Глава 2

Призрачный бал

Вернувшись после развода в крепости домой, Владимир Корф застал в гостиной их городского особняка картину привычную, но ненавистную ему с детства. Старый барон, его отец, сидел на диване в центре залы и с умилением слушал музицирование Анны.

Анна была проклятьем и кошмарным сном Владимира. Отец всюду выдавал эту хорошенькую девицу с миниатюрной фигуркой и кукольным личиком за свою воспитанницу, а с Владимира взял слово всегда хранить молчание о тайне происхождения юной прелестницы. Барон Корф никогда не рассказывал сыну о причинах, побудивших его баловать и воспитывать крепостную, как собственную дочь, и Владимир предполагал в этом самое худшее. Рано оставшись без матери, он с ненавистью смотрел, как столь необходимая ему отцовская любовь уходила на заботу о девочке без роду и племени.

Барон Корф приглашал к Анне тех же учителей, что и к сыну. И поэтому она знала несколько языков, была хорошо воспитана и держалась благородно. Со временем у девушки обнаружился певческий дар, и барон Корф — известный театрал и любитель искусств — прочил ей славу лучшего голоса императорской сцены. Старый Корф частенько устраивал зрелища в своем загородном поместье — его театр считался лучшим в уезде, пользовался отличной репутацией и мог поспорить с другими театрами, знаменитыми в деле увеселения столичной публики. И, конечно же, Анна стала в нем премьер-актрисой.

Владимир и сам находил игру Анны восхитительной. Она завораживала и трогала естественностью движений и безыскусностью интонаций. Порою в роли она проявляла столь притягательную страстность, что каждый невольно ощущал тот самый внутренний трепет, который знаком любому, кто испытал глубокое и настоящее чувство. А ее пение можно было сравнить разве только с колдовством сирен, заманивавших на свой губительный остров простодушных моряков, очарованных властью женских голосов. И от сознания силы артистических чар Анны Владимиру становилось еще больнее, и язва, разъедавшая его душу, давала страшные метастазы.

Владимир ненавидел Анну так пылко, как если бы любил. И лишь учеба в Пажеском корпусе и дальнейшая воинская служба удержали его от отчаянного желания расставить все точки над i. Вступив в пору зрелости, Владимир еще яснее ощутил, как отдалило от него отца это необъяснимое и противоестественное увлечение барона юной крепостной. Начиная понемногу бунтовать, Владимир сознательно и часто ставил Анну в неловкое положение, публично унижая ее перед дворовыми, угрожал ей поркой на конюшне, но вмешательство отца отнимало у Владимира малейшую надежду на радость расправы с малолетней интриганкой, совершенно непостижимым образом завладевшей сердцем старого барона Корфа.

В армии эта боль слегка поутихла, но, время от времени наезжая домой, Владимир снова и снова оказывался свидетелем нелепого межсословного адюльтера. И никакие попытки отца убедить его в том, что эта связь существует лишь в воображении Владимира, не помогали. Будучи не в силах лишить Анну того положения, которое барон Корф определил для нее в их доме, Владимир вымещал свою злость на других крепостных. А это для его отца, известного либерала и гуманиста, было совершенно неприемлемым.

И однажды барон убедительно попросил сына, как можно реже навещать его в Двугорском. Тогда-то Владимир и отправился на Кавказ.

При возвращении сына в столицу Ивану Ивановичу показалось, что сын повзрослел и научился терпимости. Но иллюзии, равно как и надежды на то, что когда-нибудь Владимир и Анна станут друзьями, развеялись в прах уже в первые часы пребывания молодого Корфа в наследственном особняке в самом центре Санкт-Петербурга. Владимир, как и прежде, выказывал Анне свое небрежение, и тон его обращения к ней стал еще более раздражительным и бесцеремонным. Лишь после нескольких категорических предупреждений, высказанных старым бароном, Владимир повел себя сдержаннее и больше времени проводил с друзьями в казарме или на светских праздниках, нежели дома.

Не встречаясь с Анной, Владимир забывался, и обида на отца становилась глуше и уходила глубже, но стоило ему увидеть или паче чаяния — услышать Анну, ненависть и ярость с новой силой овладевали им. Вот и сейчас, вернувшись домой не в лучшем настроении после боя, почти проигранного Репнину, и счастливого назначения последнего в адъютанты цесаревича Александра, Владимир и в родных стенах не мог найти успокоение и понимание. Отец даже не ждал его — он весь превратился в слух и умиление. И как же могло быть иначе — Анна пела! О Господи, как она пела!

Этот голос надрывал душу и заставлял слезиться глаза…

Владимир не решился войти в залу и прижался к стене за полуоткрытой дверью, откуда хорошо все слышал. Он не хотел слушать, но и не слушать Анну было невозможно.

Наконец, Анна сыграла финальный аккорд романса, и, когда замерли последние звуки ее голоса, раздались теплые и уважительные аплодисменты — старый барон благодарил свою воспитанницу за пение.

— Вы желаете, чтобы я еще что-нибудь спела для вас? — спросила Анна.

— Аннушка, я готов тебя слушать бесконечно, — улыбнулся барон. — Но сегодня лучше побереги голос до вечера.

— Для чего?

— А вот послушай-ка, — барон взял с серебряного подноса для почты, лежавшем на столике рядом с диваном, распечатанное письмо. — Так… «Здравствуй, дорогой друг!». Так.., здоровье… засвидетельствовать почтение… Вот!

«…а именно хочу сообщить тебе, что сегодня я смогу устроить прослушивание для твоей протеже Анны на маскараде у Потоцкого, и смею заверить, если она так талантлива, как ты уверяешь, то ей суждено петь на императорской сцене!»

Ты понимаешь? Сегодня тебя будет слушать директор императорских театров — Оболенский. Сергей Степанович — мой давний и хороший друг.

— Директор императорских театров?

— Да, в присутствии особ, приближенных ко двору!

— Но это так неожиданно… — Анна растерялась и вздохнула. — Что, если Сергею Степановичу каким-либо образом станет известна правда обо мне?

Может случиться, что кто-нибудь меня узнает — и скажет ему, что я…

— Никто не узнает, что ты крепостная, — поспешил уверить ее барон.

— А как же Владимир? — встрепенулась Анна. — Он тоже приглашен?

— Он ничего не скажет. Я обещаю тебе, — строго сказал барон.

— Иван Иванович! Вы слишком добры ко мне. Я не стою ваших хлопот!

— Я всего лишь хочу, чтобы ты была счастлива. И ты будешь счастлива. Даю тебе слово барона Корфа. Слово, в котором еще никто не мог усомниться!

И не благодари меня, все мои старания для тебя — лишь малая часть того, что я должен отдать твоим заслугам и таланту.

— Но… — хотела возразить Анна.

— Более не говори ничего! И ожидай меня здесь — я тотчас же вернусь. Я хотел бы кое-что показать тебе. Это очень важно, моя дорогая, — барон поднялся, жестом остановил Анну, попытавшуюся встать, как обычно делают слуги в присутствии хозяина, и вышел из залы.

Он прошел близко от Владимира и не заметил его. Владимир на мгновение задержал дыхание и с трудом подавил волнение, с новой силой всколыхнувшее его душу. Отец, что же это такое, отец?! Дождавшись, когда барон пройдет, Владимир резко распахнул дверь в залу и вошел. Анна, игравшая в одиночестве какую-то музыкальную пиеску и что-то напевавшая вполголоса, резко оборвала свое музицирование.

— Что же вы прекратили петь?

Насколько я понял, это обычное занятие для наших крепостных в часы досуга, — ожесточенно бросил ей Владимир.

— Иван Иванович разрешил мне… — Анна поднялась уйти.

— Стоять! — зарычал Владимир. — Разве я сказал, что ты свободна? У меня для вас есть поручение, сударыня.

И я надеюсь, не должен напоминать, что вы обязаны выполнять мои поручения. Все мои поручения!

— Конечно, что прикажете, — Анна поклонилась ему.

Владимир заметил, как аккуратно и со вкусом сделана ее прическа — волосок к волоску и такие прелестные завитки на висках!.. И от этого его раздражение усилились сверх всякой меры.

— Мои сапоги отвратительно вычищены, — грубо сказал он. — Идите и надрайте их! Так, чтобы я мог видеть в них свое собственное отражение.

— Это все?

— Нет, — не унимался Владимир. — После сбегайте в лавку Мойшеса за бутылкой шампанского.

— Я могу идти, мой господин? — Анна не поднимала глаз, и все ее существо выражало лишь одно — безропотность и покорность.

— Извольте, — издевательски проронил Владимир сквозь зубы, глядя, как Анна медленно складывает ноты на крышке рояля и выходит из залы'.

Владимир самодовольно улыбнулся и подошел к столику, на котором лежало оставленное отцом письмо от Оболенского. Он едва удержался от желания разорвать этот листок — свидетельство неминуемого позора его семьи. В этот момент вернулся барон, и в руках отца Владимир увидел прямоугольный футляр — в таких обычно хранят украшения. Глаза Владимира недобро блеснули.

Барон с недоумением огляделся по сторонам.

— Владимир! Ты дома? А где Анна?

Она же только что была здесь.

— Я отправил ее по делам, — Владимир цинично засмеялся.

— Что еще за дела? — вздрогнул барон.

— Я приказал ей купить мне шампанского. Хочу банкетировать несколько приятных событий, которыми был отмечен прошедший день.

— Послушай, неужели нельзя было послать за вином кого-нибудь из слуг, — в голосе отца Владимиру почудилась нервность, но он пропустил эти признаки мимо ушей. Он упивался своей победой над Анной.

— А она и есть служанка!

— Не в этом доме. Скажи, чтобы за ней послали, пусть вернется. Она должна готовиться к сегодняшнему вечеру.

— Скажите, отец, зачем вам это нужно? — Владимир посмотрел на отца прямо, в упор.

— У Анны — редкий талант, — барон не отвел взгляда и не смягчил тона. — Такой дар нужно развивать.

— Так пусть поет себе в крепостном театре, чтобы услаждать слух хозяев!

На балу ей совершенно не место, и вам не следовало привозить ее в Петербург, отец! — голос Владимира зазвенел от негодования.

— Как ты смеешь судить мои поступки! — прикрикнул на него барон и добавил не терпящим возражения тоном:

— Мне очень жаль, Владимир, что ты все понимаешь превратно. А посему прошу тебя сейчас же оставить меня!..

И проследи, чтобы Анна немедленно вернулась. Я буду ждать ее здесь, сейчас!

Владимир опустил глаза, отрешенно кивнул и вышел из залы. Дав распоряжение одному из слуг найти Анну, он бросился к себе и запер комнату на ключ. Оставшись один, Владимир рухнул на постель, как был — в одежде, и зарычал с неистовой, но невероятным усилием воли подавленной злобой. Будь ты проклята, актерка, девка! Не-на-вижу!..

Когда Анна снова вошла в гостиную, барон стоял у окна, выглядывая кого-то во дворе. Заслышав легкие шаги, Иван Иванович обернулся с улыбкой ласковой и немного виноватой. Барон чувствовал неловкость за самоуправство Владимира, но развивать эту тему не стал. В глазах Анны он уловил мольбу о снисхождении, и ее благородство, как всегда, поразило и укротило его. Барон вздохнул и знаком подозвал Анну к себе.

— Аннушка, вот взгляни, одна вещица, — барон подал Анне черный футляр, который держал в руках. — Она непременно принесет тебе удачу сегодня вечером.

— Какое красивое!

Анна растерялась — на бархате переливалось алмазами дивной красоты колье с особым орнаментом переплетения в рисунке золотой оправы.

— Я хочу, чтобы ты надела его на сегодняшнее выступление, — ласково сказал Корф-старший, вынимая колье из футляра и надевая его Анне на шею.

— Оно же стоит целое состояние!

Мне, право, неловко, — прошептала Анна.

Она хотела еще что-то возразить, но взгляд ее случайно упал за окно. Там, во дворе особняка Корфа, выходил из коляски стройный молодой офицер — тот самый, что встретился ей утром, когда она поднимала с мостовой упавшую у проходящей дамы розу. Он очень понравился Анне — смелый, решительный и вместе с тем, такой обходительный и романтичный…

Барон уловил ее взгляд и улыбнулся.

— А ты не знакома с Михаилом Репниным? Он большой друг Владимира.

— Я не знакома ни с кем из друзей Владимира, — потупившись, сказала Анна.

— Миша из очень уважаемой семьи.

Вы бы подружились…

— Расскажите мне лучше про ожерелье, — мягко прервала барона Анна — ей было неловко, что барон заметил ее интерес к незнакомому молодому человеку.

Она никогда ничего подобного себе не позволяла и смутилась от своего откровенного интереса к Репнину. Барон понимающе кивнул.

— Когда-то это украшение носила одна прекрасная женщина. Она была бы рада видеть его на тебе.

А Репнин, ничего не подозревавший обо всех этих событиях в доме друга, быстро прошел в комнату Владимира.

Молодой Корф уже оттаял от недавней сцены с отцом и Анной. Он был готов к поездке на бал, когда Репнин постучал в дверь его комнаты. Увидев друга, Владимир довольно кивнул ему и, взяв в руки перчатки и маску, направился к выходу, но Михаил жестом остановил его.

— Мне придется отказаться от наших планов на вечер, — Михаил виновато развел руками. — Дела! Жаль, что не смогу увидеть твою новую даму сердца.

— Служба взяла в оборот? — с деланной игривостью спросил разочарованный Владимир, бросая перчатки и маску на столик у двери. — Что ж, рассказывай, как прошел первый день у наследника.

— Слушай, — Репнин заговорщицки понизил голос, — я раскрываю государственную тайну — сразу попал меж двух огней. Император требует, чтобы я следил за наследником, которому запрещено встречаться с его возлюбленной. А цесаревич, похоже, любит ее по-настоящему.

— И ты не можешь решить, что правильнее сделать? — надменно рассмеялся Владимир — ему даже понравилось, что путь Репнина в его должности не усеян цветами.

— Совершенно не понимаю, — растерянно признался тот. — Ведь я нахожусь на службе у Александра.

— Прежде всего, — резко сказал Владимир, — ты служишь царю! Я слышал, что нынешняя любовница наследника — полячка. И, по-моему, величайшая глупость — влюбляться в женщину другого положения!

— Жизнь не идет по правилам! — горячо возразил ему Михаил. — А любовь всегда слепа. Неужели, Володя, ты никогда не влюблялся?

— Я влюбляюсь! — отмахнулся от него Корф. — Каждый день в новую женщину. Хотя.., та, кого я мечтаю увидеть сегодня, — это нечто особенное…

— Понимаю тебя, — мечтательно сказал Репнин. — Послушай, я сегодня встретил такую барышню!

— Забавно! — Владимир по-новому взглянул на приятеля — это надо же, Репнин влюбился! — Ну-ка, ну-ка, рассказывай, кто такая? Тебе понадобится оценка и совет твоего товарища?

— Нет-нет! — прервал его Репнин. — Она…

— Уууу… — иронически протянул Корф, комментируя затянувшуюся паузу в определении достоинств первого настоящего увлечения Михаила.

— Это слишком серьезно, Владимир! — рассердился Репнин.

— Вижу-вижу, — Владимир бесцеремонно похлопал друга по плечу. — В кои-то веки поручик Репнин — известный в нашем кругу литератор, поэт! — не может подобрать слов….

— Послушай… — остановил его Репнин, — Я тебе наговорил тут про государя и ..что со мной происходит…

— Мой друг! — Владимир махнул рукой. — Меня дворцовые интриги не интересуют, а ты…ты, похоже, вместо государственных дел будешь ночевать у спальни наследника. Попал ты в переделку, братец!

Из дома друзья вышли вместе, но Владимир отправился на бал, а Михаил — в Зимний, чтобы к указанному сроку явиться перед наследником. Когда их коляски разъехались на проспекте, Владимир с демонстративной радостью кивнул на прощанье Михаилу, хотя внутренне был раздражен и обижен. Вот он — еще один удар! Друг с ходу попал в водоворот бурных дворцовых событий да еще и влюбился. И, вероятно, не столь безнадежно, как сам Владимир.

Вот уже несколько месяцев он встречал на балах одну и ту же красавицу, чей облик отличался той статью и уверенностью, которые могли сулить счастливчику великую страстность. Голубоглазая незнакомка занимала его воображение, но за все это время Владимиру не удалось ни на шаг приблизиться к ней.

И поэтому, войдя в зал дворца графа Потоцкого, Корф просто остолбенел — среди прогуливающихся по кругу дам он увидел свою таинственную незнакомку.

Задержав дыхание и успокоившись, Владимир решительно направился к даме своего сердца.

— Сударыня! — Владимир учтиво поклонился. — Позвольте мне пригласить вас на танец! Полгода я искал встречи с вами. Вы и тогда, когда я впервые увидел вас на балу, были самой красивой! И сегодня здесь никого лучше вас!

— Вы решили раздать все комплименты сразу? — равнодушно улыбнулась красавица. — Сохраните несколько для других случаев.

— А как же мое приглашение? — настаивал Владимир. — Танец уже начался…

Незнакомка мгновенье помедлила с ответом, а потом благосклонно кивнула и положила свою руку поверх руки Владимира, протянувшейся в галантном изгибе. Владимир ликовал — он танцевал с той, о коей мечтал так долго и так страстно! Правда, радость этого события все же омрачалась заметной холодностью его спутницы.

Прекрасная незнакомка вальсировала отменно, но безжизненно, и, казалось, по принуждению. Но это только раздразнило Владимира. Он сделал первый шаг — пригласил незнакомку на танец, теперь надо растопить лед ее сердца и отогреть эту прекрасную снежную королеву.