I

      Всякий раз, вспоминая то утро, я завидую. Завидую одному человеку, такому наивному и самодовольному, счастливому и свободному. Я завидую человеку, который не знал, что такое предательство и потери, который не встречался со смертью, не страдал, не умирал. Я завидую себе.
      Три года перед этим прошли в работе, и, просыпаясь, я всегда или знал точно «что день грядущий мне готовит», или же решал, что сделать должно, а что может подождать. А вот сегодня у меня не было планов не то что на день, не было их на целых две недели. Вчера серьёзные люди из солидной фирмы подписали нужные бумаги, и мы с Круглым могли считать себя людьми состоятельными и даже солидными. Вот так вот.
      Друг мой сегодня должен лететь в Германию, его детская мечта — ездить на немецком авто. Пятеро наших гавриков, точнее, трое гавриков и две гаврицы собрались кто в европы, кто куда. Ну а я, как человек чуждый организованности, пустил заслуженный отдых на самотек, и вот теперь сидел в машине и решал сложную проблему — то ли ехать, то ли идти. Просидел минуты три и понял — при отсутствии видимой цели жизнь становится чертовски сложной штукой; а ещё прочувствовал, наконец, что свободен.
      И стало мне легко и спокойно, я вылез из машины, бибикнул сигнализацией и пошел себе, не спеша, в летнее кафе, что рядом с домом. Солнечное нежаркое утро, кусок мяса и кофе на свежем воздухе, решённые проблемы и хорошие перспективы, вот как должен начинаться отпуск. И скажите, зачем сдались мне эти европы?
      После первой затяжки мысли мои, чуть было, не свернули на привычный маршрут, но помешали девочки, студентки, скорее всего, сессия у них. Одна даже, показалось смутно, знакомая. Проводив их взглядом и вздохнув про себя тяжко, подумал, что вот у кого-то с женщинами все происходит легко и непринужденно, а у меня, что ни история, то опера «Кармен». Не умею я легко.
      Тут мысли о сложностях прервал усевшийся за мой столик тип. Догадаться о том, что тип явился по мою душу, смог бы любой активный читатель детективов по одному банальному обстоятельству, в кафе кроме нас двоих посетителей не наблюдалось. Пока мой расслабленный ум тщился ответить на вопросы «а что ему, собственно, надо» и «где я его видел», он заказал кофе и только после этого обратился ко мне, произнес «доброе утро». Затем сказал просто, словно не знакомился, а продолжал прерванный разговор:
      — Корнилов Сергей Сергеевич, можете не представляться, вы — Кармагин Александр Станиславович.
      Угу, Иван Иваныч, Семен Семеныч, очень приятно. Государева служба или бандюки. На братка не похож, вроде, а служивый должен говорить «майор Корнилов» или, скорее, полковник. Лет уже за пятьдесят, высокий, статный, короткие темные волосы с проседью, но лицо для полковника мягковато. Фамилия, лицо, определенно я его знаю. Он поспешил мне на помощь, улыбнулся, сказал, словно извинился:
      — Вам легче будет вспомнить, если я назову одну книжку…
      Еще бы не помнить! Его «Кузницу Мрака» я в свое время знал почти наизусть. Вот только лет ему сейчас по моим подсчетам должно быть не меньше семидесяти, а он выглядит точно так, как на фото из той самой книги. И он опять опередил меня, телепат, чёрт его забери:
      — Возраст понятие при некоторых обстоятельствах относительное. Звучит туманно, конечно, но вы можете узнать все со временем. Я хочу сделать вам предложение, точнее предложить работу.
      — Э-э-э… — ненавижу, когда фразу начинают с таких невнятных звуков, — спасибо, но у меня есть работа, и менять сейчас что-либо я не собираюсь.
      — Мы могли бы обсудить все в другом месте, — сказал писатель и поднялся из-за стола. — Отказаться вы можете и после.
      Я почувствовал, что от утренней прохлады ничего не осталось, начинается жаркий и душный день, сидеть мне тут больше неохота, а хочется наоборот продолжить разговор с человеком, которого в юности почитал за небожителя. И еще я понял, что, если проявлю сейчас тупое упрямство свое и не подчинюсь на время, то не будет мне покоя во веки веков. Я встал, расплатился и направился следом за Корниловым. Он открыл дверцу представительского класса автомобиля, стоявшего неподалеку за углом, марку я не определил, сделал приглашающий жест.
      В машине ждал шофер, молодой и слишком уж интеллигентный для такой работы. Ехали мы минут десять, свернули во двор, где, как я знал, стоит симпатичный особнячок. К нему мы и подъехали. На вывеске у массивной, темной от старости двери значилось «Фонд Проект-1» и больше ничего. Примечательная такая в своей лаконичности вывеска, странно, что раньше не обратил на нее внимания.
      Внутри оказалось прохладно, тихо и безлюдно, даже охраны никакой не видно. И видимое отсутствие говорило о том, что охрана хорошая, тем более что Корнилов дверь не отпирал, как мне показалось. Мы прошли короткий ярко освещенный коридор, свернули налево и оказались в небольшом тамбуре без окон и с единственной дверью, выглядевшей так, будто сделана из целого куска дерева. Внешний вид показался мне смутно знакомым, но поскольку в голове и без того было тесно от вопросов, я не придал этому значения. Кабинет, расположенный за дверью, напомнил мне веранду.
      Огромное окно с видом во двор заняло сразу две стены, высоченная голубая ель и дикие заросли сирени полностью закрыли обзор. Внутри обстановка мало отличалась от обычного офиса, только компьютер удивил формой и тремя гигантскими мониторами, два из них оказались погашены, а на третьем полыхал красками скринсейвер, порожденье дикой фантазии художника-абстракциониста, картинка поразила меня не только сочетанием цветов, но и четкостью. И объемом. Профессионально отметив погрешности в работе проектора, я уж, было, решил, что попал в лапы конкурентов, и начал прикидывать варианты поведения, но тут молчавший всю дорогу Сергей Сергеевич, или как его там, произнес:
      — Мне специалисты сумели объяснить только то, что ваши проекторы работают на других принципах, и решение вы сумели найти гораздо более изящное и перспективное. Достаточно глянуть на нашу дверь.
      Ну, точно. На двери не видно теней, потому как она светится сама. Корнилов меж тем продолжил:
      — Но наш разговор о другом, хотя, мне и придется дать какие-то пояснения, поскольку понимаю, насколько важна для вас ваша старая работа, — он сделал ударение на слове «старая».
      «Вербовщик» уселся в кресло у самого окна, кивнул на кресло напротив, мол, располагайся.
      — Для начала, давайте определимся, зовите меня Сергей Сергеевич, я и в самом деле тот Корнилов, что написал «Кузницу Мрака».
      — Меня можно называть Алекс, можно Саша, — как можно спокойно ответил я и добавил: — Можно на ты.
      Возникшее напряжение не отпустило, но я начал чувствовать себя увереннее. Да и собеседник попался мне не из тех, с кем чувствуешь себя как на ринге. Спокойные уверенные жесты, тихий приятный голос, добрая смешинка, скрытая в глубине прищура. Все располагало в нем и звало на откровенность.
      — У тебя, конечно, целая куча вопросов, я постараюсь ответить на все, но для начала нужно объяснить, что такое «Проект-1».
      Он сделал паузу, закурил, потом продолжил:
      — История Проекта началась в одна тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году…

II

      Домой я вернулся около девяти вечера, думать ни о чем не хотелось. Удивление, восторг и всякое такое схлынуло, оставив гул в голове и холодок предвкушения в груди. Я включил музыку, «камин», первый образец нашего проектора. Взгляд зацепился за огонек автоответчика, пришлось подойти. Странно, оказывается, звонил Круглый: «Куда пропал, позвони, когда вернешься». Случилось что-то, не иначе. Димка, как и я, трепаться по телефону не любит. Зря мобильник отключил. Так я думал, слушая длинные гудки. Однако, Круглый сразу же мои подозрения развеял, заорав: «Здорово, Сашка, носит тебя где-то, а я, знаешь, решил ну ее Германию и всю ее автомобильную промышленность, мечта она хороша сама по себе, а когда только руку протянуть — это уже чистой воды жлобство».
      Судя по бессвязности и экспрессивности речи, мой друг, так и не покинувший пределов Отечества, был сильно на взводе и предлагал мне присоединиться к веселой компании. По звукам музыки, женским голосам и мужскому ржанию я понял, что веселье в разгаре. Не прошло и двух минут, как я уяснил, что Димка проснулся сегодня утром осенённый Мыслью О Жлобстве и в результате пришел к Мысли О Радости, которая в свою очередь навела его на мысль о пикничке на природе.
      В данный момент компания веселилась на даче у Димкиных родителей. Среди прочих приглашенных оказались мистеры Уилсон и Шин — наши американские партнеры. Как Круглый их убедил задержаться, я не понял, но он при случае мог бы и английскую королеву уговорить махнуть на шашлыки. Наконец мне удалось поймать паузу в потоке Радости, и я спросил:
      — Ты можешь приехать сейчас ко мне домой?
      — Щас все брошу тут и буду у тебя там… А что случилось? — насторожился Димка.
      — Ничего страшного, опасного и неприятного, просто нужно поговорить, — я постарался придать голосу убедительности.
      — Опять баба! — его вопль чуть не порвал мембрану.
      — Стал бы я тебя выдергивать.
      — А то нет, будто, в первый раз.
      Голос меж тем у Димы стал трезвым и серьезным, такая у него уникальная способность — трезветь по собственному желанию.
      — Сколько времени тебе надо, что б до меня добраться?
      — Не меньше часа.
      — Жду.
      — Господи, защити меня от друзей…
      Но я положил трубку и направился в ванную, мне тоже надо было привести себя в порядок.
      Через час ровно Димка вошел в мою квартиру — огромный, вальяжный, благоухающий духами и спиртным, изображающий сдержанное любопытство, но явно встревоженный. Он посмотрел пристально с высоты своего роста, не обнаружил признаков страдания у меня на лице и пошел в наступление:
      — Для чего вызвали меня в столь неурочный час, благородный дон? Я загнал трех таксистов, пока добрался до вашего замка.
      — Проходи, кофе пей и слушай, — бросил я, запирая дверь.
      Он уселся в моё любимое кресло, левую руку положил на журнальный столик, правой привычно погладил электронное пламя «камина». Именно так, за этим самым столиком, когда под кофе, когда под водку мы и решали с ним самые сложные наши проблемы. Я погасил люстру, не люблю верхний свет, включил торшер, в комнате стало уютно. Ночь, тишина, только изредка с улицы доносится шорох автомобильных шин. Я не стал садиться, остановился в центре комнаты, посмотрел на Круглого.
      Димка, друг, компаньон, бабник и романтик, умница и работяга. В старых истертых джинсах, но в белоснежной, чистейшей рубашке. Я глядел на него, а вспомнились отчего-то давешние студентки. Вот у Круглого с ними получилось бы запросто и весело. Хотя, конечно и у Димки по молодости бывали, случались страсти-мордасти, не хуже моего. Он и прозвище свое получил как раз после такого случая.
      Во времена далекие студенческие сорвалось у него, что случается очень редко, в порядке самобичевания: «Ну, я полный…». А я поправил: «Не полный, а круглый». Ну, и пошло сначала между своими, а сейчас за глаза его редко кто называет по имени. Дима не возражал, но и не приветствовал такую интерпретацию исконной фамилии. «Колесниченки мы» — напирая на «о», любил он повторять. Познакомились мы в незапамятные времена. Помнится, я ему чинил телевизор, — тогда ремонт у меня был основным источником доходов. Потом сошлись на почве общих интересов — книги, фильмы, компьютеры. А спустя десять лет, именно он предложил мне «завязать пахать на дядю».
      К тому времени я успел сменить нескольких «дядей» и утвердиться в известном мнении, что залогом успеха служат не ум и добродетель, а изворотливость и звериный эгоизм. Начинать свое дело при полном отсутствии вышеназванных качеств, по моему мнению, было глупым и бесперспективным занятием, но Димка меня убедил, заверив, что организацию, разборки с государством и братвой берет на себя, а от меня требуется только подобрать людей. Ну и, конечно, деньги.
      У меня кое-что скопилось, а Круглый, добив окончательно мои сомнения, продал квартиру в центре — наследство деда, большого начальника, и поселился у черта на куличках в однокомнатной хрущевке. А где, спрашивается, нищий прокурорский мог бы еще добыть деньги, если взяток не брал по завещанию того же деда — мужика битого и оттого мудрого, аки змий?
      Дима поерзал, расценив мой долгий взгляд как сомнения в его адекватности. Буркнул:
      — Я готов, не томи.
      Я решил начать, как Корнилов:
      — Нам предлагают работу.
      — Нам, это кому?
      — Погоди, не перебивай. Нам двоим.
      — Так мы ж, вроде как, и сами эти… работодатели, — Круглый изобразил удивление.
      — Если будешь перебивать, мы до утра просидим, — сказал я, борясь с нетерпением. Выдержал паузу, продолжил: — Начать придется издалека, с истории. В конце шестьдесят седьмого года секретным решением Политбюро была учреждена организация, названная «Проект-1», сейчас официальное название — Фонд «Проект-1». Цитирую — для проведения упреждающих разработок в области фундаментальной и прикладной науки. Прочувствуй формулировку.
      — Угу. Мне уже не нравится, — пробормотал Димка и отхлебнул кофе.
      — Дальше еще интереснее. Бюджет проекта утвердили просто чудовищный по любым меркам — десятая часть бюджета всего Советского Союза. Сейчас такое скрыть, наверно, было бы невозможно, а в те времена, теперь почти былинные, смогли, и засекретили самым лучшим образом. Достаточно сказать, что директор проекта подчинялся только генеральному секретарю, и никому более. На основании чего приняли такое решение, вроде бы не умещающееся в рамках здравого смысла, я пока не разобрался, — выпалил я одним махом и остановился перевести дыхание.
      — Короче, если ты мне тут дуру гонишь, — у Круглого в голосе появилось неподдельное раздражение.
      — Короче! — мне тоже надоели его реплики. — Проект существовал при всех правителях, пережил спокойно все перемены, и, более того, оказался, видимо, главным достижением советской власти, о чем никто почти не знает.
      — Белая горячка у тебя или у меня, вот в чем вопрос, — скорбно посетовал мой друг.
      Все правильно, нормальная реакция. Поэтому вместо ответа я вытащил из кармана стальной на вид цилиндрик размером с толстый фломастер, разъединил его на две половинки, потом соединил обратно и, размахнувшись, изо всей силы запустил в Круглого. Тот попробовал увернуться, а потом обалдело уставился на повисшую в полуметре от него железку. Перед его приходом я специально потренировался, иначе не смог бы швыряться железякой столь непринужденно.
      — Перед тобой одна из разработок ребят из «Проекта», практического применения в таком виде не имеет, сделано специально для демонстрации бывшему президенту, связано с законом сохранения импульса. А может ещё чего сохранения, но очень фундаментального, — принялся я вещать голосом лектора-энтузиаста. — Любой физик за пять минут тебе на пальцах объяснит, что такое совершенно невозможно.
      Цилиндрик висел себе, покачиваясь. Круглый поднялся, сначала осторожно потрогал его, с видимым усилием передвинул вниз, в сторону. Жалобно скрипнуло кресло, Димка упал на него так, словно подкосились ноги. Он скрестил руки на груди, долго блуждал взглядом по комнате, будто искал что. В глазах его и в голосе обнаружилась такая тоска, что и мне едва не передалась. Нарочито медленно он проговорил:
      — Если бы это был не ты, то я решил бы, что наблюдаю фокус. Дешевый. Но тебя я знаю давно… И чего тут объяснять-то? Думаешь, я не знаю, что обычные железки обычно падают?
      — Это, поверь, не самое интересное, из того, что я сегодня увидел. Например, они могут мгновенно перемещаться…
      — Стоп, — прервал он меня в очередной раз и выставил перед собой раскрытую ладонь.
      Я замолчал и решил пока не выкладывать всё — где был сегодня и что видел, решил, так будет проще. Дима вяло повел рукой, посмотрел на кружку с кофе, проворчал:
      — Дай выпить сначала, а потом переходи к зеленым человечкам, тарелкам и под-надпространственным коридорам. На трезвую слушать дальше твой бред не могу.
      — Прикидываться трезвым еще не значит быть им. Короче, нам эти люди предложили сегодня работу, я согласился. Ты со мной?
      — Я буду думать. А ты лезь в холодильник.
      Когда Димка говорит «буду думать», надо понимать его буквально, и я отправился на кухню делать бутерброды. Ровно через полчаса, съев всё, что было на подносе, и, прихлебывая пиво, друг мой начал выдавать на гора результаты размышлений:
      — Отбрасывая наиболее вероятные на первый взгляд версии о розыгрыше или провокации неизвестных недоброжелателей и принимая за постулат, что все так и есть, как ты сказал, считаю нужным процитировать неизвестного автора — «из того места, где я сейчас нахожусь, анус выглядит маленькой светлой точкой во мраке». Или, опять же цитируя, нам сделали предложение, от которого мы не сможем отвертеться, — говорил он ровно, монотонно. Я не прерывал. — Если мы отказываемся, то мы трупы, если соглашаемся, то становимся частью системы. Второй вариант мне не нравится меньше, но я ушел из одной такой системы, не для того, чтобы вляпаться в другую. Спасибо тебе дружище за заботу, я тронут. Правда, ты, возможно, еще не все сказал. Я так полагаю. Картинка кажется мне нелогичной, для такой откровенности у них должны быть веские причины. Сразу просьба на будущее — в следующий раз, когда тебе расскажут, например, кто убил Кеннеди, поинтересуйся, а оно мне надо? Так я хотя бы буду иметь видимость свободы выбора. Ну, давай бухти мне.
      Вот он весь такой и есть. Все высчитал, сделал все возможные допущения и затребовал дополнительную информацию. Вы хотели — прошу!
      — Дело в том, Дима, что наши наниматели изучили нас с тобой, возможно, лучше, чем мы сами. В результате чего смогли легко просчитать, что ни ты, ни я от предложения не откажемся. И не из страха за свою шкуру, а просто потому, что мы такие, какие есть…
      Он ждал продолжения, пристально глядя мне в глаза поверх пивной кружки. Я продолжил:
      — Вот ты книжки в детстве читал всякие разные, где другие планеты, звездолеты, машины времени. Ведь мучило тебя осознание того, что никогда такое не станет для тебя реальностью? Мучило, по себе знаю. Такие же книги ты читаешь и сейчас. Ну, смирился, конечно, что никогда. Но осталось же, если хочешь, воспоминание о мечте. Если мы сейчас откажемся, то уже точно не сможем жить в согласии с собой никогда. Это не «мерс» и не вилла на Багамах, короче, никакого жлобства, тебе предлагают реализовать детскую мечту.
      — Почему ты говоришь «мы»? Ты же согласился, — спросил он, утирая пену с губ.
      — Мы нужны только в паре. Такая вот загогулина, — я почувствовал, что наступил решающий момент.
      — Один черт, колея, шаг влево, шаг вправо. Не могу я вот так, — голос у него сделался жалобным.
      — Ты можешь отказаться, поверь…
      — Да не могу, уже не могу! То есть чувствую, что не откажусь, когда окончательно поверю. Вон оно висит, качается, — он показал на цилиндр. — А в чем они еще впереди науки всей?
      Я устал стоять столбом, потому расположился в кресле по другую сторону стола. Взял кружку, пригубил пиво. Нет, не хочется. Отставил напиток, продолжил не спеша:
      — Ну, я же сказал, у них есть-таки устройства мгновенной транспортировки, компьютеры отличаются от наших, как наши от арифмометров… А вот машины времени у них нет, кажется. Хотя я и не уверен. Между прочим, один из руководителей Проекта никто иной, как Эс Эс Корнилов. Он, собственно, меня и вербанул.
      Димка откинулся на спинку, остановил меня:
      — Ну все, на сегодня хватит. Я пойду, лягу на диван, с этим, как говориться, надо переспать. Да, чуть не забыл, а на кой хрен мы-то им нужны? Дураков да романтиков и без нас… Только давай продолжим завтра.
      Диванами Димка называл все, на чем можно лежать. На этот раз под такое определение попадала моя единственная кровать, на софе в гостиной мой друг просто не поместился бы. Стеная про себя о неустроенности своего быта, я выдал Круглому постель, а сам убрал и помыл посуду, погасил везде свет, разделся и завалился на софу. Еще примерно полчаса было слышно, как Димка ворочается, потом стало тихо. Спать не хотелось совершенно, пришлось, орудуя пультом в темноте, включить музыку.
      «Там-там-там…» — тихо начал Трофим грустную песню. Есть такие люди, они могут оформить словами то, что я могу только смутно почувствовать, или, на худой конец, сформулировать «про себя», для внутреннего, так сказать, пользования. Наверное, это и есть дар поэтов, писателей, художников — уловить чувство и дать ему форму. Ох, не туда меня занесло, не мое дело — рассуждать о высоком. Вот о «железе» — мое, тут я, да, могу. А в искусстве я потребитель, причем, далеко не гурман.
      Гурманы, чтоб их, устрицы, лягушки, тараканы, мокрицы…

III

      Утро началось с воробьиного чириканья на балконе и на поверку оказалось таким же солнечным, что и вчера и месяц тому назад. Почему-то во времена моего детства погожих дней летом было гораздо меньше, чем в последние годы. Не везет, так с детства — сейчас хорошая погода для меня оборачивалась, в основном, жарой, смогом, духотой и мечтами о водных процедурах.
      Круглый в ванной и поет, гад. Сто раз просил гада сдерживать вокальные позывы, от его пения у меня уши начинают чесаться. Аллергия что ли? Для создания благоприятной акустической обстановки требуется что-нибудь погромче. Ура! Выпрыгиваю из-под одеяла, включаю музыку, имитирую зарядку и бегом на кухню.
      Димка появился, когда я допивал кофе. Большой, подвижный, шумный. Смотрит весело, щуря хитрые цыганские глаза, на месте стоять не может, мышцы так и гуляют под загорелой кожей. С моими неполными метром и восьмьюдесятью сантиметрами, интеллигентской мускулатурой и волосами цвета «не помню» я всегда терялся на фоне Круглого, словно флигель сторожа на фоне господской усадьбы. В утешение от Димки звучало чаще всего «зато у тебя глаза умные». Яростно лохматя полотенцем длинные темные волосы, он живо поинтересовался:
      — На чем мы остановились? Переволновал ты меня вчера, даже бодун не мучает.
      — Потерпи, друг, моя очередь в ванную.
      Разговор мы продолжили, перебравшись с сигаретами на балкон. С высоты седьмого этажа вид открывается замечательный — лес до горизонта. Хорошо жить на окраине.
      — Корнилов объяснил, что Проект постоянно нуждается в кадрах. Поэтому наблюдает за людьми потенциально полезными. Нас выбрали из множества кандидатов, — начал я с ответа на вчерашний вопрос.
      — Уже горжусь, — небрежно прокомментировал Димка.
      — Они даже помогли нам один раз негласно. Помнишь, мы искали программу? С год тому.
      — Еще бы не помнить! Меня чуть кондрашка не хватил, когда ты сказал, что лицензионная стоит пятнадцать килобаксов, — он усмехнулся.
      — Десять. Да. Так вот, то, что тогда Макс достал, была не крякнутая копия. Спецы из Проекта написали оригинальную программу, специально для нас. В противном случае, мы с американцами не договорились бы, скорее, заполучили бы иск на очень круглую сумму, там с этим строго.
      — А и то…
      — Я все не мог понять, и чего Шин так распинается про высокий уровень наших программеров. Сработали мы хорошо, но не до такой же степени.
      Круглый щелчком отбросил окурок, хотя сам давно приспособил под пепельницу у меня на балконе банку из-под кофе.
      — Графья Монтекристо, тоже мне. Если там все такие умные, мы-то им зачем? И вообще, что за супермены такие, настолько ушедшие вперед, да еще и в режиме секретности? — раздраженно сказал Димка. — Есть же объективные законы развития. Количество в качество, качество в размеры… Для такого отрыва должна же быть какая-то причина!
      — Ну что ты психуешь? Я вот недавно по ящику видел одного ученого, ядерника. Так вот, он сказал, что если бы мы на космос потратили столько же, сколько на ядерную программу, то давно были бы на Марсе, — попытался я шутить.
      Но Димка меня не понял:
      — Я знал, что ты втихаря телик смотришь. Под одеялом. А довод — фигня. Масштаб не тот. Вон янкесы и так скоро туда полетят, ихний президент прямо так и заявил. А эти из фонда, как я понимаю, перешли на совершенно иной уровень, — он хихикнул. — Представляю что будет, когда американцы найдут на Марсе бутылку из-под жигулевского. И потом, вначале им секретиться как бы даже и необходимо было. Но сейчас-то, когда столько наворочали… Доколе они собираются в тени прятаться? И ты, наконец, скажешь, что мы там будем делать!?
      Димка уставился на меня как настоящий прокурор и замолчал сурово.
      — Ничего я тебе внятно ответить не могу. Только на последний вопрос, — я сделал паузу, играя на нервах Круглого. Не часто случаются такие ситуации.
      — Не актерствуй, Саша, тебе не идет.
      — Дело в том, что у Проекта возникла какая-то проблема. Как ее решать никто не знает. Задача формулируется по типу «поди туда, не знаю, куда…». И нужен для решения экипаж корабля, космического, разумеется. Сам корабль построен и испытан, но никто пока не собирался начинать его эксплуатацию по полной программе. Вот мы и будем тем экипажем, — произнес я небрежно, с удовольствием наблюдая за реакцией.
      — Что, вдвоем? — глаза у Димки заблестели — проняло.
      — Нет, будет третий, ученый, физик. Ученых у них много, а вот людей действия, да еще и достаточно разумных и способных на нетривиальные решения не нашлось. Не я, Корнилов так обрисовал.
      — Разумных, значит, и способных. Бред, ну какой разумный поверит в такое. Я, наверное, в дурдоме лежу, привязанный к койке и обколотый всякой дрянью. Ты «Игры разума» смотрел?
      — Вместе смотрели, помню, тогда еще Маринка сказала, что ничему теперь не верит.
      Димка кивнул.
      — Вот, очень похоже. Жизнь моя, иль ты приснилась мне…
      Мы вернулись в комнату, Круглый сел в кресло, лицо его приобрело выражение задумчивое, почти мечтательное.
      — Вчера похожие мысли мне в голову приходили, — поделился я переживаниями. — Я знаешь, что решил для себя? А ну и пусть! Пусть все бред, сон, галлюцинация. Потому как уж очень интересно, а качество изображения, звука и прочих спецэффектов ничуть не хуже, чем в реале.
      — Позиция хорошая, энергосберегающая, наподобие «если изнасилование неизбежно…». Помню, в универе нам что-то такое вкручивали о различных идеализмах. Кажется, это ошибочные воззрения. Только бы не вздумали лечить. — Дима почесал длинный нос. — Ладно, принято, — подвел он черту.
      Мы замолчали, я занял «рабочее» кресло и принялся, не глядя, щелкать клавиатурой компа, Димка сидел, барабаня по подлокотнику пальцами. Я еще раз прокрутил наш разговор. Очевидно, все, что на данный момент нужно, сказано, пора браться за дело.
      — Пока ты в ванной был, я позвонил Николаю Николаевичу, попросил собрать наших в конторе сегодня в два, — я постарался, чтобы прозвучало, как само собой разумеющееся.
      — Ага, Николай Николаевич — это мудро. Никаких вопросов, и будет сделано, как надо.

IV

      Когда мы сели в такси и направились в контору, мне пришло в голову, что необходимо обозначить еще одно обстоятельство. Желтая «Волга» плавно катилась по знакомым улицам, я тронул Димку за рукав, привлекая внимание.
      — И еще, Дим, — мне понадобилась небольшая пауза, чтобы обозначить важность того, что я собрался сказать. — Понимаешь, не знаю как ты, а я чувствовал еще до того как все у нас устаканилось, что в моей жизни заканчивается очередной этап, а что дальше — неясно. Виделось мне, как положено, три варианта. Во-первых, продолжать работать в том же духе, маленькая фирма, большая задача и так далее.
      Дима оживился:
      — А что, придумал, чего-нибудь новенькое?
      — Погоди, не перебивай. Ничего я не придумал, но дело не в этом. А дело в усталости, в каком-то страхе перед работой. Когда вспоминаю, сколько всего пришлось сделать, и какие силы потрачены, понимаю, что еще раз на такое не пойду. Работали с удовольствием, но ведь и крови себе попортили и нервных клеток… Перегорело…
      — Это лечится. Отдохнешь, ты ж теперь хоть полгода на пляжах валяться можешь, никто не осудит, заслужил.
      Совершенно очевидно, он меня не понял. Но я не сдался и продолжил:
      — Ты же знаешь, и раньше бывало, я из-за компа месяцами не вылезал, и ничего такого не было. Но то, что мы сделали в этот раз, не имеет отношения к обычной работе. Не скажу за Макса, Петьку и других, а я пустой. Как говаривал один знакомый полковник в отставке: «Я все сделал в этой жизни, пусть теперь другие попробуют столько же».
      — Ну ладно, покончил ты с инженерной работой, твое дело, хоть и не верится. Но ты ж не на пенсию собирался, — недоумевал Димка.
      — Угу, как раз второй вариант. Плюнуть на все и стричь купоны. А третий — заняться бизнесом всерьез. Развивать фирму, начать собственное производство.
      — Таким делом тоже можно увлечься серьезно, — он сделал паузу, потом продолжил траурным голосом. — Многие технари этим кончали. Билл Гейтс, к примеру.
      — Чур, меня, — я постучал костяшками по голове. — Знать не хочу, чем там руководствовались витязи на перепутье, но я ждал, что найдется что-то… ну, другое. Вот и нашлось.
      — С тобой все понятно, а какое же обоснование мне придумать для себя? Или, как сказал Портос, я дерусь потому, что дерусь? Впрочем, глупости.
      Я вздохнул, трудный разговор закончен. Остались кой-какие дела.
      — О ребятах надо позаботиться, Корнилов обещал помочь. Будут работать на Проект, таких предприятий у Фонда много.

V

      Офис, контора или «Лаборатория света и тьмы» расположилась в полуподвальном помещении в доме, который занимала фирма одного Димкиного знакомого. Знакомый попал однажды в какую-то нехорошую ситуацию, а Дима, служивший тогда в прокуратуре, ему помог. Памятуя о том, брал с нас хозяин за аренду сущую ерунду. Правда и помещение роскошью не отличалось.
      Здесь сегодня собрались все, что случалось довольно редко, чаще мы работали на дому. Только Николай Николаевич каждый день ходил на работу, «потому как привык», и еще потому, что дома компа не имел. По этому поводу он всегда заявлял категорически: «В дом эту заразу не потащу».
      Савин Н. Н. единственный человек в нашей фирме, которого пригласил не я. Вернее его вообще никто не приглашал, он пришел сам, как председатель Фунт. Узнал о нас по слухам, и примерно за час убедил меня, что без конструктора у нас ничего не получится. Он старше всех нас, и единственный, кого называли по имени-отчеству. Отличительной чертой Николая нашего Николаича можно назвать неизменное спокойствие, рассудительность и приверженность порядку. В работе его ничто не могло затормозить, правда, и ускорить тоже.