Ага, не один я озадачен. И всё же:
      — Как ты собираешься искать этот самый Олимп? Ведь нет даже намёков на координаты или хотя бы отличительные особенности. Ну там, класс звезды или тип планеты, хотя и это нам бы не помогло.
      Соломон изобразил неуверенность. Или у меня привычка такая — считать человеческие интонации Чарли и Сола имитацией? Скорее всего, так и есть.
      — Я собираюсь обшарить лабиринт. Дело в том, что моя половинка, по сути, вросшая в эту систему должна была иметь доступ на породившую нас верфь. Я-то не смог туда проникнуть, а напарник несколько раз посещал её, у него возникали сбои в работе. Короче, на ремонт его вызывали.
      Алёна не удержалась:
      — Даже на Олимпе не могут работать без брака. Значит, они похожи на людей, это обнадёживает, может, договоримся когда-нибудь.
      — А что нам даст изучение верфи? — Димка остался мрачен. — Это ж фабрика, как я понимаю, лишней информацией не перегруженная. Что ты хочешь там найти? Координаты Олимпа? С какой радости?
      — А с какой радости я знаю о верфи? — передразнил Сол. — С такой, что родился там. Улавливаешь? Правильно, верфь построили на Олимпе или на какой-нибудь колонии. Я надеюсь, в памяти автоматов отыскать координаты.
      Димка ухмыльнулся, закрыл глаза и откинулся на спинку. Я же в очередной раз вспомнил о необходимости руководить:
      — А чего мы тогда ещё здесь, а не уже там?
      — Мы приводы синхронизируем, чтобы значит одним махом и туда, на Колыбель, — ответил Чарли.
      Мне его слова напомнили кое-что из недавнего прошлого:
      — Вы это, того, однажды что-то там синхронизировали промеж себя. Останется от нас одна большая дырка, кто будет спасать галактику?
      — Всё будет хорошо, не волнуйтесь, — хором ответили… как же их называть-то? Пусть будут просто Чарли и просто Сол. Не стоит лишний раз подчёркивать разницу. Тем более, Чарли сам говорил, что где-то по большому счёту он человек. Кстати!
      — Слушайте, умники. Уж больно вы похожи. С чего бы так?
      — На кого? — снова хором. Издеваются.
      — Друг на друга. Колитесь, я вас раскусил.
      — Так раскусил или колитесь? — начал, было, Чарли, но передумал. — Ну да, есть такое дело. Кроме развивающего модуля я установил Солу и часть самого себя. Просто без этого он, наверно, не пожелал бы с нами общаться, да и мы с ним тоже. Так что, Алёна, поговорить с олимпийцами нам вряд ли придётся. Слишком у них всё по-другому. Кстати, можем ехать.
      — Тогда поехали, чего тут торчать, — сказал я демонстративно ворчливо.

III

      На следующее утро по прибытии на Колыбель Соломон внёс неожиданное предложение. Вернее началось всё с того, что я приказал экипажу пройти медосмотр. Чарли, конечно, следил за нашим здоровьем постоянно, это входило в круг его обязанностей, но его надзор ограничивался поверхностными наблюдениями за пульсом, давлением и прочими подобными параметрами. Отчасти мой приказ диктовался необходимостью занять экипаж до появления на планете «гвардейцев Соломона», но оказался небесполезным во многих отношениях.
      Чарли, всю ночь помогавший Солу в «раскопках» лабиринта, яростно набросился на наши бренные тела, но ничего особо патологического не нашел. У Мирона обнаружилась лёгкая близорукость, а у Димки небольшое переутомление. Но Сол, имевший с Чарли постоянный контакт, заявил, что может дать нам настоящее здоровье, стопроцентное. На вопрос «что это значит» ответил, что «это» можно лишь почувствовать. Чарли согласился с ним, и в результате нам пришлось в течение часа затаскивать в медицинский бокс чудовищно тяжёлый аппарат, доставленный откуда-то из недр лабиринта нашими старыми знакомыми. Те самые многоноги, атаковавшие нас, стали вдруг послушными и весьма полезными зверушками, но внутрь Друга идти наотрез отказались, чем несказанно озадачили Соломона.
      Неудобства усугублялись тем, что конструкцией Друга не предусматривалось перемещение таких громоздких предметов по внутренним коридорам. Чарли как мог, раздвигал стены и сглаживал повороты, и в итоге «саркофаг», как его окрестил Иван, водворили на нужное место, загромоздив половину медицинского бокса.
      Слегка утомленные погрузочными работами мы всем экипажем улеглись в медкапсулы, Чарли сказал «начали». И началось! Мне показалось, что одновременно зашевелилась каждая клеточка тела, причём, вразнобой. Ощущение настолько дикое, что я еле удержался от того, чтобы не закричать, сквозь шум в ушах услышав, что Алёна не сдержалась-таки. Во время процедуры в голове толкалась одна единственная мысль «ну, гады, вылезу я вам устрою». По личному времени прошли, казалось, часы, но когда всё закончилось, я с удивлением обнаружил, что пытка продолжалась от силы десять минут.
      Первый вопрос к себе — ну и что? Да ничего, единственная радость — всё кончилось.
      — Чарли, вставать уже можно? — голос Алёны не предвещал изъявлений благодарности в адрес врачевателей. — Вас обоих за такие шутки надо… не знаю даже, что и придумать такое.
      — Алён, да мы и сами не знали, что так будет! — извиняющимся голосом промямлил Чарли.
      Тут он маху дал. Ляпнул, не подумавши.
      — Так вы что, эксперименты над нами ставите? А если б мы тут прямо и окочурились? Ну вы, блин, — задохнулась Алена от возмущения.
      — Да ничего подобного, всё совершенно безопасно, — подключился Соломон. — А вот об ощущениях мы не подумали, но ведь не больно же? Правда?
      — Ага, как в кресле у стоматолога, не больно, но жутко. Но в тысячу раз жутче, — понемногу успокаиваясь, проговорила Алена.
      — Ну ладно тебе, Алён… — совсем уж заканючил Чарли, — хочешь, стих прочту? Всю ночь сочинял. Вот слушай:
 
Ах, ириска, конфетка, ням-ням,
Как же сладко тебя вспоминать.
Я тебя никому не отдам,
Буду сам сладострастно жевать.
 
      Первым заржал Иван. Защитный купол над кроватью растаял, я приподнялся — на лицах улыбки, Алёна не удержалась, прыснула, выговорила сквозь смех:
      — Что бы ты в ирисках понимал, тоже мне, гурман нашёлся! Ты лучше скажи, почему я ничего такого не чувствую, в смысле здоровья?
      — Для этого нужно, чтобы тебе здоровье потребовалось. Например, ты давно не бегала десять километров? — обычным своим, ерническим тоном поинтересовался Чарли.
      — Да никогда не бегала.
      — Вот. А теперь сможешь, запросто. А обмен веществ? Это же теперь у вас не метаболизм, а просто сказка! Да вы поймёте со временем и оцените, — в голосе бывшего компа прорезалась гордость.
      Тут раздался удивлённый Ванин голос:
      — Э! А где шрам? У меня вот тут, — он показал чуть ниже локтя, — с детства был. На гвоздь напоролся.
      — Все мелкие, да и крупные тоже, повреждения у вас восстановлены. Вы теперь как новорожденные, — пояснил Соломон.
      Алёна потрогала себя за ухо и рассмеялась:
      — Теперь снова придётся уши прокалывать, злыдни!
      Герке поднялся с одра, сама галантность, в одних трусах, ага:
      — Зачем, Алёнушка? К чему тебе украшения? Они недостойны тебя, свет моих очей! — покосился на меня. — Всё молчу, а то капитан наградит нарядом на камбуз. И хочу заметить, зрение моё несомненно улучшилось. Так-то!
      Здоровье здоровьем, а настроение команды, заметно улучшилось. Я с усмешкой вспомнил разговоры о психологической совместимости. Одно из двух — или нам несказанно повезло, или мы просто ведём слишком подвижный образ жизни. Классические эксперименты на совместимость проводились в расчёте на длительное совместное проживание в замкнутом объёме. Вот там — да, через месяц в обязательном порядке двое начинали гнобить третьего, просто закон такой. Мы же пока — тьфу-тьфу-тьфу, справляемся.
      Как-то само собой «саркофаг» переименовали в «Кашпировского», а Чарли встроил его в переборку, так что инопланетный аппарат стал частью интерьера. Что он собой представляет, понял только Мирон, хотя и он как-то подозрительно многозначительно кивал, не задавая вопросов, в ответ на пояснения Соломона. В качестве бонуса Чарли пообещал нам улучшение памяти и ускорение реакции в недалёком будущем после завершения таинственных процессов, якобы, запущенных в наших организмах чудо-доктором.
      После процедуры нам жутко захотелось есть, несмотря на недавний завтрак. Направляясь в столовую, я поинтересовался у Чарли, как идут поиски в недрах лабиринта. Он ответил туманно, из чего напрашивался вывод: перспективы наши весьма неопределённы. Соломон, подключившийся к нашей беседе, утешил, мол, пока что проверено не более сорока процентов памяти «Хранителя» номер два, и шансы найти коды доступа к компьютеру верфи пока остаются довольно приличными. Я подспудно чувствовал — ищем не там и не то, но сформулировать сомненья не мог. Но мысль зацепила меня, в результате весь второй завтрак я провёл молча, не слыша, что говорят остальные.
      Решение пришло, можно сказать, само по себе. Просто я понял — и всё.
      — Сол, ты можешь… — слова подбирать оказалось сложно. — Можешь сказать, ты и второй «Хранитель» были идентичны?
      — В каком-то смысле — да. Поточнее сформулируй, если можно.
      Как же точнее-то?
      — Ну, скажем, структура внешнего поля. И ещё, ты можешь сейчас её восстановить, в смысле, структуру второго? — мучительно пробирался я через дебри невнятной терминологии.
      — Кажется, начинаю понимать, о чём ты. Хочешь сказать, что никаких особых кодов нет, а доступ разрешается просто по внешним признакам?… А восстанавливать ничего и не надо. Киберов обслуги он делал по образу и подобию. Сейчас разберёмся. Да, ловко это ты, — одобрил Сол.
      — Я не понял, как это — по образу он их делал? — присоединился к разговору Герке.
      — Долго объяснять, ты уж извини. Позже, — осторожно ответил Соломон. — Это похоже на механизм наследственности у белковых организмов.
      Ага, ну да. Чего ж тут непонятного-то. Тяжко нам придётся, когда Чарли и Соломоны станут обыденной реальностью. Как за ними угнаться простому белковому организму?

IV

      Ближе к вечеру тех же суток сразу две новости, не сказать, что неожиданные, оторвали меня от штудирования истории Колыбели, точнее, истории последних лет её цивилизации.
      Сначала Чарли бодро отрапортовал, что ключик для доступа на верфь найден, и Сол приступил к трансформации собственной оболочки. Моя догадка подтвердилась. Я включил в рубке внешний обзор и полюбовался игрой красок на теле Соломона, зависшего над центром лабиринта. Вторым номером последовало сообщение от командующего «гвардейским» флотом о согласии поступить к Соломону на службу.
      Вот с этим известием оказалось сложнее. Что нам делать с такой армадой — тихоходной и обременительной во всех смыслах? Прибытие флота планировалось через двое суток, к этому времени следовало выработать линию поведения, как говорится, а попросту — придумать, как отделаться от помощников. Сол затеял облагодетельствовать несчастных сервов, и по уму-то, ему бы и следовало отдуваться, но он занялся трансформацией, и это дело полностью выключило его из жизни на несколько дней.
      В вопросе с гвардией мне помог Иван. Он, как только я к нему обратился за советом, решил проблему просто и незатейливо:
      — А что тут думать-то? Назовем Колыбель нашей базой, поручим гвардейцам бдеть и отправимся по своим делам. На обратном пути, образно выражаясь, придумаем для них какое-нибудь задание ещё. Для солдата главное — приказ. Есть приказ, жизнь имеет смысл.
      — Образно выражаясь — в каком смысле? — решил уточнить я.
      Он хмыкнул:
      — Так ведь, неизвестно, что там у нас за пути такие. Если честно, боязно мне становится, когда начинаю думать об этом. Хоть я и военный, и думать мне не полагается.
      Я промолчал, но удивился. Если уж полковник Стратов не стесняется признать, что боится, то меня и подавно должно сковать ужасом перед неизвестностью. Ан, нет. Интересно мне, но главным стало знакомое ощущение, часто сопровождавшее меня во время работы. Есть чертовски сложная задача, до решения ох, как далеко, но всё в моих руках. Странно и непонятно, интересно и головоломно, а что чувствуют остальные? Может быть, у Ивана профессионально развито чувство опасности, а мы её в упор не замечаем? Впрочем, отставить самокопания.
      — Хорошо. Ты, Вань, подготовь приказ. Как всё устаканится, мы быстренько отсюда уйдём, а сервы пусть стерегут покой Колыбели.
      Иван ухмыльнулся:
      — Вспомню молодость! Приказ по гвардии номер один. Звучит!
      Вполне довольный жизнью после разговора с полковником, я направился, было, к нам в каюту, но Чарли меня остановил подозрительно осторожным обращением:
      — Капитан, я думаю, тебе придётся задержаться.
      Не ожидая от такого поворота ничего хорошего, я бросил:
      — Чем порадуешь, инквизитор?
      — К нам, понимаешь ли, ещё гости. Помнишь таких милейших существ — кристов?
      — Они-то какими судьбами? И чего хотят? — спросил я, слегка обалдевши.
      Вместо ответа Чарли запустил перевод сообщения кристов:
      — Приветствуем, хомо. К вам обращаются официальные представители планеты Чудо. Мы внимательно наблюдали за ходом вашей экспедиции и рады успеху, сопутствующему вам. Система ограничения развития мешает не только вашей расе. Многие разумные, в том числе и мы, кристы, готовы оказать вам всемерную помощь. Предлагаем встретиться для обсуждения плана совместных действий. В настоящий момент присоединиться к нам изъявили желание двенадцать рас разумных.
      Мне вспомнился Димкин загиб, выданный им во время нашего захвата на Шааяссе. Отчётливо так вспомнился, со всеми лирическими отступлениями и комментариями. Вслух же я сказал:
      — Чарли, дай попить.
      Из спинки кресла выдвинулась трубочка.
      — Да, по человечески — из стакана, водички холодненькой. И труби общий сбор. Что мне одному за всех отдуваться?
      — Где я в рубке стакан отыщу? — удивился Чарли. — Сбор объявил. Не нравится мне предложение кристов, странное оно. В первую очередь тем, что поступило слишком поздно. Да и вообще…
      — Вот именно — вообще. Тринадцать рас. Ты хоть представляешь, что это такое? Я — нет. Кстати, когда они планируют прибыть сюда? Спроси немедля, — приказал я. Самообладание вернулось подозрительно быстро.
      Пока экипаж собрался, а Чарли связывался с кристами, я успел хлебнуть сока из трубочки и окончательно успокоился. Я-то думал, что готов ко всему, а оказалось, только в пределах разумного. Пределы эти, конечно, весьма и весьма нечётко очерчены, но вступать в переговоры, давать обещания, требовать гарантии — увольте меня. Весь мой опыт договоров и переговоров состоял из одного единственного контракта с американцами, да и тот на восемьдесят процентов — заслуга Круглого. Как назло, Соломон занят, подумалось с досадой.
      Чарли тем временем разъяснял ситуацию остальным. Кристы обещали прибыть не раньше, чем через неделю, что сильно обрадовало мой «разум возмущённый». Хотя бы время ещё оставалось, да и Сол к тому времени оклемается. Чёрт! Дался он мне, чем он-то может помочь в сложившейся ситуации? Тут впору подключать ООН. Господи! Не готов я к такому повороту! Драться, прорываться, искать — любой экшен, только не планирование совместных действий, да ещё и с такими союзниками. Зачем нам союзники? Вслух этот же вопрос задал Димка и еще добавил:
      — Мы и сами, скорей всего, уже на финишной. Найдём Олимп, сделаем всё, что надо, и домой. А эта чёртова дюжина чего вообще хочет-то?
      — Пока неясно. Может, скажут — спасибо, продолжайте в том же духе, а мы посмотрим, как у вас получится и, если что, передадим привет родителям? — Чарли говорил почти серьёзно. — Что касаемо помощи, то я сомневаюсь. Максимальный безопасный уровень развития — уровень сервов. А их и так у нас скоро будет целая армия. Имени святого духа Соломона.
      Иван полюбопытствовал:
      — Они случайно визитки не передали? С фотографиями. Очень уж хочется взглянуть на союзничков.
      — Пока — ничего. Не хотят пугать, наверное… Так что будем решать, человеки? Принимаем помощь, или вежливо отказываемся от?
      Отвечать на вопрос рано, и остальные это поняли одновременно со мной. Чего ждать от кристов? В первую встречу они показались вполне доброжелательными и корректными, и даже предупредили о нападении сервов. Но заявили о нейтралитете. Что же случилось? И откуда вдруг столько «народу»? Вопросы оставались на потом, сейчас необходимо выработать план действий и сформулировать наши позиции. Тут я и осознал один немаловажный факт.
      — Слушайте. А ведь мы заранее решили, что Олимп окажется пуст. И так оно, скорее всего, и есть. Ведь если бы хозяева Сола продолжали активную деятельность, то шум, что мы устроили, давно бы привлёк их внимание…
      — И остались бы от нас одни воспоминания, — продолжила в рифму Алёна.
      — Ну, как минимум, нас пригласили бы для воспитательной беседы. Соломон прав, древняя цивилизация, видно, потеряла интерес ко всему, что тут творится, — подал голос Мирон.
      — Ну и что мы с этого имеем? — Димка склонил голову к плечу, как будто с такого ракурса ему лучше видно.
      — А вот что, — сам не до конца понимая, начал я объяснять свои догадки. — Кристы очень давно шляются по космосу, очень много знают. Они могли давным-давно понять, что нужно искать не контакт со сверхцивилизацией, а её следы. Возможно, они даже знали о Колыбели. Чарли?
      — Да, Соломон их знает. Крутились на безопасном расстоянии, — ответил Чарли после небольшой паузы.
      — Вот так. Вроде бы нас и не использовали в прямом смысле слова, но и вели себя не совсем по-товарищески. С некоторой натяжкой можно сделать вывод — мы действительно близки к решению проблемы, так, по крайней мере, думают кристы. И, сдается мне, появилось у них жгучее желание получить свой кусок пирога, — сделал я, наконец, несложный вывод.
      — Во-во! Второй фронт. А русские, как всегда, всех тащат на своём горбу, — даже на таком диком расстоянии от Земли Мирон не забывал о корнях.
      — Вот с этого места поподробнее, — Димка даже вскочил. — Я пирог имею в виду. До сих пор мы рассуждали в плане избавления от напасти. Теперь же речь идёт о каких-то прибылях сверх того. Доступ к технологиям? А может и ещё чего? С другой стороны, а что нам ещё надо?
      Чарли прервал немного бессвязный поток слов:
      — Вот что плохо. Теперь точно — кристам доверять нельзя. И остальным двенадцати тоже. Следовательно, что? Нужно как-то избавиться от их бдительной дружбы. Может, просто слиняем? Они нас вжисть не догонят. А уж когда завладеем тайными знаниями олимпийцев, тогда о-го-го! Вся Галактика будет у наших ног!
      — Чингиз-хан, ёлки-палки. Положить рядом с Наполеоном, — Мирон усмехнулся как-то невесело. — Думаю, что у наших друзей имеются козыри получше простых призывов. Это мы тут с суконным рылом, а они давно промеж себя дружат, как я думаю. И опыт взаимной бдительности должны были накопить. Попомните мои слова. Лучше не провоцировать, пусть уж нас и дальше держат за простаков. Дождёмся, посмотрим на них, на всех вблизи, разберёмся. А убежать всегда успеем. Такое вот моё скромное мнение.
      Значит, опять двигаться в русле. Не мы пишем сценарий спектакля, это уж точно. Зато играем главную роль… вроде бы. Нам бы ещё познакомиться с постановщиками, очень уж хочется заранее узнать, что там в конце. Только вряд ли. Мысли мелькнули и исчезли за пеленой смутной тревоги, оставив лишь смутное ощущение… «На меня нацелен сумрак ночи…». Как-то само собой пришло на ум.

V

      Постепенно разговор потерял актуальность да злободневность и превратился в обычную болтовню старых знакомых. К тому моменту, когда Алёна принялась рассказывать о каком-то случае из студенческой жизни, меня охватило неодолимое желание побыть одному. Совсем одному. Я встал, жестом извинился и почти бегом направился в транспортный отсек. Запрыгнул в «Тунгус», крикнул Стасу: «Старт!». Чарли, умница не стал задавать вопросов и молча выпустил «на свежий воздух».
      Над Колыбелью царила ночь. Я остановил модуль, отойдя от Соломона и Друга всего на несколько километров. Хорошо, тишина, звёзды надо мной, тёмная, почти невидимая пустыня подо мной, светится радужно немного в стороне старик Сол. Паника первых минут после сообщения кристов давно прошла. Можно спокойно подумать и решить, для себя хотя бы. Но думать никакого желания не возникло, хотелось сидеть вот так — посреди чужой ночи и просто смотреть на звёзды.
      Если сидеть так долго, то совершенно забываешь, что окружен защитным слоем, кажется, встань с кресла и можешь идти себе, куда захочешь, прямо по воздуху. Я даже опустил ногу и пару раз топнул по полу, он оказался на месте. Всё же перемудрили немного конструкторы с круговым обзором, возникла привычная мысль. Что это? Боковым зрением я заметил какую-то искорку в противоположной от Друга стороне. Прямой взгляд на то место, как часто бывает, ничего не дал.
      — Стас, что у нас там… — я даже указал рукой, — на девять часов?
      — Источник излучения, широкодиапазонный. Похоже на огонь.
      Что за чушь?
      — Какой ещё огонь, тут гореть-то нечему, сплошной песок.
      — Могу выдать спектр. Если же обобщить, то горит целлюлоза. Древесина.
      — Дуй туда, но не очень быстро. Вообще, дай я сам поведу.
      Стас обозначил направление зелёным крестиком и вывел расстояние — всего-то десяток километров. Не спеша, мы пролетели их за пару минут. И я с мазохистской радостью понял, что сюрпризы на сегодня ещё не закончились. «Тунгус» завис в трёх метрах над поверхностью. Прямо передо мной горел костёр, сложенный из здоровенных сучьев, большая куча таких же лежала рядом — про запас.
      Возле костра, подогнув под себя правую ногу, прямо на песке сидел странный тип. Хотя нет, тип-то обычный — белобрысый, в джинсах, кроссовках и клетчатой рубахе навыпуск. В другом, каком месте, на Земле, например, он смотрелся бы очень даже естественно. Но если учесть, что здесь за ночь песок успевает остыть градусов до семидесяти, а воздух до сорока пяти, то его непринуждённая поза наводила в первую очередь на мысль об ожогах и помрачении рассудка. Во вторую же очередь пришла мысль — бред.
      — Чарли, ты это видишь? — решил я проверить, не галлюцинация ли у меня.
      Молчание. Расслабленность как рукой сняло.
      — Стас, что со связью? — спросил я без особенной надежды.
      Молчание. Странно, но голова работала быстро. Я проверил управление — мало ли что, может, тоже отказало. Нет, всё в норме, есть возможность удрать. Но кто я буду после этого? Не особенно заботясь о том, как нелепо могу выглядеть, я спросил, не повышая голоса:
      — Ну, и как прикажете вас понимать, гражданин? — не возникло и тени сомнения, что странный блондин меня услышит.
      Он повернул голову в мою сторону и, тоже не напрягаясь, предложил:
      — Выходи, поговорим, — голос тихий но звучный, грудной.
      Всё чудесатее.
      — Боюсь там у вас жарковато. А одёжки подходящей у меня и нету. Может, лучше — вы ко мне?
      — А ты не бойся, погодка в самый раз. Прохладно, но у меня вишь, костерок.
      И что прикажете делать? Правильно, садиться.
      Снаружи и вправду оказалось прохладно, градусов пятнадцать, не больше, я даже машинально подтянул до конца молнию на комбинезоне. Не дойдя до незнакомца пары метров, я остановился и открыл, было, рот, чтобы спросить что-нибудь многозначительное, например, «ну?». Но спросить не успел.
      Таинственный незнакомец поднялся как-то очень ловко, одним плавным движением, и оказался передо мной. Росту в нём оказалось под два метра, широкоплечий, худощавое лицо, голубые глаза, этакий спортивный интеллигент. Протянул руку:
      — Здравствуй, Александр.
      Я ответил на рукопожатие, пробормотал, запинаясь:
      — Здравствуйте… здравствуй…
      — Зови меня Андреем.
      «Хоть горшком назови» — послышалось мне в его словах. Что же происходит? Неужели опять шуточки лабиринта? И с каких делов мне это привиделось? Ни о чём таком не думал…
      — Ты, Алекс, не напрягайся так. Никаких глюков или воздействий на твою психику. Мы в реале. Особенно ты. Присаживайся, у нас всё запросто, — он сделал приглашающий жест, достойный любого радушного хозяина.
      — Ты тоже читаешь мои мысли? — спросил просто для проформы.
      — Ну да, врать бесполезно, — он прищурился и расхохотался. — Да нафиг мне твои мысли. Я просто знаю. Давай по порядку.
      Я сделал вид, что мне всё равно, и молча уселся возле костра. В этом сезоне самое модное развлечение в Галактике — «удиви Сашку». Чем на этот раз удивлять будете?
      Андрей подошёл к сваленным неподалёку сучьям, выбрал парочку побольше и забросил в костёр. Пока я, щурясь, смотрел, как огонь разгорается с новой силой, он где-то раздобыл некое подобие чемодана, с двумя ручками. Потянув их в разные стороны, «легким движением руки» хозяин превратил чемодан в низенький столик, на котором оказалось все, что нужно для душевной беседы возле костра. Бутылка красного вина соседствовала с двумя серебряными бокалами, ломти поджаренного мяса и свежий хлеб аппетитными горками возлежали на совсем немаленьких блюдах, скромно изысканное угощение дополняла гора зелени. У меня даже слюнки потекли. Андрей потёр руки о джинсы, опустился на песок напротив меня, жестом предложил — угощайся, разлил вино и первым цопнул изрядный такой кус мяса.
      — Ну, что? За знакомство! — произнес хозяин тост.
      Я молча тронул его бокал своим и, подавив сомнения, медленно выцедил вино, всё до капли. Хорошее, кстати, вино — душистое, терпкое, мягкое. Сразу стало тепло, а аппетит превратился в призрак голода, который и пришлось изгонять путём поглощения мяса, хлеба и зелени. Хозяин от меня не отставал, молча наполнял бокалы, произнося тосты одним взглядом.
      Странный ужин не занял много времени. Еда и вино не оказали на этот раз обычного действия, я не осоловел, скорее, наоборот взбодрился. И освоился с обстановкой. И ещё куда-то подевалась отрешенность от происходящего, захотелось вдруг откровений.
      Андрей пошевелил палкой костёр, тот разгорелся ярче, выбросив сноп искр.
      — Ну вот, теперь можно и поговорить, — медленно, растягивая слова, произнес он. — Учти, я не отвечаю на вопросы, я рассказываю то, что считаю нужным. Вопросов к тебе у меня нет, я и так всё знаю.
      — Придётся помолчать. Господи? — спросил я и смутился.
      — Глупости, — мягко ответил Андрей. — Бога нет, доказано. Если и существовал творец, то его функция ограничена актом творения. Так говорят наши новейшие исследования. Правда, не исключена возможность того, что сверхновые исследования вопроса опровергнут нынешние воззрения. Я гляжу, заклинило вас на боге. Глупости, есть разум, а уж насколько он приблизился к божественному, вопрос праздный.
      Он помолчал, пересыпая горсть песка в ладонях. Я лёг на бок, подпёр голову рукой и приготовился слушать. Неужто олимпийцы снизошли до беседы со смертным?
      — Мы долгое время считали себя хозяевами Вселенной, — начал он повествовательно. — Наши возможности ограничивались нашей фантазией и нашими желаниями. Мы жили жадно и радостно, нам повезло — война не входила в круг наших понятий. Мы стали первыми, кто осуществил вашу земную мечту — стать равными богу. Но это оказалось заблуждением.
      Я не удержался:
      — Вы встретили равных?
      — Именно. Просто вселенная так велика, что потеряться в ней могут даже боги. Нашу встречу даже нельзя назвать таковой в прямом смысле. Просто мы обнаружили, что кто-то противодействует нам. Поиск источника противодействия привёл сюда, в вашу теперь уже, галактику. Тогда она была домом для расы наших единственных за всю историю врагов. Как так получилось, что две великие расы не смогли договориться? Да очень просто. И им и нам требовалась полная свобода действий, а наши цели оказались разными, не противоположными, но разными. Мы мешали друг другу, и никто не мог уступить. Опять вынужден подчеркнуть, дело не в желании, а именно в возможности. Уступить, означало прекратить существование, исчезнуть из истории мира. Никто, короче, не хотел умирать, — он усмехнулся, пристально глядя на меня. — Что? Воспринимается как сказочка? Тем не менее, это история моего народа. Хотя, за давностью лет её можно считать легендой.
      — Я не совсем понимаю, что значит «цель, связанная с возможностью продолжения жизни», — прервал я его со всей возможной учтивостью.
      — Тут есть маленькая сложность. Я не могу адекватно объяснить по-русски. Отсутствуют соответствующие понятия. Даже не слова. Ты уж извини за банальность, но так оно и есть. Просто прими, как данность, что, не имея возможности закончить начатую работу, мы были обречены.
      — Когда же это происходило?
      — Давно. И не совсем здесь… Была война. Она длилась десять минут на протяжении миллионов лет сразу по всей Вселенной. И мы, и наши враги, вы их назвали олимпийцами, решили устранить соперников, во что бы то ни стало. Даже используя оружие, которое использовать нельзя. Мы проиграли. Вернее, поняли, что проиграли, и ушли в Хаос.
      — К-куда? — я не лежал, сидеть тоже мог с трудом, очень хотелось вскочить, но голова шла кругом.
      — За предел, — просто, как само собой разумеющееся, пояснил он. — Многие погибли сразу. Бегство, в сущности, было жестом отчаянья, но мы выжили. Мы надеялись построить там новый дом, но это оказалось не так просто. Нас осталось мало, новая вселенная пуста. Почти пуста, у неё всё ещё впереди. Строительство не завершено. Таким вот образом побеждённые стали победителями.
      — Значит, олимпийцы и вправду вымерли? — спросил я, уже зная ответ.
      — Да, можно и так сказать. Жалкие остатки их скитаются в пространстве и ведут почти растительный образ жизни. Деградация расы произошла не вдруг. После нашего ухода они впали в безумную эйфорию, постепенно перешедшую в апатию. Когда спохватились, оказалось поздно — былая мощь ушла, как вода в песок. Судорожные попытки придать жизни смысл и привели к созданию нелепых проектов наподобие «порчи» или «Хранителей». Такого мусора после них осталось много, вам не раз ещё придётся удивляться больной фантазии предтеч.
      Последняя фраза сказала мне о многом. Мало того, что боги не вернутся, они ещё и помогать нам не собираются. Мол, сами разберётесь — не маленькие. Ну и ладно, не больно-то и хотелось. Я как-то сразу успокоился и осмелел. Даже рискнул задать вопрос не по теме: