Поэтому я дал генералу Монтгомери указание действовать, пока я не прибуду в Лондон, в качестве моего представителя в вопросах анализа и пересмотра планов действий сухопутных сил по высадке десанта, особое внимание обратив на то, что вызывает у меня беспокойство. Я сказал ему, что он может быстро и легко связаться со мной в Вашингтоне. То же самое я высказал моему начальнику штаба генералу Смиту, который должен был выехать в Лондон, как только ознакомит своего преемника с характером сложной работы штаба на Средиземноморском театре военных действий.
      Когда я занимался этими вопросами в Италии и Алжире, в Тунисе серьезно заболел премьер-министр. К концу года он поправился в достаточной мере, чтобы проследовать до Марракеша в Марокко, где врачи решили, что ему следует на несколько недель остаться там для поправки здоровья. Он направил мне срочную телеграмму с просьбой заехать к нему на совещание по пути в Соединенные Штаты. Я явился к нему во второй половине дня 31 декабря.
      К этому времени была определенно согласована операция по десантированию возле Анцио, и премьер-министр с обычной для него энергичностью, несмотря на серьезную угрозу его здоровью, полностью посвятил себя задаче выявления любых ресурсов для усиления десантируемых войск и скорейшего осуществления намеченного плана. Он надеялся, что операция сразу же приведет к захвату Италии, хотя я продолжал высказывать сомнения относительно столь оптимистичного исхода. Черчилль обратился ко мне с личной просьбой, чтобы я разрешил генералу Смиту остаться на Средиземноморском ТВД в качестве начальника штаба, с чем я не мог согласиться. Взаимоотношения между командующим и его начальником штаба являются сугубо индивидуальными. Эти отношения у каждого командующего своеобразны, а генерал Смит настолько хорошо подходил мне, что я считая неразумным расставаться с ним как раз накануне крупнейшей операции всей войны. К тому же я считал, что у генерала Вильсона будут свои соображения относительно этого важного поста и он выразил бы возмущение, если бы ему навязали кого-либо со стороны, даже по настоянию главы его собственного правительства. Черчилль был болен и выглядел сильно утомленным, но проявлял такую заинтересованность в операции с десантированием у Анцио, что совещание затянулось до позднего вечера.
      Мы покинули Марракеш в 4.45 утра в первый день нового года и прибыли в Вашингтон в час ночи на следующее утро. Полет в основном прошел без осложнений, за исключением того, что неспокойная батарея португальской зенитной артиллерии выпустила несколько снарядов в нашу сторону, когда мы пролетали над берегом одного из Азорских островов.
      По прибытии в Соединенные Штаты я встретился с работниками военного министерства, а несколько позднее - с президентом. Рузвельт был болен гриппом, но казался вполне бодрым. Он продержал меня у своей постели более часа, пока мы обсуждали сотни подробностей прошедших и предстоящих операций. Как всегда, он удивлял меня своими детальными познаниями географии мира. Он воспользовался случаем коротко ознакомить меня со своими планами послевоенной оккупации Германии. Президент определенно хотел, чтобы США оккупировали северо-западную часть, но внимательно выслушал мои возражения против разделения Германии на "национальные секторы". Я опять высказал пожелание, чтобы оккупированные территории были как можно скорее переданы под контроль гражданских властей. Мои доводы, казалось, произвели на него впечатление, но он не связал себя никакими обещаниями.
      Ни в одной беседе из всех, какие у меня были с президентом, Рузвельт не касался проблем внутренней политики, разве только случайно и мимолетно. Его сын Элиот, которого я иногда встречал в Африке и Англии, также избегал политики как предмета разговора при таких встречах, шутливо называя себя в таких случаях "паршивой овцой и реакционером в семье".
      Покидая президента, я сказал: "Искренне верю, что вы быстро поправитесь". Он поспешно ответил на это: "Да что вы, я не лучше чувствовал себя уже многие годы. Я в постели только потому, что врачи опасаются, как бы я снова не заболел, если встану на ноги слишком скоро". Больше я его уже не видел.
      Во время моего короткого пребывания в Соединенных Штатах я с радостью воспользовался представившейся мне возможностью поехать с женой к сыну в Вест-Пойнт. Затем я отправился увидеться с матерью, братьями, родителями жены и еще кое с кем из ближайших родственников; все они по такому случаю собрались в городе Манхэттене, штат Канзас. Эти семейные встречи как бы восстанавливали силы молодости - до этого времени я не вполне четко осознавал, как далеко война уносит ее участников от интересов, нужд и забот обычной жизни.
      Разумеется, мне не удавалось полностью отвлечься от проблем войны на какое-то время. Из Лондона периодически поступали телеграммы с самыми серьезными вопросами, а в некоторых из них даже запрашивалось мое окончательное решение. Тем не менее я с удовлетворением констатировал, что Монтгомери, несомненно, работал над вариантом высадки в первом эшелоне десанта пяти дивизий при двух дивизиях, находящихся на судах.
      Между тем в английском правительстве возникла определенная стесненность в связи со сложившейся обстановкой в системе командования на Средиземноморье. До тех пор пока я номинально числился командующим всеми силами в этом регионе, проявлялась известная нерешительность при подготовке к десантированию возле Анцио, к операции, которая должна быть осуществлена после моего ухода с этого театра военных действий. Я узнал, что некоторые руководители, на которых была возложена ответственность за операцию, проявляли колебания в принятии необходимых решений. Поэтому я тут же отказался от намерения вернуться в Африку и посоветовал генералу Маршаллу быстро принять решение о передаче всей полноты власти на Средиземноморском ТВД в руки генерала Вильсона.
      Это в известной мере вызвало мое сожаление, так как тем самым я лишался возможности вернуться туда, чтобы поблагодарить и попрощаться со всеми, кто вместе со мной честно, эффективно и преданно трудился. Однако я уже в письменной форме издал прощальный приказ по войскам, в котором выражал надежду, что мы скоро встретимся в центре вражеской страны. Глава 13. Планирование операции "Оверлорд"
      Я выехал из Соединенных Штатов 13 января, чтобы принять на себя руководство мощнейшей боевой группировкой войск, какую были в состоянии создать два западных союзника. На второй день вечером я уже находился в Лондоне. Снова началась подготовительная работа к вторжению, но по сравнению с аналогичной работой, проделанной полтора года назад, теперь вместо порядка был беспорядок, вместо определенности и уверенности -опасения и сомнения. В числе моих непосредственных подчиненных находились главный маршал авиации Артур Теддер, генерал-лейтенант Омар Брэдли, генерал Бернард Монтгомери, генерал-лейтенант Карл Спаатс и адмирал Бертрэм Рамсей - все испытанные боевые командиры, уже имевшие опыт по руководству войсками союзников в крупной операции. Главный маршал авиации Ли-Меллори был назначен командующим военнно-воздушными силами союзников в рамках операции "Оверлорд". Он имел большой боевой опыт, в частности полученный в битве за Англию, но пока ему не приходилось возглавлять воздушные операции, требовавшие тесного взаимодействия с наземными войсками.
      Когда я первый раз прибыл в Лондон в июне 1942 года, союзный штаб находился в центре города; на этот раз я решил во что бы то ни стало найти подходящее место где-либо за городом. И я нашел такое место, хотя и были возражения и мрачные предсказания. Мы расположились в районе Буши-парка, и у нас быстро сложилась исключительно хорошая обстановка, которая с лихвой перекрывала небольшие неудобства, вызванные отдаленностью английских правительственных учреждений. Мой штаб официально теперь назывался штабом верховного командования союзных экспедиционных сил.
      Планирование и подготовка операции "Оверлорд" будут детально изучаться военными специалистами. Что касается командной и штабной структуры, то здесь нужно отметить ряд важных моментов. Первым из них было выявление наиболее целесообразного состава штаба. С тех пор как я был назначен союзным командующим в июле 1942 года с подчинением мне сухопутных, воздушных и морских сил, мы изъявляли известное желание иметь в подлинно объединенном штабе примерно одинаковое представительство от каждого вида вооруженных сил и соответствующих служб тыла. Я считал, что в определенных ситуациях, когда крупным оперативным группам, возможно, придется вести широкие операции на большом расстоянии от штаба верховного командования союзных экспедиционных сил, потребуется именно такой состав штаба. В дни подготовки операции "Торч" в 1942 году мы первоначально намеревались создать штаб тоже на таком принципе. В конце концов пришлось отказаться от этой идеи как расточительной в смысле использования своих кадров и необязательной в тех условиях.
      Схема, которую мы нашли наиболее эффективной и которая позволяла всем командующим собраться вместе почти немедленно, предусматривала для командующих сухопутными, морскими и воздушными силами совмещение двух ролей. В первой роли каждый из них выступал в качестве сотрудника моего штаба и со своими помощниками участвовал вместе с нами в разработке плана операции; во второй каждый отвечал за осуществление своей части во всей операции. Такова была общая командная структура, которой мы придерживались на протяжении всей Средиземноморской кампании, и я был убежден, что с учетом особых условий нового театра военных действий нам следует взять за основу этот принцип, хотя были неизбежны определенные исключения.
      Первое из этих исключений касалось военно-воздушных сил. Было желательно, чтобы на начальных стадиях десантирования в целях должной поддержки авиацией сухопутных войск на решающих этапах операции, то есть до тех пор, пока мы прочно не закрепимся на захваченном плацдарме и пока не исчезнет угроза нашего поражения, вся авиация в Англии, за исключением только авиации берегового командования, была бы подчинена мне. Сюда вошли бы стратегическая авиация в составе английского бомбардировочного командования под руководством главного маршала авиации Артура Харриса и 8-я воздушная армия США под командованием Дулиттла. Однако сразу же возникли возражения, частично со стороны премьер-министра и его начальника штаба. Командующие стратегической авиацией не хотели получать приказы от командующего тактической авиацией, выделенной для операции "Оверлорд". Их возражения, по моему убеждению, исходили не из личных соображений, а основывались на убеждении, что командующий тактической авиацией, который прежде всего обеспокоен поддержкой войск на переднем крае, едва ли в должной мере оценит подлинную роль и возможности стратегической авиации и поэтому может неправильно ее использовать.
      В более широком плане разногласия сводились к тому, что действия этих крупных бомбардировочных частей с их способностью наносить удары по любой точке в Западной Европе никогда не следует ограничивать, даже временно, задачей оказать непосредственную помощь сухопутным войскам, осуществляющим единственную операцию. В ответ на эти доводы мы указывали, что эта операция, которую Соединенные Штаты и Великобритания собираются теперь предпринять, не может быть отнесена к категории обычного сражения. Две страны вкладывают все силы и ресурсы в эту операцию, чтобы в дальнейшем развернуть боевые действия в Западной Европе. Неудача в операции "Оверлорд" привела бы к последствиям почти роковым. Такая катастрофа могла означать полное перебазирование на другие театры военных действий всех американских сил, сосредоточенных в Соединенном Королевстве, и в то же время явилась бы таким тяжелым ударом по моральному духу союзников и их решимости, что последствия даже не поддаются учету. И наконец, такое поражение оказало бы очень серьезное влияние на обстановку на Восточном фронте, и можно было не без оснований предположить, что если Россия будет считать своих союзников совершенно беспомощными и неспособными предпринять что-либо значительное в Европе, то она может пойти на сепаратный мир.
      Упорно настаивая на передаче в мое подчинение стратегической авиации, я, помимо всего прочего, находился под влиянием урока, столь убедительно продемонстрированного в боях под Салерно. Для обеспечения успеха сражения подчас требуется использовать все возможности, до последнего человека, и командующий не должен зависеть от того, будет ли выполнена его просьба оказать войскам авиационную поддержку или нет. Было крайне важно, чтобы все наши наступательные силы, в том числе и стратегическая авиация, были в распоряжении командующего для использования в критические моменты боя. Я твердо заявил, что, пока буду командующим, не приму никакого иного решения, хотя и согласился с тем, что стратегические авиационные объединения не будут подчинены тактической авиации, а будут получать приказы непосредственно от меня. Это не накладывало на меня особенно большой дополнительной нагрузки, поскольку мой заместитель главный маршал авиации Теддер не только был опытным командиром, но и пользовался доверием в военно-воздушных силах, как английских, так и американских.
      У нас не было намерения использовать стратегическую авиацию в качестве простого придатка к тактическому авиакомандованию. Наоборот, мы больше всего хотели продолжать разрушение немецкой промышленности, особенно нефтеперерабатывающей. Генерал Спаатс убедил меня, что, поскольку у Германии усиливаются затруднения в связи с истощением запасов топлива, это окажет самое серьезное влияние на способность немцев вести боевые действия и соответственно ускорит их поражение в войне.
      Мои представления относительно подчинения стратегической авиации были приняты в начале апреля, и с этого времени, пока не прошли решающие фазы кампании во Франции и Бельгии, Дулиттл и Харрис подчинялись непосредственно мне. Строго говоря, организация Ли-Меллори охватывала только те авиационные силы, которые были непосредственно выделены в состав экспедиционных сил как их неотъемлемая часть. Это были английские военно-воздушные силы, поддерживавшие 21-ю группу армий, 9-я воздушная армия, поддерживавшая американскую 12-ю группу армий, и позднее американская авиация, действовавшая в поддержку 6-й группы армий (французских и американских войск) на юге Франции. В его командование входили также многочисленная транспортная авиация, разведывательные самолеты и авиачасти специального назначения.
      Для управления сухопутными войсками не предусматривалось назначения отдельного командующего. Поскольку наша десантная операция осуществлялась на относительно узком участке фронта с привлечением всего двух армий, один из командующих этими армиями должен был постоянно осуществлять боевое взаимодействие между двумя армиями на начальных стадиях операции. Однако в планах предусматривалось скорее создание отдельных английской и американской групп армий на континенте, и поэтому было логично, чтобы сухопутные войска каждой из них имели своего командующего, непосредственно подчиненного моему штабу, когда эти группировки будут располагать достаточными силами, чтобы осуществить решительный прорыв и начать быстрое продвижение через Западную Европу. Этот принцип распространялся также на группу армий, которая позднее вторглась во Францию с юга. Во избежание большой путаницы не предусматривалось никакого дополнительного штаба между этими тремя основными командующими сухопутными войсками и моим штабом. Отсюда вытекало, что каждый из этих трех командующих группами армий являлся, по существу, руководителем сухопутных войск в своей зоне и получал поддержку со стороны тактического авиаобъединения.
      Этот вопрос был тщательно обсужден и хорошо понят всеми задолго до начала операции. Однако некоторые английские офицеры, но не те, которые работали в моем штабе, оказались по традиции приверженцами строгого соблюдения "триумвиратного" метода руководства войсками и считали, что нам следует иметь отдельного командующего сухопутными войсками в качестве моего заместителя.
      С прибытием Джорджа Паттона со Средиземноморья наша команда приобрела сильного игрока. В разговорах с Джорджем я советовал ему избегать пресс-конференций и публичных заявлений. Он обладал просто талантом делать подобные взрыву заявления, которые часто потрясали его слушателей. Однако весной 1944 года над его головой разразилась настоящая буря. Перед собранием англичан он сделал опрометчивые и неуместные высказывания о необходимости для Англии и Америки объединиться, чтобы управлять миром после достижения победы.
      Поскольку сицилийский "инцидент с пощечиной" все еще был свеж в памяти общественности, то это заявление, преданное широкой гласности, привлекло к себе значительно большее внимание. Его критики получили новое подтверждение того, что Паттон совершенно непригоден для командования армией. Впервые я начал серьезно колебаться, сумею ли остаться верным старому другу, в боевых способностях которого я никогда не сомневался. Однако меня беспокоили не столько эти его заявления, сколько нарушение данного мне обещания.
      Расследование быстро выявило два момента, которые повлияли на мое решение. Первым из них было то, что вначале Паттон вообще отказался выступать и просто по настоянию своих гостеприимных хозяев поднялся на трибуну, чтобы сказать несколько слов в поддержку целей данного собрания. Вторым моментом было то, что его заверили, что эта встреча носит частный характер, не будет никаких репортеров и никакая информация не просочится в прессу.
      Между тем этот инцидент дал повод для обмена телеграммами с военным министерством, но, как всегда, министр и начальник штаба оставили на мое усмотрение принятие окончательного решения.
      Во время расследования Джордж Паттон явился ко мне и с присущим ему благородством и эмоциональностью сказал, что подаст в отставку, чтобы избавить меня от всяких затруднений. Когда я в конце концов сообщил ему о решении забыть этот случай и сохранить Паттона в армии для замещения в будущем должности командующего 3-й армией, он был тронут до слез. В подобные минуты у генерала Паттона проявлялись такие стороны его характера, которые кому-либо, за исключением его близких друзей, трудно было понять. Его мучили угрызения совести не только за причиненные мне неприятности, но и за свою резкую, как он сказал, критику в мой адрес среди своих коллег, когда он думал, что я, возможно, его уволю. Я со смехом ответил ему: "Вы перед нами в долгу; расплатитесь несколькими победами, и мир сочтет меня разумным человеком".
      Было важно, чтобы стратегическая цель операции "Оверлорд", в которой высадка десанта будет просто начальной фазой, осуществлялась как можно раньше. Полученная от Объединенного англо-американского штаба директива была очень лаконична: нам предписывалось высадиться на побережье Франции и затем уничтожить немецкие сухопутные силы. В одном из ее параграфов говорилось: "Вступить на Европейский континент и во взаимодействии с другими союзными государствами предпринять операции, нацеленные на сердце Германии и на уничтожение ее вооруженных сил". Разгром вражеских войск всегда оставался нашей главной задачей.
      Сердцем Западной Германии был Рур - основной центр военной промышленности страны. Вторым наиболее важным промышленным районом был Саарский бассейн. От этих двух районов в значительной мере зависела способность Германии вести войну.
      Один из удобных путей подхода к реке Рейн для ее форсирования крупными силами проходил севернее Рура, а другой - через район Франкфурта. В то же время Рейн можно было форсировать и на юге, около Страсбурга.
      Северный маршрут, по нашему мнению, являлся наиболее важным. Во-первых, в северной части Рура местность возле Рейна была более благоприятной для наступательных действий. Во-вторых, относительно небольшое продвижение наступающих войск в этом районе отрезало бы Рур и его военную промышленность от остальной Германии. Третьим соображением в пользу наступления на севере было то, что здесь находился город Антверпен с его лучшим портом на северо-западе Европы. Захват и использование этого порта значительно сократили бы наши линии коммуникаций. Нам было ясно, что с подходом к границам Германии проблема снабжения войск приобретала бы критический характер.
      Однако захват последних источников военной мощи Германии не мог быть осуществлен путем простого нанесения удара на узком фронте вдоль северного побережья. Было очевидно, что наши войска, наступающие этим маршрутом, встретили бы решительное сопротивление противника. Наступление же только частью наших сил на каком-нибудь другом направлении не позволило бы нам достичь поставленной цели.
      Чтобы избежать тупика в боевых действиях, мы планировали бросить все наши силы на прорыв вражеской обороны и вести наступление на широком фронте, сосредоточивая основные усилия на левом фланге. Тем самым мы в максимально короткие сроки овладели бы огромными портами Бельгии. В результате такого наступления мы вышли бы в те районы, в которых, как нам было известно, устанавливалось на боевые позиции секретное ракетное оружие, а по мере продвижения вперед создали бы прямую угрозу Руру. Кроме того, планировалось с самого начала наступать и в направлении на Саар, как только это станет возможным после захвата бельгийских портов и выхода действующих на левом фланге войск к рубежу, откуда можно было угрожать Руру. Противник проявлял бы нервозность в связи с угрозой безопасности Саарского бассейна, а в это время наши войска, наступая в этом направлении, вскоре соединились бы с высадившейся на юге Франции группировкой, которая по плану должна была продвигаться на север по долине Роны. Такое соединение, создающее единый фронт, было обязательным и дало бы нам очень скоро большие преимущества. Оно привело бы к освобождению Франции и открыло нам дополнительную широкую систему линий коммуникаций для быстрой доставки подкреплений из Америки и бесперебойного снабжения действующей армии. И наконец, немецкие войска, которые могли остаться к западу от места соединения наших войск, оказались бы отрезанными и тем самым выведенными из боевых действий. Такой план операций позволил бы нам использовать все наши войска непосредственно в боевых наступательных действиях и избавил бы от необходимости развертывать дорогостоящую оборону на растянутых флангах, где союзные войска были бы обречены на выполнение второстепенных пассивных задач.
      Если все эти действия окажутся успешными, то следующим этапом должен стать окончательный разгром противника, который, вероятно, тогда будет уже обороняться на линии Зигфрида и вдоль реки Рейн.
      В мае 1944 года мы предполагали, что при наличии портов выгрузки, на которые мы рассчитывали, ко времени решающих бросков через Рейн в составе наших войск, очевидно, будет 68 дивизий, не считая тех, что прибудут со Средиземноморья. После выделения из них 35 дивизий для наступления в направлении Амьен, Мобёж, Льеж, Рур (по нашим расчетам, это было максимальное количество войск, которые можно было выделить для действий в данном направлении) мы располагали еще 33 дивизиями и плюс теми, что прибудут с юга Франции, чтобы вести бои на растянутом фронте от Везеля на Рейне и на юг до самой границы Швейцарии. Следовательно, пока не будет преодолена линия Зигфрида, нам придется предпринимать только оборонительные действия к югу от Рура. Противник мог воспользоваться этой обстановкой и сосредоточить силы для нанесения мощного контрудара.
      Однако такой перспективы можно было совсем избежать, если мы сумели бы выйти к Рейну на всем его протяжении. С выходом на этот рубеж мы оказались бы в относительной безопасности на всем театре военных действий, что позволило бы переключить на наступательные операции все наши силы, а не только те 35 дивизий, которые мы могли снабжать вдоль одного направления севернее Рура.
      Имелись и другие соображения, диктовавшие целесообразность "захвата рубежа вдоль всей реки Рейн, прежде чем -предпринять окончательное наступление в Германию. Нашей целью был разгром немецких вооруженных сил. Если бы мы могли нанести противнику сокрушительное поражение западнее Рейна, то у него наверняка остались бы весьма скудные средства для последующей обороны: русские уже вошли в Польшу, и значительная часть немецких войск оказалась бы прикованной там, чтобы противостоять наступательным операциям на Восточном фронте. Наконец, если бы нам не удалось разгромить немецкие армии западнее Рейна, где наши линии снабжения были бы наиболее короткими, как мы могли рассчитывать сделать это к востоку от Рейна, где у нас уже не будет этого преимущества? Генералы Брэдли и Паттон, а также весь мой штаб сходились во мнениях по этому вопросу при планировании наших наступательных операций через проход возле Меца и севернее Арденн.
      Переходя к следующему шагу, мы полагали, что Рур, который, как ожидалось, противник будет оборонять крупными силами, лучше всего было отрезать от остальной части Германии двойным охватом. С этой целью мы планировали основными силами предпринять на севере такое мощное наступление, какое только позволят там линии коммуникаций, а на франкфуртском направлении наступать оставшимися силами. Далее, мы считали, что, когда наступающие войска сомкнутся в районе Касселя, к востоку от Рура, в военном смысле у Германии больше не останется никакой надежды. Во всяком случае, мы полагали, что с выходом в район Касселя мы могли легко бросить в наступление наши войска на флангах. Это означало бы конец войны в Европе.
      Все эти вопросы с учетом возможных вариантов явились предметом длительных обсуждений, однако общий план, который мы намеревались провести, сводился к следующему:
      "Высадиться на побережье Нормандии.
      Сосредоточить силы и средства, необходимые для решительного сражения в районе Нормандия, Бретань, и прорвать там оборону противника. (Операции сухопутных войск в период первых двух фаз должны осуществляться под руководством Монтгомери.)
      Двумя группами армий преследовать противника на широком фронте, сосредоточив основные усилия на левом фланге, чтобы захватить необходимые нам порты, выйти к границам Германии и создать угрозу Руру. На правом фланге наши войска соединятся с силами, которые вторгнутся во Францию с юга.
      Создать новую систему баз снабжения вдоль западной границы Германии, обеспечив себя портами в Бельгии и Бретани, а также на Средиземном море.
      Продолжать наращивать силы и в то же время непрерывно вести наступление, чтобы измотать противника и создать условия для проведения заключительных сражений.
      Закончить уничтожение вражеских войск к западу от Рейна, постоянно стремясь между тем овладеть плацдармами на восточном берегу реки.
      Предпринять завершающее наступление с целью двойного охвата Рура, снова нанося основной удар левым флангом; затем немедленно осуществить бросок через Германию; конкретное направление этого наступления будет определено позже.
      Захватить оставшуюся часть Германии".
      От этого генерального плана, тщательно сформулированного на штабных совещаниях перед днем "Д", мы никогда, даже временно, не отклонялись на протяжении всей кампании.
      Трудно было выбрать время для начала операции. На Тегеранской конференции президент и премьер-министр пообещали генералиссимусу Сталину, что наступление начнется в мае, но нам дали понять, что любая дата, выбранная из этого периода года, будет приемлемой для выполнения обязательства, взятого на себя нашими двумя политическими руководителями.
      Для того чтобы наступление через Ла-Манш проходило в условиях длительной хорошей погоды, его надо было начать как можно быстрее. Другим фактором в пользу более скорого наступления были непрерывные и отчаянные усилия немцев по укреплению обороны побережья. Если учесть погодные условия на Ла-Манше, май был самым ранним сроком, когда можно было бы с успехом предпринять высадку десанта. На этот месяц приходится первое благоприятное сочетание приливов и отливов, а также время восхода солнца. Таким образом, проведение операции "Оверлорд" было предварительно назначено на начало мая.
      Тревожные сообщения разведки относительно прогресса немцев в разработке новых видов оружия также указывали на целесообразность скорейшего наступления.
      Время от времени в течение весенних месяцев из Вашингтона в мой штаб прибывали офицеры, чтобы доложить мне последние данные о ходе работ немцев над этим оружием, в том числе бактериологическим и атомным. Такая информация была исключительно секретной и неизменно передавалась устно. Мне сказали, что американские ученые тоже добились успехов в разработке этих двух видов оружия и что на основе их собственного опыта делаются предположения относительно аналогичной деятельности немцев. Вся эта информация дополнялась периодическими докладами разведывательных служб в Лондоне. Кроме того, с величайшей тщательностью рассматривались аэрофотоснимки с целью обнаружения на них каких-либо новых промышленных сооружений, связанных с производством секретного немецкого оружия.
      На помощь нам были призваны лучшие научные силы как в Англии, так и в Америке, чтобы оценить и определить немецкие возможности. Нашим единственным эффективным противодействием этим работам немцев в период подготовки к операции "Оверлорд" в 1944 году были бомбардировки. Наша авиация периодически совершала налеты на каждый район в Европе, где, по мнению наших специалистов, противник пытался либо изготовить новые виды оружия, либо построить пусковые установки вдоль побережья для своих ракет.
      В течение длительного периода выводы разведывательных служб строились на крайне скудных сведениях, и, как следствие, они подчас резко отличались друг от друга. Тем не менее перед тем как начать вторжение, наши разведчики все же смогли дать нам исключительно точные данные о новом немецком оружии.
      Перенося начало вторжения в Нормандию с мая на июнь, мы руководствовались двумя соображениями. Первым и наиболее важным было то, что мы настаивали, чтобы высадка десанта на побережье предпринималась в более крупных масштабах, чем первоначально планировалось штабом в Лондоне под руководством генерал-лейтенанта Фредерика Моргана. Это был исключительно способный офицер. Задолго до моего прибытия в Лондон он завоевал высокую репутацию и уважение генерала Маршалла. Вскоре и мне представилась возможность оценить его качества и способности.