф. — Да не заболели ли вы сами? Крамола хуже насморка — болезнь опасная и даже смертельная.

— Вы угрожаете мне? — тихо спросил Жуковский.

— Что вы, Василий Андреевич, — усмехнулся Бенкендорф. — Как я могу угрожать вам, любимому наставнику наследника престола. Я всего лишь пришел передать вам приказ Его величества явиться к нему. Затевать философские споры — не моя стихия.

— Быть может, если бы вы обладали вкусом к философии, то захотели бы больше читать и размышлять, а соответственно — писать, и овладели бы, в конце концов, хотя бы одним из тех языков, каковые прилично знать образованному человеку вашего сословия.

— А вот это вы зря, Василий Андреевич, — улыбка медленно сошла с лица Бенкендорфа — его потрясающая неграмотность по части чистописания уже давно стала притчей во языцех. — Я хотел избежать скандала, но, по-видимому, без этого не обойтись. Вы сами объявили мне войну — и я принужден вам ответить. Я не стану скрывать от императора, что вы ознакомили наследника с письмом господина Чаадаева. Следуйте за мной!

Жуковский вздрогнул — тон Бенкендорфа не предвещал ничего хорошего. И он сразу же ощутил это, когда они вместе вошли в кабинет Николая.

— Добрый день, Ваше величество, — поклонился стоявшему у окна императору Жуковский.

— Вы действительно полагаете, что день сегодня добрый? — с нескрываемым сарказмом спросил Николай, даже не смотря на него. — Насколько я помню, вы докладывали мне, что нашли следы пребывания госпожи Калиновской в Двугорском в имении Долгоруких.

— Совершенно верно, Ваше величество, — подтвердил Жуковский.

— И после вашего отъезда она скоропостижно уехала, и даже господин граф, — Николай кивнул в сторону невозмутимо стоявшего поодаль от Жуковского Бенкендорфа, — не смог ее отыскать.

— И вы решили, что я прячу ее здесь, в Зимнем дворце, — Жуковский улыбнулся и развел руками. — Стар я уже для таких проделок.

— А как чувствует себя Александр? — как ни в чем не бывало осведомился император.

— Его высочество просил себя не беспокоить и дать ему побыть какое-то время в одиночестве, чтобы прийти в себя после переживаний последних дней.

— Или для того, чтобы вместе с Калиновской сбежать в Польшу, нарушив клятву, данную им своей невесте и опозорив весь наш род?! — вспылил Николай.

— Если вам угодно справиться о здоровье Его высочества… — начал было Жуковский, делая вид, что не понял вопроса.

— О здоровье Его высочества я осведомлен гораздо лучше вас, — бесцеремонно прервал его Николай. — Однако, преклоняюсь пред вашим талантом лицедея, так неожиданно открывшимся всем нам. Браво, Василий Андреевич, браво! А я до сего времени считал вас искренним и преданным мне человеком.

— Но, Ваше величество…

— Довольно лжи! Мне крайне жаль, Андрей Васильевич, что вы не только во всем потворствовали Александру, но и позволили себе втянуть в эту интригу императрицу, к которой, как мне казалось, вы питаете особые чувства.

— Ваше величество, я глубоко сожалею.

— Не вижу раскаяния на вашем лице, — нахмурился Николай.

— Я помог Александру Николаевичу увезти Калиновскую из дворца. Я прекрасно отдаю себе отчет в своем поступке и понимаю, на какой рискованный шаг я решился, но Александру нужна была моя помощь. Он всего лишь хотел, чтобы Ольга вернулась в Польшу. Он не изменял своему предназначению наследника и не помышлял предавать свою невесту. В его действиях нет и тени политики. А Ольга… Ольга Калиновская виновата лишь в том, что следует голосу сердца, а не разума.

— Таким образом, вы хотите уверить меня, что мне не следует волноваться и просто сидеть и ждать, пока мальчик натешится и вернется в лоно семьи?

— Я просто прошу вас не подозревать в его действиях никакой иной подоплеки, кроме любовной, к тому же — бывшей. Александр Николаевич понимает свою роль в жизни государства и готов следовать этому в полном соответствии с вашими интересами.

— А к какого рода интересам, — раздался от двери холодный голос Бенкендорфа, — вы отнесете изучение им с вашей подачи статьи господина Чаадаева?

— Господин Чаадаев, конечно, написал много непозволительного, но для человека, близкого к престолу, просто необходимо знать и другое мнение, кроме официального, — дрогнувшим голосом сказал вынужденный отвечать Жуковский.

— Что вы хотите этим сказать? — Николай с ужасом посмотрел на него. — Вы читали с Александром письмо Чаадаева? Да, как вы могли! Революционные идеи во дворце?

— Я счел своим долгом…

— Вы более нам ничего не должны! — воскликнул Николай. — Вас впредь не касаются ни государственные дела, ни дела нашей семьи. Ваши действия показали, что вам больше нельзя доверять.

— Прикажете отправиться в ссылку? — мужественно спросил Жуковский.

— Нет-нет! — Николай погрозил ему указательным пальцем. — Нет, Василий Андреевич. Мучеником в глазах Александра вам стать не удастся. Насколько я знаю, вы переписываетесь с некой молодой особой из Германии?

— Что же, не зря говорят, что у Бенкендорфа есть ключи ото всех сундуков страны, — Жуковский метнул недобрый взгляд на шефа жандармов.

— И, по-моему, эта дама не желает жить в России? — продолжал допытываться Николай.

— Вам и об этом доложили?

— В таком случае, я надеюсь, Василий Андреевич, что вы, как честный человек, женитесь на ней, — приказным тоном сказал Николай.

— Но я не собирался выезжать в Германию, — попытался возразить тот.

— Теперь соберетесь! И как можно быстрее!.. Выгнав Жуковского, Николай после некоторого раздумья обратился к терпеливо ожидавшему его решения Бенкендорфу.

— Александр Христофорович, — вздохнув, произнес Николай, — я наслышан о состоянии вашего здоровья и, поверьте, искренне переживаю за вас, свое сочувствие через меня вам передавали император австрийский, а также прусский и шведский короли. Ее величество постоянно спрашивает меня о том, не требуется ли вам помощь в лечении.

Бенкендорф молча поклонился.

— Но… — Николай снова вздохнул. — Мне больше не к кому обратиться с подобной просьбой. Вы — моя единственная надежда. Прошу вас, поезжайте, голубчик, и верните Александра. Чего бы вам это ни стоило. Я возьму ваши грехи на себя. И — благодарю за службу!

— Защищать интересы Вашего величества — цель моей жизни и обязанность моего ведомства, — тихо сказал Бенкендорф. — Я немедленно отправлюсь на поиски наследника и, обещаю вам, добьюсь, чтобы инцидент с Калиновской был исчерпан. И впредь ничто не напомнит вам о нем.

— Я верю вам, Александр Христофорович, — кивнул Николай. — И с нетерпением жду от вас вестей. Добрых, только добрых!

Выйдя от императора, Бенкендорф вернулся к себе. Вызванный к нему полковник Соколов доложил, что следы подозрительных монахов ведут в Двугорское.

— Судя по всему, они прошли по известной нам дороге совсем недавно — ночью падал снег, а следы не припорошены. Совершенно четкие следы офицерских сапог и модных дамских ботинок с подковками ведут в лес со стороны имения барона Корфа.

— Хороши монахи! — усмехнулся Бенкендорф. — Значит, опять Корф? Какой негодяй! Что же, удалось ему один раз вывернуться, и довольно — больше не уйдет. Вы отлично поработали, Михаил Васильевич, и не обижайтесь — дальше дело поведу я сам. Таково решение Его величества. И, будьте добры, подготовьте мне, пожалуйста, записку — кто там по нашей линии в Двугорском. Ах, да, забыл, надеюсь, вы предупредили местную полицию, чтобы они лишнего шума не поднимали и не мешали нам?

Соколов кивнул.

— Тогда — с Богом!..

— Пожалуй, нам стоит обойти табор, — предложил Александр, завидев у опушки огни костров.

— Это же просто цыгане, — удивилась его осторожности Ольга. — Давай подойдем, погреемся, заодно и дорогу спросим.

Александр с сомнением покачал головой — случай и так уже помешал им. Хозяин подводы, согласившийся подвезти паломников, с такой отчаянностью согревался изнутри, без меры употребляя горилку, что в конце концов сбился с пути, и вскоре Ольга узнала знакомые места — дорога опять привела их в Двугорское. Напившийся купчик едва смог найти силы, чтобы дотянуть до трактира, где и свалился без памяти на радость Демьяну — богатый ему под праздник выпал постоялец. Убедившись, что с купчиком все ладно, Ольга и Александр ушли, стараясь не привлекать к себе внимания. Из усадеб ближним было имение Корфа, но Александр попросил Ольгу вести его кружным путем, а дорога эта оказалась неблизкой. Снег за ночь выпал глубокий, а без теплых дох, ссуженных им на время купчиком, идти было холодно, хотя и налегке. И вскоре Ольга начала уставать и заметно дрожала от холода. Цыганские огни были кстати, но, с другой стороны, новые люди — лишние глаза?