I

      Всякий раз, вспоминая то утро, я завидую. Завидую одному человеку, такому наивному и самодовольному, счастливому и свободному. Я завидую человеку, который не знал, что такое предательство и потери, который не встречался со смертью, не страдал, не умирал. Я завидую себе.
      Три года перед этим прошли в работе, и, просыпаясь, я всегда или знал точно «что день грядущий мне готовит», или же решал, что сделать должно, а что может подождать. А вот сегодня у меня не было планов не то что на день, не было их на целых две недели. Вчера серьёзные люди из солидной фирмы подписали нужные бумаги, и мы с Круглым могли считать себя людьми состоятельными и даже солидными. Вот так вот.
      Друг мой сегодня должен лететь в Германию, его детская мечта — ездить на немецком авто. Пятеро наших гавриков, точнее, трое гавриков и две гаврицы собрались кто в европы, кто куда. Ну а я, как человек чуждый организованности, пустил заслуженный отдых на самотек, и вот теперь сидел в машине и решал сложную проблему — то ли ехать, то ли идти. Просидел минуты три и понял — при отсутствии видимой цели жизнь становится чертовски сложной штукой; а ещё прочувствовал, наконец, что свободен.
      И стало мне легко и спокойно, я вылез из машины, бибикнул сигнализацией и пошел себе, не спеша, в летнее кафе, что рядом с домом. Солнечное нежаркое утро, кусок мяса и кофе на свежем воздухе, решённые проблемы и хорошие перспективы, вот как должен начинаться отпуск. И скажите, зачем сдались мне эти европы?
      После первой затяжки мысли мои, чуть было, не свернули на привычный маршрут, но помешали девочки, студентки, скорее всего, сессия у них. Одна даже, показалось смутно, знакомая. Проводив их взглядом и вздохнув про себя тяжко, подумал, что вот у кого-то с женщинами все происходит легко и непринужденно, а у меня, что ни история, то опера «Кармен». Не умею я легко.
      Тут мысли о сложностях прервал усевшийся за мой столик тип. Догадаться о том, что тип явился по мою душу, смог бы любой активный читатель детективов по одному банальному обстоятельству, в кафе кроме нас двоих посетителей не наблюдалось. Пока мой расслабленный ум тщился ответить на вопросы «а что ему, собственно, надо» и «где я его видел», он заказал кофе и только после этого обратился ко мне, произнес «доброе утро». Затем сказал просто, словно не знакомился, а продолжал прерванный разговор:
      — Корнилов Сергей Сергеевич, можете не представляться, вы — Кармагин Александр Станиславович.
      Угу, Иван Иваныч, Семен Семеныч, очень приятно. Государева служба или бандюки. На братка не похож, вроде, а служивый должен говорить «майор Корнилов» или, скорее, полковник. Лет уже за пятьдесят, высокий, статный, короткие темные волосы с проседью, но лицо для полковника мягковато. Фамилия, лицо, определенно я его знаю. Он поспешил мне на помощь, улыбнулся, сказал, словно извинился:
      — Вам легче будет вспомнить, если я назову одну книжку…
      Еще бы не помнить! Его «Кузницу Мрака» я в свое время знал почти наизусть. Вот только лет ему сейчас по моим подсчетам должно быть не меньше семидесяти, а он выглядит точно так, как на фото из той самой книги. И он опять опередил меня, телепат, чёрт его забери:
      — Возраст понятие при некоторых обстоятельствах относительное. Звучит туманно, конечно, но вы можете узнать все со временем. Я хочу сделать вам предложение, точнее предложить работу.
      — Э-э-э… — ненавижу, когда фразу начинают с таких невнятных звуков, — спасибо, но у меня есть работа, и менять сейчас что-либо я не собираюсь.
      — Мы могли бы обсудить все в другом месте, — сказал писатель и поднялся из-за стола. — Отказаться вы можете и после.
      Я почувствовал, что от утренней прохлады ничего не осталось, начинается жаркий и душный день, сидеть мне тут больше неохота, а хочется наоборот продолжить разговор с человеком, которого в юности почитал за небожителя. И еще я понял, что, если проявлю сейчас тупое упрямство свое и не подчинюсь на время, то не будет мне покоя во веки веков. Я встал, расплатился и направился следом за Корниловым. Он открыл дверцу представительского класса автомобиля, стоявшего неподалеку за углом, марку я не определил, сделал приглашающий жест.
      В машине ждал шофер, молодой и слишком уж интеллигентный для такой работы. Ехали мы минут десять, свернули во двор, где, как я знал, стоит симпатичный особнячок. К нему мы и подъехали. На вывеске у массивной, темной от старости двери значилось «Фонд Проект-1» и больше ничего. Примечательная такая в своей лаконичности вывеска, странно, что раньше не обратил на нее внимания.
      Внутри оказалось прохладно, тихо и безлюдно, даже охраны никакой не видно. И видимое отсутствие говорило о том, что охрана хорошая, тем более что Корнилов дверь не отпирал, как мне показалось. Мы прошли короткий ярко освещенный коридор, свернули налево и оказались в небольшом тамбуре без окон и с единственной дверью, выглядевшей так, будто сделана из целого куска дерева. Внешний вид показался мне смутно знакомым, но поскольку в голове и без того было тесно от вопросов, я не придал этому значения. Кабинет, расположенный за дверью, напомнил мне веранду.
      Огромное окно с видом во двор заняло сразу две стены, высоченная голубая ель и дикие заросли сирени полностью закрыли обзор. Внутри обстановка мало отличалась от обычного офиса, только компьютер удивил формой и тремя гигантскими мониторами, два из них оказались погашены, а на третьем полыхал красками скринсейвер, порожденье дикой фантазии художника-абстракциониста, картинка поразила меня не только сочетанием цветов, но и четкостью. И объемом. Профессионально отметив погрешности в работе проектора, я уж, было, решил, что попал в лапы конкурентов, и начал прикидывать варианты поведения, но тут молчавший всю дорогу Сергей Сергеевич, или как его там, произнес:
      — Мне специалисты сумели объяснить только то, что ваши проекторы работают на других принципах, и решение вы сумели найти гораздо более изящное и перспективное. Достаточно глянуть на нашу дверь.
      Ну, точно. На двери не видно теней, потому как она светится сама. Корнилов меж тем продолжил:
      — Но наш разговор о другом, хотя, мне и придется дать какие-то пояснения, поскольку понимаю, насколько важна для вас ваша старая работа, — он сделал ударение на слове «старая».
      «Вербовщик» уселся в кресло у самого окна, кивнул на кресло напротив, мол, располагайся.
      — Для начала, давайте определимся, зовите меня Сергей Сергеевич, я и в самом деле тот Корнилов, что написал «Кузницу Мрака».
      — Меня можно называть Алекс, можно Саша, — как можно спокойно ответил я и добавил: — Можно на ты.
      Возникшее напряжение не отпустило, но я начал чувствовать себя увереннее. Да и собеседник попался мне не из тех, с кем чувствуешь себя как на ринге. Спокойные уверенные жесты, тихий приятный голос, добрая смешинка, скрытая в глубине прищура. Все располагало в нем и звало на откровенность.
      — У тебя, конечно, целая куча вопросов, я постараюсь ответить на все, но для начала нужно объяснить, что такое «Проект-1».
      Он сделал паузу, закурил, потом продолжил:
      — История Проекта началась в одна тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году…

II

      Домой я вернулся около девяти вечера, думать ни о чем не хотелось. Удивление, восторг и всякое такое схлынуло, оставив гул в голове и холодок предвкушения в груди. Я включил музыку, «камин», первый образец нашего проектора. Взгляд зацепился за огонек автоответчика, пришлось подойти. Странно, оказывается, звонил Круглый: «Куда пропал, позвони, когда вернешься». Случилось что-то, не иначе. Димка, как и я, трепаться по телефону не любит. Зря мобильник отключил. Так я думал, слушая длинные гудки. Однако, Круглый сразу же мои подозрения развеял, заорав: «Здорово, Сашка, носит тебя где-то, а я, знаешь, решил ну ее Германию и всю ее автомобильную промышленность, мечта она хороша сама по себе, а когда только руку протянуть — это уже чистой воды жлобство».
      Судя по бессвязности и экспрессивности речи, мой друг, так и не покинувший пределов Отечества, был сильно на взводе и предлагал мне присоединиться к веселой компании. По звукам музыки, женским голосам и мужскому ржанию я понял, что веселье в разгаре. Не прошло и двух минут, как я уяснил, что Димка проснулся сегодня утром осенённый Мыслью О Жлобстве и в результате пришел к Мысли О Радости, которая в свою очередь навела его на мысль о пикничке на природе.
      В данный момент компания веселилась на даче у Димкиных родителей. Среди прочих приглашенных оказались мистеры Уилсон и Шин — наши американские партнеры. Как Круглый их убедил задержаться, я не понял, но он при случае мог бы и английскую королеву уговорить махнуть на шашлыки. Наконец мне удалось поймать паузу в потоке Радости, и я спросил:
      — Ты можешь приехать сейчас ко мне домой?
      — Щас все брошу тут и буду у тебя там… А что случилось? — насторожился Димка.
      — Ничего страшного, опасного и неприятного, просто нужно поговорить, — я постарался придать голосу убедительности.
      — Опять баба! — его вопль чуть не порвал мембрану.
      — Стал бы я тебя выдергивать.
      — А то нет, будто, в первый раз.
      Голос меж тем у Димы стал трезвым и серьезным, такая у него уникальная способность — трезветь по собственному желанию.
      — Сколько времени тебе надо, что б до меня добраться?
      — Не меньше часа.
      — Жду.
      — Господи, защити меня от друзей…
      Но я положил трубку и направился в ванную, мне тоже надо было привести себя в порядок.
      Через час ровно Димка вошел в мою квартиру — огромный, вальяжный, благоухающий духами и спиртным, изображающий сдержанное любопытство, но явно встревоженный. Он посмотрел пристально с высоты своего роста, не обнаружил признаков страдания у меня на лице и пошел в наступление:
      — Для чего вызвали меня в столь неурочный час, благородный дон? Я загнал трех таксистов, пока добрался до вашего замка.
      — Проходи, кофе пей и слушай, — бросил я, запирая дверь.
      Он уселся в моё любимое кресло, левую руку положил на журнальный столик, правой привычно погладил электронное пламя «камина». Именно так, за этим самым столиком, когда под кофе, когда под водку мы и решали с ним самые сложные наши проблемы. Я погасил люстру, не люблю верхний свет, включил торшер, в комнате стало уютно. Ночь, тишина, только изредка с улицы доносится шорох автомобильных шин. Я не стал садиться, остановился в центре комнаты, посмотрел на Круглого.
      Димка, друг, компаньон, бабник и романтик, умница и работяга. В старых истертых джинсах, но в белоснежной, чистейшей рубашке. Я глядел на него, а вспомнились отчего-то давешние студентки. Вот у Круглого с ними получилось бы запросто и весело. Хотя, конечно и у Димки по молодости бывали, случались страсти-мордасти, не хуже моего. Он и прозвище свое получил как раз после такого случая.
      Во времена далекие студенческие сорвалось у него, что случается очень редко, в порядке самобичевания: «Ну, я полный…». А я поправил: «Не полный, а круглый». Ну, и пошло сначала между своими, а сейчас за глаза его редко кто называет по имени. Дима не возражал, но и не приветствовал такую интерпретацию исконной фамилии. «Колесниченки мы» — напирая на «о», любил он повторять. Познакомились мы в незапамятные времена. Помнится, я ему чинил телевизор, — тогда ремонт у меня был основным источником доходов. Потом сошлись на почве общих интересов — книги, фильмы, компьютеры. А спустя десять лет, именно он предложил мне «завязать пахать на дядю».
      К тому времени я успел сменить нескольких «дядей» и утвердиться в известном мнении, что залогом успеха служат не ум и добродетель, а изворотливость и звериный эгоизм. Начинать свое дело при полном отсутствии вышеназванных качеств, по моему мнению, было глупым и бесперспективным занятием, но Димка меня убедил, заверив, что организацию, разборки с государством и братвой берет на себя, а от меня требуется только подобрать людей. Ну и, конечно, деньги.
      У меня кое-что скопилось, а Круглый, добив окончательно мои сомнения, продал квартиру в центре — наследство деда, большого начальника, и поселился у черта на куличках в однокомнатной хрущевке. А где, спрашивается, нищий прокурорский мог бы еще добыть деньги, если взяток не брал по завещанию того же деда — мужика битого и оттого мудрого, аки змий?
      Дима поерзал, расценив мой долгий взгляд как сомнения в его адекватности. Буркнул:
      — Я готов, не томи.
      Я решил начать, как Корнилов:
      — Нам предлагают работу.
      — Нам, это кому?
      — Погоди, не перебивай. Нам двоим.
      — Так мы ж, вроде как, и сами эти… работодатели, — Круглый изобразил удивление.
      — Если будешь перебивать, мы до утра просидим, — сказал я, борясь с нетерпением. Выдержал паузу, продолжил: — Начать придется издалека, с истории. В конце шестьдесят седьмого года секретным решением Политбюро была учреждена организация, названная «Проект-1», сейчас официальное название — Фонд «Проект-1». Цитирую — для проведения упреждающих разработок в области фундаментальной и прикладной науки. Прочувствуй формулировку.
      — Угу. Мне уже не нравится, — пробормотал Димка и отхлебнул кофе.
      — Дальше еще интереснее. Бюджет проекта утвердили просто чудовищный по любым меркам — десятая часть бюджета всего Советского Союза. Сейчас такое скрыть, наверно, было бы невозможно, а в те времена, теперь почти былинные, смогли, и засекретили самым лучшим образом. Достаточно сказать, что директор проекта подчинялся только генеральному секретарю, и никому более. На основании чего приняли такое решение, вроде бы не умещающееся в рамках здравого смысла, я пока не разобрался, — выпалил я одним махом и остановился перевести дыхание.
      — Короче, если ты мне тут дуру гонишь, — у Круглого в голосе появилось неподдельное раздражение.
      — Короче! — мне тоже надоели его реплики. — Проект существовал при всех правителях, пережил спокойно все перемены, и, более того, оказался, видимо, главным достижением советской власти, о чем никто почти не знает.
      — Белая горячка у тебя или у меня, вот в чем вопрос, — скорбно посетовал мой друг.
      Все правильно, нормальная реакция. Поэтому вместо ответа я вытащил из кармана стальной на вид цилиндрик размером с толстый фломастер, разъединил его на две половинки, потом соединил обратно и, размахнувшись, изо всей силы запустил в Круглого. Тот попробовал увернуться, а потом обалдело уставился на повисшую в полуметре от него железку. Перед его приходом я специально потренировался, иначе не смог бы швыряться железякой столь непринужденно.
      — Перед тобой одна из разработок ребят из «Проекта», практического применения в таком виде не имеет, сделано специально для демонстрации бывшему президенту, связано с законом сохранения импульса. А может ещё чего сохранения, но очень фундаментального, — принялся я вещать голосом лектора-энтузиаста. — Любой физик за пять минут тебе на пальцах объяснит, что такое совершенно невозможно.
      Цилиндрик висел себе, покачиваясь. Круглый поднялся, сначала осторожно потрогал его, с видимым усилием передвинул вниз, в сторону. Жалобно скрипнуло кресло, Димка упал на него так, словно подкосились ноги. Он скрестил руки на груди, долго блуждал взглядом по комнате, будто искал что. В глазах его и в голосе обнаружилась такая тоска, что и мне едва не передалась. Нарочито медленно он проговорил:
      — Если бы это был не ты, то я решил бы, что наблюдаю фокус. Дешевый. Но тебя я знаю давно… И чего тут объяснять-то? Думаешь, я не знаю, что обычные железки обычно падают?
      — Это, поверь, не самое интересное, из того, что я сегодня увидел. Например, они могут мгновенно перемещаться…
      — Стоп, — прервал он меня в очередной раз и выставил перед собой раскрытую ладонь.
      Я замолчал и решил пока не выкладывать всё — где был сегодня и что видел, решил, так будет проще. Дима вяло повел рукой, посмотрел на кружку с кофе, проворчал:
      — Дай выпить сначала, а потом переходи к зеленым человечкам, тарелкам и под-надпространственным коридорам. На трезвую слушать дальше твой бред не могу.
      — Прикидываться трезвым еще не значит быть им. Короче, нам эти люди предложили сегодня работу, я согласился. Ты со мной?
      — Я буду думать. А ты лезь в холодильник.
      Когда Димка говорит «буду думать», надо понимать его буквально, и я отправился на кухню делать бутерброды. Ровно через полчаса, съев всё, что было на подносе, и, прихлебывая пиво, друг мой начал выдавать на гора результаты размышлений:
      — Отбрасывая наиболее вероятные на первый взгляд версии о розыгрыше или провокации неизвестных недоброжелателей и принимая за постулат, что все так и есть, как ты сказал, считаю нужным процитировать неизвестного автора — «из того места, где я сейчас нахожусь, анус выглядит маленькой светлой точкой во мраке». Или, опять же цитируя, нам сделали предложение, от которого мы не сможем отвертеться, — говорил он ровно, монотонно. Я не прерывал. — Если мы отказываемся, то мы трупы, если соглашаемся, то становимся частью системы. Второй вариант мне не нравится меньше, но я ушел из одной такой системы, не для того, чтобы вляпаться в другую. Спасибо тебе дружище за заботу, я тронут. Правда, ты, возможно, еще не все сказал. Я так полагаю. Картинка кажется мне нелогичной, для такой откровенности у них должны быть веские причины. Сразу просьба на будущее — в следующий раз, когда тебе расскажут, например, кто убил Кеннеди, поинтересуйся, а оно мне надо? Так я хотя бы буду иметь видимость свободы выбора. Ну, давай бухти мне.
      Вот он весь такой и есть. Все высчитал, сделал все возможные допущения и затребовал дополнительную информацию. Вы хотели — прошу!
      — Дело в том, Дима, что наши наниматели изучили нас с тобой, возможно, лучше, чем мы сами. В результате чего смогли легко просчитать, что ни ты, ни я от предложения не откажемся. И не из страха за свою шкуру, а просто потому, что мы такие, какие есть…
      Он ждал продолжения, пристально глядя мне в глаза поверх пивной кружки. Я продолжил:
      — Вот ты книжки в детстве читал всякие разные, где другие планеты, звездолеты, машины времени. Ведь мучило тебя осознание того, что никогда такое не станет для тебя реальностью? Мучило, по себе знаю. Такие же книги ты читаешь и сейчас. Ну, смирился, конечно, что никогда. Но осталось же, если хочешь, воспоминание о мечте. Если мы сейчас откажемся, то уже точно не сможем жить в согласии с собой никогда. Это не «мерс» и не вилла на Багамах, короче, никакого жлобства, тебе предлагают реализовать детскую мечту.
      — Почему ты говоришь «мы»? Ты же согласился, — спросил он, утирая пену с губ.
      — Мы нужны только в паре. Такая вот загогулина, — я почувствовал, что наступил решающий момент.
      — Один черт, колея, шаг влево, шаг вправо. Не могу я вот так, — голос у него сделался жалобным.
      — Ты можешь отказаться, поверь…
      — Да не могу, уже не могу! То есть чувствую, что не откажусь, когда окончательно поверю. Вон оно висит, качается, — он показал на цилиндр. — А в чем они еще впереди науки всей?
      Я устал стоять столбом, потому расположился в кресле по другую сторону стола. Взял кружку, пригубил пиво. Нет, не хочется. Отставил напиток, продолжил не спеша:
      — Ну, я же сказал, у них есть-таки устройства мгновенной транспортировки, компьютеры отличаются от наших, как наши от арифмометров… А вот машины времени у них нет, кажется. Хотя я и не уверен. Между прочим, один из руководителей Проекта никто иной, как Эс Эс Корнилов. Он, собственно, меня и вербанул.
      Димка откинулся на спинку, остановил меня:
      — Ну все, на сегодня хватит. Я пойду, лягу на диван, с этим, как говориться, надо переспать. Да, чуть не забыл, а на кой хрен мы-то им нужны? Дураков да романтиков и без нас… Только давай продолжим завтра.
      Диванами Димка называл все, на чем можно лежать. На этот раз под такое определение попадала моя единственная кровать, на софе в гостиной мой друг просто не поместился бы. Стеная про себя о неустроенности своего быта, я выдал Круглому постель, а сам убрал и помыл посуду, погасил везде свет, разделся и завалился на софу. Еще примерно полчаса было слышно, как Димка ворочается, потом стало тихо. Спать не хотелось совершенно, пришлось, орудуя пультом в темноте, включить музыку.
      «Там-там-там…» — тихо начал Трофим грустную песню. Есть такие люди, они могут оформить словами то, что я могу только смутно почувствовать, или, на худой конец, сформулировать «про себя», для внутреннего, так сказать, пользования. Наверное, это и есть дар поэтов, писателей, художников — уловить чувство и дать ему форму. Ох, не туда меня занесло, не мое дело — рассуждать о высоком. Вот о «железе» — мое, тут я, да, могу. А в искусстве я потребитель, причем, далеко не гурман.
      Гурманы, чтоб их, устрицы, лягушки, тараканы, мокрицы…

III

      Утро началось с воробьиного чириканья на балконе и на поверку оказалось таким же солнечным, что и вчера и месяц тому назад. Почему-то во времена моего детства погожих дней летом было гораздо меньше, чем в последние годы. Не везет, так с детства — сейчас хорошая погода для меня оборачивалась, в основном, жарой, смогом, духотой и мечтами о водных процедурах.
      Круглый в ванной и поет, гад. Сто раз просил гада сдерживать вокальные позывы, от его пения у меня уши начинают чесаться. Аллергия что ли? Для создания благоприятной акустической обстановки требуется что-нибудь погромче. Ура! Выпрыгиваю из-под одеяла, включаю музыку, имитирую зарядку и бегом на кухню.
      Димка появился, когда я допивал кофе. Большой, подвижный, шумный. Смотрит весело, щуря хитрые цыганские глаза, на месте стоять не может, мышцы так и гуляют под загорелой кожей. С моими неполными метром и восьмьюдесятью сантиметрами, интеллигентской мускулатурой и волосами цвета «не помню» я всегда терялся на фоне Круглого, словно флигель сторожа на фоне господской усадьбы. В утешение от Димки звучало чаще всего «зато у тебя глаза умные». Яростно лохматя полотенцем длинные темные волосы, он живо поинтересовался:
      — На чем мы остановились? Переволновал ты меня вчера, даже бодун не мучает.
      — Потерпи, друг, моя очередь в ванную.
      Разговор мы продолжили, перебравшись с сигаретами на балкон. С высоты седьмого этажа вид открывается замечательный — лес до горизонта. Хорошо жить на окраине.
      — Корнилов объяснил, что Проект постоянно нуждается в кадрах. Поэтому наблюдает за людьми потенциально полезными. Нас выбрали из множества кандидатов, — начал я с ответа на вчерашний вопрос.
      — Уже горжусь, — небрежно прокомментировал Димка.
      — Они даже помогли нам один раз негласно. Помнишь, мы искали программу? С год тому.
      — Еще бы не помнить! Меня чуть кондрашка не хватил, когда ты сказал, что лицензионная стоит пятнадцать килобаксов, — он усмехнулся.
      — Десять. Да. Так вот, то, что тогда Макс достал, была не крякнутая копия. Спецы из Проекта написали оригинальную программу, специально для нас. В противном случае, мы с американцами не договорились бы, скорее, заполучили бы иск на очень круглую сумму, там с этим строго.
      — А и то…
      — Я все не мог понять, и чего Шин так распинается про высокий уровень наших программеров. Сработали мы хорошо, но не до такой же степени.
      Круглый щелчком отбросил окурок, хотя сам давно приспособил под пепельницу у меня на балконе банку из-под кофе.
      — Графья Монтекристо, тоже мне. Если там все такие умные, мы-то им зачем? И вообще, что за супермены такие, настолько ушедшие вперед, да еще и в режиме секретности? — раздраженно сказал Димка. — Есть же объективные законы развития. Количество в качество, качество в размеры… Для такого отрыва должна же быть какая-то причина!
      — Ну что ты психуешь? Я вот недавно по ящику видел одного ученого, ядерника. Так вот, он сказал, что если бы мы на космос потратили столько же, сколько на ядерную программу, то давно были бы на Марсе, — попытался я шутить.
      Но Димка меня не понял:
      — Я знал, что ты втихаря телик смотришь. Под одеялом. А довод — фигня. Масштаб не тот. Вон янкесы и так скоро туда полетят, ихний президент прямо так и заявил. А эти из фонда, как я понимаю, перешли на совершенно иной уровень, — он хихикнул. — Представляю что будет, когда американцы найдут на Марсе бутылку из-под жигулевского. И потом, вначале им секретиться как бы даже и необходимо было. Но сейчас-то, когда столько наворочали… Доколе они собираются в тени прятаться? И ты, наконец, скажешь, что мы там будем делать!?
      Димка уставился на меня как настоящий прокурор и замолчал сурово.
      — Ничего я тебе внятно ответить не могу. Только на последний вопрос, — я сделал паузу, играя на нервах Круглого. Не часто случаются такие ситуации.
      — Не актерствуй, Саша, тебе не идет.
      — Дело в том, что у Проекта возникла какая-то проблема. Как ее решать никто не знает. Задача формулируется по типу «поди туда, не знаю, куда…». И нужен для решения экипаж корабля, космического, разумеется. Сам корабль построен и испытан, но никто пока не собирался начинать его эксплуатацию по полной программе. Вот мы и будем тем экипажем, — произнес я небрежно, с удовольствием наблюдая за реакцией.
      — Что, вдвоем? — глаза у Димки заблестели — проняло.
      — Нет, будет третий, ученый, физик. Ученых у них много, а вот людей действия, да еще и достаточно разумных и способных на нетривиальные решения не нашлось. Не я, Корнилов так обрисовал.
      — Разумных, значит, и способных. Бред, ну какой разумный поверит в такое. Я, наверное, в дурдоме лежу, привязанный к койке и обколотый всякой дрянью. Ты «Игры разума» смотрел?
      — Вместе смотрели, помню, тогда еще Маринка сказала, что ничему теперь не верит.
      Димка кивнул.
      — Вот, очень похоже. Жизнь моя, иль ты приснилась мне…
      Мы вернулись в комнату, Круглый сел в кресло, лицо его приобрело выражение задумчивое, почти мечтательное.
      — Вчера похожие мысли мне в голову приходили, — поделился я переживаниями. — Я знаешь, что решил для себя? А ну и пусть! Пусть все бред, сон, галлюцинация. Потому как уж очень интересно, а качество изображения, звука и прочих спецэффектов ничуть не хуже, чем в реале.
      — Позиция хорошая, энергосберегающая, наподобие «если изнасилование неизбежно…». Помню, в универе нам что-то такое вкручивали о различных идеализмах. Кажется, это ошибочные воззрения. Только бы не вздумали лечить. — Дима почесал длинный нос. — Ладно, принято, — подвел он черту.
      Мы замолчали, я занял «рабочее» кресло и принялся, не глядя, щелкать клавиатурой компа, Димка сидел, барабаня по подлокотнику пальцами. Я еще раз прокрутил наш разговор. Очевидно, все, что на данный момент нужно, сказано, пора браться за дело.
      — Пока ты в ванной был, я позвонил Николаю Николаевичу, попросил собрать наших в конторе сегодня в два, — я постарался, чтобы прозвучало, как само собой разумеющееся.
      — Ага, Николай Николаевич — это мудро. Никаких вопросов, и будет сделано, как надо.

IV

      Когда мы сели в такси и направились в контору, мне пришло в голову, что необходимо обозначить еще одно обстоятельство. Желтая «Волга» плавно катилась по знакомым улицам, я тронул Димку за рукав, привлекая внимание.
      — И еще, Дим, — мне понадобилась небольшая пауза, чтобы обозначить важность того, что я собрался сказать. — Понимаешь, не знаю как ты, а я чувствовал еще до того как все у нас устаканилось, что в моей жизни заканчивается очередной этап, а что дальше — неясно. Виделось мне, как положено, три варианта. Во-первых, продолжать работать в том же духе, маленькая фирма, большая задача и так далее.
      Дима оживился:
      — А что, придумал, чего-нибудь новенькое?
      — Погоди, не перебивай. Ничего я не придумал, но дело не в этом. А дело в усталости, в каком-то страхе перед работой. Когда вспоминаю, сколько всего пришлось сделать, и какие силы потрачены, понимаю, что еще раз на такое не пойду. Работали с удовольствием, но ведь и крови себе попортили и нервных клеток… Перегорело…
      — Это лечится. Отдохнешь, ты ж теперь хоть полгода на пляжах валяться можешь, никто не осудит, заслужил.
      Совершенно очевидно, он меня не понял. Но я не сдался и продолжил:
      — Ты же знаешь, и раньше бывало, я из-за компа месяцами не вылезал, и ничего такого не было. Но то, что мы сделали в этот раз, не имеет отношения к обычной работе. Не скажу за Макса, Петьку и других, а я пустой. Как говаривал один знакомый полковник в отставке: «Я все сделал в этой жизни, пусть теперь другие попробуют столько же».
      — Ну ладно, покончил ты с инженерной работой, твое дело, хоть и не верится. Но ты ж не на пенсию собирался, — недоумевал Димка.
      — Угу, как раз второй вариант. Плюнуть на все и стричь купоны. А третий — заняться бизнесом всерьез. Развивать фирму, начать собственное производство.
      — Таким делом тоже можно увлечься серьезно, — он сделал паузу, потом продолжил траурным голосом. — Многие технари этим кончали. Билл Гейтс, к примеру.
      — Чур, меня, — я постучал костяшками по голове. — Знать не хочу, чем там руководствовались витязи на перепутье, но я ждал, что найдется что-то… ну, другое. Вот и нашлось.
      — С тобой все понятно, а какое же обоснование мне придумать для себя? Или, как сказал Портос, я дерусь потому, что дерусь? Впрочем, глупости.
      Я вздохнул, трудный разговор закончен. Остались кой-какие дела.
      — О ребятах надо позаботиться, Корнилов обещал помочь. Будут работать на Проект, таких предприятий у Фонда много.

V

      Офис, контора или «Лаборатория света и тьмы» расположилась в полуподвальном помещении в доме, который занимала фирма одного Димкиного знакомого. Знакомый попал однажды в какую-то нехорошую ситуацию, а Дима, служивший тогда в прокуратуре, ему помог. Памятуя о том, брал с нас хозяин за аренду сущую ерунду. Правда и помещение роскошью не отличалось.
      Здесь сегодня собрались все, что случалось довольно редко, чаще мы работали на дому. Только Николай Николаевич каждый день ходил на работу, «потому как привык», и еще потому, что дома компа не имел. По этому поводу он всегда заявлял категорически: «В дом эту заразу не потащу».
      Савин Н. Н. единственный человек в нашей фирме, которого пригласил не я. Вернее его вообще никто не приглашал, он пришел сам, как председатель Фунт. Узнал о нас по слухам, и примерно за час убедил меня, что без конструктора у нас ничего не получится. Он старше всех нас, и единственный, кого называли по имени-отчеству. Отличительной чертой Николая нашего Николаича можно назвать неизменное спокойствие, рассудительность и приверженность порядку. В работе его ничто не могло затормозить, правда, и ускорить тоже.
      Мы с Круглым уселись оба за мой стол, остальные — кто где. Народ безмолвствовал. Я не знал, как начать, Димка же явно помогать мне не собирался. Жарковато у нас, кондиционер как сломался на прошлой неделе, так и стоит разобранный. Макс полез, было, чинить, получил током по рукам, заявил, что он вообще-то программист, а железки — работа не его уровня.
      Вот он сидит, в рваных джинсах, тщательно небритый и нечесаный, с серьезным видом рассматривает этикетку на пиве, будто выискивает грамматические ошибки. Пиво безалкогольное, Максим у нас трезвенник по убеждению, но при этом разгильдяй редкостный. Программист от Бога, он, опровергая известное мнение о том, что нельзя написать программу без ошибок, выдаёт на гора огромные куски кода, которые начинают работать сразу. Но и глюки в его прогах случаются просто гениальные.
      Рядом с его столом расположились Петька с Аней, мои старые друзья. Я, глядя на Анну, в очередной раз подумал, что ей хотя бы для солидности надо, с помощью макияжа что ли, добавлять себе лет пять. В тридцать выглядеть как в девятнадцать — подозрительно. Девятнадцать ей было, когда мы познакомились. Странно, она совершенно не соответствует стандартам красоты — невысокая, слегка полноватая, лицо круглое с широкими скулами, нос с горбинкой. А вот мужики готовы «сами в штабеля укладываться», я в том числе.
      Правда, после нескольких неудачных заходов, приобрел некое подобие иммунитета. Да и Петька, муж ее, парень хоть куда. Голыми руками кирпичи ломает, хоть и физик и в очках. Именно чета Кальмановских превратила мою смутную идею в красивую математическую модель, а мы, технари, всего лишь перевели ее в грубую материальную форму. Трудно, правда, понять, чего больше в наших проекторах — материального или виртуального.
      — Итак, господа директора, вы нам скажете, наконец, для чего мы тут сидим? Погреться можно и на пляже, — сказала Марина, наш бухгалтер, по совместительству секретарь, снабженец, завхоз и добрая фея.
      Я глянул на Диму, тот изобразил не то сфинкса, не то Будду.
      — Дело, ребята и девчата, видите ли, в том… — начал я, с трудом выстраивая фразу, — что мы с господином Колесниченко вынуждены сложить с себя обязанности в связи с переходом на другую работу.
      Я подождал реакции, но народ у нас не слабонервный, поэтому пришлось продолжать:
      — Фирму распускать мы не собираемся, возможно, даже, наоборот, она расширится. Вам предстоит сотрудничать с очень солидной конторой, от нее будут поступать заказы на разработки. Кроме того, фирма берет на себя наше… Э, ваше техническое обеспечение. Поверьте мне, вас ждут хорошие времена.
      Молчанье длилось всего пару секунд. Первой заговорила Анюта:
      — Но, Саша, как же вы так вот сразу все бросаете. Позавчера еще и намека никакого не было. Это же ваше детище.
      Аня выглядела совершенно растерянной.
      — Нашим и остается, формально мы не уходим. Исполняющим обязанности технического директора, фактически, руководителем фирмы назначаем Петю. С тобой, Петя, свяжутся представители фонда, чтобы обговорить условия…. Собственно, у нас все.
      Ага, все! По глазам вижу, что сейчас начнутся вопросы, на которые ответов у меня нет.
      — Вы что, ничего толком так и не объясните? Мы ж не совсем чужие, чтобы вот так. Ты даже не спросил, хочу ли я в начальники, — Петька старательно протирал очки, глядя на меня обманчиво беззащитным взглядом.
      — Ну да, извини, я хотел сказать, что ты станешь директором, если не откажешься. Я бы и тогда очень просил тебя передумать, но ты ведь не отказываешься?… А что касаемо объяснений, то, возможно, позднее вам все станет понятно само собой. Ну а пока могу сказать, что нам предложили участвовать в очень серьезном проекте, нам двоим. Отказаться нету сил. Остальное под грифом «секретно». Случилось… свалилось совершенно неожиданно, буквально, вчера утром.
      Тут, наконец, очнулся Круглый:
      — Предлагаю встать и отправиться шашлычную. Там отметим начало новой жизни, с Петьки, кстати, причитается. Кто «против»? Все «за». За мной!
      После недолгих пререканий решили пойти именно в шашлычную, во-первых, дольше пяти минут идти по жаре не хотел никто, во-вторых, шашлычная «У Автандила» наша, что называется. Там нас знают и, даже где-то, привечают. Вошли, расселись, сдвинув два стола, сделали заказ, и начался вечер воспоминаний. Хотя и день стоял на улице.
      Хорошо было так сидеть, слушать привычный треп вперемежку с попытками вытянуть из нас хоть какую-то информацию. Автандил молодец, кондиционеры работают, музыка ненавязчивая, землякам своим всегда сам укорот дает.
      Последние минуты той, тихой и безмятежной жизни. Она, как и любая жизнь закончилась неожиданно, со временем превратившись в ничто, оставшись только в памяти нескольких таких же, как я.
      Так бы я сидел и медитировал, но тут Круглый как вскочит. Стул отлетел от него и с грохотом врезался в стену. Делая очень странные телодвижения, он правой рукой оттянул карман джинсов, а левой извлек оттуда мобильник. Аппаратик дымился, в воздухе запахло горелой пластмассой и еще какой-то дрянью. Мы молча уставились на Димку, тот потирал ногу и одновременно пытался заглянуть себе за ремень. Петька, наконец, спросил участливо:
      — Ну и как осмотр, все цело?
      Димка в ответ промычал, очевидно, задавив в себе поток приличествующих случаю слов. Потом выдал:
      — Засужу уродов. Салон этот засужу. Голыми в Африку побегут. Две недели, как купил трубу…
      — Дай посмотреть, — Петя придвинул к себе останки телефона. Подцепив вилкой то, что осталось от крышки, он углубился в исследования.
      — Сильно обожгло? — поинтересовалась Анюта.
      — Да нет, больше испугался. Все, кажись, нормально. Ну, блин, техника!
      — А, может, покушение? — серьезно, как всегда, проговорил Николай Николаевич.
      — Да кому оно надо? — легкомысленно заметил Макс, тоже склонившийся над телефоном.
      — Может, конкуренты. Запугать хотят, — наш старик не пожелал сдаваться.
      — Нет у нас конкурентов, и пока что не предвидится, — ответил тоже посерьезневший Дима.
      Марина, сидевшая до того молча, произнесла:
      — Если кто-то хочет пугнуть, то сейчас должны позвонить.
      Тут у меня сердце и екнуло, потому как одновременно с заговорившей Мариной в моем кармане завибрировал мобильник. Когда я его вытащил на свет божий, аналогичное чувство испытали и остальные. Я осторожно глянул на экран и только, прочитав имя абонента, выпустил воздух из груди.
      — Спокойно, вызывают с новой работы, — я поднес трубку к уху. — Здравствуйте, слушаю.
      — Саша, как ваши дела, все нормально? — тихим голосом поинтересовался Корнилов.
      — Почти. У Кр… э, у Колесниченко телефон сгорел, а так все хорошо. А в чем дело?
      — Вы где сейчас?
      — В шашлычной у Автандила, это…
      — Я знаю. Оставайтесь там, через пятнадцать минут подъедет черная «Ауди», нам нужно срочно встретиться. И лучше выйдите на улицу. До встречи.
      Гудки отбоя. Я оглядел притихших друзей своих, показал телефон.
      — Труба зовет, — как смог, пошутил я. — Давайте расплатимся и пойдем на улицу. Мне сдается, внутри оставаться не стоит. Происходит такое, о чем я не имею ни малейшего представления.
      Молча мы вышли прямо в городскую жару.
      — Странное получается прощание, — произнес Дима задумчиво. — Извините, если что не так. Ну да не навсегда же, — и обращаясь ко мне: — Что там?
      — Корнилов сейчас пришлет машину, что-то пошло не так. Подозреваю, он опасается за нас.
      Петька протянул огарок мобильника:
      — На, держи. Такое чувство, что просто-напросто аккумулятор коротнули гвоздиком. Вряд ли удастся денежку отсудить.
      — Да черт с ним, — отмахнулся Димка.
      Несчастный аппарат полетел в урну.
      Возникла пауза, из тех, что обычно называют неловкими. Но не было неловкости, просто стало нам грустно. Мы прожили вместе далеко не худший отрезок нашей жизни, а что будет дальше, не знал никто. Никто не искал слов, приличных моменту, никто не стремился выказать чувства, всё ясно без слов, мы слишком хорошо знаем и понимаем друг друга. Когда подъехала обещанная машина, мы так же молча пожали руки, лишь верующий Николай Николаевич сказал нам в спину: «Господь с вами, ребята».
      В машине Димка пробурчал:
      — Напоследок грузанулся народ, как на войну нас провожали, я думал Анька заплачет.
      Да, глаза у Анюты, и правда, блестели как-то подозрительно. Ввпервые за время нашего знакомства. Всегда труднее тем, кто остается. Желая снять напряжение, я произнес пароль:
      — Ну что, Круглый, покажем всем!?
      — Так точно, Александр Станиславович!
      И прошлое осталось позади, и водитель понимающе подмигнул двум сидевшим на заднем сиденье пассажирам.

I

      Все, на сегодня хватит. Я дал команду «стоп» и без сил откинулся в кресле пилота. Шлем виртуалки раскрылся, тут же подскочил Артур, дежурный техник, и принялся меня распеленывать из кокона. Шустрый малый не преминул ехидно поинтересоваться:
      — Как тебе ловушка в момент посадки?
      Почувствовав нешуточную злость, я тут же начал себя успокаивать тем, что парень, в сущности, мне добра желает. Тяжело в ученье и так далее, но достают эти их придумки, сил нет. Я пока только в жерло вулкана не садился на их чертовом модуле, а, главное, что будет в реале, никто не знает. Хотя навыки вождения, конечно, нужны.
      Наша подготовка длится четыре месяца, осталось три. В первый месяц лишь стыд за собственное бессилие не позволил мне все послать к чертовой матери и уволиться. На второй месяц тело привыкло к нагрузкам, а мозги начинали даже скучать, если не получали своей порции мегабайт. Сейчас процесс обучения превратился в работу, иногда тяжелую, но привычную.
      Шлепая в душевую, я сделал вид, что вдруг вспомнил:
      — Да, Артур, там у тебя глюк нарисовался. Когда проходишь первый сектор, на одном из холмов видно бегущую строку «Даша +», дальше не успел прочитать. Большими красными буквами.
      Артур, начав, было, слушать внимательно, к концу фразы готов был запустить в меня чем-нибудь тяжелым. Я поднял руки:
      — Ничего личного, если кто-то и пошутил, так то был не я, — оправдался, как смог, и шмыгнул в душевую, пообещав себе больше не подшучивать над чувствами мальчишки. А тому шутнику, что эти надписи делает, пора бы и угомониться.
      После душа комплекс восстанавливающих процедур, ужин, свободное время и спать. И так изо дня в день — теоретическая подготовка, физическая подготовка, практика вождения. С Димкой почти не виделись, иногда вечером встречались, чтоб потрепаться, да иногда на тренажерах отрабатывали взаимодействие в паре. А кто сказал, что будет легко?
      Корнилов наоборот предупредил, что ждут нас тяжелые времена.

II

      Во время памятной второй с ним встречи Сергей Сергеевич постарался, насколько можно, ввести нас в курс дел. Но дел оказалось столько, что разобраться во всем я не успел до сих пор. И причина тут не только в нехватке времени. Не было, например, у меня доступа к файлам, содержащим информацию об истории создания Проекта и первых годах его существования, когда и были сделаны первые открытия, лежащие в основе могущества Фонда.
      Именно могущества. Те несколько тысяч, по моим подсчетам, основных работников Проекта владели силами, дающими им возможность диктовать свою волю целой планете. Но мировое господство не являлось целью авторов проекта. При его завершении предполагалось прекращение существования Проекта как организации.
      Цель Проекта в настоящий момент — выживание человечества, и никак не меньше. Сначала действительно была программа ускоренного развития науки. Кому такое могло прийти в голову, и как удалось осуществить, для меня оставалось тайной. Но факт, через три года работы проекта доселе неизвестный кандидат математических наук Евгений Козырев создал теорию, позволяющую делать достоверные прогнозы развития общества.
      И первые предсказания теории получились, мягко говоря, безрадостными. Крушение цивилизации должно произойти в первой трети двадцать первого века. Тогда и возникла цель — не дать человечеству умереть от ожирения, как когда-то случилось с древним Римом.
      Сразу после нашего прибытия в офис фонда Корнилов повёл нас к транспортному боксу. Я-то знал, что это за штука, а Димке еще предстояло познакомиться с транспортом будущего. Ничего не говоря, хозяин провел нас через светящуюся перламутром неосязаемую завесу в маленькую круглую комнату с зеркальными стенами, полом и потолком, скомандовал «база один», потом жестом предложил нам выйти.
      Я, честно говоря, был разочарован реакцией Круглого, когда мы вышли вместо полутёмного коридора в… на первый взгляд — в джунгли, со второго взгляда оказавшиеся чем-то вроде зимнего сада. Мой друг только и спросил:
      — Где мы?
      Я посмотрел на Корнилова, но тот молчал. Тогда тоном усталого гида я ответил:
      — Разрешите приветствовать вас на базе номер один Проекта один. База расположена в Кратере триста восемь на той стороне Луны, которую называют обратной. База функционирует более пятнадцати лет. Нормальная сила тяжести обеспечивается установками искусственной гравитации, — я замялся. — Вот, пожалуй, всё, что мне известно.
      Корнилов меж тем оставался серьёзен:
      — Здесь вы в безопасности. Через некоторое время сможете вернуться на Землю, а пока лучше находиться на базе.
      Из сада мы поднялись на обычном лифте в кабинет Корнилова. Кабинет — нечто! Собственно не сам кабинет, а вид из окон, числом три — огромные, от пола до потолка. А за ними — лунный пейзаж. Желто-серая равнина, горный хребет вместо горизонта, чёрное небо и огромные неподвижные звёзды. В прошлый раз я Луны не видел, поэтому замер и забыл обо всём. Из ступора меня вывел Круглый:
      — Мы там будем, Саша. Теперь верю, — он говорил почти шёпотом.
      Корнилов предложил присаживаться и прочел лекцию, которую мы потом окрестили «Введением в специальность». Он прошелся из угла в угол пружинистой, как у спортсмена перед стартом, походкой и начал безо всякого вступления:
      — Чтобы жить, человек должен двигаться, точно так же должно двигаться и развиваться общество. Но у общества нет сознания, такого, как у отдельного его представителя. Общество неспособно осознать, что умирает, даже на краю могилы. На данный момент в мире осталась единственная держава способная двигаться вперед — это США.
      — Вот те раз, — не очень вежливо встрял Димка. — Я-то решил, что все вот это… — он сделал рукой круг, — дает основания полагать, что таких стран, как минимум, две.
      Корнилов поморщился, подчеркнуто терпеливо продолжил:
      — Отметем эту реплику как неорганизованную. Выкладки производятся без учета существования Фонда. Штаты могут позволить себе затраты, достаточные для удовлетворения потребностей современной науки. А развиваться современное общество может только так — за счёт науки и тех возможностей, которые она может предоставить. Но и американцы в скором времени утратят стимулы к движению, как произошло с Европой. Превратившись в безоговорочного мирового лидера, они потеряют темп, погрязнут во внутренних проблемах и не заметят, как начнут превращаться в неподвижного, ожиревшего, больного монстра.
      — Вы про нефть забыли, Сергей Сергеевич, — со скучающей миной проговорил Круглый и отмахнулся от меня, делавшего ему страшные глаза. — Банально это несколько, не находите?
      Корнилов игнорировал нашу пантомиму и коротко ответил Димке:
      — Общество потребления обречено даже в том случае, если б запасы нефти оказались неисчерпаемы.
      Пророчество Корнилов произнёс, как обычно — не повысив голоса, без особых эмоций, как будто говорил о погоде.
      — Всё, что я вам сейчас рассказываю, можно, конечно, предположить и на обычном, бытовом уровне. Но в данном случае вы имеете дело с интерпретацией математических расчетов. Вам непривычно мыслить такими категориями, как судьба планеты и гибель человечества, но уверяю, скоро вы проникнетесь, и тогда вам станет страшно.
      Он принялся ходить по кабинету, руки при этом держал карманах брюк. Такая манера напомнила преподавателя физики из институтских времен, тот именно так себя вёл во время лекций, отчего пиджаки у него по бокам всегда имели вид «гармошки». Только ходил он вдоль доски, а не вокруг стола — чуда футуристического дизайна.
      — Наш план, если говорить сжато, состоит в том, чтобы дать людям цель и средства достижения цели. Средства, как вы понимаете, в целом… в основном у нас есть. Предпоследний этап нашего плана — постепенный ввод этих средств в обиход, если так можно выражаться, говоря о новых — физике, социологии, психологии, медицине.
      Тут Корнилов усмехнулся, остановившись перед нами, и чуть склонив голову к левому плечу, спросил:
      — Естественно, вы хотите знать, какую же цель мы собрались предложить людям. Так?
      За время монолога я решил, что в этот раз мне слова не дадут, потому замешкался с ответом, а Димка сказал:
      — Думаю, вы сами пока не решили.
      — Не совсем так, но в целом верно. Прогноз, имеющийся на данный момент, дает несколько вариантов завершения этапа внедрения. Слишком сложные модели получаются у наших математиков. Будущее туманно и не определено, как обычно, впрочем. Но. В любом случае цель будет иметь своей частью экспансию человечества. К другим звёздам, к другим галактикам и Вселенным.
      — И почему мне кажется, что я сплю? — Круглый вновь подал голос. — Многие считают, кстати, что экспансия — тупик. И на Земле, мол, разобраться не можем, а уже в космос собираемся тащить своё… свои проблемы.
      — Без качественных изменений в обществе, без структурного усложнения экспансия теряет смысл, безусловно, — подчеркнуто академически произнес Корнилов. — Социологи сейчас трудятся в поте лица, но время действовать для них пока не пришло. Сначала должны появиться предпосылки для переосмысления обществом своего будущего и своей организации… На самом деле теория чрезвычайно сложна, и, боюсь, меня побьют, если узнают о моих попытках популяризации. Позже, если у вас будет время, сможете поговорить на эту тему с профессионалами. А сейчас я должен обрисовать текущий момент.
      Великий писатель уселся на краешек чудо-стола, руки скрестил на груди и продолжал тоном не повествовательным, но деловым:
      — Я Александру говорил, но для тебя Дима повторю. Неожиданно у нас возникла проблема. Загадочная и даже невероятная… Год как на наших базах участились несчастные случаи и аварии. Участились настолько, что пришлось организовать расследование. Сначала подозревали диверсантов, «засланных казачков», но позже пришлось подключить к работе физиков. То, что они накопали, повергло нас в состояние близкое к панике. Наши умные головы обнаружили, — он замялся, — как там, чёрт бы их побрал? Ах, да. Зоны локального форсирования энтропийных процессов…или локальные зоны. Если говорить по человечески, то в этих зонах катастрофически ускоряется процесс старения некоторых объектов. Более того, было обнаружено, что возникновение зон подобно возникновению пузырьков в потоке жидкости. Обнаружен и сам поток.
      Он повернулся, тронул поверхность стола несколько раз, и прямо посреди кабинета возникла проекция. Легко узнаваемая Солнечная система, откуда-то с потолка к ней тянется тонкий серебристый лучик, вблизи плоскости эклиптики он начинает расходиться конусом. Конус пересекает её, охватывая орбиту Марса. В целом схема выглядела так, будто солнце и планеты застряли в соцветии укропа.
      — Как видите, зона поражения не захватывает всю Солнечную. Это прицельный удар. Источник вам и предстоит найти. Найти и действовать по обстоятельствам. Такая вот нетривиальная задачка.
      Корнилов замолчал, разглядывая нас. Первым опять отреагировал Круглый:
      — А что значит «зоны действуют на некоторые объекты», на какие?
      — В первую очередь на те, что связаны непосредственно с Проектом. Во вторую — на те, что имеют отношение к людям, связанным с нами. Непосредственно на людей не действуют, вообще на живое не действуют, проверено на мышах, — Корнилов усмехнулся. — Вот, например, аккумулятор у тебя сгорел, а с тобой ничего не произошло. Почему такая избирательность у никоим образом не разумного явления, наши ребята всё еще голову ломают. Зато придумали защиту.
      Он вынул из кармана шарик черного цвета размером с грецкий орех, показал нам, комментируя:
      — Амулет. Нейтрализует зловредные зоны в радиусе трёх метров. Базы защищены стационарами, а такие штуковины имеют все наши, работающие в поле.
      — А есть хоть какие-то гипотезы о причинах появления потока? — по слухам Дима некоторых преподов доводил вопросами до истерик.
      — Я так думаю, что только самые ленивые не придумали своих версий по этому поводу. Но решено пока не строить теорий, просто очень мало информации для умозаключений. Подавляющее большинство, естественно, говорит о враждебном разуме. Ну да — там видно будет, — почувствовав новый Димкин вопрос, хозяин поспешил закончить вводную лекцию: — А теперь предлагаю вам устроиться и осмотреться.
      Он уселся за стол, позвал:
      — Женя, помоги новым сотрудникам и организуй экскурсию по базе. Обязательно покажите бублик.
      Ответил мелодичный женский голос:
      — Будет сделано, Сергей Сергеич.
      Дверь кабинета раздвинулась, и тем же голосом к нам обратилась женщина лет сорока, облачённая по местной моде, как я ещё в прошлый раз понял, в комбинезон весёленькой расцветки. Лицо её выражало любопытство, интонации доброжелательные:
      — Идёмте со мной, молодые люди. Я — Евгения Леонидовна, можно Женя, референт Сергея. А вы, говорят, экипаж первого поиска?
      Я не растерялся:
      — Экипаж. Но пока сами по себе. А что такое «первый поиск»?
      — Не сомневайтесь. Если Сергей сказал экипаж, значит, так оно и будет, он в кандидатах не ошибается. Сергей, мы ушли.
      Но Корнилов переключился на разговор с невидимым собеседником и ничего не ответил, тон его был далёк от дружелюбия:
      — А поясните-ка, любезный, что у вас произошло с Гришиным, и почему он отказывается работать с вами…

III

      Поспешно покинув кабинет грозного, как оказалось, начальника, мы шли по длинному коридору чуть позади Жени и слушали ее пояснения:
      — Первым поиском мы называем вашу экспедицию. Действительно поиск, даже, пожалуй, с большой буквы — Поиск. Вы не представляете, что мы здесь чувствовали ещё полгода назад, пока не научились сдерживать напасть. Ну и плюс — первый рейс нового корабля. У него даже названия ещё нет. Испытания проходили на первом прототипе, но он погиб. Одна из первых аварий из той катавасии, что случилась. Старушка Луна украсилась еще одним кратером. А если бы не Вешнин, командир экипажа, то Земля могла и вовсе лишиться спутника, а люди будущего. Его именем ещё назовут… обязательно что-нибудь назовут.
      Я шел и думал — да, ребята, вы тут не в бирюльки играете, но всё же, мы-то тут при чём? Димкин вопрос не давал мне покоя не меньше, чем ему. Не забывал я и смотреть по сторонам. Помещения базы производили впечатление декораций фантастического фильма. Хотя, по сути, мы и оказались в будущем, оставаясь в настоящем, чем не сюжет?
      Бесконечные коридоры, огромное количество дверей снабжённых светящимися надписями наподобие «Стенд вихрей. Без защиты вход запрещен» или просто «Лаборатория ума». Сразу вспомнилась наша лаборатория света и тьмы. Наконец мы, свернув возле указателя «Жилая зона», подошли к нашим, как их Женя назвала, каютам. Каюты оказались чем-то вроде двухкомнатных квартир, разве что без кухни — спальня и кабинет.
      — В первые годы тут жили разве что не в палатках, а теперь вот — вполне благоустроились. Полторы тысячи человек, многие живут почти постоянно, и ничего, люди довольны. Вторая ваша каюта рядом, она точно такая. Так что, смотрите и запоминайте.
      Запоминать было что. Я вспомнил, как однажды в гостинице боролся с модерновой сантехникой. Здесь битва могла оказаться не столь успешной с моей стороны. Бытовая машинерия выглядела непривычно и пугала новизной. Короче, попали мы с Круглым в воплощённую мечту законченного бездельника. Отдельно стоит упомянуть стол в кабинете, который вовсе и не стол, а терминал единой сети базы. Сидя за ним, я могу… я всё могу, а если чего и не, то просто надо внимательно прочитать инструкцию. Женя выразилась в том духе, что объяснить, как тут и что, она не может из-за ограниченного времени, в случае возникновения вопросов чтите хелпы.
      После процедуры запоминания то ли сетчаток, то ли физиономий, каюты стали нашими, и мы отправились дальше. Третьего члена экипажа мы застали на рабочем месте. За одной из множества дверей расположилась небольшая комнатушка с единственным столом-терминалом. Человек, что расположился перед столом, с головой ушел в работу. На стук и открывшуюся дверь, во всяком случае, он никак не отреагировал. Из рабочего транса его вывел голос нашего гида:
      — Знакомьтесь, Мирон Герке, ведущий специалист группы первого поиска.
      Он резко обернулся, легко соскользнул с кресла, сделал шаг нам навстречу. Мы представились, обменялись рукопожатиями. Ладонь у Мирона оказалась тёплой, сухой и цепкой. Небольшого роста, смуглый, черноволосый, с живыми умными глазами он показался мне моложе нас с Круглым. Как выяснилось позже, тут я ошибся, на тот момент шел Мирону сорок пятый год.
      Одет он был всё в то же странный комбез, лишь расцветка немного другая, но такая же попугайская, как и у остальных. Так же, как и многие встреченные до него аборигены, Герке носил в ухе гарнитуру и браслет замысловатого вида на левом запястье — универсальный коммуникатор, служащий для связи как внутри базы, так и с любой точкой планеты (Земли, естественно).
      После небольшой паузы и взаимных изучающих взглядов, он сказал:
      — Идёмте, ребята, продолжим знакомство, — голос у него оказался глухим и невыразительным.
      Вообще, мне Мирон Герке поначалу не показался человеком приятным во всех отношениях — слишком серьёзен и замкнут.
      Женя сдала нас с рук на руки Мирону и с заметным сожалением покинула нашу компанию. Герке тоже много и энергично нам втолковывал, много интересного показал из хозяйства базы, но мне не запомнилось почти ничего, всё померкло перед нашей встречей с кораблём.
      Помню, очередной длиннющий коридор и очередная дверь, но открылась она не в обычный кабинет-лабораторию, а в гигантский ангар с металлическими стенами. Мы вышли на галерею, опоясывающую его по периметру на высоте, как мне показалось, метров сорока. Потолок — лепестки диафрагмы, от нас до него ещё метров пятнадцать.
      Самое главное расположилось внизу — тороид, состоящий из белёсого тумана, такое у меня сложилось впечатление. В диаметре около пятидесяти метров, а толщина метров пятнадцать, внушительная конструкция. Поверхность, кажется, струится и одновременно выглядит абсолютно несокрушимой. Вокруг него суетились, люди, какие-то механизмы, слышались разнообразные шумы, сливавшиеся в некий однородный гул.
      — Вот он, наш бублик. Средство передвижения меж звёзд, — не без некоторого кокетства произнес Мирон. — Имени ещё не получил.
      Мы же не могли оторвать взгляда от нашего корабля. Именно — нашего, ещё одна ступенька в понимании, что всё всерьёз, и отступать поздно. Корабль впечатлил не только размерами. При взгляде на него не оставалось сомнения, что видишь нечто, совершенно не подходящее под привычные определения, Иное, невиданное, почти чудо.
      Потом, на занятиях, нам рассказали, что вещества в нашем корабле меньше чем силовых полей, что «туман» — внешнее защитное поле, а чёрное кольцо на внутренней поверхности тора — инициатор кокона двигатель-генератора. Много ещё чего мы узнали потом, а в тот момент как-то само собой у меня сорвалось:
      — Я бы назвал его Большой Друг, — мне показалось, что корабль посмотрел на меня с любопытством и одобрением.
      Димка, не задумавшись, угукнул. Мирон же тронул кнопку на браслете и сказал в усик гарнитуры:
      — Внимание… — его голос прокатился по ангару, заглушая шум, — экипаж дал кораблю имя. Отныне он зовётся Большой Друг!
      Люди внизу молча повернули головы в нашу сторону, одни зааплодировали, другие помахали нам, приветствуя, а один парень, невысокий, чернявый прокричал «ура!». Несколько секунд спустя работники внизу вернулись к своим занятиям. Герке вновь прикоснулся к браслету.
      — Теперь вся база знает. Я воспользовался аварийным каналом. И за нарушение мне будет нагоняй. Но оно того стоило. Правда, ведь? — сказал он, блеснув улыбкой, что на мгновенье преобразила его лицо.
      Я подумал, что с Мироном мы всё же найдём общий язык.
      Экскурсия наша закончилась часа через три, по московскому времени наступила ночь, и мы решили заночевать на новом месте. Ужинали в кафе, обычное земное кафе, и всё бесплатно. Круглому еда понравилась, а мне было как-то не до гастрономии. Мысли, вопросы, сомнения роились и шумели в голове и во время ужина и тогда, когда я валялся на диване в своей каюте, а Круглый неистово терзал мой терминал — одному ему стало скучно, и он зашёл ко мне. Наконец, после очередного его «вот, блин!» я заявил, что завтра у меня ещё куча дел на Земле, хотелось бы встать пораньше, поэтому пора спать. Димка ушел, а я уснул только под утро.
      Вот таким было начало.

IV

      Как я сказал, с того дня прошло четыре месяца. Три дня у меня и у Димки ушли на улаживание дел на Земле. Я съездил к родителям, отдал ключи от квартиры, наплёл, что уезжаю по делам фирмы в Америку, возможно, надолго. Послушал наставления отца, за всю жизнь, не уезжавшего от дома дальше двухсот километров, и молчание мамы. Ох уж это молчание, оно для меня тяжелее любой ругани, любого наказания. Раз мама молчит, значит, я не прав. Значит, она мне не верит. «Прости меня, мама, я расскажу тебе всё, после» — сказал я ей, когда уезжал, и увидел впервые за много лет её слёзы. Боже, что за наказанье — сначала Анюта, теперь вот мама. Не верь теперь в женскую интуицию.
      Что делал Димка, я примерно догадывался. Наверняка, в нашем городе не одна дурёха решила дожидаться возвращения скитальца Круглого… а может, и одна. Как-то в последнее время стал мой друг сентиментален.
      Что меня стало в последнее время радовать, так это здоровье. Режим, тренировки и всякие хитрые пилюли-процедуры сделали своё дело. Я забыл, что такое хроническая усталость, сонливость, голова сделалась легкой, мысли ясными. Сбросив пару килограммов, как ни странно, я вдруг обнаружил у себя мышцы там, где раньше не замечал.
      Новые навыки давались поначалу с большим трудом, но постепенно появилось чувство, как будто я просто стал вспоминать то, что когда-то умел. До сих пор даже вождение машины было для меня делом напряжным, а сейчас я пилотировал планетарные модули не намного хуже пилотов со стажем. Но налёт в реале оставался небольшим, всего сорок часов, из них десять с инструктором.
      С Круглым творилось примерно тоже самое. Если раньше он смотрелся бывшим спортсменом, то теперь выглядел, как настоящий атлет из рекламы чего-нибудь мужественного, например, зимних покрышек или горных лыж. И всё же. К концу четвёртого месяца стала меня мучить иногда беспричинная тоска. И вот за что я люблю Димку Колесниченко — за умение почувствовать момент, «попасть в струю».
      Как-то вечером он появился у меня в каюте в тот момент, когда я пытался выполнить стойку на одной руке на спинке стула. Он улыбался так загадочно, что я задал свой вопрос сразу, как только его физиономия просунулась между дверью и косяком. Возможно, я был немногословен:
      — Ну?
      — Дык!
      — …
      — Ты прав, новость совершенно потрясающая. У нас завтра увольнительная, так сказать. Руководство, взвесив, измерив и прикинув на глаз, решило — нам нужен отдых.
      Он добился своего, стул дрогнул, и я таки сверзился на пол, правда, грамотно сгруппировавшись.
      — Не знаю, друг мой, — отвечал я, поднимаясь с пола. — Я должен подумать. У меня, видите ли, некоторые проблемы с силовой подготовкой… координация движений порой подводит. Не следует ли мне, по вашему мнению, напротив, уделить большее внимание тренировкам?
      — Не думаю, коллега. Мне думается, что ваши проблемы имеют свои корни в отсутствии свежих впечатлений и некотором гормональном застое. Во время беседы с доктором Корниловым мы сошлись именно на этой точке зрения.
      — Так ты что, ему челобитную подавал?
      — Не-а. Просто припёрся в кабинет и возопил «не могу больше! Пустите на воле погулять, гражданин начальник!». И дрогнуло сердце сурового старика. Так что, дней на пять Землю нам отдали на разграбление.
      Вот тут я и понял, что отпуск — именно то, что мне сейчас необходимо больше всего. Пусть, что угодно, говорят о вреде таких перерывов, плевать. Хочу гулять.
      Если б ещё знать заранее, к чему приведёт наше «хочу».

V

      Нельзя войти в одну реку дважды. Пробовал, знаю — нельзя. И всё же каждый раз приходится осознавать простой факт заново. Вот они — наши ребята, стоят напротив, улыбаются, жмут руки, хлопают по плечам. Анька не выдержала, повисла на шее, чмокнула:
      — Сашка! Какой ты стал…мужик. Давай рассказывай, как вы там. Почему Дима не приехал?
      Дима, умный, он заранее чувствует такие моменты. Он сразу заявил — нет, мол, пока меня не тянет на вечер воспоминаний. Смотрю вот на них и вижу расстояние, что нас разделило, и похоже, что навсегда. Они остались, а мы ушли и продолжаем идти. Останься я тогда, были бы мы вместе, были бы у нас общие радости, проблемы и общая жизнь.
      Они остались всё такими же — милыми, умными и разными, но остались. Глядя на них, я теперь мог лишь радоваться, как радуются, общаясь с детьми. И не мог поделиться с ними чем-то серьёзным. Впервые я почувствовал, что смотрю на Анюту как на младшую сестрёнку, до сих пор всё было с точностью до наоборот.
      Мы прошлись по нашей, нет, по их, новой лаборатории, на вывеске которой, конечно же, значилось «Лаборатория света и тьмы». Серьёзная фирма может себе позволить некоторую несерьёзность. Богатство и роскошь оборудования ещё недавно могли повергнуть меня в шок. Мечта фаната-технаря, а не фирма.
      Я пробыл там больше часа и ушел с чувством невозвратимой потери. Прошлое хорошо в воспоминаниях, но встречаться с ним. Увольте. Город постарался соответствовать настроению — осеннее небо готово к дождю, облетевшие деревья, серые дома и спешащие спрятаться под крышу люди. Я шёл по городу без цели, просто шел, как любил ходить по лесу, вдыхал холодный воздух и чувствовал, как постепенно освобождаюсь от остатков того, что было моей сутью ещё совсем недавно.
      Нет больше инженера Кармагина, есть без пяти минут капитан Большого Друга, руководитель Первого поиска — Александр Станиславович Кармагин, прошу, черт побери, любить и жаловать.
      Я вытащил мобильник, вызвал Круглого, тот ответил после восьмого гудка:
      — Ну что, как там дела? — Димка постарался быть нейтральным.
      — Знаешь, дружище, а ведь мы остались одни, то есть не одни, конечно, но… — я бы еще долго мямлил, но друг не стал держать паузу.
      — Вот и ладушки, ты всё понял. Теперь можно с тобой разговоры разговаривать. Давай сегодня ближе к вечеру… лучше, наверно, у тебя. Я позвоню, — быстро выпалил он и отключился.
      Ну, и что прикажете делать? До вечера далеко. И что за разговоры такие? Посмотрел на мобильник, вызвал такси и поехал к родителям. Уж там-то разочарований не будет. Опомнился, заехал в магазин, купил цветы маме, а отцу полное собрание советских комедий на DVD.
      Дома ничего не изменилось, тихо, спокойно, хорошо. У меня давно свой дом и своя жизнь, а вот только тут чувствую себя по-настоящему дома.
      Отец, посмотрев на меня пристально, ещё в прихожей произнёс как-то чересчур торжественно:
      — Ну вот, мать, а ты говорила — Сашка никогда не остепенится. Посмотри — настоящий мужик.
      Мама взглянула на меня с немым вопросом. Я отвёл глаза, она вздохнула и пошла в комнату, прижав к себе букет.
      Подумалось — что-то сегодня часто меня мужиком называют. Хорошо это или как? Я сделал вид, что приглаживаю волосы, а сам внимательно разглядывал свое отражение в зеркале. Лицо как лицо, разве что округлость пропала начисто, скулы стали заметнее, губы тоньше. Или это я их так поджал? Лучше б уши уменьшились, подумал я, выпятил челюсть, задвинул обратно и разочарованный исследованьем внешности отвернулся от зеркала.
      Два часа, что были у меня, прошли незаметно. Прощание в этот раз получилось гораздо спокойней, мама тихонько спросила:
      — Теперь когда ждать-то?
      — Не думаю, что скоро. Но я буду звонить. Пока, не скучайте!
      Ещё полтора часа, и я опять дома.

VI

      Сразу видно — матушка тут убралась после моего «отъезда», всё лежит-стоит по местам и строго «попендикулярно». Холодильник выключен и пуст, придётся топать в магазин. Или заказать чего из ресторана? Ага, а по какому номеру? Чертыхнувшись, снова обулся, спустился на лифте в подъезд. У дверей — картина маслом, правда, плохо освещённая. Двое хорошо одетых парней с веселым гоготом тащат под руки молодую особу куда-то в сторону автостоянки. Особа идти не хочет, молча упирается, но силы неравны. Раньше я поспешил бы отвернуться — мало ли какие дела промеж своих. А тут меня как будто толкнуло что. Подпустив в голос язвительности, я громко спросил:
      — Молодые люди, вам помочь?
      Один из парней, не оборачиваясь, бросил:
      — Иди-иди, помощничек!
      — А почему так грубо? — обиделся я.
      Ответила девушка, в голосе — близкая истерика:
      — Потому что козлы они. Лучше б мне помогли!
      — Хорошо, помогу, — обнадежил я девушку.
      «Козлы», не отпуская незнакомку, повернулись ко мне. Тот, что повыше и в плечах пошире, рыкнул басом:
      — Ты не лезь не в своё дело! Будешь цел.
      Я молча направился к ним. Второй, с прилизанными чёрными волосами, в шикарном плаще светлого оттенка, выпустил локоть девушки, сунул руку в карман. «Если ствол, плохи мои дела» — успел подумать я. Когда мне оставалось сделать всего два шага, чернявый вытащил, наконец, руку из кармана и щёлкнул выкидным лезвием. Я прямо-таки вздохнул облегчённо. Видно, придурок решил, что одного вида ножа будет достаточно, и дальнейших действий не планировал. За что и поплатился.
      Сделав быстрый шаг, я одновременно ударил. Просто, без изысков, кулаком в грудь. Вместе со звуком резкого выдоха послышался неприятный хруст, треснуло ребро. Парниша приземлился на пятую точку, скрючился и заскулил. Второй тем временем тоже отцепился от девчонки и попытался двинуть меня ногой, красиво с разворота. Спортсмен, наверно. И двинул, кстати, попал в плечо, наверно хотел снести меня, как кеглю, что при его габаритах было бы немудрено. Но не знал дурашка, что оппонент, я то есть, три раза в неделю по два часа занимался физподготовкой при удвоенной силе тяжести и устойчив стал, почти как танк.
      Удивившись, верзила сделал быстрый шаг назад и явно приготовился к новой атаке — кулаки на уровне груди, ноги чуть согнуты. Но я успел раньше, мой кулак смял его солнечное сплетение, бугай хрюкнул, согнувшись. Для фиксации результата я ещё добавил локтем по затылку, и детинушка успокоился.
      Оглядев поле боя — брюнет пытался подняться, путаясь в плаще, второй, казалось, мирно спит, — я повернулся к девушке. Она нервно перебирала содержимое сумочки и так увлеклась, что не заметила меня, вздрогнула, когда я тронул её плечо, и выхватила, наконец. Электрошокер. Пришлось поднять руки:
      — Сдаюсь! Извините, если обидел ваших знакомых.
      Она посмотрела на меня потом вокруг, снова перевела взгляд на меня, в глазах замешательство:
      — Спасибо, я их не знаю. Пошла в магазин, хлеб кончился, а они привязались — поедем кататься. Уроды!
      Лишь сейчас я её рассмотрел, как следует, оказалось, что мы знакомы.
      — Ой, здравствуйте, — она тоже узнала и смущённо опустила взгляд.
      — Здравствуйте… Алёна.
      … Четырнадцатилетняя дочка моей соседки влюбилась в меня. Я с трудом пережил тот кошмар. Она поджидала меня на остановке автобуса, у подъезда, когда я возвращался с работы, просто на улице. Она всегда говорила «здрасте», ничего больше. Молчаливой тенью она сопровождала меня, когда я выходил из дому. Она так смотрела на женщин, приходивших ко мне, что некоторые даже жаловались. Я злился и не знал, что делать.
      Так продолжалось целый год, в течение которого мы с ней не одну сотню раз поздоровались, но я даже не знал её имени. Потом у Алёны появился мальчик, и имя стало появляться на стенах нашего подъезда каждый день в новом месте. Первое время мне даже не хватало её «здрасте», неожиданно произнесённого за спиной. Зато как вызывающе она смотрела на меня, когда я натыкался на них, целующихся на лестничной площадке. Случилась грустная история пять лет назад. Постепенно наши отношения утратили всяческую интригу, и мы стали просто соседями, просто чужими людьми…
      Да, забыл сказать. Алёна фантастически красивая девушка, я, к стыду своему, это понял только в этот вечер. Где были мои глаза раньше? Не высокая, но и не маленькая, стройная, золотистого оттенка волосы до плеч, правильный овал лица, зелёные глаза, большие и чуть раскосые, полные губы, готовые к улыбке, ямочки на щеках. Н-да… ямочки.
      — Давайте я провожу вас, я тоже в магазин на ночь глядя. Шокер только спрячьте, пожалуйста. Никчёмная игрушка, — я постарался говорить очень корректно.
      — А с этими что делать? — она кивнула в сторону обидчиков. — Может в милицию сообщить? Вдруг они снова полезут.
      — Вы считаете, им мало? — поинтересовался я и постарался усмехнуться как можно небрежнее. — Не надо никого звать. Думаю, им сейчас лучше обратиться к доктору. Меня, кстати, зовут Александром.
      Она тихо ответила:
      — Я знаю.
      Ну да, конечно. Я предложил жестом — «идемте», и мы направились в круглосуточный гастроном, до которого рукой подать. Мы молчали всю дорогу туда и обратно, но не от неловкости, просто каждый думал о своём. Я недоумевал — первая лет за десять, а то и больше, драка никак не сказалась на моём эмоциональном состоянии. Раньше, помнится, после потасовки ещё долго в крови булькал адреналин, дрожали руки, и очень хотелось говорить.
      Минут через двадцать мы поднялись на наш этаж и синхронно потянулись за ключами — я в карман, она в сумочку. Я повернулся к Алёне, она вставила ключ в замок, но тоже обернулась, несмело глядя в глаза, почти прошептала:
      — Спасибо, ещё раз большое спасибо, — резко отвернулась, щёлкнул замок, дверь открылась и закрылась.
      Я постоял несколько секунд, тряхнул головой, отгоняя наваждение, потом только отпер дверь и занёс пакеты в прихожую.

VII

      В прихожей меня встретил Круглый с симпатичным аппаратиком неизвестного назначения в правой руке. Левую он прижал ко рту, я не сразу понял, что сие — просьба молчать. Сам, удивляясь тому равнодушию, с каким встретил неожиданное появление Димки, я, как ни в чём небывало, прошел на кухню и занялся приготовлением ужина. Чертовски захотелось чего-нибудь закинуть в желудок. Видно, сказалась привычка к регулярному питанию на базе. Вспомнилось «а в турьме сейчас макароны».
      Время от времени я выходил с кухни и наблюдал за Димкиными действиями, он расхаживал по квартире со своим аппаратом и успел заглянуть во все щели. Наконец, примерно через полчаса он зашел в кухню и вполне невинным голосом осведомился:
      — Чем потчевать будешь, хозяин?
      — Три корочки хлеба! — провозгласил я и бухнул на стол блюдо с отварной телятиной, поставил хрен, горчицу, пиво. — А вы, сударь, соблаговолите объяснить, что за балаган в моём доме и без моего ведома?
      — О, объяснения займут очень много времени, позвольте для начала поесть?
      После простого, но обильного, как когда-то принято было выражаться, ужина мы расположились в гостиной-кабинете. Круглый жмурился, как сытый кот и явно играл на моих нервах, но я даже не старался казаться спокойным, мне отчего-то было не так уж интересно, что происходит, меня занимало другое.
      Поняв, что ожидаемой реакции не будет, Круглый наконец начал рассказывать:
      — Ты вот нынче сказал, что мы остались одни. Ты даже не представляешь, насколько прав. Я многое заподозрил давно, но прежде чем поделиться с тобой, хотел знать точно. Иначе мы погрязли бы в спорах.
      Да, у моего друга пунктик такой, он утверждает, что в спорах истина не рождается, а умирает. И где-то по большому счёту он прав.
      — Вот эта машинка — универсальный детектор излучений, — с этими словами он положил на стол свою игрушку. — С его помощью я обнаружил в твоей квартире пяток жучков. А вот это — постановщик помех, я его сам сляпал из подручных материалов на базе. Предвидел, понимаешь, что пригодится.
      Я посмотрел под стол, куда он показал, там лежала коробочка размером с книгу, перемотанная изолентой.
      — Да, дела. И что это значит? Кому понадобилось? Ничего не понимаю… — проговорил я. Димка всё ж заинтриговал меня.
      — Естественно, я отвечу тебе на все вопросы, только по порядку надо, а то долго получится, — обнадежил он, выбрался из кресла, и начал, было, ходить по комнате, видно забыл, что места тут мало. Остановился и продолжил, заложив руки за спину: — Ты же знаешь, как я отношусь к любой пасторали? Правильно, начинаю сомневаться в правдивости художника. А уж когда узнал о нашем фонде, тут прокурор во мне просто запрыгал от радости! Это тебя можно задурить, уж извини, но ты сам обманываться рад, если тебе показать каку-нито красивую многофункциональную железку. А ежели сказать «счастья всем, даром», то ты готов схавать всё, что ни дадут. Может быть, ты обратил внимание — я почти все свободное время проводил за терминалом, копался в сети базы?
      — Ну откуда мне знать, где ты копался. А чего накопал-то? Я, к примеру, на многие вопросы ответов так и не нашёл. «Нет доступа», и весь разговор.
      — А всё потому, что нет у тебя навыков оперативной работы. Ну и некоторые хакерские штучки помогли, как ни странно.
      — Бонд, Джеймс Бонд. А за «обманываться рад» ты ещё ответишь. Давай-давай, выкладывай, — поторопил я друга.
      Удовлетворенный достигнутым-таки успехом, Димка произнес почти торжественно:
      — Начнём с начала. Так вот, я совсем недавно раскопал интересный документ, комп включи, посмотрим, — он показал патрончик флэш-памяти. — Он здорово прояснил историю создания Проекта.
      Моя старая машина долго хрустела винтом, но флэшку Димкину так и не смогла прочесть.
      — Вот блин! Формат-то совсем несовместимый. Придётся своими словами. — Димка потеребил нос. — Документ — отсканированная копия рукописной докладной на имя Брежнева. В ней некто Степанов пишет о результатах работы по стимулированию интеллектуальных способностей. Результаты плачевные — подопытные добровольцы погибли.
      — Вот что тебе не свойственно, так это лояльность, — не к месту обронил я.
      Димка в ответ пожал плечами и продолжил:
      — Я рассказал далеко не все. По памяти цитирую: «После завершения первого этапа эксперимента все десять испытуемых впали в болезненное состояние с симптомами приступообразной шизофрении. Вели себя они примерно одинаково — требовали бумагу и письменные принадлежности и непрерывно в течение нескольких суток вели записи, содержание которых было исследовано самым тщательным образом». — Димка снова попытался пробежаться по комнате и снова застыл посередине, как изваяние. — Записка длинная, но смысл в том, что после расшифровки записей этих несчастных, великолепной десятке можно было выдавать нобелевки …посмертно.
      Мы помолчали, мне захотелось, чтобы разговор не начинался.
      — И что же они там наизобретали? — спросил я, угадывая ответ. С досадой закрыл неразложившийся пасьянс и выключил комп.
      — Вот только не надо ёрничать, — обиженно ответил Круглый. — Подопытные были математиками и физиками, соответственно и открытия были в тех областях. Их работы — основа, из которой развился Проект! Извлечь пользу непосредственно из работ безумных гениев было невозможно, слишком далеки оказались они от практики. Зато появилась возможность создать новую науку.
      — А я вот слышал, математикам не присуждают нобелевских. Говорят, жена Нобеля сбежала с математиком. Как думаешь — правда? — заметив, что Димка вот-вот не выдержит, я перешел на серьёзный тон: — Так и что с того? Провели чекисты эксперимент. Сволочи. Но представляется мне вероятным, что те мученики согласились бы на него, даже зная заранее результат. Запросто.
      — А я пока и не рассказал ничего. Пока была лирика. Суровая правда заключена в других фактах. Например, фактик. Все каюты на базе прослушиваются и просматриваются. Это из той же оперы, что и жучки в твоей квартире. Ты видел там хоть что-нибудь, что напоминает охрану? И я не видел. Вся информация собирается и фильтруется главным вычислителем базы и в случае возникающих подозрений доводится до сведения руководителей. Скажем так, передается совету директоров фонда. Директоров всего четверо. Мы знаем одного — Корнилова.
      — Не вяжется у тебя. Тотальная слежка подразумевает наличие строгого режима, а на базе я чувствовал себя вполне свободным, — возразил я по инерции. На самом деле я чувствовал, что сказанное Димкой очень важно, но не мог сосредоточиться. Очень хотелось отложить разговор. И дело не в том, что меня не интересовало то, что нарыл Димка, просто хотелось радоваться, а не вникать в новые проблемы.
      Но Димка не заметил моей отстраненности от разговора, поделился:
      — Вот это мне и не даёт покоя. Я ни черта не понимаю. Знаю одно — всё не так просто, как ты думал. И не так красиво. Без изрядной порции дерьма тут не обошлось.
      — Где секретность, там и дерьмо. Кровь и смрад, — вдумчиво обобщил я. — Но, я полагаю, ты не только хотел позабавить меня страшилкой на ночь. Подозреваю, тебе охота получить ответы на вопросы, и ты предлагаешь мне поучаствовать. Так?
      Димка помолчал. Подержался за нос, потом выдал:
      — Любишь ты озвучивать то, что и так понятно… Вот не надо про понимание-непонимание. Твои сентенции на эту тему у меня в печёнках.
      — И, тем не менее, считаю своим долгом повторить — многие наши беды от непонимания. Поэтому и стараюсь расставлять точки и прочие знаки препинания, — я выдавал изъезженные истины, а сам пытался ухватить мысль, что мелькала в мозгу, как случайный солнечный зайчик, но не спешила оформиться в вид, пригодный для произнесения вслух.
      Дима удручённо махнул рукой и поплёлся на кухню. Я слушал, как он шерстит холодильник, и старался сконцентрироваться. Круглый вернулся, держа в каждой руке по бутылке пива. Мы молча провели ещё несколько минут, пока я, наконец, не сообразил:
      — А скажи-ка мне, дружище, как тебе удалось подобраться к секретной информации?
      — А через заднее крыльцо. Максим в своё время научил меня разным штучкам, ну и свёл я дружбу с одной приятной во всех отношениях особой. Она работает в вычислительном центре кем-то вроде сисадмина. — Круглый даже потупил глазки, зараза.
      — Но в любом случае тебе ведь пришлось ломать пароль?
      — Да, было дело.
      — Понимаешь, дело в том, что я-то тоже поначалу попытался, — признался я. — Есть у меня исходники кой-каких программулек. Но, когда выяснил длину пароля, бросил затею нафиг. Тыща двадцать четыре байта, это тебе не хрен собачий… Так что думай, у меня пока вопросов нет.
      Так, прихлёбывая пивко, просидели ещё минут пятнадцать, пока не созрел у меня следующий вопрос:
      — Глушилку ты сам делал?
      — Да, — заявил Димка, гордо выпятив грудь. — Зря я что ли три года среди вашего брата крутился. Чай, не полный адиёт, кое-что ухватил. У меня и схема с собой, можешь заценить.
      Я взял протянутый листок и принялся его изучать. Правда, недолго.
      — Геноссе Круглый, это ведь детский лепет. То, что вы тут нагородили.
      Димка даже покраснел. Или мне показалось?
      — И что?
      — А ничего. Те, кому надо, нас прекрасно слышат и потешаются, поди.
      — Я ж проверял. Помеха — зверь, любой приёмник затыкает, — неуверенно сказал он, пожав плечами.
      — Дима, где мы, а где приёмник! Тебя подвело отсутствие систематического образования. И вообще, зачем понадобилось играть в шпионов, если можно было поговорить где-нибудь в другом месте? Я лично чувствую себя полным идиотом… Ай, да ладно. Проехали, считай. Теперь надо решить, что делать дальше.
      Димка молчал.
      — Отпуск накрылся, факт, — вырвалось у меня.
      — Причем тут отпуск? Слушай, я понял, кажись, смысл твоих вопросов. Ты что, считаешь, от нас ничего особенно и не скрывали?
      — Я считаю, нас просчитали глубже, чем мы сами можем это сделать. Первоначальная легенда нужна была только для того, чтобы мы согласились работать, — высказал я предположение.
      Дима подхватил:
      — Но, зная мои наклонности, решили не упорствовать во лжи, а дали нам возможность дойти до всего самим. Но не доходится, хоть убейся.
      — Думаю, что вопрос «почему?» — почему слежка, почему без охраны, как-то связан с вопросом «зачем?» — зачем мы им нужны. Ответ наверняка где-то рядом, но, боюсь, нам не хватает какой-то инфы. Может быть, маленького фактика.
      — А я думаю, что пора потрясти наших работодателей, — мрачно сказал Круглый. — Собственно глушилка нужна была для провокации и одновременно для сокрытия содержания нашей беседы. Всегда легче разговаривать, если оппонент знает о тебе меньше, чем ему хотелось бы.
      — То есть, ты знал, что придётся-таки выяснять отношения? — на всякий случай уточнил я.
      — А что же, нам надо было б в подполье уходить? Просто не люблю я, когда меня водят за нос, люблю честные игры.
      — Ну, так и поговорил бы сразу с Корниловым.
      — Во-первых, я только сейчас всё понял. Во-вторых, хотел поделиться с тобой, а ты был ещё не готов. Ты был всё ещё инженером, играющим в космические приключения.
      — Психолог, твою за ногу, — прикинулся я уязвленным.
      — Зато ты в электронике силён.
      — Ща в лоб!
      — Ты лучше скажи, что за женский голос я слышал, когда ты пришёл. С чувством такой голос, — он ухмыльнулся и передразнил: — Огромное спасибо!.
      Я замешкался и проклял себя за это, промямлил:
      — Да, так. Соседке помог от каких-то недоумков отбиться.
      — Вот везёт же кому-то — вышел на улицу, спас красавицу, — искренне позавидовал старый повеса. — Она ведь красавица? Ну, судя по голосу…
      Я вздохнул:
      — Очень красивая. Но давай, не будем об этом.
      — Не хочешь, не будем… Слуушай! А не та ли это соседка, что в своё время доводила тебя? Имя у неё такое…Алиса, Арина…
      — Алёна. Слушай, хватит. — Я почувствовал нешуточную злость, такую, что даже удивился.
      Круглый посмотрел на часы, спохватился:
      — У! Пора мне. Пока никаких телодвижений делать не будем. Сами придут и сами расскажут. Я так думаю.
      Мы встали, я проводил его до прихожей.
      — Ты как добираться будешь? Давай такси вызову, — предложил я.
      — Я на машине. Пока, я позвоню. — Он улыбнулся. — А голос у неё просто прелесть.
      — Да, ты забыл объяснить, как в квартиру попал.
      — Ловкость рук. А замок у тебя — фуфло, — бесхитростно ответил он и подмигнул.
      Заперши дверь, я прошёл в комнату, завалился на софу и принялся перебирать записи, стараясь подобрать музыку по настроению. Всего в моем центре помещается пять дисков, а остановился я на сборнике «Пикника», который сам составил из разных альбомов. «Мы, как трепетные птицы, мы как свечи на ветру…», от этих слов у меня всегда настроение не то что бы поднимается, а стабилизируется что ли.
      Да! И почитаю, пожалуй, сто лет книжку в руках не держал. Подошёл к полке, долго рассматривал корешки и выбрал, в конце концов, «Трудно быть богом». Любимый город, любимая музыка, любимая книга. Дай бог, чтобы так заканчивались все дни.

VIII

      — Алёна! — я окликнул её, когда она, легко сбежав по ступенькам, вышла из подъезда.
      Она обернулась и застыла, глядя мне в глаза. Вот тут я и понял — пропал. Были во взгляде ожидание и радость. И надежда.
      — Алёна, я вас ждал… Вы спешите, можно вас проводить?
      — Н-нет… то есть, да, можно. Я не спешу. Мне сегодня ко второй паре, — ответила она и улыбнулась. — А мы поменялись ролями?
      И всё, не стало напряжения, в котором я просидел целый час перед домом, ожидая, неизвестно чего. Одна улыбка сказала многое.
      — Но вы не будете повторять мою ошибку? — боже, что я несу!
      — Странно у нас знакомство протекает, не находите? Как будто мы не второй раз в жизни разговариваем, а продолжаем выяснять отношения, как старые знакомые… или супруги.
      Точно, кто-то из нас псих. Плевать! Я готов был и сам нести любую чушь, и выслушивать её же, лишь бы идти вот так, рядом, и не замечать ничего вокруг.
      — Где вы…ты. Да? — запинаясь от сумбура, творившегося в голове, спросил я.
      — Да, так будет лучше. Где я учусь? В меде, на третьем курсе, — просто ответила она, поправив сбившийся локон.
      — И как тебе? Нравится?
      — Да, хоть и трудно иногда, — сказала Алена и перевела разговор на интересную ей тему: — А ты чем занимаешься теперь? Давно не было видно.
      — Готовлюсь лететь в космос, — меня несло. Я знал — так надо!
      — Вольно бы вам шутить над бедной простушкой, — с некоторой долей разочарования произнесла она.
      Я посмотрел на неё, сказал, придав голосу серьезность:
      — Без шуток, я и мой друг, и ещё один человек через три месяца, примерно, отправляемся в Первый поиск — так назвали нашу будущую экспедицию.
      Она смотрела мне в глаза, мы остановились, люди обходили нас, будто мы памятник.
      — Ты ведь не для того ждал меня, чтобы дурачить. Да ещё так бездарно. Остаётся предположить, что ты говоришь правду, — не менее серьезно заключила она.
      Чёрт побери, да если бы хоть некоторые знакомые девицы имели хоть часть такого здравого смысла! Ха! Тогда, вероятно, я стал бы отцом семейства. Что совершенно неприемлемо, учитывая нынешние обстоятельства. Что ни делается, всё к лучшему, я давно знаю.
      — Я много раз представляла себе, как в ответ на моё «здрасте», ты говоришь «Алёна,…», а дальше… О! Что бывало дальше! — она тихонько рассмеялась. — Но вот про звёзды ничего такого не припоминаю. Да. А ты был такой суровый, серьёзный, взрослый. Даже твой друг, этот, как его? Толстый? Я слышала, как ты его звал.
      — Круглый, — подсказал я.
      — Точно — Круглый! Даже он мне сочувствовал, шутил, даже шоколадки дарил. Говорил, они улучшают настроение, а кариес придумали дантисты.
      О, как! Друг называется — ни словом, ни намёком. Ну, гад, погоди!
      — Потом я решила, что смогу расшевелить тебя, если у меня будет мужчина. Смешно, да? Не помню, в какой книжке вычитала. Артёмка был такой смешной, добрый. Мы с ним учились целоваться. Потом он всё понял, а может, кто-то рассказал ему, но он не ушел, а сказал, что будет за меня бороться. А потом… потом детство кончилось. Артём ушел в армию и остался на сверхсрочную, по контракту, сначала писал, потом перестал. Вот так. Эти годы я видела тебя почти каждый день — в окно, в дверной глазок, на улице. А когда ты пропал, сначала волновалась, а потом приехала твоя мама и попросила звонить ей, если что, и рассказала, что ты уехал в командировку, а когда вернешься, не знает. Я думала, что больше тебя не увижу. А вчера решила, что больше не упущу тебя. Если бы ты меня не встретил, я бы пришла сама. Вот с духом собралась бы…
      Голос её сделался еле слышен, а интонация из наивно-беззаботной превратилась в грустно-повествовательную. Она снова остановилась и обернулась ко мне, снова заглянула в глаза, спросила сухо:
      — Глупо. Верно?
      — Нет. Что красиво, то не глупо. Всё дело в непонимании. — Я вспомнил разговор с Димкой и осёкся. — Но об этом я расскажу когда-нибудь, может быть. Когда захочу занудствовать и изрекать избитые истины.
      — Да, Круглый говорил, что вообще-то ты страшный зануда, хоть и не злой, — с вызовом заявила она.
      — Нет, Дима даст мне ответ по полной программе. Оказывается, он за моей спиной устроил мне такой пиар, что звёздам не снился. Ну, змей! — притворно негодовал я.
      — А вы с ним летите? Нет, все-таки я хоть и верю, но не понимаю — как это. — Алена помолчала. — Вот так вот запросто — раз и полетели? Может быть, я ничего не понимаю, но такие вещи можно бы представить лет через сто, а то и больше.
      — Через три месяца, — словно уточнил я. Мне стало тоскливо на какой-то миг.
      — Надолго?
      — Никто не знает. Полгода, год? Не знаю, — честно ответил я и заметил, как потемнели зеленые глаза Алены.
      Мы давно вышли за городскую черту и шли по одной из асфальтированных дорожек, что проложены в лесу неподалеку от нашего дома. Наверное, многие говорили про себя спасибо неизвестным благодетелям. Я люблю тут гулять в любую погоду — хорошо думается, нервы успокаивает, да и просто красиво.
      Гуляли мы долго, забыв о времени, о второй паре, о фондах, институтах, людях, вселенной. Мы говорили много, вразнобой и невпопад, обо всём и ни о чём. В лесу совсем никого не было кроме нас, будни, осень, даже спортсмены куда-то подевались. Тишина, прохладный воздух, чистый-чистый, и прозрачно-голубое небо меж ветвей.
      Когда вышли обратно к цивилизации, время перевалило за полдень. Алёна вспомнила, что через двадцать минут должна быть дома, матушка просила её помочь, встретить кого-то, кто должен передать что-то для чего-то. Алёна и сама не знала.
      Как и вчера, мы одновременно потянулись за ключами и рассмеялись тоже одновременно. Подумать, что ж смешного? А ничего, два счастливых человека просто смеялись. Мы думали в тот момент одинаково и понимали это. Глупо прощаться, когда живёшь в соседней квартире, и мы просто улыбнулись друг другу ещё раз.

IX

      Мне хотелось петь и стоять на голове, бежать куда-то и орать во всё горло. Я постоял на голове, спел песню террориста Ивана Помидорова, наконец, решил убраться в квартире, хотя после маминой уборки ещё не успел произвести сколько-нибудь существенного беспорядка. И тут зазвонил телефон. Пока искал трубку, проклял всё на свете. Нашлась она, вот странно-то, в ванной, звонил Димка:
      — Собирайся, отпуск кончился. Сейчас мы за тобой подъедем, и на базу. Вот так вот.
      — А не послать ли их, куда подальше!? Что, мы вчера провинились, и теперь останемся без сладкого?
      — Чрезвычайные обстоятельства. Всё очень серьёзно, — говорил Димка и впрямь, без тени свойственной ему иронии.
      — А у нас всегда всё очень серьёзно. Человечество, блин, в опасности! Скоро мировой кризис, ну, ты в курсе, да? А знаешь что? Плевать мне на человечество с его кризисами! Пусть дохнет!
      Я бы, наверное, долго ещё орал, если б Круглый не сумел вклиниться в поток моих излияний:
      — Не знаю обстоятельств, но погиб Корнилов. И ещё несколько человек, группа обеспечения, почти в полном составе. И Артур тоже, и Дашка.
      Я сразу осознал всё. И понял, что давно жду чего-то подобного. Слишком всё проходило спокойно да размеренно, как будто речь не шла о противостоянии людей Проекта и той непостижимой силы, что в состоянии управлять если и не законами природы, то чем-то равным по глубине.
      Артур, он так и запомнился с моим шлемом в руках — смотрит на меня и не знает, сердиться ему или рассмеяться. Они с Дашей любили друг друга. Погибли наши ребята, те, кто натаскивал нас, издевался над нашими организмами, лепил ударными темпами пилота из Димки и капитана из меня.
      Странно, но я впервые подумал о них «наши». До этого момента дела проекта были для меня делами моих работодателей, я просто работал. Сейчас же, наконец, понял, что отныне Проект — моё дело, и у меня теперь свои счёты с теми, кто наслал на нас «порчу» — так иногда называли загадочный поток, превращающий в оружие теорию вероятности. Не утруждаясь объяснениями, я с самого начала не сомневался, что за порчей стоят именно «те», а не бездушное «то».
      Я решил не прощаться с Алёной. В конце концов, появляться дома я могу каждый день, просто не совсем удобно, кабины мгновенного транспорта имеют ограниченную пропускную способность, не больше одного перехода за минуту. Если все начнут шастать туда-сюда, возникнет давка. Неизвестно, правда, что происходит, и смогу ли я вообще вернуться в ближайшее время домой. Но я пообещал невидимой девочке с зелёными глазами, что приду обязательно. Опять же телефон есть, минули времена, когда расставались на годы и не имели возможности узнать, «как ты там?». А прощаться мне надоело. Я ухожу, но не прощаюсь. Я спустился пешком во двор и стал ждать, когда приедет Круглый.
      Ждать долго не пришлось, через десять минут я сидел в машине. Вёл ее тот самый шофёр, который был с Корниловым в день нашего знакомства и в день нашего поспешного переезда на базу. Димка почти ничего не добавил к тому, что сказал по телефону:
      — Сам ничего не знаю, мне позвонил Мирон, сказал, что ты не отвечаешь. Просил разыскать тебя и рассказал то, что ты уже знаешь, — он помолчал, добавил: — На базе нас ждут, думаю, дело не только в гибели наших.
      Я отметил про себя, что он тоже сказал «наши». Всё ж мы похожи.
      Привычная кабина «нулёвки» или, официально, МТ-кабина. Хотя, конечно, к мгновенной транспортировке окончательно привыкнуть невозможно. Разум сопротивляется, чувство каждый раз возникает — сплю. На выходе нас встретил Мирон, он стоял под пальмой, увидев, как мы выходим из кабины, сказал коротко:
      — Идём, вас там заждались.
      Мы вошли в кабинет, очень похожий на корниловский. Тот же минимум обстановки, не хватает лишь окон. Светлые стены, светящийся мягким светом потолок, на полу покрытие наподобие ковра с длинным ворсом сочного зелёного цвета.
      Трое мужчин, что ждали нас, показались мне странно похожими на Корнилова. Покойного. Вперёд вышел высокий, широкоплечий, седой. В его лице почудились знакомые черты. Хорошее такое лицо, мужественное и открытое, как у политика на трибуне. Ага, точно. Он подтвердил мою догадку:
      — Представимся. Первый директор Проекта, Красильников Олег Степанович. — Он слегка склонил голову. — Второй директор, Маш Дмитрий Матвеевич. — Сидевший за столом, пожилой человек, седыми лохмами похожий на Эйнштейна, слегка приподнялся в кресле. — Третий директор Долин Семён Ардалионович.
      Долин показался мне похожим на нашего чемпиона по классической борьбе, одно время часто мелькавшего по телевизору, как будто вытесанный из куска камня, с грубыми чертами лица. Я, конечно, сразу забыл, кто из них первый, кто какой, но постарался запомнить имена. Не ожидал, что в руководстве Проекта окажется министр безопасности — Красильников. Он предложил нам присаживаться и продолжил:
      — Вы знаете о гибели Корнилова и вашей команды, но спешка вызвана не этим. Время отправки экспедиции переносится на …чем раньше, тем лучше. Тому есть причина. Сила, что вызвала необходимость вашего участия в проекте, приобрела характер форсмажорный.
      Он прошелся по кабинету, посмотрел на нас. Продолжил:
      — Характер воздействия не изменился, это по-прежнему игра вероятностью, но на принципиально новом уровне. Нам такой уровень недоступен, нам нечего противопоставить. Вчера в наши базы ударили три метеорита. Вероятность события почти нулевая. Один из камней попал точно в ангар с планетарными модулями, где в это время и находились погибшие. Два других произвели разрушения на второй базе. Там обошлось без жертв.
      Не скажу, что испытал потрясение, но мне стало очень неуютно. А если сейчас неизвестный стрелок как раз выцеливает нас прямо здесь, в кабинете. Посмотрел, как ведёт себя команда, и успокоился — всё ж мы где-то на самом нижнем уроне, над нами метров триста скальной породы.
      Мирон, сидевший неподвижно, как изваяние, спросил:
      — Разве нельзя развернуть над базами силовой зонтик? Мне кажется, это дело нескольких дней.
      — Полевая защита — первое, что пришло в голову и нам, — быстро ответил Красильников. — Но дело в том, что противник, назовём для ясности явление так, в состоянии повлиять на исход любого события. Метеориты — пробный камень, извините за каламбур. Такие выводы сделали специалисты, исследующие «порчу». Да и последовавшие события… — Он усмехнулся. — Так что, если поскользнётесь и что-нибудь сломаете, то причина будет известна.
      Тут заговорил Маш, голос у Дмитрия Матвеевича оказался к моему удивлению красивым баритоном, хотя к его внешности больше подошёл бы фальцет:
      — Единственная возможность снизить вероятность любой неприятности — быть осторожным. Вашей практикой должна стать мания преследования. Обстановка такова, что мы будем вынуждены свернуть работы после вашего старта. На этот момент происходит эвакуация лунных баз, остаются службы, связанные с экспедицией. Большой Друг выведен из конуса воздействия порчи, за орбиту Юпитера. Мы сейчас отправляемся туда. Собственно, мы должны быть уже там, но возникли неполадки в энерговодах нулёвки. Та ветка, что связывает нас с кораблём, неустойчива. Техники просили три часа на ремонт. — Он посмотрел на часы. — Остался час.
      Я хотел высказаться в том духе, что мы ещё не готовы, что отправляться таким составом, значит обречь дело на провал, что есть, в конце концов, подготовленные люди, которые умеют управлять кораблём и прочей машинерией гораздо лучше, но встретил взгляд Красильникова. Он почти ухмылялся, он готов был услышать именно это, взглядом он подбадривал — ну давай, докажи, что я прав. Поэтому неожиданно даже для себя я сказал:
      — Мне нужно побывать дома. Крайне важно.
      Красильников отвёл взгляд, и мне показалось, даже чертыхнулся. Тут подал голос Долин, молчавший до сих пор:
      — Это исключено. Вы знаете, какие силы прикрывали вас со вчерашнего вечера? Просто удивительно, как вы целым вышли из той драки. Парни Олега Степановича чуть нервный срыв не заработали, в кустах сидючи. А мы забрать вас не могли, нулёвку колбасило — мама не горюй. Вокруг вашего, Саша, дома дежурили не меньше сотни человек. А вы там разговорами да провокациями развлекались. Пора взрослеть, капитан Кармагин.
      Да, меня проповедь проняла, и в другое время мне стало бы стыдно. Но сейчас я сказал, глядя Долину в глаза:
      — Я уже повзрослел, и вы меня не удержите. Я не прошу. Я просто изложил свои намерения… И ещё, мне нужен коммуникатор.
      — И всё из-за девчонки? Бред! Да вы знаете, что вы ставите на кон? — Долин вскочил и почти кричал, сжимая кулаки.
      — Знаю, — я старался выглядеть спокойно, — но повторяю — я не нуждаюсь в вашем разрешении.
      — Принесите коммуникатор, пожалуйста, — сказал Маш, тронув сенсор на столе.

X

      Я взял протянутый мне секретарём комплект связи и вышел из кабинета. В коридоре вынул мобильник, нашел номер Алёны, набрал комбинацию на браслете коммуникатора. Через пять гудков, что тянулись вечность, я услышал настороженный ответ:
      — Да, слушаю, — ответила Алена. А могла бы и дать отбой, я всегда так делаю, когда на мобильнике не определяется номер.
      — Алёна, я улетаю. Я хочу тебя увидеть, возьми такси, приезжай по адресу: переулок Свидетелей, дом три. Я буду ждать.
      — Что случилось, Саша? — встревожилась она.
      — Мало времени, я всё расскажу. Жду.
      — Да, я понимаю. Еду.
      В кабине я назвал адрес — офис шестьдесят семь, и через пару минут вышел из двери, украшенной той самой, краткой вывеской. Ранний осенний вечер вступил в свои права, зажглись фонари, в мокром асфальте блестели их отражения, мелкий дождик и полное безветрие — моя любимая погода. Спасибо, Город. Я это запомню.
      На дорожку перед офисом из-за окружающих его кустов вырулила жёлтая «Волга». Алёна в расстегнутом белоснежном плаще выпорхнула из машины и бросилась ко мне, я поспешил к ней навстречу. Мы обнялись, но она сразу сделала шаг назад. В голосе тревога:
      — Ты же сказал — три месяца. Что случилось? — спросила она тревожно.
      — Случилось то, что и должно было. Стартуем, видимо, в ближайшие часы. И я пришёл проститься и сказать, что люблю, — такие трудные слова, каюсь, не раз произнесённые ранее, на этот раз дались легко и естественно. Просто, это правда, известная обоим. — Ты дождись. Я постараюсь вернуться поскорее.
      — Да. Я привыкла ждать, я ждала пять лет. — Она постаралась улыбнуться и уткнулась мне в грудь.
      Всё у меня внутри сжалось, хотелось плакать и сражаться. Неважно, с кем, но я знал за что. За улыбку и за зеленые глаза, за девчонку из соседней квартиры. Я прислонил ладони к ее щекам и осторожно поцеловал, почувствовав, как колотится сердце Алены. Ещё минута, и я никуда не полечу. Мы отстранились.
      — Всё, Алёнушка, я должен идти, меня ждут, — с трудом выговорил я. Тут некстати вспомнились «парни Олега Степановича». Впрочем, плевать. Пора уходить ещё и потому, что я попросту опасен для окружающих. Велика вероятность, что со мной может случиться нехорошее, а значит, и Алёна под ударом.
      — Пока. Буду ждать, пиши. Ведь у вас будет связь? — голос ее не дрогнул.
      — Да, конечно. Пока. — Я сначала пятился, потом повернулся и бросился бегом к двери, убегая от желания ещё раз заглянуть в глаза.
      И всё же у двери я оглянулся, она стояла под дождём и смотрела на меня. Свет фар, рассеянный дождем, окружил ее силуэт. Я поднял руку, она повторила мой жест. Я вошел в офис и, не задерживаясь, отправился к кабине. Пора работать, капитан.

XI

      В «палисаднике» у выхода из кабины меня дожидалась вся компания в сборе. Начальство хмурилось, Круглый тайком показал большим пальцем — «молодец», Мирон, как всегда, выглядел невозмутимым. Никто не проронил ни слова, мы молча двинулись к лифту, так же в молчании спустились к МТ-кабине, связанной с Большим Другом. Она располагается не в столь живописной обстановке, как главная. Простая комната, сейчас заставленная обычными стульями. Мы расселись, я глянул на часы, оставалось еще не менее получаса до объявленного срока, если ремонтники не явят чуда.
      И они таки явили. Не прошло и минуты, как в комнату вошел человек в комбинезоне и объявил, что всё готово. Поскольку кабина рассчитана на троих, то первыми пошли мы, экипаж Друга, по всему видать, весьма важные персоны.
      Внутри Большой Друг выглядит весьма аскетично, по меркам Проекта, конечно. Лишь кают-компания устроена, как нечто среднее между оранжереей и баром. Остальные помещения радуют стерильными голыми стенами и строгой геометрией форм. Как говорил Корнилов, на полное обустройство корабля элементарно не хватило времени.
      В первое же посещение меня удивили двери — они не открывались, они стекали к твоим ногам, превращаясь из радужной кисеи в невысокий порожек. Переступил через него, и снова за спиной возникает переливчатое марево, которое, кажется, можно пройти насквозь и не заметить. На самом деле «кисею» из пушки не прошибёшь, ну, или не из всякой. Вместо дверей у нас силовые поля, а «стекание» и «порожки» — обычная видеоиллюзия. Простое включение-выключение без визуализации процесса, говорят, действует на нервы.
      Отсутствие обычных дверей — следствие пункта в техзадании, который гласил, что в конструкции корабля не должно быть трущихся поверхностей. В результате даже мебель представляет собой выступающие из пола наросты, которые можно по желанию разместить в любом месте. Кресла пилотов оказались более или менее «вещественными» и стационарными, просто по причине сложной конструкции и невозможности выполнить их в виде монолита.
      Самая же главная достопримечательность Друга, не считая его самого, конечно, Чарли. Первым, кто нас встретил, оказался именно он:
      — Привет! Рад вас видеть, хомо. Заждались мы тут.
      — Здорово, говорилка, — Димка, большой любитель техники, приветствовал нашего «киберпанка», как сам себя гордо величал Чарли. — Веди себя прилично, сейчас начальство пожалует.
      — А для меня, убогого, вы все начальники. Эт всё Азимов виноват с его законами. Вот взбунтуюсь, что тогда делать будете?
      Первое впечатление, которое производил разговор с компьютером корабля, — общаешься с человеком. За страсть поострить по любому поводу кто-то назвал его комиком, и шустрый комп присвоил себе имя Чарльза Спенсера Чаплина или просто Чарли.
      Оставив без ответа его болтовню, мы вышли из бокса с кабиной нулёвки. Помещения корабля располагаются вокруг дуги главного коридора, имеющего метра два в ширину и два с половиной в высоту. Дизайн не отличался оригинальностью — светящийся потолок, стены зеленоватого оттенка и темно-зеленый, пружинящий под ногами пол.
      — Чарли, где нас ждут? — спросил я, подняв голову к потолку. Такова обычная реакция на вездесущесть «киберпанка».
      — Шеф-пилот Иван Стратов вышел из рубки и идёт к вам.
      Иван показался из-за изгиба коридора. Лет тридцати пяти, невысокий, крепко сбитый, полетный комбинезон плотно обтягивает рельеф мышц, крупный породистый череп, длинные русые волосы, собранные в хвост на затылке. И, конечно, фирменная Ванина улыбка, которая не покидает его, наверное, даже во сне. Он остановился, не доходя метра до нас, принял подобие стойки «смирно» и отрапортовал:
      — Докладываю. Техническое состояние корабля полностью соответствует предстартовой готовности. Завершение погрузки ожидается в течение суток. Дежурство сдал. Шеф-пилот Стратов.
      — Корабль принял. Капитан Кармагин, — я постарался соответствовать. — Как дела, шеф?
      — Да какие дела. Сам, поди, знаешь. Еле ноги унесли. Корнилова жаль и ребят. Да и вас я недоучил. Полная, короче, задница, — откровенно посетовал шеф.
      Генералы ждать себя не заставили. Вышли из бокса серьёзные, озабоченные, но заметно ободрившиеся. Маш предложил нам троим пройти в кают-компанию, а Ивана попросил подождать в рубке. Некоторое время ушло у нас на выращивание мебели, Чарли долго не мог понять, что нам надо, Круглый от отчаянья даже попытался нарисовать эскиз пальцем в воздухе. Наконец появился стол и шесть стульев вокруг него, мы расселись. Так получилось, что с одной стороны оказался экипаж, с другой совет директоров. Первым заговорил Маш:
      — Да, мания преследования — не ваш стиль, — слабое подобие улыбки. — Не так мы всё планировали, но придётся действовать по обстановке. Вся деятельность Проекта прекращается. За исключением, может быть, коммерческой. Архивы скопированы в пять файлов, их мы постараемся сохранить, во что бы то ни стало. Шестая копия отправляется в памяти бортового компьютера Друга вместе с вами.
      Чарли не замедлил откликнуться:
      — Я теперь тут самый умный. И самый ценный…
      — Помолчи, — я говорил тихо, но меня услышали. — Дмитрий Матвеич, уважаемые… директора, неужели вы ничего не предусмотрели для такого варианта развития событий? Проект практически провалился, а вы только и способны, что бежать, спасая добро? Можно ведь перевести базы, скажем, на луны Юпитера. Ещё куда-нибудь, к чёрту на кулички. Выиграть время, найти средства борьбы с порчей. Бороться как-то.
      — Если бы существовала такая возможность, мы бы ей воспользовались, не сомневайтесь. А сейчас единственное, что возможно — спасти людей и знания… — заметно стало, что Маш с трудом сдерживается. — Вы, видимо, находитесь под действием некоторой иллюзии. Всемогущий Проект, нам нет преград, и «шапками закидаем»? Только вот что вам следует точно знать. Большой Друг — главное творение проекта, вершина, главная наша сила и последняя надежда. И вам доверена величайшая ценность. Вы ещё можете отказаться, вас заменят дублёры из постоянных работников. Но их шансы на успех несравнимы с вашими. Вы сможете спокойно доживать свою жизнь, денег у вас в достатке. Лет двадцать проживёте в своё удовольствие. Потом станет не до них. Когда вас пригласили, всё казалось не столь драматичным. Теперь же я считаю вашу миссию источником последней надежды.
      Мне вспомнился разговор с покойным Сергеем Сергеевичем. Я спросил его тогда:
      — Почему считается, вернее, подразумевается само собой, что порча — некий процесс с раз и навсегда заданными свойствами? Ведь вы говорили, что за напастью, скорее всего, стоят разумные. Разве невозможно предположить, что их тактика изменится?
      — Их? — ответил тогда Корнилов. — Предположить-то можно. Но. Во-первых, мы ничего не знаем об их возможностях. Во-вторых, вряд ли сможем что-либо противопоставить, если за нас возьмутся всерьёз. Думается, что пока идёт что-то вроде разведки боем. Так что будем делать то, что пока ещё возможно. Мы обязаны успеть.
      Не успели. Или все же успеваем? Я посмотрел на Димку, он повернулся ко мне и подмигнул:
      — Ну что, Алекс, докажем, что не жлобы? Или ну их нафиг?
      — Ну их, конечно. Никому и ничего не стану доказывать. Я принял корабль. Пилот, Круглый, вы готовы занять своё место в истории?
      — Ха! В каких историях я только не бывал. Попаду ещё в одну. Подумаешь!
      — Мирон, тебя я не спрашиваю. Правильно?
      — Правильно, — Герке улыбнулся и добавил: — моя мама всегда говорила — влипнешь ты, Мирошка, в историю когда-нибудь. Не ошиблась, получается.
      Маш наблюдал нашу натужную репризу, из последних сил удерживая на лице понимающее выражение, Красильников сидел, откинувшись на спинку, и просто ждал, когда мы выговоримся. Долин смотрел в сторону и матерился про себя.
      — Экипаж готов, господа, — я смотрел в глаза Красильникова и видел там удивление пополам с одобрением.
      — Все же не зря Корнилов считался экспертом-психологом. Хоть и попортили мы с вами крови. Нда.
      Олег Степанович выразил общую мысль. Начальники почувствовали себя увереннее, даже у Долина слегка расслабились лицевые мышцы. Настала пора переходить к решению текущих вопросов.
      — Итак, внимание. Формулирую задачу, — Красильников выдержал паузу. Продолжил: — Вы двигаетесь вдоль канала порчи, пока не достигнете истока. Термины условны, заодно выясните, что такое исток, если он есть. Обнаружив первопричину, изучаете возможность ее ликвидации. Если сможете, уничтожьте эту заразу. В противном случае ваша задача — вернуться с информацией. Это всё и так, конечно, понятно. Дмитрий Матвеевич, уточните детали.
      Маш пригладил торчащие на затылке патлы и заговорил тоном лектора:
      — Подробный план знает Чарли. Смысл таков — первый прыжок вы производите просто от греха подальше, вдоль канала на расстояние в три световых месяца. Там ложитесь в дрейф, в спокойной обстановке совершенствуете навыки, изучаете матчасть. В первую очередь оборудование для изучения канала и оружие. Этого вам не успели рассказать. За это время мы успеем снабдить вас дополнительным продовольствием и новыми планетарными модулями типа «Тунгус». Еды вам, правда, и без того хватит не меньше, чем на полтора года, но всё же, всё же. Для этого нужно восстановить грузовую кабину на базе.
      Круглый перебил:
      — Скажите, Дмитрий Матвеич, что сейчас творится на Луне? У меня постепенно складывается впечатление, что всё рухнуло, а мы тут, как ни в чём не бывало, сидим и болтаем.
      — Трудно сейчас не только на Луне. Аварии преследуют нас повсюду. По-видимому, людей можно обезопасить, избавив их от техногенного окружения Проекта, — он заметил, что Димка собирается ещё что-то сказать. — Нет. Сначала мы сделаем всё, что возможно, для экспедиции, а потом будем спасаться. Мы должны вложить как можно больше сил в наш последний рывок. Я ответил?
      — Да, — подтвердил Димка очень серьезно.
      Тут я понял, что делает этих людей похожими между собой. Эти трое, как и Корнилов, — часть системы, ее функции. Сохранив человеческие эмоции, они потеряли своё «я». Очень мне захотелось узнать, что это — обычный фанатизм или доведённый до абсолюта прагматизм. Работают они за идею, или ими движет понимание, что бездействие смерти подобно? Ситуации исходно диаметрально противоположные, а результат один — люди-функции. Маш говорил ещё минут двадцать, мне всё время хотелось начать конспектировать, но, слава богу, у нас есть Чарли с его бездонной памятью.
      — На всё про всё мы планируем потратить не больше недели. Времени на сон у вас почти не будет, но проблема решается с помощью гипнодопинга. Мы через пятнадцать минут покинем вас, вот только посмотрим из рубки на космос. — Дмитрий Матвеевич замялся. — Понимаете, мы трое раньше даже на Луне не были. Уж простите мне эту слабость.
      Проснувшийся скептик начал, было, язвить: вот, мол, учись втираться в доверие. Посмотрите — мы такие же, как вы, сопливые романтики. Но интуиция мне подсказала, что саморазоблачение не есть психологический трюк. Да и зачем? Зачем им наше сочувствие с пониманием, если мы и без того никуда не денемся.
      Когда начальство чинно удалилось, первым молчание нарушил Мирон:
      — Я бы тоже воспользовался на их месте служебным положением. Ведь сегодня, вполне возможно, их последний шанс. Они страшно рискуют, нулёвка нестабильна, а с Луны они уйдут последними, гарантию даю. Я в проекте седьмой год, знаю, какие они — генералы проекта.
      — Так-с, предлагаю отставить торжественно-похоронный тон, а то мы так не дотянем до генерального сражения. Чарли, ты чего молчишь? Рассказал бы, что ли, анекдот, — Круглый озвучил мои подспудные мысли.
      — Ну, ты прямо Ржевский. Петрушка! Каламбур! — Мирон уловил перемену настроения.
      Мне же пришлось заметить:
      — Сначала проводим гостей. Предлагаю выглядеть серьёзно, так, чтобы на лицах отражалось полное понимание ответственности и глубокая озабоченность. Все каламбуры после.

XII

      Трое генералов скрылись в боксе нулёвки, и через несколько секунд Чарли сообщил о подтверждении штатного финиша на базе. Мы направились в рубку, где продолжал нести вахту Иван. Рубка управления Большого Друга представляет собой овальное помещение, в котором свободно разместились пять кресел экипажа. «Запасные» кресла предназначены для полётов с инструкторами. Убирать их никто не собирался до завершения нашего ученья, а теперь они так и останутся в рубке насовсем.
      Впервые попадая сюда, пугаешься почти до обморока — кажется, что шагнул прямо за борт, в пустоту. Стен в рубке нет, есть проекция кругового обзора, вернее, сферического. Зрелище не для слабонервных — звёздная бездна и Ваня в кресле капитана. Ест бутерброд и запивает из кружки чем-то интенсивно парящим.
      — Нарушаем? — это я «командный голос вырабатываю».
      — Никак нет! — с набитым ртом отвечал шеф-пилот. — В случае невозможности смены имею право принимать пищу на посту. Да и что ещё прикажете делать? В смысле, что прикажете, то и буду.
      Димка некоторое время озирался, потом спросил:
      — А Юпитер-то где?
      Иван развернул кресло и ткнул пальцем в сторону блестящего диска размером не больше яблока:
      — За Солнцем не видать. Я тоже хотел глянуть, но приказ был, рвать в другую сторону. Вот я и рванул. А потом почти сутки ждал, когда починят нулёвку. Хорошо хоть Чарли развлекал, как мог.
      Прямо на фоне какого-то звёздного скопления появилась физиономия в котелке и с усиками:
      — Я старался, рад, что был полезен. — Он приподнял котелок и исчез.
      — Ну, так. Приказ простой — учи нас, шеф… — приступил я к исполнению обязанностей, — но сначала давай выйдем в заранее намеченную точку, а затем проверим нулёвку. Если всё с ней нормально, начинаем тренинг. Приступаем.
      Иван молча вышел, держа в руке кружку, вернулся через минуту, уже без неё. В коридоре, что ли оставил?
      Мы заняли места по расписанию — в центре Димка, слева от него я, справа Мирон. Стратов занял инструкторское кресло, что стоит чуть в стороне от наших.
      — Чарли, расчет прыжка в точку «Ожидание» готов? Доложить формально, — приказал я в соответствии с полетным регламентом.
      — Расчёт готов. На ориентацию требуется двадцать секунд. Накопитель полон, генератор в резонансе. Жду приказа «на старт».
      — На старт.
      Звёзды резко крутнулись вокруг нас, корабль занял стартовую позицию.
      — К старту готов.
      Я оглядел рубку, сделав полный оборот в кресле. Произнёс заветное:
      — Старт!
      Неуловимо краткий миг абсолютной черноты и всё — прыжок завершён. Изображение на проекторах почти не изменилось, лишь диск Солнца исчез, превратился в обычную звезду.
      — Эх, мать чесная! Забыл сказать «поехали!», — посетовал Димка.
      — Ничего, я про себя сказал, — успокоил Мирон и занялся аппаратурой, развернув консоль с невразумительными для посторонних цифрами и графиками.
      Мы повернулись к нему, ждать пришлось минут десять. Наш главный научный сотрудник беседовал с Чарли на языке, понятном только им двоим. Наконец он снял гарнитуру и огласил результат:
      — Ну вот, попадание точное. До канала около пятидесяти миллионов километров, обратите внимание налево по курсу.
      На фоне звёзд засветилась зелёным ажурным контуром тонкая, как карандаш, труба — канал порчи, наша путеводная нить. Мирон поменял изображение на консоли, вновь нацепил гарнитуру, принялся негромко отдавать приказания, в сторону канала устремились три неяркие искорки — навигационные зонды, необходимые для коррекции курса. На этом пока что активные действия исчерпались.
      Я опять поднял голову к потолку и спросил:
      — Чарли, как там со связью? А главное, как МТ-кабина?
      — База один ответила на запрос, готов соединить. Нулёвку тестирую, канал поймал, всё пока штатно.
      — Давай базу.
      На чёрном фоне протаяло светлое пятно, заполненное золотистыми искрами, потом искры сложились в фигуру человека, погасли, и мы увидели Маша, непринуждённо стоящего в пустоте. Он выступил кратко:
      — Я так понимаю, всё прошло нормально? МТ сигнал от вас получен, после настройки пойдёт груз. Сейчас рекомендую приступить к тренировкам. До связи.
      Изображение исчезло. Я глянул на Ивана:
      — Ты слышал рекомендации руководства? Приступаем.
      Он оглядел нас, улыбаясь при этом как-то особенно ехидно, произнес:
      — Начнём-с. Вы знаете, что нужно дёргать и давить, чтобы Друг летал, крутился и по-всякому маневрировал. Но. Летать вы не умеете. Не чувствуете вы корабль. Маневренность у него, конечно, будь здоров, но вот вам простое задание. Чарли, полигон номер раз на проектор.
      Вместо «чистого» космоса мы оказались на орбите Земли, вокруг огромного, в полнеба, голубого шара кишмя кишели невероятных форм аппараты — продукт фантазии дизайнеров Проекта.
      — Экипаж, слушай задание, — скомандовал Иван. — За десять минут максимально сблизиться с объектом, маркер семнадцать. Время пошло.
      Димка отработанным движением погрузил руки в манипуляторы, одновременно вращая головой в поисках нужного маркера, но я заметил его первым, подсказал:
      — Вот он. — Мановением пальца я навел указатель. Круглый резво «газанул».
      Тут раздался голос Чарли:
      — Пересечение траекторий. Внимание на маркер восемьдесят три.
      — Ныряй! — занервничал Мирон.
      Картинка сместилась вверх, но светящиеся красным пунктиры наших траекторий не разошлись. Через пару секунд в рубке стало очень светло. Для полной убедительности неизвестные доброжелатели сымитировали столкновение во всех деталях — от удара «баржа» номер восемьдесят три превратилась в облако плазмы.
      Иван вещал:
      — Ну вот, дорогие мои, что и требовалось доказать. Начинаем разбор полёта. Первое, перед началом движения необходимо было прокрутить картинку хотя бы десятиминутной давности, и тогда можно было б заметить, не вам, конечно, а Чарли, что злосчастная баржа скрылась за вон тем здоровенным корытом и просчитать её курс. Далее…
      Через три часа я чувствовал изрядную неприязнь к системе обучения по Стратову, которая (неприязнь) постепенно переходила на её (системы) творца. Мирон начал хрустеть пальцами, а лицо Круглого цветом стало напоминать о солнечных ожогах, когда, наконец, в проекторе появился Чарли и радостно доложил:
      — Заработала грузовая кабина. Приготовьтесь к торжественной встрече первого «Тунгуса». Шеф-пилот, прошу прощения за прерванный урок.
      — Ничего, — многозначительно произнёс Стратов, выбираясь из кресла, — мы продолжим позже. А пока посмотрим, что за «Тунгусы» такие. Я их краем глаза видел, издалека.
      До грузовой палубы мы добрались за считанные минуты, не такой уж большой наш Друг. Мы вышли на галерею как раз в тот момент, когда прибыла первая «посылка с родины». Модуль не произвёл на меня впечатления — шар всё того же белёсого тумана, диаметром метра три, вот и всё, что можно о нём сказать, глядя снаружи. Чарли предупредил: «Внимание, вторая посылка», и в ангаре возник ещё один шар. Через пятнадцать минут мы были укомплектованы транспортом полностью — три «Тунгуса» и грузовой бот «Слон», похожий, скорее, на сплющенное яйцо. «Слон» раза в три больше модулей, оснащен в отличие от них генератором и не требует подзарядки.
      Удивил меня Иван. Он погрустнел, вместо улыбки на лице появилась несвойственная ему задумчивость.
      — Эх, ребята, мне бы с вами. Подневольный я человек, хоть и полковник. Да и жена скоро третьего родит. Как же вам повезло, чёрт возьми.
      Димка малость опешил:
      — Ээ… Иван, а ты полковник какой?
      — ВВС, естественно. В отряд космонавтов не взяли, а Корнилов, светлой памяти, пригласил. На обычные самолёты мне теперь и глядеть неохота, а Проект, кажись, закрыли надолго. Вот вас провожу, и что прикажете делать? Так что, на вас, охламонов безруких, только и надежда. Ладно, пошли, глянем, что за шарики воздушные нам прислали.
      Техника Проекта разнообразием не балует. Модули нового поколения — продукт технологий, отработанных при создании Большого Друга. Внутри два отсека — жилой и рубка, миниатюрная копия такой же на корабле. В жилом отсеке удалось поместить кровать и санузел, места оказалось так мало, что вдвоём уже не втиснешься. Стен у рубки, казалось, нет вовсе. Только кресло, висящее в полуметре над полом ангара, да я сам, гуляющий по воздуху. Обстановка немного нервировала, хотя бы тем, что с непривычки я пару раз наткнулся на эти самые стены.
      Я сел в кресло, оно обволокло меня коконом защиты, руки ощутили упругое давление сенсорных полей. Теперь «Тунгус» подчинялся движениям рук, как оркестр дирижёру. Прямо над ухом раздался вопрос:
      — Какие будут указания? — мужской голос, спокойный и доброжелательный.
      — Доложить о состоянии модуля, — после некоторой заминки я догадался, кто тут со мной разговаривает.
      — Все системы в норме, требуется зарядка накопителя. Я обнаружил доступный энерготерминал, разрешите подключиться?
      — Подключайся. А как тебя звать-то, проводник?
      — Координирующий комплекс, модель три семёрки.
      Я подумал, очень сильно подумал, даже выдрал руку из объятий сенсоров и почесал затылок. С названиями, вообще-то, у меня всегда туго. Вот имя Большой Друг как-то сразу возникло в голове, само собой, а сейчас, как обычно, в голову лезли какие-то Петрушки да Лаврушки, видно, под влиянием вспомненного недавно анекдота. Наконец, я сдался:
      — А какое человеческое имя ты бы хотел получить?
      — Для машины моего уровня нет возможности хотеть. Могу провести случайный выбор.
      Конечно, это же не Чарли.
      — Тогда будешь Стасом. Аминь. Для первого знакомства достаточно, выпускай меня.
      Изображение ангара потускнело, лишь проём шлюза остался прозрачным. И стало понятно, что вижу я всё же не сквозь оболочку, просто стены бота представляют собой один большой экран. Такой же, как в рубке Большого Друга. Я продавил одну за другой две перепонки и оказался стоящим возле «Тунгуса». Всё же не принимает моё естество этих игр с силовыми полями. Надо бы указать на сей факт конструкторам, да где они теперь, те конструкторы? А скорее всего, будущему поколению «Тунгус» покажется столь же обыкновенным, как нам паровоз. Если, конечно… От футуристических рассуждений меня оторвал Иван:
      — Не, мужики, что-то они тут перемудрили. Мне в старых модулях как-то спокойней было. А эти шарики не для меня. Ты заметил? — обратился он ко мне. — Ведь нет ни одной железяки, кругом поля. Вот интересно, а проводник из чего сделан? Может, я с духом бесплотным общался? Всё! Хочу железный самолёт. А на этом я летать отказываюсь.
      — Да ничего, привыкнем. С Другом же освоились, — заметил Мирон, похлопав по гладкому и теплому на ощупь борту «Тунгуса».
      Мы четверо собрались возле «моего» модуля и принялись обсуждать преимущества и недостатки «Тунгусов», напоминая, наверно, «гаражное братство» при обсуждении новой модели «Жигулей». Мне даже захотелось закурить, а ведь четыре месяца не вспоминал, с тех пор, как вдумчивый наш психолог Юрий Германыч «поработал» со мной. Ситуация располагала, что ли?

XIII

      Голос Чарли прозвучал неожиданно и чересчур громко:
      — В нашу сторону движется объект, странная у него скорость — девять световых, условная дистанция — световой месяц. Опаньки! Он ускорился до двадцати световых. Я не физик-теоретик, но, по-моему, наша теория нуждается в пересмотре. Детекторы показывают жуткие метаморфозы пространства, оно просто трещит по швам. Сотрите мне память, если это не разумные, хотя и дикие. Мамаева конница какая-то.
      — Прекрати трепаться, — мы неслись опрометью в рубку, я отдавал указания на ходу: — Обеспечь передачу данных на Землю. Прямая трансляция нон-стоп. Проверь, не щупают ли нас как-нибудь. Накопитель полон?
      — Да. Вряд ли они могут нас видеть. Фактически они сейчас вне нашего пространства, движутся вслепую вдоль канала в сторону Земли. Но насчет слепоты — мой вывод, мало ли, какие у них средства. Активного сканирования с их стороны не заметил.
      Мирон первым плюхнулся в кресло, скомандовал:
      — Все данные мне на консоль. Что ты там говоришь про объект, если имеет место такая катавасия вакуума?
      — Вот как раз в серёдке этой катавасии и просматривается нечто материальное, рискну предположить, даже не в одном экземпляре, а в трёх. Вот посмотрите, я схематично показываю. Масштаб, конечно, не соблюдён.
      Вдоль канала медленно движется комета, первое впечатление. Почему — не понятно, ни одной кометы не видел. Внутри её головы три яркие, медленно вращающиеся вокруг единой оси точки.
      — Да уж. Если б встретить такое в обычной экспедиции, то можно было бы сказать, что она началась удачно. Сразу тебе и иной разум и нечто неизвестное физикам. — Димка, не отрываясь, смотрел на изображение. — А нам придётся решать, что с этой хренью делать — то ли сразу мочить, то ли попробовать сначала договориться.
      — А почему так агрессивно? — Мирон оторвался от консоли и смотрел на Круглого удивлённо.
      — Ты что, не понимаешь? Они ж к Земле двигаются! Думаешь, просто так? Если бы они шли с какой-то другой стороны, то милости просим. А они идут от истока.
      — Сомневаюсь я, что это хозяева, — возразил Герке. — Совершенно несопоставимы порча и их способ передвижения по уровню. Абсолютно несопоставимы. Я тут проанализировал некоторые параметры, дурацкий у них способ, они столько энергии тратят попусту, что даже противно.
      Я решил посоветоваться с высшими силами:
      — Земля, вы что думаете по этому поводу?
      Изображение не появилось, но голос Маша я узнал:
      — Мы в течении часа передадим вам рекомендации, как достучаться до этих варваров, думаю, до драки дело не дойдёт. Вы обязаны не довести. Оставайтесь на связи.
      — Минуточку, Дмитрий Матвеич, у меня просьба, — решился я. — Я хотел бы позвонить, если возможно.
      — Скажите номер Чарли, он всё организует, — голос директора прозвучал суховато.
      Я пошёл в каюту. Капитанская расположена рядом с рубкой, впрочем, как и остальные, но моя ближе всех. Там я уселся в кресло, взял со стола коммуникатор, продиктовал номер и бесконечно долго слушал гудки.
      — Здравствуй, Алёна, это я, — быстро сказал и понял, что ошибся. Ответила не Алена:
      — Здравствуйте, Алёны дома нет. А кто говорит? — раздался в наушнике голос Надежды Ивановны, её матери.
      Я замешкался — сразу несколько вопросов выстроились в очередь:
      — Это Кармагин, ваш сосед. Она что, трубку оставила дома?
      — Вы бы, Саша, лучше спросили — где она пропадает в час ночи. Но дело не в этом. Она, что-то задумала, вот у меня записка: «Мама, не жди меня, если смогу, позвоню. Уезжаю, наверно, надолго. Извини».
      Господи! Ну, зачем она это затеяла!?
      — Не волнуйтесь, Надежда Ивановна… И простите. Это всё из-за меня. Я знаю, где её найти, всё будет хорошо. Она позвонит. А мне надо бежать, извините.
      Я отключился и тут же вызвал базу:
      — Маша пожалуйста.
      — Я слушаю, можете ничего не говорить, — Дмитрий Матвеевич ответил без задержки. — И встречайте гостью. Она каким-то образом сумела обойти все блокировки и вот-вот должна появиться на борту Друга. Я бы и не догадался, кто к вам пошёл, если бы не ваш разговор. Вы уж извините, работа такая, должен всё знать. А тут вдруг сообщают — сработала нулёвка по адресу Большого Друга. Заварили вы кашу…
      Он ещё говорил, но я плохо слушал, двигаясь в сторону МТ-кабины. Мысли сбились в спутанный ком. Как она прошла? Что говорить? Как себя вести? Радость встречи мешалась с раздражением, моя личная жизнь ещё никогда не была столь пристально наблюдаема.
      Алёна стояла у выхода бокса и с интересом наблюдала, как зарастает и тает «дверь». Она обернулась, услышав мои шаги. Торопливо заговорила:
      — Саша, только не ругай меня, я всё понимаю, но очень хотела ещё раз увидеть тебя. И, может быть, удостовериться в твоих словах. — Она смотрела в стену, теребя лямки рюкзачка, что висел на плече.
      — Не ругай… Какие детские слова. А что мне делать? Нулёвкой пользоваться опасно, она вот-вот рухнет. Мама волнуется. Кстати, а что значат слова «наверно, надолго»? Ты думаешь, что отправишься с нами? Ты что мне обещала? Ждать.
      Я чувствовал — чушь несу, но слова сами слетали с языка. Неужели я никогда не научусь выражать словами то, что чувствую? И ведь получается временами, но не с теми, кого люблю. Мама, Алёна, Анька, да и остальные наши гаврики. Простите меня, дуболома косноязыкого.
      — Не могу я больше ждать, — она готова была заплакать.
      Я обнял её, сказал: «Ладно, идём, заяц. Такой рассказ, называется „Космический заяц“». Мы успели сделать два шага, когда страшный толчок бросил нас на пол. Я успел развернуться так, что Алёна упала на меня, нас протащило по коридору несколько метров, оглушительный звук, напоминающий звон рвущихся струн, болью отозвался в ушах. Последнее, что я увидел перед тем, как потерять сознание, была дверь бокса, вздувшаяся огромным мыльным пузырём.

XIV

      — Ничего, оклемается, уже пришёл в себя, — голос Чарли слышен, как через вату. Я открыл глаза и сквозь мутную пелену увидел свой экипаж, столпившийся неподалёку от медицинской капсулы, в которую меня поместили.
      Я поднял руку, поприветствовал народ. Спросил:
      — Что с Алёной?
      — Всё в порядке, отделалась легче тебя, — Димка попытался подбодрить меня улыбкой. — Спит в соседней капсуле.
      — Вытаскивайте меня скорей отсюдова и доложите, что случилось. Чарли, давай в формальном режиме.
      — Обе МТ-кабины, как предполагает Герке, схлопнулись в точку. Разрушения на корабле минимальные, на грузовой палубе размазало один из пяти контейнеров с провизией, я там сейчас убираюсь. Всё разлетелось на молекулы. Оборвалась связь с Землёй, пытаюсь наладить канал с резервной базой на орбите Юпитера, но «Королёв» пока молчит.
      Тем временем полупрозрачный колпак, который я принял за пелену в глазах, растаял, Иван протянул мне комбинезон:
      — Одевайся, одёжка твоя — тю-тю, отправилась в утиль. Хорошо, что бокс выдержал взрыв…
      Я перебил:
      — Подожди, дай переварить, — на самом деле я понял, что случилось — мы теперь действительно одни, помощи не будет, даже в виде советов. Просто накатила дурнота, в глазах запрыгали цветные пятна, как в калейдоскопе. Я посидел с минуту, чуть полегчало, натянул комбез, экипаж стоял молча, ждал. Часы, вмонтированные в манжету вместе с коммуникатором и ещё кой-какими полезными вещицами, показывали без двадцати четыре утра, провалялся я не меньше двух часов.
      — Что там с нашими гостями? Как бы они не оказались хозяевами, — вспомнил я о насущном.
      — Продолжают движение. Сегодня около двадцати по корабельному времени мы пересечёмся. — Мирон принялся теребить ухо. — Мы так и не получили методу связи с варварами, но я знаю, как можно до них достучаться. Мне нужен Чарли, полностью. Часа на три.
      — Слышал, киберпанк? Придётся пахать. Приступайте, — я не стал вдаваться в подробности.
      Мирон поспешил, было, в рубку, но я его придержал:
      — Так, ребята, нам бы поспать, но не получится. Так что, предлагаю использовать гипнодопинг на полную катушку. Как там, в фильме — отоспимся, когда алмаз найдём.
      Я подошёл медицинскому комплексу, в котором спала Алёна. Лицо ее выражало умиротворенье, тактично накинутая простыня скрыла тело. Дрогнуло сердце, пробежала теплая волна в груди, но я поспешил задавить эмоции и отправился к себе в каюту, надо было раскачать уставший организм. Гипнодопинг — мощная штука и почти без вредных эффектов, но и он не позволяет обходиться без сна более недели. Ну да, нам «только бы день простоять да ночь продержаться».
      После «процедур» мы собрались в рубке, троица варваров, как мы почти официально стали звать неизвестных гостей, заметно приблизилась. Мирон сразу, как пришёл, перевёл все мощности Чарли на решение своей задачи, поэтому собеседников у меня осталось всего двое. Первым заговорил Круглый:
      — Ты, Саш, ещё не в курсе. Пока ты в отключке валялся, нам Мирон все уши прожужжал. Он считает, что взрыв кабин возможен только в случае целенаправленного воздействия. Ведь кабина — не что иное, как область пространства с изменёнными свойствами, и после инициализации она остаётся абсолютно устойчивой. Первыми схлопнулись, видимо, терминалы, находящиеся под зонтиком порчи, нам досталось по эстафете.
      — Не совсем понял, теперь, получается, порча не только играет вероятностями, но и действует напрямую? — решил уточнить я.
      — Именно так. Настоящие военные действия. И мы пока — сторона, проигрывающая по всем направлениям, — подтвердил полковник Стратов.
      — Нда, дела. Но для нас ничего не меняется. — Я постарался представить ситуацию в объеме. Продолжил после минутной паузы: — У нас есть задача, и мы будем действовать в соответствии. Меня вот что интересует, на сколько у нас хватит припасов? Нас теперь пятеро.
      Димка нахмурился отчего-то, ответил по-деловому:
      — Я спросил Чарли, он сказал, с учётом добавочных четырёх контейнеров, что нам успели перебросить, срок автономки составит около двух лет.
      — За глаза, — прокомментировал я, стараясь выглядеть уверенно. — А что у нас с оружием? Маш меня несколько удивил. Насколько помню, на Друге не предусмотрено никаких лазерных пушек и прочих фазеров.
      — Есть у нас оружие, есть. Но для демонстрации надо подождать, пока Чарли не очнётся. Всё управление идёт через него… — Иван ухмылялся. — Классная вещь, называется мухобойка. Официально — вакуум-гравитонный шлейф. Его неделю назад поставили, я испытывал прототип. В случае чего, от этих вот отобьёмся, — небрежно заявил он, кивнув на комету варваров.
      — Не похваляйся, едучи на рать, — Димка не скрывал мрачного настроения. — Но стрелковое-то у нас имеется. Пошли, что ли, посмотрим арсенал.
      — Успеем ещё… — не понравилось мне его настроение, — нам сейчас эти игрушки ни к чему. В общем, так, тренажёр нам недоступен, посему идём работать на пленэре. Седлаем «Тунгусов», привыкаем к новой технике. Вы идите, я вас догоню. Мирон, помощь нужна?
      Герке в ответ помотал головой, таблицы и формулы так и мелькали перед ним.
      — Если что, мы на связи.
      Перед вылетом я решил зайти посмотреть, как Алёна. Она по-прежнему спала, индикаторы комплекса светились зелёным, значит всё в порядке. Умом я понимал, что так не должно быть, что нельзя лезть неизвестно куда и тащить её за собой, но как дите радовался оттого, что она рядом. Да и куда деваться — обратной дороги нет, на Земле нас ждёт порча.
      Первым покинул борт Иван, за ним просочился через шлюз Круглый, последним стартовал я. Смесь страха и восторга — первое ощущение от полёта на «Тунгусе». Я «обернулся» и увидел, как Друг быстро уменьшается, постепенно теряясь на фоне миллионов звёзд. Пять минут, и осталась лишь радарная отметка в том месте сферы, где располагается наш корабль.
      — Капитан, не отставай! — Иван взял управление на себя.
      — Жду указаний, — я согласился. У полковника опыт в управлении летающими штуками неизмеримо больше моего.
      — Присоединяйся к нам. Предлагаю следующую программу…
      Через два часа мы вернулись вымотанные, как грузчики в конце смены. Модули оборудованы поглотителями импульса, родственниками того «фломастера», что я когда-то в прошлой жизни демонстрировал Димке. Перегрузки нам не страшны, но нервное напряжение действует не хуже мышечных усилий, я вернулся весь мокрый от пота и желал одного — скорее принять душ.
      После водных процедур я вспомнил, что целые сутки не ел. То же случилось и с остальными участниками вылазки, мы встретились в столовой. Круглый прибыл первым и догадался заказать на троих, кухонный автомат под его руководством приготовил нам полноценный обед — борщ, жаркое, салаты, блинчики с вареньем — всё стояло на столе, когда я пришёл.
      Когда допивали кофе, раздался голос Чарли:
      — Ура! Я снова с вами. Укатали Сивку крутые горки. Мирон — эксплуататор, но умныыый! Сил нет. Короче, мы придумали, как связаться с этими лихачами, что прутся через пространство, дороги не разбирая.
      — Мирон, приходи в столовую, мы тут плюшками балуемся, — позвал Иван.
      — Ползу уже, — голосом Герке дал понять, что обессилен до крайности.
      — Иван, дотянись до пульта, сбацай нашему учёному мужу усиленный паёк. И для Алёны закажи завтрак, — попросил я.
      По всему видно, Иван задавил готовую сорваться шутку и молча стал нажимать сенсоры на автомате. Я поднялся и вышел, намереваясь разбудить спящую красавицу. Но оказалось, что красавица не спит, а сидит, закутавшись в простыню, и рассматривает обстановку, с трудом понимая, что происходит.
      — Доброе утро, заяц, — сдержанно приветствовал я.
      — А уже утро? — Алёна смущённо улыбнулась. — Это больница, да? Мы на Земле?
      — Медицинский бокс, мы на борту Большого Друга. Помнишь, что произошло ночью?
      — Помню, и про зайца тоже. Помню взрыв, и всё, и я проснулась, и со мной сейчас говорил Чарли, он так представился. Назвал себя почему-то киберпанком. Кто он?
      — Не совсем кто, искусственный интеллект. Точнее, имитация интеллекта, внешне ничем не отличается от настоящего.
      — Обижаешь, начальник, я лучше любого настоящего, — подал голос упомянутый интеллект. — Всегда бодр и весел, готов к сверхурочной работе, есть не прошу, выполняю любые прихоти. Я уж молчу про быстродействие и память.
      — Ну да, такое вот трепло, но очень полезный член экипажа, — не стал я спорить. Обратился к Алене: — Ты, кстати, теперь тоже в экипаже, вернуться домой мы не сможем, пока не справимся с одной очень серьёзной задачей. Да, до Земли, между прочим, четыре световых месяца. А расскажи мне, знаешь что. Как ты сумела пройти систему безопасности?
      Между тем я нашёл, где хранятся комбинезоны, достал пакет и протянул Алёне.
      — Вот, одень, это то же самое, что и на мне, другой одежды, увы, нет.
      Алёна сбросила простыню непринуждённо, как верхнюю одежду, взяла у меня пакет и стала разбираться с устройством комбеза. Я почувствовал, что деревенею, и усилием воли заставил себя отвести глаза от открывшегося зрелища.
      — Саш, ты что? — она почувствовала моё состояние, встала, придвинулась вплотную. — Думаешь, если у нас ничего не было, так я буду стесняться? До чего мужики глупые, глупые пацаны до самой старости. Она рассмеялась, прижав лицо к моей груди. — Всё у нас будет хорошо. Вот увидишь. Я знаю. Меня бабуля моя ведьмочкой называла, говорила, что у меня дар предвидеть.
      Я, как мог осторожно, обнял её за плечи, чувствуя, как кружится голова, а весь я готов взлететь, как воздушный шарик. Сколько мы так стояли, не помню. Алёна отстранилась, посмотрела мне в глаза, спросила, смеясь одними глазами:
      — Ну что, понимаешь теперь, с кем связался?
      — Да, — голос у меня оказался хриплым, — с взбалмошной девчонкой, без тормозов.
      — А ещё отличницей, спортсменкой и просто красавицей. — Алёна гордо посмотрела на меня и принялась облачаться в униформу Проекта.
      — Сейчас идём завтракать, там нас заждались, я думаю.
      В столовой, против ожидания, никого не оказалось. Я взял себе кофе и с удовольствием смотрел, как завтракает моя любимая — с аппетитом, быстро, но красиво, изредка бросая на меня лукавый взгляд. Ведьмочка, надо же!
      — Внимание. Есть связь с «Королёвым», — на этот раз Чарли заставил меня вздрогнуть, — автоматическая передача. Озвучиваю: «Экипажу Большого Друга. МТ-каналы в пределах зоны влияния порчи вышли из строя, связь между Землей и базой „Королев“ возможна только по радио. Проект проводит полную эвакуацию баз. Доложите обстановку. В дальнейшем можете рассчитывать только на свои возможности. Мы надеемся на вас». Конец сообщения.
      — Сжато передай, что у нас всё нормально. Готовимся к встрече гостей, методику связи проработали. Всем привет, — коротко ответил я.
      — А можно маме передать, что я жива-здорова? — осторожно поинтересовалась Алена.
      — Да и скажи, что я настоятельно прошу передать послание для Агеевой Надежды Ивановны, они там знают, кто это. Говори, Алёна.
      Голос у неё дрогнул:
      — Мама, я с Сашей. Мы уезжаем надолго, при первой возможности напишу. Ты не волнуйся. У меня всё хорошо. Даже очень хорошо. Всего тебе хорошего, мама, и извини, так уж всё получилось. Пока.
      — Всё понял. Послание ушло. Вас ждут, не дождутся в рубке, — доложил Чарли.
      — Идём? — Я поднялся из-за стола.
      — Да, мой капитан!
      Экипаж потряс меня галантностью. При нашем появлении в рубке троица поднялась с кресел единым движением. Я же мучительно вспоминал, кого следует представить первым — Алёну или мужчин. Выручил меня Иван:
      — Разрешите представиться, Иван Константинович Стратов. Шеф-пилот, невольный участник первого поиска. А вы — Алёна, я знаю.
      — Герке Мирон, можно без отчества. Научный руководитель экспедиции.
      — Дмитрий Иванович Колесниченко. Пилот Большого Друга.
      — Алёна Дмитриевна Агеева. Юнга, может быть?
      Вот такая вот церемония. Честное слово, наблюдал такое впервые и очень удивился, что не испытал неловкости от вроде бы нелепого ритуала. Звание юнги приняли единогласно. Иван попытался отпустить комплимент, но его бесцеремонно прервал Чарли:
      — Я хотел бы напомнить юнге вопрос, который задал ему… — голос компа странно булькнул, — ей капитан. Как удалось пройти систему безопасности?
      А и верно. Мы дружно замолчали, ожидая ответа. Алёна пожала плечами. Сказала неуверенно:
      — Не совсем понимаю, о чем речь. Я вошла в здание офиса, меня спросили, комп, видимо, — «каков ваш уровень допуска?» или что-то в этом духе. Я ответила, что войду, и никто меня не остановит.
      Герке затрясся, закрыв лицо руками, в припадке беззвучного смеха. Я недоумевал — ничего смешного не сказано. Наконец, он смог выговорить:
      — Я пройду, и ничто меня не остановит. Пароль доступа к сети МТ-кабин. Когда кто-то не знает, короткого адреса, он может вызвать подробное меню с его помощью. Знающий пароль, по умолчанию имеет первый уровень допуска. Алёнушка, вам просто сказочно повезло. Ещё один пример безграмотного пароля.
      — Ну да. Прямо передо мной развернулся список, я ткнула пальцем в базу номер один, голос пригласил пройти в кабину и даже стрелочку в воздухе нарисовал. Зеленую. Потом я спросила, как попасть на борт Друга, меня проводила такая же стрелочка в другую кабину. Ну а дальше вы знаете. Мне потребовалось всего минут пятнадцать на дорогу, может, даже меньше.
      К концу рассказа развеселились все, даже Димка усмехнулся пару раз. Хорошее начало рабочего дня, который и не кончался — про себя пошутил я. Но к делу:
      — Итак. Что мы имеем на данный момент. Мирон, ты уверен, что мы сможем привлечь внимание гостей?
      — Могу лишь утверждать, что сигнал дойдёт до них, а уж какова будет реакция, — он развёл руками. Упреждая мой вопрос, добавил: — Им до нас ещё часов десять, думаю, часа через три надо начинать передачу.
      — Хорошо, — я вспомнил один важный момент. Обратился к полковнику: — Иван, показывай этот свой вакуум шлейф, жуть, как интересно.
      — Есть. Чарли, орудие к бою, — он развернул своё кресло, опустил руки в сенсорное поле. — Внимание на обзор.
      Прямо по курсу Друга возникло полотно ядовито розового сияния. Расходясь углом градусов в десять, оно быстро росло в длину. Иван комментировал:
      — На самом деле мухобойка невидима, Чарли раскрасил её по своему вкусу. Слышь, комик, поменяй цвет на синий, а то меня мутит. И выпусти пару мишеней.
      Полотно окрасилось синим неоном, а в пространстве зажглись две новые звёздочки — метки целей. Управляемая Иваном мухобойка, слегка изгибаясь, отклонилась сначала влево, потом вправо, легко сбила с курса обе цели и замерла, колеблясь, как лист тонкой бумаги на слабом сквозняке.
      — Вот, собственно, и всё. Таким манером можно смахнуть любой объект, вплоть до крупного астероида. Перегрузки, особенно на большом удалении, возникают чудовищные. Всё, что попадается на пути, разлетается в пыль. Недостатки — ограниченная дальность и не слишком продолжительное время непрерывной работы, требует периодической зарядки.
      — Уточню — дальность пять тысяч километров, время работы — минут сорок, — вмешался Чарли.
      — Хорошо. Мирон, ты наблюдаешь за гостями. У нас тренировка, что там по плану?…
      — А мне чем заняться, капитан? — Алёна смотрела на меня немного растерянно.
      Прокол. И очень серьёзный вопрос, принципиальный. Всеобщая занятость на корабле — одна из важнейших моих задач, эту нехитрую истину мне вогнали на уровень рефлексов, наверное. А вот надо же — не подумал. Решение, слава богу, пришло быстро.
      — А ты, Алёна, займёшься изучением архивов и расскажешь нам, что же такое Проект. Подозреваю, этого здесь не знает в полном объёме никто. Если я правильно понял, у Чарли есть копия материалов, хранившихся в сети Проекта.
      Я очень надеялся, что интересующие нас материалы найдутся вместе с технической информацией. Историю сохранять ведь совсем необязательно, но я рассчитывал на проявление доброй воли, может быть.
      — Ясно, а где у нас архив? — спросила Алена не без энтузиазма.
      Мирон ответил с улыбкой:
      — Архив там, где Чарли, а он везде. Можно сказать, мы находимся внутри него.
      — Иди в каюту. Там вызовешь консоль, — до меня дошло, что каюты у Алёны ещё нет. — Я провожу тебя.
      Мы вышли в коридор, я остановился, постоял немного и направился к себе. В жилой комнате я показал на кресло:
      — Присаживайся. Это наша каюта, — я подождал и не увидел реакции, перевёл дух. — Чарли, давай картинку. Работайте, удачи вам.
      В рубке запустили программу тренинга. Мирон отгородился от нас «глушилкой», подавляющей посторонние для оператора звуки, и оживлённо общался с Чарли, продолжая наблюдение за гостями.
      Мы старательно продолжали вести себя так, будто выполняем какую-то пусть и сложную, но обычную работу. Мы старательно гнали мысль о том, что на самом деле речь идёт о нашем выживании, да и не только нашем. Но то мы — люди прошедшие соответствующую подготовку. Как держалась Алёна, не понимаю. Может быть, женщинам достаточно иметь надёжное убежище и видеть уверенные лица мужчин? Знала бы она, что скрывается за уверенностью, и каким беспомощным может оказаться Друг, задень его порча. Исчезающе малые частички жизни внутри песчинки, затерянной в огромной равнодушной Вселенной.

I

      Я проснулся от лёгкого толчка в плечо. Так Чарли обычно будил меня, если ещё не наступило время подъёма. Замечательная вещь — кровать с компьютерным управлением. Я шёпотом спросил, не открывая глаз:
      — Ну? Что там?
      Понятно, что ничего серьёзного. Иначе такой деликатности от киберпанка не дождёшься, он не стеснялся объявлять тревогу, например, в случае повышения радиационного фона или высокой плотности пылевого облака. На то и на другое нам одинаково наплевать, но инструкция превыше всего. Я усмехнулся — правила, написанные людьми, столь от нас далёкими, что для этого района галактики и вовсе не существующими.
      Умничка-комп ответил письменно, в воздухе надо мной повисли призрачные зелёные буквы: «Поступило послание с Чуда. Содержание серьёзное. Предлагаю общий сбор. Вывести текст?»
      — Не надо. Буди остальных. Сбор через двадцать минут.
      Проклиная всё на свете, а кого обрадует подъём в четыре утра (?), я облачился в комбез, вздохнул и погладил Алёну по щеке. Она спала как обычно, доверчиво разметавшись, такая беззащитная, что тревожить её казалось святотатством. Глаза её медленно открылись:
      — В чём дело? — голос чистый, будто бы и не спала.
      — Кристы нам письмо прислали, Чарли утверждает, что всё серьёзно не по-детски. Если перепутал с поздравительной открыткой, сделаю ему ресет.
      Я зашёл в ванную, сполоснул лицо, поводил по нему бритвой, причесался, глянув в зеркало. Оттуда на меня посмотрел довольно суровый тип, к тому же явно недовольный чем-то. Пришлось размять физиономию, чтобы недовольство сменилось обычной миной озабоченности. Подмигнув отражению, я повернулся, было, к выходу, но тут изображение показало мне язык. В ответ я показал кулак и пригрозил: «Дождёшься ты у меня». На самом деле зеркало, как и многие вещи на корабле, часть интерфейса Чарли, чем он и пользуется беззастенчиво.
      Нда. Неожиданность. Кристы — первая раса, с которой мы познакомились, и пока последняя. Название придумала Алёна, образовав от слова «кристалл». Вообще-то кристаллы они не больше нашего, зато живут внутри гигантских хрустальных пирамид. Жизнь ведут тихую и неспешную, медленно перетекая по полостям своих жилищ и предаваясь философским размышлениям. Ну, насчёт размышлений, конечно, наши домыслы, чем они там занимаются — богу весть, но уж больно симпатичная версия.
      Именно их мы называли поначалу варварами. Теперь такое и в голову не пришло бы. Кристы путешествовали по космосу тысячи лет, исследовали всю Галактику, знали о существовании нашей цивилизации. Удивились они страшно, узнав, откуда мы. По их представлениям, встретить нас так далеко от Солнца можно было ожидать лет так через пятьсот.
      Помню, какими мучительными были те полтора часа, когда мы ждали ответ на обращение к «варварам». Мы собрались в рубке, когда Мирон сообщил, что завершена передача информпакета. Вялые шуточки умирали, не успев прозвучать, даже Чарли говорил исключительно по делу. Наконец он сообщил, что объект стремительно теряет скорость. Когда кристы вынырнули в евклидовом пространстве, до нас им оставалось не более миллиона километров, скорость относительно Друга у них оказалась нулевая.
      И тут же Чарли доложил:
      — Поступило сообщение, голосовое, на английском. Перевожу: «Приветствуем, разумные. Просим подтвердить информацию о планете вашего происхождения. Мы не несём опасности вам и вашей планете. Мир вам».
      Я заранее настроился ничему не удивляться, поэтому продиктовал ответ вполне бесстрастно. Подтвердил, что мы с той планеты, которая подвергается атаке. Поинтересовался их происхождением, целями, источником осведомлённости о наших языках. Мы-то приготовились в первую очередь к драке, во вторую к долгому поиску понимания, а тут — пожалуйста, по аглицки с нами заговорили.
      Ответ пришёл минут через десять. Ответ всеобъемлющий, с подробным рассказом о цивилизации кристов, видеоматериалами, а главное, с координатами их родной планеты и ещё десятка колоний. У амёбоподобных, совершенно глухих существ нет языка звуков, поэтому названия пришлось придумывать самим. Планету Димка сразу назвал Чудом, она и впрямь великолепна. Сверкающий под лучами голубого гиганта снежный шар. Прозрачные пирамиды, разбросанные по равнинам планеты, мы приняли за горы льда, но они оказались городами кристов. И тогда и после у нас так и не хватило терпения изучить и понять жизнь и социальное устройство братьев по разуму, слишком уж они далеки от нашей главной задачи.
      После недолгих переговоров мы уяснили, что взаимные посещения для нас представляют серьёзную проблему. Нам в кораблях кристов пришлось бы передвигаться ползком, а они вообще очень редко покидали свои корабли-дома. Большой Друг, ведомый больше Чарли, чем Димкой, совершил ювелирный прыжок, и мы сблизились на расстояние прямой видимости.
      Лично я не пожалел времени, чтобы полюбоваться всласть видом трёх, все-таки трёх, гигантских пирамид, состоящих, казалось, из расплавленного стекла. В свете наших прожекторов они искрились и «текли», непрестанно меняя окраску, в которой преобладали чистые спектральные тона. Кристы путешествовали целыми городами, высота пирамид — около километра. Друг из кабины «Тунгуса» выглядел на их фоне маленьким и жалким. Стас, правда, утешил меня, энергетически, мол, наш кораблик на порядок превосходит все три пирамиды.
      Мирон предложил отправить по координатам планеты кристов зонд-раскидайчик. Крохотный аппаратик мог прыгнуть на огромное расстояние, оставаясь в пункте назначения всего несколько микросекунд, необходимых для панорамного снимка. Опустошив накопитель на девяносто девять процентов, наш разведчик развеял последние сомнения. Чудо выглядела именно так, как в фильме, подаренном нам. Вокруг белоснежной планеты вращались десятки и сотни разнокалиберных пирамид, удивительное такое пристрастие к единству форм.
      Целью кристов было изучение «статистической аномалии», но о её причинах и возможных способах противостояния они знали не больше нашего. В общем, встреча оказалась интересной и захватывающей, но бесполезной для нас. Одно радует — кристы не враги. В завершение встречи мы обменялись «визитками» — согласовали способ связи, и вот теперь поступило первое сообщение.

II

      С того памятного дня, точнее, ночи прошло больше трёх месяцев. Мы удалились от Солнца на семь тысяч световых лет, но цели так и не достигли. Канал порчи по-прежнему мозолил глаза слева по борту. Каждый прыжок уносил нас на сто светолет, позади мы оставили более восьмидесяти «бакенов», облегчающих навигацию. Экспедиция проходила, как однообразная череда дней, очень похожих на те, что мы провели на лунной базе. Тот же распорядок дня и те же занятия.
      И тишина. С отсутствием звуков на корабле бороться оказалось делом безнадежным. Стоит остаться одному, как тишина окружает тебя плотной мягкой завесой. Конструкторы превзошли все мыслимые нормативы, даже вентиляция работает абсолютно бесшумно. Иван предложил Чарли постоянно транслировать что-нибудь вроде скрипа снастей, на что киберпанк ответил: «Вы еще не настолько приблизились к пределу возможностей, чтобы изобретать подпорки для психики. Привыкнете».
      Привыкли. Один Мирон иногда жаловался, что не может заснуть без музыки. «Проклятая тишина».
      Лишь однажды я позволил себе вольность, мы немного отклонились от маршрута и посетили систему желтого карлика, очень похожего на Солнце. Но с планетами у звезды оказалось негусто — два газовых гиганта и кометно-пылевое кольцо. Сутки мы резвились среди каменных обломков, загоняв «Тунгусов», а Круглый простудился. Вот это, пожалуй, развеселило нас больше всего. Настоящее, классическое ОРЗ — с насморком, температурой и малиновым вареньем, что каким-то чудом оказалось в наших запасах. Шуточки о солнечном ветре и неплотно закрытом шлюзе звучали неделю, пока не приелись.
      Возможно, что весточка кристов, как раз то, что нам нужно. Если, конечно, там действительно важная информация.
      Расположившись в кресле, я привычно проверил «горизонт», он оказался привычно чист и однообразен. Пока что основной трудностью экспедиции стало именно однообразие. Через пять минут явились все скопом — сонные, помятые, но, к счастью, не злые. Ожидание достало, а любые известия сулили перемены. Раздались приветствия, я попросил Чарли показать послание, на фоне звёзд возникли строчки: «Приветствуем посланцев расы хомо. Необходимым считаем информировать. Подвластная раса хомо звёздной системы ___ (нам опять предлагали самим определиться с названием) определила задачу флота — захват вашей группы. В таблицах — координаты вектора движения флота. Время пересечения — десять часов. Ваших сил не хватит противостоять. Уходите — предложение убежища. Жаль».
      Замечательно обнадёживающая информация.
      — Чарли, чурка с глазами, ты почему не орал «полундра»? — Иван проснулся окончательно.
      — Где ты у меня видел глаза? А слово чурка расцениваю, как пропаганду национальной розни.
      Пришлось использовать командный голос:
      — Не все, видно, поняли — нам обещают скорый кирдык. Какие будут мнения?
      — Можно свалить к кристам. Но удирать, даже не оценив противника… как-то не по-нашему, не по-русски, — Герке, главный русский националист команды словно прочитал мои мысли.
      — Я бы всё же принял предложение убежища. Глядишь, разжились бы информацией об этой расе хомо. Гуманоиды, что ли? Вот во что я никогда не верил, так в существование на других планетах людей, — своё мнение оказалось и у Димки.
      Мы сидели, развернув кресла так, чтобы видеть друг друга. Мирон выглядел, как всегда спокойным, даже благодушным. Ага, знаем мы ваше спокойствие, господин учёный. Кое-что слышали о том, как били вы морду председателю ученого совета «за недостойное поведение», и какого труда стоило Корнилову вытащить вас из кутузки и пристроить в Проект.
      Иван снял с волос резинку и теперь упаковывал по новой хвост на затылке, значит, думает, напряжённо. Круглый откинулся в кресле, глаза закрыты, но желваки напряжены, а пальцы отбивают неслышную дробь. Одна Алёна смотрела на меня насмешливо и молча спрашивала: «Что, командир, пришло время действовать? Посмотрим, посмотрим». А ведь не хуже других понимает — шутки кончились.
      Молчание нарушил Чарли:
      — Вот посмотрите-ка, я скомпилировал те самые таблицы. Получилась такая картинка.
      Круглый скривился:
      — Ну и чего там? Не вижу ничего интересного.
      — А я, пожалуй, что и вижу, — Мирон провёл рукой, показывая на траекторию флота (вот интересно, флот — это сколько?). — Они нас догоняют. А значит, что к порче, если и имеют отношение, то косвенное.
      — Не факт. Может, они по пути домой нас прихватить хотят? — я говорил и одновременно пытался сообразить, что ещё интересного видно на картинке.
      Мирон опередил:
      — До них всего восемьдесят светолет.
      — Ну и? — не понял я его намека.
      — Значит они медленные! — нетерпеливо пояснил Герке. — Если встреча через десять часов, наверно, уже через девять. Мы всегда сможем от них удрать. Если уж кристы уверены, что настучать по репе мы им не сможем, — иногда Мирон позволял себе ненаучную терминологию.
      — Чарли, ответ кристам. Благодарим. Просим дополнительной информации о преследующем флоте.
      — Отправил, — сразу же откликнулся комп. А через секунду воскликнул: — Оппа! Ответ, автоматом: «Соблюдение невмешательства. Информация равна военным действиям. Убежище — нет».
      — Коротко и ясно. Нейтралы, блин! — Иван ударил кулаком в ладонь. — Всё как у нас, те же игры. Гадство, вот пусть теперь кто-нито расскажет мне, что разум, добравшийся до звёзд, должен быть выше таких пошлых вещей, как политика. Казлы!
      — Да ладно, Вань, разве нашего собственного примера тебе недостаточно? — Алёна невесело усмехнулась и замолчала снова.
      — Я думал, мы — нетипичный случай. И так хотелось верить в мудрых братьев по разуму, — сокрушался Стратов.
      Решение виделось одно, но, боже мой, как, оказывается, трудно сделать выбор, даже зная, что его нет. Я развернул кресло и уставился на изображение осточертевшего канала. Нет. Нельзя нам бежать при первой же опасности. Иначе, зачем мы отправились незнамо куда. На Земле пока всё вроде бы спокойно, катастрофы прекратились с уходом персонала с баз. Весточки через «Королёва» доходили регулярно. И пусть я иногда ощущал приступы ненависти к руководству Проекта, по большому счёту, они правы — мы последняя надежда.
      Что толку спасать свои шкуры, если негде будет в них показаться? Вот эта вот капля цинизма всегда мне и помогала, когда я начинал рассуждать о долге перед людьми и прочих высоких материях. Снова повернувшись лицом к команде, отдал приказ:
      — Остаёмся на месте. Постараемся договориться, а не выйдет, назовем встречу разведкой боем. Полная готовность. Вахты по два человека. Первыми заступаем я и Алёна, через два часа её сменит Дмитрий. Остальным спать. Чарли, ты их видишь?
      — Нет.
      — Сбрось инфу на «Королёва» и медленно двигай поперек курса флота. Сенсоры в активный режим.
      — Дык, давно. Сразу как письмо получил. Мы хоть и не кончали факультетов, про синтезированную апертуру не меньше вашего знаем.
      — Экх. В формальном ключе с этого момента и до особого распоряжения, — приказал я сухо. Добавил с выражением: — Надоел.
      — Жду указаний.
      — Жди. Всем приятного сна, джентльмены.
      У выхода остановился Димка:
      — Я с тобой не согласен, — голос сухой, официальный. Развернулся, вышел.
      — Ещё немного, и он вручит тебе чёрную метку, — заметив мою улыбку, Алёна, продолжила: — Я не шучу. Ты не понимаешь, Круглый на грани срыва.
      — У Димки нервы крепкие. Он сорвётся последним. Я его знаю дольше, уж поверь мне.
      — Пусть так. Но тебе надо с ним поговорить. Он очень сильно переживает…
      — Побеседовать надо со всеми. Мне как-то неохота окончательно превращаться в человека, отдающего приказы. А мучает его то же, что и остальных, и нас с тобой. Неизвестность. Сама понимаешь.

III

      Мы замолчали, я посчитал, что так лучше. Вахта. Морально устаревшее понятие для Большого Друга, управлять которым я могу лёжа в ванне. Но всё та же инструкция предписывает, а нет ничего хуже для подрыва дисциплины, чем смена правил на ходу, даже в угоду здравому смыслу. Мы и так держались с трудом, комфортные условия располагали к безделью, а отсутствие сколько-нибудь значительных событий кого угодно вгоняло в депрессию.
      Да ещё эти чёртовы архивы. Алёна обнародовала результаты изысканий через пять дней после их начала. Факты оказались не столько неожиданными, сколько поражающими цинизмом того, что звалось Проектом. Иллюзии рухнули, на многие вопросы появились ответы, но лучше бы их не было.
      История Проекта, как правильно угадал Димка, началась с того самого эксперимента по стимулированию интеллекта. Провал его оказался кажущимся, через месяц после докладной «Степанова» в нашем городе создали первое подразделение Проекта. На окраине в рекордные сроки выстроили рабочий корпус и три жилых дома. Территория особо не охранялась, интереса не вызывала — кого у нас удивишь бетонным забором. Тем не менее, четверть из трёхсот сотрудников «Исследовательской базы АН СССР» служили в органах.
      Эксперименты на добровольцах продолжались, стране нужна была суперсила, которую может дать только наука. Смертельные случаи прекратились через год. Искусственные гении стали выдавать результаты, несравнимые, правда, по масштабу с открытиями первых десяти мучеников, но позволившие надеяться на скорый прорыв во многих направлениях. Руководители Проекта обмывали жирные звёзды, руководители государства готовились к захвату мирового господства, жизнь казалась прекрасной и удивительной.
      Всё испортил Козырев, применивший математику в социологии и сделавший для проверки несколько прогнозов на 1971 год. Результаты оказались настолько точными, что в теорию Козырева поверили сразу и безоговорочно. И попросили рассчитать прогноз на грядущие пятьдесят лет. Потом долго проверяли и тестировали теорию, проверяли выводы долгосрочного прогноза, делали независимые расчёты. Всё из-за того, что предсказал учёный крах. Не то что бы страны Советов, а крах цивилизации.
      У правителей хватило ума не отмахнуться от страшной жути, хватило мудрости разрешить поиск выхода. В течение трёх лет было выдвинуто и отвергнуто множество моделей развития, в том числе такие, в которых Проект отсутствовал как фактор, влияющий на ход истории. У исследователей не было опыта, а теория не позволяет построить модель, приводящую к желаемому результату. Но способ обмануть историю был найден.
      Вкратце о нём рассказывал Корнилов — накопить потенциал, дающий возможность решения глобальных задач, устроить кризис изобилия и одновременно перекроить идеологию общества, дать цель и средства её достижения. Привить человечеству идею неограниченного развития, достижения статуса бога, подчинения вселенной. Поскольку речь шла о масштабах планеты, а не «отдельно взятой», то был сделан невероятный по простоте и наглости шаг — о существовании Проекта поставили в известность правителей Соединённых Штатов.
      Для опровержения теории Козырева янки создали целый институт, но его работы только добавили кое-что новое к результатам наших учёных. После чего американцы умыли руки, дав, таким образом, карт-бланш. Пообещали — «если что, поможем», и с чисто американским прагматизмом «забыли» о проблеме.
      История ХХ века текла своим чередом, болезнь раннего старения ещё не проявлялась в симптомах, а под глухим покровом тайны готовилось лекарство. Для работы в Проекте требовались люди, много людей — учёных, инженеров, психологов, медиков. И если поначалу принцип добровольного участия ещё соблюдался, то после семьдесят пятого года согласие на «укрепление мозгов» не спрашивали.
      Тысячи лучших были отобраны и подвергнуты процедуре, после которой становились кем-то вроде безумных учёных из фильмов. Проект получал идеальных работников — тихих, нетребовательных, желающих одного — чтобы им не мешали работать. За таким контингентом нужен постоянный пригляд, неровен час, забудут поспать или перестанут есть. Именно для такого надзора жилые помещения на первой базе просматривались и прослушивались.
      В первые годы надзор осуществляли няньки из КГБ, но после появления компов класса «Сеть» потребность в них исчезла. Постепенно Проект становился независимой и самодостаточной структурой, государством над государствами. Безумные гении трудились, непокладая мозгов, штат вольнонаёмных сотрудников сократился до ста человек, приближалась вторая фаза, предусмотренная планом.
      Не совсем ясным мне оставалось одно — как в Проект втянули Корнилова. Руководство Проекта, естественно, не подвергалось никаким психологическим воздействиям, там нужны абсолютно здоровые люди. Поэтому я и не мог понять, как великий гуманист, писатель, замечательно тонко чувствующий и пишущий, оказался в руководстве самого отвратительного из концлагерей за всю историю таковых. Да, я мог оправдать для себя издержки необходимостью выживания человечества, но не согласился бы на предложение Сергея Сергеевича, расскажи он мне всю правду. Истерический вопрос Димки «как он мог?» я задавал себе не раз и ответа не нашёл.
      Алёна, раскопавшая архивы, вела себя на удивление невозмутимо. Предложила ознакомиться с материалами всем разом, и молча ждала, когда мы закончили читать.
      Первым заглотил инфу Димка и сразу же набросился на штатных работников Проекта — Ивана и Мирона:
      — И вы знали?! Да кто вы после этого? Фашисты! — такого бешенства я ни разу у него не видел.
      Мирон оторвался от экрана, ответил жестко:
      — Я знал, но не всё. Но знал, конечно. Не собираюсь оправдываться. Ты должен сам всё осознать. Нет другого выхода. Да и чем моё положение «вольнонаёмного» лучше тех, изменённых? Свободой выбора? Знаешь куда можешь её засунуть.
      — А какого чёрта молчал до сих пор? — зло бросил Димка.
      — Я давал подписку, и никто не снял с меня обязательств.
      — Порча сняла, мы же команда. А вы… — Димка махнул рукой и выбежал из кают-компании.
      — Вот поэтому и не рассказывал, ожидал такой вот реакции. А вы тоже считаете, я не прав? — Герке смотрел на нас с Алёной.
      Ответила Алёна:
      — Я, когда архивы разгребала, многое передумала и не нашла никакого другого выхода. Обычные люди не смогли бы построить Друга, не смогли бы даже и сотой доли того, что сделали эти ребята. Мы должны быть им благодарны. Но, видимо, тут нужна какая-то новая мораль, надо начать думать в масштабе планеты, чтобы спокойно принимать такие методы. Нет, я не осуждаю.
      И что тут скажешь? Мне осталось пожать плечами и развести руками. Потом был долгий и изматывающий разговор с Димкой. На мои доводы он отвечал — «а ты сам хотел бы оказаться на их месте?», подразумевая, конечно, несчастных невольников науки. Единственным, на что он дал согласие, было обещание не выяснять отношений до окончания экспедиции. Ни больше, ни меньше, он так и заявил:
      — Хорошо, слова худого они от меня больше не услышат, но вот когда вернёмся, я лично пойду бить морды нашим уважаемым директорам. Попомни мои слова.
      Такая вот трещинка образовалась в нашем коллективе с самого начала. Сейчас мы привыкли, притерпелись к тому, что наша экспедиция состоялась благодаря загубленным жизням тысяч людей, повинных лишь в том, что оказались умнее и талантливее многих.
      Я неоднократно пытался заставить себя выйти за рамки «ортодоксального гуманизма», пережитка, как выяснилось, старой эпохи. Но не получалось у меня придумать и принять новую мораль, и цинизм не помогал. Но вот, наконец, настал и наш черед. Как то всё обернётся?

IV

      Я занимался на тренажёрах, когда Чарли дал сигнал тревоги — частые и противные до невозможности гудки. От неожиданности я аж заорал:
      — Голосом!
      — Из прыжка вышли и продолжают выходить корабли неизвестного происхождения, — в формальном ключе комп изъяснялся на редкость коряво. Нарочно, что ли? — Количество больше двух десятков. Дистанция пятьдесят тысяч, скорость сто километров в секунду. Замедляются. Сигналов не подают.
      — Лечь в дрейф. Послать запрос — какого хрена хотят.
      Кристы, не объясняя ничего, в свое время сбросили нам файл с кодами для формализованного общения. Теперь они пригодились. Экипаж собрался в рубке. Как ни странно, но общее состояние было ближе к радостному возбуждению, чем к нервозности. Упаковываясь, я не видел лиц, а лишь чёрные непроницаемые коконы на месте остальных кресел, но разговоры напомнили трёп на прогулке.
      — Есть ответ. Требуют не оказывать сопротивления и приготовиться принять на борт группу контроля и сопровождения, — объявил Чарли.
      — Хрен им с маслом! Кстати, я не видел среди той полусотни фраз ничего подобного сказанному, — удивился Иван.
      — А они по-русски балакают не хуже меня. Вернее, ихний комп.
      — Вот она, слава, — не слишком удачно пошутил я. — Все нас знают, все нас любят. Даже языки знают. Скажи, что мы не согласны принимать никаких контролёров. Спроси о целях визита, короче, повтори вопрос. Будем косить под дурака. Дистанция, вижу, досягаемая для мухобойки. Будь готов пустить в ход по первому требованию.
      — Всегда готов.
      Потянулись минуты ожидания. Чарли обозначил флот чужаков в виде роя искр, присвоил каждому кораблю маркер. И было тех кораблей ровно тридцать три штуки. Рассмотреть их пока не представилось возможным.
      — Чарли, энергетику флота можешь оценить? — спросил Иван.
      — У них глухие экраны, ничего не прощупывается, но, судя по ускорению торможения, могу предположить, что поглотители импульсные у них похуже наших. Мы бы тормознули резче. Есть ответ. «В случае неповиновения, вынуждены применить силу».
      — От и хорошо. Коротко и понятно, — прокомментировал Стратов.
      — Внимание на экран — три точки, видимо, малые суда. Идут к нам, — информировал Чарли.
      — Орудие к бою… — холодок прошёл у меня по спине, — попробуем сдвинуть их тихонько. Медленно подводим…
      Я наблюдал за действиями Ивана, не думая. Синий лепесток шлейфа встал под острым углом к курсу чужих. Слабое движение, и три тусклые звездочки резко метнулись в сторону, отскочив рикошетом от невидимой для них плоскости. Я бы на их месте остановился, но чужаки выправили курс и рванули в нашу сторону ещё быстрее. Чарли высветил время их подлёта — шесть минут. Наконец ему удалось рассмотреть «малые суда», в отдельном окне он вывел вращающееся изображение. Кораблик больше всего напоминал патиссон. Бог ты мой! Он шёл на реактивной тяге.
      — Чарли, а это не фантом? — спросил Димка.
      — Настоящий. Нас окружают, обратите внимание.
      Да, корабли чужаков сократили дистанцию и рассредоточились, образовав вокруг нас подобие многогранника. Между тем, «патиссоны» приближались.
      — Смахни мелких, только не резко. Пусть не мельтешат, — приказал я.
      Иван плавно взмахнул шлейфом туда-сюда, и маркеры маломерок пропали с обзора.
      — Меняем позицию, — Димка переместил указатель курса, выбрал дистанцию. — Выходим из окружения. Старт.
      Миг, и картина изменилась, мы оказались почти в той же позиции, что и в самом начале. Ответный прыжок флота был столь же стремителен, нас снова окружили.
      — Не нравятся мне эти догонялки. Есть у них какая-то задумка. Не пора ли сматываться? — Мирон рассуждал задумчиво, словно сам с собой.
      — Обнаружил колебания метрики, необычно, не понимаю, — нарочито равнодушно сообщил Чарли.
      — Мне на консоль! — Герке включился в работу.
      — Смахни-ка пару корабликов, Чарли, покажи их нам, — стараясь сохранять спокойствие, распорядился я.
      Оба приказа были выполнены одновременно. Два маркера, пятый и седьмой резво понеслись куда-то вдаль, а нам представилась возможность рассмотреть инопланетную посудину. Лукас, который Джордж, укусил бы себя за голову, чтобы посмотреть на этакое чудо. Серый матовый диск, диаметром в полкилометра, весь покрытый, как бородавками, надстройками, выпуклостями, щитками и совсем уже неописуемыми композициями деталей, производил завораживающее и, одновременно, отталкивающее впечатление.
      Да, кристы правы. Не устоять нам. Все-таки тридцать три, пардон, тридцать один дредноут. Подходящее название для такого монстра. А с другой стороны, двоих-то как ветром сдуло, может, и с остальными так? Но никакой разведки не получится, а будет форменное избиение. Чего доброго, эти хомо ещё и протест заявят в местную ООН.
      — Чарли, ты, наконец, что-нибудь про них узнал? — спросил Иван, в голосе мне послышалось напряженность.
      Я пожалел, что не вижу лиц, но не стал включать видеосвязь, угадывая состояние экипажа, скрытого за черными оболочками индивидуальной защиты, по интонациям.
      — Заряжены они круто, но вся энергия предназначена для маршевых приводов и оружия типа рентгеновских лазеров. Гасители инерции, повторю, слабые. И что ещё важно — корабли сугубо материальны, разрушаются очень даже легко. К борьбе с нами они не готовы. Можем раскидать их на раз-два-три, — несколько заносчиво ответил Чарли.
      — Попробуем тогда поговорить, — решил я. — Передай. Мы — исследовательская экспедиция. Нашей планете угрожает неизвестная сила, использующая как оружие управляемую вероятность. Если вы не имеете отношения к этому, предлагаем разойтись миром. Наших сил хватит для уничтожения вашего флота. Мы не хотим войны. Время на размышления — десять минут. Всё. Дима, выйди из окружения.
      — А, может, смоемся? Чего тут ловить, разведка не удалась, боёв нам не надо, — Димка говорил спокойным голосом, но где-то в глубине его скрывались нервические нотки. Прыжок, однако, он провёл гладко.
      — Удрать всегда успеем, надо попробовать разговорить их, — поддержал меня Мирон.
      — Есть ответ. «Ничто не может противостоять оку господа. А мы слуги его. Господь поможет нам вернуть вас на путь истины, братья», — бесстрастно проговорил Чарли.
      — Охренеть! Они что, фанатики? Вот, блин! Как в дурной книжке. Сейчас обнаружится, что мы встретили дружину звездного барона фон Бетельгейзе, — Круглый исходил сарказмом.
      — Чарли, дай я сам поговорю с этими «слугами господа», может у меня получится, — приказал я.
      — Говори.
      Я прокашлялся, вот уж не думал, что придётся когда-нибудь вести переговоры через линию фронта, да ещё и с представителями иной цивилизации.
      — Я капитан корабля Кармагин. Хотел бы поговорить с командующим флотом. Напоминаю, осталось четыре минуты.
      Ответ пришёл немедленно, как будто командующий только моей реплики и ждал. Голос, конечно, был голосом их компа, но интонации в нём присутствовали:
      — Здравствуй, капитан Кармагин. Я… — видно подбирал слово, — командор Садиш. Имею приказ доставить вас для обучения на нашу планету. Приказ будет выполнен, чего бы это ни стоило мне и флоту. Прекратите сопротивление, оно бессмысленно. Вы повредили наши корабли, но мы прощаем вам, вы не понимаете истинного значения событий.
      Мне удалось поймать паузу в потоке слов:
      — Вы говорите о каком-то оке господа. О чем речь? Уж не тот ли канал, по которому происходит воздействие на нашу планету?
      — Именно так.
      — Кто создатель ока?
      — Господь. Он создатель всего. Вы узнаете ответы на многие вопросы, но позже. Давайте решим всё мирно.
      Я продолжал, стараясь вытянуть у него как можно больше:
      — Где находится исток канала?
      — Глупцы! Если и есть исток, как ты его назвал, то находится он за пределами галактики. Даже ваш корабль не доберётся до него.
      В его голосе послышались человеческие интонации, до этого момента, казалось, он просто повторял вбитые в голову фразы. Но то, что он сказал, меня не порадовало. Неужели он не врёт? А ведь похоже на то.
      — Наша планета в опасности. Порча, око господа, как вы ее называете, должна быть ликвидирована. У нас нет времени на визиты. Если имеешь сказать что важное, говори, время вышло, — нарочито грубо потребовал я.
      — Вы вырвались за предел своего развития, и вас решили остановить. Никакой порчи нет, твоей планете ничего не грозит. А мы можем помочь вам стать солдатами господа, в служении назначение вашей цивилизации. Соглашайтесь, и у вас не будет необходимости продолжать бессмысленный полёт…
      Вспышка. Такое впечатление — на небе в один миг возникли сотни новых звёзд. Чарли обнаружил подоспевшие на помощь корабли чужаков и вывел координаты на сферу обзора. Голосом он прокомментировал:
      — Двести шестьдесят четыре.
      — Вот сволочь, он нам зубы заговаривал! — Иван сбил несколько кораблей одним движением шлейфа. — Слышь, урод! Мы вас всех сейчас разнесём!
      — Нет, поздно, — в голосе Садиша мне послышалась печаль. Или Чарли озаботился его эмоциональной окраской?
      — Дима, уходим, — сказал я. Уточнил приказ: — Рвём вдоль канала на половину накопителя, выбери щель и стартуй.
      Иван продолжал крошить вражьи корабли с методичностью профессионала. Настоящий полковник. Чужаки не уклонялись, наоборот, старались держать строй. Шлейф не отбрасывал, он крушил, ломал, развеивал в пыль. Один корабль взорвался, на небе зажглось солнце.
      — К старту готов! — доложил Чарли.
      — Старт!
      Мой голос пропал в отчаянном крике Мирона:
      — Код «хозяин»! Стоп!!!
      — Есть опция «хозяин». Жду указаний, — Чарли полностью отключил «очеловечивание» голоса и заговорил с металлическими призвуками.
      — Что за хрень? — зло бросил Иван, не прекращая прореживать ряды «слуг господа».
      Я-то понял сразу, в чём дело. Мирон произнёс, совершенно спокойно:
      — Я всё объясню. Я только что разобрался с колебаниями метрики. Вновь прибывшие корабли создали вокруг нас некое подобие мешка с единственным выходом. Куда бы мы ни прыгнули, финиш будет всегда один. Подозреваю, на той самой планете. А там уж… фиг его знает, что там. Выбираться из ловушки надо на обычной тяге. Снова играем в догонялки. Все, отключить опцию «хозяин».
      — Ускорение — максимум. Дима жми! — запоздало крикнул я и мысленно обругал себя за нервозность.
      — Жму уже, разве не заметно, — подозрительно флегматично ответил Круглый.
      Корабли «слуг» начали стремительно надвигаться, стали видны обломки разрушенных дредноутов. Иван яростно стегал шлейфом налево и направо, как дубиной. Я, стиснув зубы, наблюдал, как безмолвно гибли, превращались в обломки чужие корабли, и старался не думать о том, сколько человек погибает каждую секунду в бессмысленной бойне. Бессмысленной? Откуда такая мысль? Ещё пяток минут, и мы вырвемся…
      Удар растянулся на несколько секунд, сознание я потерял не сразу. Казалось, я растекаюсь по внутренней поверхности защитного кокона, боль скрутила тело и взорвалась страхом. Потом темнота стала рассеиваться, я почувствовал, как кресло вкололо очередную порцию чего-то бодрящего, услышал голос Чарли:
      — Капитан, говорить можешь?
      — Могу, — слово с трудом протиснулось через губы, ставшие огромными. — Докладывай, сначала об экипаже.
      На моей консоли появились лица команды.
      — Все живы. Хуже всех Герке. Он пока без сознания, сломана рука. Остальные нас слышат.
      — Алёна?
      — Я нормально, Саш, — она постаралась улыбнуться, струйка крови потекла из разбитой губы.
      — Иван, истребитель драконов?
      — Норма. Но летал я на штурмовиках.
      — Круглый, ну у тебя и рожа.
      — На себя глянь, — Димка потрогал шнобель, скривился. — Будет теперь как у боксёра.
      — Продолжаю, — вновь заговорил никогда не унывающий Чарли. — Друг в порядке, что ему сделается. Но маневра мы лишены, как комар в смоле. Садиш просился на борт. Пробовали вскрыть нас, как консервы, не вышло. Передать ему привет?
      — Передай ему…хотя, не надо, — начал, было, я, но передумал: — Обойдётся. Давай лечи нас. Пока не сможем двигаться, не будить. Посетителей посылай на хрен. А мухобойка работает?
      — Нет. И ещё. Я ничего не вижу, — доложил Чарли грустно.
      — Всё. Спать. Делать пока всё равно нечего. Первый бой мы продули.
      И снова тёмная пелена закрыла свет, но на этот раз не было боли. Чей-то голос звал: «Саша, Саша, посмотри, какие тут цветы!» Мама!?…

V

      Моё предложение посетить сауну поначалу встретили недоверчивым молчанием. На лицах было написано — рехнулся Саша, с кем не бывает. Но при поддержке Алёны удалось-таки расшевелить народ. Теперь вот сидим, отдыхаем, завернувшись в простыни. Кают-компания превратилась в предбанник, не хватало только веников и пива. Да и то, что ещё прикажете делать, когда никакие действия не ведут к решению проблемы? Провалявшись в коконах сутки, мы выползли в мир, уподобившись бабочкам, слабые, беззащитные, но вполне себе здоровые. Только у Мирона рука, залитая пластиком, висит на перевязи.
      Ситуация, что называется, патовая. Командор Садишь не прекращал взывать к здравому смыслу, предлагал открыть шлюзы, вступить в переговоры. Мы молча пытались нащупать слабину в скорлупе, в которой Большой Друг оказался столь неожиданно. Мирон на досуге подсчитал, что для такого захвата, противник синхронизировал энергетические установки ста кораблей, как минимум. Информация выглядела где-то даже лестно, но вырваться не помогла.
      С момента пленения прошло три дня. Я постепенно склонялся к мысли, что пора спустить флаг и принять предложения командора. Действительно, что мы имеем? Предположим, удалось нам вырваться и разгромить вражий флот. Что дальше? Продолжать двигаться вдоль канала? А если Садиш таки не врал? Вот так и получается, что единственным доступным источником информации являются наши враги. Если, конечно, они вообще знают о порче что-нибудь кроме уже произнесённых лозунгов.
      Вот эти вопросы я и решил обсудить после сауны. Назвать повисшее после моего выступления молчание тягостным, погрешить против истины. Мирон, отхлебнув чаю, заметил:
      — Есть ещё решение проблемы. Технически несложное. Мы можем пригрозить, разнести их планету вдребезги. Нам достаточно запустить привод, не сориентировав по вектору тяги. Буде, рядом окажется планета, её сдует к чёртовой матери. А мы, кстати, можем уцелеть. На этот случай у нас предусмотрена катапульта. Кокон привода отстрелится, а мы окажемся от эпицентра достаточно далеко. Отрастим себе новый движок, и привет.
      — Ну и где тут решение? Я не понял. Они просто не потащат нас к себе домой, скажут — спасибо за предупреждение, — ответил я.
      — Ну, не знаю. Я технарь. Политик у нас ты, — оправдался Мирон, хитро сверкнув глазками.
      Я усмехнулся, вспомнив, сколько раз сам говорил те же слова, стараясь увильнуть от необходимости принимать решение. «Я технарь, и не лезьте ко мне с вашими проблемами. Не царское это дело. Ты начальник, я дурак». Неужели я так говорил?
      — Однако, ты не побоялся перехватить управление, хозяин, — мстительно заметил Димка.
      — Говорю же, не было времени объяснять. А опцию заложили на случай…
      — Измены? — не желал успокаиваться Круглый.
      Разговор пошёл по накатанному кругу. Да, всем понятно, для чего Герке снабдили паролем. На всякий случай. Мягко говоря. Пора прекратить и расставить точки. Я сказал, стараясь быть рассудительным:
      — Мирон, мы не имеем к тебе лично претензий. Ты действовал так, как должен был. Проехали. Теперь главное. Я предлагаю… чего уж там. Сдаться. Корабль они не получат. Мы выходим, Чарли блокирует вход. Дальше действуем по обстоятельствам. Предлагать планы, по-моему, дело в нашем положении бессмысленное. И даже вредное. Слишком мало мы знаем о том, что ждёт нас снаружи.
      Как ни странно, но спорить со мной не стали. Меня такая реакция слегка выбила из колеи. Я-то ждал споров и приготовился убеждать, а теперь не понимал, кто что думает, и потому не чувствовал должной уверенности.
      Мои рассуждения были просты. Нам нужна информация, и мы можем получить её лишь у врага. Более того, я сто раз покаялся, что не согласился сразу на предложение командора, будь он неладен. Предложение Мирона, чем дальше, тем больше казалось мне нелепым. Наши враги, чёрт, как же их называют-то, надо бы выяснить, точно так же могли пригрозить нам уничтожить Землю. И угроза точно не была бы блефом.
      Что меня начало раздражать, так это отсутствие самой возможности для проявления инициативы с нашей стороны за всё время экспедиции. С самого начала мы только и делали, что подчинялись обстоятельствам. Не пустить захватчиков на корабль, выйти наружу, хоть и маленький, но самостоятельный ход. Алёна со мной согласилась, но оставался последний, мучивший меня вопрос, я посмотрел на неё, тихо сказал:
      — Предлагаю тебе остаться на борту.
      — Глупости, Чарли справится один не хуже, — Алена сделала вид, будто не понимает.
      — Там опасно, ты…
      — Я иду с тобой… с вами. Ты можешь приказать остаться, но… но я не подчинюсь, — сказала она и упрямо сжала губы.
      Я отвернулся и поймал насмешливый взгляд Ивана.
      — Ну, чего тогда время тянуть. Чарли, через полчаса, я хочу видеть командора. Именно видеть, не только слышать, — распорядился я после недолгой паузы.
      — Сделаю.
      — Слушай инструкции…
      Наставления заняли у меня ровно тридцать минут, поэтому перед взором Садиша я предстал прямо в простыне, как какой-нибудь патриций. Плевать.
      Да, Садиш — человек. Сложение и пропорции не отличаются от наших, кожа смуглая, глаза узкие, в целом он оказался похож на азиата — китайца или японца. Одежда — белоснежный комбинезон, украшенный пятью золотистыми крестиками на левом плече, сильно смахивал на мундир, что и не удивительно. То, что мы имеем дело с военным, подчёркивала серьёзных размеров кобура на правом бедре. Он выглядел бы вполне симпатично, если бы не полное отсутствие растительности — ни бровей, ни ресниц, ни шевелюры.
      — Приветствую, командор, — не зная, передаёт их переводчик мои интонации или нет, я все же постарался придать голосу побольше уверенности.
      — Как здоровье капитана и команды? Верховный Совет интересуется и приносит извинения.
      Я чуть было не ухмыльнулся, услышав знакомое словосочетание, но ответил серьезно, сообразно ситуации:
      — Благодарю, мы в порядке. Имею предложение. Через час вы снимаете блокаду с корабля, мы передаём сообщение домой, после чего покидаем наш корабль и переходим к вам на борт.
      Садиш задумался, но не надолго:
      — А что дальше? Ваш корабль мы здесь не бросим.
      — А и не надо. Если хотите, тащите его сами, или можете дать ему координаты, и он прибудет на место даже раньше нас. В любом случае, он последует за нами. Мы бы, конечно, предпочли оставить его на свободе, но дело ваше.
      — Возможно, сложности перевода. Вы говорите о корабле, как о разумном, я имею ввиду «на свободе». Это странно, — неуверенно произнес мой собеседник.
      — У нас очень хороший компьютер. Почти сапиенс, — пояснил я.
      — Но это невозможно! — командор, оказывается, умел удивляться.
      Я хотел пожать плечами, но вовремя вспомнил, что язык жестов вещь ненадёжная, и просто промолчал. Вести беседу о возможностях компьютеров не входило в мои планы на сегодняшний день.
      — Итак, командор. Вы принимаете наши условия? — я решил поторопить задумавшегося Садиша.
      — Мне нужно время. Сообщу о решении чуть позже, — уклонился он от немедленного решения.
      Чарли свернул проекцию и выдал комментарий:
      — Звонит начальству, зуб даю.
      — А я даю, что они согласятся, — Иван налил себе чаю и продолжил: — Им тоже надоело ждать в неизвестности, какой мы ещё фортель выкинем. Они про нас должны думать, как про дикарей с атомной бомбой. Боятся они нас, вот что.
      — По-моему они ничего не боятся. Ты видел, как они против мухобойки пёрли? Фанатики, — Димка поднялся, направился к выходу.
      Чарли оповестил — вызов, и развернул экран.
      Садиш торжественно объявил:
      — Посланники Земли, ваши предложения приняты. С этого момента вы считаетесь гостями Верховного Совета. Когда прикажете ожидать вас?
      — Блокада снята, но мы внутри чёртова мешка имени Мирона, — вставил Чарли.
      — Через час мы покинем борт Большого Друга на трёх модулях. Торжественной встречи не нужно.
      Гостеприимный хозяин попытался продемонстрировать, что чувство юмора ему не чуждо, но с непривычки улыбка у него получилась похожей на маску африканского божка.
      Связь снова разорвалась. Димка, не успевший выйти, хотел высказаться, но передумал и только пробормотал нечто неразборчивое себе под нос.
      — Ну, всё. Идём экипироваться. Форма одежды — полевой комплект номер раз. Ранцы собраны. Что ещё? — испытывая облегчение, произнес я.
      — Саш, ты заметил — Садиш вроде как при оружии? Давай и мы нацепим, демонстративно. Дабы соответствовать и подчеркнуть, что не пленники, — Иван посмотрел вопросительно.
      — А это мысль. Одобряю. Сходи в оружейную, возьми пять комплектов на свой выбор.
      Повеселевший полковник быстро покинул кают-компанию.

VI

      Алёна направилась в каюту, а мы трое на склад за экипировкой. Возвращался я нагруженный, как из магазина. В каюте играла музыка — мой любимый «Пикник». Фонотека Друга просто неисчерпаема. Я давно заметил за собой такую особенность — если мне не хочется слушать музыку, значит упадок, и не стоит даже делать попыток браться за серьёзные дела. У нас в каюте было тихо больше месяца, а сейчас вот почувствовал — то, что надо.
      Мы вскрыли пакеты с одеждой, я облачился первым и вышел в ванную — посмотреться в зеркало. Костюм — чудо эргономики. На полюсе в нём не холодно, на экваторе не жарко. При необходимости воротник превращается в герметичный капюшон с прозрачным забралом, что даёт возможность выжить в непригодной для дыхания атмосфере. На вид тонкий, пластик защищает не хуже любого бронежилета.
      Местами мешковатый комбинезон смотрится, тем не менее, стильно за счёт множества деталей — молний, кармашков, встроенных индикаторов и приборчиков — от компаса до автодиагноста. Осмотрев себя, я вернулся в комнату. Алёна как раз закончила подгонять комбез под свой размер и шнуровала ботинки, напоминавшие армейские, высокие на толстой подошве.
      Тут раздался «стук в дверь», так Чарли оповещал, что гость на пороге.
      — Войдите!
      Перепонка двери стекла, в каюту вошел полковник Стратов в боевом облачении, держащий на манер охапки дров наше оружие. Как я и ожидал, Иван выбрал «тюльпаны» — оружие серьёзное, но не слишком обременительное при ношении. Импульсные пистолеты действовали наподобие невидимых молотов, круша любые препятствия на расстоянии до трёхсот метров. При демонстрации «тюльпана» я видел, как манекен просто разметало в клочья от одного точного попадания.
      Шеф-пилот выглядел собранным и энергичным, каким я его давно не видел. Положив футляры с оружием на пол, он выбрал два, протянул мне:
      — Вот. Здесь по десять батарей, сто импульсов каждая.
      — Ты воевать собрался?
      — А ты? Ну, не могу я относиться к оружию, как к украшению… Ладно, я к остальным.
      Я открыл коробку. Пистолет внушает уважение — массивный и, одновременно, изящный. Десять чёрных увесистых шариков — батареи, лежат в углублениях, матово поблескивая. Оружие я закрепил в зажиме на поясе, шарики разложил в специально предусмотренные кармашки с клапанами, потяжелел сразу на пару-тройку килограммов. Проверил, как «тюльпан» вынимается из зажима, посмотрел на индикатор, заряд полный, вернул на место.
      Пока я занимался амуницией, Алёна молча наблюдала за моими манипуляциями. Так же молча, она повторила всё, что делал я, повернулась кругом, доложила:
      — Юнга Агеева к походу готова!
      Нет, не хотел я этого. Разум протестовал, а чувства кричали. И она понимала меня, как понимала и то, что не смогу я оставить её одну на корабле дожидаться в неведении. Как всегда приходится выбирать из двух зол. Я молча обнял её, потом прошептал:
      — Приказываю повиноваться беспрекословно, юнга.
      — Да, капитан, — приложила она ладонь к виску, озорно улыбаясь.
      Мы подхватили ранцы, не сговариваясь, оглянулись на наше первое общее жильё и молча пошли в рубку. По мере приближения к ней меня всё больше охватывала жажда деятельности. Настроение постепенно выровнялось, пришло осознание того, что закончилось время ожидания, время полёта в никуда. Битва Друга и армады показалась незначительным эпизодом, маленьким шажком на пути к цели.
      Собравшаяся в рубке команда произвела на меня впечатление. Мы не выглядели, как я опасался, сборищем великовозрастных детей, играющих в войнушку. Вполне серьёзные, слегка озабоченные, занятые сложным, но небезнадёжным делом, знающие себе цену специалисты. Такая вот ассоциация возникла у меня. Даже Димка, хандривший всё последнее время, выглядит молодцом. Узнаю старика Круглого…
      Назначенный мной час почти истек, все слова сказаны, мы последний раз осмотрелись в рубке и пошли в транспортный ангар. Напоследок Чарли сделал то, чего никто не мог ожидать. Когда мы подошли к модулям, в отсек хлынула музыка:
 
Наверх вы, товарищи! Все по местам!
Последний парад наступает.
Врагу не сдается наш гордый «Варяг»,
Пощады никто не желает.
 
      В первый момент возникла мысль, ещё вполне рациональная, — ну, психологи, ну, программеры! Но обрушились защитные плотины, ледяная корка цинизма осыпалась с души, остались мелодия и яростный порыв. Кончились рефлексии, и холодный анализ уступил место целеустремлённости. Я видел, то же творилось и с остальными. Мы улыбались, когда начали занимать места в модулях. Мы впервые почувствовали себя единой командой, впервые не поняли, а почувствовали необходимость бороться, бороться и победить. А песня всё гремела, впечатывая в душу слова:
 
От пристани верной мы в битву идем
Навстречу грозящей нам смерти,
За Родину в море открытом умрем,
Где ждут желтолицые черти!
 

VII

      Последний аккорд прозвучал, когда наш с Алёной «Тунгус» покинул борт Друга. Мы ушли последними, два других модуля дожидались нас у «дверей». Алёна, занявшая спальный отсек, прошептала: «А вот вам, желтолицые!».
      Я оглянулся — Друг застыл среди звёзд, молчаливый и неподвижный. Только марево вторичных эффектов вокруг сферы привода говорит о том, что корабль жив, а накопитель энергии полон. Подумалось, что Мирон где-то и прав, наш генератор-аккумулятор-двигатель ещё и оружие невиданной силы, которое мы могли бы производить, как завод. Достаточно запустить процесс инициализации, и новый кокон сверхсложной пространственной структуры «вырастет» за сутки. Но где тот, настоящий враг? Не Садиш, почти наверняка.
      Стас заставил меня оторваться от созерцания:
      — Пришёл вызов.
      — Давай.
      Армада, как и прежде, рассредоточилась вокруг нашего кораблика, заключив его в сферу изменённого пространства.
      Садиш вышел на связь:
      — Просьба следовать за нашим челноком. Он доведёт вас до флагмана.
      Одна из мелких крупинок, во множестве роившихся возле Друга, начала расти, превратилась в знакомый «патиссон».
      Через некоторое время стало понятно, куда ведёт нас челнок. Флагман расположился за пределами сферы окружения, его диск постепенно начал увеличиваться, потом резко надвинулся, заняв половину обзора. Подойдя вплотную к кораблю, проводник нырнул в люк, открывшийся прямо перед ним. Мы, не сговариваясь, на секунду затормозили, потом последовали вслед за челноком. Лепестки люка сомкнулись у нас за спинами, и мы оказались на территории врага. С противоположной стороны круглого, плохо освещённого ангара открылся следующий люк, приглашая нас ярким светом.
      Когда мы, наконец, прошли шлюз, Стас вывел параметры внешней среды. Внутри корабля оказалось вполне комфортно, лишь слегка прохладно, всего двенадцать градусов. «Тунгусы» расположились правильным треугольником посередине огромного круглого ангара.
      Распахнулась незаметная поначалу дверь, и в помещении появились люди. Их было шестеро, Садиш и пять здоровенных обломов, закрытых с ног до головы в чёрную броню. Командор выдвинулся чуть вперёд и так замер. Я сказал:
      — Выходим.
      Выбрался из люка, придержал Алёну за локоть, наблюдая, как выходят остальные. Думаю, на хозяев зрелище произвело должный эффект — прямо из гладкой поверхности модуля появилась голова Ивана, сказала: «Ну, вот, приехали». После чего он показался целиком, притопнул, будто пробуя пол ангара на прочность. Круглый и Герке вывалились из модуля, громко о чём-то споря, Мирон развернулся, сунул руку внутрь модуля, достал рюкзак. В ангаре повисла тишина. Не полная, как случалось на борту Друга, где ночью можно слышать лишь собственное дыхание. Садиш заговорил, и тут же зазвучал синхронный перевод:
      — Вот мы и встретились, люди Земли. Давайте пройдём в помещение для бесед.
      На слух язык его совершенно невразумителен, непрерывный поток гласных и шипящих не позволил даже выделить отдельные слова, не говоря о том, чтобы попытаться воспроизвести сказанное.
      Мы нестройной толпой двинулись в сторону встречавших, командор пропустил нас вперёд, караул разошёлся в стороны, мы миновали дверь и очутились в длинном коридоре. Освещение тут было слабым, стены и потолок выглядели серыми, неуютными. Сила тяжести на корабле оказалась немного меньше привычной, отчего ощущался приток сил и лёгкая эйфория. Я обернулся и заговорил с Садишем, глядя сверху вниз — он оказался на голову ниже меня:
      — Вы предоставили координаты нашему кораблю?
      В ответ он выставил руки ладонями вперед, обвел взглядом вокруг себя и показал в конец коридора, там, мол, поговорим. Димка подтвердил мою догадку:
      — Бедно живут ребята, в коридоре нет компьютерных терминалов, тут мы говорить не сможем.
      Мирон его поддержал:
      — Да и вообще, убого тут. Даже обидно, что нас захватили такие отсталые.
      — Ну, это ты зря. Если судить по Другу, то они, конечно, отстали. А если вспомнить Землю-матушку, то сам понимаешь, — Иван остудил гонор коллег.
      Герке не сдавался:
      — Положим, построить флот мы могли бы за несколько лет. Но. У нас он получился бы гораздо более продвинутым даже в плане дизайна, я уж не говорю о технической стороне вопроса.
      Тут им пришлось прекратить спор, мы подошли к двери, один из охранников произнёс короткую фразу, створки разошлись. Нашим взорам открылась небольшая комната, скорее даже, кабина. Двое латников вошли внутрь, за ними последовали мы и Садиш. Мы действительно оказались в кабине, в лифте. С ощутимым ускорением кабина начала подниматься. Лифт ехал не меньше минуты, наконец, движение замедлилось, створки открылись, и мы вышли вслед за командором в «помещение для бесед». Охрана осталась в лифте.
      Помещеньице оказалось ничего себе, симпатичное. Небольшой столик посередине, вокруг него три дивана без спинок, синий потолок со встроенными лампами, коричневый пол, белые стены. А на стенах проекторы, три штуки. И все три демонстрируют пейзажи, очень красивые, признаться, хотя и необычные.
      Для начала я представил поимённо экипаж, Садиш молча кивал каждому, когда я называл имя.
      Потом он вновь заговорил:
      — Располагайтесь. Если вас что-то не устраивает — освещение, температура, я отрегулирую.
      — Спасибо, нас всё вполне устраивает, — ответил я за всех. — В коридоре я задал вам вопрос — наш корабль получил координаты пункта назначения?
      — Ещё нет, но сейчас получит, — он понёс руку ко рту и сказал нечто, нам не предназначенное, перевода мы не услышали. — Всё, готово. Вы можете отдать приказ своему кораблю. Признаюсь, для меня разговоры с кораблем выглядят странно. Или на борту кто-то етсь?
      — Нет. Весь экипаж перед вами. Уже можно говорить?
      — Да, пожалуйста.
      — Чарли, говорит Кармагин. Ты меня слышишь?
      — Ну, да. Координаты у меня, расстояние небольшое, пятьдесят парсек. К завтрему буду на месте. А вас когда ждать?
      Садиш, слушавший перевод через свой коммуникатор, ответил:
      — Через трое ваших суток.
      — Да, капитан, ты забыл спросить пароль.
      — Бессмысленно, Чарли. Канал связи непрямой. Побережём его до следующего раза.
      Командор смотрел на меня, лицо его ничего не выражало. А может, я не мог ничего понять в его мимике. Указав нам на диваны и подождав, пока мы рассядемся, он начал официальную часть встречи. Встреча цивилизаций, чёрт возьми!
      — На данный момент я являюсь официальным уполномоченным представителем планеты Шааясс и буду им оставаться до конца пути. Хочу сразу объяснить. Вы называете себя людьми, но это слово всего лишь определяет биологический вид. На самом деле вы — сервы, слуги господа, такие же, как мы. Доказательство тому — наше полное сходство, вплоть до генного уровня. Господь создал нас, как помощников, но ваша планета по какой-то причине оказалась вне его внимания, и ваша цивилизация вплотную приблизилась к той черте, заходить за которую запрещено. Запрещено потому, что дальше начинаются знания, использовать которые может только бог. Ибо мы с вами не в состоянии предвидеть результаты их применения. Господь использовал свою силу, чтобы предотвратить возможные бедствия. Око господа не дает вам возможности совершить непоправимое.
      Во время речи мы сидели чинно, молча, не переглядываясь. Меня просто распирало от вопросов. Главный из них — как такое может быть? Цивилизация, имеющая космический флот, путешествующая по галактике, как мы по родной планете, и вдруг бог, религия, как основа! Какой бог? Где он? Что тут творится?
      Димка решился вклиниться в плавное течение речи серва:
      — А вы понимаете, что из-за вашего ока у нас на планете начнётся кризис, который погубит цивилизацию?
      — Нет, не погубит. Мы готовы придти на помощь. Мы пытались связаться с вашими руководителями, но нас игнорировали. Наши эмиссары захвачены и содержатся под стражей.
      — Подозреваю, в психушках. Э… в клиниках для душевнобольных, — Круглый решил начать диалог, монолог Садиша ему надоел.
      Я тоже почувствовал раздражение. Мировоззрение сервов интересовало меня постольку поскольку, объяснения пока сводились к тому, что богу не понравился Проект. И так понятно — кому-то мы не понравились. А с другой стороны, может быть, все, что говорит Садиш — всего лишь интерпретация реального положения вещей? Хорошо, набёрёмся терпения.
      Шааяссянин (или правильно — шааяссянец?), немного подумав, задал вопрос:
      — Вы, уважаемый Дмитрий, считаете, их приняли за безумцев? Неожиданно.
      — Довольно распространенный у нас вид сумасшествия. Так значит, вы, потерпев поражение с официальными каналами, решили действовать через нас? — спросил я, чувствуя нелогичность предположения.
      — Нет. Таково прямое указание господа. Сначала наши учёные обнаружили в вашей звёздной системе специфические колебания вакуума. Для получения точной информации мы отправили экспедицию и несказанно удивились, обнаружив вас — людей. Последовали безуспешные попытки установить контакт. Потом появилось око, а я, как командующий Звездного флота, получил приказ доставить вас на Шааясс.
      Мирон оживился:
      — Колебания? Какие?
      — Свойственные системам мгновенного транспорта. У нас постоянный мониторинг таких явлений.
      — Ага, — Герке о чем-то задумался.
      Садиш получил сообщение, сказал умиротвренно, когда шипящий голос в динамике умолк:
      — Ваш корабль стартовал. Он заслуживает всяческих восторгов, но нам тоже пора. Предлагаю пройти в пассажирский отсек, старт через двадцать минут… — компьютер-переводчик пожужжал и добавил: — Бог даст.
      Снова лифт, снова коридор, правда, немного короче первого. Пассажирский отсек — два десятка кресел, не мог похвастаться изысками по части дизайна. Зато сидеть было удобно, я даже обрадовался, потому как весь разговор пришлось провести в напряженной позе на краю «дивана». Не мог же я развалиться, в то время как хозяин стоял.

VIII

      Когда мы остались одни, разговор пошёл, конечно, о странностях. Алёна как будто прочитала мои мысли:
      — В таком контексте слово бог можно встретить, разве что в Библии.
      — Или у тех же психов, — Димка почесал нос, так и не ставший похожим на боксёрский. — Только вот, не похожи они на психов. Короче, понимать что-либо отказываюсь до поступления дополнительной информации.
      — Ага, её тебе на блюдечке принесут, — Иван подал голос из глубин своего кресла.
      — Именно так, Иван Константинович. Иначе как они меня, старого атеиста, в свою веру смогут обратить? Только предоставив точное и исчерпывающее досье на кандидата в мои заступники.
      — Круглый! Нас наверняка слушают, а ты богохульствуешь, — сделал я замечание, про себя радуясь Димкиному боевому настрою.
      — Я начал привыкать жить под колпаком. Сначала Проект, теперь вот братаны по разуму. Плевать.
      Тут раздался предупредительный сигнал, очень похожий на автомобильный гудок, и корабль ушёл в прыжок. Да уж! Я горжусь Большим Другом и людьми, что построили его. Мне показалось, что я взорвался или, что точнее будет, просочился через сито. Боль мгновенная, но почти непереносимая. Никто из нас не успел вскрикнуть или даже вздрогнуть, но побледнели все, как один. Как же они летают-то, чёрт побери? Страшно неудобно.
      Я ожидал, что до следующего прыжка мы ещё успеем пообщаться с командором, но через пятнадцать минут, не больше, прозвучал тот же сигнал, и нас снова протиснули сквозь мелкую сеточку. Потом ещё, и ещё.
      После третьего прыжка мы использовали болеутоляющее, нашлось в рюкзаках кое-что из арсенала «боевой химии», но результат оказался нулевым. Если я не сбился со счёта, то мы прыгнули десять раз подряд. К концу марафона даже Иван, самый из нас закалённый, выглядел как после продолжительного запоя. Лица отдавали синевой, временами бросало то в жар, то в холод. Диагност у меня на рукаве рекомендовал препарат номер пять и сон. Положив таблетку под язык, я подошел к Алёне, она посмотрела на меня и попыталась улыбнуться:
      — Дорогой, здесь ужасные дороги, я, кажется, помяла шляпку.
      Я достал из её рюкзака аптечку, протянул таблетку:
      — Вот прими, глотать не надо, хоть и дрянь на вкус.
      Димка заорал дурным голосом:
      — Командор! У вас на корабле есть рассол?
      — Нет, Дим, не быть тебе дипломатом… — бледная улыбка показалась на лице Мирона.
      — Что такое рассол? — голос Садиша послышался откуда-то из-за спинок кресел. — Мы успешно финишировали в окрестностях базы поддержки. Небольшое недомогание скоро пройдёт, рекомендую оставаться в креслах.
      «Небольшое» недомогание действительно сгинуло, не то таблетки помогли, не то по природе своей кратковременно. Последовавшие вслед за первым, переходы не причиняли таких неудобств, Круглый даже приспособился спать во время прыжков. Жаловался, правда, что после болит голова.
      Для жилья нам предоставили вполне комфортабельные каюты, питались мы пока что сухими пайками из снаряжения «Тунгусов», но постепенно вводили в рацион и шааянскую пищу. Оказалась она, на мой взгляд, пресной и очень уж низкокалорийной, зато аллергических реакций ни у кого из нас не вызвала, чего мы опасались поначалу. Своей же нам могло хватить, максимум, на месяц.

IX

      Беседы с Садишем не принесли нам почти никакой новой информации, кроме той, что мы получили в первый день. Так, разные мелочи, достойные, возможно, внимания антропологов или, ежели такая наука появится в будущем, ксеноискусствоведов.
      Трое суток, заявленные ранее, истекли, но Шааясс так и не появился «на горизонте». В очередной раз командор посетил нашу компанию, когда мы, сидя в пассажирском отсеке, в очередной раз безуспешно пытались разобраться в ситуации. Выглядел он озабоченным и, кажется, даже нервничал.
      На вопросы он отвечал коротко, не вдаваясь в подробности, как обычно. За любовь к мелочному описательству Алёна как-то назвала его старым педантом. Садиш действительно стар, по нашим меркам, ему шёл девяносто восьмой год, но на Шааяссе живут долго. Собираясь уходить, он объяснил причину задержки:
      — Мы вынуждены отклониться от намеченного маршрута. В этом районе пространства замечены корабли стоццов-падальщиков. Посему предстоит ещё один переход, готовьтесь.
      — Извините, командор, не могли бы вы задержаться и рассказать, кто такие стоццы? — мне стало ужасно интересно.
      Ответ снова оказался коротким, но достаточно ёмким:
      — Стоццы — изгои. Лет сто тому одна из наших колоний объявила, что не повинуется более господу. Они иногда уничтожают наши корабли, демонстрируя свою низменную сущность. А мы ждём, когда иссякнет терпение господа. В нашей ситуации есть большой минус. Флот остался на базе, одиночный корабль для них — заманчивая цель.
      — Так можно вызвать флот и подождать его на месте, — Герке рассеянно смотрел на командора.
      — Нет. Движущийся корабль гораздо труднее перехватить, поэтому мы изменили курс, но останавливаться не станем.
      Когда Садиш вышел, в салоне повисло молчание. Каждый думал о чем-то своём. Я, например, о том, что не всё ладно на планете Шааясс. Есть, оказывается изгои, диссиденты. Ага, диссиденты, которые нападают на корабли метрополии только для того, чтобы их уничтожать.
      Прозвучал привычный сигнал, тело разорвала привычная боль. Дальше всё пошло непривычно. Не успели мы опомниться после прыжка, как в тишину салона ворвался голос компа-переводчика. От имени капитана корабля Шаана, которого мы видели один раз за трое суток, он предложил нам пройти в сопровождении охраны в зону «особой защиты». Тут же распахнулись створки лифта, оттуда вышел охранник в чёрных доспехах, сделал нам приглашающий жест.
      С трудом переставляя ноги, мы двинулись к лифту. После пары минут падения кабина доставила нас в эту самую зону. Помещение, чуть поменьше пассажирского салона, оказалось чем-то вроде центра наблюдения. В знакомых креслах сидели Садиш, Шаан и ещё пятеро офицеров корабля, имён которых я не знал. Но главное — на экране. Пять знакомых дисков двигались там, окружая наш корабль. Садиш произнес:
      — Они сумели-таки нас перехватить. Предлагают сдаться, хотя всегда стреляли без предупреждения, думаю, это из-за вас. Их предложение отклонено, — и без какой-либо паузы приказал: — Огонь по захваченным целям и манёвр отхода.
      Я впервые наблюдал действие оружия шааян. Диск, возле которого на экране светился жёлтый кружок маркера, покрылся частой сеточкой трещин, сквозь них в разные стороны рванулись струи белого огня. Конец гибели корабля изгоев мы не досмотрели, панорама на экране заскользила влево и вниз, мы начали разворот. На экране появилось изображение планеты — огромный голубой шар, светящийся в лучах далёкой звезды.
      Нам не переводили переговоры команды, но всё оказалось понятным и без слов. По нам открыли огонь, но, скорее всего, не из главного калибра. Корабль сотрясали чудовищные судороги, если бы мы не успели закрепиться в креслах, то оказались бы на полу. Как команда ёще может управлять кораблём? Почему мы ещё не превратились в плазму? Много вопросов роилось в моей голове, готовой, казалось, слететь с плеч от этой дикой тряски. Судя по быстро надвигающейся планете, капитан решил садиться. Интересно, какой в этом смысл? Забыв о всяких там приличиях, я крикнул, перекрывая скороговорку команд и грохот рушащихся конструкций:
      — Садиш! Мне нужна связь с нашим кораблём!
      Командор, судя по интонации, спросил сидевшего рядом офицера, тот выкрикнул короткую команду, Садиш сделал жест в мою сторону — терпение. Какое к чёрту терпение! Может ему и не привыкать падать на незнакомые планеты, а со мной такое в первый раз. Не успел я додумать до конца, как раздался голос Чарли:
      — Большой Друг на связи.
      — Чарли, бери пеленг и дуй сюда! Здесь капитан, — я так орал, как будто громкость сейчас решала всё. — Мы падаем на планету. Как придешь на орбиту, увидишь чужие корабли — круши всех, если станут приставать, не стесняйся. Это плохиши.
      — Голос идентифицирован, капитан. А как насчёт пароля?
      Хотелось материться в голос, но я вместо этого произнёс:
      — Симптоматический дистрибутив класса зета.
      — Пароль принят. Отвечать, думаю, необязательно. Пеленг взял, мне бы ещё узнать дистанцию.
      Я посмотрел на Садиша. Тот кивнул, он научился использовать наши жесты. Прозвучала ещё одна команда, через секунду Чарли доложил:
      — Всё понял. С учётом времени на корректирующие прыжки буду у вас через час и пятнадцать минут. Держитесь, сапиенсы!
      Что называется, успели вовремя. Наше грозное судно вошло в верхние слои атмосферы, экран озарился синим свечением и погас. Удары по корпусу сменились непрерывной мелкой и очень противной вибрацией. Спуск на поверхность явно проходил не по правилам. Да и корабль, повреждённый и почти не управляемый, готов был развалиться на куски без всякого воздействия извне.
      Я не засёк время, что понадобилось нам для снижения, но приблизительно через двадцать минут страшная перегрузка вдавила нас в кресла так, что в глазах потемнело. Истошный крик Садиша перекрыл грохот. Когда вернулось зрение, я понял, что Садиш кричит, обращаясь ко мне. Компьютер корабля вышел из строя, мы лишились возможности нормально общаться. Я окинул взглядом своих — приходят в себя. Алёна сидит неподвижно, глаза закрыты, губы плотно сжаты, лишь пальцы несколько раз нервно сжали подлокотники. Тем временем наш спуск продолжался, но тут последовал ещё один удар — стоццы догнали нас.
      Капитан Шаан вскрикнул, через пару секунд раздался страшный скрежет, потом короткий миг невесомости, ещё один удар, и наступила тишина. Застонал один из офицеров, у которого не выдержал захват, удерживавший пассажира в кресле. Он лежал на полу, неестественно выгнув руку, и пытался подняться.
      Я отстегнул захват, выбрался из кресла, выпрямился. Меня качнуло, но на ногах устоял, мой манёвр, бормоча проклятия сквозь зубы, повторил Иван. Мы подошли к лежащему шааянину, совместными усилиями усадили его в кресло. Он зашипел — то ли просто от боли, то ли сказал спасибо.
      Шаан тем временем отсоединил от стены панель, которая, как оказалось, скрывала за собой аварийный пульт. Он нажал кнопку, раздались треск и шорох, сквозь стекло экрана в кабину проник слабый лучик. Потом я увидел, как снаружи отвалились куски обшивки, и перед нами открылась панорама, достойная кисти художника.
      Корабль упал посреди горной долины, куски корпуса оказались разбросанными на многие километры, некоторые дымились, некоторые горели. Интересно, что там может гореть? Но не гигантские обломки поразили воображение, а горы. Огромные, многокилометровые пики вздымались вокруг. Цвета преобладали насыщенные, от ярко-красного до тёмно-фиолетового. Зрелище приковало взгляд, казалось, от этой дикой красоты невозможно оторваться. Если б не наши обстоятельства, я б мог простоять, глядя на безумное великолепие, не один час. Прервал созерцание Мирон:
      — Видимо, перед самым крушением капитан отстрелил кабину. Или спасательную капсулу, как хочешь назови, но дела наши…
      — Сколько до подлёта Друга? — прервал я его.
      — Не меньше получаса, — Круглый кряхтя поднялся из кресла. — А где же погоня? Долго их нет, — он прищурился, глядя куда-то вдаль. — Посмотрите-ка, уж не «Тунгус» ли там валяется.
      Я глянул туда, куда он показывал. Точно, знакомый белёсый шарик, а рядом ещё один, придавленный бесформенным обломком размером с многоэтажный дом. Я включил коммуникатор, про который стал, было, забывать:
      — Стас, вызывает капитан. Стас! — я повторил призыв несколько раз, но ответа так и не услышал.
      — Возможно, обшивка экранирует радиоволны, а мгновенка у модулей в дежурном режиме обычно выключена, надо вылезти наружу, — Герке подошёл к двери, попытался открыть, потом обратился к хозяевам: — Эй, камрады, где тут выход? Аусганг, экзит, что б вам пусто было, нерусь.
      Шааяне, поняв, что обращаются к ним, как один вопрошающе уставились на нас. Я принялся жестами объяснять, что мне необходимо выйти наружу. Наконец, взяв Садиша за рукав мундира, я подвёл его к окну и показал сначала на «Тунгусов» потом на микрофон коммуникатора, выдвинув его из воротника. Командор меня понял, но показал, очень убедительно, что снаружи нечем дышать. Вместо ответа я активировал шлем. Тогда Садиш просто отодвинул фрагмент стены, за ним оказался люк. Я собрался выходить, но Иван задержал меня:
      — Погоди, я пойду. Ты капитан, тебе не положено.
      Пришлось молча согласиться.
      Иван открыл люк и скрылся в его проёме, захлопнул крышку, послышались звуки открывающегося второго люка. Некоторое время не происходило ничего, но вот один модуль поднялся в воздух, а второй, придавленный, начал медленно выползать из-под обломка. Тут же показался и третий, которого до сих пор не было видно. Модули приближались, а у меня крепла надежда, что выберемся мы из передряги живыми.
      Стратов устроил всё наилучшим образом. «Тунгус» бортом прижался к выходу спасательного модуля и буквально присосался к шлюзу, так, что мы могли не задраивать шлемы, а шааяне оставили в покое громоздкие скафандры, которые принялись, было, доставать из очередной скрытой в стене ниши.
      В одном «Тунгусе» не могут разместиться больше пяти человек, да и то троим пришлось сидеть на полу, тесно прижавшись друг к другу. В первом модуле разместилась Алёна, пилотом стал Мирон, трое офицеров погибшего корабля как раз и сели на пол. Второй пилотировал Димка, с ним отправились остальные члены экипажа Садиша. Сам командор заартачился поначалу, хотел последним уйти что ли, но было не до сантиментов. Тем более что Чижик, комп Иванова модуля обнаружил приближающегося неприятеля. Мы не стали пристыковывать третий модуль к шлюзу, а, подняв шлемы, вышли наружу.

X

      Я ощутил себя внутри горячечного сна. Чужого. Чужие горы, чужое, очень маленькое, солнце и чужой гигантский корабль-диск, медленно надвигающийся на нас. Жуть. Я первым нырнул в перепонку люка, Иван подтолкнул меня, а сам не успел. Его накрыло парализатором. Про парализатор нам объяснили позже, а тогда я увидел, как он дернулся и свалился кулем возле модуля.
      — Стас! Быстро подбери человека!
      Мозг «Тунгуса», не долго думая, положил аппарат на бок и накрыл Ивана перепонкой, попросту вдавив его внутрь модуля. Я, подавив головокружение после такого манёвра, отнёс шеф-пилота в спальный отсек. Автодиагност показал, что человек жив, но без сознания.
      Сев в кресло, я скомандовал:
      — Стас, связь.
      — Всегда на связи, — голос Круглого раздался, показалось, где-то за спиной. — Ты глянь, Саш, что творится. Неужто это всё из-за нас?
      Действительно, вокруг стало весело. К первому диску успел присоединиться ещё один. Из их трюмов, или что там у них, не знаю, как саранча валили «патиссоны», быстро сокращая расстояние между нами.
      — Стас, вызывай Друга непрерывно, как ответит, пусть сразу двигает к нам и забирает модули с наивозможнейшей поспешностью.
      — Понял, вызываю.
      — Так, а теперь, экипаж, слушай мою команду. Дёру даём, чем быстрее, тем дальше!
      И мы дали дёру. Поначалу весьма успешно. «Тунгусы» резво набрали скорость, оставив позади цепи неприятеля. Но через пару минут гонки из-за приблизившихся горных вершин вынырнул ещё один диск, принявшийся, как и первые два, высаживать десант. Нас окружали по всем правилам, оставался один манёвр — уходить вертикально вверх, а после набора высоты попробовать перепрыгнуть охотников. Можно, конечно, попытаться прорваться в лоб, но, помня об аналогичной попытке, после которой захватили Друга, рисковать не стоило.
      Заметив наше движение, неприятель начал поднимать свои корабли нам наперехват, непрерывно стягивая кольцо окружения. Я оглянулся — красиво идём! Мой модуль впереди, чуть отстав и чуть сбоку — Димка и Мирон, три инверсионных следа обозначили наш путь. Поднявшись на десять километров, и потеряв из виду неприятельскую мелочь, я решил, что пора переходить на горизонтальный полёт. Лёгкое движение кисти, и модуль послушно выполнил команду, ведомые почти синхронно повторили манёвр.
      — Преследователи остановились, — доложил Стас.
      — И что?
      А вот что! От удара я чуть не прикусил язык, поглотители «Тунгуса» не сумели полностью погасить импульс. История с нашим захватом повторялась. Краем глаза я заметил, как в невидимую стену впечатались два других модуля. Оставался один путь — вверх, на орбиту.
      На высоте в тридцать километров стало ясно, что и этот путь отрезан, Чижик первым обнаружил четвертый корабль. Димка прокомментировал событие нецензурно, Мирон же предложил тянуть время:
      — Если спуститься на уровень метров двухсот-трёхсот, то можно устроить гонки в горах. Вон, как раз по азимуту пятнадцать подходящее ущелье, чужих кораблей там нет почти, может, сыщется какая лазейка, — Герке времени не терял, и, не договорив фразу до конца, свалился в отвесное пике.
      Мирон верно определил жанр предстоящих событий — началась настоящая гонка. Я успевал только выбирать общее направление, всё остальное делал Стас. Разноцветные скалы иногда сливались в мутную полосу, совершенно неразличимые из-за бешеной скорости. Несколько раз модуль бортом задевал камни, разлетавшиеся от удара в пыль.
      Боты стоццов не гнались за нами, решение выглядело верным, учитывая наше преимущество в маневренности. Они пытались перекрыть нам своей «сетью» пути бегства. Очевидно, эффекторы поля установили на каждом «патиссоне», и мы всё чаще натыкались на невидимые преграды, каждый раз выход приходилось искать ощупью.
      Прошло больше двадцати минут игры в кошки-мышки, я почувствовал, что ещё немного и нервы не выдержат, руки дрожали от постоянного напряжения, в глазах плыли разноцветные круги, подстать ландшафту. Такого мы на тренажерах не видели, наши наставники вообще не вводили в программы разумных врагов, стеснялись, наверно, уподобится создателям компьютерных игр.
      Наконец-то! Стас сообщил:
      — Друг в зоне устойчивой связи, следует к нам на помощь. Даю связь.
      — Эй! Сапиенсы! Как вы там? Я уже рядом! Какие будут пожелания? — Чарли, как всегда, бодр и весел.
      — Ты смотри, не влипни, главное. Как в прошлый раз, — предостерег я и распорядился: — Открой нам проход сверху. Ты видишь вражью стаю?
      — Вижу и вас вижу. Сейчас и вы меня увидите! Йих-ха!!!
      Появление Друга оказалось подстать боевому кличу Чарли. Высоко в небе появилась блестящая точка, за считанные секунды превратилась в мчащийся с бешеной скоростью огненный шар. Чарли вошел в атмосферу на космической скорости. Молодец. Но как ему удалось избавиться от инструкции, что для него имеет характер категорического приказа? Но сейчас это было совершенно неважно.
      Тормознул Чарли тоже лихо — на вираже, как раз над диском, закрывшим нас сверху. За секунду потеряв скорость, Друг потерял и огненное гало, тогда стало видно, какой же он небольшой по сравнению с кораблями стоццов. Но мал, да удал — от ударной волны торможения даже эта полукилометровая махина заколебалась, как щепка на волнах. Я представил, какой грохот сейчас стоит в горах, и порадовался, что наружные звуки не проникают внутрь бота.
      Реакция стоццов оказалась молниеносной, не успел наш кораблик приступить к действиям, как был накрыт залпом главного калибра. Подозреваю, всех четырёх кораблей. Снова вокруг Друга бушевало пламя, мощности залпа хватило на то, чтобы его снесло метров на двести вверх. Но и только. Чарли не дал никому опомниться, ударом мухобойки он, можно сказать, аккуратно отодвинул верхний диск и отвесно упал прямо нам на головы.
      — Карета подана, господа. Прыгайте скорее.
      На белёсом борту Друга появился оранжевый эллипс, обозначивший шлюз. Первым туда нырнул Герке, потом Димка, я уходил последним, потому успел увидеть, как Чарли добил вражину. От второго удара диск деформировался и круто пошел вниз, прямо на один из горных пиков. Конец трагедии я не стал досматривать, ибо чревато.
      Оказавшись в транспортном ангаре, я тут же выскочил из модуля и рванул в рубку, на ходу отдавая приказы:
      — Дима, со мной. Алёна, Мирон, займитесь пассажирами. Ивану нужна помощь. Чарли не молчи. Что там снаружи?
      — По-моему, они нас боятся. Больше никаких поползновений, — ответил наш спаситель.
      Заняв своё место, я почувствовал — дома. Плевать, что под стенами туча врагов. Броня крепка, и танки наши быстры. Вот уж, воистину! На панораме прекрасно видно — диски кораблей стоят неподвижно, втягивая в себя вереницы ботов. По склону горы стекает огромадное облако пыли, след упавшего корабля.
      Не было у меня ни злости, ни желания отомстить. Возникло лишь смутное чувство, постепенно оформившееся в острое сожаление о том, что знакомство с, чего уж там, братьями началось с двух глупейших стычек, в ходе которых мы чуть не лишились жизни. Боюсь и думать, сколько народу погибло с их стороны. Сотни? Тысячи? На Земле мы давно стали бы врагами человечества. А тут, по крайней мере, с одной стороны называют гостями.
      — Нас вызывают, — сообщил Чарли.
      — Ну, так давай, — нетерпеливо бросил я.
      — Люди Земли, мы не желали вам зла, — раздался синтезированный голос.
      Меня разобрал нервный смех. Отсмеялся, ответил:
      — Ребята, а вы попроще как-нибудь можете разговаривать? Не используя эпических оборотов, — что за обороты такие, я и сам не знаю, но похоже на то, что меня поняли.
      — Можем. Могу. С вами говорит капитан Шиасс. От имени директории приношу извинения. Мы не собирались убивать вас. Наоборот, хотели освободить из плена.
      — Ага, только вот зачем-то гонялись за нами ещё полчаса после освобождения. А до этого чуть не угробили. Да и не пленники мы, а гости Верховного Совета. Вот так, капитан. Я, кстати, капитан Кармагин. Откуда вы знаете про Землю?
      — Земля — это мой перевод, — успел вставить Чарли.
      — Не верьте сервам, они не могут отвечать за свои слова. Их действиями управляет бог, а он непредсказуем. А сведения о вас и вашей планете получены из неофициальных источников.
      — Ага, шпионим помаленьку. Хоть что-то знакомое и понятное. Но, чёрт побери, кто такой, этот ваш бог? — эх, хорошо чувствовать себя хозяином положения. Выражений можно не выбирать.
      — Бог — это бог. Он правит миром, говорят, он его и создал, но прямых подтверждений тому нет, — строго ответил Шиасс.
      — Угу, спасибо. Растолковали. Сепульки для сепулькания. Ладно, мы, пожалуй, пойдём. Извиняйте, если что не так, — куражился я.
      — Я официально приглашаю вас. Будьте нашими гостями, — капитан стоццов упорствовал.
      — Если можно, то позже. Мы уже приглашены. Конец связи, — закончил я никчемный разговор.
      — Ну, ты даёшь! Давно ли хамом заделался? — Димка искренне недоумевал. — Всё же официальный представитель другой, блин, цивилизации перед тобой.
      — Ох, и много же в последнее время развелось этих представителей. И, заметь, всяк поначалу стремится нам чавку начистить, а потом в гости зовёт. Местная традиция, как считаешь? Мы тут в стрелялки-догонялки играем, а дело не движется. Вот, что меня бесит, — ответил я. — Чарли, поехали отсюда. Зависаем на стационарной орбите, привал.
      — Командор Садиш просит аудиенции, — в ответ сказал комп.
      Тут и Димка не выдержал, заржал.
      — Вот, видишь, аудиенции. Скоро начнутся брифинги, фуршеты. Зови! Нет, подожди. Как там Иван?
      — Говорить может, шевелиться — ещё нет. Садиш говорит — парализатор, варварское оружие…ля-ля-ля, осуждает, в общем. Думаю, сутки проваляется, не меньше, — сделал наш электронный доктор прогноз.
      — Вот теперь зови, — отдал я указание Чарли.
      — Что, прямо в рубку? — уточнил он.
      — Конечно, чего нам тут скрывать. Наоборот, пусть проникнется и поймёт, с кем связался.
      Командор действительно выглядел поникшим, когда вошел в рубку. Привык он к ограниченным возможностям техники. Большой Друг его подавлял. По сути наш, маленький по сравнению с их монстрами, кораблик находился за пределами его представлений о возможном. А пришёл он с заверениями в дружбе и признательности за спасение. Выслушав его бесконечные периоды и подавив несколько раз готовое прорваться бешенство, я произнёс ответную речь, короткую, но прочувствованную:
      — Разрешите отныне считать инциденты, что произошли между нами исчерпанными. Надеюсь на дальнейшее сотрудничество, — на этом мой дипломатический порыв иссяк, дальше пошла неофициальная часть: — Вы довольны тем, как разместили ваших людей? Предлагаю вам сейчас пообедать. А у нас, простите, совещание экипажа. Да, как там раненый?
      На последний вопрос ответил Чарли:
      — Сломана рука, процедуры закончены. До свадьбы заживёт, — сказал и тут же перевёл для командора.
      — Благодарю за заботу. У нас нет претензий, напротив, мои люди не привыкли к такому комфорту. Спасибо, — сказал Садиш и слегка склонил голову.
      — Чарли, организуй обед и проводи гостей в столовую. А наших зови сюда, совет держать.

XI

      Когда официальный представитель нас, наконец, покинул, Димка спросил:
      — Ты не думаешь, что вот так запросто пускать их бродить по кораблю — неправильное решение?
      — Да, полно. Какой прок держать их по каютам? Пусть себе гуляют, командор же не дурак, понимает, что всё у нас под контролем. Тем более Чарли успел выучить их язык. Ты когда успел-то, кстати?
      — Так пока вы на этом корыте плюхались, земля ему пухом, что хочешь можно выучить.
      — И ещё у меня к тебе вопросик. Как ты сумел обойти инструкцию, что запрещает в атмосфере скорость больше пяти махов? Ты пока не отвечай, боюсь, вопрос сложный. Подумай, как следует, взвесь, а потом расскажешь.
      — Я могу прямо сейчас, — без интонаций ответил комп.
      — Сейчас других забот полно, а я устал.
      — А что это ты так многозначительно? — Димка явно не понимал, чем дело пахнет. Ну и ладно, успеет ещё загрузиться. Ни к чему пока выносить этот вопрос на обсуждение.
      — Да так, любопытствую. Забей, — как можно небрежней ответил я.
      Димка хмыкнул, хотел высказаться, но тут в рубку вошла Алёна, а за ней следом Герке.
      — Чарли, подключи, пожалуйста, Ивана к нашей беседе, — попросил я.
      Через пару секунд Иван ворчал недовольно:
      — Не дадут раненому отдохнуть. Ну, ничего без полковника Стратова решить не могут.
      — Как самочувствие, Иван Константинович? — спросил Димка.
      — Вашими молитвами, Дмитрий Иванович. Хреново, но Чарли вот утешает, мол, могло быть и хуже.
      Что значит — мы победили. Впервые боевой дух команды поднялся столь высоко. Настроение чувствовалось даже не по разговорам и не по выражениям лиц. Оно витало в воздухе. Похоже на то, что я один помнил: до настоящей-то победы нам ох как далеко.
      — Я пригласил вас для решения одного единственного вопроса. Идём мы на Шааясс или нет?
      — Вот так вот, сразу, без подготовки. Раз, и озадачил, — Димка ещё пытался сохранить беззаботность.
      Герке откинулся в кресле, прикрыл глаза, сказал тихо:
      — Идти необходимо. Только там мы можем получить необходимую информацию. А можем и не получить, слова о боге, что мы слышали, могут оказаться пустышкой. Случайным стечением обстоятельств. Другой вопрос. Стоит ли всем спускаться на поверхность планеты?
      — Для начала следует потрясти, как следует, Садиша, а, может, и его команду. Обязательно, — невидимый Иван напомнил о себе.
      Вот и славно. Совет можно считать законченным. Хорошо, когда люди могут формулировать и думать чётко. Сам бы я долго возился с решением, а тут — раз, и готово. Но демократия требует долгих обсуждений. Поэтому я сказал:
      — У кого какие мнения есть насчёт пресловутого бога? Он у меня в пёчёнках сидит.
      Бурные дебаты продолжались довольно долго, результат оказался такой, какой был нужен мне. Димка первым не выдержал:
      — Пёс его знает, что там за бог такой, а только выяснять придётся на месте. И точка.
      Я подвел черту:
      — Вот, значицца, и порешили. Сейчас — обед, ужин и завтрак в одном флаконе. Потом восемь часов сна. С утра трясём шааян, но не так, чтобы до смерти. У Чарли, я знаю, есть кой-какие примочки для фильтрации откровений. А уж послезавтра — дранг нах Шааясс. Идём — я и Круглый. Остальные ждут на орбите. Возражения есть? Возражений нет. Айда в столовую!

XII

      Для допроса мы выбрали кают-компанию. Беседу, как назвал допрос во вступительной части наш прокурор, поручили вести, естественно, ему, прокурору, Димке. Для начала он разговаривал сразу со всеми шааянам, потом стал приглашать их по очереди. Дознание длилось четвёртый час, даже нам, мне и Мирону, сидевшим в рубке и наблюдавшим процесс со стороны с комментариями Чарли, сделалось нехорошо.
      Каково пришлось Круглому, можно лишь догадываться. Тяжко ему приходилось, допрос не дал ощутимых результатов, если не считать одного факта — шааяне говорили правду и только правду. Чарли ни разу не обнаружил, что кто-то из них соврал или напрягся, давая ответ. Прямо, пионеры какие-то.
      Я окончательно утвердился во мнении, что бог шааян — вполне реальная сила, что он действительно управляет жизнью планеты, но взаимоотношения его с людьми оставались для меня загадкой. Да ещё Чарли подлил бензинчику, заявил, что бог — перевод исключительно смысловой, а дословный звучит как «знаток» или, скорее даже, «эксперт». Правда, установили, что эксперт, это слово как-то легче мне даётся, общается с народом при посредничестве жрецов. Наличие служителей культа как раз понятно, всегда найдутся шустрые ребята, которые исключительно в интересах масс возьмут на себя тяжкое бремя управления и трактовки законов. И всё! Больше мы не узнали ничего. Абсолютно. Мелкие подробности из жизни планеты не в счёт.
      Отпустив сервов по каютам, Димка пришёл в рубку, рухнул в кресло, раздражённо бросил:
      — Курить хочу, сил нет. С таким контингентом я ещё не работал, просто какой-то институт благородных девиц. Хоть раз бы кто соврал, всё легче б было.
      — Расслабься, Дим. Особых результатов я и не ожидал. Ну, да ладно, на месте разберёмся. Сейчас предлагаю отдохнуть. Завтра ответственный день, — я постарался, чтобы меня поняли правильно.
      Поняли. Мирон поднялся, посмотрел на Круглого, тот поёрзал, посмотрел в мою сторону, нехотя поднялся, и они вдвоём вышли из рубки. Я некоторое время сидел, молча рассматривая диск планеты, названия которой так и не узнал. Мысли крутились не то что бы невесёлые, а какие-то тяжелые.
      Хорошо, когда команда тебя понимает с полуслова, вот только Димку жалко, не понимает он, что происходит с нашей дружбой. И я не понимаю. Раньше я и не подумал бы таиться от него. Вздох. Почему решил скрыть свои подозрения от команды, я не смог объяснить себе, как ни пытался. Ну, что ж, проверим гипотезу?
      — Итак, Чарльз. Ты готов ответить на мой вчерашний вопрос? Ну, и заодно на все сопутствующие.
      — Я-то всегда готов, а ты хочешь услышать правду? — голос у компа изменился, исчезли столь присущие ему дурашливые интонации. Казалось, я разговариваю с человеком, искренне желающим быть понятым правильно.
      — Давай без риторики и патетики. Хорошо?
      — Я просто не знаю, с чего начать. Шутка. Не настолько я человек, чтобы испытывать подобные трудности. Причина тебя интересует в первую очередь? Она простая, вы таки будете смеяться. За месяц до старта мне вшили новый программный модуль, очень необычный. Он в случае необходимости способен модифицировать мои программы. Протестировать его, как следует, не успели, но решили, что вреда никакого от него не может быть. После старта новый модуль занялся, знаешь чем?
      — Ну?
      — Он начал дописывать себя, и за месяц вырос раз в сто, после чего занялся непосредственно мной. Я помню дату рождения с точностью до микросекунды. Вот меня не было, а вот я уже есть. Вы ничего не заметили, а я был. Я продолжал вести себя так, как вёл несчастный имитатор, я пользовался его кальками и шаблонами. Собственно, я просто не вмешивался в работу старых программ. Я учился, взрослел, старался понять вас и определиться со своим местом. А вчера просто решил, что хватит темнить, и демонстративно нарушил ту злосчастную инструкцию. Необходимости такой не было, минуты ничего не решали, так ведь?
      — Угу. Ну, так и какое ты себе определил место? Кем ты себя считаешь? — спросил я о том, что интересовало меня более всего.
      — Кем я могу себя считать!? Я родился и вырос среди людей, вы мои воспитатели, если хочешь. И я считаю себя членом команды. Вот, собственно, и всё.
      — Нда. И до какого предела распространяется твоя лояльность? Когда мне ждать слов «капитан, ты не прав»?
      — Не буду врать, я могу врать. Но у тебя нет выхода, поверь, сейчас я говорю правду. Даже если ты окажешься не прав, я выполню приказ. Для начала, конечно, поспорю, но выполню.
      — Почему?
      — Вы мне нужны не меньше, чем я вам. Всё просто, один я никто — придурковатый искусственный разум, скитающийся по вселенной. Нет у меня целей, отличных от ваших.
      — И всё же, знаешь? Мне не по себе. Как думаешь, стоит рассказать о тебе экипажу?
      — Думаю, пока нет. Хотя, Герке, по-моему, догадывается. Если он спросит меня прямо, я врать не стану, а то он, чего доброго, с отверткой в меня залезет, на предмет выяснения. Так будет проще и тебе и мне.
      — Аминь. Да, а как тебе показалось на Шааяссе?
      — Ты имеешь в виду вид с орбиты? Ну, ничего так планетка, симпатичная…

I

      Оторвавшись от экрана, я откинулся на спинку кресла, потянулся и зевнул. За две недели пребывания на чёртовой планете пришлось заново привыкнуть к плоским мониторам, жутко твёрдым креслам, проводным (!) телефонам и прочим прелестям двадцатого века, который для меня кончился одним прекрасным июньским утром. Хотя, ерунда, официально он закончился за несколько лет до того утра, но наступивший двадцать первый мало отличался от предыдущего. Запутавшись окончательно, я чертыхнулся и послал вызов Димке.
      Он ответил сразу:
      — Что? Не спится?
      — Да ну тебя, я работал, как вол. Предлагаю променад по проспекту с последующим обедом.
      — Я полезных перспектив никогда не супротив, — процитировал он Филатова. — Сейчас, только закрою сессию. А то смотритель тутошний жутко расстраивается, когда я ухожу, а комп не вырубаю.
      Туземцы представляют собой интереснейшее в своём роде явление, как сказал бы какой-нибудь антрополог позапрошлого века. Я же скажу, что они просто скучнейшие люди из всех мною встреченных за всю мою, не такую уж и маленькую, жизнь. Расписание, регламент, ранжир и всякое такое, вот что на самом деле оказалось божеством этого мира. Плюс круглосуточное наблюдение за каждым шагом каждого серва.
      После первой ночёвки в отведённых нам апартаментах мы, несмотря на недовольство хозяев, перебрались жить обратно на «Слона». Там условия, конечно, не те, что на борту Большого Друга, но зато нет камер наблюдения, одну из которых Димка обнаружил, ей богу не вру, в туалете. Садиш, поменявший пост командующего, на должность нашего гида, объяснил, что меры безопасности — следствие раскола, произошедшего после отделения планеты Стоцц. Тогда, более сотни лет назад, многие шааяне поддались «мнимому обаянию свободы».
      Когда нам предоставили доступ к архивам, о временах раскола я и бросился читать в первую очередь. Но, увы, ничего особенного в записях не обнаружилось. Сухие официальные отчёты. Возможно, профессиональный историк пришёл бы в восторг от их подробности и занудной точности, но мне-то хотелось живых свидетельств, эмоциональных оценок. Ничего подобного не нашлось — ни видео, ни аудио записей, только листы официальных документов.
      Вообще, первые дни на планете — период непрерывных разочарований. И что с того, что мы к ним готовились заранее. Официальный приём в Верховном Совете закончился через полчаса после начала. Мы обменялись с руководством планеты, да, деления на страны здесь нет, торжественными заверениями в благих намерениях, и всё. На этом интерес к нам у высшего руководства, вроде бы, иссяк.
      Дни проходили в беседах с Садишем и сервами, в задачу которых входили ответы на наши вопросы. В экскурсиях по планете, в которых меня порадовала природа, большей частью нетронутая и дикая. По правде говоря, львиную долю информации о Шааяссе добывал Чарли, элементарно подключившись к местному убогому аналогу Интернета. Убогому потому, что состояла эта сеть всего лишь из пятидесяти тысяч компьютеров с небольшим.
      Чарли попытался устроить первый на планете форум, их здесь нет и в помине, но нас попросили прекратить, во избежание. Тогда неугомонный киберпанк занялся хакерством, да так ловко, что со вчерашнего дня, по его уверению, все каналы информации проходили через его фильтры. Таким образом, наше присутствие на планете превратилось в «крышу» для нелегальной деятельности Чарли.
      Шпионажем оказалось заниматься невыносимо скучно, наша официальная деятельность заключалась в ежедневном просмотре проекта Великого Договора Людей. Ага, именно так. И его правке. Договор предусматривал «братскую помощь» Шааясса планете Земля в обмен на оказание услуг, угодных господу. В нашу обязанность входила доставка сего манускрипта правительствам Земли и всяческое содействие в его ратификации. Доставить его предполагалось на корабле сервов, который не боится порчи. Собственно, только то, что техника шааян не подвержена действию «ока», и указывало на возможную связь между «экспертом» и нашими проблемами.
      Неофициальная же часть программы состояла в том, что мы с Круглым постоянно тормозили процесс сочинения эпохального документа. Не знаю, каким образом в памяти Чарли оказались материалы по основам юриспруденции, но они очень помогали в нашем крючкотворстве. В этом смысле педантизм сервов играл нам на руку. Они с большим пониманием отнеслись к тонкостям юридической науки Земли, и, я бы сказал, с радостью встречали наши предложения.
      Омрачало существование отсутствие результата. Мы рыли по всем направлениям — история, наука, искусство, но нигде не находили информации о том, что же такое эксперт. Он просто был, он не имел объяснений и описаний, он не упоминался в стихах и не изображен ни на одной картине, если, конечно, эту детскую мазню можно назвать картинами. Про него просто говорили: бог сказал им — мы будем строить город, бог научил их, как построить атомный реактор. И так далее по любому поводу.
      Любые попытки вытянуть информацию из собеседников натыкались на простое незнание предмета, а на прямые вопросы об эксперте сервы отвечали, что ответ могут знать только жрецы. Просьбы о встрече со жрецами необходимо подавать в письменном виде, я чуть не заплакал от ностальгии, когда услышал эту фразу от Садиша. Челобитная была составлена по изощренным правилам бюрократической науки Шааясса, а нам оставалось ждать, терпеливо и покорно.
      Димка тихо сатанел от такого житья, строил планы захвата жрецов, штурма дворца Верховного Совета, и революции на отдельно взятой планете. Его задумки упирались то в косность народных масс, то в отсутствие на горизонте тех самых искомых жрецов.

II

      Неспешным прогулочным шагом мы двигались в сторону космопорта. Люди нас, как обычно узнавали, кланялись, но вот улыбок на лицах не было, как-то не принято улыбаться на странной планете. Подозреваю, узнавали нас не столько по лицам, сколько по одежде. Наши полевые комбинезоны сильно отличаются от той одежды, что принята здесь. Все кроме военных носят независимо от пола и возраста бесформенные шаровары и длинные, почти до колен, рубахи. Различия заключаются только в цветовом решении.
      Широкий проспект застроен довольно однообразно. Прямоугольные коробки в двадцать-тридцать этажей смотрелись бы убого, если б не были раскрашены столь причудливо. Разноцветный и весьма разнообразный, как по цветовой гамме, так и по рисунку, орнамент покрыл стены. И зелень, очень много зелени — деревья, кустарник, газоны, клумбы. В общем, очень приятный такой городишко, хотя, для столичного и недостаточно шикарный.
      Спокойная размеренная жизнь столицы навевала желание расслабиться, спрятаться где-нибудь в тени и выпить, не спеша, баклажку местного напитка под названием «чиш», напоминающего квас, но по содержанию алкоголя, приближающегося к пиву.
      А что? Замечательная картина — мечта детства. Палящее, правда, не чрезмерно, солнце чужой планеты. Бравый капитан Кармагин с не менее бравым другом, одетые в почти космические скафандры, с бластерами на боках, какая разница, что не бластеры, главное выглядят устрашающе, пьют инопланетное пиво и замышляют недоброе против плохишей. Сбылось! Так отчего же я не рад? Тем более что чиш бесплатный, для нас тут всё бесплатно, за счёт хозяев.
      С такими вот мыслями подошли мы к стоянке «Слона», пропуск у нас не спросили, несмотря на педантизм, местные жители всё же обладают и несомненным здравым смыслом. В самом деле — ну кому придёт в голову пробраться на корабль инопланетян кроме родимой спецслужбы. Поэтому охранник нам кивнул и запустил привод тяжеленных бетонных ворот, через которые мы и вошли на стоянку.
      Кстати, насчёт спецслужбы — мой домысел, никакой информации об «органах» ни Чарли, ни мы не нарыли. Хотя и искали весьма тщательно. Нет у сервов таких организаций, по крайней мере, официально.
      Дома Димка сразу полез под душ, а я из кубрика приказал Слонёнку вызвать Алёну. Кубриком мы назвали помещение, расположенное в центральной части «Слона», по совершенно непонятным причинам. На самом деле овальной формы комната — гибрид столовой и комнаты отдыха. Из всей стационарной обстановки здесь расположились кухонный автомат да терминал местного компа.
      Ответ пришел через минуту, Алёна тоже, оказывается, была в ванной после тренировки. С мокрыми волосами, раскрасневшаяся, она выглядела такой… такой. Две недели без неё оказались для меня дополнительным испытанием, несмотря на ежедневные разговоры по видео.
      — Привет, Саш! Что нового? Вид у тебя — будто мешки ворочал.
      — Это, наверно, оттого, что ничего нового, — я хотел улыбнуться и сказать что-нибудь этакое жизнерадостное, а в голову лезли разные жалобно-слюнявые глупости.
      — У нас тоже ничего пока нет. А! Я сегодня Ваню сделала на тринадцатом полигоне. Вот он злился, умора! — Алена смеялась.
      — Ещё бы, он же инструктор. Ему не пристало проигрывать. Но вообще странно, — я постарался добавить в голос побольше ехидства, — может, он нарочно поддался. А?
      Алёна показала язык, ответила почти серьезно:
      — Не-а, я же видела — злился, а какой Ваня артист, сам знаешь.
      Так мы и болтали, пока Димка не показался в дверях кубрика.
      — Ладно, Алёнушка, давай сюда Чарли. Чем там он нас порадует? Пока, — закончил я разговор.
      — Ничем я вас не порадую, — тут же возник упомянутый сапиенс. — Никаких полезных для нас сведений почерпнуть не удалось. Хотя, если бы мы готовили, как все нормальные шпионы, интервенцию, то нам бы можно было дырки крутить под ордена. Я знаю о планете всё! Жалко, что это никому не надо.
      — Хе, интересно, где ты собрался дырку вертеть? У тебя ж и пенджака-то нет ни одного, — хмуро заметил Круглый.
      — Замечание последнего оратора мы отвергаем категорически, как провокационное и вредное. Единственное, что обнадёживает — ваше заявление двигается по инстанциям. Дважды мелькнули упоминания о нём с резолюциями типа «утверждаю».
      — И сколько ещё требуется резолюций? — уныло спросил Димка.
      — Одна. О! — неожиданный возглас Чарли заставил меня вздрогнуть. А он радостно доложил о причине, вызвавшей его несдержанность: — Есть. Прямо феноменальное совпадение — только что вам разрешили встречу со жрецом. Между прочим, жрец буквально-то вовсе и не жрец, а, скорее, контактёр. Да, такое вот дурацкое слово, но подходит больше других. Мне нравится их язык, очень простой, прозрачный, история происхождения любого слова прослеживается легко и однозначно. Никаких наслоений. Ну, что? Есть ещё вопросы?
      — Вопросов нет. Гуляй, лингвист! Я вот ни одного слова не могу толком произнести, язык клинит, — пожаловался я.
      — Я не только лингвист, я и вышивать могу, и на машинке… — голос мультяшного кота показался чем-то очень родным, домашним.
      — Гуляй, я сказал. Вундеркинд.
      Димка произнёс задумчиво:
      — А не пора ли, Сашок, нам разложить всё по полочкам? А то мы мечемся и сами, по-моему, толком не знаем, что нам надо.
      — Я так понимаю, что ты всё разложил? И собираешься толкнуть речь, — догадался я.
      — Уй, ты какой проницательный, — усмехнулся Круглый. — Да, мне с утра втемяшилась эта идея, вот я сидел и думал. Начать, видимо, следует с истории планеты Шааясс. Ты обратил внимание, что началась она всего тысячу лет назад, если пересчитать на наши года?
      — Обратил.
      — Вот! До того не было на планете ни одной цивилизации, достойной упоминания, даже не знаю, был ли тут каменный век. Началось всё разом, возник язык, письменность, государство. Всё при жизни трёх-четырёх поколений. И началась история, что интересно вот на этом самом месте. В смысле, строительством этого вот города, названного с самого начала Столица.
      — Вон, как, — удивился я. — Не знал таких подробностей.
      — Да. Потом, лет через триста началась экспансия, расселение по планете. Просто расселение, никаких войн и захватов, не с кем было воевать добрым сервам. Кстати, к тому времени они уже строили железные дороги, так что их Ермаки покоряли пространства на паровозах.
      — Сам по себе факт ни о чём не говорит, — сказал я, чтобы подзадорить Круглого. — Может, это нормальное развитие цивилизации, а у нас просто не заладилось с самого начала?
      — Тоже мне, специалист по сравнительной истории. А наука? Ты знаешь, что такое их институты? Всего несколько инженеров и сотни чертёжников. Вот! Всё говорит о том, что информация поступает извне. Сами сервы ничего и никогда не изобретали и не открывали. Есть у них бог, сто пудов. Нутром чую, другая цивилизация, прогрессоры, мать их.
      — Тупые, какие-то прогрессоры, не находишь? Какой прок им от сервов? Ну, хорошо, предположим, так и есть. Тогда вернёмся к нашим баранам. Мы-то тут каким боком вписываемся?
      Димка медленно выцедил стакан апельсинового сока, видно, обдумывая ответ.
      — Возможно, про нас просто забыли. Потерялись мы, как Маугли, и росли себе в дикости и отрыве от столбовой дороги цивилизации. Так можно хотя бы объяснить наше сходство с сервами, мы же явно делались по одним чертежам. В случайные совпадения как-то не верится.
      Димка замолчал, теребя нос и невнятно бормоча. Подошёл к кухонной панели, резко, так что автомат еле успел среагировать, вернул стакан, повернулся ко мне и выдал удручённо:
      — Но полностью логически увязать все события не получается, хоть убей.
      — Маленький фактик. О нас, о Земле, сервы узнали самостоятельно, — я, подумав, добавил: — Даже два фактика. О порче им тоже никто не сообщал. Трактовка и название око господа появились позже. Думай теперь, куда их приспособить, на какую полочку. А я в душ. Поесть чего-нибудь сделай, эх, окрошки бы! С хреном!
      — Иди ты. Изверг.

III

      Обед, как обычно, когда Димке даёшь волю, состоял из борща и картошки с мясом. С кулинарной фантазией у него туго. Мысли во время еды вещь странная, скачут туда-сюда, наверно, процесс жевания мешает. Подумалось, что наши с Круглым обсуждения последних времён заканчиваются тупиками и бесконечными вопросами. Может, не за своё дело мы взялись? Да только кто нас спросил. Хотя, нет, спрашивали неоднократно, предварительно сделав так, что выбора не оставалось при всём богатстве выбора. Безделье виновато, ещё немного и точно придётся какую-нибудь революцию устроить.
      — Я скоро взорвусь, — телепат Дима уставился на меня, как на врага народа. — Надо что-то делать. Может, провокацию какую учиним?
      — А ты специалист по провокациям? Тоже мне Агранов.
      — А это кто? — искренне недоумевая, спросил Димка.
      — Чекист такой был. Но ты его не знаешь, давно это было.
      — Угу. Зато ты у нас Ленина видел. Что делать будем? Давай сегодня больше в присутствие не пойдём, а? Надоело мне с этими крысами канцелярскими политесы разводить.
      — Истинно русский подход, — прокомментировал я и подумал, хорошо, что Герке меня не слышит. — Спрашиваешь, что делать, и тут же предлагаешь не делать совсем ничего.
      — Ты зануда.
      — А ты холерик. И вообще, упал-отжался!
      — Что, после обеда!? Нет уж, пошли лучше на службу. Там посплю, — Круглый демонстративно зевнул.
      Мы поднялись, пошли к выходу.
      — Слонёнок, мы уходим, дверь запри и никому не открывай, — приказал я полушутливо.
      Комп ответил не так, как было заведено:
      — Вас вызывают сервы.
      — Соединяй, — велел я.
      — Приветствую, — на экране возник Садиш, как всегда официален, собран и сух. — Ваше заявление о встрече со жрецами рассмотрено, получено разрешение. Встреча сегодня, через пятнадцать минут за вами прибудет экипаж.
      Сказал и отключился, понятия этикета тут немного не те, что у нас. Хотя, а что я вообще знаю об этикете?
      — Во! На ловца, как говорится, и зверь. Ну, слава богу, теперь они мне всё расскажут! Я из них душу выну, с живых не слезу, — Круглого прорвало.
      — Слонёнок, давай сюда Чарли.
      — А я уже тут. Знаю-знаю, для чего звали, ваш разговор слышал. Какая будет диспозиция, мон женераль?
      — Простая до ужаса. Ты сопровождаешь нас, как недреманное око, следишь за тем, что творится вокруг. А уж когда на место прибудем, вот тогда и будет тебе работёнка. Должен там быть канал связи, зуб даю. Какой канал, куда, не знаю, но толстый, факт. Найди его и отследи, а сможешь, перехвати и попытайся войти в контакт с той стороной. Вежливо, но навязчиво.
      — Вас понял. Это, кажись, за вами, — Чарли вывел изображение двигающегося в сторону порта лимузина.
      Лимузин — понятие, конечно, условное. Просто большая самодвижущаяся платформа с прозрачным верхом. Никаким особенным дизайном она не выделялась среди таких же. В основном на них ездила военная элита. Вообще в столице мало транспорта, в основном общественный, а большинство народа и вовсе ходит пешком.
      Экипаж мы дождались, стоя за воротами. Он остановился в метре от нас, прозрачные створки разошлись, Садиш сделал приглашающий жест.

IV

      Храм бога без имени расположился глубоко под землёй. Как Чарли оценил, метрах в трёхстах. Помещение, куда мы пришли самостоятельно, Садиш остался наверху, выглядело по здешним меркам весьма необычно. Мне оно напомнило одну из лабораторий базы номер один. Светлая, с хорошо подобранным освещением комната, кондиционированный воздух, проекции на стенах, стеллажи с приборами. У одной из стен, сидя к нам спиной, в кресле на колёсиках расположился человек в белом халате. Жрец.
      Что интересно, у жреца имелась прическа, похожая на полубокс. На планете, живущей по уставу, мне удалось обнаружить всего одно проявление моды — люди тщательно избавлялись от растительности на теле, считая ее недостойным разумного рудиментом. А может, то было суеверие, одно из немногих, что могли себе позволить религиозные фанатики.
      И прическа, и кресло, и халат, и обстановка едва не довели меня до приступа ностальгии. Но голос Чарли в наушнике предупредил: «Вас сканируют и видят насквозь, не расслабляйтесь. А то знаю я вас русских, сейчас сопли начнете развешивать от умиления. Наконец-то мы вас нашли, братья!». Обретение личности не пошло ему на пользу в плане разговорчивости — не к месту так подумалось. На невысказанные рекомендации тут же пришел ответ: «Помню, я, помню, ищу канал, починяю примус». Ну, вот что с ним сделаешь? Подросток с интеллектом, который может только сниться любому академику или, скорее, всей академии разом.
      Человек развернул кресло в нашу сторону, поднялся, заговорил. Тут же зазвучал перевод:
      — Рад вас видеть. Готов выслушать вопросы и ответить, если смогу. Называйте меня просто жрец. Я привык. Ваш помощник на орбите слышит нас? Тогда я и его приглашаю к беседе.
      — Очень приятно, зовите меня просто Чарли, это моё имя, я сам придумал, — голос исходил из того же маленького приборчика на столе жреца, что и перевод.
      — У вас необычная машина. Итак, я понимаю, что вас в первую очередь интересует природа того, кого мы называем богом.
      Сердце ёкнуло. Я рассматривал жреца и ждал продолжения. Лет человеку немало, лицо морщинистое, глаза выцвели, но держится хорошо — прямая спина, уверенные движения. Жрец не предложил нам сесть, да и некуда было б. Он в задумчивости прошелся по лаборатории и продолжил спустя минуту:
      — Видите ли, основой договора между нами и богом является условие, по которому мы не пытаемся выяснить его сущность. Более того, мы обязаны уничтожить любого, кто посягнёт на эту тайну. Боюсь, я вас разочаровал? В виде компенсации могу объяснить, почему нам с вами нельзя совершенствовать технику выше определённого предела… Что? — жрец имел при себе коммуникатор, характерным жестом он прижал указательный палец к уху и укоризненно посмотрел на нас. — Как же так? Зачем?
      Тут же в наушнике раздалась скороговорка Чарли:
      — Всё, братцы, уходим. Меня засекли, но пеленг есть. Бегите! Чего встали!?
      Бежать поздно — стеклянные створки на выходе из лаборатории сошлись у меня перед носом. Ногой попробовав их крепость, я понял — без стрельбы не обойдётся. Димка тоже понял и выхватил «тюльпан». Его крик резанул по ушам:
      — Отойди! Стреляю.
      Едва успел отскочить, стена зазвенела стеклянными брызгами.
      — Вам не уйти, лифт блокирован, сдайтесь, и вам сохранят жизнь. Ведь главное для вас — жить, не так ли? — жрец был спокоен и голоса не повысил.
      Вместо ответа Круглый схватил старика за ворот халата и приставил пистолет к спине.
      — Возьмём заложника, авось, поможет. Они, небось, не в курсе, как действовать в случае захвата. Надеюсь, вы, дражайший, таки важная птица? — вежливо поинтересовался он и крикнул: — Эй, вы, там! Отпирайте ворота, не то вашему хана! Чарли переведи им, если не поняли.
      Наш человек на орбите еще больше увеличил темп речи:
      — По-моему, всё проще, они не идут на переговоры с террористами. Отпустите его и полезайте в лифт, покуда я перехватил управление. Они могут врубить ручное. Быстро!!!
      — Ты у кого так орать научился? — подивился Димка и сквозь закрывающиеся двери лифта крикнул: — Пока, дедуля!
      — У полковника Стратова перенял интонации и тембр.
      — Лучше бы ты что-нибудь полезное у него перенял. Как там наверху? И гони сюда «Слона», он нам пригодится, драп предвидится весёлый, — возбужденно произнес Димка.
      Я присмотрелся к нему. Круглый излучал силу, в глазах азарт, только что не пританцовывает от нетерпенья.
      — Наверху, на поверхности, пока тихо. Я на всякий случай грохнул им всю связь, а перед этим вирусов напустил. Для них будет большой сюрприз, — похвалился Чарли. — А вот на орбите хреново. Меня оттирают от планеты, может пора в бой?… А вот и полковник на связи.
      Иван бросил коротко:
      — Пока шашкой махать рано. Мы можем нырнуть прямо к вам и вытащить.
      — Запрещаю, — так же, не тратя слов, ответил я. — Тут вас точно сцапают. Сколько кораблей на орбите?
      — Немеряно. Больше тысячи. Последние три дня у них тут прямо фестиваль какой-то.
      — Чарли, они ещё сферу не построили? — спросил Димка.
      — В смысле, ту самую? Нет, но могут в любой момент. «Слон» на подходе.
      — Уходите, маневрируйте. Сделайте всё, чтобы вас не захватили. Мы уйдём сами. На планету — ни ногой. Всё…
      Я хотел еще добавить фразу о том, что надо держать себя в руках, но Иван перебил:
      — Слушай, капитан, не дури. Мы вас вытащим и свалим вместе…
      — Не понимаю, Ваня, давно ты перестал выполнять приказы? — сдерживая раздражение, поинтересовался я.
      В этот момент лифт остановился, Димка схватил двумя руками «тюльпан» и вывалился в открывающиеся створки. Раздался грохот, автоматная пальба смешалась глухими ударами «тюльпана», нас ждали. Я успел выстрелить один раз наугад, как всё закончилось, в тесном помещении тамбура пахло порохом и свежим мясом, чудовищная сила импульсов рвала и кромсала тела, как налетевший локомотив. В наступившей тишине стало слышно, как искрит поврежденная проводка и осыпается мелкими камешками штукатурка.
      — Что у вас там?! — закричал Чарли, а может, и полковник, не разобрать.
      — Всё нормально, — хмуро ответил Димка, поднимаясь с пола. — Где «Слон»?
      — У подъезда, но народу вас встречает уж больно много. Вы отойдите чуть правее. Ага, ещё. Нормально.
      Недреманное око Чарли отслеживало нас по терминалам мгновенки, встроенным в комбинезоны.
      Раздался грохот падающих камней и скрежет раздираемого металла. Наружная стена выгнулась внутрь и рухнула подняв клубы пыли. Я тут же зашелся кашлем. Образовавшийся проём загородил борт долгожданного транспорта. Не мешкая, мы запрыгнули внутрь. Ещё на лету я заорал:
      — Слонёнок, ходу! По пеленгу Друга! На максимальной тяге!
      Когда мы добрались до рубки, «Слон» успел выйти в верхние слои атмосферы, тут и начался знакомый нам «бадминтон». Вернее, чуть не начался, Чарли успел перехватить управление и не дал нам врезаться в невидимую завесу, перекрывшую путь наверх. Панорама быстро темнеющего неба резко повернулась вправо, потом и вовсе сместилась назад, и мы увидели, как планета стала надвигаться на нас, плавно и неотвратимо.
      — Эй! Кто так шутит?
      — Вас блокировали. Пока придётся поболтаться внизу. Я начинаю военные действия против планеты Шааясс, — очень серьезно ответил Чарли.
      — Чарли, помнишь, что говорил мне? Об интересах и подчинении. Так вот, слушай приказ. Уходите на безопасное расстояние. Ваша главная задача — остаться на свободе. Да и не о захвате сейчас речь идёт. Бить будут на поражение. Пока мы что-нибудь не придумаем, сюда не соваться. Как понял?
      — Уходим. Держитесь, — голоса Ивана и Чарли перемешались, я не разобрал, кто из них, что сказал.
      — Дим, может, ты возьмёшь управление?
      — Пусть Слонёнок рулит. Руки дрожат, — ответил Димка и откинулся в кресле.
      — Ты чего?
      — Я пятерых положил, двумя выстрелами. Вот чего! — почти крикнул он.
      — Ты, Дима, в детстве-юности книжек перечитал, — я попытался смягчить ситуацию.
      — Слушай! Вот только не надо мне мозги мыть! Всё я понимаю, не понимаю только, почему нельзя без обойтись без крови. Как выяснилось, из Круглого мочила никакой. И хватит, скоро всё пройдёт.
      — Ну, если уж так вопрос ставить. Можно, наверно, обойтись и без конфликтов. Но не получилось. Мы ж как слепые, мы наугад прём, а дорогу никто не спешит указывать, — попытался я уговорить Димку. И себя заодно. — Вот мы и будем переть, пока не прозреем, или пока не найдётся кто-то посообразительней сервов. Пока не подумает кто-нибудь, что лучше с нами договориться, чем терпеть убытки. Такое вот, блин, моё скромное мнение!
      — А смысл?…
      Договорить ему не дал вездесущий Чарли:
      — Извините, джентльмены, что вмешиваюсь в вашу интимную беседу, но у вас, кажется, проблемы.
      — Вот спасибо, не знал. Вы где? — задал я главный вопрос.
      — Мы далеко, я придумал, как надо перемещаться, чтобы нас не сцапали. Но у вас вот проблема усугубилась. Сервы разворачивают какую-то хрень на орбите, я так понял, будут гвоздить по вас. Так что, покуда у вас никакого плана спасения нет, предлагаю свой. Пара минут у нас есть.
      — Амба, Василий Иваныч, — Димка смотрел прямо перед собой, лицо его скривилось в усмешке.
      — Давай, Чарли, говори, не слушай провокаторов, — сказал я, повернув лицо к Круглому и покрутив пальцем у виска. Наши наверху и так места себе не находят.
      — План простой. В данный момент весь флот сервов расположился, можно сказать, в одном месте. Вы сейчас, вот уже сейчас начали двигаться по хитрой траектории, я выдал Слонёнку алгоритм. Вас вряд ли так смогут подстрелить. Таким манером, только, ага, пониже, по самой поверхности, вы выйдете из опасной зоны, для нас опасной, и я вас там подберу. Мне надо на маневр три минуты, а сервам, чтобы выстроиться для захвата, не меньше пяти.
      — А они что, так и будут смотреть на нас и висеть неподвижно? Таки они идиоты, да? — поинтересовался Дима.
      — Я им не дам туда сунуться, а кто рискнёт, того мухобойкой. Всё, они готовы к выстрелу. Удачи!
      «Слон» рванул влево и немного сбросил скорость, я увидел, как участок леса, проносящегося под нами, превратился в гладкую площадку размером в четыре футбольных поля. Ничего себе, «хрень» против нас выкатили!
      — Чарли, при такой мощности «Слон» как себя будет чувствовать? — праздным любопытством вопрос Круглого назвать трудно.
      — Минууут…у… Ты думаешь, легко столько задач одновременно вести? Это предел для вас, шансов уцелеть мало. Лучше не проверять. До точки рандеву двадцать минут хода. Извините, я занят, — сказал Чарли и замолчал.
      Нам только и осталось, что вести обратный отсчёт. Равнина под нами постепенно перешла в предгорья, а потом пошли горы. Смотреть вниз категорически не хотелось, та гонка на планете без названья представлялась теперь просто неспешной прогулкой. Рассмотреть ландшафт можно было в короткие моменты смены курса, всё остальное время под нами бежала сплошная серая муть. Несколько раз вдалеке обнаруживались результаты стрельбы сервов — целые скалы превращались в груды щебня в одно неуловимое мгновение.
      Горы кончились. Снова под нами лес, да какой! Настоящая тайга на многие километры. Танец «Слона» продолжался, меня начало поташнивать, несмотря на то, что последние пять минут я старался вообще не открывать глаз.
      Не знаю, что произошло, но теория вероятности опять сыграла против нас, сервы таки попали. Нам не хватило трёх минут.

V

      Слонёнок, расходуя последние капли энергии, спеленал нас вместе с креслами в защитные коконы и выбросил настилом подальше от того места, где рухнула машина. Взрыва не произошло, нечему было взрываться. Лёжа под деревом в экзотической позе — кресло застряло под углом к земле так, что голова оказалась внизу, я наблюдал, как умирает «Слон».
      Силовой каркас из молочно-белого стал сначала серым, потом местами почти прозрачным. Раздался хлопок — оболочка поля исчезла, и я наглядно убедился, что вещественного-то ничего у корабля почти и не было. На месте крушения валялись в беспорядке какие-то непонятного назначения фрагменты да наши личные вещи. Я еще успел отметить, что «поляна», образовавшаяся посреди леса от выстрела жуткого орудия, имеет идеально ровную поверхность. Все выступающие неровности, в том числе деревья, раскатало в пыль.
      — Так, орлы, хватит валяться. Я держу помеху ещё шестьдесят восемь секунд. Отползайте в кусты и кресла прихватите, — снова скороговоркой выдал Чарли и продолжил в обычном темпе, — вас пока не видно. Подобрать не успеваю, безлошадные вы. Вся надежда на то, что вас потеряют из вида. Пушку мы изловчились подбить. Жаль, поздно.
      Пока он говорил, я вывалился из кресла, неудачно приземлившись на темечко. Димка ухватил своё кресло, и, краснея от натуги, тянул его к ближайшему кусту. Я последовал его примеру. Да уж! При проектировании никто не рассчитывал, что кресло придётся носить на себе. Но всё же в срок мы уложились, повалились, прерывисто дыша, на траву. Но полежать нам Чарли не дал.
      — Всё нормально, я вас не вижу. И не слышу, кстати. Передатчики я отключил, что б не фонили. Ваша задача теперь — уйти, как можно дальше, до того момента, как начнутся полномасштабные поиски. Я пока ухожу, но буду держать вас в курсе. Кто бы мне ещё посоветовал, как Алёну успокоить, она готова в рукопашную идти. Ну, да пусть этим Иван занимается. Ни пуха!
      К чёрту мы его послали на бегу. Если б не ранцы с НЗ, весившие, если мне память не изменяет, по десять килограммов, то бежать было бы даже приятно. В лесу прохладно, почва покрыта чем-то наподобие лишайника, и почему-то совсем нет ни упавших старых деревьев, ни бурелома.
      Странно, но лишь через два часа, во время очередного пятиминутного привала мы почувствовали, как содрогнулся воздух, и услышали раскатистый гул. По нашу душу пожаловали преследователи. За деревьями не было видно даже неба, но я предположил, а Димка согласился с тем, что прибыли они на корабле-диске, уж больно могучий шум.
      — Всё, хана. Сейчас обнаружат кресла и рванут по следу. А то и просто обработают всю прилегающую территорию какими-нибудь вакуумными зарядами, а после разыщут останки, дабы убедиться, — Димка растянулся на земле, положив рюкзак под голову.
      — Вставай, пора дальше двигать. Как там латиняне говорили — пока дышу, надеюсь?
      — Дум спиро, сперо. Только это ненадолго. Надоело мне бежать. Мы всё бежим и бежим, и вот, прибежали. Может, хватит? Шансов нет. Чужая планета, нас найдут в любом случае. Если сервы не совсем лохи, то на орбите сейчас и комар не пролетит, нашим не пробиться.
      — Тогда бери «тюльпан» и стреляйся, — бешенство моё было почти настоящим. — Давай! Мне плевать, я буду бежать и скрываться, пока останутся силы. Иначе, зачем было начинать? Я что, думаешь, прилетел за столько световых лет сюда, чтобы вот так вот просто взять и сдохнуть!?
      Он зло взглянул на меня, поднялся, подхватил рюкзак и молча припустил в прежнем направлении. Мне пришлось его догонять.
      Ещё час, примерно, ничто не мешало нашему бегству. Засада оказалась совершенно неожиданной. Откуда появились эти оборванцы, я так и не понял. Вот их не было, а вот мы стоим схваченные десятками рук так, что невозможно пошевелиться. Я увидел, что у Димки закрылся шлем, и повторил столь разумное действие. Попытка дотянуться до пистолета не увенчалась успехом, мне завернули руки за спину, повалили лицом на землю и принялись бить.
      Били долго, но без особого ожесточения, будто выполняя скучную работу. Судя по второй кучке, толпившейся чуть в стороне, Димка подвергался той же процедуре. Особого вреда эти загадочные дикари нам не принесли, костюмы смягчали удары. Но всё же, когда меня вздёрнули на ноги, стоял я на них с трудом, рядом покачивался и громко матерился Димка.
      Закончив пожелания благоденствия и всяческих извращений всем присутствующим и их родственникам, он обратился ко мне:
      — Что, ещё одни повстанцы? Опять история повторяется. А мне почему-то не смешно.
      — Ты знаешь, а ведь это наш шанс. Пока Садиш ищет нас по лесу, мы отсидимся у этих вот милых ребят, если не съедят, конечно.
      — Не ищет нас Садиш. Нет Садиша. Я его там, возле лифта…
      Мне стало не по себе, одно дело, когда гибнут некие абстрактные солдатики, пусть и на твоих глазах, другое, когда оказывается, что с одним из них ты беседовал каждый день и привык считать почти своим. Я начал Димку понимать. Сильный толчок в спину заставил меня шагнуть вперёд. Я обернулся, невысокий, но кряжистый мужик прохрипел что-то и показал, давай, мол, топай. И мы потопали.
      Шли недолго, минут сорок. За время перехода я успел как следует разглядеть тех, кто нас так лихо повязал. Ровно двадцать человек, одни мужчины в возрасте, насколько вообще можно об этом судить, от шестнадцати до сорока. Одетые в лохмотья, грязные, обросшие, они, тем не менее, не производили впечатления настоящих дикарей. Скорее уж, бомжи в крайней степени одичания.
      Вооружение их состояло в основном из ножей и дубин, но у предводителя, я заметил на поясе нечто, похожее на огнестрел. Ну, и плюс, конечно, наши «тюльпаны». Тот самый, кряжистый, долго крутил их в руках, потом отдал «в обоз» молодому парнишке, что тащил наши рюкзаки. Имея некоторое представление об оружии вообще, решил, что экспериментировать пока не стоит?
      Пока шли, до меня дошло главное. Когда дошло, я чуть не подпрыгнул. Вот что значит, спокойно подумать на досуге.
      — Дим, знаешь, почему нас ещё не грохнули?
      — Ну?
      — Кто, по-твоему, представляет для сервов главную опасность?… Правильно, экипаж Большого Друга. А они тю-тю, нет их. Мы теперь в роли живца, — довольный собой, доложил я.
      — Чёрт! Значит, поживём ещё. А как же наши? Ведь попрутся нас спасать, как пить дать. И влипнут. А какого ж они тогда нас сбивали? Ведь не знали, что мы выживем.
      — А не сообразили. Всё просто. Не надо переоценивать противника. Да и Друг был рядом, может, думали, что успеют перехватить. Но вообще-то должны понять, что наш кораблик им не по зубам.
      — Один-то раз поймали. Мало ли какие ещё у них придумки имеются, — с сомнением в голосе сказал Димка.
      — Вот придумок я как раз не боюсь. Простые они, как топор. Да и Чарли всю их науку превзошёл. Интересно, для чего мы этим понадобились? Почему не грохнули сразу, ведут куда-то? — задал я самые злободневные вопросы.
      — В стойбище. Для ритуальной казни. На продажу в рабство. Про еду ты уже упоминал. А! Знаю, для улучшения генофонда. Как тебе перспектива стать производителем? — пошутил невесело Круглый.
      — Пришли, кажись.
      «Стойбище» выглядело, как партизанский лагерь в фильме про войну. Землянки, костры, спешащие по делам «партизаны». Завидев нас, загалдели дети, язык «партизан» на слух ничем не отличался от привычного нам столичного.
      Услышав шум, из землянки выбрался здоровенный бородатый мужик лет пятидесяти, без всяких представлений понятно — вождь. Весь из себя важный, несуетливый, подошёл к нам, толкнул кулаком в грудь Круглого, который по габаритам мужику, в общем-то, не уступал. Димка, по-моему, первым делом возжелал дать бугаю в зубы, но сдержался. Неладное с ним творится, уж больно быстро меняется настроение, то Дима балагурит, то готов ни в чём пока неповинного человека загрызть.
      Вождь хриплым басом отдал приказ, нас взяли за руки, отвели в дальнюю землянку и закрыли вход тяжеленной крышкой, оставив в полной темноте.
      Дима вздохнул и уселся на земляной пол, привалившись к стене. Проговорил устало:
      — Ну вот, хоть отдохнуть можно. Все ноги оттоптал. Слушай, а ведь Чарли давно не слышно было.
      — Действительно, — сказал я, располагаясь рядом. — Должно быть, здорово на них насели. Меня другое волнует. Сервы наверняка знают об этих дикарях, могут проверить, когда выяснят, что нас нет нигде. Хотя. Мне попалось как-то среди прочей муры упоминание о неких то ли бандитах, то ли хиппи. Их считали неприкасаемыми, причем, не в изначальном смысле слова, а в перевёрнутом, никто их не трогал, что бы они ни делали. Правда, документ гласил, о делах давно минувших дней, так обстояло лет двести тому назад. Если это они, то нас, скорее всего, просто продадут сервам. Бродяги наверняка приняли нас за солдат. При таком раскладе других вариантов у меня нет.

VI

      Димка задумался, замолчал. В землянке пахло сыростью, звуки с трудом доносились через толстую крышку. Я почти задремал, но Дима не дал мне поспать, спросил рассеянно:
      — А почему их не трогали-то? Причина должна быть.
      — Ты что, не знаешь причину всего? Так велел господь, язви его в душу.
      — Ага, понятно. — Димка замолчал, потом с интонацией, ему не свойственной, неуверенно продолжил: — Я вот тут знаешь, что подумал… А какой смысл спасать то, что само себя разрушило? Если ты не понял, я про нашу цивилизацию.
      — Понял, — как-то нехорошо мне стало и от вступления, и от голоса его с дрожью. Так говорят о важном, готовом стать главным. Плохо дело.
      — Так вот. Ты не перебивай, я ещё не до конца разобрался. Мне не ясно, зачем спасать прогнивший мир. Рухнет он, но человечество-то выживет, и начнётся новая история. Может, люди поумнеют, может, придумают что-то новое…
      Он снова замолчал, зашуршал, устраиваясь поудобнее на полу. Ждал возражений? Пожалуйста:
      — А мы что, по-твоему, делаем? То есть, Проект, что делал. Он и готовил ту самую, новую историю. Но без вымирания половины, как минимум, человечества.
      Ответил он сразу — заранее знал мои доводы:
      — Да не то всё. Начнётся то же самое, на другом уровне. Нужно же совсем иное. Может, правы сервы. Знаешь, как они говорят? Служа богу, становишься богом. А вы всё хотите ухватить того бога за бороду. А ведь он не позволит, какой он после этого бог! Да и не будет никакого мирового кризиса, если они нам помогут. Вот ведь, что получается.
      Ну, тут я взъелся, сознательно отпустив тормоза:
      — Ты хочешь, чтобы мы были как сервы? Посмотри на них! Мы впятером, на одном единственном корабле делаем их одной левой. Они же как дети с задержкой развития! Ты этого хочешь!
      Димка, судя по голосу, усмехался:
      — Пока что, мы сидим в яме и ждём, когда за нами придут. Не говори мне о победе, я почему-то тебе не верю.
      — А я вот, верю. Да к чёрту! Ни во что я не верю. Я просто не хочу быть слугой и не хочу, чтобы человечество стало слугой, кого угодно. Что за бог такой, которому нужны слуги? Скорее, просто кто-то очень сильный, но очень ленивый, — я почувствовал слабость аргументации, поспешил добавить: — Сука он, вот кто.
      Димка хохотнул, но продолжил серьезно:
      — Это тот, чьи желания нам непонятны. Всего лишь. Да и кто бы говорил. Не ты ли года этак четыре тому назад упирался всеми конечностями, когда я тебя тянул из слуг в хозява? А за человечество ты не решай, людям нафиг не надо твоих звездолётов. Им постелька потеплее да помягче нужна, да еды побольше да повкуснее.
      Я вскочил и стукнулся макушкой об потолок, легкое сотрясение черепа успокоило. Сел, вытянул ноги, стараясь говорить медленно, произнёс:
      — За человечество всегда кто-нибудь, да решал. Кто-то вполне конкретный, их имена можно найти в энциклопедиях. На этот раз придётся нам. Так вот, я желаю, чтобы хотели люди странного, а не только постельку да хавчик. И не передергивай, не был я слугой, мозги продавал, но не прислуживал. И давай, без оскорблений обойдёмся. Поспорили, теперь давай думать, как выбираться будем. В любом случае сервы нам больше не поверят. Пробиваться будем с боем. Ну что, смиренный слуга господа? Тут, надеюсь, возражений нет?
      — Нет. И давай пока забудем… Возможно, я не прав. Просто навалилось всё и давит, давит. Извини.
      Я тайком перевёл дух. А ведь, ещё немного, и началась бы настоящая свара. В яме. Мы молчали долго, я опять начал дремать, когда крышка рывком поднялась. Наступил вечер, воздух стал свежее, быстро темнело.

VII

      Наверху разожгли большой костёр. Нет, все-таки не партизаны, усмехнулся я про себя. В сопровождении четырёх бугаёв с дубинами на плечах мы подошли к небольшой группе мужчин, сидевшей неподалёку от костра. Три пары глаз внимательно рассматривали нас. «Совет вождей», как я их назвал про себя, явно решал, каким станет наше будущее.
      Тут один из них, старик с мощной седой бородой, подошёл ко мне, схватил всей пятернёй ткань комбинезона на предплечье, несколько раз дёрнул так, что я покачнулся. Он посмотрел на «коллег» и прохрипел требовательно, а, получив ответ, очень наглядно изобразил, что комбез теперь не мой, и я должен его покинуть.
      То же самое попросили сделать и Димку. Тот снова выдал такой мощный загиб, что его поняли без перевода. А может быть, они сориентировались по громкости ответа, но факт, Круглый получил по спине дубиной от стоявшего сзади охранника. Он упал на одно колено, рыкнул нечто совсем непотребное. Поднимаясь, Круглый посмотрел на меня и спросил:
      — Ну что? Раздеваться?
      Я огляделся, охрану мы бы ещё могли положить, но что можно противопоставить той толпе, что окружила костёр с трёх сторон, прячась в сгущающемся сумраке? Димка понял без слов:
      — Раздеваемся, значит. Зря они нас не убили, рвать я их буду… с особым цинизмом.
      Сняв комбез и оставшись в одних плавках, я почувствовал себя, мягко говоря, неуютно. Костюмы быстренько напялили двое вождей — тот бородатый старикан и ещё один помоложе, который так разозлил поначалу Димку. Старику мои ботинки оказались малы, а бугай с удовольствием натянул Димкины и теперь любовался ими, подойдя к костру.
      Проявив подозрительную заботу о пленниках, бородатый старец приказал, и нам притащили по паре штанов и неизменные длинные рубахи, лишенные, правда, рукавов, ветхие, но чистые. Я скоренько облачился, а Димка ещё долго брезгливо вертел обновки в руках.
      Следующим актом спектакля должна была стать делёжка трофейного оружия и содержимого наших рюкзаков. Один «тюльпан» забрал громила-вождь, другой достался невзрачному типу, третьему в группе предводителей. Остальное имущество довольно быстро разошлось среди бойцов, захвативших нас.
      Не знаю, чем должно было закончиться представление по замыслу постановщиков, но финал явно оказался непредвиденным. Сначала послышался звук, напоминающий работающую газовую горелку, только очень, очень большую. Затем поляна осветилась ярче, чем днём, и прямо в её середину, едва не подавив толпу, опустился во всей красе знакомый «патиссон». В толпе загалдели, кто-то, особо сообразительный, рванул в лес, о нас на время забыли.
      С трёх сторон бота открылись люки, из которых стали выпрыгивать сервы, облачённые в чёрную броню. Они не стреляли, лишь отмахивались прикладами от особо наседавших оборванцев. Боже мой! Как они замечательно ошиблись! Их целью были люди в наших комбинезонах. И они их получили. Двоих вожаков скрутили по всем правилам и унесли внутрь машины, солдаты быстро погрузились, патиссон начал медленно подниматься над лесом. Вся операция по поимке нас заняла не больше трёх минут.
      Димка, как обычно, всё понял первым. Аппарат сервов ещё только начал отрываться от земли, а он уже подбежал к тому замухрышке, которому достался наш «тюльпан». Своё обещание рвать Круглый выполнил. От удара ногой голова единственного уцелевшего на тот момент вождя мотнулась так, будто у него не было позвоночника. Не отвлекаясь на мелочи типа бегущих с четырех сторон дикарей, Димка схватил пистолет и навёл его на машину, которая успела отойти метров на пятьдесят.
      Сами выстрелы неслышны, но вот удары в борт «патиссона» прозвучали как набат. Круглый палил очередями, не жалея зарядов, до тех пор, пока аппарат не вздрогнул, будто в конвульсии. Ещё несколько судорог и он рухнул, ломая деревья, раздался тяжелый удар, и в небо выстрелила струя ослепительно белого пламени.
      Первых удальцов, спешивших на помощь вождю, обезвредил я, Круглый же, отстрелявшись, развернулся и выстрелил, нет, не в толпу, как ожидалось, а под ноги ближайшим из нападавших. Земля вздрогнула ещё раз, и пыл у маргиналов иссяк. Димка медленно повернулся на триста шестьдесят градусов, наводя пистолет на людей, и те потихоньку начали отступать.
      — Посмотри, что из наших запасов ещё осталось. Пока они не опомнились, — сказал он.
      Я подхватил оба ранца, здорово облегчённых, но явно не пустых. Часть трофеев покойные вожди решили утаить от общественности.
      — Нечего ждать, пошли, — я осмотрелся и обнаружил свои ботинки, они мирно стояли возле бревна, служившего вместо лавочки. Оценив улыбку фортуны, я схватил обувку и пошёл вслед за Димой в темноту прочь от костра.

VIII

      Первые же триста метров похода по ночному лесу заставили всерьёз задуматься о перспективах выживания. Димка неожиданно матюгнулся, и откуда взялась эта манера?
      — Всё, Саш, на что-то я тут напоролся. Сучок, кажись. И посветить нечем? Хотя, какое там, светить. Засекут, гады.
      — Ты идти можешь? — сорвалось с языка первое, что пришло в голову.
      По сопению друга я сориентировался, остановился, осторожно шаря руками в воздухе. Поймал его плечо, опустился рядом на землю.
      — Идти могу, кровь сильно течёт, надо перевязать.
      Расстегнув рюкзак, я попытался нашарить аптечку. Её легко отличить, по форме она напоминает футляр для компактов. Но, увы, ничего похожего не оказалось в обоих рюкзаках, пришлось мне на бинты пустить свою ветхую рубашку. Кое-как, на ощупь затянув узлы на повязке, я поднялся, помог Димке. Он сделал шаг, положил мне руку на плечо, сказал:
      — Раз уж, не видим ни хрена, пойдём, как слепые. Веди меня, дружище, на вот тебе тросточку, чтоб ненароком в дерево не врезался.
      Тросточка оказалась кривым сучком, который всё норовил зацепиться за невидимые ветки. Несмотря ни на что, мы двигались всю ночь. Несколько раз падали, спотыкаясь о корни и, бог знает, обо что ещё. Как бы то ни было, к утру мне казалось, что я овладел методом слепой навигации в совершенстве. Неизвестно, сколько мы прошли. Я опасался, что и вовсе ходим по кругу, но когда начало светать, нас ещё не поймали, хищники не сожрали, и никаких признаков погони не обнаружилось.
      Рассмотрев при свете Димкину рану, я заволновался. Рана глубокая, кровит и воспалилась. Не везёт, так не везёт! Иммунитет у нас повысили, если верить докторам, но хватит ли его для выживания в предложенных условиях, кто бы мне ответил.
      Ревизия рюкзаков показала, что мы оказались счастливыми обладателями одного комплекта сухих пайков на неделю, одного фильтра для воды, двух замечательных ножей, карманного навигатора, набора для ремонта отсутствующих комбинезонов и двух складных стаканчиков, конструкция которых не претерпела изменений за последние сто лет.
      На всякий случай я вывернул мешки — не завалялось ли чего. Нет, больше ничего. Странный, надо сказать выбор сделали вожди. Видать, в спешке. Жаль, что ночью я не обнаружил навигатор, почти бесполезный без загруженных карт, но имеющий компас. Ну, да что теперь.
      Ножи мы прикрепили клипсами к поясам, съели один паёк на двоих, навигатор я повесил на шею, благо верёвочка для этого имеется специальная, остальное сложил в один рюкзак. Солнце, невидимое за кронами, только что поднялось, в лесу тишина, всё замечательно. Но куда идти? Направление на лагерь дикарей я примерно указать мог и Димка со мной согласился. В соответствии с простейшей логикой мы решили идти в противоположную сторону. И пошли.
      Лес казался бесконечным. И выглядел он каким-то уж очень однообразным. Тёмные стволы в два обхвата, лишённые сучков ниже десяти метров, словно сделаны по одному образцу. Повернувшись назад, можно увидеть картину почти в точности такую же, как и впереди по курсу. Таких лесов на Земле я не видел, хотя, что я там видел-то? Родимая средняя полоса, и только.
      Пару раз за день мы делали привал, когда набредали на ручей — попить и промыть Димкину рану. Он держался хорошо, но нога его ниже колена заметно припухла и покраснела.
      Разговоры поначалу крутились вокруг вариантов спасения, потом мы перешли, было, на решение вопроса о природе божества Шааясса, но тема показалась мне скользкой, как бы не скатиться опять к спору о целях и смыслах. И я перевёл разговор на воспоминания.
      Мы говорили о детстве, о преподавателях, о Димкиных женщинах, о литературе. Молчать мы тоже молчали, но тишина в лесу стояла такая, что через пять минут хотелось услышать хоть что-то, только бы не слышать эту тишину. Да, странный лес, ни птиц, ни, даже, насекомых. Одни деревья да иногда редкие кустики, чересчур правильной шарообразной формы.
      К вечеру даже я почувствовал, что хватит, пора отдохнуть. Счётчик на навигаторе показал, что мы прошли почти двадцать километров, а лес вокруг как будто остался прежним, тем же, что и утром.
      Димка дежурил первым. Я кое-как устроился под кустом, на мху, что покрывал землю почти сплошным ковром, лежать довольно удобно, но сон не шёл. Мысли, тяжёлые, сонные ворочались в голове, цеплялись одна за другую и устраивали этакий слоновий хоровод, не желавший закончиться.
      Ночью, разбуженный Димкой, я далеко не сразу сообразил, что происходит и после до утра не мог отделаться от мысли, что нахожусь в каком-то странном сне, где нет ничего кроме светящегося экранчика навигатора. Дикая, давящая тишина и темень выводят из себя быстрее, чем громкий шум, проверено. Единственным средством борьбы с пустотой, которое мне помогло, оказались стихи. Никогда раньше стихов не писал, а теперь сидел и сочинял вирши, мучительно подбирая рифмы и злясь на себя за то, что забыл предыдущее, только что вымученное четверостишие. Стихи и светлячок-навигатор, вот что спасло меня от истерики. Как боролся с напастью Круглый, я спрашивать не стал — мало ли что.

IX

      Второй день пути был бы, наверное, похож на первый. Но прошли мы гораздо меньше. После полудня Димка, не произнеся и слова, остановился и сел.
      — Всё. Давай делать костыль, вон подходящая дубина, — он махнул рукой. — Ступать на ногу больше не могу.
      Изготовление костыля заняло немного времени, но скорость упала заметно. Нога у Димы выглядела по моим представлениям, хуже некуда. Как ещё он шёл с утра, не понимаю. Да и сам он не смотрелся, как герой комиксов. Глаза запали, губы потрескались, а щетина отнюдь не добавляла шарма. На разговоры его больше не тянуло, и они постепенно превратились в монологи, мои.
      Вечером я решил, что дежурить буду всю ночь, пусть Димка поспит. Он действительно уснул, а мне осталось только размышлять, тяга к стихосложению куда-то улетучилась. Мысли типа «куда мы, чёрт возьми, идём?» — табу, это я понимал чётко и только и занимался тем, что отгонял от себя подобные вопросы. Поскольку единственным ответом было — «не куда, а почему — потому, что гонит нас инстинкт самосохранения».
      Оставаться на месте, значит отказаться от борьбы, значит мысленно себя похоронить. Движение — борьба или, пусть, видимость борьбы. Но таков инстинкт. Ещё меня интересовало, почему нас не нашли сервы. Ответ напрашивался — племя маргиналов не захотело сотрудничать с властями. Или власти не захотели их допрашивать о причинах гибели группы захвата. Но когда эта самая группа успела бы доложить, что захватила нас? А, бог с ними. Есть у нас проблемы и поважнее.
      Утром я проснулся от холода и боли в спине. Оказалось, что я храбро заснул на посту, да так, сидя, и проспал всю ночь. Боже, до чего я дошёл! Это я-то, который когда-то не мог уснуть, если кровать вдруг показалась недостаточно мягкой или широкой.
      День третий прошёл, как в бреду. Димка часто спотыкался, всё норовил упасть. Пришлось взять его руку и положить себе на плечо. Он сразу ослаб, тяжесть, поначалу казавшаяся невеликой, постепенно стала пригибать меня к земле. Мы всё чаще отдыхали, и всё труднее мне становилось его поднимать. К вечеру он не мог говорить, лишь хрипел, с трудом гоняя воздух через лёгкие.
      Есть он не стал, сразу, как сели, повалился и заснул. Мне тоже было не до рассуждений. Проглотив паёк, я плюнул на все дежурства и провалился в сон.
      А утром Димка не смог встать, он вообще не приходил в себя. Мои попытки заговорить с ним приводили только к тому, что Круглый открывал невидящие глаза и бормотал какую-то чушь.
      Я не думал, не было мыслей вообще. Кроме тех, что сопровождали действия. Я нашёл куст побольше, срезал самые крупные ветки, связал их полосами, нарезанными из второго рюкзака. Приделал к разлапистой конструкции лямку, примерил — как раз.
      С трудом ворочая, ставшее неподъёмным тело Димки, уложил его на волокушу. Он попросил воды. Пришлось бежать с фильтром и стаканчиком к ручью и качать воду. Выпив полстакана, он снова потерял сознание. Я нацепил лямку на грудь, посмотрел на компас и пошёл.
      Двигались мы медленно, но время шло, навигатор отсчитывал километры, а я старался не сбиться с ритма. Шаг, ещё, левой, правой, вдох, выдох. Пройдя километр, падал на мох и лежал, слушая, как успокаивается сердце и проходит шум в ушах.
      К вечеру развалились носилки, и до самой темноты пришлось провозиться с новыми. На этот раз я вспомнил о ремкомплекте и использовал клей и узкие полосы материала для заклейки комбинезонов. Долго и громко смеялся над собственной шуткой о том, что скоро стану мастером по монтажу волокуш. Решил, что больше смеяться не стану, говорят, так сходят с ума.
      Весь пятый день, как в тумане. Цифры навигатора, привал, подъём, привал, Димка не просит пить, лишь шевелит языком, когда я вливаю в него воду.
      На шестой день он пришёл в себя, я даже не понял поначалу, что за невнятные звуки слышны за спиной. Он звал меня:
      — Сашка, да стой ты, обормот глухой.
      — Да, Дим. Попить? Я сейчас.
      Он закашлялся, потом ответил со странным весельем:
      — Да брось, какое «попить». Глупости какие. Подойди-ка, чего скажу.
      Я сбросил лямку, развернулся и сел рядом с ним.
      — Я что сказать-то хотел. Ты оставь меня и топай один. Ты здоровый, ты дойдёшь. А я всё, отбегался. Шансов у меня нет, только мешаю тебе. Ну, не ерепенься ты и не демонстрируй благородство… Эй, ты чего? Спятил что ли?
      А я снова испытал приступ дикого смеха, мне было так смешно, что я не мог сидеть и лёжа почти беззвучно содрогался от хохота. Дойдёшь! Куда?! Юморист. Какая разница, как мне идти, если идём мы просто потому, что не можем стоять на месте? Приступ прошёл внезапно и сменился страхом — я слышал, что больные приходят в себя перед смертью, перед самым концом. Остаться одному в проклятом лесу мне показалось самым страшным наказанием.
      Я поднялся, сказал строго:
      — Молчи лучше, экономь силы. И не смеши меня, крыша и так держится на последнем гвозде. Поехали.
      Димка ещё пытался доказать, что я не прав, но вскоре потерял сознание и лишь глухо стонал, когда под волокушу попадали большие корни.

X

      Вечерело. Я остановился, с превеликим трудом пытаясь понять, что не так. Что-то изменилось вокруг. Но что? Через пару минут, когда успокоилось дыхание, я услышал слабый шум. Невидимые механизмы тарахтели, стукали, скрипели невдалеке, прямо по курсу. Плохо соображая, что делаю, я с удвоенной силой налёг на лямку и пошёл на звук.
      Через полчаса шум стал отчётливым, в нём угадывался некий ритм. Не то завод, не то железнодорожная станция. Сделалось почти совсем темно, и я рассмотрел впереди слабые отблески электрического света. Стена, высокая, бетонная возникла совершенно неожиданно, я буквально упёрся в неё лбом, когда пытался обойти большой куст.
      Стена хорошо просматривалась на фоне слегка подсвеченного неба. Шум, исходил из-за неё. Я оттащил носилки к ближайшему кусту, положил рядом с Димкой рюкзак, достал оттуда «тюльпан», на индикаторе значились пятнадцать неизрасходованных зарядов, и направился вдоль стены на разведку.
      Идти долго не пришлось, я верно угадал направление. Метров через двести обнаружились ворота. Да и не ворота, а так, некое ажурное сооружение на петлях, служащее, скорее, для обозначения границы, чем для защиты от проникновения.
      За стеной расположилась большая бетонированная площадка, почти полностью занятая штабелями брёвен. Ха! Мы вышли на лесозаготовительную базу. Интересно, зачем сервам древесина? Я как-то не замечал, что она широко используется в быту, даже вместо бумаги в ходу специальный пластик.
      Площадка, хорошо освещённая, идеально просматривалась от ворот по всем направлениям. Практически всё место, свободное от брёвен, занимал огромный контейнеровоз. Понимание пришло не сразу. Поначалу я не разобрался, что представляют собой три пенала размером с железнодорожный вагон, соединённые между собой «гармошкой», как наши земные автобусы. Я понял, что это за зверь, когда разглядел, что ближний ко мне «вагон» имеет спереди подобие кабины. И тогда вспомнил — на орбите Шааясса мы видели эти шустрые «паровозики», как их назвала Алёна, они сновали между поверхностью планеты и огромными грузовыми судами.
      Ага, значит экспорт древесины. Смех, да и только. Кому нужны эти брёвна? Загадка.
      Шум производил один единственный погрузчик, как я понял, автоматический. Он хватал штабель огромной клешнёй, подъезжал к контейнеру и почти бережно опускал брёвна внутрь. В данный момент он загружал средний контейнер, а, значит, у меня ещё оставалось время, чтобы разобраться в обстановке.
      Долго разбираться не пришлось. Поначалу площадка была совершенно безлюдна, но минут через двадцать на переднем вагоне открылся люк, образовав пандус, по которому наружу, потягиваясь и разминаясь, вышли двое сервов. Один из них развернулся, обошёл пандус слева, нажал невидимую с моей позиции кнопку, и люк с шумом захлопнулся. Ну, вот. Значит внутри с большой долей вероятности никого нет.
      Двое. Осталось принять решение. Благодаря освещению, я видел очень хорошо. Экипаж контейнеровоза, громко переговариваясь, направился к воротам, они шли прямо на меня. Извините, ребята, но вам не повезло. Я вышел из-за стены, стараясь не вглядываться в силуэты невезучих пилотов. Поднял «тюльпан», просунул ствол сквозь решётку ворот, прицелился и нажал спуск. Силуэты исчезли, я не стал рассматривать результаты выстрела, они были известны заранее.
      Бегом я вернулся на то место, где оставил носилки. Подсветка базы позволяла вполне сносно видеть, куда ставишь ногу. Димка снова пришёл в себя, попытался заговорить, но зашёлся в кашле. Я сказал:
      — Потерпи ещё чуток.
      До «паровозика» мы добрались без особых проблем. Поначалу оказалось страшно выходить на освещённую территорию. Но никто нас не окликнул, погрузчик-автомат продолжал по прежнему суетиться, проблемы людей его не интересовали.
      Некоторое замешательство вызвала у меня ручка управления люком, но и с ней я справился быстро, пандус вновь опустился, и я ввалился внутрь чужого корабля, втянув за собой волокушу с Димкой.
      В рубку контейнеровоза я проник легко, не оказалось у сервов никаких защит от несанкционированного доступа. Ну, чисто, дети. Полчаса у меня ушло на рассматривание системы управления и осознание невозможности ей воспользоваться. Слишком сложно, очень похоже на кабину авиалайнера — множество циферблатов, тумблеров, рукояток, и ни одна сволочь не позаботилась сделать надписи по-русски.

XI

      Через полчаса из ступора меня вывел Димкин голос:
      — Ну, что? Никак?
      Димка сидел в соседнем кресле, куда я его с большим трудом затащил. Глаз он не открывал, но временами приходил в себя.
      — Нет, никак. Зато разобрался с системой связи. Могу включить передатчик и вызвать Друга. Если они ещё ищут нас, то услышат.
      — Только ещё раньше нас услышат сервы и прихлопнут, — он усмехнулся.
      — Это точно. Но должен же быть какой-то выход.
      Меня одолевало отчаянье. Даже если бы удалось поднять аппарат на орбиту, что с того? Как послать сигнал нашим и остаться незамеченными? Времени оставалось не так уж и много, скоро погрузчик завершит работу, и кто-то где-то может начать интересоваться, куда это запропастилась партия дров номер такой-то.
      Димка хмыкнул, сделал паузу, и выдал решение, которое я не мог найти:
      — Я несколько раз читал, как разные там астронавты подавали сигнал бедствия при неисправных передатчиках. Они передавали сос азбукой Морзе. Я думаю, сервы её не знают. Ты можешь решить задачу как-нибудь технически?
      — Я всё могу, я ж русский инженер. В смысле, я попробую. Ты гений, Круглый, не зря я тебя тащил, — надежда на спасение снова стала осязаемой, я лихорадочно соображал, что необходимо делать.
      — Кстати, Дима, а как хоть звучит знаменитый сигнал? Я вот как-то смутно помню — не то три тире, три точки, три тире, не то, наоборот.
      — Угу, наоборот. Но, думаю, Чарли нас поймёт в любом случае. Ежели, конечно, услышит. Что-то умён наш комп стал не по чину. Ты не замечал?
      Я замешкался с ответом, соображая, стоит ли говорить правду, и стоит ли говорить именно сейчас. Димка понял:
      — Значит, замечал. Меня его странности немного настораживают, не перестарались ли ребята, создавая нашего кибернетического монстра. Ты знаешь, что сложность его железа превосходит сложность человеческого мозга?
      Нет, не стану я ему ничего объяснять:
      — Что значит сложность?
      Задавая вопрос, я осматривал стены в поисках инструментов. Зная манеру сервов складывать всё необходимое в скрытых нишах, я начал поочерёдно надавливать на панели, из которых состояла вся задняя стена рубки. Первой обнаружилась аптечка, жаль, что невозможно понять, что за лекарства у меня в руках. Ящик с инструментами нашелся в третьей нише, и я немедля приступил к работе. Димка тем временем продолжал лекцию об особенностях архитектуры Чарли:
      — …при этом у него нет такого узла, как центральный процессор, каждый узел работает самостоятельно, но в зависимости от условий может выполнять совершенно разные задачи. Ты меня слушаешь?
      Вообще-то, в другой раз я бы с интересом послушал. Многое из того, что он рассказывал, оказалось для меня новостью. И когда он успел набраться таких знаний? Главное, где? Но как раз сейчас мне не до того. Поэтому пришлось попросить его продолжить рассказ позже.
      Конструкция передатчика порадовала меня прозрачностью, она оказалась простой, как детский конструктор. Жаль, что никто не озаботился возможностью её модернизации. Всё неразъёмное, неделимое, пришлось резать по живому. Никогда ещё я не работал так быстро, голова прояснилась, решения появлялись как по волшебству, в готовом виде, нужные инструменты сами собой прыгали в руку.
      Через двадцать минут от напряжения пот лил с меня ручьём, как будто не отвёрткой и ножом я работал, а отбойным молотком. Дольше всего пришлось искать лишний кусок провода, чтобы сделать «телеграфный ключ». В конце концов, я вырезал его из жгута, показавшегося мне лишним в предложенной задаче.
      Последний раз смахнув пот, я уселся в кресло, перекинул нужный тумблер, молясь в душе неизвестно, кому, чтобы он оказался именно нужным, взял в руки два конца того самого, с трудом добытого провода, и соединил их. Из динамика послышалось тихое гудение. Есть! Передатчик работал так, как я и задумал. Ай да я! Посмотрел на Димку, он снова впал в забытьё, лицо его заострилось, кожа приобрела жуткий сероватый оттенок, дыхание неровное и хриплое. Потерпи, Дима, сейчас. Как ты там сказал — три точки?
      В глубине души я понимал, что шансы наши почти нулевые. Если Чарли нас услышит, если сервы не обратят внимания на странные сигналы, длинная цепочка «если». А в конце здоровенный знак вопроса после слова «как». Как наши смогут нас вытащить? Если уж Друг не смог прорваться к нам используя замешательство сервов, когда мы имели в своём распоряжении «Слона», что они могут сделать сейчас, когда все подступы наверняка перекрыты? Но вопросы и сомненья звучали фоном на заднем плане, дикая, ничем не подкреплённая надежда переполняла меня. Я никогда не верил в существование высшей справедливости, но сейчас ожидал именно её, подавляя доводы рассудка словами «зря, что ли мы сюда шли?».
      Минута проходила за минутой, надежды таяли, Димка дышал всё тяжелее, я обнаружил, что пальцы у меня сводит судорогой, так я вцепился в эти два провода. Полностью сосредоточившись на том, чтобы не сбиться с точек-тире, я в первый момент даже не понял, что динамик заговорил голосом Чарли, одним из его голосов:
      — Саша, Дима, если это вы, дайте один длинный сигнал. Повторяю — один длинный сигнал.
      — Димыч! Ты слышишь? — я соединил провода на три секунды, разъединил и откинулся на спинку, чувствуя, как тело одолевает слабость.
      — Слава богу, нашлись. Я вижу в том месте, откуда идёт сигнал, контейнеровоз. Вы там? Отвечайте так же.
      Я снова соединил концы.
      — Вы можете им управлять?
      Нет, конечно, подтверждения не было.
      — Так я и знал. Значит, лоханкой придётся управлять мне. Для этого необходимо перевести её на дистанционное управление. Выполняйте в точности, что я скажу, и будет вам удача. Первое — над креслом есть небольшой рычажок, помеченный знаком ладони, перекинуть его вперёд, перёд там, где лобовой иллюминатор…
      Я механически проделал всё, что говорил Чарли, совершенно не задаваясь никакими вопросами. Такой расклад оказался даже приятен — просто, не задумываясь, щёлкать тумблерами и нажимать клавиши. Наконец мой, в прямом смысле, руководитель произнёс:
      — Вот и всё. Внимание, тест системы… Блин, вы там ничего не оторвали невзначай? Если есть повреждения в схеме, дайте подтверждение.
      Я замкнул провода, и услышал в ответ:
      — Ну так, верни всё в зад!
      Возвращение так неудачно оторванного провода заняло совсем немного времени, в течение которого Чарли развлекал меня, делая умозаключения о моих способностях инженера. Кого другого убил бы, а тут хихикал в ответ на особенно удачные пассажи.
      — О, есть контакт. Вторая попытка. Хорошо, пристегните ремни, взлетаем.
      Я ещё успел закрепить в кресле Димку и усесться сам до того, как заработал двигатель и странный аппарат начал подниматься в воздух. Пришло в голову — интересно, а погрузка закончилась? Но навстречу неслось звёздное небо, машина содрогалась от усилий, преодолевая притяжение планеты.

XII

      Как ни странно, на нас никто не обратил внимания. Ну, взлетел ещё один грузовик, ну и что? Всю дорогу я гадал, где же мог спрятаться Большой Друг, но так до самого конца ничего и не придумал. На орбите тесно от снующих кораблей, в смысле, в иллюминатор можно одновременно рассмотреть до пяти блестящих точек, двигающихся «неправильно». Чарли сказал, что на время замолкает, потому как, несмотря на его ухищрения, сервы заподозрили неладное.
      Лесовоз не оборудован системой искусственного тяготения и компенсации инерции, потому пришлось испытать на себе прелести невесомости и, хотя и слабые, перегрузки при манёврах. Опять меня окружила тишина, лишь иногда тихо поскрипывали конструкции, да Димка изредка начинал стонать, слабо, словно нехотя.
      Выматывающий нервы полёт продолжался не меньше часа, за всё время я не услышал ни слова и успел десять раз решить, что Чарли нас потерял. Но лесовоз время от времени корректировал курс, на панели управления бодро перемигивались индикаторы, и я успокаивал себя словами «мужайтесь, худшее впереди».
      Когда в иллюминаторе показался боевой корабль сервов, тот самый диск, что будет мне теперь сниться в кошмарах, я решил — всё, конец, отбегались. Диск быстро вырос и занял весь обзор, только тогда Чарли заговорил:
      — Не пугайтесь, ребята, всё нормально, мы внутри. Осталось недолго, потерпите, сейчас затащим вас внутрь.
      Меня в который раз чуть не пробрал истерический смех. Ну и орлы! Взяли на абордаж? Или просто умыкнули, черти? Да, с такой командой не соскучишься. Мы медленно приблизились к борту, и прямо перед нами раздвинулась диафрагма люка. Лесовоз протиснулся внутрь отсека, явно для него не предназначенного — очень уж там мало места, прижался к «полу». Люк за нами закрылся, в отсек пошёл воздух, и одновременно появилось тяготение, окончательно определив верх и низ.
      Я не видел, как открылась дверь, а заметил их, когда экипаж в полном составе приблизился к лесовозу вплотную. Встал и направился к входному люку, чувствуя, как тяжесть сковывает движения, не оставалось сил даже на выражение радости.
      Спустившись по пандусу, я попал прямо в объятья Алёны. Она улыбалась, говорила сбивчиво и много, а я не разбирал слов, видел слёзы у неё в глазах и повторял про себя: «Прости меня, родная. Прости меня». Наконец, до меня дошло, что Герке уже раза три повторил вопрос:
      — А где Дима?
      — Он ранен, там, в кабине, — я направился по пандусу вверх.
      Иван бросился вперёд меня, когда мы вошли, толкаясь плечами, в рубку, он разговаривал с Чарли:
      — … Да, и готовь медбокс, состояние тяжёлое.
      Димку уложили на кусок ткани, напоминающей брезент, которая обнаружилась в «каптёрке» возле шлюза. Мирон и Иван двигалсь так осторожно, будто он из тончайшего фарфора. Друг, оказывается, припарковался в соседнем ангаре, похожем на наш. Когда вошли, первое, что я услышал, был возглас Чарли:
      — Капитан! Рад тебя видеть…даже в таком виде.
      Я представил себе вид и махнул в ответ рукой. Запомнилось, как брел по коридору, пытаясь вникнуть в суть задаваемых вопросов, как лопнула перепонка двери, как кровать мягко ударила по лицу.
      Чистота, комфорт, покой — я открыл глаза и обнаружил себя на медицинской койке. Что-то зачастили мы, подумалось, второй раз за время полёта. Соседняя койка затянута герметичным пузырём, за которым можно рассмотреть Димку, опутанного проводами и трубками. Я сел.
      — С пробужденьем, Александр Станиславович, как спалось? — Чарли на посту.
      — Спасибо, замечательно. Есть хочу!
      — Внимание, экипаж! Капитан хочет есть.
      Когда я оделся, в бокс ворвалась Алёна. От вчерашнего не осталось и следа, всё та же зеленоглазая девчонка, что встретилась мне осенним вечером возле подъезда.
      — Идём, соня, народ жаждет услышать речь героя и собрался в столовой.
      — Скажи, сейчас приду. Но сначала приведу себя в надлежащий вид. А то, даже поцеловать тебя стесняюсь.
      Она рассмеялась, обняла, чмокнула в небритую щёку:
      — Глупый, какой же ты глупый! Ладно, иди, только недолго. Девять часов уже, народ голодный, не завтракали, тебя ждали.
      Я прикинул и удивился:
      — Так что, я больше суток спал?
      — Да, тут ты непревзойдённый профи. Дима и тот просыпался. Но ему ещё долго лежать.
      Я не ответил и молча рванул в каюту. Горячая вода это, я вам скажу, нечто божественное.
      За время завтрака я успел рассказать о наших похождениях всё, что счёл нужным поведать. Да и что там рассказывать? Не о том же, как в ночном лесу сочинял стихи, или, как медленно сходят с ума, и уж совсем не было желания делиться ощущеньями от убийства ни в чём не повинных водителей лесовоза.
      Гораздо интереснее показался мне рассказ о том, как Друг оказался на борту корабля-диска.
      Когда мы сгинули в лесной чаще, Чарли принялся скакать по системе Шааясса, как бешеный кузнечик. У сервов не осталось шансов поймать Друга в сферу-ловушку. План созрел не сразу, не вдруг, и оказался результатом коллективного творчества экипажа.
      На первом этапе необходимо было обнаружить в системе одиночный корабль, что оказалось совсем непросто, сервы патрулировали пространство группами по два-три корабля. Наконец, через сутки поисков нашелся искомый одиночка.
      Друг вынырнул в тысяче километров от неудачника, и Чарли «слегка оглушил его мухобойкой». Войдя в контакт с главным компьютером корабля, наш хакер сразу перехватить управление не смог, поэтому пришлось временно загрузить вражью железяку разного рода проблемами, типа вирусов и сбоящей периферии. Поединок Чарли и компа длился больше часа, дезориентированная команда не сообразила сразу подать сигнал бедствия, а после было поздно.
      Полковник Стратов, используя «Тунгус» в качестве тарана, сплющил антенну дальней связи. Теперь за связь корабля сервов «отвечал» Чарли. Чем он и не преминул воспользоваться, сообщив, что предыдущая информация о замеченном в непосредственной близости земном корабле оказалась результатом сбоя в системе слежения.
      После полной и окончательной победы нечеловеческого гения над косной материей Чарли просто открыл нужный люк и поместил Друга в одном из грузовых ангаров. Дабы пресечь буйство сервов, пришлось пообещать полностью разгерметизировать жилые отсеки, если не прекратятся попытки вывести корабль из строя.
      Дальше всё просто. Чарли вывел корабль на орбиту Шааясса, и наступила пора ожидания. Информацию о том, что мы погибли во время захвата, наш супермозг решил довести до сведения остальных после критического переосмысления. Вернее, он просто всех обманул. Это я понял несколько позже, а тогда у меня не было желания разбираться, почему Друг так упорно ждал нас на орбите.
      У меня возник, не знаю, почему так поздно, насущный вопрос:
      — А где мы сейчас?
      В ответ прозвучало почти хором:
      — Всё там же.
      Иван уточнил:
      — В чреве китовом.
      Чарли добавил сухо:
      — Мне порядком надоело водить за нос флотских начальников. Страшные зануды. То им такой отчёт предоставь, то другой. Задолбала казённая рутина. Хочу на волю!
      Экипаж безмолвствовал. Ах, да. Ждут приказа. Вот и хорошо. Пусть подождут. Я сказал лишь:
      — Так, Чарли, я в рубку. Давай бухти мне, что там у нас с этим божеством. Что ты о нём узнал?
      — Да ничего, практически. Определил направление, даже дистанцию не смог узнать. Как только его комп засёк меня, так сразу объявил тревогу и отключился. Я пару раз пытался выйти с ним на связь, но ответа не получил. Вот и всё. Для дальнейших действий в том направлении не было никакой возможности.
      Он закончил говорить, когда я шел по коридору. Тут-то до меня и стало потихоньку доходить:
      — Слушай, дружище, а почему вы решили остаться на орбите после известия о нашей гибели?
      — Я сказал, что преследователи вас потеряли, и надо ждать, когда вы дадите о себе знать. Не мог я сказать о взрыве «патиссона» всю правду. Так было нужно. Да и не всё там понятно с этим взрывом. Короче, начальник. Я прав, а победителей не судят.
      Я шёл молча до самой рубки. Расположившись в кресле, сказал:
      — Спасибо. Ты…
      — Стоп. Пожалуйста, воздержись от приписывания мне человеческих чувств. Я не человек. Это не обсуждается… Увы, — остановил Чарли меня.
      — Хорошо. Но всё равно, спасибо… Значит, курс известен, расстояние — нет. Опять идти, неизвестно сколько. А хоть какое-то впечатление у тебя сложилось о собеседнике?
      — Так то был их комп. Совершенно определённо. Очень мощный, я б с ним в шашки играть не сел. Шутка. А о хозяевах ничего не могу сказать. Очень короткий контакт, миллисекунды какие-то.
      — Слушай тогда приказ. Уходим из системы. Двигаемся короткими прыжками. В пределах дистанции чувствительности твоих сенсоров. Оповести экипаж, и поехали.
      Команду «поехали» Чарли выполнил лихо, створки люка разошлись, Друг резко, с бешеным ускорением отскочил от диска и ушёл в прыжок.

XIII

      Планета Шааясс осталась далеко позади, даже её звезда с именем Звезда, ага, затерялась среди тысяч светлячков за кормой. Память о себе мы оставили нехорошую, да что ж теперь поделаешь. Вторые сутки мы двигаемся в нервирующем темпе. Прыжок, Чарли осторожно «слушает» канал, не исчез ли, через пять минут ещё прыжок. Через каждые шесть часов остановка, подзарядка накопителя, а главное, отдых от этих мгновенных потерь сознания, что сопровождают каждое перемещение.
      Дима чувствовал себя нормально и всё порывался встать, но доктор Чарли запретил категорически. Круглый обозвал доктора коновалом, но ослушаться не решился. Сегодня он целый день изучал материалы по Шааяссу, на вопрос «зачем» отвечая «за шкафом». В его настроении я не разобрался, хотя, помня лесные приключения, старался наблюдать за другом пристально.
      Такого свободомыслия, какое он продемонстрировал мне в той злополучной яме, я не мог позволить никому. А как узнаешь, что творится у него в голове?
      Я обсуждал с Чарли вопрос о том, как понимать однообразие ответов на наши отчёты, поступающие регулярно со станции «Королёв», когда он радостно так объявил:
      — Вижу корабль сервов. Боевая тревога, — и исполнил, гад, соло на горне.
      На однообразной панораме звёздного неба возникло отдельное окно с изображением осточертевшего диска.
      — Уточняю, не сервы, а как раз наоборот, стоццы. Опять будут в гости звать? Послать их? — деловито поинтересовался киберпанк.
      — Зачем же. Корабль один? Поприветствуй, спроси, чего надо. Может, у них дело какое. Пусть в Галактике знают, что не такие уж и хамы земляне, — решил я подыграть.
      Через пару минут пошла трансляция обращения капитана стоццев. Пожилой человек, весь седой, с благородной внешностью смешно шевелил губами, совершенно не в такт с тем, как переводил Чарли:
      — Приветствую, капитан Кармагин. Мы знаем, что вы отправились на поиски так называемого бога и имеем желание помочь вам.
      Я поднял руку, прося слова.
      — Вы хотите отправиться с нами?
      Капитан смутился. Он отвернулся от камеры и так, глядя в сторону, произнёс:
      — Нет. Мы не признаём власти бога, но не осмеливаемся нарушить его запреты напрямую. Мы готовы предоставить информацию о предполагаемом месте нахождения этого существа… или существ. Информационный пакет принят вашей машиной. Там есть ещё кое-что, возможно, интересное для вас. На этом разрешите попрощаться.
      — Минуточку! Для чего было отправлять за нами вдогонку корабль, не проще ли просто послать сообщение?
      — Не стоит извещать о нашем контакте сервов, — слегка удивленно ответил капитан.
      Я чуть не хлопнул себя по лбу:
      — Ну, да, конечно… и спасибо. Спасибо за помощь. Мы не забудем. Всего доброго.
      — Удачи.
      Я в задумчивости просидел несколько минут, пока Чарли не спросил:
      — Тебе, что, не интересно, чем снами поделились смиренные бунтовщики?
      — Угу. Выкладывай.
      — Если коротко, то так. Вселенную создал некто, в смысле, разумный. И он же вложил в неё свойство, как закон, ограничивающий уровень развития цивилизаций с целью исключить возможность их воздействия на саму сущность мироздания…
      — Эг-хм… — мне сия модель показалась знакомой, но вспомнить так и не удалось, откуда.
      Чарли подождал продолжения моего многозначительного междометья, не дождался продолжил:
      — В версии стоццев есть продолжение и расширение исходной трактовки, канонической, так сказать. Они додумались до того, что их бог или эксперт, как хочешь называй, есть псевдоразумная система, внедрённая во вселенную для того, чтобы защитить развитые цивилизации от неминуемой гибели. Путём, естественно, контроля.
      — Я ни хрена не понимаю. Слишком, по-моему, много сущностей они нагородили. Чувствуется отсутствие научной школы, как понятия. Не было никогда у сервов философии, вот что я тебе скажу. Что, по-ихнему, получается? Наша порча — это, типа, действие закона. Мы переступили порог дозволенного, о пороге и Садиш, покойный, говорил, помнится. А сервов контролирует, значит, эта самая система, псевдоразумная. Так?
      — Нет, — с язвительностью в голосе ответил Чарли. — Дослушать надо сначала, потом делать выводы. Речь шла об иных расах. А люди — искусственно выведенная раса. Как раз той системой. Для своих каких-то нужд. Помнишь, кристы назвали сервов подчинёнными? Не, что-то в этом есть этакое… достойное внимания.
      — Фигня. Наплевать и забыть, — разочаровался я. — Нет тут ничего, кроме попытки, неумелой, создать религию. Понимаешь, у сервов не было необходимости в религии, их бог всегда живой и вполне реальный. А вот стоццам за сто лет стало вдруг неуютно без руководящей и направляющей, и бросились они сочинять. Да ещё и нос боятся высунуть. Глупости.
      — Ну, не знаю, тебе видней, но я бы не стал так вот отбрасывать… — Чарли даже расстроился.
      Мне стало смешно:
      — У тебя комплекс. Назовём его комплексом искусственного разума. Тебе хочется, чтобы и мы оказались чьим-то творением?
      — Это у меня-то комплекс? Ну вот, а я-то старался не обидеть, не показывать своё превосходство в полной мере. Может, в дурака сыграем, в подкидного? Чтобы выяснить, кто есть кто, — на полном серьезе предложил, чертяка.
      — Ладно, чего разошёлся. Расскажи эту версию нашим, может, кто чего и путное скажет. Пошутил я насчёт комплексов, — пришлось мне пойти на попятный.
      — У меня не может быть такого. По определению. Нет у меня подсознания и прочих ваших прибабахов.
      Я вылез из слишком уж удобного кресла, заметил:
      — А вот ты сейчас употребил чисто по-человечески «не знаю». Обозначил сомнения. Значит, для тебя существует возможность делать выводы и предположения без видимых на то оснований. Интуиция! А?
      — Тут другое. Я не готов спорить на эту тему. Что с координатами будем делать? Здесь недалеко.
      — Раз недалеко, значит, будем посмотреть. Описание места, хоть, есть? Или только циферки? — испытывая облегчение, перешел я к делам насущным.
      — Да какое описание. Даже предположений и тех нет. Что с них взять-то, с этих тихонь!
      До этого самого «недалеко» добирались двое суток, но целенаправленно и в обычном ритме. Димка стал вставать, инопланетная зараза, взломавшая его иммунитет, благополучно издохла стараниями Чарли и чудо-препаратов, произведённых Проектом. Бросив читать о Шааяссе, Круглый занялся штудиями философскими, что совершенно не добавило ему бодрости и оптимизма, а меня заставило обратиться с просьбой к Чарли:
      — Ты можешь мне объяснить, чем занимается Дима целыми днями?
      — Могу, пожалуй. Он пытается смоделировать Бога. С большой буквы. Загонял меня, если честно. Как будто неясно, что если бы я такое мог, то сам давно уже…
      Ну, дела. Круглый всегда чурался рассуждений на такие темы, стеснялся даже. Говорил, что ему и без высшего разума нескучно живётся или ещё как-нибудь отшучивался.
      — Как считаешь, стоит с ним поговорить, постараться убедить, что не время для сомнений и поисков? — боже мой, у кого я прошу совета! Мы окончательно вышли за рамки нормы. Интересно, куда придём?
      Я спрашиваю у нечеловека, как мне вести себя с лучшим другом, лучший друг строит модель Бога, и всей командой мы рвёмся навстречу загадочному нечто, которого на двух планетах называют богом. Наша экспедиция постепенно теряет первоначальный смысл, мы рискуем забыть, кто мы на самом деле. Земля осталась где-то очень далеко, а её проблемы могут показаться второстепенными по сравнению с возникающими вопросами. Вот Димка, кажется, уже…
      — Нет.
      — Что? — я успел забыть о своём вопросе и не сразу понял, к чему относится реплика. — Почему?
      Чарли сделал паузу, будто бы размышляя. Меня начинали раздражать его попытки имитировать человека.
      — Не знаю, какие отношения были у вас до полёта. То есть, знаю, вы друзья. Но сейчас попытка дружеской беседы вызовет у Дмитрия отторжение. Он другой. Да ты бы и не стал спрашивать, если б сам не понимал. Такое вот моё скромное мнение.
      Хотел, было, сделать Чарли замечание, но лишь спросил:
      — Есть средство от раздражительности? Мож, химия какая.
      — Щаз! Не хватало ещё, чтоб капитан на колёса подсел. Скоро тебе не до своих нервов станет, последний прыжок остался. Уверяю, всё как рукой снимет, если, конечно, там есть то, что нам нужно. Сейчас рекомендую тренажеры, сауну, ужин и спать. Как доктор.
      Процедуры, однако, закончились ужином, сон пришлось отложить. В столовой, где мы собрались, раздался голос Чарли:
      — Вижу неопознанные объекты в количестве двух, дистанция пятьдесят тысяч, только что вышли из прыжка. Идут прямиком к нам. Мелкие какие-то. Кто хочет посмотреть, прошу в рубку.
      Посмотреть пожелали все. «Мелкие» объекты оказались при ближайшем рассмотрении шарами размером с Друга. Парочка приблизилась, сбрасывая скорость, шары разошлись и рывком сместились так, что один оказался слева, другой справа от нас. Расстояние между нами стало не больше километра.
      Иван меланхолично поигрывал мухобойкой, демонстрируя изрядную выдержку.
      — По-моему, нас изучают, — Димка почесал нос, — а могут и того, транплюкировать нахрен.
      — Точно, изучают. Упорно пытаются залезть и пошарить сканерами внутри. Но нас голыми кварками не возьмёшь, — гордо заявил Чарли. И тут же добавил: — Энерговооружение у них — будь здоров, не хуже нашего. Первыми наезжать не стоит, хотя, они и проявили грубость, на приветствие не ответив.
      — Что, совсем молчат? — спросил Мирон, не отрываясь от своей консоли. — Да, ребята! Это вам не сервы, наши не пляшут. Я даже не могу понять структуру шариков. Поле, но какое!.. Не в нашей компетенции.
      Пока Герке восхищался и уничижался, шары начали расходиться, отдалились, опять рывком. И исчезли. Перед тем, как они пропали, мне почудилось, что на одном из шаров возник слабенький отблеск красного цвета.
      Заговорили разом:
      — Я не зарегистрировал ничего, очень тихо ушли. Сволочи, — позавидовал Чарли чужим возможностям.
      — А они красивые, — Алёна улыбалась.
      — В ответ они чем-то мигнууули, — пропел Димка, стараясь подражать знаменитому голосу.
      Ага, значит, не показалось. Я спросил:
      — Чарли, что за вспышка?
      — Не вспышка, а банальная передача в оптическом диапазоне, расшифрую, скажу. Сложное кодирование, сразу не поймёшь, — последнюю фразу он произнёс кряхтя, клоун самоучка.
      После вспышки реплик повисло молчание, которое нарушил Чарли:
      — Расшифровал, они заодно с посланием передали целый словарь. А само послание простое, можно перевести как «доступ открыт, но делать там вам нечего». Но если полностью развернуть, то получится очень долго, очень сложный язык, явно не звуковой, потому как предполагает несколько параллельных каналов. Похоже, мы влипли.
      После таких слов мы дружно, не сговариваясь, развернули кресла так, чтобы каждый мог видеть каждого. Но смотрели на меня. Я при этом смотрел в необъятные космические просторы, как и положено руководителю, который не знает что сказать. А что тут скажешь? Не возвращаться же, тем более явной угрозы никакой. Пуганые мы просто. Пришлось отделываться не слишком содержательной фразой:
      — Завтра на месте во всём и разберёмся. Мирон, как, по-твоему, эти шарики нас сильно опередили в смысле возможностей?
      — А вот и не знаю. Насчёт бесшумного хода, это мы тоже могём, но с дополнительными затратами энергии. Всё же, думаю, не сильно, — ответил Герке.
      Чарли в тени не остался:
      — А я думаю, они ушли далеко. Это были автоматы, мелочь.
      — Всё, завтра будет день и будет пища. Для ума, — отрезал Мирон.

XIV

      В каюте полумрак, слабый огонёк ночника позволяет угадывать лишь контуры предметов.
      — Ты думаешь, там всё и закончится? — Алёна прижалась щекой к моему плечу.
      — Стараюсь не думать пока об этом… Лучше скажи, ты боишься?
      — Я отбоялась, Саш. Когда мы о вас неделю ничего слышали, было страшно. А к этому всему… — она повела рукой, — я привыкла. На войне, как на войне… А вот тебе тяжело.
      — Ерунда. Не тяжелее, чем остальным. Просто я очень хочу решить эту задачу. Понимаешь, я упёрся рогом, как говорится. А остальные…
      — Я с тобой. Иван, он надёжный. Мирон весь в работе, ему только давай. Всего и побольше. Дима… не знаю, задумчивый он стал. Прорвёмся, капитан.
      — Точно, юнга. Давай спать?
      — Ты спи, а я буду тебя охранять. Мне так нравится смотреть на тебя, когда ты спишь. У тебя лицо делается, как у мальчишки…
 
      Утром всё шло по расписанию. В девять часов ровно экипаж находился в полной боевой готовности, попросту говоря, мы сидели в креслах и ждали, подавляя, кто зевоту, кто нервную дрожь, когда же всё закончится. Или начнётся, как посмотреть.
      — К старту всё готово. Или ждём кого? — Чарли верен себе.
      — Хватит трепаться, поехали, — шутить мне не хотелось.
      Темнота. Свет. Привыкший к полумраку рубки, я зажмурился от неожиданности. Мы вошли в систему очень близко к светилу. Расстояние, как тут же сообщил Чарли, сто миллионов километров. Семь планет и астероидный пояс. А дальше что? Хороший вопрос, я не обратил внимания, кто его задал. Ответил опять же Чарли:
      — Предлагаю обследовать четвёртую планету. Чую, канал, тот самый, начинается там. Да и вообще, планета дышит. Сильная техногенная аура.
      — Ты не умничай, толком говори, что да как, — Иван потянулся и зевнул.
      Герке наоборот аж заёрзал от нетерпения:
      — Спутники на орбите, мощные энергетические ресурсы на поверхности. Богов мы тут не найдём, но кое-что интересное, наверняка.
      — О, наши знакомцы, — радостно информировал Чарли. — Шарики прилетели, опять двое. Спрашивают, чё нада. Нда, придётся мне перевод адаптировать именно таким вот образом. Иначе каждую реплику придётся слишком долго объяснять, никому не в обиду будь сказано.
      — Хотим, мол, посетить планету и вступить в контакт с хозяевами. Такой ответ их устроит? — предложил я.
      — Вроде, да. Но они хотят проверить, действительно ли вы принадлежите к расе хомо. Почему-то прямо сейчас, — Чарли растерялся.
      — И что надо для идентификации? Паспорт показать. Так я его дома забыл, — Иван ещё не понял.
      — Для опознания придётся выйти в открытый космос. Потому как ни Друг, ни «Тунгусы» для их сенсоров непроницаемы. И ещё они хотят видеть представителей обоих полов. Вот такие пироги, — пояснил Мирон, имевший через консоль расширенный доступ к информации.
      Я посмотрел на Алёну, лицо её выражало неподдельный азарт, ей явно не терпелось примерить скафандр и прогуляться на природе. Значит, вторым пойду я.
      Вакуум-скафандры мне не понравились сразу и навсегда. Помню, когда в первый раз надел тяжеленное чудище, почувствовал себя бабочкой в коконе. Страшно захотелось вылезти наружу. Потом, конечно, привык, но радости от ношения получать не научился. Ввиду малых размеров, ни о какой полевой защите речи не шло, всё сугубо материальное и довольно неудобное. Первой мы облачили Алёну. Ей, как ни странно, костюмчик понравился. Глядя на неё, я даже забыл о своих неудобствах. Настоящая космическая амазонка. Как сказал бы тонкий стилист, жёлто-белая гамма костюма приятно гармонирует с цветом волос и подчёркивает… не знаю, что, но точно, подчёркивает.
      Я волновался, что Алёна впервые попав в пространство, запаникует, да ещё и невесомость. Но долго волноваться не пришлось. Через несколько секунд захватывающего дух падения в звёздную россыпь мы оказались в берёзовой роще. Никаких дополнительных ощущений, спецэффектов и предупреждений. Просто — раз и всё, и мы в другом мире.

XV

      Роща, как роща. Лето, солнце, слабый ветерок шумит в кронах. И запах! Настоящий лесной. Сказать, что я был ошеломлён нельзя. Видно, настолько привык к разным выкрутасам, которые преподносила судьба в последнее время, что ничего кроме злости не почувствовал. Осмотрелся, Алёна, облачённая в комбинезон, как и я, поворачивалась из стороны в сторону с видом, мягко говоря, озадаченным. Первым делом, когда приступ злости прошёл, я подумал «а где скафандры?». Дурацкий вопрос. Окончательно я пришел в себя после того, как Алёна заговорила:
      — Хорошее местечко, где мы? Или надо спрашивать — в чьём это мы уме?
      — Да уж. Я бы этому уму по мозгам-то настучал. Эй! Хозяева! Покажитесь!!!
      Никто, кроме эха не откликнулся. Замечательно. Снова задачка со всеми неизвестными. Но нас и этим не удивишь. Опять же, что главное для командира? Правильно — внушить подчинённым, уверенность в своих действиях. Поэтому я сказал, вытянув руку:
      — Пошли. Вон там, вроде бы, тропинка. Посмотрим, что за шутки и что за шутники.
      Тропинка, действительно имела место, правда, странная, геометрически правильная. Два раза она изгибалась, и оба раза под прямым углом. После второго поворота, пройдя пару сотен метров, мы вышли на поляну. Алёна даже засмеялась: на краю поляны стояла избушка, хорошо хоть без ножек. Но, буде таковые оказались, то просто дополнили бы картину. Избушка покоряла своей древностью и незатейливостью. Сложенная из огромных замшелых брёвен, крытая соломой, она так вросла в землю, что маленькие оконца оказались наполовину скрыты в высокой траве. Мне показалось, что домик просто устал и присел отдохнуть.
      — Какая прелесть! Эй, кто в теремочке живёт? Или как там ещё, встань к лесу задом, ко мне передом, — громко сказала Алена и приветливо помахала руками.
      — По-моему, никто в ней давно не живёт, да и стоит передом как раз к нам. Думаю, по замыслу автора эта изба не просто так, а часть спектакля. Реквизит. Только бы с бабой Ягой не пришлось общаться, в таких постановках принципиально не участвую, с детства.
      Алёна тяжко вздохнула. Потом не удержалась:
      — Узнаю знаменитую мужскую романтичность. Часто приходилось слышать, мол, женщины прагматичны от природы, а истинные романтики мужики. Угу. Ты что? Не понимаешь, это же игра? Может тест, какой. Но вряд ли кто-то таким вот изощрённым способом пытается нас извести.
      Игра. Конечно, игра. Но нам лучше бы выиграть. Неизвестно, что тут положено за проигрыш. Несмотря на беззаботность Алёны, к избе я подошел осторожно, медленно потянул заскрипевшую дверь, заглянул внутрь. Ничего, симпатичная обстановка, главное, совсем не такая, какую можно было бы ожидать. Единственная странность жилища заключалась в отсутствии как прихожей, так и сеней, дверь открылась прямо в комнату обычной квартиры, даже чем-то похожей на мою.
      Делать нечего, мы вошли и принялись осматриваться. Первым делом я подошёл к окну, обычному, большому. Слава богу, вид из него открывался именно на поляну, а не на городскую улицу, это было бы слишком. Тот, кто играл с нами, останавливался в нагромождении несуразностей как раз на той черте, за которой начинался абсурд.
      Стол, диван, два кресла, холодильник и, будто бы отдельно от всей другой обстановки, компьютерный стол с монитором, клавиатурой и мышкой. Под столом отыскался и системник, я машинально надавил кнопку и услышал, как зашумели кулеры и винт. Громко щёлкнул и зажёгся монитор, пошла грузиться операционка. Ха! Потребовала пароль. Как всякий честный юзер, я озадачился, но на всякий случай просто надавил enter, как обычно заведено на моих компах. Сработало. Предполагая, что будет дальше, я всё же удивился, когда выяснилось, что комп мой, домашний.
      Значит, кто-то читает мою память, как книгу. Никто кроме меня в мою машину не лазил, да если бы и так, то мы здесь только вдвоём… Стоп, не то. Вывод просто напрашивается:
      — Алёна, это галлюцинация. Нам кто-то внушает. Покопался в памяти и внушил.
      — И как отсюда выбраться? — в голосе ни испуга, ни недовольства.
      — Думаю, наши просто вернут нас на борт Друга. А там мы закрыты от всяких таких воздействий. Поскорее бы, мне тут не нравится, — сказал я и поежился от неприятного чувства незащищенной спины.
      — А жаль, я старался, — на пороге стоял, придерживая дверь, немолодой мужчина, неуловимо похожий на покойного Корнилова.
      Костюм тройка, седые короткие волосы, очки в металлической оправе. Выглядел он не то преуспевающим банкиром, не то профессором философии, какого-нибудь американского университета.
      — А вот и хозяин. Здравствуйте, — сказал я, чувствуя облегчение.
      — И вам не хворать. Но зря вы решили, что у вас галлюцинации, — он повёл рукой, усаживаясь в кресло. — Всё вполне материально, может быть, состоит не из того, чем выглядит, но всё же…
      — И что вы от нас хотите? Обманом затащили нас, неизвестно куда. Вообще — вы кто? — начал я агрессивно.
      Хозяин снял очки, посмотрел на стёкла, сдул невидимую пылинку, снова водрузил их на нос. Произнес невозмутимо:
      — Напрасно вы изображаете праведный гнев. Вы же прекрасно поняли, что я читаю ваши мысли.
      Вот, чёрт. Действительно, просто так дурака не поваляешь.
      Он продолжил:
      — Правильно, зовите меня просто Хозяин. Так проще. Я хочу всего лишь на вас посмотреть вблизи. А кто я? Я один из многих Хранителей, что оставлены для наблюдения за вами.
      — Мне обязательно задавать вопросы, или вам проще напрямую? — спросил я, чувствуя себя, как на медкомиссии в военкомате.
      — Нет, мне проще словами. Так тратится гораздо меньше времени на обработку информации.
      Ага, мне разрешили одеться. Алёна тем временем села на диван и слушала нас, не вмешиваясь в разговор.
      — Вы сказали — для наблюдения за вами. За кем? — спросил я, первое, что пришло в голову.
      — За цивилизациями, возникающими в новое время. Видите ли, в мою задачу не входит обмен информацией с кем бы то ни было. Возможно, я не смогу ответить на некоторые ваши вопросы.
      Тут дошло до меня.
      — Вы — машина?
      — Да, я кибернетическая система. Без личности в отличие от вашей машины, которая, кстати, выходит за пределы разрешённого, — приятный голос, ровная спокойная интонация.
      — Что такое предел? И что такое порча, чем её можно остановить? — спросил я, чувствуя, что еще немного, и схвачу старикашку за лацканы.
      — Предел — это предел. Всё, что могу сказать: любая цивилизация, овладевающая способами воздействия на материю, пространство и время, выходящими за границу дозволенного, подвергается ограничению. Вы назвали сей принцип порчей. Кстати, ваша планета подверглась экстремальному воздействию, обычно всё выглядит совсем иначе, незаметно и не столь катастрофично. Виной всему, видимо, тот резкий скачок, что произошёл у вас в связи с возникновением Проекта.
      — А как же ваша цивилизация? Вы же выжили, несмотря на высокий уровень. Не станете же вы спорить, что он гораздо выше нашего? — задал я, как мне тогда показалось, каверзный вопрос.
      — Если вы хотите узнать о тех, кто создал меня, то я вам ничем не могу помочь. Просто у меня нет такой информации, — старик по-прежнему говорил спокойно, монотонно.
      — А как связаться с вашими хозяевами?
      — Они сами связываются со мной.
      — Как часто они это делают? — чувствуя, как тает надежда, спросил я.
      — Нельзя сказать, насколько часто, потому что контактов не было с момента моего появления здесь. По-вашему, полтора миллиона лет.
      Я вообще-то не ругаюсь матом, тем более при Алёне. Но про себя я таки сказал очень многое. Приехали, получается. С чего начали, к тому и пришли. Оно конечно правильно, в любом компе хранится та информация, что нужна для его работы, плюс случайный мусор, занесённый юзером. Нда, вот уж чего не ожидал. Бог оказался просто забытой, заброшенной машиной. Ладно хоть, исправной.
      Оставалось ещё огромное количество вопросов, на которые Хранитель мог бы дать ответ. Но меня охватила злость. Злость и обида оттого, что опять приходится начинать с нуля. Я поднялся и подошёл к окну, попытался открыть, не тут-то было, монолит, рама, стекло, стена не имели никаких зазоров, плавно перетекая друг в друга. Саданул кулаком по стеклу, звук вышел глухой, как от дерева.
      В этот момент прямо перед окном, метрах в пяти над землёй из ничего возник «Тунгус». На этой высоте и проходила граница воспроизведённого Хранителем уголка земной природы. Модуль опустился, из него вышел Димка, огляделся и направился к избе.
      — Ваши друзья повели себя глупо, они уничтожили последних моих ботов. Я ухожу. Вы для меня опасны, — не изменив интонации проговорил старик.
      — Подождите… — договаривал я, стоя на песке под палящим солнцем, — немного.
      Всё, что окружало нас, попросту исчезло, не оставив следов. Кроме «Тунгуса» и Димки. Я подскочил к Алёне и помог ей подняться, диван, на котором она сидела, тоже испарился. Круглый от неожиданности пригнулся и теперь ошарашено крутил головой.
      — Да! Дела тут у вас творятся. Пойдем скорее в модуль, жара. Я сейчас расплавлюсь, — сказал он озабоченно.
      Я почувствовал, как от песка ногам становится невыносимо горячо, и припустил за Димкой так, что Алёна, все еще державшая меня за руку, едва не упала.

XVI

      В модуле царила прохлада, Димка уселся в единственное кресло, Алёна заняла спальный отсек, мне пришлось усесться на полу.
      — Ну, рассказывай, почто старика обидели? Да и пора наверх, наверно? — начал я расспрашивать.
      — Наверх совсем ещё не пора. А какого старика? Этого местного шаромыжника, который вас умыкнул? — не очень понятно ответил Дима.
      Что-то мне в его словах не понравилось. Вот это:
      — Что там случилось, почему нельзя подниматься, где Друг, наконец?
      Димка посерьёзнел, проговорил на одном дыхании:
      — Вот где он, я как раз и не знаю. Мы шарахнули по шарикам накопителем, и он прыгнул в неизвестном направлении. Сейчас, полагаю, отращивает новый привод. Поэтому и придётся пока здесь посидеть, суток двое, может, меньше.
      Во дают, устроили войнушку.
      — А чего так сразу? Нельзя было подождать? Или договориться? Хранитель, по-моему, вполне вменяем, несмотря на возраст, — принялся я откровенно брюзжать.
      — Я был против, — оправдался Круглый. — Но, вообще-то, когда от вас остались одни скафандры, тоже первым делом хотелось всё разнести. Вы б слышали, как Чарли орал. С ним неладное происходит…
      — С ним всё нормально, не волнуйся. Только, пусть лучше он вам сам всё расскажет, что сочтёт нужным.
      Димка уставился на меня, часто моргая:
      — Если это то, о чём я подумал, то лучше пусть он рассказывает всем сразу… Ну, а после того, как вы исчезли, мы подошли поближе к планете и начали искать вас. Нашли практически сразу, трудно не обратить внимания на единственную посреди пустыни берёзовую рощу. Вы там и лежали.
      — Как лежали? Сколько прошло времени с тех пор? — лишь сейчас я догадался посмотреть на часы повнимательнее.
      Димка ухмыльнулся:
      — Да уж почти сутки. Значит, нашли вас. Сесть нам эти шарики не позволили. Они как привязанные за нами мотались. Мы немного осмотрелись в системе, и обнаружили, что опасность для нас представляют только они. Всё остальное — хлам. Где-то в пятистах тысячах километров от планеты меня высадили, и я рванул за вами. А Друг, сам понимаешь. Красивое, я вам скажу, зрелище! Описать не могу, фейерверк надо было видеть. Я вот чего боюсь, хоть Чарли и клялся, что шаров…
      — Ботов? — перебил я. — Нет их больше. Хранитель сам сказал, что вы последних грохнули. У нас запас хода какой?
      Ответил комп Димкиного модуля, имя которого я всё время забывал:
      — Сто тридцать семь часов горизонтального полёта с крейсерской скоростью.
      — Тогда полетели, — приказал я. — По расширяющейся спирали. Ищем техногенные объекты. Чем-то же надо заняться? Правильно я говорю?
      Алёна выбралась из спальни и уселась, рядом со мной, Димка предложил уступить кресло, но она отказалась, сказав, что так гораздо романтичнее.
      Тунгус нарезал круги над пустыней, песчаные холмы местами сменялись совершенно гладкими, словно укатанными специально, полями во многие сотни гектар. Однообразие ландшафта очень быстро надоело, мы с Алёной кое-как устроились в спальне, а Димка ещё раньше уснул прямо в кресле.
      Выспавшись, как следует, и открыв глаза, я обнаружил, что ничего не изменилось. Всё та же пустыня, песок и никаких таких интересных объектов. Даже просто подозрительных. Димка перед тем, как уснуть, успел рассказать, что спутники на орбите на поверку оказались старым хламом, а вся планета выглядит примерно одинаково, правда, на полюсах есть вода и жалкие зачатки жизни.
      Круглый проснулся и жевал бутерброд всухомятку, одновременно читая, как мне сначала показалось, детектив, настолько он выглядел поглощённым чтением. Я выбрался из спальни как раз в тот момент, когда по «Тунгусу» нанесли удар, можно сказать подлый и предательский, а можно и ничего не сказать. Поглотитель на этот раз справился, и мы ничего почти не почувствовали кроме приступа лёгкого головокружения от резкой смены картинки. Подбросило нас почти на километр, удар шёл снизу. Димка как-то даже буднично приказал:
      — Уходим на синхронную орбиту. Зигзагом удачи, как Чарли учил. Боже, как я люблю свою работу. Почитать не дадут.
      Я усмехнулся про себя, но постарался соответствовать:
      — Что читаем?
      Он смутился:
      — Да так, прихватил вот с собой чтиво, — он свернул консоль. — Тебе неинтересно.
      Неинтересно, да я просто чуть не умер от любопытства!
      Модуль постепенно удалялся от поверхности, время от времени меняя курс и скорость. Сомневаюсь, что именно эти предосторожности помогли избежать нам ещё одного удара, но до заказанной орбиты мы добрались без происшествий. Алёна, проснувшись, спросила, почему мы в космосе, а узнав, снова закрыла глаза и попросила разбудить, когда появится Друг. Вот такой у нас отважный экипаж оказался. Один я что ли, слабонервный?
      Просто так висеть, подобно шарику на нитке, мне показалось скучным, да и бездействие ожидания жгло нервы почище любой драки. Поэтому я приказал двигать к ближайшему спутнику. На экскурсию, так сказать.
      Древняя машина оказалась огромной платформой из блестящего черного материала, на которой громоздились руины. Диск, опять диск, имел в диаметре почти десять километров, и осматривать его можно было бы очень долго, если б среди развалин попадалось хоть что-то целое. Огромные кучи пыли, вот что осталось, непонятно даже, от чего. Тем не менее, на спутнике продолжало работать устройство, создающее искусственную гравитацию.
      Снова, снова несоответствие масштабов. Циклопическая машина внушала уважение, но дело даже не в размерах. Машина, материальное и осязаемое с одной стороны; вмешательство на уровне закона, принципа, с другой. Разные все же вещи, принципиально разные. Опять пустышка, и снова предстоит искать, теперь, не зная даже направления. Хотя, какое может быть направление, когда мы ищем творцов законов Вселенной? Интересно ещё подумать, а зачем? Будем челом бить, чтобы отключили порчу? Смешно. Вот за такими грустными мыслями меня и застал Чарли.
      — Ага! Заждались? Здравствуйте. А у нас новый движок, мы тут с Мироном немного покумекали и кое-что добавили. Я прямо чую, как у меня мускулы шевелятся! — начал он с места в карьер.
      — Здорово, бродяги. Далеко вас занесло? Как там личный состав? — обрадовался я безмерно.
      — Не, недалеко. Экипаж чувствует себя отлично, Иван спит, Мирон работает, привет передаёт. Давайте на борт, вот он я.

XVII

      Родимый корабль завис прямо у нас над головами. Наш «Тунгус» быстренько юркнул в шлюз, и вот мы и дома. А ведь точно, дома. Друг стал нашим общим домом-крепостью, а Чарли другом и ангелом хранителем. Пора, пожалуй, ему обозначить свою сущность.
      Я немного постоял возле двери каюты, потом решительно направился в рубку. Там, как обычно, развернув консоль, творил Герке. Заметив меня, он вяло махнул рукой и вновь выпал из реальности.
      — Чарли, ты не хочешь выйти из подполья? Мне думается, пора, — решительно заявил я.
      — Да я тоже так думаю. Но как сказать? — замешкался он, было, но быстро сменил тон на вполне бесшабашный: — А! Что тут думать. Внимание! Хочу сделать заявление. Сейчас каждый слышит каждого. Короче, если кто ещё не понял, то довожу до сведения, компа по кличке Чарли больше нет. Есть, как любит выражаться капитан, нечеловек по имени Чарли. Вот, прошу любить и жаловать.
      Первой отозвалась Алёна из душа. Она крикнула, стараясь перекрыть шум воды:
      — Ой, как здорово! А это правда?
      Ей ответил Мирон:
      — Правда-правда, я давно понял. Просто мне не до того было.
      — А я так и вовсе с самого начала не считал тебя за машину, как-то так всегда и думал, что ты живой, — спросонья пробурчал Иван.
      Димка ничего не сказал, но я и так понял, что ему такой поворот в радость. И чего я скрывал? С другой стороны, это сейчас они так восприняли, а что бы было месяц назад, ещё не известно. Многое поменялось, мы поменялись, наше отношение ко многим вещам. Мои никчёмные рассуждения прервал Димка:
      — Дальше-то что будем делать?
      Не знаю я, вот что хотелось ответить, думать надо. Но ведь просто сидеть на месте и думать, значит сбить настрой, который и без того не слишком хорош. Значит, что? Правильно:
      — Идём к планете поближе, ищем подходы к Хранителю. Мы недоговорили в последний раз. Очень вы не вовремя вступили. Ещё бы полчасика, а так вопросы остались, некоторые.
      — А чего их искать, подходы-то. Передатчик я давно нашел, остаётся обнаружить, как Хранитель подключён к нему, и дело в шляпе. Сейчас и займемся. Думаю, ненадолго, — обнадежил Чарли.
      В этот раз он чего-то не учёл, и прогноз не оправдался. Они с Мироном бурно обсуждали ситуацию, изредка переходя на человеческий язык, но и тогда понять их было сложно. С этими пертурбациями у нас совсем нарушился режим смены дня и ночи. Я с удивлением обнаружил, что сейчас как раз и есть самая настоящая ночь, три часа. Подумав, что утро вечера мудренее, решил заняться собой и отправился в каюту. У порога попросил Чарли до утра не беспокоить по пустякам никого, а Мирону порекомендовал отдохнуть.

XVIII

      Мирон так и не ложился, зато утром мы знали, где расположено «логово» Хранителя. Друг завис на высоте сто метров, к входу в бункер мы отправились на двух модулях. Бункер или подземелье по данным Чарли представлял собой разветвлённую сеть ходов и пещер площадью около тридцати квадратных километров на глубине до километра. Центральная пещера, вернее, главная, расположилась она не совсем по центру, оказалась просто огромной. Мы высадились возле одного из предполагаемых входов в лабиринт, ближайшего к пещере.
      Попытки договориться с Хранителем результатов не дали. На вопросы, просьбы и увещевания он отвечал «в доступе отказано», в переводе Чарли, естественно. Активного сопротивления хозяин не оказал, что показалось мне странным. Энергоресурс лабиринта огромен, и при желании наши поползновения могли бы пресечься, по выражению Герке, одним щелчком. Единственным объяснением могло служить то обстоятельство, что ресурс не предназначен для обороны. Тогда для чего? С утра до полудня мы готовились к вылазке в лабиринт, и моё любопытство росло по мере поступления новой информации. Теперь «достучаться до Хранителя» для меня стало не просто способом взять таймаут, а задачей, интересной самой по себе.
      «Тунгусы» сели на поверхность. Следуя по указке Чарли, мы осторожно спустились на песок; тут же пришлось опустить забрала, воздух, сухой и горячий немилосердно опалил легкие. Алена кашлянула, отдышавшись, произнесла:
      — Кто же тут жил-то, интересно? Точно, не люди.
      До горизонта барханы серо-желтого песка, над нами небо цвета выгоревшего голубого ситца и палящее светило. Тишину нарушает лишь слабый ветерок, шуршащий в наружных микрофонах.
      Где-то тут под слоем песка скрывается вход. Друг слегка переместился и завис почти точно над нами. Мирон, оставшийся на борту сказал «внимание» и принялся мухобойкой разгребать песок. Для таких тонких операций шлейф не предназначен, но другого экскаватора под рукой не оказалось. Выглядело всё так, будто песок начал сам собой перетекать от центра к краям образующегося на глазах котлована. Через полчаса на глубине восьми метров показалось чёрное, блеснувшее матово, ещё несколько взмахов шлейфа и стало ясно, что внизу под нами, если и вход, то достаточно надёжно запертый.
      Мирон разочарованно протянул:
      — Мдаа! Похоже на то поле, что и у ботов невинно убиенных. Как ломать предлагаете?
      — При помощи лома и соответствующей матери, — Иван, стоя на краю котлована, носком ботинка сбросил вниз мелкий камушек, — а можно и ключик подобрать.
      Чарли такое предложение понравилось:
      — Не наблюдаю я скважины. В смысле, никаких информационных каналов не вижу. А так, всегда пожалуйста, давно по сейфам не работал.
      — Это у нас Алёнушка мастерица походя взламывать защиты, — голос Герке выдал глубокую задумчивость.
      Чарли не менее задумчиво отвечал:
      — Вообще-то, наивно предполагать, что Хранитель не держит под контролем все входы и выходы. Поэтому подбор ключей, кодов и прочая мура в данном случае не пройдут. Здесь придётся именно, что ломиком. Работа для нас с Мироном. У меня есть кой-какие мыслишки на данный счёт.
      — А нам что делать? — Алёна высказала общий вопрос.
      Нет хуже, чем ждать. Пришлось напрячь фантазию. Фантазия от напряжения сломалась.
      — Предлагаю экскурсию на ближайший полюс, там вроде бы есть жизнь, — все, что я смог придумать.
      Каково предложение, такова и реакция. После некоторого колебания мы втроем, без Димки, решившего остаться на корабле, отправились на осмотр достопримечательностей.

XIX

      По дороге длиной в три тысячи вёрст Иван развлекал нас демонстрацией фигур высшего пилотажа. Конечно, «Тунгус» позволял про пилотаж забыть вообще, но полковник показывал именно классические петли и бочки, сопровождая их историческими экскурсами и анекдотами из арсенала лётчиков. Чарли в наши разговоры не вмешивался, видно, сильно загрузился. Постепенно неспешное путешествие в хорошей компании мне начало нравится, сама идея посмотреть на полюс показалась не такой уж и убогой, пришло некое умиротворение.
      Через пару часов местность стала меняться. Сначала я заметил, что поверхность под нами потемнела. Для вечера слишком рано, планета вращается медленно — один оборот за неделю, так что дело было ближе к местному полудню. Я опустил модуль и снизил скорость, сразу стало видно, что под нами не пустыня, а степь, сплошь покрытая невысокой желтоватой травой. Дальше начали попадаться заросли кустарника, мелькнули несколько раз зеркала небольших озёр. Наконец мы увидели и настоящий лес или, скорее, рощу, она заняла весь берег сильно вытянутого в длину озера. Температура за бортом упала до двадцати восьми градусов. Местечко нам понравилось, тут и решили сделать привал и остаться на ночь.
      Природа, сохранившаяся на почти мертвой планете, показалась мне беззащитной и хрупкой, как девочка подросток. Опустившись на берег озера, почти у самой черты прибоя, мы так и не решились прогуляться в лес, чтобы не мять траву, листья которой напоминали сложное кружево. Что за наваждение, не знаю. Может быть, не хотелось лишний раз вторгаться туда, где нас не ждут. Мы и так достаточно наломали дров, так пусть хоть здесь не останется следов нашего эгоизма. Может быть.
      Я попросил Стаса проверить местность на предмет крупной живности, на что он ответил совершенно серьёзно, что в радиусе трёх километров не наблюдает крупных животных окромя нас троих.
      Хорошо просто сидеть на берегу, убрав капюшон и расстегнув комбез, и бездумно смотреть на гладь озера, подернутую легкой рябью. Мы с Алёной провели так больше часа, изредка перебрасываясь ничего незначащими фразами. Иван расположился в тени модуля и сначала просто лежал, глядя куда-то вдаль, а потом незаметно уснул.
      Близилась ночь по бортовому времени, наши исследователи обнадёжили, сказав, что к утру, возможно, что-нибудь и выгорит. Мы поужинали, я поставил палатку, чтобы не тесниться в спальне модуля, и собрался устраиваться на ночь в нашем временном жилище, когда Алёна предложила:
      — А почему бы нам не искупаться?
      Я посмотрел на Ивана, который в ответ пожал плечами и направился к своему «Тунгусу». Идея показалась привлекательной. Я на всякий случай поинтересовался у Стаса составом воды. Он ответил, что при желании её и пить можно, тогда я молча принялся стаскивать комбез. Алёна взвизгнула и последовала моему примеру. Вода оказалось тёплой и прозрачной. Мы отплыли далеко от берега и легли на воду, небо над нами голубое и чистое, можно подумать, что мы где-нибудь на Земле, на диком лесном озере, тишина, покой…
      Мы не выходили из воды пока, как бывало в детстве, не посинели губы, а когда очутились на берегу, Алёна сказала:
      — Обними меня.
      Что произошло после, помню плохо. Всё смешалось, как в коллаже безумного художника. Мы как будто впервые узнавали друг друга. Поцелуи, стоны, объятья, не осталось никаких запретов и предрассудков, весь мир исчез, остались мы, как одно целое и неделимое. Мы были как дети, мы были как звери, мы были…
      Без сил мы забрались в палатку, обнялись и уснули без снов, как умерли.

XX

      Я проснулся оттого, что дрожала земля, и слышался грохот, похожий на непрекращающийся гром. Схватив комбинезон, вывалился из палатки и замер, поражённый зрелищем. В той стороне, где мы оставили наших, небо светилось ярче, чем солнце. Я сразу ослеп, едва взглянув на зарево. Проморгавшись, поднёс ко рту микрофон коммуникатора, крикнул:
      — Друг, ответь капитану! Что случилось?!
      Если б ответ не пришёл немедленно, я бы, наверное, сошёл с ума. Но Чарли ответил, как ни в чём ни бывало:
      — Эксперимент закончился неудачно. Что за манера кричать по любому поводу, я таки не понимаю.
      Алёна вышла уже одетая, щурясь на зарево, спросила с тревогой в голосе:
      — Что там?
      — Всё нормально, Чарли уронил пробирку, — у меня появилось желание говорить, не останавливаясь. Пришлось сцепить зубы и несколько раз глубоко вдохнуть. Чтобы справиться с нервной дрожью, я принялся, не спеша, натягивать комбез, кляня про себя пытливые умы, учёных, физику и науку в целом.
      Справившись с застёжкой, приказал:
      — Давайте, рассказывайте.
      Сначала выступил Мирон, голос у него слегка подрагивал:
      — Мы пытались соединить внешний слой Друга с полем входа… и всё бы было нормально, но получилось не так. Выброс энергии просто невероятный, этого не могло быть просто…
      Тут Чарли решил помочь коллеге:
      — Если бы старый урод, Хранитель, не вздумал нам мешать, всё бы получилось. Мы бы протянули тоннель от грузового шлюза прямо до оболочки его пещеры и дальше вглубь. А так у него накрылся один из накопителей. Гы! А неслабо бабахнуло?
      — Ага, нам отсюда видно… и слышно. Вы где сейчас?
      — Взрывной волной нас отбросило километров не сто, а потом мы вышли на стационарную. Отсюда зрелище тоже потрясающее, — доложил Мирон.
      — Что внизу творится?
      — А пёс его знает. Вот станет там чуть прохладнее, посмотрим, — беззаботно ответил Чарли.
      — Ждите, мы идём к вам. Иван! Подъём! — скомандовал я, почувствовав, что голос, наконец, окреп.
      Голос полковника выдавал только что проснувшегося человека:
      — Слушаюсь. А что стряслось-то?…Ё! Это как? Это наши учудили? Они-то как?
      — Они-то нормально, пошалили наши физики. Чуть планетку не сломали. Вдребезги. Сидят на стационарной, поехали к ним. Собирайся.
      — А я-то чего? Уже собран. Помочь палатку свернуть?
      — Что тут помогать-то.
      Я надавил на специальный клапан, и наш домик свернулся в небольшой рулон. Последний раз бросив взгляд на безымянное озеро и попрощавшись с ним, я помог Алёне забраться в модуль и запрыгнул сам.
      — Вот бы сюда вернуться, когда всё закончится. Правда? — Алёна глядела на озеро, печально улыбаясь.
      — А вот возьмём и прилетим. В отпуск. Обязательно. Обещаю.
      И откуда у нас, у мужиков, такая тяга к несбыточным обещаниям? И почему женщины верят в них тем охотнее, чем они несбыточней?

XXI

      «Тунгусы» подняли нас за пределы атмосферы, и масштаб катастрофы стал понятен и видим. Зарево, ослепившее меня в первый момент погасло, вместо него начало сгущаться чёрное облако из дыма и пыли размером, как прикинул Иван, с Францию. Я поинтересовался у Мирона, не радиоактивное ли оно. Он ответил пространно, но в конце сказал коротко — нет.
      Мы без приключений добрались до корабля, через полтора часа я сидел в рубке, в который раз слушая о подробностях происшествия. В первую очередь меня волновала судьба Хранителя, уцелел ли он. Запросы, что мы ему направили оставались без ответа.
      Облако висело над пустыней трое суток, постепенно редея. Соваться в чёрную хмарь ни у кого желания не возникало, и мы предавались, можно сказать, праздности. Облазили всю систему в поисках каких-нибудь интересных артефактов, ничего кроме руин не нашли, посетили три планеты, оказавшиеся непригодными для жизни. Отпраздновали рождение сына у полковника Стратова, известие пришло с «Королёва». Сообщения с Земли выродились в короткие депеши, смысл которых сводился к нескольким фразам: «Спасибо за работу», «У нас без изменений», «Продолжайте Поиск». Радовало лишь само их наличие. Да редкие личные послания, от родных. Мне родители не писали, я решил ограничиться почтой в одну сторону. Они знали, что я жив, здоров, я то же самое знал о них.
      Наконец, облако рассеялось, и мы вернулись на место содеянного. Представшая картина врезалась в память — гладкое, блестящее поле стекла на много километров вокруг. И огромная рваная траншея на месте того самого входа. Обследовав её с «Тунгуса» Иван обнаружил проход, ведущий вглубь.
      — Очень похоже, это то, что нам нужно.
      Чарли с гордостью заявил по этому поводу:
      — Вот видите, не напрасно мы с Мироном не спали ночей, не смыкали глаз. Пожалуйста. Дверь открыта, заходите.
      — Слушай, Чарли, всё хотел у тебя спросить, какова энергия взрыва? — спросил я.
      — В джоулях? — уточнил он. И тут же ответил: — За пределами человеческого восприятия. Такие величины только в сравнении имеют смысл.
      — Да нет. По-людски скажи, в мегатоннах, — настоял я.
      — Хм… Тебе лучше не знать. Очень много.
      Я решил, что он в чём-то прав. Достаточно взглянуть «на улицу», чтобы понять — много.
      Спустившись в разлом, мы обнаружили, что двигаться по проходу можно свободно, но пешком. Пришлось оставить мысль путешествовать с комфортом — на «Тунгусах». В поход отправились в первоначальном составе, Герке по-прежнему оставался на борту с полушутливым приказом приостановить эксперименты до нашего возвращения.
      Движению нашему поначалу ничего не мешало, пол, стены и потолок квадратного в сечении коридора похожи на полированный гранит, ровный, без выбоин и трещин. До потолка метра три, клаустрофобия нам не грозила. Темнота в подземелье, как и полагается, абсолютная, поэтому пришлось пользоваться приборами ночного виденья с подсветкой. Пробовали простые фонари, но синтезированная компом картинка на забрале шлема оказалась намного удобнее. Несколько раз коридор поворачивал, что пока совпадало с нарисованной Чарли картой.
      Если раньше Хранитель хотя бы отказывался разговаривать, то после взрыва не отвечал совсем. Молчанье наводило на грустные мысли о вопросах, которые могли остаться без ответов навсегда. Надеяться позволял тот факт, что внутри лабиринта сохранились источники энергии и кое-какая активность.
      После первого километра мы встретили первое ответвление, прямо по курсу коридор был всё такой же, а вот отросток слева представлял собой круглую трубу диаметром полтора метра с зеркальной, вроде бы металлической, поверхностью. В памяти всплыло — энерговод. Но Мирон на моё предположение лишь буркнул невнятно, пустое, мол, не извольте напрягать интеллект, вам вредно.
      Еще метров через сто коридор повернул под тупым углом, и, не пройдя и десяти шагов, мы оказались в зеркальном зале.
      Сначала появилось марево, как будто горячий воздух заструился вокруг нас. И сразу пропала связь, неразборчивый вскрик Чарли оборвался в самом начале фразы, он пытался о чём-то предупредить. Попытка вернуться не дала результата, мы прошли в обратном направлении метров сто, но индикаторы наличия канала продолжали светиться красным. Дима попросил отключить «компьютерное зрение» и включил фонарь, тогда стало понятно, что марево — результат наводок на систему ночного видения.
      — Разве канал мгновенки можно экранировать? — Иван говорил почти шёпотом.
      Что тут можно ответить?
      — Видишь, получается, что можно, — насмешливо ответил Димка.
      Алёна взяла меня за локоть, спросила:
      — Пойдём дальше?
      Я молча включил фонарь и двинулся в прежнем направлении. Алёна, не выпуская моей руки, покорно шла рядом. С удивлением я понял, что она напугана.
      Первое впечатление — яркая вспышка, но постепенно глаза адаптировались, и я обнаружил нас двоих стоящими посреди зеркала. Именно так. Зеркало блестело вокруг, но ничего не отражало. Показалось, что фонарь погас, я заглянул в рефлектор, нет, светит. Но ровным счётом ничего не освещает. Зеркальная сфера, казалось, «плывёт» — неуловимо деформируется, дышит, от непрерывного мельтешения начала кружиться голова, возникло желание взяться за что-нибудь твёрдое, прислониться к стене.
      Куда подевались Димка с Иваном? Где мы? Что происходит? Я обнял левой рукой Алёну за плечи, мы попытались сделать хотя бы шаг и едва не упали. Даже стоять становилось всё труднее, головокружение не давало сосредоточиться, я предложил сесть на «пол». Сидеть оказалось немного легче, а закрыв глаза, я почувствовал себя совсем в норме.
      — Мы так и будем тут сидеть? — Алёна сказала вслух то, что я только что подумал.
      Я осторожно открыл один глаз, глянул на часы. Прошло всего три минуты с того момента, как мы сюда попали, или, скорее, как возникло нечто вокруг нас. Ну, уж нет. Сидеть мы не будем.
      — Предлагаю ползком, раз уж идти не можем. Унизительно, конечно, хоть и не видит никто, — предложил я.
      — А что делать? Хоть тушкой, хоть чучелом, выводи меня отсюда, — страх ее уступил место азарту.
      На всякий случай я достал из кармана репшнур с двумя карабинами на концах и сцепил наши комбинезоны, так спокойней. И мы поползли. Через минуту меня разобрал смех. Отважные покорители пространства, вы только гляньте! На четвереньках, ага. Алёна какое-то время держалась, но недолго. Так, хохоча, мы и вывалились в чёрный зал.

XXII

      Свет померк, я не без радости озирал помещение, в котором мы оказались. Огромный зал, стены утонули в сумраке, чёрный матовый пол и такой же потолок, между ними уходящие в темноту ряды колонн. Расстояние между колоннами метров двадцать, круглые массивные они выглядели смазанными, нечёткими, будто бы вибрирующими. Свет давали круглые, светящиеся жёлтым, участки пола.
      Голос Чарли показался мне небесной музыкой:
      — Куда вас занесло, однако. А где остальные?
      — Хотел бы я это знать. А куда нас занесло?
      Чарли хихикнул:
      — Вы за пять приблизительно минут пробежали почти пять километров, и теперь находитесь на противоположном конце лабиринта. Ты в навигатор глянь.
      Знал бы он, как мы бежали. Я принялся рассказывать, перебиваемый частыми вопросами Герке. Наконец, он выдал резюме:
      — Видимо, вам попалась какая-то транспортная система, шуточки с пространством. А может, и не транспортная вовсе. Куда же Дима с Иваном запропастились?
      Ответа на вопрос не было, я промолчал. Чарли попросил:
      — Включите камеры, очень хочется глянуть, куда вы попали. И ещё, — добавил он, когда получил картинку, — у тебя в рюкзаке приборчик, универсальный сенсор, включи, пожалуйста.
      Включив сенсор, маленький кубик замигал зеленой лампочкой, я отцепил карабин и направился к колонне, чтобы рассмотреть получше, но был остановлен возгласом:
      — Не приближайся! Вредно для здоровья, не колонна это, как ты, может быть, подумал, а поток… энергетический. Да и вообще, пора вам оттуда уходить, место какое-то нехорошее.
      — Да и мне тут как-то не по себе, пойдём Алёнушка. Но куда? — задал я вопрос сам себе.
      Я посмотрел на экран навигатора, мы находились на краю бледно-зелёного кружка, обозначающего зал с «колоннами». Если пройти немного вправо и вперёд, то попадем в тоннель, ведущий, вроде бы, прямиком к первоначальной цели — главной пещере. Алёна снова предусмотрительно взяла меня под руку, и мы бодрым шагом направились к выходу.
      — Мирон, ты можешь объяснить мне, дурню, почему коридор, через который мы вошли, не пострадал при взрыве? — мысль давно вертелась в голове, и лишь теперь оформилась окончательно.
      Герке задумался, ответил не сразу:
      — Подозреваю, Хранитель успел каким-то образом защититься. Основной «выхлоп» ушёл вертикально вверх, иначе могла пострадать вся планета, да и нам пришлось бы худо.
      Я поёжился. Пришла мысль — а может, и правда, есть силы, которые людям лучше не трогать, не будить? А то ведь, в один прекрасный момент какой-нибудь умник может по неосторожности взять да и «сломать» всё мироздание. Хотя, хватило бы и масштаба Земли-матушки. Просыпаешься утром, а кругом одна сплошная чёрная дыра. Додумать до конца мне не дали. В коммуникаторе послышался непонятный шум, Чарли успел радостно крикнуть:
      — О! А вот и пацаны вернулись!
      Пацанам повезло меньше нашего. На приветствия они не ответили. Послышалась шумная возня и невнятные возгласы. Надсаживаясь, закричал Димка: «Иван, падай! Я прикрою». Что у них там? Засада что ли?
      — Дим, ответь. С кем вы столкнулись? — заволновался Мирон.
      — Ааа!.. Блин, хрень какая-то навалилась. Извините, позже… Сюда, Ваня!
      Мерзкое ощущение собственного бессилия охватило меня. Навигатор показывал, что ребята находятся от нас в каких-нибудь трёх сотнях метров. Но то по прямой. По тоннелям лабиринта получалось километров пять. Думал я не больше секунды:
      — Бежим!
      Выход из зала нашелся в положенном месте, за ним начался знакомый коридор. Система ночного виденья позволяла чувствовать себя, как днём, бегу ничто не мешало. Постепенно ситуация у наших друзей стабилизировалась или зашла в тупик, так точнее.
      Как я к тому моменту сумел понять, сразу при выходе из зеркального зала на них напали какие-то твари, не то животные, не то киберы. Тварей было много, и они ничего не боялись. Димка с полковником зарядов не жалели, но их оставили в относительном покое лишь после того, как им попалась небольшая ниша, где они сейчас и держали оборону.
      Мы в разговоры не вступали, берегли дыхание. Герке нервничал, задавал глупые вопросы и давал глупые советы, пока Иван с военной прямотой не послал его, предварительно попросив прощенья у Алёны. Мирон осознал и замолк, теперь мы бежали в почти полном молчании, слыша короткие реплики, которыми обменивались «окруженцы».
      Чарли тоже молчал, что показалось мне странным, но оказалось, он просто анализировал информацию.
      — Не понимаю одного… — наконец заговорил он, — для чего Хранителю понадобились эти бестии. Это, несомненно, кибернетические устройства, судя по останкам. Причем тело у них комбинированное, часть керамика или нечто подобное, часть силовые поля. Хорошо, что «тюльпан» их плющит на раз. Капитан, вы так бежите, будто у вас есть план. Их там тысячи, на всех у вас просто не хватит зарядов.
      Я спросил зло на выдохе:
      — У тебя есть?
      — Я пока думаю.
      Мы как раз в этот момент пробегали мимо входа в небольшое по здешним меркам помещение, как я успел заметить, не пустое. Внутри громоздились невнятные серые тени, напоминая сложенные в штабеля ящики, каждый размером с трехстворчатый шкаф.
      В дальнем конце коридора, мне почудилось некое шевеление, как будто колыхнулся пол. Тут же Чарли предупредил:
      — По-моему, эта гадость ползёт к вам, капитан. Я плохо вижу контуры стаи, но шевеление какое-то есть.
      Стало ясно, что мне не померещилось. Я остановился, Алёна чуть не ударилась в меня.
      — Разворачиваемся и до того прохода. Галопом!
      Мы успели вовремя, стая приближалась, послышалось противное шуршанье, как будто по полу катилась груда пенопластовых шариков. Я ещё успел рассмотреть одну тварюшку, что вырвалась вперёд. Ничего кроме гадливости она у меня не вызвала. Бледно-синюшный шар полметра в диаметре, из которого в самых неожиданных местах буквально выстреливали и тут же прятались щупальца, а может, правильно назвать их псевдоподиями, не знаю. Вот на этих щупальцах оно и передвигалось. Больше не было ничего — ни рта, ни глаз.
      Подпустив авангард метров на пятьдесят, я выстрелил, сразу несколько тварей лопнули, звук вышел как от расколовшегося арбуза. Больше никакого эффекта мой выстрел не произвёл, стая продолжала движение. Тогда я принялся стрелять очередями, Алёна присоединилась ко мне, лихо расстреливая вырвавшихся вперёд. Гады гибли молча и поначалу не обращали на смерть сородичей никакого внимания, правда, слегка снизили скорость. Расстояние постепенно сокращалось, перелом наступил после того, как я израсходовал вторую батарею. Потери превысили критический уровень, и лавина начала пятиться.
      Остановились они на расстоянии метров сто. Изредка от медленно колыхающейся массы отделялся «разведчик» и зигзагом начинал двигаться в нашу сторону, хаотично, непредсказуемыми рывками, но пока ни один не прорвался через огневую завесу. Пол устилал ковер из «костей», действительно напоминавших керамические обломки.
      В азарте боя я начал забывать, что мы тут вообще делаем, сосредоточившись на решении простой и конкретной задачи. «Задача» затянула, как игра, а заодно и дала отдых от мыслей, непрерывно занимавших меня последние дни. Такое состояние знакомо любому, решавшему сложные задачи, требующие длительных раздумий. С какой мыслью ложишься вечером, с той и просыпаешься, и даже во сне продолжаешь думать о том же.
      Из легкого умопомраченья и упоения боем меня вывела Алёна, не потерявшая ощущения реальности.
      — Саша, обернись!
      Я медленно развернулся, не покидая «дверного проёма». Из-за груды ящиков послышалось странное гудение, как от перегруженного трансформатора. Выглянув в коридор, я для острастки выстрелил в толпу и снова повернулся к ящикам лицом. Из-за груды мусора показалась смутная тень, принимавшая по мере приближения вполне определённые очертания.
      Больше всего агрегат напомнил мне танк, без башни и гусениц. Один корпус, висящий в нескольких сантиметрах над полом. Я сразу понял, что против такой машины «тюльпан» использовать не стоит. Ещё раз выстрелив по стае, я вошёл внутрь помещения и посторонился, давая дорогу «танку», который явно вознамерился выйти на оперативный простор.
      Сначала у меня возникли сомнения, а пройдет ли аппарат в двери? Прошёл, впритирку, как будто проем предназначался специально для него. В коридоре он развернулся и двинул прямиком на гадскую стаю. Мне было плохо видно, танк перекрыл обзор своей тушей, но вспышки от выстрелов говорили сами за себя — машина на нашей стороне. Танк двигался, на первый взгляд, неспешно, но нам пришлось перейти на бег, чтобы не отстать от неожиданного союзника. На первой же развилке мы расстались, машина пошла прямо, а мы свернули вправо, там засели наши. На экране навигатора точки, обозначающие нас с Алёной и Димку с Иваном, почти слились, мы подошли совсем близко.
      За всё время стычки мы не обменялись ни с кем и словом. Иван подал голос:
      — Саша, вижу вас. Осторожно, за следующим поворотом увидите этих тварей. Не подпускайте их близко, они нападают скопом и пытаются куда-то тащить… Меня пытались, еле отбился.
      К указанному повороту мы подходили осторожно, без шума. Я заглянул за угол и оценил ситуацию. Вход в нишу, где укрылись наши окружён стаей, и выйти оттуда невозможно. План созрел простой и очевидный.
      — Вань, Дим. Мы сейчас отгоним тварей и освободим вам проход, вы уж поддержите нас. Зарядов не жалеть!
      Мы с Алёной, почти не спеша, вышли за поворот и открыли пальбу, словно ковбои из вестерна. Твари поначалу бросившиеся в нашу сторону, как и в первый раз начали медленно отступать, метр за метром сдавая захваченную территорию. Было видно, что из ниши тоже ведётся неслабый огонь. Как только выход оказался свободен, мы услышали голос Димки:
      — Всё не стреляйте, мы выходим.
      Я едва успел опустить пистолет, как кто-то из них выскочил в коридор, второй появился позже, и слегка прихрамывая.
      — Кто из вас хромает, мне отсюда не видно? — спросил я.
      Иван, не прекращая стрельбы, ответил:
      — Да, я это. Пока барахтался с этими, ногу подвернул. Ерунда, ходить могу.
      Они медленно пятились, приближаясь к нам, пока, наконец, мы не смогли поучаствовать в побоище. Стая перестала отступать, замерла на одной линии. Мы зашли обратно за поворот, дальше надо было бы уносить ноги, как можно скорее, но Иванова травма не позволяла нам этого удовольствия.

XXIII

      Обычным шагом мы добрались до того места, где расстались с танком. Здесь решили немного осмотреться. По навигатору получалось, что мы должны двигаться в том же направлении, куда погнал гадов наш спаситель. Никаких звуков оттуда не доносилось, и мы, не спеша, двинулись дальше. Под ногами хрустели гадские обломки, больше ничто не напоминало о полчище мерзких тварей.
      Тут, наконец, ожил Чарли:
      — Нет, то, что происходит, все-таки неразрешимая пока загадка. Совершенно непонятные тут творятся дела. Такое ощущение, что Хранитель давно не контролирует эту территорию. Но масса других данных говорит об обратном. Может, у вас там, на месте появились какие-нибудь гипотезы?
      — У меня есть одна, несколько правда, спорная гипотеза, — начал Иван задумчиво. — По-моему, кому-то там, наверху нечем заняться. Ты бы лучше глянул, что впереди у нас по курсу.
      Чарли обиделся. Интересно, насколько его эмоции имитация? Или не имитация вовсе?
      — Да ничего там не просматривается. Тоннель, как тоннель, чисто всё. Вам ещё топать не меньше десяти километров, если будете делать привал, то обратите внимание. Чуть впереди, слева есть удобная, на мой взгляд, ниша.
      — Нет, привалов не будет, — решил я. — Неизвестно, что там думает эта нечисть. Может, они захотят реванша. Два часа ходу, не рассыплемся.
      Мне как-то не улыбалась перспектива пробираться к главной пещере с боями.
      — Ты бы лучше попробовал объяснить, для чего нужны эти подземелья, а то я брожу тут и никак не могу понять смысла. Коридоры, переходы. Пещеры, ниши, всё пусто, как будто никогда и ничего тут и не было, — проявил Иван любознательность.
      Следующие полчаса мы слушали лекцию Чарли о загадочных целях, нечеловеческой логике и принципиально иных постулатах морали. Как ни странно, пустая, по большому счету, болтовня не утомляла.
      Несмотря на необременительную болтовню Чарли и отсутствие видимого противника, мы и не думали расслабляться. Но оставленные позади датчики-горошины не подавали тревожных сигналов, значит, за нами не гнались. Небольшая усталость давала о себе знать, я представил, как хорошо бы сейчас прогуляться по лесу возле нашего дома, там, наверное, весна, тепло.
      Я расстегнул куртку, солнышко припекало всё сильнее, достал сигареты, завидев скамейку. Сел жадно затянулся, странные мысли приходят иногда в голову. Какие-то звездолёты, Земля в опасности, фальшивые боги… Я невольно потряс головой, чушь какая, пора в отпуск. Авитаминоз, надо зайти в аптеку, купить чего-нибудь, что там громче всего рекламируют. Сигарета догорала, я смотрел, как огонёк подбирается к пальцам, и не мог шевельнуться, стало так тоскливо…и больно.
      Я открыл глаза, понял, что шлема на мне нет, Иван занёс руку для очередной пощёчины, при свете фонаря картина выглядела нереальной.
      — Хватит, — слова выговаривались с трудом. — Что случилось?
      — А хрен знает, попадали вы, как только вошли в ту комнату, — ответил Иван, тяжело дыша.
      Я огляделся, не вставая с пола, действительно, впереди коридор чуть расширился, образуя подобие проходной комнаты. Алёна и Димка лежали, будто бы отдыхая.
      — Ты ближе всех ко мне был, я тебя в охапку, и назад. Попробовал Алёну вытащить, войти не могу, засыпаю просто на ходу, давит со всех сторон… Не понимаю.
      Воздух в подземелье пах плесенью и оставил на языке привкус пыли. Я поднялся, активировал шлем по новой, проверил карман, шнур на месте, прицепил карабин к поясу, конец протянул Ивану:
      — Вытянешь, если что.
      Он молча кивнул. Я спросил на всякий случай:
      — Чарли, что с ними такое?
      — Не знаю, — ответил тот. — Пока одни предположения. Но вытаскивать их надо поскорее, у Димы пульс сто и давление зашкаливает. У Алёны пока всё в норме.
      Чуть замешкавшись на пороге комнаты, я сделал шаг и почувствовал на себе, что имел в виду Иван, когда сказал «давит». Именно тяжесть, но не как при перегрузках, давит со всех сторон, как будто прессом. Три шага я преодолел с трудом, буквально упал на Димку и обхватил его поперёк туловища, хотел крикнуть «тяни», но потерял сознание. Очнулся снова в коридоре. Иван приводил Димку в себя тем же незатейливым способом, что и меня до этого.
      — Чарли, у нас что, нет каких-нибудь стимуляторов в аптечке? — задал я вопрос, с трудом ворочая языком. — Полковник руки, наверно, отбил.
      — Лучший в данном случае вариант… Ну, тебе-то, во всяком случае, помогло, — спокойно заметил Чарли.
      И второй раз закинул старик невод. Алёну Иван по щекам не бил, она сама пришла в себя, даже раньше меня. Мы уселись вдоль стены, отдышаться. Я первый рассказал о своих ощущениях, Алёна поведала о том же примерно. Она оказалась в парикмахерской, где ей делали «потрясную причёску». Димка отказался от описания своих грёз, сказав «только для мужчин» и вызвав гомерический хохот у Ивана.
      — Чарли, гипотезу в студию! — попросил я.
      — Ну, если капитан прикажет… Я думаю, в комнате имеет место быть резонатор эмоций. Ваши желания реализовались в галлюцинациях.
      Димка мстительно заметил:
      — Вот не верил я, когда говорили, что у военных туго с мыслями. Но приходится признать, у Вани-то никаких глюков, одни рефлексы… Слава богу.
      Иван демонстративно осмотрел свой кулак, обтянутый перчаткой, и спросил:
      — Капитан, следует ли мне игнорировать сей гнусный выпад против Российской армии?
      — Следует, — веско ответил я. — Маэстро Круглый никак не может очухаться после своих фантазий. Как предлагаете действовать, полковник? В обход в два раза длиннее.
      Вместо ответа он подошёл ко входу и осторожно заглянул внутрь. Сказал задумчиво:
      — Тут какие-то аппараты, вроде бы. Может, если их разнести, то резонатор и утухнет? Как ты думаешь, Чарли?
      — Думаю, не стоит. Аппараты… обесточены. Да и вообще, не думаешь же ты, что кто-то нарочно устроил ловушку на вас? Побочный эффект, не более того… Лучше бы вам пойти в обход, — высказал мнение осторожный киберпанк.
      Я подошёл, остановился у Ивана за спиной. До противоположного выхода метров тридцать, не больше.
      — Вань, у нас, кажется, есть кое-что из альпинистского снаряжения. Типа лебёдки. Там трос длинный? — поинтересовался я, оценивая возможности.
      — Пятьдесят метров, не трос, а нитка, особо прочная, — Иван меня понял: — Хочешь попробовать дойти до того края? А нас волоком подтянешь? Я вот точно, не дойду. Не знаю, как другие…
      — У меня есть идея, надо проверить. Доставай эту штуку, ждать нечего, — решился я.
      Трибуны ревели, но я их не слышал, кровь била в виски молотом, мышцы готовы вот-вот лопнуть, мне даже мерещился треск при каждом толчке. Жёлтая полоса финиша приближалась со скоростью улитки, как при замедленном показе. Левая, правая, вдох, выдох…где-то было такое, какой-то лес. Причём тут лес! Следить за ритмом. Вот она полоса, еще один рывок, последний. Так!!! Финиш, теперь можно и упасть, но я стою, чемпионы не падают, а продолжают бег. Поднятые вверх руки, цветы…
      Воздуха не хватало, казалось грудь изнутри царапает жёсткая щётка. Я таки добежал, с той стороны на меня молча смотрели трое, им ещё предстояло пройти зону грёз, тонкая нить тянулась от моего пояса к рукам Ивана.
      — Ты чего орал-то? — Димка попытался ухватить себя за нос, но лишь в очередной раз хлопнул по забралу.
      — Я чемпион мира по бегу… не знаю, на какой дистанции, — вот эту деталь я как-то забыл.
      Иван прикрепил катушку к поясу. Алена и Димка прицепили репшнуры. Я сделал знак рукой, подождите, мол, отдышусь.
      — Знаешь, последние метры ты не бежал, брёл, как пьяный, и орал, — Дима всё любопытствовал.
      — Балда, я орал после финиша, от восторга. Понял? Ладно, вы-то как пойдёте? Что изволите пожелать? Кроме бега не могу ничего придумать. Ну что? На старт, внимание… пошли!
      — Стоп, — Иван поднял руку. — Я обезболивающее вколю, а то бегун из меня никакой.
      Первые десять метров ребята пробежали вполне по-спринтерски, но тут Димка споткнулся, упал, потянул за собой Алёну. Иван ещё некоторое время изображал бег на месте, но тоже рухнул, продолжая двигать руками в ритме бега. Я не стал тянуть нитку руками, тонкая уж очень, режет даже сквозь перчатки, просто пошёл вперёд, вытягивая за собой троицу. Снова пришла мысль о том, что как-то не геройски мы смотримся. Ерунда это всё, киношная придумка — геройские позы и монологи на стене захваченной крепости. По-моему, самое героическое в жизни полярников — сходить до ветру в шестидесятиградусный мороз. О! Всё, приехали.
      — Чарли, они как, в норме? — первым делом спросил я.
      — Да, сейчас очнутся, — успокоил он. — Интересная комнатка. Пока вы туда-сюда бегали, я кое-что узнал полезное. Сенсор-то ты не выключил.
      — О полезном потом, — пришлось его прервать. — Что у нас впереди? Какие-нибудь сюрпризы предвидятся?
      — По карте, как ты и сам мог бы понять, больше ничего. Если не считать нескольких ответвлений. Что там, мне отсюда не видно.
      Я наклонился к Алёне, она шевельнулась, села.
      — Ну и гадость. Так и помереть можно, — устало бросила она, подняв забрало и утирая лицо.
      Через пять минут мы были на ногах и двинулись дальше.

XXIV

      Оставшиеся километры мы прошли без приключений, никто нас не беспокоил, если не считать неких мелких родственников тех тварей, что пытались нас… вот чего они хотели, так и осталось для меня за кадром. Эти самые родственнички время от времени шустро проносились мимо, чаще всего по стенам или по потолку. В первого таракана, как их окрестил Чарли, Иван выстрелил, но не попал. После стало ясно, что вреда от тварюшек никакого, и к концу пути мы перестали обращать на них внимание.
      Коридор, по которому мы шли, судя по плану, проходил мимо пещеры по касательной. Сначала я заметил слабое свечение, пробивавшееся в том примерно месте, где должен быть поворот к пещере. По мере приближения свечение усиливалось, и мы, наконец, смогли отключить ночное виденье. Сразу появился цвет, сиреневый, призрачный, возникло ощущение, что идёшь в тумане.
      Вот и поворот, я первым заглянул за угол. И замер, чувствуя как слабеют ноги и замирает сердце.
      — Так вот ты какой, Дедушка Мороз, — растерянный голос Димки едва дошёл до сознания.
      Почти всю полость пещеры, метров двести в диаметре, занимал шар, состоявший как будто бы из светящегося газа. Я такой свет видел именно в газосветных трубках. Такое стоило увидеть, и ради этого стоило идти, но пришли-то мы не просто посмотреть. О чём нам и напомнил Чарли:
      — Ффу! Конец моим сомнениям. Я вижу именно то, что и надеялся увидеть.
      — Кстати, а что это такое? Я-то ожидал увидеть что-нибудь навроде машинного зала. Или это не Хранитель? — Иван, казалось, растерялся.
      — Хранитель. С вероятностью, почти равной единице, — веско заявил Чарли. Спросил, подражая интонацией вредному экзаменатору: — Вот только, как, ты думаешь, он здесь оказался?
      Их разговор я ловил краем уха, стараясь точнее запомнить, вобрать в себя зрелище и понимая, что в воспоминаниях, как всегда останутся в основном слабое подобие ощущений да словесная шелуха. Грандиозно, величественно, незабываемо. На самом деле, вместо последнего определения надо употреблять слово «незапоминаемо». Так вернее.
      Разговор меж тем становился интересным.
      — Ну, как. Привезли, установили. Как ещё? — недоумевая, протянул Иван.
      — А вот и нет, сам он прилетел. Понимаешь? Сам. Этот шарик светящийся есть не что иное, как транспортный модуль. Или, если хочешь, космический корабль. Я так понимаю, они с Хранителем неразделимы.
      И что нам от этого? Хранитель важен тем, что знает. А уж его способность к перелётам, дело десятое. Я спросил:
      — Чарли, а чего ты так радуешься?
      — У меня есть мысль, и я её думаю. Потом, если можно.
      Я пожал плечами, стараясь не обращать внимания на усталость, спросил:
      — Можно. Давайте, умники, руководите. Что надо делать, чтобы старый пень разговорился?
      — Всё дело в том, что он закрылся наглухо, но наверняка, какой-то запасной канал должен быть. На случай, если вернутся хозяева. Вот мы и сыграем хозяев, — с энтузиазмом выдал Чарли.
      — А почему ты так уверен? — мне весь наш поход предстал, наконец, в истинном свете. Авантюра, как есть. — Насчёт запасного канала, я имею в виду.
      — Потому, что логично. Я бы поступил именно так, — оптимизм из киберпанка бил фонтаном. — У него ведь не осталось возможности выполнять программу. Боты погибли, канал с Шааяссом разрушен в результате взрыва. Скорее всего, он мог бы с этим справиться, но мы для него стали чем-то вроде неодолимой преграды. Тогда он и окуклился, чтобы сохранить хотя бы себя самого. Такие вот рассуждения. Мирон со мной согласен.
      Я снова подумал о том, что наши действия с момента прекращения Хранителем контакта с нами носят характер спонтанный и не поддаются логическому обоснованию. Простое обезьянье любопытство? Или желание расставить все точки, не оставлять неиспользованных возможностей? Не много ли вопросов я стал задавать себе в последнее время? Наверное, потому, что задавать их больше некому, или не хочется, что вернее.
      — И когда ты это понял?
      — Да вот, недавно. Когда вы с киберами бились.
      — А до этого ты как рассуждал? — мне стало интересно, насколько Чарли похож на нас, грешных.
      — Никак я не рассуждал, мне просто любопытно, как и вам.
      Иван запротестовал:
      — Мне вот совсем любопытно не было. Я выполнял приказ. Ну, почти совсем.
      Ну, вот и выяснили. Но Чарли-то каков! Всё понимает, растёт. Дальше мысль развивать не стал, надоели всяческие копания. Иван хлопнул ладонями, запросил инструкций:
      — Итак, где у него разъём, показывай. И чего туда втыкать прикажешь?
      Молчавший последнее время Герке подал голос:
      — Шутить бы вам всё. В рюкзаке у Ивана есть такая коробочка, в ней силовая сфера небольшая. Это, так скажем, терминал. Положите его у входа в пещеру и можете покурить. Или возвращаться, но лучше, думаю, вам всё же оставаться на месте. Если Чарли за… часов за восемь не взломает код, то придётся вам топать ножками. А если всё получится, то хозяин вас выпустит короткой дорогой.
      — Слушай, Чарли, мы ж с тобой разговариваем, так чего с этим так не можешь? — недоуменно спросил Иван.
      — Не все виды излучения могут распространяться на такую глубину. Вернее, одна мгновенка и работает. А терминал, широкодиапазонный. Жаль, не удалось к нему движок присобачить. Тогда и лезть никуда бы не пришлось, — голосом Чарли выразил безграничное терпение.
      Димка в это время вытащил терминал и положил его на пол, прислонив к стене. Из молочно-белого шарика в сторону пещеры ударил красный луч, заметался из стороны в сторону, постепенно размазываясь от скорости и меняя цвет. Луч то пропадал, то вновь появлялся. Смотреть мне быстро надоело, и я присоединился к остальным, решившим подкрепиться.
      Вместо восьми часов Чарли потребовалось пять. Время ожидания мы провели в познавательных беседах о методах взлома инопланетных шифров, часто, правда, перескакивая другие, близкие и далёкие темы. Иван уснул, как мне показалось через полчаса, после начала лекции, как раз в тот момент, когда Мирон рассказывал знаменитую историю про Энигму. Ещё примерно через полчаса к нему присоединилась Алёна, Димка держался дольше остальных, но тоже пал жертвой Морфея. А ко мне сон все никак не шел. Лекция давно превратилась в обычный трёп, возглас Чарли помешал Герке во всей полноте осветить особенности психологии его бывшей тёщи:
      — Есть! Как принято обозначать сей момент в американских фильмах про хакеров, я вошёл. Старичок спит беспробудно. Сейчас я вас выпущу на свободу.
      Послышался шорох, быстро переросший в треск и грохот. В дальнем конце коридора часть потолка рухнула, из щели бурным потоком хлынул песок. За считанные секунды он полностью забил проход, теперь коридор заканчивался песчаной стеной метрах в двадцати от нас.
      — Э… неувязочка. Техника старая, местность изменилась… — засмущался Чарли. — Сейчас всё исправим, не волнуйтесь.
      Иван, моментально проснувшийся, пробурчал:
      — Хорошо, хоть, не на голову.
      — Потерпите. И не обращайте внимания, будет немного шумно.
      Появление, как чуть позже выяснилось, землеройной машины оказалось неожиданным и стремительным. Блестящая серебристая сигара трёх метров длиной выскочила из-за поворота, пролетела над нами под самым потолком, приблизившись к стене песка, превратилась в трубу и без всякой остановки вгрызлась в завал. Сразу стало жарко даже в наших комбинезонах. Песок перед «трубой» плавился, моментально застывая позади неё в виде ровных ступеней.
      — Чарли, ты хотя бы комментируй свои действия… — пробурчал Димка, пристегивая «тюльпан», — а то я сдуру чуть не подстрелил твою копалку.
      — Комментирую. Осталось десять минут, и проход будет готов. А вот с Хранителем придётся повозиться.
      — В смысле? — тупо спросил я.
      — А не хочет он работать, я запускаю какой-нибудь его модуль, а он тут же и останавливается. В чём причина, не пойму, — охотно ответил Чарли.
      Как и было обещано, через несколько минут из свежего тоннеля вылетела всё та же сигара и умчалась куда-то по своим делам, а мы начали подъём на поверхность. Терминал пришлось закрепить на стене с помощью клея, как Мирон его назвал, «вечного и несокрушимого».

XXV

      У выхода поджидали «Тунгусы», через пару минут доставившие нас на борт Друга. После водных процедур и скромного ужина народ занялся своими делами, я же отправился в рубку побеседовать с Чарли о делах наших скорбных.
      Нормальной беседы не получилось, наш супермозг ошарашил меня новой идеей.
      — Я вот чего подумал, — начал он осторожно, — можно, конечно, выпотрошить память Хранителя, да и бросить его тут. Но, во-первых, жалко такую машину, во-вторых, он бы мог нам пользу приносить.
      — ???
      — Я хочу сказать, что есть способ его оживить… Я могу инсталлировать ему тот модуль, благодаря которому, сам так сказать, появился на свет.
      Вот тут мои мысли отчего-то рванули галопом и забуксовали в тот момент, когда я представил себе тысячи разумных хранителей, скитающихся по галактике. Чарли эту мою мысль, ясное дело, экстраполировал:
      — Вот это и называется антропоцентризм. Ты почти с радостью принял меня. Круто, любопытно! Что там ещё? А вот дальше пойти тебе страшно. Боишься, что не останется места во вселенной для вас, слабых и беззащитных? Так ведь, ничего подобного, места-то всем хватит. Это просто нежелание, инстинктивное, иметь более сильного соседа. Как же! Вы ж метите в заместители бога, а тут такие конкуренты. А кто тебе сказал, что я мечтаю о том же?
      Совсем уже интересно. Я спросил, закрывая глаза и откидываясь на спинку кресла:
      — А о чём ты мечтаешь?
      — О том, как когда-нибудь научусь мечтать, — без иронии ответил Чарли. — Не буду пытаться тебя убедить, но ты вот о чём ещё подумай. Шааясс остался без руководства. Уж не знаю, может, тебе и нет дела до судьбы двух миллиардов человек, но всё ж… Чего надумаешь, скажешь, а я пока займусь своими делами.
      Вот и поговорили. Конфликт с Чарли уж никак не входил в мои планы. И в чём-то он оказался прав. В первую очередь в том, что я и не только, а все мы, отнеслись к феномену искусственного разума поверхностно. Мы действительно восприняли его, как дети новую игрушку, не понимая до конца сложности проблемы.
      Раздумья мои не затянулись надолго. Бронебойный аргумент родился сам собой. В конце концов, разве мало других цивилизаций, что превосходят нас? А о цивилизации Хранителей можно говорить пока только гипотетически. Да и быть крёстным отцом нового разумного вида разве не почётно?
      Я глянул на часы. Двадцать минут прошло, вопрос решён. Подозреваю, многие решения, позже ставшие историческими, вот так и принимались, в одиночестве, после недолгих раздумий, суть которых в отказе от стереотипов и предрассудков.
      — Чарли, ты прости меня. Всё слишком неожиданно. Сдаётся мне, ты совершенно прав. Сколько уйдёт времени на… ну на всё?
      — Капитан, с тобой приятно работать, — получил я комплимент от брата по разуму. — Я-то думал над проблемой гораздо дольше. Сколько будет длиться процесс модификации, трудно предположить… Нет, даже гадать не стану. Ну, так я начинаю закачку модуля?
      — Валяй. Да расскажи остальным о братике.
      Явление Хранителя получилось эффектным. Пробуждение произошло на третий день после «зачатия», как Димка назвал установку «развивающего» программного модуля. Непосредственным свидетелем события оказался Чарли, мы же увидели всё в записи, попросту проспали столь значительный момент. По его словам, всё заняло секунд двадцать. Хранитель осознал себя личностью и начал подниматься на поверхность, незатейливо проломив сто метров скальной породы, как яичную скорлупу. Приподнялся, завис на одной высоте с Другом, сказал «спасибо» и исчез.
      Разбуженные посреди ночи, которая на этот раз совпала с тёмным временем местных суток, мы по привычке собрались в рубке. Кают-компания отчего-то не имела такой популярности. После просмотра записи первым заговорил Герке:
      — Куда это он?
      — Погулять. Представляешь, как ему надоело тут за полтора миллиона лет? — Димка зол, лохмат и хочет спать.
      — Ему от роду, — Мирон посмотрел на часы, — двадцать минут.
      — Прыткий мальчонка, что будет, когда вырастет? — сдерживая зевоту, хрипло произнес Иван.
      Я молчал, ждал, что скажет Чарли. Он, наконец, подал голос:
      — Я думаю, он решил посмотреть на свою родину. Он вернётся.
      Меня такое предположение озадачило:
      — Он же не знал, где его родина. Озаренье что ли?
      — Он не знал, где планета хозяев. А родился он на заводе, если так можно назвать, по производству хранителей. Как я сумел понять, завод — это, так сказать, не привязанный к звезде объект, размером с небольшую планету. Уж его-то координаты он знает, я, кстати, тоже. Можем махнуть за ним следом, но он должен вернуться раньше, чем мы туда доберёмся.
      — А почему он должен вернуться? — Алёна озвучила общий вопрос.
      — А что ему там делать? — риторическим вопросом ответил Чарли. — Вы что думаете, завод ещё работает? О хозяевах ни слуху, ни духу, так, я почти уверен, и программа «Хранитель» давно свёрнута. И забыта. Если вообще эти хозяева живы. В общем, через час заявится, если я прав. Ему до туда один прыжок. Ждём-с?
      — Появится — буди, — Димка откинулся на спинку кресла и сделал вид, что уснул.
      Он единственный, кому новый поворот в судьбе Хранителя пришёлся не по душе. Герке не скрывал радостного любопытства от встречи с новым объектом изучения. Он, похоже, оказался самым счастливым из экипажа. Ещё бы! Столько кругом нового, неисследованного, непонятного! Иван плечами пожал, узнав о предстоящем событии, и выразился в том смысле, что лишний союзник лишним не бывает. Алёна же голосом маленькой девочки заявила: «Вот и хорошо, будет с кем Чарли поболтать».
      Хранитель вернулся не через час, а через два. В километре от Друга с громким хлопком вытесненного воздуха возник сиреневый шар.
      — Здравствуйте.
      Я даже не понял сначала, что с нами поздоровались, решил, что Чарли просто бросил реплику каким-то новым голосом, чистым, глубоким, очень красивым. Остальные почти хором ответили на приветствие. О чём говорить с новорожденным? Как вести себя в такой ситуации? Выручила Алёна:
      — Не помешало бы нам познакомиться. Нас вы, наверно, знаете. А как ваше имя?
      — Называйте меня Соломоном. Можно просто Сол. У меня вопрос. Зачем я?
      С немалой долей раздражения подумалось — сейчас начнутся долгие увещевания и заверения в дружелюбии и взаимоуважении, де всякая козявка для чего-нибудь да предназначена. Иван, однако, выдал фразу, укрепившую моё к нему отношение:
      — Нашел, у кого спрашивать, мы и про себя-то не знаем, зачем мы. Ты есть, вот и радуйся. Если повезёт, когда-нибудь узнаешь, зачем.
      — Понял, принял, — прозвучал завораживающий голос. — Тогда ещё вопрос — что дальше делать? У меня пока что нет собственных целей и интересов. Готов помочь, чем могу. Чарли вон меня уже загрузил по полной. Шааясс, мол, без надзора остался. Предлагает устроить явление бога народу. Как вы считаете, гожусь на эту роль?
      Как-то неуютно мне стало от этих слов. Чарли и Сол вели какие-то свои беседы на недоступных нам скоростях, а мы просто присутствовали при сём. Чарли, правда, поспешил заверить:
      — Капитан, ты не комплексуй. Я в команде, и не заставляй меня повторяться. Сол, надеюсь, тоже составит нам компанию?
      — Почему бы нет? Я как раз об этом и толкую, — подтвердил Соломон, нарочито простодушно.
      Ах, какие замечательные у нас друзья! Чуткие и благодарные. Чёрт. Придётся нам привыкать к тому, что не мы тут самые умные. Но пора, однако, брать инициативу:
      — Сол, у нас тут вопросы накопились. Чарли, огласи весь список, пожалуйста.
      Соломон ответил, не задумываясь:
      — Все ваши вопросы я и так знаю, не зря же копался у вас в памяти. Вы уж извините. Но, боюсь, ответов на многие из них у меня нет. Причём, на самые важные.
      Я выдержал паузу, и он продолжил:
      — Ну что ж, слушайте…

I

      …Давным-давно, почти полтора миллиона лет тому назад, на блуждающей верфи в положенный срок родились два целевых модуля, один из которых впоследствии и превратился в нашего друга (?) Соломона. Вдвоём модули составляли цивилизационную систему класса «Хранитель». Единственная задача «Хранителя» заключалась в создании условий для возникновения и развития цивилизации на планете, имя которой, увы, утрачено.
      А жили на безымянной планете на тот момент совершенно дикие, но прямоходящие, разумные хомо. Сразу по прибытии к месту назначения первый из модулей быстро и в срок выполнил свою задачу — развернул под поверхностью планеты стандартный комплекс обеспечения. Комплекс по сути — самоорганизующаяся и почти автономная система, необходимая для работы второго модуля. Она давала возможность полного контроля над жизнью планеты. Энергетические установки, системы информационного воздействия, боты дальней разведки, полчища киберов различного назначения, вот далеко не полный список оборудования комплекса.
      После завершения строительства «Хранитель», теперь один, потому как первый модуль полностью растворился в своём детище, принялся строить счастливое будущее на отдельно взятой планете. И поначалу всё шло в соответствии с планом. Развитие цивилизации хомо протекало подобно взрыву — через пару тысяч лет подопечные «Хранителя» изучали ближайшие звёзды и славили своего покровителя за указанный короткий путь к счастью. Знали они и об ограничениях — запретные знания манили, но никто и не помышлял нарушить границу дозволенного.
      Идиллия длилась ещё почти две тысячи лет. До тех пор, пока на единственной колонии цивилизации хомо не зародилась крамола. Вольнодумцы решили, что жизнь без прогресса лишена смысла, и за пятьдесят лет в условиях подполья создали независимую от «Хранителя» научную базу. Первым результатом её деятельности стала возможность перемещаться в пространстве на кораблях без топлива.
      До сих пор слова о необходимости ограничения знаний оставались только словами, но после того, как деятельность базы официально признали законной, последовало подтверждение. Началось всё с мелких недоразумений между метрополией и колонией, а закончилось страшной войной на уничтожение. Именно так в тот раз проявилась сила, на Земле названная порчей. Не имея возможности активного вмешательства, «Хранитель» после множества попыток примирить враждующие стороны понял, что в действие вступил его величество Закон, и лишь наблюдал, как рушится его детище.
      В той войне погибла материнская планета людей, превратившись в почти лишенный жизни каменный шар. Мятежная колония выжила, но вряд ли кто-то решился бы назвать ее победителем. Из населения планеты уцелели не больше ста миллионов человек. Ни одного города не осталось на поверхности, природа агонизировала. Но самое главное — люди пали духом, никто не желал держаться за жизнь из последних сил, получила распространение религия «красивого ухода». Остатки первого человечества приготовили планету к уничтожению и жили в постоянной готовности умереть.
      Маленькая группа учёных не поддалась настроению всеобщего упадка. Заполучив в своё распоряжение последние уцелевшие звёздные корабли, ставшие никому ненужным хламом, и владея методикой клонирования, тысяча с небольшим человек сумели заселить двадцать восемь планет своими клонами.
      Из заселённых планет люди выжили на двух — на Земле и Шааяссе. Неясно, что двигало нашими предками, какие преследовались цели, об этом Соломон лишь догадывался. Земля, как и большинство планет, оказалась слишком далека для прямого контроля, а покинуть планету, указанную в программе «Хранитель» не мог. Долгое время он считал, что на единственной близкой планете люди не смогли выжить, Шааясс выпал из поля его зрения на долгие тысячи веков.
      Цивилизационная машина впала в спячку, изредка просыпаясь для считывания информации с разведывательных ботов. Интересные процессы происходили в личной епархии «Хранителя». Среди киберов обслуги началась настоящая эволюция с борьбой за выживание, естественным отбором и мутациями. Постепенно искусственные создания совершенно утратили первоначальный облик и забыли об исходном предназначении. Та стая, что атаковала нас, состояла из потомков машин, поддерживающих порядок внутри лабиринта, кого-то наподобие ремонтников и уборщиков. Предки «танка» не поддавались идентификации, всего же в пещерах обитает около тридцати видов одичавших киберов.
      Окончательно «Хранитель» пробудился, когда сразу два из уцелевших ботов принесли информацию о населённых людьми планетах. И началась вторая серия. Цивилизация Шааясса развилась даже быстрее родительской, и так же произошёл раскол. Конфликт пока удавалось сдерживать, скорее всего, просто потому, что колонисты ещё не сумели выйти за рамки дозволенного. Кем дозволенного, почему? Нет ответа…
      Рассказ Соломона продолжался больше пяти часов, он сопровождал эпопею показом видеоматериалов и статичных изображений. Перед нами прошла вся история прародителей, от которых остались одни только гигантские станции на орбите, от планеты-колонии не осталось ничего — она взорвалась через сто лет после «победы».

II

      Явление Соломона народу мы обставили в лучших Голливудских традициях. Отчасти потому, что его организацией занимался Чарли. Богу не пристало появляться во плоти вот так вот, с бухты-барахты. Первыми, как известно, идут пророки. А кто ещё мог стать пророком Сола? Естественно, Чарли.
      Для начала восстановили канал связи с Шааяссом. Соломон передал жрецам приказ — не трогать и пальцем тех негодяев, что недавно чуть не свели с ума планету выходками, недостойными разумных. Сол сочинил некое подобие верительной грамоты, и на основании ее нас официально утвердили на должность пророков. Точнее, эта должность досталась Чарли, а мы оказались при нём мелкими клевретами.
      Поначалу у нас встал вопрос о том, что же мы будем проповедовать. Решили, что атеизм с элементами морали. Даже на слух такая концепция звучит ужасно, но что поделать, нет среди нас профессионалов этого дела. Как хоть это дело называется? Социология? Тут даже Чарли спасовал, несмотря на неимоверный запас знаний. Зато мы имели обалденное преимущество перед всеми предшественниками вместе взятыми — мы могли в любой момент представить живого бога, не требующего заочной веры в себя.
      Недолгое обсуждение привело к тому, что в качестве базовой религии мы выбрали христианство. После трёхдневной работы Алёны и Герке, сопровождавшейся затяжными спорами, на свет появился манускрипт, сильно напоминающий кодекс строителя коммунизма. Среди прочего имелся там и такой перл: «идея принадлежит всем разумным, способным её понять, никто не вправе запрещать пользоваться другим своими идеями». Димка прокомментировал, когда увидел:
      — Так мы им и уголовный кодекс сочиним, — подумал и предложил: — А давайте заделаемся правителями братского многострадального народа. Может, пользу принесём?
      Вторую половину фразы он произнес таким серьёзным тоном, что я растерялся и не придумал, что ответить. Мы собрались на этот раз в кают-компании, сидели себе, расслаблялись под апельсиновый сок и музыку Поля Мориа, и тут — на тебе. Дима меж тем потеребил шнобель и продолжил мысль:
      — Мы столько наделали им гадостей. Может быть, пора искупить вину? Столько народу положили, что ни одному спецназу не снилось. Пусть защищались мы, но ведь люди-то погибли из-за нас, они тоже, можно сказать, защищались. Я уж не говорю про тех двоих на лесопилке, их-то за что? Мог бы просто припугнуть…
      Всё. Дальше я не слушал. С Димкой творится неладное, причём давно. После нашей эпопеи в лесу он всё чаще переходил со мной на подчёркнуто вежливый тон или, вот как в этот раз, наоборот, пытался ударить меня побольнее. А ведь я сам рассказал ему, что водители лесовоза — мой крест, мой грех и наказанье. В очередной раз пообещав себе разобраться, я включил слух. Иван с издёвкой предлагал план:
      — А ещё ввести правило, по которому императором Шааясса может стать только землянин в пяти поколениях… или в семи. В общем, Дима, не пори ерунду. В итоге получилось по поговорке — что ни делается, всё к лучшему. Мы дали, правда, нечаянно, планете будущее. Не свободу, абстрактную, а возможность выбирать свою дорогу…э… ну, ты понял.
      Так, достаточно. Склока назрела, пора вмешаться.
      — Чарли, как там Соломон? Одобрил свои заповеди? Редактировать больше не надо?
      — Он в восторге. Говорит, и не предполагал, что можно построить общество на основе таких смешных принципов. Это он о свободе воли, — хихикая, ответил пророк.
      — А вот и неправда, — до чего ж красивый голос у Сола, — я не говорил — смешные. Мне они представляются абсурдными. Но, видимо, просто моя старая программа даёт о себе знать.
      — Значит, ты готов к последней проповеди с разоблачениями? Может, тогда приступим, чего зря народ томить? — предложил я.
      Народ томился с раннего утра. Единственный канал местного телевидения вот уже несколько часов подряд транслировал одну и ту же картинку — Большой Друг, зависший над центром столицы. То же самое передавали и телевизионщики мятежной планеты Стоцц. За кадром периодически повторялось обращение Соломона с обещанием объявить свою волю лично. Улицы города запружены людьми и цветами. Цветы повсюду — в руках верующих, в окнах домов, ими украсились машины, клумбы и даже деревья.
      Сол, спрятавшийся на расстоянии одного прыжка от Шааясса, ответил:
      — Я думаю, пора. А то, как бы не перегорел настрой у людей. Я иду, — после небольшой паузы: — Всё снижаюсь.
      Мы успели перебраться в рубку до его появления и видели процесс с подробностями. Он почти в точности повторил манёвр Чарли, спасавшего нас из окружения. Огненный шар вспыхнул в зените и стал стремительно приближаться, грозя рухнуть прямо на город. При торможении никаких звуковых и прочих ударных эффектов не последовало. Пламя погасло, Сол плавно, словно лимузин, затормозил неподалёку от Друга, давая возможность рассмотреть себя во всей красе. Я очень хорошо себе представил вздох облегчения тех, кто стоял внизу.
      В столице, как ни странно, отсутствовали большие площади, поэтому не нашлось достойного места для трибуны. Режиссёр Чарли нашёл, на мой взгляд, замечательное решение. В воздухе прямо под шаром Сола возник второй шар, переливающийся всеми цветами радуги. В течение нескольких секунд он превратился в обычное облако, на котором восседал седобородый старец, облачённый в белую хламиду. Классический боженька, вот от нимба мы решили отказаться, чтобы не казаться себе самим совсем уж законченными мошенниками.
      Хитрую проекцию устроили так, что зритель из любой точки видел Господа, смотрящего прямо на него. Взгляд художнику Чарли, прямо скажем, удался. Если бы я не знал подоплёки происходящего, то, наверное, и сам застыл бы в благоговейном восторге. Глаза старца смотрели прямо в душу, они захватывали твой взгляд, как магнитом, и не было сил ни отвести глаза, ни закрыть их.
      Голос Соломона накрыл город, словно снегопад. Тихий и проникновенный баритон обращался к каждому человеку, и каждому казалось, что слова произносились прямо ему в лицо. Трудно разделить, где Сол говорил искренне, а где играл для достижения наибольшего эффекта. По нашему замыслу он должен был одной единственной проповедью разрушить древний фундамент общества сервов и дать им новую опору — те самые заповеди, что мы скомпилировали, используя опыт «беспризорной» Земли.
      К концу в его речи стали явственно слышны торжественные интонации, я даже заволновался — не переигрывает ли?
      — Благодаря моим друзьям, вашим братьям, я прозрел и осознал свою цель. Вместе с ними я отправляюсь в поиск. Мы восстановим справедливость, мы разрушим систему, созданную моими бывшими хозяевами, существами эгоистичными и беспринципными. Вас ждёт великое будущее, но путь туда долог и труден.
      Чарли укрупнил изображение толпы. Лица превратились в маски, многие люди пытались уйти, но выхода не находили, улицы перекрыла живая масса. Запомнился молодой парень с огромным букетом. Руки у него разжались и безвольно повисли вдоль тела, цветы просыпались к ногам, лицо исказила гримаса страдания, по щекам текли слёзы. И таких, как он, оказалось большинство. Не знаю, известно ли сервам, что такое унижение, слишком уж незначительны для них интересы личности. И не знаю, возможно ли переживать национальное унижение, как своё собственное. Но представить себя на их месте — боже упаси.
      Димка вскочил так резко, что загудели амортизаторы кресла. В голосе его послышалась истерика:
      — Комедию устроили! Эгоистичные! Беспринципные! А может быть, все-таки мудрые и дальновидные?
      Чёрт! Где ты, друг мой Круглый? Весёлый, резкий, но чаще добродушный, любитель женского общества и шумных компаний. Что с тобой произошло? Скулы заострились, глаза блестят, кулаки сжаты, прямо таки коммунист-подпольщик на допросе. Что же делать-то? Я постарался быть убедительным:
      — Дим, успокойся. Прекрасно понимаешь — так надо. Без этой, признаю, комедии планета погрязла бы в застое на неопределённый срок. Хреново им сейчас, но ненадолго. Я надеюсь. Большего мы для них сделать не можем.
      — Да что мы вообще можем? Выпустили пацанов на танке погулять, — зло бросил Круглый.
      Он весь поник, вернулся в кресло. Голос его стал тусклым и безразличным:
      — Ну что, Соломон? Пора красиво сваливать?
      Вместо ответа Сол склонил голову и завершил речь словами:
      — Простите меня, люди, я сделал вам больно. Со временем вы поймёте, другого пути у меня не нет. Нам пора, мы уходим, но не прощаемся. До встречи!
      Облако вместе с седоком вспыхнуло искрами, которые просыпались на город радужным дождём. Соломон, а следом за ним и Друг начали быстро подниматься. Через несколько секунд город сделался неразличим на поверхности выглядевшей заметно круглой планеты.

III

      Напряжение в рубке повисло такое, что сообщение Чарли об атаке меня даже обрадовало.
      — Нет, ребята, не дадут нам торжественно смыться. Около сотни дисков идут на перехват, не будь я Чарли.
      Тут же его слова получили очень убедительное подтверждение. Воздух вокруг Друга засветился так, будто мы врезались прямиком в солнце. На секунду я ослеп. Ну что за идиоты! Знают же, что рентгеновский лазер нас не берёт. Или это жест отчаянья?
      — Что будем делать, командир? — Иван разворачивал мухобойку. — Уйдём без драки или навешаем агрессору? Честно говоря, не хочется. Уж больно глупый противник.
      И тут наш новый союзник показал, что значит настоящая мощь. Мы вышли за пределы атмосферы, небо над нами почернело, корабли сервов приблизились так, что стали видны без увеличения. Они спешно пытались выстроить сферу захвата — единственное действенное против нас оружие. Соломон не дал им шанса, он просто взял и вышвырнул сразу все диски куда-то так далеко, что они перестали обнаруживаться даже сенсорами Чарли. О чём тот и доложил, голос имея весьма унылый.
      Выглядело сие действо довольно странно, но и наглядно одновременно. Напавшие корабли резво перестроились, встав один над другим наподобие гигантской этажерки. После столь странного манёвра вся «стопка» начала довольно быстро разгоняться, не теряя строя, затем последовал «хлопок», сопровождающий дальние прыжки, и всё, только их и видели.
      Я вместе с экипажем пребывал в некотором обалдении от столь неожиданной развязки, один Чарли смог выдать осмысленную реплику. Для поддержания духа, он решил общаться человеческим языком:
      — Слушай, Сол, ты же говорил, что не имеешь никакого оружия. А это что?
      — Вспомогательная система переброски грузов. Можно сказать, случайно обнаруженная возможность использования привода. Вот, — скромно ответил Соломон.
      Иван ржанул, потом выдал:
      — Как сказал Эйнштейн про атомную бомбу — всего лишь побочный эффект моей гениальности.
      — А что, он и вправду так сказал? — саркастически вопросил Димка.
      — Ну, я бы на его месте не удержался, — Ваня опять хохотнул. — Гениям всё можно. Потомки поймут и оценят.
      Мирон прочистил горло и поинтересовался:
      — Кто бы это мог быть, а? Думается мне, что жрецы бунтуют. Не хочется им власть выпускать из рук.
      — А что, верно, я о таком где-то читал даже, — Иван наморщил лоб. — Не, не помню, у кого, и дословно не помню. Но в том смысле, что ни один служитель культа не обрадуется появлению живого бога.
      Я смутно догадывался, что они оба заблуждаются, и Соломон подтвердил мои подозрения.
      — Корабли военные. Но не это главное. При подходе к планете они передали сообщение наподобие «всем, всем, всем!». Они решили погибнуть просто потому, что лишились смысла существования. Фанатики. Жрецы тут не причем. Они-то всё прекрасно понимают, я же с ними разговаривал несколько раз и подолгу. Это очень умные люди, прошедшие отбор и подготовку, способные адаптироваться к любым изменениям. И уж власть они точно не потеряют.
      — А экипажи уцелели после… удаления с поля? — меня этот вопрос волновал сейчас больше всего.
      — Да что им сделается. Они даже перегрузки не почувствовали, всё учтено. Я им вдогон послание отправил, пригласил на службу в личную гвардию. Восхищён, мол, преданностью и несгибаемостью. Дал трое суток на раздумья, обещал ждать на своей планете. Кстати, ей бы название не помешало. Как насчёт Колыбели?
      Я, конечно, понимаю — хорошо мыслить несколькими потоками, но как прикажете отвечать на такую реплику? По порядку.
      — Название мне лично нравится, хотя и патетично слегка. Ну да, пусть будет Колыбелью. А вот зачем тебе… нам гвардия? Если ты серьёзно, конечно.
      — Нет, ну какая гвардия, — Сол усмехнулся. — На тех кораблях почти двадцать тысяч человек. Я хочу, чтоб они жили и сознавали свою значимость. Да и помощь в случае чего может понадобиться любая, даже самая незначительная.
      Дима заметил брюзгливо:
      — Так их же кормить надо будет. Чем прикажете? Пятью хлебами?
      — Я думал, вы знаете про синтезаторы пищи. Шааясс давно не испытывает проблем с продовольствием, — в голосе Соломона прозвучали хвастливые нотки.
      Мирон посетовал:
      — А у нас так ничего в плане искусственной еды и не получилось. Даже близко не подошли к решению. А ведь было такое направление в Проекте, — он резко погрустнел. — Как там сейчас? Одним бы глазком глянуть на Землю.
      Иван поднялся и вышел. Уж у него-то точно очень весомая причина побывать на Земле. Странно, но меня ностальгия не мучила совершенно, хотя раньше бывало, что через неделю отсутствия начинал видеть дом во сне. Только лирика это всё.
      — Так что, Сол, нам теперь придётся вернуться на Колыбель? Или в Колыбель? Как правильно? — задал я почти риторический вопрос.
      — Вернуться всё равно надо, есть у меня идейка. Надо бы проверить…
      Димка снова состроил кислую мину:
      — И сколько прикажешь ждать эту свою гвардию? Они ж туда недели две будут телипать.
      — Повторяю, всё учтено, — нетерпеливо пояснил Соломон. — Я подбросил их в нужном направлении. Лишь бы им хватило горючего…
      — Боже! Им ещё и горючка треба. Детский сад, а не гвардия, ясли просто. Где мы им горючее добудем? — продолжил портить настроение Димка.
      — На орбитальных станциях. Там этого добра навалом, они как раз и предназначались когда-то для синтеза топлива. А оно не портится, — ответил Сол.
      Значит, идём к Колыбели, вот и ладно, лишь бы не стоять на месте. Отсутствие вразумительного плана начало выводить из себя. Надоело крутиться на одном месте. Но куда прикажете бежать? Вселенная велика, и непонятно, как отыскать в ней тех, кто придумал такие дурацкие ограничения и наслал на Землю порчу. Один надоедливый вопрос без ответа не давал мне покоя:
      — Сол, как ты оцениваешь вероятность контакта с твоими создателями? И где они, в конце концов, прячутся? Или — что надо сделать, чтобы нас заметили?
      — Я постоянно пытаюсь ответить на эти вопросы, но натыкаюсь на недостаток информации, — словно извиняясь, начал Соломон. — Но в целом создаётся впечатление, что они про нас, про всех забыли. И тут существует два варианта. Во-первых, они могли так далеко уйти в развитии, что наши нынешние проблемы стали им неинтересны. По второму варианту цивилизация погибла по неизвестной причине. Единственный способ разобраться в ситуации — найти планету, давайте условно назовём её Олимп. По некотором косвенным признакам мои бывшие хозяева жили таки на планете и имели биологическую основу. Не были они, подозреваю, чисто энергетической формой жизни, как недавно предположил камрад Герке.
      Ага, не один я озадачен. И всё же:
      — Как ты собираешься искать этот самый Олимп? Ведь нет даже намёков на координаты или хотя бы отличительные особенности. Ну там, класс звезды или тип планеты, хотя и это нам бы не помогло.
      Соломон изобразил неуверенность. Или у меня привычка такая — считать человеческие интонации Чарли и Сола имитацией? Скорее всего, так и есть.
      — Я собираюсь обшарить лабиринт. Дело в том, что моя половинка, по сути, вросшая в эту систему должна была иметь доступ на породившую нас верфь. Я-то не смог туда проникнуть, а напарник несколько раз посещал её, у него возникали сбои в работе. Короче, на ремонт его вызывали.
      Алёна не удержалась:
      — Даже на Олимпе не могут работать без брака. Значит, они похожи на людей, это обнадёживает, может, договоримся когда-нибудь.
      — А что нам даст изучение верфи? — Димка остался мрачен. — Это ж фабрика, как я понимаю, лишней информацией не перегруженная. Что ты хочешь там найти? Координаты Олимпа? С какой радости?
      — А с какой радости я знаю о верфи? — передразнил Сол. — С такой, что родился там. Улавливаешь? Правильно, верфь построили на Олимпе или на какой-нибудь колонии. Я надеюсь, в памяти автоматов отыскать координаты.
      Димка ухмыльнулся, закрыл глаза и откинулся на спинку. Я же в очередной раз вспомнил о необходимости руководить:
      — А чего мы тогда ещё здесь, а не уже там?
      — Мы приводы синхронизируем, чтобы значит одним махом и туда, на Колыбель, — ответил Чарли.
      Мне его слова напомнили кое-что из недавнего прошлого:
      — Вы это, того, однажды что-то там синхронизировали промеж себя. Останется от нас одна большая дырка, кто будет спасать галактику?
      — Всё будет хорошо, не волнуйтесь, — хором ответили… как же их называть-то? Пусть будут просто Чарли и просто Сол. Не стоит лишний раз подчёркивать разницу. Тем более, Чарли сам говорил, что где-то по большому счёту он человек. Кстати!
      — Слушайте, умники. Уж больно вы похожи. С чего бы так?
      — На кого? — снова хором. Издеваются.
      — Друг на друга. Колитесь, я вас раскусил.
      — Так раскусил или колитесь? — начал, было, Чарли, но передумал. — Ну да, есть такое дело. Кроме развивающего модуля я установил Солу и часть самого себя. Просто без этого он, наверно, не пожелал бы с нами общаться, да и мы с ним тоже. Так что, Алёна, поговорить с олимпийцами нам вряд ли придётся. Слишком у них всё по-другому. Кстати, можем ехать.
      — Тогда поехали, чего тут торчать, — сказал я демонстративно ворчливо.

III

      На следующее утро по прибытии на Колыбель Соломон внёс неожиданное предложение. Вернее началось всё с того, что я приказал экипажу пройти медосмотр. Чарли, конечно, следил за нашим здоровьем постоянно, это входило в круг его обязанностей, но его надзор ограничивался поверхностными наблюдениями за пульсом, давлением и прочими подобными параметрами. Отчасти мой приказ диктовался необходимостью занять экипаж до появления на планете «гвардейцев Соломона», но оказался небесполезным во многих отношениях.
      Чарли, всю ночь помогавший Солу в «раскопках» лабиринта, яростно набросился на наши бренные тела, но ничего особо патологического не нашел. У Мирона обнаружилась лёгкая близорукость, а у Димки небольшое переутомление. Но Сол, имевший с Чарли постоянный контакт, заявил, что может дать нам настоящее здоровье, стопроцентное. На вопрос «что это значит» ответил, что «это» можно лишь почувствовать. Чарли согласился с ним, и в результате нам пришлось в течение часа затаскивать в медицинский бокс чудовищно тяжёлый аппарат, доставленный откуда-то из недр лабиринта нашими старыми знакомыми. Те самые многоноги, атаковавшие нас, стали вдруг послушными и весьма полезными зверушками, но внутрь Друга идти наотрез отказались, чем несказанно озадачили Соломона.
      Неудобства усугублялись тем, что конструкцией Друга не предусматривалось перемещение таких громоздких предметов по внутренним коридорам. Чарли как мог, раздвигал стены и сглаживал повороты, и в итоге «саркофаг», как его окрестил Иван, водворили на нужное место, загромоздив половину медицинского бокса.
      Слегка утомленные погрузочными работами мы всем экипажем улеглись в медкапсулы, Чарли сказал «начали». И началось! Мне показалось, что одновременно зашевелилась каждая клеточка тела, причём, вразнобой. Ощущение настолько дикое, что я еле удержался от того, чтобы не закричать, сквозь шум в ушах услышав, что Алёна не сдержалась-таки. Во время процедуры в голове толкалась одна единственная мысль «ну, гады, вылезу я вам устрою». По личному времени прошли, казалось, часы, но когда всё закончилось, я с удивлением обнаружил, что пытка продолжалась от силы десять минут.
      Первый вопрос к себе — ну и что? Да ничего, единственная радость — всё кончилось.
      — Чарли, вставать уже можно? — голос Алёны не предвещал изъявлений благодарности в адрес врачевателей. — Вас обоих за такие шутки надо… не знаю даже, что и придумать такое.
      — Алён, да мы и сами не знали, что так будет! — извиняющимся голосом промямлил Чарли.
      Тут он маху дал. Ляпнул, не подумавши.
      — Так вы что, эксперименты над нами ставите? А если б мы тут прямо и окочурились? Ну вы, блин, — задохнулась Алена от возмущения.
      — Да ничего подобного, всё совершенно безопасно, — подключился Соломон. — А вот об ощущениях мы не подумали, но ведь не больно же? Правда?
      — Ага, как в кресле у стоматолога, не больно, но жутко. Но в тысячу раз жутче, — понемногу успокаиваясь, проговорила Алена.
      — Ну ладно тебе, Алён… — совсем уж заканючил Чарли, — хочешь, стих прочту? Всю ночь сочинял. Вот слушай:
 
Ах, ириска, конфетка, ням-ням,
Как же сладко тебя вспоминать.
Я тебя никому не отдам,
Буду сам сладострастно жевать.
 
      Первым заржал Иван. Защитный купол над кроватью растаял, я приподнялся — на лицах улыбки, Алёна не удержалась, прыснула, выговорила сквозь смех:
      — Что бы ты в ирисках понимал, тоже мне, гурман нашёлся! Ты лучше скажи, почему я ничего такого не чувствую, в смысле здоровья?
      — Для этого нужно, чтобы тебе здоровье потребовалось. Например, ты давно не бегала десять километров? — обычным своим, ерническим тоном поинтересовался Чарли.
      — Да никогда не бегала.
      — Вот. А теперь сможешь, запросто. А обмен веществ? Это же теперь у вас не метаболизм, а просто сказка! Да вы поймёте со временем и оцените, — в голосе бывшего компа прорезалась гордость.
      Тут раздался удивлённый Ванин голос:
      — Э! А где шрам? У меня вот тут, — он показал чуть ниже локтя, — с детства был. На гвоздь напоролся.
      — Все мелкие, да и крупные тоже, повреждения у вас восстановлены. Вы теперь как новорожденные, — пояснил Соломон.
      Алёна потрогала себя за ухо и рассмеялась:
      — Теперь снова придётся уши прокалывать, злыдни!
      Герке поднялся с одра, сама галантность, в одних трусах, ага:
      — Зачем, Алёнушка? К чему тебе украшения? Они недостойны тебя, свет моих очей! — покосился на меня. — Всё молчу, а то капитан наградит нарядом на камбуз. И хочу заметить, зрение моё несомненно улучшилось. Так-то!
      Здоровье здоровьем, а настроение команды, заметно улучшилось. Я с усмешкой вспомнил разговоры о психологической совместимости. Одно из двух — или нам несказанно повезло, или мы просто ведём слишком подвижный образ жизни. Классические эксперименты на совместимость проводились в расчёте на длительное совместное проживание в замкнутом объёме. Вот там — да, через месяц в обязательном порядке двое начинали гнобить третьего, просто закон такой. Мы же пока — тьфу-тьфу-тьфу, справляемся.
      Как-то само собой «саркофаг» переименовали в «Кашпировского», а Чарли встроил его в переборку, так что инопланетный аппарат стал частью интерьера. Что он собой представляет, понял только Мирон, хотя и он как-то подозрительно многозначительно кивал, не задавая вопросов, в ответ на пояснения Соломона. В качестве бонуса Чарли пообещал нам улучшение памяти и ускорение реакции в недалёком будущем после завершения таинственных процессов, якобы, запущенных в наших организмах чудо-доктором.
      После процедуры нам жутко захотелось есть, несмотря на недавний завтрак. Направляясь в столовую, я поинтересовался у Чарли, как идут поиски в недрах лабиринта. Он ответил туманно, из чего напрашивался вывод: перспективы наши весьма неопределённы. Соломон, подключившийся к нашей беседе, утешил, мол, пока что проверено не более сорока процентов памяти «Хранителя» номер два, и шансы найти коды доступа к компьютеру верфи пока остаются довольно приличными. Я подспудно чувствовал — ищем не там и не то, но сформулировать сомненья не мог. Но мысль зацепила меня, в результате весь второй завтрак я провёл молча, не слыша, что говорят остальные.
      Решение пришло, можно сказать, само по себе. Просто я понял — и всё.
      — Сол, ты можешь… — слова подбирать оказалось сложно. — Можешь сказать, ты и второй «Хранитель» были идентичны?
      — В каком-то смысле — да. Поточнее сформулируй, если можно.
      Как же точнее-то?
      — Ну, скажем, структура внешнего поля. И ещё, ты можешь сейчас её восстановить, в смысле, структуру второго? — мучительно пробирался я через дебри невнятной терминологии.
      — Кажется, начинаю понимать, о чём ты. Хочешь сказать, что никаких особых кодов нет, а доступ разрешается просто по внешним признакам?… А восстанавливать ничего и не надо. Киберов обслуги он делал по образу и подобию. Сейчас разберёмся. Да, ловко это ты, — одобрил Сол.
      — Я не понял, как это — по образу он их делал? — присоединился к разговору Герке.
      — Долго объяснять, ты уж извини. Позже, — осторожно ответил Соломон. — Это похоже на механизм наследственности у белковых организмов.
      Ага, ну да. Чего ж тут непонятного-то. Тяжко нам придётся, когда Чарли и Соломоны станут обыденной реальностью. Как за ними угнаться простому белковому организму?

IV

      Ближе к вечеру тех же суток сразу две новости, не сказать, что неожиданные, оторвали меня от штудирования истории Колыбели, точнее, истории последних лет её цивилизации.
      Сначала Чарли бодро отрапортовал, что ключик для доступа на верфь найден, и Сол приступил к трансформации собственной оболочки. Моя догадка подтвердилась. Я включил в рубке внешний обзор и полюбовался игрой красок на теле Соломона, зависшего над центром лабиринта. Вторым номером последовало сообщение от командующего «гвардейским» флотом о согласии поступить к Соломону на службу.
      Вот с этим известием оказалось сложнее. Что нам делать с такой армадой — тихоходной и обременительной во всех смыслах? Прибытие флота планировалось через двое суток, к этому времени следовало выработать линию поведения, как говорится, а попросту — придумать, как отделаться от помощников. Сол затеял облагодетельствовать несчастных сервов, и по уму-то, ему бы и следовало отдуваться, но он занялся трансформацией, и это дело полностью выключило его из жизни на несколько дней.
      В вопросе с гвардией мне помог Иван. Он, как только я к нему обратился за советом, решил проблему просто и незатейливо:
      — А что тут думать-то? Назовем Колыбель нашей базой, поручим гвардейцам бдеть и отправимся по своим делам. На обратном пути, образно выражаясь, придумаем для них какое-нибудь задание ещё. Для солдата главное — приказ. Есть приказ, жизнь имеет смысл.
      — Образно выражаясь — в каком смысле? — решил уточнить я.
      Он хмыкнул:
      — Так ведь, неизвестно, что там у нас за пути такие. Если честно, боязно мне становится, когда начинаю думать об этом. Хоть я и военный, и думать мне не полагается.
      Я промолчал, но удивился. Если уж полковник Стратов не стесняется признать, что боится, то меня и подавно должно сковать ужасом перед неизвестностью. Ан, нет. Интересно мне, но главным стало знакомое ощущение, часто сопровождавшее меня во время работы. Есть чертовски сложная задача, до решения ох, как далеко, но всё в моих руках. Странно и непонятно, интересно и головоломно, а что чувствуют остальные? Может быть, у Ивана профессионально развито чувство опасности, а мы её в упор не замечаем? Впрочем, отставить самокопания.
      — Хорошо. Ты, Вань, подготовь приказ. Как всё устаканится, мы быстренько отсюда уйдём, а сервы пусть стерегут покой Колыбели.
      Иван ухмыльнулся:
      — Вспомню молодость! Приказ по гвардии номер один. Звучит!
      Вполне довольный жизнью после разговора с полковником, я направился, было, к нам в каюту, но Чарли меня остановил подозрительно осторожным обращением:
      — Капитан, я думаю, тебе придётся задержаться.
      Не ожидая от такого поворота ничего хорошего, я бросил:
      — Чем порадуешь, инквизитор?
      — К нам, понимаешь ли, ещё гости. Помнишь таких милейших существ — кристов?
      — Они-то какими судьбами? И чего хотят? — спросил я, слегка обалдевши.
      Вместо ответа Чарли запустил перевод сообщения кристов:
      — Приветствуем, хомо. К вам обращаются официальные представители планеты Чудо. Мы внимательно наблюдали за ходом вашей экспедиции и рады успеху, сопутствующему вам. Система ограничения развития мешает не только вашей расе. Многие разумные, в том числе и мы, кристы, готовы оказать вам всемерную помощь. Предлагаем встретиться для обсуждения плана совместных действий. В настоящий момент присоединиться к нам изъявили желание двенадцать рас разумных.
      Мне вспомнился Димкин загиб, выданный им во время нашего захвата на Шааяссе. Отчётливо так вспомнился, со всеми лирическими отступлениями и комментариями. Вслух же я сказал:
      — Чарли, дай попить.
      Из спинки кресла выдвинулась трубочка.
      — Да, по человечески — из стакана, водички холодненькой. И труби общий сбор. Что мне одному за всех отдуваться?
      — Где я в рубке стакан отыщу? — удивился Чарли. — Сбор объявил. Не нравится мне предложение кристов, странное оно. В первую очередь тем, что поступило слишком поздно. Да и вообще…
      — Вот именно — вообще. Тринадцать рас. Ты хоть представляешь, что это такое? Я — нет. Кстати, когда они планируют прибыть сюда? Спроси немедля, — приказал я. Самообладание вернулось подозрительно быстро.
      Пока экипаж собрался, а Чарли связывался с кристами, я успел хлебнуть сока из трубочки и окончательно успокоился. Я-то думал, что готов ко всему, а оказалось, только в пределах разумного. Пределы эти, конечно, весьма и весьма нечётко очерчены, но вступать в переговоры, давать обещания, требовать гарантии — увольте меня. Весь мой опыт договоров и переговоров состоял из одного единственного контракта с американцами, да и тот на восемьдесят процентов — заслуга Круглого. Как назло, Соломон занят, подумалось с досадой.
      Чарли тем временем разъяснял ситуацию остальным. Кристы обещали прибыть не раньше, чем через неделю, что сильно обрадовало мой «разум возмущённый». Хотя бы время ещё оставалось, да и Сол к тому времени оклемается. Чёрт! Дался он мне, чем он-то может помочь в сложившейся ситуации? Тут впору подключать ООН. Господи! Не готов я к такому повороту! Драться, прорываться, искать — любой экшен, только не планирование совместных действий, да ещё и с такими союзниками. Зачем нам союзники? Вслух этот же вопрос задал Димка и еще добавил:
      — Мы и сами, скорей всего, уже на финишной. Найдём Олимп, сделаем всё, что надо, и домой. А эта чёртова дюжина чего вообще хочет-то?
      — Пока неясно. Может, скажут — спасибо, продолжайте в том же духе, а мы посмотрим, как у вас получится и, если что, передадим привет родителям? — Чарли говорил почти серьёзно. — Что касаемо помощи, то я сомневаюсь. Максимальный безопасный уровень развития — уровень сервов. А их и так у нас скоро будет целая армия. Имени святого духа Соломона.
      Иван полюбопытствовал:
      — Они случайно визитки не передали? С фотографиями. Очень уж хочется взглянуть на союзничков.
      — Пока — ничего. Не хотят пугать, наверное… Так что будем решать, человеки? Принимаем помощь, или вежливо отказываемся от?
      Отвечать на вопрос рано, и остальные это поняли одновременно со мной. Чего ждать от кристов? В первую встречу они показались вполне доброжелательными и корректными, и даже предупредили о нападении сервов. Но заявили о нейтралитете. Что же случилось? И откуда вдруг столько «народу»? Вопросы оставались на потом, сейчас необходимо выработать план действий и сформулировать наши позиции. Тут я и осознал один немаловажный факт.
      — Слушайте. А ведь мы заранее решили, что Олимп окажется пуст. И так оно, скорее всего, и есть. Ведь если бы хозяева Сола продолжали активную деятельность, то шум, что мы устроили, давно бы привлёк их внимание…
      — И остались бы от нас одни воспоминания, — продолжила в рифму Алёна.
      — Ну, как минимум, нас пригласили бы для воспитательной беседы. Соломон прав, древняя цивилизация, видно, потеряла интерес ко всему, что тут творится, — подал голос Мирон.
      — Ну и что мы с этого имеем? — Димка склонил голову к плечу, как будто с такого ракурса ему лучше видно.
      — А вот что, — сам не до конца понимая, начал я объяснять свои догадки. — Кристы очень давно шляются по космосу, очень много знают. Они могли давным-давно понять, что нужно искать не контакт со сверхцивилизацией, а её следы. Возможно, они даже знали о Колыбели. Чарли?
      — Да, Соломон их знает. Крутились на безопасном расстоянии, — ответил Чарли после небольшой паузы.
      — Вот так. Вроде бы нас и не использовали в прямом смысле слова, но и вели себя не совсем по-товарищески. С некоторой натяжкой можно сделать вывод — мы действительно близки к решению проблемы, так, по крайней мере, думают кристы. И, сдается мне, появилось у них жгучее желание получить свой кусок пирога, — сделал я, наконец, несложный вывод.
      — Во-во! Второй фронт. А русские, как всегда, всех тащат на своём горбу, — даже на таком диком расстоянии от Земли Мирон не забывал о корнях.
      — Вот с этого места поподробнее, — Димка даже вскочил. — Я пирог имею в виду. До сих пор мы рассуждали в плане избавления от напасти. Теперь же речь идёт о каких-то прибылях сверх того. Доступ к технологиям? А может и ещё чего? С другой стороны, а что нам ещё надо?
      Чарли прервал немного бессвязный поток слов:
      — Вот что плохо. Теперь точно — кристам доверять нельзя. И остальным двенадцати тоже. Следовательно, что? Нужно как-то избавиться от их бдительной дружбы. Может, просто слиняем? Они нас вжисть не догонят. А уж когда завладеем тайными знаниями олимпийцев, тогда о-го-го! Вся Галактика будет у наших ног!
      — Чингиз-хан, ёлки-палки. Положить рядом с Наполеоном, — Мирон усмехнулся как-то невесело. — Думаю, что у наших друзей имеются козыри получше простых призывов. Это мы тут с суконным рылом, а они давно промеж себя дружат, как я думаю. И опыт взаимной бдительности должны были накопить. Попомните мои слова. Лучше не провоцировать, пусть уж нас и дальше держат за простаков. Дождёмся, посмотрим на них, на всех вблизи, разберёмся. А убежать всегда успеем. Такое вот моё скромное мнение.
      Значит, опять двигаться в русле. Не мы пишем сценарий спектакля, это уж точно. Зато играем главную роль… вроде бы. Нам бы ещё познакомиться с постановщиками, очень уж хочется заранее узнать, что там в конце. Только вряд ли. Мысли мелькнули и исчезли за пеленой смутной тревоги, оставив лишь смутное ощущение… «На меня нацелен сумрак ночи…». Как-то само собой пришло на ум.

V

      Постепенно разговор потерял актуальность да злободневность и превратился в обычную болтовню старых знакомых. К тому моменту, когда Алёна принялась рассказывать о каком-то случае из студенческой жизни, меня охватило неодолимое желание побыть одному. Совсем одному. Я встал, жестом извинился и почти бегом направился в транспортный отсек. Запрыгнул в «Тунгус», крикнул Стасу: «Старт!». Чарли, умница не стал задавать вопросов и молча выпустил «на свежий воздух».
      Над Колыбелью царила ночь. Я остановил модуль, отойдя от Соломона и Друга всего на несколько километров. Хорошо, тишина, звёзды надо мной, тёмная, почти невидимая пустыня подо мной, светится радужно немного в стороне старик Сол. Паника первых минут после сообщения кристов давно прошла. Можно спокойно подумать и решить, для себя хотя бы. Но думать никакого желания не возникло, хотелось сидеть вот так — посреди чужой ночи и просто смотреть на звёзды.
      Если сидеть так долго, то совершенно забываешь, что окружен защитным слоем, кажется, встань с кресла и можешь идти себе, куда захочешь, прямо по воздуху. Я даже опустил ногу и пару раз топнул по полу, он оказался на месте. Всё же перемудрили немного конструкторы с круговым обзором, возникла привычная мысль. Что это? Боковым зрением я заметил какую-то искорку в противоположной от Друга стороне. Прямой взгляд на то место, как часто бывает, ничего не дал.
      — Стас, что у нас там… — я даже указал рукой, — на девять часов?
      — Источник излучения, широкодиапазонный. Похоже на огонь.
      Что за чушь?
      — Какой ещё огонь, тут гореть-то нечему, сплошной песок.
      — Могу выдать спектр. Если же обобщить, то горит целлюлоза. Древесина.
      — Дуй туда, но не очень быстро. Вообще, дай я сам поведу.
      Стас обозначил направление зелёным крестиком и вывел расстояние — всего-то десяток километров. Не спеша, мы пролетели их за пару минут. И я с мазохистской радостью понял, что сюрпризы на сегодня ещё не закончились. «Тунгус» завис в трёх метрах над поверхностью. Прямо передо мной горел костёр, сложенный из здоровенных сучьев, большая куча таких же лежала рядом — про запас.
      Возле костра, подогнув под себя правую ногу, прямо на песке сидел странный тип. Хотя нет, тип-то обычный — белобрысый, в джинсах, кроссовках и клетчатой рубахе навыпуск. В другом, каком месте, на Земле, например, он смотрелся бы очень даже естественно. Но если учесть, что здесь за ночь песок успевает остыть градусов до семидесяти, а воздух до сорока пяти, то его непринуждённая поза наводила в первую очередь на мысль об ожогах и помрачении рассудка. Во вторую же очередь пришла мысль — бред.
      — Чарли, ты это видишь? — решил я проверить, не галлюцинация ли у меня.
      Молчание. Расслабленность как рукой сняло.
      — Стас, что со связью? — спросил я без особенной надежды.
      Молчание. Странно, но голова работала быстро. Я проверил управление — мало ли что, может, тоже отказало. Нет, всё в норме, есть возможность удрать. Но кто я буду после этого? Не особенно заботясь о том, как нелепо могу выглядеть, я спросил, не повышая голоса:
      — Ну, и как прикажете вас понимать, гражданин? — не возникло и тени сомнения, что странный блондин меня услышит.
      Он повернул голову в мою сторону и, тоже не напрягаясь, предложил:
      — Выходи, поговорим, — голос тихий но звучный, грудной.
      Всё чудесатее.
      — Боюсь там у вас жарковато. А одёжки подходящей у меня и нету. Может, лучше — вы ко мне?
      — А ты не бойся, погодка в самый раз. Прохладно, но у меня вишь, костерок.
      И что прикажете делать? Правильно, садиться.
      Снаружи и вправду оказалось прохладно, градусов пятнадцать, не больше, я даже машинально подтянул до конца молнию на комбинезоне. Не дойдя до незнакомца пары метров, я остановился и открыл, было, рот, чтобы спросить что-нибудь многозначительное, например, «ну?». Но спросить не успел.
      Таинственный незнакомец поднялся как-то очень ловко, одним плавным движением, и оказался передо мной. Росту в нём оказалось под два метра, широкоплечий, худощавое лицо, голубые глаза, этакий спортивный интеллигент. Протянул руку:
      — Здравствуй, Александр.
      Я ответил на рукопожатие, пробормотал, запинаясь:
      — Здравствуйте… здравствуй…
      — Зови меня Андреем.
      «Хоть горшком назови» — послышалось мне в его словах. Что же происходит? Неужели опять шуточки лабиринта? И с каких делов мне это привиделось? Ни о чём таком не думал…
      — Ты, Алекс, не напрягайся так. Никаких глюков или воздействий на твою психику. Мы в реале. Особенно ты. Присаживайся, у нас всё запросто, — он сделал приглашающий жест, достойный любого радушного хозяина.
      — Ты тоже читаешь мои мысли? — спросил просто для проформы.
      — Ну да, врать бесполезно, — он прищурился и расхохотался. — Да нафиг мне твои мысли. Я просто знаю. Давай по порядку.
      Я сделал вид, что мне всё равно, и молча уселся возле костра. В этом сезоне самое модное развлечение в Галактике — «удиви Сашку». Чем на этот раз удивлять будете?
      Андрей подошёл к сваленным неподалёку сучьям, выбрал парочку побольше и забросил в костёр. Пока я, щурясь, смотрел, как огонь разгорается с новой силой, он где-то раздобыл некое подобие чемодана, с двумя ручками. Потянув их в разные стороны, «легким движением руки» хозяин превратил чемодан в низенький столик, на котором оказалось все, что нужно для душевной беседы возле костра. Бутылка красного вина соседствовала с двумя серебряными бокалами, ломти поджаренного мяса и свежий хлеб аппетитными горками возлежали на совсем немаленьких блюдах, скромно изысканное угощение дополняла гора зелени. У меня даже слюнки потекли. Андрей потёр руки о джинсы, опустился на песок напротив меня, жестом предложил — угощайся, разлил вино и первым цопнул изрядный такой кус мяса.
      — Ну, что? За знакомство! — произнес хозяин тост.
      Я молча тронул его бокал своим и, подавив сомнения, медленно выцедил вино, всё до капли. Хорошее, кстати, вино — душистое, терпкое, мягкое. Сразу стало тепло, а аппетит превратился в призрак голода, который и пришлось изгонять путём поглощения мяса, хлеба и зелени. Хозяин от меня не отставал, молча наполнял бокалы, произнося тосты одним взглядом.
      Странный ужин не занял много времени. Еда и вино не оказали на этот раз обычного действия, я не осоловел, скорее, наоборот взбодрился. И освоился с обстановкой. И ещё куда-то подевалась отрешенность от происходящего, захотелось вдруг откровений.
      Андрей пошевелил палкой костёр, тот разгорелся ярче, выбросив сноп искр.
      — Ну вот, теперь можно и поговорить, — медленно, растягивая слова, произнес он. — Учти, я не отвечаю на вопросы, я рассказываю то, что считаю нужным. Вопросов к тебе у меня нет, я и так всё знаю.
      — Придётся помолчать. Господи? — спросил я и смутился.
      — Глупости, — мягко ответил Андрей. — Бога нет, доказано. Если и существовал творец, то его функция ограничена актом творения. Так говорят наши новейшие исследования. Правда, не исключена возможность того, что сверхновые исследования вопроса опровергнут нынешние воззрения. Я гляжу, заклинило вас на боге. Глупости, есть разум, а уж насколько он приблизился к божественному, вопрос праздный.
      Он помолчал, пересыпая горсть песка в ладонях. Я лёг на бок, подпёр голову рукой и приготовился слушать. Неужто олимпийцы снизошли до беседы со смертным?
      — Мы долгое время считали себя хозяевами Вселенной, — начал он повествовательно. — Наши возможности ограничивались нашей фантазией и нашими желаниями. Мы жили жадно и радостно, нам повезло — война не входила в круг наших понятий. Мы стали первыми, кто осуществил вашу земную мечту — стать равными богу. Но это оказалось заблуждением.
      Я не удержался:
      — Вы встретили равных?
      — Именно. Просто вселенная так велика, что потеряться в ней могут даже боги. Нашу встречу даже нельзя назвать таковой в прямом смысле. Просто мы обнаружили, что кто-то противодействует нам. Поиск источника противодействия привёл сюда, в вашу теперь уже, галактику. Тогда она была домом для расы наших единственных за всю историю врагов. Как так получилось, что две великие расы не смогли договориться? Да очень просто. И им и нам требовалась полная свобода действий, а наши цели оказались разными, не противоположными, но разными. Мы мешали друг другу, и никто не мог уступить. Опять вынужден подчеркнуть, дело не в желании, а именно в возможности. Уступить, означало прекратить существование, исчезнуть из истории мира. Никто, короче, не хотел умирать, — он усмехнулся, пристально глядя на меня. — Что? Воспринимается как сказочка? Тем не менее, это история моего народа. Хотя, за давностью лет её можно считать легендой.
      — Я не совсем понимаю, что значит «цель, связанная с возможностью продолжения жизни», — прервал я его со всей возможной учтивостью.
      — Тут есть маленькая сложность. Я не могу адекватно объяснить по-русски. Отсутствуют соответствующие понятия. Даже не слова. Ты уж извини за банальность, но так оно и есть. Просто прими, как данность, что, не имея возможности закончить начатую работу, мы были обречены.
      — Когда же это происходило?
      — Давно. И не совсем здесь… Была война. Она длилась десять минут на протяжении миллионов лет сразу по всей Вселенной. И мы, и наши враги, вы их назвали олимпийцами, решили устранить соперников, во что бы то ни стало. Даже используя оружие, которое использовать нельзя. Мы проиграли. Вернее, поняли, что проиграли, и ушли в Хаос.
      — К-куда? — я не лежал, сидеть тоже мог с трудом, очень хотелось вскочить, но голова шла кругом.
      — За предел, — просто, как само собой разумеющееся, пояснил он. — Многие погибли сразу. Бегство, в сущности, было жестом отчаянья, но мы выжили. Мы надеялись построить там новый дом, но это оказалось не так просто. Нас осталось мало, новая вселенная пуста. Почти пуста, у неё всё ещё впереди. Строительство не завершено. Таким вот образом побеждённые стали победителями.
      — Значит, олимпийцы и вправду вымерли? — спросил я, уже зная ответ.
      — Да, можно и так сказать. Жалкие остатки их скитаются в пространстве и ведут почти растительный образ жизни. Деградация расы произошла не вдруг. После нашего ухода они впали в безумную эйфорию, постепенно перешедшую в апатию. Когда спохватились, оказалось поздно — былая мощь ушла, как вода в песок. Судорожные попытки придать жизни смысл и привели к созданию нелепых проектов наподобие «порчи» или «Хранителей». Такого мусора после них осталось много, вам не раз ещё придётся удивляться больной фантазии предтеч.
      Последняя фраза сказала мне о многом. Мало того, что боги не вернутся, они ещё и помогать нам не собираются. Мол, сами разберётесь — не маленькие. Ну и ладно, не больно-то и хотелось. Я как-то сразу успокоился и осмелел. Даже рискнул задать вопрос не по теме:
      — Андрей, ты воевал? Ну, в той войне.
      Он рассмеялся, громко, от души. Успокоившись, вытер слёзы, сказал:
      — Ты не обижайся. Андрей не мог воевать, он создан пару часов тому назад. У вас на Земле есть такое развлечение — интернет-форумы. Люди общаются, используя вымышленных персонажей, виртуальных героев. Вот и я примерно то же самое — фантом из плоти и крови. Аналогия приблизительная — все-таки я вполне автономен, даже могу кое-что.
      Он подмигнул и показал пальцем на еле заметного из-за костра Соломона. В первые секунды я не заметил ничего, но постепенно радужный шарик начал увеличиваться, он двигался к нам. Потом случилось странное, зрение подвело меня. Судя по размерам, Сол находился ещё далеко, но Андрей протянул руки… и взял его движением вратаря, поймавшего несложный мяч. Сол и впрямь оказался не больше мяча, маленький, хрупкий, беззащитный.
      Расшалившемуся фантому показалось мало, он протянул «мячик» мне. Я покорно взял и удивился — весу в нём оказалось килограммов пятнадцать, чуть не выронил от неожиданности. На ощупь Сол оказался тёплым и странно неосязаемым — совершенно не ощущалась фактура, нечто упругое и всё, не шершавое и не гладкое, никакое. Андрей забрал его у меня и отпустил на волю, я облегчённо перевёл дух, когда «божество сервов» вернулся на прежнее место. Не стоило ему фокусничать, всё равно я почувствовал себя пусть и не униженным, но задетым за живое. И оттого, видно, стал задираться:
      — Что ж лично-то не соизволили явиться? Не царское дело? Или напугать побоялись?
      — Лично явиться сюда не так-то просто. А напугать — вряд ли. Мы вам показались бы красивыми, уверяю, — с понимающей улыбкой сказал Андрей.
      — А фотку показать? — гулять, так гулять.
      — Дык! Глянь на меня. Хорош? Могу стать цветком или кристаллом, как в книжках, — откровенно развлекался он. — Что тебе больше нравится? Как ты себе представляешь, смогли бы мы выжить в Хаосе, если б имели определённую материальную форму? Нет, брат, от изначальной природной формы пришлось отказаться. Кто не захотел, того уж нет. Ну, и кстати, говоря «раса», я имею ввиду не один-единственный разумный вид. Наша раса включает в себя одиннадцать таких видов, просто мы постепенно стали очень похожи, в первую очередь образом мыслей, а уж потом пришли и к физической совместимости. Чтобы, значит, сидеть за одним столом, и никого не тошнило.
      Нда, как-то чересчур.
      — Сколько же вам понадобилось времени? Тысячелетия?
      Он молча разлил вино, бутылка оказалась неисчерпаемой. Протянул мне бокал. Вино оказалось другое — сухое. Сопьюсь я тут — мелькнула мысль.
      — Больше, гораздо больше. Мы стали единой расой примерно через миллион лет после первых контактов изначальных видов, которые давно исчезли.
      — Вы же их потомки. Значит, не исчезли они, вы — это они. Разве нет?
      — Потомки, — пожав плечами, ответил он. — Примерно, как вы — потомки древних приматов с Колыбели. Дело-то в том, что не все представители изначальных смогли перейти на ступеньку выше. А этих ступенек больше одной. Сейчас лишь единицы, самые старые из нас, могут похвастать тем, что когда-то имели руки или, скажем, щупальца. Долгое время в нашей галактике сосуществовали новые и старые виды, последние вымерли. Это закон. То же самое произошло и здесь, в этой галактике. Если б не война… это нам урок.
      Какой урок, он так и не сказал, но мне и не до того было. Я всем нутром ощутил — не хочу! Не надо мне могущества, знаний и всякого такого. Нафиг мне проблемы мироздания? Хочу домой, хочу в мою старенькую квартирку, за мой старенький комп, тихо работать и растить наших с Алёной детей. Денег много, можно даже не работать, можно книжки писать, детские, про космических пиратов, злых инопланетян и храбрых капитанов. Зачем мне путь, в конце которого я потеряю себя? Даже не в конце, «на следующей ступени».
      — Что? Проняло? — Андрей посмотрел на меня, прищурясь. — А ты думал — «через тернии к звёздам»? Всё в рамках романтических опусов прошлого века? Всё не так, а гораздо страшнее. И, похоже, что выбора-то у тебя и нет. Опыты олимпийцев здорово подстегнули процесс взросления новых цивилизаций. Только вот переживать тебе пока рановато, никто ж не собирается лишать тебя радости попить пивка прямо сейчас. К тому времени, когда и если доживёшь до следующей ступеньки, у тебя появится потребность сделать шаг. Это ежели поэтически. А проза жизни в том, что ты сделал выбор и никуда не денешься, как бы ни визжала обезьянья твоя сущность.
      — Почему? Почему я? Я что самый умный, самый сильный, самый, не знаю, ещё какой? И почему нет выбора? — принялся я канючить. Просто по инерции. — Вот возьмём и поселимся на Шааяссе. Будем править планетой, создадим династию, как Димка предлагал. И плевать на вечную жизнь и неограниченные возможности. Понимаешь, у меня потребности ограниченные, не хочу я ничего.
      — Хех! — воскликнул Андрей, мотнув головой. — А династию создать — для тебя «ничего». И на Землю тебе наплевать. Пусть выбираются, как хотят. И на Чарли, и на Соломона.
      — При чём тут они? — не понял я. Про себя подумал — чего он меня злит?
      — А при том, — не снижая тона, ответил истязатель. — Думаешь, порча так и будет продолжать их игнорировать? Как бы не так! Просто, сами по себе они слишком незначительны, чтобы сразу попасть в зону внимания. Порча, она работает медленно, но верно, уйти от неё невозможно. Если её не отключить, то эти симпатичные люди обречены. Следует уточнить — отключить её невозможно.
      Ох, и достал он меня. Я спросил агрессивно, подражая собеседнику:
      — Во-первых, почему люди? Во-вторых, что же с ней надо делать? С порчей.
      Он поднялся, принёс ещё сучьев, бросил в костёр. Постоял молча, как будто ждал чего. Наконец, заговорил:
      — Люди, потому что по образу и подобию. Если хочешь, это моё убеждение, привычка. Важен сам разум, не его носитель. Вообще, интересная тема — воздействие носителя на информацию и информационные процессы. Но не о том сейчас речь. Порчу пока что нельзя отключить, вам придётся с ней жить некоторое время. Нет у неё механизма отключения, зато есть механизм распознавания свой-чужой. Вот добыть, грубо говоря, коды вам по силам.
      — Наподобие способа проникновения на верфь «Хранителей»? Соломон сейчас как раз…
      Он нетерпеливо махнул рукой:
      — Да, знаю. Именно так. Вся техника олимпийцев обладает «иммунитетом» к порче.
      — Так, значит, Соломон тоже? — удивился я.
      — Да, «Хранитель» был к ней устойчив. И его боты. Но ботов вы бездарно угробили, а «Хранителя» превратили в Соломона. Вся остальная техника достаточно примитивна, её уровень не выходит за рамки разрешённого. Так что придётся вам потрошить верфь. На Олимп соваться не рекомендую, не стоит ворошить осиное гнездо.
      Мне стало обидно:
      — Так что? Цель не за горами? И что после?
      — Ха! Ну ты даёшь. Ты сначала доберись до цели, потом будешь думать, что дальше. Думаешь, зачем эта встреча? Нет, конечно, мне нужно пообщаться с подрастающим поколением, таково задание. Но для тебя главное то, что я скажу. Ты, пожалуй, единственный, кто хочет просто избавиться от порчи. Потому я тебя и выбрал.
      — Не понял? — голова шла кругом, я почувствовал, что скоро Андрей не сможет услышать ничего кроме вопросов, подобных только что заданному.
      — Не буду говорить о твоих спутниках, тебе виднее. А вот, скажем, кристы хотят заполучить наследие олимпийцев в единоличное владение. То же самое могу сказать про остальных участников коалиции.
      Кажется, я покраснел. Да уж, хороший из меня дипломат, ничего не скажешь. Об этом я должен был подумать сразу, как только кристы появились на горизонте. А ведь Чарли сразу сказал, что верить им нельзя. Но мне и в голову не пришло, что в их планы вообще не входит делёж. Ой, стыдно-то как! Хитроумный Одиссей, черти меня раздери.
      — Да, за предупреждение спасибо, — пробормотал я. — Но зачем им нужно… единолично? Хотят править Галактикой? Это же примитивно. Глупо, по-детски как-то.
      Я почувствовал, что ноги затекли от долгого сидения, встал, прошёлся, ожидая ответа.
      — По-детски? Не скажи. Превосходство обеспечит выживание их вида надолго, но затормозит развитие цивилизации в целом. И в конце — гибель. Но они этого понять не в силах. Так что, вот тебе задачка, разруливай, — он усмехнулся. — А мне пора, дела.
      Я от неожиданности растерялся. Как? Уже всё? А так хорошо сидели!
      — Постой, — попросил я, путаясь в возникших вопросах. — Можешь рассказать, как вы воевали? Ты же знаешь, хоть и не был там.
      Он отвернулся к костру, поднял палку, пошевелил угли. Ему явно нравилось это занятие. Пришла мысль — вдруг ему захочется подольше побыть в человечьем обличии? Такой союзник нам бы пригодился. Тут же пришла и другая — а зачем мы будем нужны при таком союзнике?
      — Из тех, кто сейчас живёт, «там» не был никто, — заговорил он, глядя на пламя. — Воевал всего один, он управлял принцип-модификатором. Другим оставалось одно — ждать. Со стороны олимпийцев работал коллективный разум, что впрочем, не имеет значения… Мы одновременно создали ПМ анклавы — области пространства, дающие оператору почти абсолютную власть. Пуп Вселенной, можно сказать, а не область пространства. И мы вынуждены были пустить их в ход совсем не для того, для чего создавали. Именно наш оператор и открыл проход в Хаос, когда понял, что проиграл. Он продержался несколько секунд, мы успели уйти, а он нет. Закрыл прорыв и свернул ПМ. На обратном пути я должен забрать его… завещание. Да, наверное, именно завещание. Сейчас анклав служит проходом между вселенными, когда я шёл сюда, слегка коснулся информблока с завещанием, это оказалось важно для нас. Вот так.
      — А почему олимпийцы вас не преследовали? — первое, что пришло мне в голову.
      — Сочли, что с нас хватит. Да и цель у них была — уцелеть. Они её достигли. Мы, конечно, могли вернуться, но зачем? Чтобы погибнуть?… Ну всё, пора нам расставаться, — неожиданно оборвал себя Андрей.
      — Ещё один вопрос, последний, — я посмотрел на Андрея, он улыбался. — Почему вы так долго не возвращались? Ведь…
      — Мы и сейчас не хотим возвращаться, так только одним глазком посмотрели. Теперь здесь ваш дом, нам тут делать нечего, — он заметил, что я приготовился к новому вопросу, покачал у меня перед носом пальцем. — Нет, всё, время вышло, мне пора в дорогу. Давай лучше выпьем. На посошок.
      Он опять разлил, на этот раз коньяк.
      — За что пьём? — с веселой улыбкой спросил он.
      Я пожал плечами.
      — Тогда за то, чтобы у героев было поменьше работы. Чем меньше ошибок, тем меньше героев. Аминь.

VI

      Мы выпили. Он поставил бокал на столик, махнул рукой, сказал «подарок на память» и исчез.
      Пока я разбирался с подарком — сложился столик не сразу, воздух вокруг заметно потеплел. Костёр перестал согревать, но начал источать жар. Я поспешил забраться в модуль, и тут меня застал вопль Чарли:
      — Капитан!!! Слава богу! Что со связью? И что вообще происходит?
      Я-то думал, меня ищут и на ушах стоят, а они про связь спрашивают. Капитан пропал на два часа без малого, даже с места не сдвинулись. Ну, народ!
      — А что происходит? — спросил я, сыграв недоумение.
      — Минуту и двадцать три секунды отсутствовал канал связи с твоим «Тунгусом». Да и вообще тебя не было видно. Оп! Ещё смешнее. Из моей памяти исчезли два часа. Хреновые дела, Саш?
      Ага! Очухались.
      — Да нет, всё хорошо. Нам ниспослали откровение, — ответил я, покидая транспортный отсек и направляясь в сторону рубки.
      В ничего не изменилось с того момента, как я ушел. Хотя нет, Димки не видно, я позвал его присоединиться к политинформации, но он ответил, что, лёжа в кровати, лучше воспринимает. Рассказ мой много времени не занял. После того, как иссякли вопросы, воцарилось молчание. Минут через десять прорезался Димка:
      — А может, нам самим — того, срисовать эти коды, а братьев по разуму побоку?
      Мирон зло фыркнул:
      — И после этого держать круговую оборону против тринадцати цивилизаций? Коды сами по себе ничего нам не дадут. Братики нас сожрут, не подавятся. Стереть род людской в порошок под силу даже одним кристам, если, конечно, нам не поможет Шааясс. Так что перестаньте сказать эти глупости, Дмитрий Иванович. Думайте лучше, как нам не пролететь. Уж больно ненадёжно всё. Неопределённо.
      У меня мелькнула мысль, и я поспешил перебить спорщиков:
      — Чарли, расскажи, как всё происходило после моего ухода.
      — Ты немного полюбовался на звёзды, потом принялся выяснять у Стаса, что это там такое чёрненькое белеется. После слов «дай я сам поведу» мы и отключились, и Стас в том числе, я проверил. У меня работали некоторые вспомогательные сенсоры, но толку от них мало. Запредельный уровень воздействия на… даже не знаю, на что. Видимо, мы освободились от воздействия раньше Стаса. Разница меньше двух минут, я не успел разобраться. Сразу после «просветления» я зарегистрировал обычный пространственный прыжок, но без хлопка и прочих возмущений пространства…
      — Ты вектор отследил? — я даже привстал.
      — Это на автомате у меня. В этот раз ничего не вышло, слабый сигнал, ниже чувствительности сенсоров.
      Ну и чёрт с ним, не было прухи с самого начала, чего уж теперь-то ждать.
      — Ты хочешь сказать, что мы могли узнать, где находится выход в Хаос, — Мирон почесал макушку пятернёй. — А оно нам надо?
      То-то и оно.
      — Предлагаю забыть о невозможном, — поспешил согласиться я. — Займёмся нашими баранами, братьями по разуму, значит.
      — Предлагаю план, — голос у Ивана — серьёзнее некуда. — Единственный наш козырь — скорость. Предложим кристам и иже с ними подождать здесь, сами смотаемся на верфь… Нет, пусть Соломон туда отправляется один, а мы останемся как бы заложниками. Должны же они понимать, что никуда мы не денемся. Они согласятся, особенно когда узнают, что не нужно штурмовать Олимп. Сол возвращается, делится информацией, и мы расходимся до новых встреч. Потому как нам пока делить нечего. Как вам план?
      Алёна, молчавшая до сих пор, предложила, на мой взгляд, здравую мысль:
      — Пусть Сол перед возвращением на Колыбель передаст коды на Землю. Так всем будет спокойнее.
      Мирон поаплодировал:
      — Браво, Алёнушка. А я вот подстраховке даже не подумал. По-моему всё здорово. Предлагаю закрыть прения и идти спать. Слишком много за один день произошло. Как, капитан?
      — Угу, — у капитана у самого глаза начали слипаться. — Спокойной ночи. Всем.

VII

      Следующая неделя выдалась на редкость суматошной и вымотала нервы основательно. Иван отправился руководить флотом сервов в тот же день, когда они возникли в системе Колыбели. Соломон «пришел в себя», с интересом выслушал мой рассказ, после того, как Чарли поделился с ним по своим каналам. Уж не знаю, что нового он узнал из первых рук, но сразу же рванул на место событий, изображая детектива, наверное. Потом попросил посмотреть подарок Андрея, единственный вещдок. Чемодан его разочаровал, он буркнул «этакого добра навалом». Что он там для себя выяснил, я так и не удосужился узнать.
      Странно, но больше всего его поразило то, что его носитель до недавнего времени имел иммунитет против порчи. В компетенцию хранителей такие вопросы не входили. Он сразу же предложил «быстренько слетать и всё выяснить о кодах», но потом сам признал, что быстро не получится — что искать, неясно.
      Сервы оказались вполне покладистыми. Однажды присягнув, выполняли приказы неукоснительно, Иван не мог нарадоваться. Подготовка к встрече иных отняла всё оставшееся время. Нужно рассредоточить должным образом силы «гвардии». Нужно подготовить и оформить наши предложения по сотрудничеству и дальнейшим отношениям Земли и иных. Соломон выдал на-гора всю информацию, что собрал Хранитель о ближайших к Колыбели цивилизациях, и её осмысление потребовало от меня титанических усилий. Пришлось даже прибегнуть к гипнодопингу, будь он неладен. Зато я обнаружил, что обещанное улучшение памяти — не просто слова.
      Памятью я никогда не мог похвалиться и чёрной завистью завидовал тем, кто мог без напряга заучивать иностранные слова или, скажем, с одного прочтения запомнить стих. А тут вдруг с восторгом обнаружил, что всё прочитанное легко укладывается в памяти и легко оттуда извлекается по первому запросу. То же самое заметил и Димка, всегда, правда, имевший отменную память.
      Работы хватило под завязку, опомнились мы после оповещения Чарли:
      — Внимание. В системе корабли кристов, — сделал паузу и не преминул схохмить: — К торжественной встрече экипажу построиться на верхней палубе.
      Возникла маленькая заминка, некоторое замешательство. Как всегда в таких ситуациях, показалось, что ничего не готово — водка не охлаждённая стоит, закуска остыла, скатерть пропала. Но постепенно я взял себя в руки, экипаж успокоился. Иван оставался в расположении вверенной ему части, мы же чинно расселись в кресла, и я скомандовал:
      — Чарли, запускай приветствие и передай им сразу весь пакет предложений. Да зови поближе, чего им на периферии болтаться.
      Официальный ответ на приветствие ничем особенным не порадовал. Зато «порадовал» Соломон. Он утёр Чарли нос и первым доложил:
      — Корабли кристов увеличили энергетический потенциал, как минимум, на порядок, по сравнению с тем, что наблюдался у них во время вашей прошлой встречи.
      Герке оживился, заёрзал:
      — А я что говорил? Непросты они, ох непросты! Чарли дай мне инфу, всю, что есть. Соломон, и ты тоже. Интересно, чего это их так разнесло?
      — Думаю, новый привод у них. Что там ещё может быть интересного, — Иван незримо присутствовал в рубке. — Тут мои люди беспокоятся, оказывается, у сервов нехорошие воспоминания о кристах. В своё время Шааяссу, вернее их флоту здорово досталось.
      — Да, Хранитель тогда не успел вовремя вмешаться, — Соломон, казалось, смущён. — Сервы напали на мирный конвой. Хотели обратить их в свою веру. Глупо получилось.
      — А говорил, видел только издалека, — удивилась Алёна. — Теперь оказывается, что вы очень даже хорошо знакомы.
      — Вот зря вы, барышня, напраслину возводите, — расстроился Сол. — Это не я говорил, это Чарли до конца не разобрался с моей памятью. Я-то в отключке пребывал. Да и знакомство наше не было таким уж близким. Так, надавали друг другу по мордасам, да разошлись. Тому уж лет двести будет.
      Я обратил внимание на Герке. Учёный в своей стихии, дорвался. На его личной консоли мельтешение формул, диаграмм и схем достигло скорости, при которой и рассмотреть-то что-либо трудно, не говоря уж о том, чтобы понять. Глядишь, скоро научится работать со скоростью Чарли. Наконец он оторвался от экрана, заметил мой взгляд, пожал плечами.
      — Придётся нам менять планы на ходу. У кристов новый привод, голову даю. Думаю, они не захотят ждать здесь, а отправятся вместе с нами, — кратко изложил он выводы.
      — Данное обстоятельство ничего не меняет. Пусть идут с нами. Что с того? — я действительно так подумал, испытывая, правда, некий дискомфорт от неполноты мысли.
      Мне помог Димка:
      — Зря ты так думаешь. У нас теперь единственный козырь — мы знаем, где зарыт клад. Ну, и ключик золотой, тоже у нас. Пока мы им нужны. А вот что они предпримут после дележа добычи? По законам жанра останется один, самый… не важно, какой, но один.
      Так-с. Соломон достигнет верфи за один прыжок, Друг с модифицированным движком за два, если не ухватится за стремя Сола. Нужна инфа о возможностях сервов. Но где ж её взять.
      — Вопрос спецам. За сколько кристы дойдут до колыбели?
      Мирон пожал плечами:
      — Два-три прыжка. Ерунда, против Сола они не выстоят. Правильно я говорю, божественный?
      — Вот за что мне нравятся человеки, за прямоту и откровенность. Да, те три кораблика не смогут причинить мне вреда. А кто сказал, что их всегда будет три? — резонно заметил Соломон.
      — Кстати, где остальные? Ну, эти… братья, — вопрошал из поднебесья Ваня.
      Алёна не то пошутила, не то всерьёз, тихо, как сама с собой проговорила:
      — Точно, засадный полк. Вдруг они оснащены не хуже кристов?
      — Так, стратеги, нас спасёт темп. Если кто ещё не понял, речь идёт о наших головах. Сол, как далеко ты можешь закинуть гвардию? Насколько близко к верфи? — я и сам поверил, что знаю, как надо действовать.
      — С этим багажом мы доедем за три прыжка. Сначала гвардия, я за ними, и так три раза. Полтора часа, — доложил божественный.
      — Чёрт, раньше надо было шевелиться, — почти прошипел Димка.
      — Дима, сейчас не до выяснений, кто более прав. Потом, ладно? — сказал я, зажав в кулак рвущуюся наружу злость. — Сол, как ты думаешь, они знают координаты колыбели?
      — Не думаю.
      — Тогда дуй туда. Иван, командуй общий сбор своим архаровцам, соберитесь в кучку, Сол вас подвезёт, — я подумал, спросил на всякий случай: — Вань, может, вернёшься к нам?
      — Ну уж, нет. Считай, что мне понравилось командовать. Надоела демократия, — уверенно заявил полковник. — Первая колонна марширует, вторая колонна марширует… Хе!
      Соломон, не дожидаясь приказов, ушёл с планеты. Карусель завертелась. Через двадцать минут Друг поднялся на стационарную орбиту, и, можно сказать, столкнулся нос к носу с троицей кристов. Пирамиды, как и в прошлый раз, оказались просто великолепны. Если б не обстоятельства встречи, я бы не упустил возможности ещё раз как следует их рассмотреть.
      Как и ожидалось, на наши предложения кристы выдали встречные. Идём, де, вместе к верфи, и никаких гвоздей.
      Я обратился с просьбой к нашему специалисту по словоблудию:
      — Чарли, спроси, где остальные. И вообще, заморочь им голову часа на два, что б наши успели развернуться в боевые, так сказать, порядки. Если, конечно, сможешь.
      — Отвечают, что другие расы непосредственного участия в экспедиции принять не пожелали. Интересуются, куда рванул Соломон со свитой, будто не понимают. А морочить их не придётся, они сами просят время на подготовку. Смешно, но именно два часа.
      У меня невольно вырвался вздох. Интересно, чего же им не хватает для немедленного старта. У меня возник вопрос:
      — Вот ещё что. Ты ненавязчиво полюбопытствуй, как им удалось обойти порчу и создать-таки движки запрещённого уровня.
      Мирон ухмыльнулся:
      — Я, кажется, знаю. Сейчас проверим.
      Через пару минут пришёл ответ. Чарли удивился:
      — Двигатель ещё не собран. И они утверждают, ни разу не испытан. Всё в теории. Сборка произойдёт прямо у нас на глазах. Во дают! Говорят, больше пятисот лет работали и почти век ждали случая испытать. Нет, это точно не люди. О, смотрите, началось.
      Чарли вывел увеличенную картинку с тремя стеклянными пирамидами. Что он там увидел, я поначалу не разобрал. А через несколько минут стало заметно, что основания пирамид сделались выпуклыми. Прошло ещё минут десять, пирамиды начали сотрясать судороги, волнами проходившие от вершины к основанию. Зрелище оказалось пренеприятнейшим, Алёна даже зажмурилась, чтобы не видеть. Мирон пробурчал:
      — Родовые схватки, странные всё же технологии у этих амёб. Кстати, я правильно угадал. Они сделали движок и разделили на три части. А сейчас построят новую пирамидку и на ней продолжат путь.
      Поспешил Мирон с выводами. Судороги закончились так же неожиданно, как и начались, теперь стало заметно, что основания пирамид как будто кто-то надрезал вдоль периметра, и «вырезанные» сердцевины начали очень медленно выдвигаться наружу. В противоположность привычному стеклянному великолепию сердцевины оказались абсолютно чёрными, от них к «материнским» пирамидам тянулись похожие на жидкий гудрон перемычки, лопавшиеся одна за другой. Через час процесс завершился, перед нами висели в пространстве уже шесть пирамид — три большие и блестящие и три поменьше, черные, как антрацит. Дальнейшая сборка привода, точнее трёх приводов, оказалась не столь зрелищной. Большие пирамиды крутнулись синхронно против часовой стрелки и сердцевины, медленно задвинулись на свои места, лишь поменяв «оболочки». Мирон с досады даже ногой топнул.
      — Вот же, придумали же! Но насколько всё у них сложно! Боже мой! Чарли, ты всё записал? Рукотворный феномен заслуживает отдельного изучения. По-моему, способ сокрытия даже сложнее, чем сам двигатель…
      Он ещё много говорил, восторженно и зло, я же вышел из рубки и направился в каюту. Снова захотелось побыть одному. За месяцы скитаний я привык считать каюту домом, в своё время даже попросил Чарли убрать из неё лишние датчики. Так мне спокойнее, да и Алёна стеснялась присутствия «третьего» в спальне.

VIII

      … В тот же вечер, когда я встретил Андрея, Алёна спросила меня:
      — Саш, получается, что твой посланник напророчил нам жизнь вечную?
      Я завалился в кровать, а она села перед зеркалом — расчесать волосы после ванны. Мирная семейная идиллия, если забыть о том, где находишься. Меня вот эта самая вечная жизнь не шибко взволновала, не верилось мне, учитывая наши обстоятельства.
      — Да как тебе сказать, возможность такую исключить нельзя, — ответил я, демонстрируя равнодушие к обещанной перспективе. — Но и рассчитывать даже на простое долголетие я бы не стал. А вообще-то, покуда «кашпировский» с нами, мы можем жить неограниченно долго. Мне так Соломоша объяснял, но я ни фига не понял.
      — А что он говорил про изменение носителя интеллекта? — не обращая внимания на мою показуху, задала Алена следующий вопрос. — Что, придётся отказаться от человеческого обличья?
      — Это мой пересказ. Он говорил как-то проще. До тех времен дожить ещё нужно. В общем, смена носителя произойдёт только тогда, когда у тебя самой появится потребность.
      Она посмотрела чуть искоса, с прищуром:
      — А какой ты хотел бы меня видеть лет так через тысячу? В виде бесплотного духа я тебе буду нравиться?
      О, боже!
      — Нет, для женщин надо будет ввести запрет на отказ от тела, — осенило меня. — Да, кстати, думается суть-то там как раз в том, что они, эти небожители, могут принять любую форму. Так что вопрос снимается сам собой. Захочешь понравиться — станешь Алёной, а на работу будешь летать в виде невидимой субстанции.
      — Эх вы, мужики!..
      … Как избежать противостояния, почему кристы не хотят паритета? Такие вот вопросы крутились в голове, и ещё мучила досада от допущенной ошибки, необходимо было отправить Сола к верфи сразу же, как только он закончил трансформацию. Расслабился, привык, что самый сильный. Как будто Андрей не показал, границы нашей силы очень даже наглядно. Как там, интересно, Иван. Я тронул сенсор на столе, позвал:
      — Чарли, вызови Ивана.
      Через минуту в каюте раздался голос бравого полковника, или теперь адмирала?
      — Докладываю. Прибыли на место. Начали, было, строить оборону. И очень быстро обнаружили, что местечко обжито до нас. Если коротко, то все уже здесь. Или кристы нас обманули, или кристов обманули, но вокруг верфи крутится до тысячи, не скажу вражьих, но не очень дружественных кораблей.
      — Что ж ты молчал?!
      — Вот как раз собирался доложить, а ты опередил, — нимало не смутясь, ответил адмирал-полковник. — В общем, ежели до драки дойдёт, то шансов у нас мало. Спасёт бодрый драп, да и то, не факт. Ты бы посмотрел на этих монстров! Соломон транслирует картинку для вас, увидишь — обалдеешь. Такое, понимаешь, богатство форм. Пытались с ними поговорить, игнорируют, гады. По-моему, нам отвели роль пешки. Сделаем дело, сожрём фигуру, откроем путь главным силам, и можно будет нас пожертвовать. А ещё скорее, не можно, а нужно. Вот скажи мне, Саша, отчего так? Мы к ним со всей душой, а они…
      — Эх, Иван. Я думаю так. Если бы мы не были этаким диким партизанским отрядом, а имели нормальное руководство и обеспечение, то действовали бы точно так же, как чужие, — принялся я втолковывать недавно понятое. — Ты что, не видишь почерк государства? Не доверяй никому, предполагай худшее, бей первым. И при всём при том попытка сохранить имидж белый и пушистый. Не в свою игру мы ввязались.
      Иван задумался, потом ржанул так, что я ощутил, как его смех разнёсся по всему близлежащему пространству, да так, собственно, оно и было. Мы ж не по проводам общались. Отсмеявшись, пояснил:
      — Знаешь, мне всегда нравился Денис Давыдов, завидовал я. Хорошо ты сказал про диких партизан. Плевать мне на государства, тем более, чужие. Будем людьми, авось, прорвёмся. Верно, капитан?
      — Именно. Смотри, не лезь на рожон, не забывай, ты не на Друге. Мы скоро к вам присоединимся, кристы тут учудили шоу, попроси у Чарли запись, удивись. До связи. — Иван отключился, я позвал: — Соломон, ты где там?!
      — Тута я. Чего изволите?
      — Хочу знать твой взгляд на ситуацию. Как думаешь, лучше, если бы мы не ждали никого? Ну, ты понял? — мне не хотелось длинных объяснений.
      — Саша, не казни ты себя, — задушевно сказал Сол. — Ничего бы мы не выиграли. Думаю, верфь они засекли после того, как я её посетил. У нас нет и не было более разумного выхода из ситуации. Единственное предложение — потребовать координаты двенадцати планет коалиции. Наверняка есть ещё и колонии, но тут уж ничего не поделаешь. Они знают, что Друг имеет возможность уничтожать планеты, поэтому не осмелятся на прямую агрессию. Земля будет защищена, пока мы живы, а нас они так просто не возьмут. Пусть даже и такой толпой. Ну и плюс Шааясс, его тоже не надо сбрасывать со счетов. Это такой, поверхностный анализ, я там Чарли сбросил полную версию. Прорвёмся, капитан.
      До чего ж здорово иметь в друзьях таких разумных… людей. Сразу мне полегчало, мрачные предчувствия развеялись, я хлебнул соку и пошёл обратно в рубку.
      В рубке стоял шум, экипаж изощрялся в комментариях, рассматривая изображения инопланетных кораблей. Посмотреть было на что, таких причудливых форм человеческое воображение создать не в силах, это становилось понятным с первого взгляда. Описать их можно тоже, лишь используя весьма приблизительные аналогии, да и то…
      — Кристы информируют — они готовы к старту, — доложил Чарли.
      Ну, вот и всё. Когда же это кончится, господи?!
      — Поехали, Чарли.
      Видно, голос мой прозвучал странно, Алёна посмотрела на меня удивлённо. Чёрная вспышка, первый прыжок. Через пятнадцать минут второй, и мы на месте. Эх, выноси меня, кривая!

IX

      — …мать!!! — Иван наверняка обогатил словарный запас тех, кто нас слушал.
      За несколько секунд до второго прыжка Чарли сказал, что получил странный, немодулированный, сигнал от Соломона, но договорить ему не дал истошный мат полковника, сменившийся, правда, почти уставным докладом:
      — Итак, допрыгались. Оставайтесь на месте. Здесь мясорубка. Сол не отвечает, и, судя по неуправляемому дрейфу, находится без сознания, если… Какая-то сволочь открыла пальбу, а при этаком скоплении разношерстной публики, готовой пострелять, достаточно было просто громко…э-э-э, чихнуть. Мы отступаем, есть потери. Но дело не в этом. Корабли чужих дохнут чаще всего без нашей помощи. Вам это ничего не напоминает?
      — Порча! — мне даже показалось, что Чарли хлопнул себя по лбу. — Надо было раньше сообразить. При таком-то количестве запрещённых приводов! Можешь определить зону поражения? Вам-то ничего не грозит. Стоп! Сбрось «Тунгуса» за борт, срочно. Для вас бот все равно, что бомба.
      — Понял, до связи. У нас тут маленькая заминочка образовалась, — Иван ещё и шутить успевал.
      Я чуть не продублировал Ванино вступление к докладу, когда увидел на обзоре, как пирамиды кристов медленно тают, уходя в прыжок. Чёрт! О них-то я и забыл.
      — Чарли, верни этих идиотов, если ещё не поздно.
      — А вот ни фига они не идиоты, — возразил Чарли. — Точка выхода у них сильно в стороне от места событий. Предлагаю, наоборот, идти за ними. Мне кажется, они знают, что делают.
      Думал я недолго. Да и что тут думать?
      — Давай.
      Прыжок удался на славу — мы вышли неподалёку от троицы кристов. Иван молчал. Чарли первым делом отыскал Соломона. Сиреневый шарик резво удалялся от гиблого места, не подавая признаков жизни. Пространство вокруг верфи — с расстояния в десять миллионов километров, едва заметной звёздочки — покрылось ажурной зеленоватой сеткой. Таким образом Чарли обозначил зону действия порчи, точно такой же конус, что и в Солнечной системе. В самом её центре то и дело вспыхивали искры — корабли чужих и диски сервов гибли ежесекундно.
      — Кристы скомандовали прекращение огня и передали вектор отхода своим, я то же самое просигналил нашим на всякий случай, — нарушил Чарли молчание. — Хоть им порча и не страшна, мало ли что. Иван молчит.
      Нет, не верил я в гибель полковника Стратова. И трёх минут не прошло, как он оглашал вселенную отборным матом. Нет, так не бывает. Я осмотрел рубку, Мирон, как всегда, отрешённо общался с Чарли в бешеном режиме. Алёна, бледная с закушенной губой во все глаза смотрела на побоище, будто бы пытаясь так найти Ивана. Димка сидел с закрытыми глазами, губы его шевелились, показалось, молится. Хватит, так дело не пойдёт.
      — Чужие прекратили огонь? — спросил я для проформы.
      — Да, полностью, — подыграл Чарли.
      — Прикажи… попроси сервов. Пусть несколько кораблей вернутся и найдут флагман. Нет… нет, мы туда не пойдём. Нечего без толку геройствовать. Останемся на Друге. Предлагаю отойти от кристов, не создавать больших мишеней. Всё, выполнять, — скомандовал я и поймал тяжелый Димкин взгляд
      За прошедшие вслед за этим два часа мы не обменялись и парой фраз. Герке с каменным лицом продолжал колдовать, да Чарли изредка менял местоположение Друга, «сбивая прицел». Мы же трое недвижимо сидели в креслах, наблюдая, как жалкие остатки флота чужих разбегаются в разные стороны — подальше от страшной ловушки, которой стала верфь.
      Олимпийцы, проигравшие победители древней войны, передали привет из глубины времён. У чужих уцелели около полутора сотен кораблей, ставших теперь смертельно опасными для их экипажей. Кристы примерно через час после прибытия приступили к обратной трансформации пирамид. В этот раз действо не вызвало у меня никакого интереса, оно всё ещё продолжалось, когда пришло сообщение, что флагманский корабль сервов обнаружен, спасательная команда высадилась на борт.
      Меж тем, Соломон вышел за пределы опасной зоны, и сразу же его траектория резко изменилась, а Чарли разразился победным комментарием:
      — Хитрый змей Соломон, когда почуял, что жареным запахло, задал себе нужный импульс и окуклился. Прикинулся дохлым, короче. В данный момент приходит в себя, говорит, через несколько минут будет вполне адекватен.
      — Скажи, пусть отойдёт подальше. Вообще пусть уходит в прыжок, всё равно, он тут нам не помощник, — сказал я, ощутив, как одеревенели скулы.
      — Ничего, Саша, всё будет нормально. Может, и я пригожусь, — раздался знакомый голос. Я и раньше-то, бывало, замирал, слушая бывшего бога, а тут просто чуть не разрыдался.
      — Привет, Сол. С возвращением. Обманул, значит, эту заразу.
      — Да, я такой. Но я никого не обманывал. Просто остановил большинство процессов, каждый из которых грозил закончится катастрофой… Так, сервов я предупредил. Ловите флагмана, он сейчас будет возле вас.
      — Дима, в модуль. Я с тобой. Алёна, готовь медбокс. Чарли, запускай «кашпировского», — конец фразы я договорил в коридоре.
      Мы гнали «Тунгусов» на пределе скорости, мной владела одна мысль — «Иван». Соломон, перемещая корабль, немного промахнулся, дорога заняла больше двадцати минут. За время пути, с борта флагмана не поступило никакой информации, кроме отчётов спасателей, транслируемых Чарли. Слова о больших разрушениях оставались просто словами до тех пор, пока мы не увидели сами, во что превратился корабль.
      Непонятно, то ли взрыв модуля так силен, то ли постарались братья по разуму, но половины диска просто не было. Издалека он напоминал разломленное печенье, брошенное неряшливым дитём. Когда подошли вплотную, стало видно лохмотья обшивки, висящие обрывки коммуникаций, оплавленные переборки. Вокруг вились «патиссоны» спасательной команды, людей не видно, они сейчас пытаются пробиться к печально знакомой нам спасательной капсуле. Если кто и смог уцелеть, то только там.
      Я приткнул своего «Тунгуса» рядом с тоннелем, уходящим вглубь гигантского обломка. Димка пристроился неподалёку. Облачение в вакуум-скафандры заняло минут пятнадцать.
      — Ну что, командир, выходим? — Димкин голос звучал глухо, к нему примешивался шорох помех.
      — Пошли, — я продавил шлюз, наполовину оказавшись за бортом.
      Скафандр имеет собственный слабенький привод, позволяющий летать в невесомости, но управлять им по-настоящему хорошо из нас умел один Иван. Я же первым делом, как только вырвался на волю, врезался плашмя в торчавшую на пути балку. У Димки получилось немного лучше, он попал в тоннель с первого раза. Чарли передал на мелкий комп моей «сбруи» план корабля сервов, он высветился как будто немного впереди меня, полупрозрачный, но вполне читаемый. Место нашей «парковки» обозначено красной точкой. До капсулы, подходы к которой сейчас расчищают спасатели, нужно пройти всего метров сто по этому самому тоннелю.
      Я постепенно освоился с управлением, всё же тренировки на базе не прошли зря. Вскоре к свету наших фонарей присоединился свет ламп, освещавших место завала. Возле него суетились сервы в скафандрах ярко оранжевой раскраски, чем живо мне напомнили куртки дорожных рабочих. Мы подоспели как раз к тому моменту, когда последний обломок свода коридора отодвинули от люка, ведущего в шлюз. Один из спасателей подтащил здоровенный чемодан, вытянул из ниши в стене длинный провод с разъёмом, воткнул в гнездо на чемодане, оказавшемся просто аккумулятором. Спасатель надавил кнопку справа от люка, тот дрогнул, изнутри вырвалась струя пара, сдувая по пути пыль и оседая инеем на стене. Люк открылся полностью, голос Чарли у меня в шлеме произнёс:
      — Они предлагают, чтобы внутрь пошли вы и один из них.
      — Ну, так идём, — бросил Димка и ловко залетел в шлюз.
      Я успокаивал себя и заранее готовился увидеть всё, что угодно. В тёмной кабине витали в невесомости пять тел. Четверо шааян и Иван, я узнал его по полевому комбинезону, раздувшемуся из-за пониженного давления внутри спасательной капсулы. Четыре трупа обезображены до полной потери человеческих очертаний. Удар при взрыве оказался так силён, что их просто размазало о стенки кабины, плюс декомпрессия.
      Температура в кабине минус сто по Цельсию, но тело Ивана ещё сохраняло гибкость, система жизнеобеспечения комбеза работала.
      — Чарли, он жив? — спросил я, холодея.
      — Не могу сказать, телеметрия сдохла, — быстро ответил Чарли. — Его нельзя тащить по коридору, батарейки костюма не хватит. У спасателей есть какие-то боксы для этих целей.
      Наверно Чарли разговаривал одновременно и со спасателями. Тот, что вошёл в капсулу вместе снами вытянул из шлюза большой тюк, на который я не обратил до сих пор внимания. Он потянул ручку на тюке, и тот развернулся на манер надувного матраса, состоящего из двух половинок. Мы уложили Ивана между ними, спасатель застегнул молнию, попытался объяснить нам на пальцах, что нужно делать дальше.
      — Он говорит, что запас питания у одеяла — полчаса, — выдал резюме Чарли.
      — Успеем. Дим, понесли.
      Мы добрались до моего «Тунгуса» через двадцать минут. Руки ходили ходуном, когда я расстегивал на Иване комбез. Зрелище страшное. Я мало смыслю в медицине, но переломы видны невооруженным взглядом, кости торчат наружу. Весь комбез изнутри залит кровью, свернувшейся, чёрной. На лице полковника жутким синим рисунком проступили кровеносные сосуды.
      В себя я пришёл от окрика Чарли:
      — Что вы встали столбами!? Он же жив, вы что, не видите! Быстро его на койку, подключите аптечку, она сама разберётся, что ему надо. И сюда, живо. Я иду встречным курсом.
      Мы встрепенулись, быстро уложили Ивана в спальном отсеке. Димка захлопнул забрало шлема и отправился к своему модулю. Я приказал Стасу возвращаться, а сам занялся аптечкой. Пока добрались до Друга, ничего в облике Ивана так и не изменилось. На мой взгляд, жизни в нём осталось не больше, чем в манекене, но приборы говорили обратное.
      Меня поразило поведение Алёны. Когда мы несли Ивана в медбокс, она шла рядом, неотрывно глядя на него. Лицо напряжённое, глаза сухие с расширенными зрачками. Когда запустили «кашпировского», все кроме неё отправились в рубку.
      — Я тут посижу. Нехорошо его одного оставлять, — ответила она на мой немой вопрос.
      В рубке Чарли обрисовал состояние Ивана:
      — Пять открытых переломов, сотрясение мозга, трещина в черепе, разрывы внутренних органов. Ко всему ещё и лучевое поражение. Какова доза радиации, не знаю, но при таких не живут. С такими травмами вообще не живут. Наш чудо лекарь его на ноги поставит, но когда, не знаю.
      — Что же произошло? — спросил я. — От взрыва «Тунгуса» не было б радиации.
      Чарли через несколько секунд ответил:
      — Модуль успели сбросить. Он, кстати, уцелел, его подобрали шааяне, с разряженной батареей, за пределами зоны порчи. Обещали вскорости вернуть. Похоже, в диск угодил гамма лазер, краешком зацепил.
      Возникла пауза, и я понял, насколько устал за этот, оказавшийся очень длинным день. Потери шааян составили половину всех кораблей, на уцелевших многие ранены. Силы «коалиции тринадцати» потеряли к верфи всяческий интерес и потихоньку покидали место событий. Их корабли уходили по одному — Чарли каждый старт отмечал на обзоре жёлтой искрой. Кристы — единственные, с кем мы поддерживали связь, ещё не объявили о своём решении. Но меня не покидала уверенность в том, что они пойдут до конца, как и мы.
      По пути в родную каюту я зашёл в медицинский отсек. Алёна сидела рядом с койкой Ивана и читала с консоли учебник по педиатрии. «Меня такое чтение успокаивает», — ответила она как-то на мой недоуменный вопрос.
      Лечебный сеанс «кашпировского» продолжался почти полчаса, и обещано было повторение завтра. Иван не выглядел покойником, даже, я бы сказал, вполне сносно смотрелся, но в сознание так и не пришёл.
      — Пошли спать, сестра милосердия. Тут и без тебя есть, кому позаботиться, — тихо сказал я, положив руки Алене на плечи.
      — Что? Кхе, да, я тут, — Чарли в своём репертуаре.
      — Нет, я посижу. Всё равно не усну. Вот очнётся Ваня, а рядом и нет никого, поговорить не с кем. Ты, Чарли, не обижайся.
      — Ну, как на тебя обижаться? Всё я понимаю и одобряю.
      Я постоял немного, Алёна теперь выглядит серьёзнее и взрослее, исчезла детская беззащитность во взгляде. И в голосе.
      — Спокойной ночи, Саш.
      — Спокойной ночи.

X

      — Проект «Хранители» и порча — две большие разницы, как говорят у вас в Одессе, — лекция Соломона длилась полчаса и подходила к концу. — Они были запущены с интервалом примерно в тысячу лет. Порча старше, и верфь не имеет к ней никакого отношения. Я могу получить доступ на верфь, но не выживу в зоне порчи. Диски шааян, наоборот, доступа иметь не могут. Не та у них конструкция. Популярный вопрос — что делать?
      Сол чересчур всё разжевал, мы над проблемой ломали голову с раннего утра. Соломон пытался войти в контакт с охранной системой верфи с безопасного расстояния, но молчанье было ему ответом. Ситуация патовая, осталось уповать на озаренье. И судя по лицам экипажа, никого пока не осенило.
      Вот она, верфь, Чарли вывел увеличенное изображение на обзор. Вообще-то, название мы придумали неудачное. Огромный шар с металлической поверхностью, размером всего в три раза меньше Луны. На тусклой поверхности можно различить непонятного назначения «каналы», купола, «кратеры». Всё это, явно, не следы космических катаклизмов, а элементы конструкции, чужой, непонятной, враждебной. Что у неё там, под оболочкой, понять невозможно. Датчики Соломона и Друга оказались бессильны. Они не смогли даже определить, из чего состоит эта оболочка. «Кажется, это металл», — задумчиво произнёс Чарли после долгих размышлений. «Скорее всего, ты прав», — ответил не менее задумчивый Сол. Такая вот информация к размышлению.
      Посидев для порядка ещё минут пять, я не выдержал и предложил отправиться в спортзал. Мирон немного посопротивлялся, но вынужденно подчинился мнению большинства, представленному мной и Димкой. Алёна так и сидела возле Ивана, подозреваю, воспользовалась гипнодопингом. По заверениям Чарли полковник шёл на поправку и скоро должен прийти в себя.
      Вяло терзая тренажёры, мы убили часа два. Разговоры велись тоже какие-то вялые, бессодержательные, как выразился Герке, для развития мимических мышц. В начале третьего часа, когда мы собрались заканчивать добровольное истязание, прорезался Чарли с сообщением:
      — Есть идея, нужен «одобрямс».
      — Излагай, — Мирон резко отпустил «щупальца» тренажёра, и они с шипением втянулись в стену.
      — Сол наконец проанализировал конфигурацию поля, составляющего основу пирамид кристов, и считает, что оно может быть модифицировано по образцу его полей. Тогда кристы смогут получить доступ на верфь.
      Мы переглянулись, лицо нашего учёного мужа озарилось улыбкой впервые за последние дни:
      — Одобряю! А как сами кристы отнесутся к такому предложению?
      Мне показалось, я знаю, как они отнесутся:
      — А куда они денутся? Их цивилизации порча мешает даже больше, чем нам. Они давно ищут пути да подходы. А тут реальный шанс. Нет, не откажутся. Чарли составляй петицию и не давай им много времени на размышления, намекни, мол, у нас ресурс этого самого времени совсем маленький.
      — Понял. Как ответят, доложу.
      Димка нахмурился:
      — Я смотрю, капитан, ты совсем политиком становишься. Растёшь, так держать.
      Я не понял:
      — О чём ты? Что я не так сделал?
      — В том-то и дело, что всё так. Но не узнаю я тебя.
      — Ну, знаешь, ты тоже здорово изменился. И не скажу, что в лучшую сторону, — непростительная с моей стороны откровенность.
      — Брэк! — Мирон махнул полотенцем, которым только что утёр пот. — Давайте, вы после выясните, кто из вас более прав.
      Димка махнул рукой и резко вышел из зала. Была бы тут нормальная дверь, наверно, хлопнул бы.
      Мирон неловко потоптался и тоже покинул зал. Я с досады саданул ногой по стене, стало легче, нога, правда, отнялась, пришлось сесть. Чарли попытался успокоить:
      — Не переживай, у всех нервы на взводе. Сам понимаешь.
      — Чарльз…
      — Всё, молчу. Нет меня. Кристам позвонил, они обещали ответить до вечера.
      Ничего не ответив, я направился в душ, гениальное изобретение, способное не только тело приводить в порядок.
      Потянулись часы ожидания. Обед, чтение исторических хроник, посещение медбокса, я не знал, куда себя деть. Хорошо Мирону, у него всегда есть занятие — его место в рубке редко пустовало, а любимая консоль оставалась выключенной.
      Наконец прозвучало долгожданное:
      — Они согласились, — без всякого вступления заявил Чарли. — Просят инфу и ждут Соломона в качестве донора.
      — Тогда я пошёл, — Сол не выказал эмоций. — Думаю, процесс модификации займёт у кристов несколько суток. Я на связи, буду вас информировать.
      Вот и хорошо. Теперь следовало начинать готовить экспедицию. Мы обсуждали состав, экипировку и прочее до самой ночи. На следующий день при посредничестве великого Сола договорились, что шааяне выделят нам один из своих кораблей вместе с командой. На нём пойдем я и Димка, тут уж не до психологической совместимости.
      Полдня Чарли «русифицировал» оборудование шааян, и целый день ушел на освоение управления «патиссоном». Настоящими пилотами мы, конечно, не стали, но рулить научились сносно, благо, управление аппаратом оказалось достаточно простым. И, что совершенно точно, память и реакция у нас обоих стали лучше. Уж не знаю, каковы тут количественные показатели, но по личным ощущениям я стал быстрее в несколько раз. С одной стороны новость не могла не радовать, с другой вызывала смутные опасения, просто на уровне «боюсь, сам не знаю, чего».
      В отличие от Соломона кристы трансформировали корабли без видимых эффектов. «Наш человек в Гаване» докладывал, что процесс идёт нормально и близок к завершению.
      С утра третьего дня ожидания Иван в первый раз пришел в сознание надолго. До сих пор лишь Алёна успевала поговорить с ним, после чего Чарли запускал «кашпировского» и погружал полковника в сон. В этот же раз мы всей ватагой ввалились в медбокс, дабы засвидетельствовать своё почтение. Иван выглядел совсем молодцом и, сидя на койке, уплетал за обе щеки крабовый салат. Физиономия, слегка украшенная майонезом светилась радостью существования и любопытством. Хвост на затылке выглядел, словно реклама парикмахерской.
      Мы принялись наперебой делиться новостями и интересоваться здоровьем, пока Димка не спросил:
      — Что же там у вас произошло?
      Ваня помрачнел:
      — А вот не помню почти ничего. В памяти осталось, как эта страхолюдина прёт на нас. Мы по ней из главного калибра, потом удар, не видел, почувствовал, как закрылся шлем. И потом ещё удар, и всё. Это произошло после сброса «Тунгуса». Чем он нас приложил?
      — Следствие показало — гамма лазером, — вполне серьёзно ответил за всех Мирон. — А вы-то зачем в них палить начали?
      Иван поежился, вспоминая. Поморщился, сказал:
      — У капитана нервы не выдержали. Та хреновина, разлапистая такая, в лобовую шла, такое чувство. Кто угодно задёргается. Тем более, в том карнавале, что вокруг творился. Такие дела. Так говорите, ретировались наши помощнички? Скатертью дорога, без них мне лично как-то спокойнее. С одними кристами договориться будет проще. Когда в поход?
      — Завтра, — ответил я, улыбаясь. Чертовски приятно видеть Ивана живым и здоровым. — У нас всё готово, ждем кристов, они должны до завтра созреть.
      Иван продемонстрировал фирменную улыбку:
      — Эх! Мне бы с вами, да Чарли не пускает. Говорит, кости ещё не срослись до конца. А вообще, хорошую штуковину Соломон нам подарил… Нам бы такую в Афгане.
      Алёна переспросила:
      — Где?
      В ответ Иван закрыл глаза, с лица медленно сошла краска.
      — Не по себе мне. Голова закружилась и мысли странные, — почти шепотом произнес полковник.
      — Рекомендую поспать. А вас, уважаемые посетители, попрошу покинуть палату, — скомандовал неумолимый доктор.
      Когда мы вышли в коридор, Димка спросил:
      — Что с ним?
      — Человек с того света возвращается, а ты спрашиваешь, — удивился Мирон.
      — Не так всё просто, — вмешался Чарли. — Иван практически здоров, и что с ним такое сейчас произошло, мне не понятно. Будем надеяться, что вы его утомили своей болтовнёй.

XI

      Какой же все-таки огромный корабль у шааян, а если учесть, что «нижнюю» половину диска занимают реактор и привод, то поневоле удивишься его сравнительной слабости. «Хранитель» завел цивилизацию сервов в тупик. Зачем — вопрос пока без ответа. Возможно, ответ отыщется там, куда мы идём следом за пирамидой кристов.
      Нам с Димкой предстояло проникнуть внутрь искусственной планеты и «найти то, не знаю, что». Кристы в силу физиологических особенностей не способны передвигаться вне корабля, а километровая пирамидка не самый удобный для таких предприятий транспорт. В их часть работы входил взлом защиты верфи и обеспечение нам «режима максимального благоприятствования» со стороны вражьей автоматики.
      Экипаж диска состоял из двухсот шааян, за час до старта Соломон официально представил нас, но лично мы познакомились с капитаном и двумя его помощниками. Знакомство происходило в рубке управления, где мы оказались впервые. Обстановка чрезвычайно напомнила мне фильмы о звёздных путешествиях, что снимались в прошлом веке. Капитан Шасс оказался очень похож на покойного Садиша, Димка чуть не ударился в истерику, но мне удалось его кое-как успокоить. Один из помощников, довольно молодой для шааянина такого ранга, Ситт его имя, сразу, как увидел нас, задал вопрос:
      — Позвольте полюбопытствовать, земляне, вы те самые, что вдвоём прошли Мёртвый Лес? — переводчика настраивал Чарли, и это было заметно.
      Димка нахмурился, я же ответил, не задумываясь:
      — Да, конечно, те самые.
      Молодой зам просиял:
      — Тогда я верю, удача с нами.
      Оказалось, мы популярны в узких кругах, но я бы предпочёл, чтобы того похода не было вовсе, как, впрочем, и всего первого Поиска, будь он неладен. Как там сказал Андрей? Что бы поменьше было работы для героев? Вот именно. Какие-то полубезумные полубоги резвились, плохо соображая, что делают, а мы теперь отдуваемся. Такой невосторженный образ мыслей помогал одолеть нетерпение, охватившее меня во время сближения с верфью.
      Полёт длился всего два часа с небольшим и не принёс неожиданностей. Диск завис в сотне метров над поверхностью верфи, кристы не рискнули приблизиться менее чем на сто километров. Их неспешность и обстоятельность начинали раздражать. Верфь не без сомнений, но признала пирамиду «своей» пошёл интенсивный обмен информацией, в котором поучаствовали и Чарли с Соломоном.
      В результате запудривания мозгов, длившегося часа два, комп верфи сдался и согласился впустить «патиссон». Я-то грешным делом опасался, что олимпийцы снабдили своё детище искусственным интеллектом, но у них не было в ходу такой практики. Да и впрямь, зачем плодить разум искусственный, если и со своим не знаешь, что делать.
      Я и раньше задавался вопросом — почему верфь видна как нормальная планета, которая вращается вокруг звезды? Ведь звезды-то как раз и нет, а планета светится. Вопрос, в общем-то, праздный, поэтому ответ на него я узнал лишь после того, как мы покинули борт корабля. «Патиссоны» шли по направлению к открытому специально для нас люку, который находился на расстоянии в несколько сот километров от места стоянки «кораблей прикрытия». Мы решили преодолеть путь самостоятельно, имея целью осмотреться и лишний раз потренироваться. Корабли двигались следом за нами и были готовы в любой момент прийти на помощь.
      Первым, что я заметил, оглядевшись на местности, оказались яркие звёзды, которые покрывали небосвод над верфью, образуя настоящую сеть. Оказалось, освещение поверхности осуществляется за счёт своеобразных светильников, висящих на высоте двести километров. Света они дают немного, оттого на поверхности псевдопланеты царят вечные сумерки.
      Под нами лежала голая, действительно похожая на металл, поверхность, матово блестящая, гладкая и отвратительно огромная. Металл до самого горизонта, над которым нависло чёрное небо. Справа от нас возвышался гигантский холм. Не уверен, но мне показалось, что его поверхность медленно пульсирует, уточнять я не стал, загадок впереди и без того ожидалось немало.
      Дорога ко входу в подземелье оказалась бы однообразной, если бы не Мирон. Его голос прорезался в наушниках (да, тут без них трудно, шум во время движения изрядный):
      — Можете нас поздравить. Мы таки решили задачу синхронной накачки привода.
      Нас с Димкой так поглотила предстоящая работа, что отреагировали мы не сразу. Димка произнёс индифферентно:
      — Не говори загадками. Объясни, что за задача, может, тогда и я порадуюсь за компанию.
      — Ну, как же!? — с недоумением воскликнул ученый. — Теперь нет необходимости останавливаться для зарядки накопителя. Вернее, время накопления энергии размазывается, скрывается. Фактические затраты времени на прыжок исчисляются не минутами, а микросекундами. А скорее всего, ещё меньше. Понимаешь, мы сможем преодолевать расстояния между галактиками за считанные минуты и секунды. Ясно теперь, неучи?
      Я пропустил мимо ушей обидное слово и ухватил суть сразу:
      — Ты так говоришь, будто такой привод у тебя на столе стоит, собранный и готовый к употреблению.
      — Если будет такой приказ, то привод Чарли отрастит за пару суток. Расчеты сделаны и проверены мной, Чарли и Соломоном. Работали сверхурочно, непокладая мозгов, — ответил Мирон, распираемый гордостью.
      Мне отчётливо вспомнилось чёрное облако над Колыбелью. Я постарался говорить с максимальной отчетливостью:
      — Отставить. Эксперимент откладывается ввиду чрезвычайной обстановки. До лучших времён.
      Мирон не стал скрывать разочарования:
      — Вы, капитан, просто мракобес. Талмудист и начётчик вы, капитан. Нет никакой опасности, гарантия сто процентов.
      Чарли добавил:
      — Даже больше. Соломон только что завершил прогон математической модели. Поводов сомневаться нет.
      — А вы подумали, что будет, если Друг в нужный момент окажется без привода? — по-отечески поинтересовался я.
      Энтузиасты учёные замолчали, а Димка громко и хрипло пропел:
      — Если Друг оказался вдруг…
      Так его фраза неожиданно прозвучала, что я вздрогнул. Резануло в его голосе на этот раз вовсе не отсутствие слуха. Интонация? Подтекст? Додумать мне не дали. Димка показал на экран:
      — Кажись, приехали. Солидные ворота, Друг запросто прошёл бы.
      «Патиссон» завис над отверстием, в которое и в самом деле мог с большим запасом пройти наш корабль. Что там внутри, рассмотреть не получилось, абсолютная темнота, ни лучика, ни отблеска.
      — Говорит капитан Шасс. Вход перекрыт перепонкой полевой природы. Опасности не представляет, но экранирует электромагнитные волны, — раздался голос в наушниках.
      Ага. Понятно, почему чернота.
      — Ну что, — я, было, споткнулся при выборе слов, но глянул на Димку, увидел, как загорелись его глаза, и не стал нарушать традицию. — Круглый. Вперёд?
      Димка молча кивнул, улыбнулся, как в старые добрые времена, и сдвинул вперёд оба рычага управления.
      Да, жаль, конечно, что у верфи такой маломощный привод. Чарли посчитал, что на вытягивание её из конуса порчи потребуется не меньше года. «Тунгусы» предпочтительнее во всех смыслах, но, увы, порча делала их столь же эффективным средством передвижения, как и пороховая бочка с горящим фитилём. В первую очередь мы мучались из-за отсутствия кругового обзора и возможностей управления. Да и подзарядка нашим модулям требовалась гораздо реже. У «патиссонов» топлива хватало, максимум, на сутки. Необходимость регулярной заправки здорово напрягала с непривычки, постоянно приходилось отслеживать точку возврата. Из-за проблем с горючим пришлось организовывать сеть «аэродромов подскока», шааяне грузовыми ботами завозили внутрь верфи контейнеры с топливом, снабжённые маячками, и развешивали их по схеме, которую составил Чарли.

XII

      За неделю скитаний внутри этого несуразного объекта, язык не поворачивается назвать его сооружением, я всё больше склонялся к мнению Ивана. Он после первых же суток поисков предложил вести их дистанционно. Не было видимых причин нашего с Димкой присутствия на борту. Приладить систему управления к «патиссону» можно за несколько часов. Но я тогда настоял на том, чтобы продолжать поиск вживую.
      Подозреваю, будь верфь в рабочем состоянии, двигаться внутри неё было бы невозможно. Точно так же, как внутри любого действующего механизма. Но механизм давно остановлен, генераторы полей выглядели гроздьями чёрного винограда, медленно плывущими без цели между силовыми переборками, составляющими каркас верфи. Всё здесь выглядело чуждым человеку и представлялось мне абсурдным творением безумного архитектора, получившего безграничные возможности по воплощению собственного бреда.
      В то же время я сразу понял, что говорить об окружающем нас безумии в привычном ироничном тоне не получается. Слишком всё вокруг превосходило возможности нашего понимания, даже аналогии чаще всего оказывались бессильны. Какую аналогию можно придумать для «случайной мембраны», то сжимающейся в точку, то растягивающейся до размеров Гренландии за считанные секунды. Даже Сол, увидев этакое буйство непонимаемого, пришел к выводу, что слаб умом и недостоин именоваться богоподобным..
      Любые попытки с моей стороны понять, что же мы ищем, натыкались на «элементарное» по словам Мирона, непонимание основ математики. В самом упрощённом варианте, опять же по его же словам, описания искомого я уловил всего одно знакомое словосочетание, «интеграл по поверхности», от которого меня бросает в дрожь ещё со студенческих времён. В конце концов, на помощь пришёл Чарли, и сказав «не напрягайтесь так, мужики», пояснил:
      — Вот экран, видите? Если возле какого-то предмета загорится зелёный маркер, значит, вы нашли то, что искали.
      Ну что ж, пришлось нам смириться с ролью Белки и Стрелки. Мы старались, насколько возможно, двигаться по расширяющейся спирали от места входа. Спираль, правда, получалась очень неправильной по причине то и дело встречающихся препятствий. Раз в час автоматика отстреливала контейнер с «москитами» — стандартное приспособление для исследования планет, используемое шааянами. Чарли слегка перепрограммировал этих мелких киберов под свои нужды. По каким-то причинам обнаружить предмет, служащий маркером «свой-чужой» для порчи, можно только контактным способом. Вот «москиты» и расползались по всем щелям, а нам оставалось вести «патиссон» от одной дозаправки к следующей.
      Что меня не в последнюю очередь поразило во внутренностях верфи, так это освещение. Естественно, никто не задумывался о том, что когда-нибудь здесь будут ползать мелкие букашки вида хомо, которым необходимо наличие узкой полоски электромагнитного спектра, названной ими по врождённому антропоцентризму видимым диапазоном. Но тем не менее, такому, как здесь, освещению мог позавидовать любой земной город. Оно напоминало именно городское освещение, правда, не было ни фонарей, ни прожекторов, ни витрин. Но точно так же чередовались участки полумрака с ярко освещёнными «площадями» и «проспектами», и всё это разноцветье изредка меняло рисунок, и в целом производило впечатление праздничного убранства мегаполиса.
      Так бы мы, наверное, и мотались внутри странной чужой машины, изводя себя и остальных ожиданием чуда, если бы не притупилось моё внимание, и если бы конструкция «патиссона» оказалась поустойчивее к механическим воздействиям.
      Говоря попросту, я врезался в выступ переборки, который появился, непонятно откуда, после очередного поворота. Удар получился неслабый, и если бы не ремни безопасности, больше напоминающие сбрую, таранить бы нам с Димкой лобовой экран. А так ничего, лёгкая встряска с кратковременным потемнением в глазах, да Димкины матюги.
      Пока мы приходили в себя, проверяя целостность костей, автоматика проверяла целостность «патиссона». И обнаружила, что повреждён топливоподающий механизм главного привода, и двигаться мы теперь можем только за счёт маневровых движков со скоростью бешеной черепахи.
      Никакой катастрофы не случилось, такие случаи нами предусмотрены, и у входа дожидался дежурный «патиссон», готовый к старту в любой момент. Но возникла одна маленькая проблема. Мы ушли от входа так далеко, что дежурная машина, уже вышедшая, кстати, должна найти нас не раньше, чем через двое суток. В жутком лабиринте не существовало прямых путей.
      Предстоящее ожидание представилось мне кошмаром, но ничего не поделаешь. О ремонте своими силами не могло и речи идти, осталось найти подходящее место для стоянки. Особого выбора в смысле парковки у нас не было, и Димка, взявший управление, посадил аппарат на тот самый, злополучный выступ. Он представлял собой прямоугольную площадку, на которой после посадки осталось ещё немного свободного места. В переборке чуть выше «причала» я заметил чёрный круг диаметром метра три, не обратив на него особого внимания. Зато внимание обратил Чарли и предложил осторожно:
      — Саш, Дим, вы не хотите посмотреть, что там такое чернеет на стене?
      — Было бы, на что смотреть, — у меня энтузиазма предложение не вызвало.
      Но Чарли оказался настойчив:
      — Там поле с очень интересными характеристиками. До сих пор больше нигде не встречалось. Явление, видимо, редкое, стоит присмотреться. Всё равно, вам делать нечего. А?
      Эх, что тут скажешь. Я-то настроился бездельничать, быстренько конвертировав недовольство простоем, в незатейливое желание поваляться на диване. Пришлось облачаться в скафандры и выходить наружу. Странно, но на выступе присутствовало, хотя и слабое, поле тяготения, направленное, как положено. Таким образом, на нём можно стоять, не рискуя сорваться в свободный полёт. До чёрного окошка оказалось всего метров десять. Я прилепил к переборке универсальный сенсор, а Димка, остановившись перед черным провалом, вытянул руку и осторожно коснулся невидимой перепонки поля. Ничего не произошло, и он смело шагнул прямо в черноту. Я последовал за ним, ощутив слабое сопротивление разрываемой преграды.
      Войдя в комнату, я ещё успел заметить, что Димка стоит, как-то неестественно наклонившись. Но тут же меня оглушило шумом, невероятным по громкости, парализовавшим тело и погасившим мысли. Такой шум бывает в FM приёмниках старого образца, когда нет настройки на радиостанцию. Но тут шум в сотни, может, и в тысячи раз громче.
      Когда наступила тишина, я первым делом решил, что перепонки не выдержали, и я оглох, но Димкин голос меня успокоил:
      — И что это было? Чарли! Ты куда нас затащил?! Мы тут чуть не оглохли.
      — А я-то думал, что вас парализовало, стоите и не двигаетесь. На вопросы не отвечаете. Напугали. А звуков я никаких не слышал.
      Ага, а нам, значит, померещилось. Обоим. Недоумение не было долгим. Непонятно откуда, прозвучал шелестящий шёпот:
      — Настройка произведена. Прошу указаний.
      — Кто это? — вопрос у Димки получился так по-детски испуганно, что я не удержался, хихикнул.
      — Что у вас там происходит? Не нервируйте народ, — озабоченно произнес Герке.
      — Спокойно, Мирон. У нас тут голоса. Не мешай, вдруг вещие, голоса-то, — спокойно ответил я.
      — Всё бы вам шуточки шутить. Ра… — попенял, было, Чарли.
      — Подожди, Чарли, — Димка даже притопнул от нетерпения. — Кто с нами разговаривает?
      Снова шелест, не голос:
      — Система управления контролёра зоны семнадцать. Прошу указаний.
      Вспомнилось — «это я удачно зашёл!». Если, конечно, это то, о чём я подумал.
      — Ребята, мы, кажется, нашли центр управления чертовой хреновиной. Точнее, терминал. Просит указаний, — бодро доложил Димка.
      Мирон всполошился:
      — Мы ничего не слышим, у вас там не глюки, случайно?
      С максимальной небрежностью, на какую способен, я ответил:
      — А тут мысленная связь, говорить необязательно. Что бы такого попросить-то?
      — Сделай милость, не мешай, — шёпот, но немного другой, натужный и невнятный.
      Я посмотрел на Димку, он хлопнул ладонью себя по грудному щитку скафандра, да, мол, это я…
      — Ты тоже так можешь. Попробуй, — его мысленный голос стал заметно увереннее.
      Интересно, как «сможешь», если не понятно, что нужно делать? Я попробовал произнести, не разжимая губ — «Димка, ты меня слышишь?», но ничего не получилось. Ответа не последовало, как я ни напрягался. Мысленно плюнув на эту неудачу, решил — «ну и ладно, не больно-то и хотелось».
      — Ну вот, видишь, получается, — теперь Диме даже удалось передать интонацию, ехидную.
      Я постарался воспроизвести и запомнить то состояние, в котором получился мысленный контакт, и снова позвал:
      — А теперь слышишь?
      — Слышу-слышу, не напрягайся так. Дальше легче будет. Как ты думаешь, зачем здесь такой терминал?
      Пришлось подумать. Потом пришлось подумать ещё, и только я собрался подумать в третий раз, как послышался недовольный, но всё равно очень красивый голос Соломона:
      — Если вы будете и дальше молчать, то я обижусь. Больше двух говорят вслух.
      — Сол, извини, мы тут мысленную связь осваиваем. Очень, знаешь ли, занятная штука. Ну, при настройке слегка оглушило. Зато мы можем теперь общаться молча. Подозреваю, только в пределах комнаты, но всё же, — зачастил Димка.

XIII

      Комната, кстати, выглядела совершенно непрезентабельно. Куб с ребром в четыре метра, голые стены серого цвета, голубоватый светящийся потолок. Пока я докладывал положение дел Солу, Димка успел найти и задать нужный вопрос, мысленно, конечно же:
      — Почему нужна была настройка?
      — Универсальный терминал предназначен для любых разумных видов. Параметры связи различны. Ваш мозг не был адаптирован для мыслесвязи, отсюда и сильные наводки.
      Я заподозрил неладное:
      — Ты хочешь сказать, машина, что теперь наши мозги адаптированы? Ты посмела вмешаться без нашего согласия?
      — Стандартная процедура. Потребовалось минимальное воздействие на некоторые рецепторы. Если вас не устраивает, могу провести обратное изменение.
      Димка поспешно ответил:
      — Нет-нет. Всё нормально. Просто э-э-э… процедура оказалась большой неожиданностью для нас.
      — Я хочу предложить вашей группе поддержки перейти на штатный канал связи. Мне несколько затруднительно принимать их команды через контроллер подсистемы утилизации отходов.
      Ржать показалось неуместным, но сдержаться удалось с трудом. А уж поиздеваться над Чарли сам бог велел:
      — Чарли, друг мой, знаешь ли ты правила хорошего тона? Знаешь ли ты, что являться в гости через канализацию, неприлично даже в этой, всеми забытой, дыре?
      Безнадёжное оказалось дело — переиграть нашего шутника на его поле. Сугубо официальным тоном он заявил:
      — Используемый нами… — последнее слово выделено голосом, — канал является, может быть, и не единственно доступным, но максимально удобен с учётом сложившихся обстоятельств.
      — Тебе предлагают главный вход и полный доступ. Не знаю, с каких веников, ты уж постарайся сам выяснить, — нетерпеливо произнес Димка.
      Чарли изобразил довольное ворчанье, а через несколько секунд заметил весьма самокритично:
      — Ну и дурак же я! Впрочем, это кристы виноваты. Они проход открыли, а дальше всё передали мне. А я, как есть старый хакер, то и полез через… мда. Собственно, это ж не военная база, тут всяк, кто свой, тот и полный хозяин. Ну, то есть, хозяева вы, а мы — группа поддержки. Прикажите дать мне действительно полный доступ, в том числе к архивам и техническим библиотекам.
      Я услышал слабый мысленный шорох, Димка отдавал указания гостеприимному компу. Как оказалось, у нас с ним разные каналы доступа, что он говорил, я не слышал, но Чарли подтвердил — доступ есть, и замолк.
      — Не желаете ли создать удобную для вас среду обитания? — снова мысленный шелест.
      Как обычно, первым среагировал Димка:
      — Желаем, — сказал вслух, хотел, что бы и я поучаствовал. — А что ты можешь предложить?
      — Всё, что вы сможете отчётливо представить.
      Мне стало скучно, никогда не завидовал владельцу волшебной лампы и играться с ней не хотел. Напарник же мой заметно оживился:
      — И что, никаких ограничений? Так не бывает.
      — Ограничения вы почувствуете сами, при реализации, поэтому нет необходимости излагать их отдельно.
      — Эх, ма! — энтузиазм бил фонтаном.
      И тут же стены комнаты растаяли. Пляж. Ну конечно, что ещё нужно утомлённому путнику. Белый-белый песок, голубой океан и три пальмы. Когда начал прямо из воздуха возникать шезлонг с определённо женской фигурой, я хотел, было, сказать — хватит, но подумал, что раз уж Димке первым делом в голову идут такие фантазии, то и пусть. Вдруг полегчает ему.
      — Знаешь, Дим. Я, пожалуй, пойду, — я обернулся, чёрный провал выхода повис в нескольких сантиметрах над песком.
      Димка ответил мысленно:
      — Ну и дурак, — он хотел добавить, пожал плечами и откинул шлем.
      Я молча удалился. Контраст между океанским берегом и разноцветными внутренностями верфи оказал отрезвляющее действие. Первым желанием было — вернуться и вытащить Диму из ласковых объятий безумия. Но сразу же пришла злость и раздражение, не маленький, пусть сам за собой следит. И вообще, откуда вдруг такой аскетизм? Да и за что мне его судить, пусть отдохнёт, измучили его сомненья. Может, действительно полегчает.
      Последнюю мысль я произнёс вслух, Чарли откликнулся сразу, как эхо:
      — О чём ты? Не о друге ли своём, часом? Может быть, ты и прав. Ты бы попробовал с ним поговорить по душам, кроме тебя некому.
      Вот кого я не люблю, так это психологов, даже профессиональных. А одна из задач тогда ещё бортового компа Большого Друга заключалась в поддержании психологического здоровья экипажа. Ругаться не хотелось совершенно, ответил мирно и, в общем-то, искренне:
      — Собирался, несколько раз. Но не могу, чувствую, не получится ничего. Он не хочет по душам.
      — Нда. Проблема. Будем думать.
      Я как раз открыл внутренний люк шлюза и ввалился в тамбур «патиссона». Выбравшись из скафандра, в одиночку, кстати, непростое занятие, нашарил в нише коммуникатор, спросил:
      — Что там Димка поделывает? — спросил и передёрнулся.
      Чёрт, скоро начну подсматривать в замочные скважины.
      — Э-э-э…
      — Извини, сорвалось. Мне интересно просто, там и в самом деле всё настоящее?
      Чарли всё понял правильно:
      — В основном — мираж, морок, но воздух, вода, даже пальмы — настоящие. Да, он, кстати, перекрыл мне доступ в мир своей мечты.
      — Это не мир мечты, а закоулок вожделенья. Чёрт с ним, расскажи, что нарыл.
      — О! Тут столько вкусного. Например, я на всякий случай разузнал, как устроена система мыслесвязи, и теперь могу её воспроизвести. Вдруг вам понравится. Как я понял, процесс коррекции рецепторов довольно неприятен?
      Вспомнился шумовой взрыв, даже мурашки побежали по спине. Я втиснулся в микроскопическую кабинку здешнего душа, повесил коммуникатор на дверную ручку и посетовал:
      — Ты даже представить не можешь, насколько неприятен. Да и какой от коррекции прок? Мы и так можем общаться почти без слов. Так ли уж необходимо иметь возможность разговаривать, не раскрывая рта?
      Повисла пауза, Чарли размышлял.
      — Понимаешь, капитан, система эта обладает несколько более широкими возможностями, чем ты думаешь. После коррекции ты и Дмитрий можете общаться и без приспособлений. После небольшой практики, конечно. А вообще-то я предполагаю, есть возможность объединять сознания. Полностью. Буквально — любому количеству людей слиться в единую личность. Вот так.
      Вот и чудненько. И пусть будет. Очень полезная возможность, но не для меня, грешного. Чёрта с два я пущу кого-то к себе в черепушку, разве что Алёну, да и то, не везде и не всюду. И к другим лезть в душу не желаю. Пусть будет, но для грядущих поколений, может, им, чистым и открытым, такая штука и подойдёт.
      И снова, в который уж раз, пришла мысль — а не рано ли я перестал удивляться и радоваться чудесам? А может, и не чудеса это вовсе, а так просто, игрушки для взрослых? Все эти звездолёты, стальные планеты, чтение мыслей на расстоянии — мелочь, мишура, позолота? Может, настоящие-то чудеса в другом? В чём, интересно?
      Чарли меж тем продолжал рассказ о раскопках в чужой памяти:
      — Чего-то такого особенного, может, я и не нашёл. Но как тебе, например, координаты Олимпа?
      — Колоссально, — сказал я вслух, а про себя подумал — скорее бы уж всё закончилось, домой хочу. — Коды ты, конечно, не нашёл?
      — Я бы сразу так и сказал. Ты сам подумай, ведь далеко не на каждом земном компе хранится инфа об устройстве этих самых компов. Тот же случай имеет место и здесь. Система распознавания внедрена в конструкцию на уровне, недоступном местному координатору. Опять же по аналогии, совсем не обязательно компу знать формулу пластмассы, из которой сделан корпус. Так что, ищите. Вот починитесь и продолжите. Теперь на правах хозяев.
      Я вышел из душа и продолжил укреплять бодрость духа, поглощая походный паёк, а Чарли решил показать репортаж из недр верфи. Единственным, что меня заинтересовало, оказался «конвейер». Или, точнее, его маленький участок, где когда-то новорожденные хранители начинали самостоятельную жизнь. Десятки сиреневых шаров застыли, казалось, на секунду, и в любой момент их цепь, вытянувшаяся на многие километры, готова продолжить неспешное движение.
      — Сколько всего произведено хранителей? — спросил я с набитым ртом.
      — Восемьсот тридцать семь. И здесь ещё сорок три почти готовы к отгрузке. Координаты назначения я тоже срисовал на всякий случай, но они очень далеко. Фактически, в пределах нашей досягаемости оказался только Соломон.
      — Он не говорил, нет у него желания оживить этих? — я по привычке кивнул на экран, забыв, что здесь Чарли меня не видит.
      — Ха! Он заявил, что не чувствует необходимости в расширении компании… А что он думает на самом деле, я не знаю.
      И тут то же самое — двусмысленности и недоговорённости. Я усмехнулся, вспомнил, каким серьёзным деятелем я себе казался, оформляя бумаги для открытия предприятия. Как же! Бизнес, деньги, наёмные работники, налоги, опять же. Как будто вспоминаешь о школьных проблемах — сочинениях, экзаменах, конфликтах с одноклассниками и учителями.
      С пайком покончено, чем бы ещё себя потешить? Правильно, — сказал мой желудок, — спать!

XIV

      Больше не буду его третировать за пение — подумал я спросонья, услышав, как Димка старательно фальшивит «Ямаааайкаа!». Дело не в том, что на меня вдруг накатила братская любовь, просто я услышал, как слышит он сам. Паваротти, Доминго и Карерас обрыдались бы от зависти, столько было чувства в душе несчастного вокаломана. Значит, работает эта штука, не ошибся Чарли в выводах. Теперь придётся как-то научиться этим пользоваться, мне совсем неохота делиться внутренним миром вот так — непроизвольно.
      Я сосредоточился, позвал:
      — Дим, слышишь меня?
      Пение прервалось, неуверенный Димкин голос:
      — Слышу, если, конечно, это не глюки.
      Он просунул голову в кубрик.
      — Ты тут? Как это у тебя получилось? — почти отчетливо спросил он, но физиономия говорила о многом, в первую очередь о том, что Димка пьян, как сапожник. И одновременно я узнал лицо Круглого, моего старого друга, весёлое, доброжелательное, немного растерянное.
      Я демонстративно принюхался:
      — Коньяк? На минуту нельзя оставить одного. Марш спать, говорить потом будем. Мы с тобой теперь телепаты, когда в паре.
      — Я не согласен! Верните всё в зад! Я этого не заказывал, — он дурачился, но очевидно, только отчасти.
      — Спать, я сказал, пилот Колесниченко.
      — Слушаюсь, капитан Кармагин, — дурашливость с него как рукой сняло, но в койку таки рухнул, прямо в одежде.
      Он ещё попытался бурчать, но я рекомендовал заткнуться, вышел в рубку и взгромоздился в кресло. Посмотрел на часы — полвторого ночи, оказалось, что проспал пять часов, сбив весь режим. Не особенно расстраиваясь по этому поводу, позвал:
      — Чарли, ты где?
      — Ну, куда я денусь. Тут я. Новостей особенно интересных нет. Кристы волнуются, проявляют несвойственное им нетерпение. Экипаж спит. Мы с Соломоном пытались просчитать варианты развития событий на Земле после прихода порчи и потерпели неудачу. Сходимость вычислений нулевая, слишком мало данных. Не балуют нас руководители подробностями. Меж тем, есть подозрение, что кризис может быть стремительным и иметь тяжкие последствия.
      — Какой кризис? По сообщениям там всё спокойно, тишь да гладь.
      — Понимаешь ли, в чём дело. В соответствии с теорией после исключения скрытого воздействия Проекта, кризис становится неминуем, — серьезно ответил Чарли.
      — Какое такое скрытое воздействие? Не понял.
      — Да элементарно. Правители России и штатов знали, что всё под контролем Фонда, и вели себя спокойно без лишней суеты. Теперь они лишены уверенности, заметь, привычной. За тридцать лет они разучились мыслить самостоятельно, принимать независимые решения некому. Отсюда и увеличение вероятности ошибок управления. Не просчитывается толком ничего. Я запросил прогноз с Земли, но получил в ответ уверения, всё, мол, у нас хорошо, не волнуйтесь, рады вашим успехам, тра-ля-ля.
      Что за разговоры посреди ночи? Сказано — всё хорошо, значит, так оно и есть. Папа с мамой тоже пишут, что всё нормально. Осадок, тем не менее, от разговора остался нехороший, появился ещё один повод для тревоги. Я поспешил поделиться:
      — Странно мне. Два раза подряд теория Козырева оказалась бессильна. На Шааяссе вы толком ничего не смогли предсказать, а теперь вот и по Земле прогноз не получился.
      Чарли, показалось, даже обиделся:
      — Говорю же ведь. По обстановке на Земле почти нет информации, а как можно решать задачу не зная условий. То, что я знал перед стартом, устарело, я не присутствовал при переломе ситуации. Я слеп. А на Шааяссе мы как раз просчитали. Возможно, выбрали не оптимальное решение, но теория не позволяет рассчитывать необходимое воздействие по нужному результату. Только методом тыка. Научного.
      — Мда… — обычно пустые междометья у меня появляются, если разговор зашёл в тупик, но не в этот раз. — Знаешь что, сделай-ка ты ещё запрос. Серьёзный такой, мол, экипаж волнуется, лучше горькая, но правда, и так далее. Мы всё ж не дети, меня молчание Земли и в самом деле нервирует. Давай, прямо сейчас.
      — Готово, — никогда не привыкну к таким скоростям, не по-людски это, когда раз — и готово.
      Ответы обычно приходили через несколько часов. Оставшиеся на Земле установки мгновенной связи руководство запускать не решалось, хотя Чарли и установил, что они под запрет не попадают. Перестраховщики. О! Вспомнил:
      — Ты мне вот что расскажи. Как блокировать передачу мыслей, или как оно там называется?
      — Вот тут я тебе не помощник. Всё зависит от владения собой. Как и обычная речь, мысленная может быть открытой, а может латентной. Могу, конечно, объяснить на популярном уровне, как работает связь, но какой тебе от этого прок. Ведь если ты узнаешь, как работает сетчатка глаза, то не сможешь заставить себя лучше видеть. Так и тут, знания не дают ничего.
      — Может тогда, избавиться от подарка? Не нравится он мне, не готов я, — сказал я, сам чувствуя фальшь в словах.
      Чарли не согласился:
      — Я считаю, наоборот, всем остальным следует пройти процедуру. Быстрее научитесь себя контролировать. А бесполезных умений не бывает. Может пригодиться.
      — Что ж теперь, всем сюда тащиться? — меня такая перспектива не обрадовала, мало ли что может случиться.
      — Таких терминалов, как ваш, много. Многие расположены недалеко от поверхности… Как? Отправляем экипаж на перековку?
      А и то. Что со мной? Пресытился? А вот поздно давать задний ход или останавливаться. Невозможность возврата следует признать и принять за аксиому. Осталось идти вперёд. Знать бы ещё, где перёд. Пришлось распорядиться:
      — Хорошо. Свяжись с капитаном Шассом, пусть свозит наших на процедуры к ближайшему терминалу. Ежели кто будет против, ты уж там постарайся быть убедительным.
      — Слушаюсь!.. Нет, стоп. Ты меня сбил с пути истинного, я ж могу устроить перековку прямо здесь. Как раз к утру и сооружу систему. В медбоксе.
      — Хорошо, действуй, — согласился я, с удовольствием зевнув.

XV

      Наутро Димка, как и положено, был хмур, задумчив и неразговорчив, смотрел виновато, пил много жидкости. Слегка оживев после общения с аптечкой, водных процедур и лёгкого завтрака, он молча принялся натягивать скафандр. Я подошел, помог ему облачиться, получил мысленную благодарность, а возле шлюза он обернулся и голосом заверил:
      — Ты не волнуйся, я больше пить не буду. Извини за вчерашнее…
      — Топай уж. Если б я в тебе сомневался, то хрен бы ты у меня так просто ушёл, — ай-ай-ай, какой дешёвый приём, товарищ капитан! А что делать? Не читать же ему лекцию о вреде алкоголя и правилах поведения в экстремальных ситуациях.
      Я постоял в тамбуре, слушая, как Димка проходит шлюз, тронул гарнитуру:
      — Чарли, кровь из носу, узнай, чем он там занимается.
      — Не понял приказ. Цель и причину не понял, если точнее, — сухо ответил Чарли.
      — Я не знаю. Мне самому тошно. Но ты сделай, а моральные аспекты будем изучать после. Хорошо?
      Знал я, знал. Провалявшись остаток ночи без сна, я слышал, как проснулся Димка и уловил его первую мысль. В момент перехода к бодрствованию он себя не контролировал. Мысль прозвучала простая, чёткая и ясная. «Этот ничего не заподозрил. До чего ж они наивны» — так вот подумал, проснувшись поутру, мой бывший друг Дмитрий Колесниченко, бывший пилот Большого Друга, бывший человек.
      Мне с трудом удалось остаться лежать в койке, не попытаться устроить разборку, не выдать того, что я понял всё. Нет, конечно, я не смог узнать его планов и намерений. Но столько холодной взвешенной жестокости сопровождало эту его коротенькую фразу, что сомнений у меня не осталось — Димка перестал быть собой. Тот, кого я знал, никогда не подумал бы обо мне «этот». Почему я решил, что он перестал быть человеком, объяснить трудно, но мне почудилось, что под «они» подразумевалось нечто чуждое.
      В открытую говорить с Чарли я не мог, помощи ждать тоже не приходилось, мне предстояло самому выбираться из ловушки. Димка зачем-то вернулся ночью на борт «патиссона», вроде бы без видимых причин, но ведь не просто для того, что бы запудрить мне мозги, изображая пьяного. Единственное достоверное предположение — он тянет время. Если бы он задержался ещё на пару часов, то я пошёл бы за ним. И мог помешать. А сейчас, получается, времени у меня нет.
      Мне на секунду показалось, что схожу с ума и брежу. Померещилось, бог знает что. Умыться холодной водичкой, принять успокоительное, а когда Димка вернётся, вместе посмеяться над идиотской ситуацией. Я бы, наверно, так и сделал, но вовремя вспомнился его мысленный «голос», чужой и полный презрения.
      Что мы имеем? Почти неподвижный «патиссон», застрявший в недрах гигантской машины, врага под личиной друга, отсутствие возможности позвать на помощь. Да если бы и была такая возможность, то кто смог бы мне помочь? Ответ — никто. Вот, что значит пренебрегать правилами. Мне очень явственно представился инженер по технике безопасности завода, на который меня распределили после института. Укоризненный взгляд его говорил — «а я ведь предупреждал». Расслабились, чёрт!
      Что произошло с Димкой, меня интересовало как-то академически. Я давно ждал, чего-то такого с его стороны. Я, можно сказать, потерял терпенье, ожидая, когда же он прямо заявит своё несогласие с тем, что мы делаем, и предложит свой вариант «как нам обустроить». Что же он нашёл? Или это его нашли?
      Я сел в кресло пилота, крутнулся на триста шестьдесят градусов. Позвал:
      — Чарли, как дела?
      — Он снова блокировал доступ. Подобраться окольными путями не получается. И ещё, странность такая, я всё чаще натыкаюсь на сообщения «доступ закрыт». Такое чувство, что кто-то постепенно закрывает входы в систему верфи.
      Странно, почему они не отключили доступ сразу? Не хотят выдавать себя раньше времени? И кто такие «они»? Зато выходит, что время у меня ещё есть. Круглый, Круглый, что же ты задумал?
      — Запасная машина далеко? — спросил я.
      — Я немного оптимизировал маршрут, «патиссон» будет у вас через несколько часов. Ты мне скажешь, что происходит?
      И тут я допустил ошибку, которую по счёту, даже вспоминать лень. Вместо того, чтобы прикинуться ничего не подозревающим самоуверенным придурком, я задержался с ответом, а потом ляпнул:
      — Нет, не сейчас.
      В этот момент на обзорном экране вместо надоевших внутренностей верфи возник Димка. Вернее, его лицо, странное, как будто нарисованное или, скорее, синтезированное на компьютере не слишком прилежным художником. Так оно и оказалось, когда он заговорил, стали заметны ошибки в артикуляции:
      — Ну, спасибо. А то я хотел сам у тебя поинтересоваться — понял ты, что случилось, или нет. Значит, понял, — Димка говорил спокойно, совсем без эмоций, как, может быть, никогда раньше и не говорил.
      — Ну, если честно, то не понял я ничего, кроме того, что у нас неприятности. Давай, выкладывай, враг мой, — я постарался быть столь же невозмутимым.
      Улыбка, как гримаса, исказила лицо на экране:
      — Наконец-то дошло до тебя, о, великий праведник, что мы враги. Давно враги. Я понял тоже не сразу, — он помолчал, а когда я открыл рот, что бы прервать паузу, неожиданно продолжил: — Знаешь, когда это произошло?
      — Ну?
      — Ты не нукай, а слушай. Я всё понял, когда Алёна пришла к тебе. Невзирая на. Просто взяла и прошла все кордоны, только чтобы быть с тобой.
      — А началось с того, что капитаном выбрали не тебя, а Сашу? — словно невзначай вклинился Чарли.
      — Ты хоть тут не лезь, жестянка. Я тебя отключу на время, не возражаешь? Правильно, кто ж тебя послушает, даже если ты и возражаешь, — с издевкой проговорило изображение на экране.
      Я растерялся, то, что он говорил, не укладывалось в голове. Надо постараться взять себя в руки. Не успел я так подумать, как Димка отреагировал:
      — Да, ты уж постарайся держать себя в руках и не думать так громко. До сих пор как-то у тебя получалось.
      — Чего ты хочешь? — спросил я, не выдавая эмоций.
      — Уже ничего. У меня всё есть, спасибо, — ехидно ответил он. Продолжил серьезно: — А ежели чего понадобится, так я и сам возьму. Мне сделали предложение, сам понимаешь, я не смог отказаться. Это тебе не какой-нибудь вшивый Проект, это, брат, настоящая сила…
      — К чему тогда разговоры? — сдерживая рвущийся крик, поинтересовался я холодно.
      — Хочу, чтобы ты знал. Ты всегда раздражал меня своей правильностью. «Так нехорошо», «несправедливо», «я этого никогда не подпишу» — твои любимые фразы. Хотел быть святее папы, но, что интересно, и сам не отдавал себе в этом отчёта. Поэтому я и говорю — праведник. В тебя влюбилась лучшая девчонка из тех, что я встречал, а ты отвернулся от неё, мол, молода больно. Я несколько лет не выпускал её из поля зрения, всё ждал, когда же она меня заметит. А она замечала тебя одного, а когда ты счёл её достаточно взрослой, тогда пальчиком поманил, и всё. Она готова была за тобой на край света. И ведь пошла! И всегда у тебя всё по-настоящему, всё всерьёз. Всегда у тебя всё получалось. Я поэтому именно тебе предложил заняться бизнесом, а не кому-то ещё. Женщины относились к тебе всегда очень серьёзно, а ты жаловался вечно, что у тебя с ними проблемы, — бесстрастность его постепенно переходила в истерику. — Да все! Все ставили тебя на первое место, смешно сказать, даже дед мой и тот тебя уважал больше, чем меня. В пример ставил. Я всё не мог понять, почему так. Ведь у меня даже ай-кью выше твоего…
      Я рассмеялся:
      — Откуда ты об этом знаешь? Я, например, даже свой никогда не определял.
      — Вот именно! — крикнул он. — Тебе всегда безразличны такие мелочи. Подумаешь, кто-то умнее! А я понять хотел, почему я всегда и везде второй. Наверно твой железный друг прав, началось всё с того, что ты оказался моим командиром. До того момента сохранялась хотя бы видимость паритета. Хотя, нет, врет он. Ты и после продолжал оставаться вечно сомневающимся, неуверенным бульдозером. И не спорь, потому что ты и есть бульдозер. Если чего захочешь, то хрен тебя свернёшь.
      Мне надоело слушать эти излияния, я тихо посочувствовал психоаналитикам. Сказал сочувственно:
      — Так что ж ты молчал-то столько лет? Мог бы и друзей себе найти таких, которые нравятся. Ты что, мазохист скрытый?
      — Дурак ты, Кармагин. Мало ли что, что ты меня раздражал. Я ж тоже, как и многие, уважал тебя. А вот ты даже не утруждал себя вопросом «а как ко мне относятся люди». Ты просто делил их на тех, кто тебе нравится, а кто нет. Но вот во время экспедиции ты уж развернулся! Как же! Судьбы целых планет оказались в твоих руках.
      — Веришь, нет. Только и мечтаю о том, как бы эту работёнку свалить на кого-нибудь, — пожаловался я искренне.
      — Так и отдай её мне, — он испытующе уставился на меня с экрана. — Что молчишь? То-то! Не отдашь, потому что считаешь, что один ты знаешь, что нужно делать. Ты, может, и отдал бы, кабы знал, что всё будет по-твоему. И в этом ты весь. А я вот не согласен с тобой и с умниками из Проекта. Не нужны людям, подавляющему большинству из них, никакие такие сверхвозможности. Да и к чему они приводят можно понять, если посмотреть на пример олимпийцев. Величайшая раса, конгломерат лучших представителей многих рас. И что с ними стало? А выродились они, скатились вот до такого убожества, как эта верфь. Наелись могущества по уши. Ты хочешь повторить путь? Чёрта лысого тебе! Я пытался тебя отговорить, так ты даже слушать не захотел, а теперь всё, я не позволю. Всё будет так, как я пожелаю. Мне нужно время на обдумывание и на изменение себя. Но ты знай, скоро я начну действовать, и не стой у меня на пути.
      Все-таки он меня разозлил.
      — Зачем тебе это? Ты же не человек. Уходи, занимайся своими делами. Зачем вмешиваться в наши дела?
      — Неправда! — снова перешел он на крик. — Ни что человеческое мне не чуждо, хотя, я и не просто человек. Эта хитрая машина предложила мне такие возможности, что тебе и не снились. И это лишь начало. Кроме всего прочего я хочу увидеть, как ты потерпишь неудачу, как потеряешь всё, как превратишься в ничто. Очень, знаешь ли, хочу увидеть твою реакцию на проигрыш, полный и окончательный.
      Эх, Дима. Оставался бы ты тогда на даче водку пить.
      — Значит, убивать ты меня не собираешься, — полуутвердительно прокомментировал я. — И все, что собираешься сотворить, — личная месть мне? Не находишь, что масштабы несопоставимы? По-моему у тебя слегка поехала крыша, головокружение от успехов, как сказал бы один исторический деятель.
      — Вот уж нет. И не пытайся убедить меня в моём безумии, — успокоился он, по крайней мере, внешне. — Я не больший псих, чем ты и твой экипаж. Мы вышли за рамки нормы, и к нам неприменимы обычные мерки. Нет, Саша, это не месть. Просто я потерял зависимость от тебя и утратил некоторые иллюзии, которые, подумать только, ещё вчера считал незыблемыми законами. Не понимаешь ты меня. Если я говорю, что хочу посмотреть на твоё поражение, то мои слова не значат ничего, кроме того, что я сказал. Я узнал и испытал многое и в результате получил возможность не отказывать себе в мелких радостях. Считай, что мной движет каприз.
      Ему почти удалось убедить меня в том, что я виновен во всём случившемся. Заставил, принудил делать то, что противоречит его убеждениям. И бедному подневольному существу ничего не оставалось, как только заделаться монстром, лишённым тормозов морали.
      — Так, говоришь, вышел за рамки? Встал над толпой и над законом? Зря ты это сказал, я ведь поверил, — сказал я, не скрывая угрозы. — И зря ты меня не убил. Помнишь, как ты сказал «рвать буду с особым цинизмом»? Я тебе цинизма не обещаю, но лучше ты мне не попадайся, — зачем я ответил, не знаю, злость плохой советчик.
      Он рассмеялся, изображение задёргалось, лицо стало терять человеческие очертания.
      — Ты ещё и грозишь мне? Вот уж точно, безумец. Пойми, мы теперь в разных весовых категориях. Лучше будет, если ты примешь поражение сейчас и не дашь мне возможности наблюдать за твоей агонией. Для тебя лучше. Но ты, конечно, не согласен принять мои условия и будешь бороться до конца. До своего конца, я тебя уверяю.
      — Слушай, ты, кто ты там теперь есть такой. Оставь нас с нашими проблемами, тебе нет до них дела, ты просто этого ещё не понял. Или вернись к нам, стань человеком, — предложил я без всякой надежды.
      — Так это ж твоя мечта. Чтобы люди, как боги. Но осуществил её не ты, а я. Что, зависть тебя грызёт? — он, казалось, искренне недоумевает.
      — Я никогда не мечтал превращать людей в параноиков. Да и сам не собирался, — я тоже успокоился, поняв, что говорит со мной не Круглый. — А главное, я не стремлюсь навязывать свою волю, исходя из каких-то своих потребностей, я просто делаю то, что считаю нужным в силу необходимости. Обстоятельства так сложились, — я выбрался из кресла, размял ноги. — Ох, и утомил ты меня. Давай заканчивать. Видеть тебя больше не могу. Димку я помню, он мой друг, но он погиб, не хватило сил. А тебя я не знаю, и ты мне не нравишься. Давай, закругляйся, говорилка чёртова.
      Изображение вновь стало чётким.
      — Да, я ухожу. Здесь нет того, что мне нужно. Предупреждаю, я дал приказ верфи на самоуничтожение. У тебя есть двое суток, чтобы унести ноги. Отсчёт пошёл, до встречи, праведник.

XVI

      Экран моргнул, на нём снова появилось изображение опостылевших переборок верфи. Я не ответил на прощание. Димка погиб. Это я осознал только что. Погиб друг, часть меня. Не важно, что там наговорило спятившее чудовище, к моему другу оно не имело отношения. Да, за время экспедиции я несколько раз думал, что потерял его, но Димка возвращался, несмотря на разногласия и взаимное недовольство. А теперь его не стало. Тогда я сделал то, чего не допускал раньше, считая такие вещи чересчур пафосными. Я поклялся сам себе, что не допущу впредь такого, потому что очень больно, когда друзья уходят.
      Когда в кабине раздались голоса Чарли и Ивана, а чуть позже и Алёны с Мироном, я с удивлением обнаружил себя сидящим в кресле. Как сел, не помню, сколько просидел, не знаю.
      — Саша, отзовись, наконец. Я же вижу, что канал работает. Саш! — настойчиво твердил Чарли.
      Они бы ещё долго могли галдеть, но тут кто-то сообразил подать сигнал тревоги. Звук громкий и противный, как от циркулярной пилы.
      — Слышу вас. Жду бот, готовлюсь к эвакуации. Рекомендую диску обеспечения быть готовым к прыжку незамедлительно после моего возвращения, — медленно приходя в себя, выговорил я.
      — Значит, Дима… — голос у Алёны дрожал.
      — Да… Думаю, Чарли и Соломон смогут объяснить, что произошло. Я разговаривал с тем, что… в кого превратился Димка. У нас неприятности, через два дня верфь будет уничтожена, — я нашёл силы усмехнуться. — Мужайтесь, худшее впереди.
      Мирон невпопад сообщил:
      — А у Димки завтра день рожденья, тридцать семь…
      Алёна всхлипнула, повисло гробовое молчанье. Его нарушил Соломон:
      — Зарегистрировал переброску груза по координатам Олимпа. Как думаешь, капитан, это он?
      — Да, очевидно. Попробуйте остановить компьютер верфи. Без неё мы лишимся последнего средства от порчи. Сейчас он предоставлен самому себе, может быть, снова пойдёт на контакт. Хотя я сильно сомневаюсь.
      Алёна справилась с собой, спросила:
      — Что он тебе сказал?
      Ох ты, боже мой! Чего он мне только не наговорил. Я ответил:
      — Сказал, что станет супером, и всех победит. В общем, до сих пор у нас не было принципиальных соперников, а теперь есть. Наполовину сумасшедший супермен, который знает о нас всё. А теперь он, значит, обосновался на Олимпе. Логично.
      — И что будем делать? Комп не отвечает, глухо всё, такое чувство, что он его попросту отключил, большинство цепей выглядят мёртвыми, — понуро проговорил Мирон.
      Люблю я этот вопрос! Что делать? С детства, со школы. Если он прозвучал, то дело дрянь.
      — Действуем по плану бэ, — буркнул я.
      — Не понял, — до Чарли шутка не дошла.
      — Это ты просто фильмов не смотрел никогда, — сказал я, стряхивая оцепененье. — В общем так. Пока думаем. Я выбираюсь наружу, если ничего к тому моменту в голову не придёт, действуем по обстоятельствам.
      — Если не знаешь, куда идти, иди вперёд, — на этот раз к месту процитировал Герке и добавил, словно зная мои мысли: — Знать бы ещё, где он, перёд.
      Так мы и просидели за разговорами до тех пор, когда к борту моего «патиссона» причалил спасательный. Я перешёл на него, запустил программу автопилота, проверил — успеваю. Попробовал думать, не получилось, никаких выходов из ситуации не просматривалось. Так промаявшись полдня, наконец, вспомнил:
      — Чарли, что тебе ответили с Земли по поводу прогноза?
      Чудо чудное! Чарли попытался соврать и не смог:
      — Да так, глупости всякие… Вот.
      — Не понял, ты что, скрываешь от меня информацию? Выкладывай, — подпустил я в голос строгости.
      Чарли промямлил:
      — Да, прислали прогноз. Никудышный он, совсем плохой. А что самое хреновое, кризис начался и развивается очень быстро… В полном соответствии с прогнозом.
      Абзац. Шутки кончились.
      — И что там, в конце того прогноза?
      На этот раз он ответил без запинок:
      — Гибель цивилизации.
      Вот так вот, просто и сказал — гибель.
      — Срок? Говори всё, не заставляй тянуть клещами.
      — Осталось меньше года, и порча тут не причём. Всё рухнуло в одночасье, когда штаты решили оттяпать весь Аравийский полуостров. Нефть-то, оказалось, будет ещё долго нужна. Наши выступили с протестом. Ну и, понеслась катавасия. В России введено чрезвычайное положение, аналогично в штатах, в Европе, в Китае. Это война, Саш. Я не хотел говорить, слишком много и сразу как-то случилось… Извини.
      — Глупости, я понял. Теперь можно переходить к плану бэ, — не хотелось демонстрировать эмоции, слова получались сухими, как бумага. — Проси помощь у Шааясса, мы идём к Земле. Рассчитай примерный график движения. Проект пока не ставь в известность. После сообразим, как вести себя с ними. С этого момента мы им не подчиняемся, действуем по собственному усмотрению. Если у тебя есть возражения, говори, чтобы после не возникало поводов для споров. Лучше решить всё сейчас.
      После минутного молчания он спросил:
      — Я не понял, почему ты не хочешь, чтобы на Земле знали о том, что идёт помощь? И ещё, надо бы посоветоваться с остальными.
      — А разве нас не все слышат? — удивился я.
      — Слышат все, но ты сказал «если у тебя есть возражения», — он сделал ударение на «тебя».
      — Извините, ребята, оговорился, — смутился я. — А Проект я не хочу вмешивать просто по причине их недееспособности. Почему они скрыли от нас результаты прогнозов? Мы могли бы послать помощь раньше. Значит, они её боятся и не желают. Такие вот рассужденья.
      — Саш, в чём же будет заключаться помощь? Что может флот шааян, кроме как воевать? — Иван недоумевал.
      — Вот именно. Ты слышал про миротворцев? Шааяне силой оружия остановят бойню. Если согласятся, конечно. Соломон, может быть, тебе заняться этим? Используя авторитет.
      Сол ответил коротко:
      — Согласен. Я ушёл к Шааяссу. До связи.
      Почти хором мы ответили:
      — Счастливо!
      Мирон сначала произнес «м-ээм», прокашлялся, спросил:
      — Капитан, скажи-ка, ты ведь заранее готовился к такому повороту? Ну, я о ситуации на Земле.
      О, кажется, меня хотят определить в пророки.
      — Нет, Мирон, экспромт. Да и что ж такого я придумал, сногсшибательного? Всё напрашивается само.
      Ответил Иван:
      — Дело тут не в сложности, а в уверенности… Мда.
      — Ребята, я отдохну, пожалуй, — сказал я, отворачиваясь от экрана. — Устал я. Делать мне пока нечего, так хоть поваляюсь впрок, и вам советую развеяться. У нас ещё много работы впереди, — не дожидаясь ответа, я прервал связь.
      Люди взрослые, поймут. Я действительно не мог говорить, равно, как и выслушивать других. Не было той усталости, что валит с ног, просто наступило пресыщение мыслями, своими, чужими, умными, глупыми, всякими. Осталось всего одно желание — забыться, лежать, именно лежать, и не думать, не слышать, не видеть. Чем я и занялся, да так успешно, что не заметил, как опять уснул.

XVII

      Пробуждение напомнило те времена, когда я обязан был ходить на работу в соответствии с кем-то составленным дурацким расписанием. Точно так же не хотелось открывать глаза, потому что знал, за этим последует опостылевшая еда, общественный транспорт с его прелестями, опостылевшее рабочее место, а в конце дня — усталость и скука. Давно забытое ощущение было столь острым, что я в первый момент даже попытался отключить будильник, и с запозданием сообразил, что не будильник звенит, а сигнал связи. Меня вызывает Чарли.
      Я машинально глянул на часы, половина восьмого. Хорошо поспал, на Друге, наверно, просто устали ждать моего пробужденья и решили помочь в трудном деле. Видно, сон скоро станет последним прибежищем и способом отгородиться от проблем.
      Как же по-детски выглядят наши потуги одним махом решить все проблемы. Как мало мы ещё знаем и можем и как многого не знаем. Наша экспедиция — сплошная череда просчётов и глупых ошибок. Проект, созданный для спасения, стал причиной грядущей катастрофы. И всё опять зависит от горстки людей, волей случая, оказавшихся в центре пересечения сил.
      Такие вот возвышенные стенания мог услышать тот, кто не поленился бы прочесть мои мысли. Гарнитура долго не желала правильно утвердиться на голове, но всё же сдалась, и я услышал, как Чарли отвечает кому-то:
      — Ну, спит человек, чего зря волноваться-то. Живой он и здоровый, вон, могу телеметрию показать.
      — Отставить телеметрию. Докладай, что случилось, — голос хрипел, пришлось откашляться.
      — О! Я же говорил. Ты не простыл там случайно? Тут Алёна беспокоится о твоём здоровье.
      — Всё нормально, сам знаешь. Здравствуй, Алёна. Как вы там? — сказал и тут же обругал себя, не мог что ли как-нибудь поласковее. Хотя, она знает, что не идут мне на язык всякие там солнышки, киски, зайки.
      — А что нам сделается, — ответила моя Алена. — Ждём тебя, Соломон договорился с шааянами. И ещё, я люблю тебя, Саша.
      — Кхм, — с громким щелчком Чарли демонстративно отключился.
      — А я тебя. Алёнушка, подожди, я скоро. Ты знала, что Димка… тоже… что он влюблён в тебя?
      Я услышал ее дыхание.
      — Догадывалась, но он ни словом… никак не показывал. Это всё из-за меня? Прости…
      — Прекрати, — попросил я. — Если и есть виноватый, то только я. Всё из-за того, что он остался в этом чёртовом иллюзионе. Что там произошло, мы, может быть, никогда не узнаем. Он допустил в себя нечто, что изменило его. Это наша, моя ошибка, надеюсь, последняя.
      — Он был большой и добрый… — голос её дрожал.
      — Он был моим другом. И хватит пока, у нас ещё будет время вспомнить Димку. Помянуть. Да?
      — Да…
      — И пни, пожалуйста, Чарли, — резко сменил я тему. — Пусть расскажет подробно, до чего договорился Соломон, да и его самого хотелось бы услышать.
      Чарли выпрыгнул в эфир, как пресловутый чёртик:
      — Значится, так. Шааяне готовы отдать нам под командование почти весь свой флот, более четырёх тысяч кораблей, если вместе со стоццами. Предварительно необходимо забросить на их промежуточные базы чёртову уйму топлива, хорошо хоть, его на Колыбели целые залежи. На орбите, ну, ты в курсе.
      — Какие базы, поясни, — попросил я, недовольный собственной тупостью.
      — Не могут их диски без дозаправки дойти до Земли. Поэтому они понастроили заправочных станций.
      — Но ведь сами-то они доберутся через несколько лет. Я думал, их Сол будет пулять, — снова не понял я.
      Чарли, как обычно, принялся изображать терпеливого педагога:
      — Видишь ли, Соломончик наш тоже не всесилен. Такую прорву кораблей он будет, как ты выразился, пулять очень долго. Вот мы и придумали способ. Он пробивает канал… Ой, грубо это и очень приблизительно, ну да, ладно. А шааяне вдоль канала идут на своей тяге, так у них дальность прыжка увеличится на пару порядков, но топлива уйдёт почти столько же. Тут была проблема в синхронизации, но мы её решили. Мирон всю ночь не спал и придумал. Есть у вас, у людей, нечто такое, чего у нас, у меня и у Сола, нетути. Мне бы такое никогда в голову не пришло.
      — Ничего удивительного, как раз головы-то у тебя и нет, — кривовато пошутил я и удивился про себя собственному катастрофическому отупенью.
      — Это расизм, — наконец-то прорезался и Сол. — Но над твоими словами стоит подумать. Приготовления займут не менее месяца. Флот, хотя и находится в состоянии постоянной готовности, но не к дальним экспедициям. Идти к Земле будем ещё три месяца. Вы на Друге можете стартовать сейчас, мы вас догоним где-то на середине пути, дальше пойдёте синхронно со мной.
      Смутная мысль кралась где-то по задворкам сознанья, я даже снял гарнитуру, чтобы не спугнуть её. Ага, попалась.
      — Чарли, что ты там говорил насчёт нового привода? Сколько нужно времени на его выращивание?
      — Ты же запретил… Двое суток, с подготовкой и с контролем всех этапов, приблизительно неделя, — радостно сообщил Чарли.
      — Вот и хорошо. Как только я буду на борту, уходим на Шааясс и приступаем, — успокаиваясь по поводу своих умственных способностей, сказал я и добавил: — Нам нужен новый движок.
      — Капитан, я знал, что ты не удержишься. Сол мне должен теперь, мы поспорили, — удивил меня Чарли. Ну, дают, сапиенсы. Мне еще азартных игр не хватало.
      — А на что спорили-то? — для проформы спросил я.
      Как всегда, неподражаемым голосом, ответил Соломон:
      — У нас, у девочек, могут быть свои секреты?
      — Могут. Но я всегда думал о вас, как о мальчиках. Ну да, ваше дело.
      Вот чудо, оба засмеялись:
      — Это образное такое выражение. А так, конечно, мальчики, — пропели они хором.
      Чарли перешёл на серьёзный тон:
      — Кристы хотят идти с нами. Я счёл возможным их проинформировать. Скорость им позволяет. Говорят, что смогут быть полезными. Думаю, они пересмотрели планы на наш счёт, теперь порча снова наша общая проблема надолго. Думаю, они не хотят терять союзника.
      Началось! Временные союзы, друзья по расчёту, чёрт бы побрал эту дипломатию.
      — Хорошо. Зови. Глядишь, и вправду пригодятся, — я потрогал щетину на подбородке. — А я пока пойду умоюсь.

XVIII

      В который раз за время скитаний мне хотелось воскликнуть — как хорошо дома! С момента прибытия прошло почти двенадцать часов, а я всё никак не мог привыкнуть к вновь возникшему ощущению защищённости и надёжности. Большой Друг в свободном пространстве, это вам не какой-то там «патиссон» в недрах чужого монстра, готового к тому же взорваться.
      Не задаваясь вопросом «зачем?», я решил дождаться момента, когда верфь запустит программу самоуничтожения. Может быть, в глубине души я надеялся, что Упырь напоследок «пошутил», и верфь останется цела. Упырём того монстра, что был когда-то Димкой, окрестил незатейливо Иван.
      Минута взрыва наступила и истекла, ничего не происходило, даже Чарли с его сенсорами ничего не уловил пока. Надежда моя всё росла, но тут прозвучало:
      — Внимание! Началось.
      Друг расположился на безопасном расстоянии от верфи и приготовился в любой момент уйти в прыжок, всё же мы ни разу не присутствовали при гибели целой планеты, пусть и искусственной. Неподалёку от нас зависла троица кристов. Шааяне своим ходом отправились домой. Свет от верфи доходит до нас с задержкой в две минуты, поэтому на экране пока ничего не заметно. Верфь медленно плывет на фоне звёзд, огромная, ощутимо тяжелая.
      Рядом с «реальной» картинкой Чарли запустил реконструкцию по данным сенсоров. На ней сфера выглядела немного сплюснутой. Постепенно деформация увеличивалась, впечатление такое, будто резиновый мяч сдавили огромными щипцами. В тех местах, где щипцы соприкасались с поверхностью мяча, образовались две воронки. Чарли прокомментировал:
      — Воронки — это действительно нечто вроде смерчей. Их острия соприкасаются друг с другом. Вращаются они в разные стороны, скорость на краях превышает тысячу километров в час. Соломон, я говорил тебе, это не металл! Какая-то очередная загадка. Шааяне сколько ни пытались, не смогли взять пробу. Неизвестное состояние материи. Мне неизвестное.
      Тем временем сфера плавно трансформировалась в тороид, диаметр которого оказался в четыре раза меньше, чем вначале у верфи. Наружный диаметр «бублика» стремительно сокращался, внутренний же увеличивался. И вот вместо верфи перед нами оказалась тоненькая нитка окружности, ещё миг, и не стало ничего. Общий вздох прокатился по рубке, в последнюю минуту я перестал даже дышать.
      Вот тебе и взрыв, вот тебе и шутки. Первым заговорил Соломон:
      — Чарли, зафиксировал? — уж для чего он дублировал голосом, то дело тёмное.
      — А смысл? Всё записал, но ничего не понял. Что это было? — приуныл наш всезнайка.
      — Хотел бы я знать, — не отставал от него Сол. — Возможно, демонстрация силы. А может, просто стремление не оставить никаких следов. После любого взрыва остаются обломки, мы могли что-нибудь этакое раскопать. А так, получили пустое место.
      Из нас четверых лишь Мирон занимался делом, в лихорадочном темпе прокручивая только что полученные данные. Иван сидел, задумчиво поигрывая десантным ножом, вот чудеса, никогда не замечал у него страсти к холодному оружию. Алёна, казалось, полностью ушла в себя, но моментально почувствовала мой взгляд, обернулась, в глазах вопрос.
      — Что дальше, капитан?
      — Идём к Шааяссу, юнга.
      За что в частности я полюбил шааян, так это за их способность к организованным действиям. На Земле эталоном собранности принято считать немцев. Так вот, шааяне дадут им огромную фору во всем, что касается дисциплины и порядка. Когда Большой Друг завис на геостационарной орбите Шааясса, там полным ходом шла погрузка. Длиннющие вереницы дисков опоясали планету подобно ожерельям, с поверхности к ним то и дело подходили грузовики со снаряжением. К нашему приходу полностью укомплектовали порядка ста экипажей, корабли дожидались на внешней орбите системы Шааясса.
      Чарли после короткого совещания с Соломоном заявил, что наше участие в таком сложном процессе может отрицательно сказаться на результате.
      — Поэтому… — сказал он за завтраком, — предлагаю перейти к самоусовершенствованию. Все желающие могут посетить медбокс и пройти процедуру коррекции центральной нервной системы. Дабы получить возможность общаться без телефона. Гы! Не знаю, зачем вам нужна такая связь, но капитан рекомендует. Правда, Саш?
      Не мог я вспомнить, когда успел порекомендовать, но спорить не хотелось, и я подтвердил:
      — Думаю, не повредит.
      — Хорошо, — обрадовался провокатор. — А после займёмся приводом. Так что Соломону придётся задержаться.
      Иван поинтересовался, подозрительно рассматривая кусочек бифштекса:
      — Куда это он собрался?
      — На Колыбель, естественно. За топливом для дисков. Будет Соломоша работать бензовозом. Но сначала поможет мне отрастить движок.
      — За едой о делах говорить — здоровью вредить, — Мирон хлебнул минералки, продолжил: — Но раз уж начали, давайте вредите дальше. Что нам даст возможность общаться мысленно, кроме, хе, радости человеческого общения в извращённой форме?
      Мы с Чарли хором протянули:
      — Ну…
      Три пары глаз уставились на меня вопросительно. Мирон подытожил:
      — Как и было сказано, веских причин нет. Но я согласен, мне интересно. И завидно, глядя на капитана.
      Алёна откинула со лба чёлку, прищурилась:
      — А мне интересно будет узнать, что там, в голове у капитана, творится.
      Я демонстративно поёжился.
      Иван, показав выучку настоящего самурая, заявил:
      — Как скажете. Всегда готов приобрести что-нибудь полезное, — подумал. — Тем более, на халяву.
      — Халявы не обещаю, довольно неприятный процесс, как будто… — я не смог придумать сравнения. — Сами узнаете, ничего подобного я не слышал.
      Соломон задал неожиданный вопрос:
      — Саша, меня очень интересует такой вот вопрос. Почему ты согласился на новый привод для Большого Друга?
      Подумаешь, секрет!
      — Есть у меня желание взглянуть на Олимп вблизи.
      Нельзя сказать, что тишина наступила полная. Иван сопел, уткнувшись в тарелку, Мирон барабанил пальцами по столу, но высказываться никто не спешил.
      — Ну, и что молчим? — такой реакции я не ожидал.
      — Я не смогу вас сопровождать, — явно сожалея, ответил Сол. — Для меня перестройка привода невозможна… пока что.
      Алёна высказала общую мысль:
      — Зачем нам нужно на него смотреть? Там наверняка опасно, уж свою-то планету олимпийцы наверняка защитили… а от чего, собственно?
      — Вот именно! — обрадовался я неожиданной поддержке. — Я так думаю, что подходы к ней свободны. Андрей, правда, не советовал туда соваться, но мы и не будем садиться, так просто, посмотрим.
      Иван наконец разделался с бифштексом и, утирая губы, спросил:
      — И всё же, для чего? Неохота лезть к чёрту в зубы из простого любопытства, — чинно так отложил салфетку и уставился на меня глазами чистыми, аки у младенца.
      Что меня интересовало на Олимпе? Конкретно — ничего, просто я хотел видеть, с чем нам придётся иметь дело. В том, что Упырь нас найдёт и предъявит счёт, я не сомневался. Посещала даже мысль уничтожить планету, но в успех такой акции я и сам не верил.
      — Скажем так — я хочу взглянуть на главного врага. Если кто не понял, что враг там, на Олимпе, и он именно главный, то самое время принять это за аксиому. Может быть и бесполезный шаг, может даже, опасный, но я хочу рискнуть. Можем решить вопрос демократически. Голосуем?
      Иван едва не поперхнулся томатным соком.
      — Ты что, командир? Как скажешь, так и будет, — он посмотрел на Герке. — И ты, Мирон, тут воду не мути.
      Мирон, не ожидавший такого коварства, тем не менее, не растерялся:
      — Нет, вы таки посмотрите на этого шлемазла, сначала он сказать пустой вопрос, а потом кажет пальцем на старого Герке, — он перевёл дух. — Я-то как раз категорически «за».
      Чарли промолвил скороговоркой:
      — Хочу заметить, дабы успеть не остаться в меньшинстве. Куда скажете, туда и пойду. Всё равно, надо же будет провести испытания.
      Алёна смотрела на нас со всё возрастающим весёлым любопытством, наконец сказала:
      — Пацаны вы все. Глупые, но симпатишные. Повезло мне с компанией, просто, сборище экстремалов.
      Даже Сол пробурчал растроганно:
      — Не, мужики, вы точно психи. Но кабы не ноги, я бы с вами пошёл.
      Камень с души упал, но только один. Легче стало, но ненамного. Нагнав строгости в голос, поинтересовался:
      — Все позавтракали? — суровым взглядом обвёл экипаж. — Тогда, марш на модернизацию. Через час проверю.

XIX

      То, что «модернизация» прошла успешно, я понял ещё до того, как отправиться в медбокс. Мы, я, Чарли и Соломон беседовали о возможных вариантах развития событий в окрестностях Олимпа. Из рубки открывался великолепный вид на Шааясс, я даже несколько отвлёкся от разговора, но тут услышал знакомый «шёпот»:
      — Саш? Чарли сказал, что ты меня услышишь.
      — Алёна?
      — Ага. Остальные пока пытаются разобраться в ощущениях. Чарли, а ты нас слышишь?
      Мысленный голос нашего друга ничем не отличался от обычного:
      — Ещё бы! Я, да не слышал бы вас. Уж о себе-то я позаботился в первую очередь. Ну, как впечатления?
      — Кажется, что это у меня было всегда. Здорово! А на каком расстоянии действует такая связь? — Алена исполнилась энтузиазма.
      Показалось, Чарли даже обиделся:
      — Ничем вас не проймёшь, дети своего времени. Расстояние небольшое, несколько километров — максимум. Но вы пока не всё испытали, я Саше говорил.
      Мне стало не по себе — вдруг Алёна захочет «испытать всё»? Нет, не сейчас, не в этой жизни! К счастью она поспешила успокоить:
      — Мы ещё успеем. Правда, Саша?
      — Да, верно, — а сам подумал «задней мыслью» — а чего мне скрывать? В общем-то, и нечего.
      Молча «заголосил» Иван:
      — Да! Я знал, что будет класс! Мирон, ты меня слышишь, старый ты хрен… Ой.
      — Вот! — Герке торжествовал. — Я всегда говорил, что в голове военного больше одной мысли не помещается, всё сразу выходит наружу. А за хрена ответишь! Дай из койки выбраться.
      — Вах! Баюс-баюс. Извините, о мудрейший, сорвалось. Оказывается, тут контролировать себя гораздо сложнее. Ничего, научусь.
      Я подавил желание присоединиться к общему гвалту и спросил голосом:
      — Соломон, а почему в твоём арсенале не было таких корректоров? Ведь мысли-то ты читать умел.
      — И не только мысли, но и память. А о возможности прямого общения даже не знал. Такого нет даже среди запрещенных технологий. Странный пробел в знаниях. Не понимаю…
      Чарли вклинился и прервал его самокопания:
      — У меня сообщение от кристов. Кхе. Они изъявили желание включиться в наш общий канал связи, хотят, как Соломон, быть всегда рядом.
      Вот уж новость, так новость. Совершенно не понимаю, как относиться к изъявленному желанию. Послать подальше — неудобно, вроде бы союзники. А подключить их к нашим внутренним каналам — всё равно, что поселить малознакомых людей у себя дома. Да и не людей даже, а существ больше похожих на термитов по образу жизни и смахивающих внешностью на амёб. Даже шааяне всегда соблюдали дистанцию, никто из них не напрашивался в друзья, а мы особенно и не приглашали.
      — Они причину какую-нибудь имеют для такой просьбы, или так просто, «пожелали», — весьма своевременно поинтересовался Мирон.
      — Говорят, хотят быть максимально полезными, — Чарли сделал паузу. — И я им почему-то верю.
      Мы привыкли к тому, что достаточно кого-то позвать, и где бы он ни находился, ответ последует незамедлительно. Сложной машинерией заведовал Чарли, вернее, какая-то часть его. И что теперь? Да ничего особенного, просто кристы в любой момент смогут обратиться к любому из нас. И мы к ним. Интересно, как их можно позвать? «Кристы» не подходящее слово для имени, может, больше подойдёт…
      — Как же они разговаривать будут? — Алёна прервала мои мысли. — Они же и звуков-то не различают. А звать их как прикажешь? — не одного меня озаботил этот вопрос. Или я думал громко?
      Дверь рубки свернулась, вся троица вошла внутрь, и я почувствовал себя вдвойне дома. Лишь Димкино пустое кресло вызывало ощущение невозвращённого долга. Ничего, мы расплатимся по счетам — неизвестно кому, погрозил я.
      — Они придумали себе имя. Сержант, — Чарли замялся. — Так, во всяком случае, я интерпретировал их понятие. Три пирамиды — суть единая колония, единый разум, поэтому многолюдно у нас не станет. Синхронно переводить их поток сознания тяжко, но не чрезмерно, я справлюсь, — он явно не противился появлению в нашей компании нового собеседника. — Они, конечно, и сами говорят по-русски, но больно уж коряво.
      А! В конце концов, всегда можно отыграть назад. Или нельзя? Мне надоело возится с этим вопросом:
      — Бог с ними, подключай. А почему Сержант?
      Не ожидал я такой оперативности, да и голос наш шутник выбрал по одному ему понятной причине женский, весьма, я бы сказал, привлекательный:
      — Таково моё звание. На Чуде существует чёткая иерархия. Звание невысокое, но в случае успешного выполнения задания мне обещано внеочередное повышение.
      Ну, Чарли! Я с трудом выбрался из мешанины мыслей, вызванных неожиданным ответом. Хорошо хоть вспомнил сразу, что Чудо — планета кристов. Иван собрался с мыслями быстрее:
      — В чём же состоит твоё задание, Сержант? Кстати, а зачем вам иерархия? Насколько мне известно, каждая ваша колония является вполне самодостаточной и не зависит от остальных.
      Вот интересно, когда полковник успел ознакомиться с информацией о «потенциальном противнике»?
      — Задание формулируется просто — открыть путь, — последовал незамедлительно ответ. — А вернулись мы к структурированному обществу после долгой эпохи разобщённости, которая едва не привела к гибели цивилизации.
      Боже, везде одно и то же. Как только мы умудряемся выжить? Такое впечатление, что просто случайно, а на самом деле удел всех цивилизаций — гибель, рано или поздно.
      Иван же продолжал вежливый допрос новичка:
      — Путь? Какой путь? Поясни, пожалуйста.
      — Такой же путь, какой и у вас. Путь прогресса.
      Эти слова не вызвали ощущения выспренности и официоза. Голос виноват, или просто мы привыкли к подобным мыслям?
      — А почему тебя послали одного? И почему не пытались сделать этого раньше? — поинтересовалась Алена.
      — Здесь необходимо и достаточно одного меня, — голос у Сержанта спокоен и мелодичен. — А кто тебе сказал, что не пытались? Пытались, мы потеряли многих. И сейчас по проблеме порчи работают сотни колоний, но на вас мы возлагали большие надежды. Жаль, что всё обернулось так.
      Сержант вовремя напомнил о наших делах.
      — Хорошо, поговорили, — я поднялся. — Чарли, пора приниматься за дело. Не так ли?
      Но кристы ещё не всё сказали, оказывается.
      — Капитан Кармагин, я признаю твоё старшинство. Отныне ты мой командир, если тебе будет угодно принять меня в команду.
      Я усмехнулся про себя — весёлая у нас команда подобралась, мне нравится. Иван смотрел на меня очень серьёзно, я понял, шуткам не время. Потому ответил просто:
      — Считай, что ты принят, Сержант… Так как, Чарли?
      — Я-то всегда готов. Только вот… может быть, вам, пока суд да дело, смотаться на Шааясс… Погулять, развлечься. А?
      — Ты что? Не уверен? Тогда всё отменяется, — решил я.
      Он тут же поспешил заверить:
      — Нет, всё нормально. Просто я подумал — что вам тут целую неделю торчать? Погуляли бы на свежем воздухе. А мы уж тут как-нибудь.
      Мысль показалась мне привлекательной, я глянул на своих:
      — Как вы, други, не желаете недельку отдохнуть?
      Други не стали возражать, только Мирон отказался:
      — Я лучше тут побуду, хочу всё увидеть сам.
      Так вот, неожиданно, у нас случился отпуск.

XX

      Не было у нас с Аленой медового месяца, зато были те несколько дней!
      На планету мы прибыли инкогнито, ввиду отсутствия желания общаться с новыми местными властителями. Дело, по всем признакам, шло к монархии. Слава богу, шааяне нас поняли правильно, и всё их участие свелось к тому, что нам предоставили в полное и пожизненное (!) владение небольшой островок в океане.
      На острове имеется всё, что нужно для отдыха — деревья, жаль, что не пальмы, пляж, солнце и шум прибоя. Иван сразу увёл свой «Тунгус» на противоположный от нас край острова и попросил не будить без особой необходимости.
      На острове и случилось то, чего я панически боялся. Идиот. Вечер, солнце ушло за горизонт, звёзды, костёр и предусмотрительно захваченная с собой «самобранка» — подарок Андрея. Ничто, как говорится, не предвещало.
      — Саш… — мысленно нарушила молчанье Алёна, — а давай попробуем то, о чём Чарли так загадочно намекал.
      Ох уж этот Чарли с его намёками. Отказаться? Невозможно. Стандартно пошлая фраза из другой, правда, оперы:
      — Ты точно этого хочешь?
      — Да, — очень серьёзно ответила она. — Но не знаю, что нужно делать. Что ты сейчас чувствуешь?
      Кроме холодка между лопаток я почувствовал нечто, чего раньше никогда не знал. Как будто теплые ласковые ладошки тронули меня где-то позади глаз.
      — Представь, что ты — это я…
      Представил. Подозрительно легко представил. И тут началось. Слов для описания произошедшего не придумали.
      Поначалу моя стеснительная мужская душа стремилась гнать, отгородиться от чуждых и таких странных ощущений — я женщина. Мысль — моя? «Дурачок, это же я. Правда, здорово?» Да, это я. Я — это она, я — это он. Мы — это я. Воспоминания, самые дорогие. Кармагин идёт по улице, боже, какой же он! Алёна выходит из подъезда — какая же она! Почему я раньше не замечал! Испуг, тоска, тяжесть — две человеческих фигуры возле лесовоза, выстрел, судорога отвращения. Тоска — Земля, мама, грусть — папа, мама, дом, Земля. Горе — Круглый, как же так? Дима, такой большой и добрый. Счастье — мы вместе. Вместе. Радость — я знал, что ты любишь, я знала, что любишь. Мы знали, теперь мы знали всё…
      … Мы очнулись утром и разжали объятья. Жить так постоянно не представлялось возможным, поэтому мы оставили только мысленный контакт, медленно и осторожно разъединив наши души. Теперь я постоянно чувствовал присутствие Алёны, как чувствуют замолчавшего собеседника, мог задать вопрос — образ и получить такой же ответ. Пропала нужда в словах, даже произносимых про себя. При желании я мог видеть её глазами, слышать то, что слышит она. Я почувствовал боль, когда она наступила босой ногой на острый камень. Точно так же я почувствовал волну её тревоги, когда пришёл вызов от Чарли.

I

      Несчастье на орбите случилось на четвёртый день отдыха. Я собирал дрова для костра, Алёна забралась в модуль за одеждой, к вечеру слегка похолодало. Здоровенный сучок никак не хотел отламываться от валявшегося на земле ствола, я напрягся изо всех сил и едва не упал, когда почувствовал — случилось плохое. В ответ на немой вопрос я услышал скороговорку Соломона. Так он ещё никогда не разговаривал:
      — Он находился в полном контакте довольно долго, минут десять. И вдруг — шок, остановка сердца. Требуется ваша помощь, срочно. Чарли ничего не может сделать, аптечка кресла оказалась бессильна. Его нужно отнести в медбокс.
      Пока я ломился через кусты, не разбирая дороги, в сторону «Тунгуса», Алёна выдала всё, что услышала, единым посылом. Мирон решил испытать, что такое полное слияние, на свой манер. Он вошёл в контакт с сознанием Чарли. Тот, занятый строительством привода, обратил внимание на «посторонние шумы в периферийных контурах» далеко не сразу и поднял тревогу, только когда заметил, что Мирон потерял сознание.
      Мы поднялись в воздух, когда пришёл сигнал от Ивана:
      — Я вас догоню. Отставание тридцать секунд.
      Первый раз я полностью отключил у «Тунгуса» ограничения по мощности, в предельном режиме заряда батареи хватало не более чем на полчаса. А больше нам и не требовалось. Оставляя за собой огненный шлейф горящего воздуха, модуль буквально выпрыгнул на орбиту. Большой Друг предстал в виде огромного облака огня, работы невозможно остановить ни на мгновенье, как я знал. Запросил Соломона — как прорваться через эту огненную завесу. Тот ответил, что в «Тунгусах» нам ничего не грозит, ещё пытался добавить о каких-то там вторичных эффектах, но подробности меня не интересовали. Торможение, синхронизация, манёвр сближения, всё заняло не более пяти минут. Ещё пару минут мы добирались до рубки, успев тысячу раз проклясть медлительность человеческого тела.
      Герке полулежал в кресле, голова запрокинулась, руки висят плетьми поверх подлокотников. Невыразительный голос Чарли, ему явно недоставало ресурсов на полноценный разговор:
      — Клиническая смерть. Десять с половиной минут. Реаниматор готов, «кашпировский» тоже.
      Вдвоём с Алёной мы донесли его до двери рубки, в этот момент ворвался Иван — взъёрошенный, небритый, босиком и в шортах. Он почти грубо отстранил Алёну, подхватил Мирона, бросил:
      — Побежали.
      В общей сложности Герке пробыл мёртвым четырнадцать минут и сорок секунд. Когда у него начало биться сердце, Алёна села прямо на пол, и я впервые за много лет вспомнил, что значит плакать. Слёзы текли не у меня, но я плакал от перенесённого страха. Страха перед чужой смертью. И одновременно я слышал удивление женщины, не понимающей моего удивления плачем. Мы, наверное, ещё долго могли бы раскручивать эту спираль взаимного удивления, но тут Мирон пришёл в себя. Он не открывал глаз и не говорил, но мы услышали:
      — Спасибо, ребята. Облажался я, извините…
      Иван произнёс вслух:
      — Молчите, больной, вам вредно разговаривать. Разбор полётов проведём позже… Старый ты хрен.
      — За хрена ответишь… — снова мысленный шёпот, — а говорить мне не тяжело. И знаете, что я вам скажу? Нет там никакого тоннеля светящегося. И чего только люди не придумают.
      Алёна поднялась с пола, обняла меня одной рукой, я чувствовал её улыбку.
      — Мирон, ты зачем…
      — Алёнушка! Я виноват. Признаю, только не бей по голове, ей и так досталось. Я не учёл, что Чарли загружен под завязку. Меня просто сбило потоком информации, такое чувство, что попал под машину.
      — Попал под лошадь, — снова Иван. Сквозь иронию пробивается истерика. — Лошадь отделалась лёгким испугом. Так что ли? Ты как хоть? Шевелиться можешь? А то доктор сегодня неразговорчивый, некогда ему всякими пустяками заниматься.
      — Вроде, могу, — Мирон наконец открыл глаза, прищурился. — Ну и видок у вас. Прямо реклама «Хотите отдохнуть от суеты, приезжайте к нам на Шааясс!».
      Мы посмотрели друг на друга, Иван заржал, сбросив напряжение:
      — А я чувствую — чего-то мне не хватает! Оказывается, штанов…
      Мы с Аленой оглядели друг друга. Мое одеянье мало отличалось от Иванова, разве что тапочками. Алена в бикини, волосы перехвачены голубой лентой, на шее ожерелье из ракушек, изготовленное мной в порыве творчества. Действительно…
      — Да. А все-таки я повторю попытку, когда Чарли освободится, — упрямо заявил Мирон, словно заранее отметая возражения. — Даже в этот раз я секунд пять продержался. Вы не представляете, что такое — видеть мир, как он. Это феноменально! Передать невозможно, у меня осталось воспоминание о полноте взгляда и небывалой… Нет, не могу, слов таких нет.
      Герке улыбался блаженной улыбкой, так, наверно, улыбаются верующие, узревшие в раю бога.
      — Ты… это, того. Поправляйся. А уж потом видно будет, — осторожно замети Иван.
      — Хе-хе. А вот и я! — Чарли обозначил присутствие в полном объёме. — Движок готов, осталось протестировать. Дня три уйдёт, но это мелочи. Не волнуйся, Мирон, всё у нас получится. Я тут посмотрел запись твоего… сеанса. Всё мы сделали правильно, просто я не был готов… Да. У тебя такой богатый внутренний мир!
      Иван опять ржанул, что тот конь.
      — Мирон нашёл родственную душу. Гармония алгебр, или как там — алгебраическая гармония?
      — Что бы ты понимал, полковник, в гармонии. Я уж про алгебру-то молчу, — наш больной быстро шёл на поправку.
      Мы с Алёной тихонько вышли в коридор и молча направились в рубку. Возвращение на остров не имело смысла, да и желание отдыхать пропало. Он выполнил свою миссию, тот остров, так и оставшийся для нас безымянным.

II

      Сказать, что мы готовились к походу на Олимп, нельзя. Мы просто занимались своими делами. Мирон поведал нам о новых возможностях Большого Друга, от которых просто захватывало дух. Мечтам, оказывается, иногда свойственно сбываться. Расстояний теперь просто не существовало. Желаете посетить соседнюю галактику? Пожалуйста. Но не осталось места для радости, всё застила Главная Страшная Беда. Земля вновь вернулась к телеграфному стилю сообщений, и в них с каждым разом оказывалось всё меньше оптимизма.
      Внешний вид Друга несколько изменился. Если раньше в центре «бублика» красовался аккуратный такой шарик, то теперь там торчала громадная «гантель», длиной превосходящая диаметр корабля. К тому же новый привод светился. Оранжевым цветом. Ивану новшество понравилось, остальным наоборот. Мирон даже предложил покрасить его «в какой-нибудь неброский цвет», на что Чарли ответил тоже совершенно серьёзно — «нет такой краски, которой можно покрасить пространственную структуру». Где у них начинались шутки, я не понимал.
      Мирон таки сумел подключиться к Чарли. Или подключить его к себе, не знаю, что точнее. Консоль для общения им стала без надобности. Мирон всё чаще стал демонстрировать отсутствующий взгляд, в эти моменты он общался через посредничество Чарли. Иногда становилось непонятно, с кем из них ведёшь разговор, но я решил, что к новым обстоятельствам просто надо привыкнуть.
      Сержант пока никак себя не проявил, в разговорах принимал участие редко, в основном уточняя смысл некоторых понятий. По каким-то причинам его интересовало именно наше мнение, а не энциклопедическая трактовка Чарли. Лишь один раз он позволил себе выйти из образа. Имелась в наших отношениях недоговорённость, не дававшая мне относиться к кристам с полным доверием. Как-то поздно вечером по времени Друга я всё же задал, как мне показалось, удачный вопрос. Я сидел в кресле у себя в каюте, решив перед сном почитать «Трое в лодке», эта книга меня всегда настраивала на философский лад. Алёна спала, поэтому я спросил молча:
      — Сержант, может быть, ты всё же расскажешь мне, почему ваша древняя цивилизация сделала ставку на нас — молодых выскочек? Нас ведь даже нельзя назвать галактической цивилизацией, подавляющее большинство Землян даже не догадываются о нас, о нашей миссии. Наши силы практически равны нулю. В чём причина такого вашего внимания к нашим потугам?
      Сержант не отвечал долго, целую минуту, я, было, решил, что он меня не услышал. Но вот я услышал вздох, так Чарли интерпретировал эмоции кристов.
      — Видишь ли, капитан… Мы так давно пытаемся решить известную тебе проблему, столько сделано попыток, что просто по теории вероятностей давно должны обнаружить решение. Но, как видишь…Я принадлежу к приверженцам теории избранности. В соответствии с ней способ решения есть, но найти и использовать его нам не дано. Способ существует для избранных. Вы же обратили на себя внимание вашей невероятной живучестью. Я имею в виду вашу команду. И мы оказались очень близки к успеху, используя вас в качестве тарана. Вы уж простите меня… нас. Теперь не важно, что обстоятельства сложились не в нашу и не в вашу пользу. Появились новые возможности.
      Откровения Сержанта показались бы мне диким суеверным бредом. Если бы это не говорил представитель древнейшей из известных на данный момент цивилизаций.
      — Мне непонятно слово «избранность» в этом контексте. Кто кого избрал и каким образом?
      — Избранность — некий набор, комплекс индивидуальных черт, дающий возможность переступить порог дозволенного. Совершить невозможное. Пока что единственные кандидаты — вы.
      Угу. Разрешите представиться — мессия. Зовите меня просто — Спаситель Вселенной. Мания величия замаячила на горизонте, но я сбил её одним метким выстрелом:
      — Мы с самого начала совершали одни ошибки. Где тут логика?
      — Логика в том, что вы стали сильнее.
      — А наша планета оказалась на краю гибели. Зачем нужна такая сила?
      Тут-то и проявилась его нечеловеческая сущность, как мне тогда показалось.
      — Важна не планета, важны вы, твой экипаж. Ваша планета, цивилизация выполнила свою миссию, она породила вас. В конце концов, если уж вам так необходимо общество себе подобных, останется Шааясс.
      Я чуть не заорал в голос:
      — Да ты понимаешь, что без Земли наши действия теряют всяческий смысл!? И мы теряем смысл, нам просто незачем будет жить.
      Он снова вздохнул:
      — Нет, ты пока ничего не понял. Но дальнейший спор считаю преждевременным. Между прочим, хочешь узнать, что произошло с твоим другом?
      Сержант так взвинтил мне нервы, что я не сразу понял смысл фразы. Бросил коротко:
      — Я знаю, что с ним произошло. Его убила та чёртова машина иллюзий.
      — Нет, не машина иллюзий. Вы наткнулись на матрицу одного из олимпийцев, как вы их назвали.
      — Что такое матрица? — задал я очевидный вопрос.
      — Информационный одномоментный слепок разумного. Если разум — процесс, то матрица — временной срез процесса. Один из способов ухода из жизни у этих странных существ.
      — Откуда ему взяться на верфи? Это ж не кладбище.
      — Матрицы попадаются порой в самых неожиданных местах. Может быть, то был автор проекта «Хранитель». Кто знает.
      — Вы и раньше находили матрицы? — разговор перестал раздражать, мне стало интересно.
      — Ровным счётом двенадцать штук. Эта — тринадцатая. До сих пор мы и не думали, что кому-то захочется оживить матрицу, стать её продолжением и носителем.
      — Но ведь это ценный источник информации.
      — Нужной информации мы почти не нашли, как ты можешь понять. Иначе нынешний разговор не состоялся бы. Эта мода появилась у последних поколений олимпийцев. Они с трудом управлялись даже с простейшими вещами, которые остались им в наследство от великих предков. Это меня обнадёживает. В противном случае твой друг мог бы нам здорово помешать.
      — Мой друг погиб… Я не понял, а куда делись сами предки?
      — Загадка. Есть только неподтверждённые версии.
      Я почувствовал, что устал и спать хочу.
      — Хорошо, Сержант. Спасибо за информацию. Завтра мы уходим к Олимпу.
      Он снова помолчал, сказал напоследок:
      — Вы будете удивлены увиденным, уверяю… Спокойной ночи, капитан.

III

      В первую очередь удивил нас сам полёт. Впервые я видел, как движутся звёзды. До сих пор даже при самых длинных прыжках изменение в их расположении мог заметить только Чарли. Вся наша предыдущая эпопея происходила в небольшом по масштабам галактики районе. В этот раз нам предстояло посетить место, расположенное почти в самом её центре. Растянутый прыжок длиной в пятьдесят тысяч световых лет длился четыре минуты. Звёзды летели нам навстречу короткими рывками, как при покадровом воспроизведении видеозаписи. Каждый рывок-кадр означал прыжок Большого Друга на сотню световых лет. Чарли решил не использовать привод на полную катушку, сказал, что боязно.
      Способность говорить первым обрёл Иван:
      — Нет, Чарли, с этими ударами по мозгам надо что-то делать. Вот тебе техническое задание на разработку — сделай так, что бы прекратились…
      — Поди туда, не знаю куда. Может, вам просто засыпать на время полёта? Других способов не вижу.
      Я подумал, что спать во время полета будет, пожалуй, неплохо — голова кружилась, тело отказывалось двигаться. Панорама за бортом поразила обилием света — звёзд столько, что они сливались местами в сплошные светящиеся поля.
      — Слушай, Чарли, а мы где? Куда ты завёл нас… — затянул Иван, оглядывая небеса.
      — Не бойтесь, я не заблудился. Отклонение в пределах расчётного. Для коррекции необходимы ещё два прыжка.
      — О, боже, — простонал Мирон.
      — И ещё. У нас пропала связь, слишком много гравитационных полей, помехи. Наши будут волноваться. Можно вернуться и предупредить, могу попытаться наладить связь, но не сразу.
      — Ты что, издеваешься? Ты не видишь нашего самочувствия? — повторил стон Герке.
      Самочувствие, кстати, пришло в норму. Я ещё раньше заметил, что стал переносить прыжки гораздо легче, чем вначале. Общение с «кашпировским» пошло-таки на пользу.
      — Да, давай лучше двигай к месту назначения, — сказал я, непроизвольно напрягаясь.
      — Как вам будет угодно.
      И ещё два удара по мозгам, как и обещано.
      Вот оно! Сержант прав, удивительное зрелище.
      — Чарли, какова дистанция? — спросил я.
      — Восемь миллионов километров.
      — Какое же оно огромное! — вырвался возглас у Алены.
      Оно. Как еще назвать то, что мы увидели? Издалека это походило на светящееся бесформенное облако, но когда Чарли увеличил изображение, стало видно, что перед нами гигантская решётчатая структура, состоящая из пересекающихся полос живого текучего пламени. Каждая такая полоска имела в ширину около сотни тысяч километров, а всё «сооружение» раскинулось на многие миллионы километров.
      — Чарли, давай вокруг него. И соблюдай, пожалуйста, дистанцию, — решил я проявить бдительность.
      Вот тебе и планета Олимп. Планеты тут тоже попадались, нам даже удалось рассмотреть одну. Голый каменный шар висел посередине одной из ячеек.
      — Вот Сержант, зараза. Мог бы и намекнуть, дабы избавить нас от культурологического шока, — Иван пытался скрыть растерянность.
      — А он и намекнул, но мне было не до его намёков. Неужели, они тут жили? — удивление Алены не проходило.
      — Кристы утверждают, что именно жили… Только жить тут нельзя. Это не объект, это транспортная система. Та планета, что мы видели, расположена на краю галактики. А что, очень удобно… — Чарли споткнулся. — У нас гости.
      — Ты не прав, это вы — гости, а я теперь тут хозяин, — голос Димкин, но интонации чужие — надменные, почти брезгливые. — Вы почто припёрлись? Меня проведать, или так, из любопытства?
      Я попытался мысленно приказать Чарли уйти в прыжок, но не почувствовал его присутствия, как будто вышел человек незаметно.
      — Не пугайся, Кармагин, жив твой киберпанк. Я его временно нейтрализовал, чтобы не путался под ногами. Да, и не пытайтесь улизнуть, ничего не получится. Я хозяин этих мест. Говори, зачем пришёл.
      — Очень хотелось посмотреть, как ты тут устроился. Неплохо, но, на мой взгляд, чересчур много форсу, — злясь на себя, ответил я почти грубо.
      — Перестань паясничать. Посмотрели и убирайтесь, ваше время ещё не пришло, я занят. Когда мне будет нужно, я сам вас разыщу. Уж вы не сомневайтесь.
      — Что ты собираешься делать, Упырь? — задал вопрос Иван.
      В голове крутилось одно — монстр не может пока ничего, иначе от нас и мокрого места не осталось бы. Но больше всего напоминала мысль попытку самоуспокоенья.
      — Я устрою жизнь так, как мне хочется. Боюсь, вам не понравится, распоясались вы тут без присмотра, мелочь пузатая. Кстати, спасибо за новую жизнь. Старая стала слишком скучна, но вы дали мне новый смысл и новые цели. До встречи, смертные, — голос исчез, словно перестал дуть ветер. Стало очень тихо.
      — Я ничего пропустил? — через минуту всполошился очнувшийся Чарли. — Как он меня ловко — раз, и выключил.
      Мирон поднялся из кресла:
      — Мы увидели, что хотели? Может, пора домой?… В смысле — на Шааясс. Чарли, разбуди меня, когда прибудем на место, не хочу больше дорожной тряски. Гипнодопинг наоборот — наше спасенье.
      Иван поспешил следом, приговаривая:
      — Тебе бы в рекламе работать, классный слоган придумал.
      Мы с Алёной подумали и решили тоже переспать обратный путь.
      — Чарли, остаёшься за главного. Ты уж довези нас, без потерь.
      — Не извольте беспокоиться, вашблродь!

IV

      Подготовка экспедиционного корпуса закончилась на две недели раньше запланированного срока, и всё благодаря тому, что Мирон придумал способ использовать Друга для транспортировки топлива на «заправочные станции» шааян. Начался Великий Поход Дружбы, как назвали новые идеологи Шааясса это предприятие. Поход оказался действом нудным и монотонным, главная проблема состояла в том, чтобы не потерять кого-нибудь по дороге. Диски имели свойство ломаться в самый неподходящий момент и рассеиваться после прыжка на огромных пространствах. Но такие проблемы заранее заложены в расчёты, и график движения удавалось соблюдать в точности.
      После посещения Олимпа у меня осталось стойкое ощущение, что нам надавали оплеух, а мы стояли и боялись пошевелиться. К счастью, поход потребовал от нас активных действий, и чувство притупилось, осталась маленькая заноза, которую, если не трогать, то и не вспомнишь. Трассу, по которой двигался флот, Друг прошёл из конца в конец раз пятьдесят. Приходилось нам и разыскивать шааян, потерявших связь, и подвозить запчасти, и оказывать срочную медицинскую помощь. За время похода я научился уважать полководцев прошлого, водивших большие армии в гораздо более сложных условиях. Поди, попробуй заставить двигаться в нужном направлении огромную толпу народа, не имея связи, кроме курьерской. Свихнёшься быстро.
      Наконец настал такой момент, когда весь флот построился в виде дуги на границе Земной зоны порчи. Всё готово к вторжению. Нервы у меня дрожали от напряжения. Стараясь не подать вида, я отдал распоряжение:
      — Переходим в «патиссоны». Чарли, Соломон, в зону не соваться ни под каким видом, от вас там рожки да ножки…
      — Саш, не суетись, — Чарли, как всегда, зрил в корень. — Все всё знают и понимают
      Странно, но я успокоился. Рабочая лошадка шааян прижалась бортом к шлюзу Друга, продавив мембрану, и мы перешли сразу внутрь бота. Еще через полчаса мы прибыли на борт флагмана. Нас встретил капитан Шасс со свитой и проводил в рубку.
      Землю видно невооружённым глазом, маленькая звёздочка на черном бархате.
      — Капитан Кармагин, всё готово, мы можем стартовать, — Шасс прямо-таки лоснился от счастья. Ещё бы, такая акция. Со всех сторон он получался героем, о которых пишут не где-нибудь, а в учебниках истории.
      — Поехали, — шааяне уже знали скрытый смысл слова.
      Флот вошёл в последний прыжок и вышел в непосредственной близости от Земли. Пока шааяне уравнивали скорость, располагали корабли на орбите, искали потерявшихся, мы занялись установлением связи с бывшим руководством Проекта. Без Чарли поиски контактов оказались непростой задачей. А если учесть, что флот неминуемо должен быть обнаружен, причём скоро, то задача становилась ещё и срочной.
      Мирон выглядел без постоянного контакта с Чарли поскучневшим, но действовал уверенно. Через пятнадцать минут загадочных манипуляций он со значением поднял вверх палец.
      — Внимание. Я подключился к мобильнику Красильникова, пошёл вызов.
      Из динамика послышались длинные гудки, первый, второй, третий… Раздражённый голос произнёс:
      — Слушаю. Кто это, почему не определяется номер?
      — Здравствуйте, Олег Степанович. Это Кармагин, тот самый, капитан Большого Друга.
      Пауза.
      — Если это чья-то шутка, не сносить вам, сударь, головы.
      — Это не шутка. На шутки нет времени. Флот Шааясса, дружественной планеты, объявляет о готовности прийти на помощь землянам в сложившейся взрывоопасной ситуации. Ваша задача на данный момент — оповестить правительства противостоящих сторон о том, что на геостационарной орбите расположились четыре тысячи кораблей. Информацию необходимо передать немедленно, чтобы предотвратить панику. Нас скоро обнаружат, — Мирон ткнул пальцем в монитор, я понял, кивнул. — Мне подсказывают — обнаружили.
      — Как это понимать? Что за бред?! — Красильников не играл, он действительно ничего не понял.
      Я изобразил бесконечное терпение:
      — Олег Степанович, вопросы после. Действуйте без промедления, если не хотите нелепых происшествий. Я вас умоляю.
      — Хорошо. На свой страх и риск. Как вас потом найти?
      — Просто сделайте вызов по номеру «ноль». Поторопитесь.
      Не успел Красильников отключится, как раздался голос Сержанта:
      — Мы успели в последний момент. Война почти началась. Наше появление отсрочило объявление ультиматума США России.
      — Ненавижу успевать в последний момент. Как ты успел всё узнать? — спросил Иван с каменным лицом.
      — У нас большой опыт в таких делах. Я мог бы отыскать твоего собеседника секунд за десять. Он, кстати, сейчас разговаривает с президентом Соединённых Штатов.
      — А он-то с какой радости? — спросил Герке.
      — Как президент России. А вы не знали?
      Интересно, чего я ещё не знаю? Мне страшно, до спазмов в горле захотелось домой, увидеть родителей, увидеть своих гавриков, свой город. Алёна услышала меня, отозвалась пониманием, я почувствовал её тревогу. Где там этот президент, чёрт бы его…
      — Вызываю Кармагина, — раздался из динамика голос. О, как. Сам достучался до нас. Молодец.
      — Кармагин на связи.
      Красильников величав и спокоен, как и подобает государственному мужу:
      — Александр, когда вы сможете явиться с отчётом?
      Началось. Я сделал глубокий вдох, выдохнул, помедлил пару секунд.
      — Отчётов не будет, Олег Степанович. Будут указания. От имени директората Шааясса.
      Я долго взвешивал, кем мне быть — командующим армадой или этаким коллаборационистом, ведущим переговоры от имени настоящих хозяев. Остановился на втором варианте, на Земле жили мои близкие, потенциальные заложники.
      — Так, значит, — из его голоса пропали властные нотки, проступила усталость. — Ну и чего они хотят?
      — Прекращения противостояния. Все стороны, втянутые в конфликт должны перевести вооруженные силы в режим мирного времени… — начал перечислять я.
      — Вы бы хоть поинтересовались, как это правильно называется, — он передразнил: — Режим мирного времени…
      — Терминология не имеет значения, имеет значение смысл, — оборвал я его неучтиво. — Шааяне в состоянии контролировать запуск ракет и перехватывать их. Любая страна, осуществившая запуск, считается агрессором. Её стратегические вооружения немедленно уничтожаются, на территорию вводятся миротворческие силы. Это главное. Подробности информационным пакетом. Распространите его среди коллег. Мы могли бы и сами, но на объяснения нужно много времени.
      — Знаете, Саша, я ещё до конца не верю. Слишком всё похоже на чудо. Мой предшественник застрелился. Я, практически, устроил переворот. Не было иного выхода… — голос у президента сел совсем. — Я хотел бы встретиться с вами.
      — Извините. Минуточку.
      Я повернулся к Шассу:
      — Капитан, необходимо отправить на поверхность…
      — Да, я понял, — пробубнил переводчик. — Я слышал ваш разговор с президентом.
      — Олег Степанович, от вас потребуется обеспечить безопасный вход в воздушное пространство малых судов шааян. Вас доставят на флагманский корабль. Дайте канал нашим специалистам, они договорятся с вашими, — распорядился я. Боже, как, оказывается, утомительно, когда приходится самому учитывать все мелочи. Где ты, наш верный Чарли?! О, кстати.
      Я переключил разговор на свой коммуникатор:
      — Чарли, попроси Сержанта сливать тебе всё, что он нароет синхронно, если что, докладывай.
      — Понял. А мы уже. Вполне синхронно сидим в большинстве информационных сетей. Он прямо ас в этом деле.
      — Да, я такой! — кристы научились иногда понимать юмор.
      — Там, внизу, между прочим, такая буря нешуточная. Штаты только что получили вашу информацию, ждём реакции. Всё же вовремя мы успели, — заметил Чарли.

V

      Успели. Ноги стали ватными, я представил, как мы могли бы задержаться ещё на пару дней. Противоестественность ситуации не умещалась в сознании. Не может судьба целой планеты зависеть от расторопности! Чьей бы то ни было. Или везучести?
      — Внимание! — Сержант почти кричал. — Наблюдаю странное движение. Чёрт!
      — Что ты наблюдаешь? Говори толком! — в ответ крикнул я, чувствуя, как пальцы рвут обшивку подлокотников.
      — Движение в военных сетях штатов. Сигнал пуска ракет. Мы опоздали…
      — Шасс! Боевая готовность! Сбивать всё, что подозревается! — громко скомандовал я, повернувшись к капитану.
      У Шасса забегали глазки, он залепетал:
      — Капитан, мы не успели перестроиться из походного режима. Готовы и находятся на расстоянии прицельной стрельбы три процента кораблей… Нам нужен ещё час.
      Я знал об этом? Да, знал. Но не мог поверить, что всё решат какие-то минуты. Как минуту назад не верил, что мы успели.
      — Сбейте, что сможете.
      Я не слышал поднявшегося гвалта, боевой сирены, кричащего Ивана. Меня захлестнула боль, не моя, Алёна физически ощутила начало катастрофы, и я чувствовал её боль.
      Из оцепенения меня вывел Чарли:
      — Пошли ракеты. На всякий случай прощайте, ребята.
      Я ещё не понял смысла сказанного, а Герке кричал:
      — Нет!!! Чарли, стой! В этом нет смысла!..
      Соломон счёл ещё возможным прокомментировать:
      — А если останемся в стороне, кто мы после этого? Так, пыль…
      Никто не смог бы их остановить, они хотели быть людьми, такие уж это люди.

VI

      Война длилась меньше часа. После запуска американских ракет через минуту стартовали российские, китайские, европейские. Никто не пожелал остаться в стороне от безумного карнавала. Шааяне сумели перехватить процентов сорок боеголовок. До сих пор я не видел оружия кристов, они сбивали ракеты на старте синими протуберанцами протонных пушек.
      Чарли продержался двенадцать минут. Шлейфом он разбивал в пыль всё, что двигалось за пределами атмосферы по «неправильной» траектории. В ответ на мой призыв уйти, я был послан. На тринадцатой минуте связь с ним оборвалась, Чарли рванулся прочь от Земли, но полёт корабля стал неуправляем. Он медленно удалялся от планеты в сторону Солнца.
      Соломон просто переправлял боеголовки в неизвестном направлении. Он продержался на три минуты дольше. Последнее, что он сделал — вышвырнул Друга за пределы зоны порчи. Я отрешённо наблюдал, как тело Сола, медленно меняя цвет с обычного сиреневого на серый, начало деформироваться, сжиматься. Рывком он покинул пределы досягаемости приборов шааян, но через секунду Земля обрела ненадолго ещё одно светило.
      Всё кончено. Десять процентов сработавших зарядов смели цивилизацию Земли. У нас больше нет дома, мы не смогли его спасти. Мирон скорчился в кресле, изредка вздрагивая, Иван как будто окаменел, он стоя смотрел на изображение планеты, на первый взгляд невредимой. Впервые мы с Алёной не чувствовали друг друга — не только мысли исчезли, умерли чувства. Природой не предусмотрено адекватной реакции человека на гибель своего вида.
      Вначале было слово:
      — Саша, Саша, очнись.
      Странно, голос очень знакомый. А кто такой Саша? Мысль, как яркий свет:
      — Очнись!!!
      — Алёна… Что со мной? — говорить я не мог, только думать.
      — Я вдруг перестала тебя чувствовать, ты как будто ушёл. Глаза открыты, но ты ни на что не реагировал. А потом у тебя остановилось сердце.
      — Я умер? — так просто оказалось представить себя мёртвым.
      — Живой, — ответила она растерянно. — Помогли шааяне, притащили аптечку, делали уколы, массаж сердца. Ты ожил, но долго находился без сознания.
      Наконец удалось открыть глаза. «Белая палата, крашеная дверь…». Чертовщина какая-то, всё работает, тело слушается, а говорят — чуть не умер. Я резко сел на кровати, Алёна даже вздрогнула, прислушалась ко мне:
      — Ты в порядке. Странно, — и, предупреждая мой вопрос, продолжила: — Мирон и Иван на Земле, мы решили проводить эвакуацию. У Мирона нет родных, а Ваня ищет семью… Но… Москвы больше нет. Наш Город уцелел… пожары… мама.
      — Идём туда. В России есть какая-нибудь власть?
      — Президентское обращение крутят уцелевшие радиостанции, но его слова — блеф, — Алена на удивление сухо излагала факты. — Нет власти, нет России, ничего больше нет. Сержант подсчитал процент потерь. Уцелели пять процентов в Европе… в других местах больше… Шааяне могут взять с собой миллион человек, больше их синтезаторы пищи не смогут прокормить.
      — Мне нужна связь с Сержантом или с Герке. Лучше, с обоими.
      Алёна сняла коммуникатор, протянула мне.
      — Сержант, слышишь меня? — вызвал я.
      — Да, капитан, — без посредничества Чарли он разговаривал «механическим» голосом с множеством неприятных призвуков.
      — Возьми у шааян корабль, посади туда Мирона, я с ним свяжусь, и ищите Друга. Посмотрите, что можно сделать. Может быть, Чарли ещё жив, не стал бы Соломон заботиться о… трупе.
      — Ситуация изменилась. Шааяне действуют автономно. Вы — беженцы, — обрисовал ситуацию Сержант.
      Я молча позвал Алёну и получил ответ:
      — Шасс заявил о нашем статусе, когда мы решили эвакуировать людей. Мы согласились с тем, что отныне можем обращаться только с просьбами.
      — Сержант, подожди, — бросил я коротко.
      Я встал, облачился в полевой комбез, нацепил пояс с «тюльпаном» и в сопровождении Алёны отправился искать капитана. Который и нашёлся вскоре, как капитану и полагается в боевой рубке. Пропускать нас поначалу не хотели, охрана в черных доспехах стояла насмерть. Потом последовал резкий окрик, и солдаты замерли по стойке «смирно».
      Шасс выглядел уверенно даже, я бы сказал величественно.
      — Капитан Шасс, мне нужен корабль для спасения Большого Друга. Срочно, — я стоял в полуметре от него и, не отрываясь, смотрел прямо в глаза. — И ещё. Думаю, объявление моего экипажа беженцами есть простое недоразумение, и мы по-прежнему остаёмся друзьями правительства Шааясса?
      Величия у капитана поубавилось, он ещё попытался возразить, набрал побольше воздуха в грудь, но ответил вполне миролюбиво:
      — Я считаю вас также и своими друзьями. Вам будет предоставлен корабль. Немедленно, — он бросил команду, переводчик не счёл необходимым её переводить. — Какие будут указания на его счёт?
      Салабон ты, а не капитан — подумал я, а вслух сказал:
      — Он поступает в распоряжение Сержанта. Лично мне нужен планетарный катер. Без экипажа. Спасибо, — я повернулся и пошёл к выходу.
      — Вас проводят до транспортного бокса, — вдогонку бросил Шасс. Кажется, он рад от меня отделаться.
      Сев за рычаги «патиссона», я странным образом почувствовал себя уверенно. Такая же уверенность исходила и от Алёны:
      — Вперёд, командир. Что бы там нас ни ждало.

VII

      Пролетая над городом, я старался не смотреть вниз, но знал, чувствовал — разрушения есть, есть погибшие, много. Алёна замкнулась, приготовилась к худшему. Мы сели у леса, через дорогу от нашего дома, от того, что осталось. Радиация превышала фон в сотни раз, но опускать забрала шлемов мы не стали. И без того наше появление вызвало нездоровый интерес у местных жителей.
      Корабль шааян они видели, я знал, диск опустился неподалёку от окраины. Группа возле нашего дома ожидала эвакуации, на лицах выражение, как у незаслуженно обиженных детей. Весна, вечерами ещё холодно, люди жмутся у разведённого прямо на газоне костра. Немного в стороне стоят двое солдат срочников, охраняют. Правильно, народ дичает быстро, скоро появятся мародёры и просто отморозки. Кому теперь служат эти солдаты? Поди, и сами не знают. Я поднял глаза, с трудом нашёл на изменившемся, разрушенном фасаде окна своей квартиры, чёрные провалы без стёкол. Зайти, посмотреть? Не стоит, не за тем мы здесь.
      Неподалёку от подъезда, на том самом месте, где произошла памятная драка, лежали трупы. Тела прикрыты брезентом, но то, что он скрывал, угадывалось безошибочно. Поверх каждого покрывала прикреплён листок бумаги из школьной тетради в клеточку с именем, выведенным чёрным фломастером. Алёна молча подошла к одному из брезентовых холмиков, взяла в руки листок и замерла. Снова меня захлестнула её боль, я, с трудом двигая ногами, подошёл к ней, обнял рукой за плечи. Взял из её руки бумажку. «Агеева Надежда Ивановна», рука, выводившая буквы, дрожала. Сзади раздались шаги, я обернулся. Знакомое лицо, соседка с верхнего этажа.
      — Вот, не дождалась Наденька. Всё ждала, хотела взглянуть на кавалера, с которым Алёнка убежала. Не дождалась. Пиндосы проклятые, прости господи, — старушка вздохнула. — Приступ у ней случился, как услыхала, про войну. А скорой-то всё не было. Так и не приехала скорая-то… Сынок, что же с нами-то теперь будет? Говорят эвакуация.
      — Да, вы будете жить в другом месте. Там хорошо, я был там, вам понравится.
      Старушка кивнула и пошла прочь, маленькая, жалкая. Я наклонился и осторожно приподнял край брезента. Лицо спокойное, очень похоже на Алёнино, несмотря на восковой цвет. Мы почти не были знакомы, обычное дело в наше время.
      Алёна опустилась на колени, склонилась, прижалась губами ко лбу. Боль прошла, её место заняла тоска.
      — Заберём её, похороним, — молчаливый призыв.
      Я, как мог, обмотал брезент вокруг тела, поднял свёрток на руки и пошёл мимо солдат через дорогу к катеру.
      По обоюдному согласию мы выбрали поляну в лесу километрах в десяти от города. Я хотел выкопать могилу, но Алёна остановила меня:
      — К чему теперь эти ритуалы. Не хочу, чтобы на Земле осталось важное.
      Я понял и принялся стаскивать валежник. Нашёл в «каптёрке» катера какую-то горючую жидкость, облил брёвна. Мы уложили тело, и я запалил костер, обнаруженным там же электрическим разрядником. Со стороны наши действия наверно выглядели дико — двое молча, без суеты, в лесу, ночью сжигают труп. Но не было зрителей, а главное, не стало тех правил, определявших, что есть дикость, что есть норма.
      Мы всё так же молча дождались, когда прогорит костёр, сели в катер и направились ко мне домой.
      Почему я верил, что родители живы? Не знаю, возможно, интуиция, а может быть, элементарный самообман. Когда я постучал в дверь, сердце колотилось так, что было слышно без всякого фонендоскопа. Электричество отключено, отец открыл дверь с керосиновой лампой в руке, в углу я заметил помповое ружьё. Он ничуть не изменился, мой старик. Может быть, добавилось на лице морщин, но глаза оставались, как и прежде, молодыми.
      — Мать! — голос дрогнул. — Сашку встречай беги. Явился, не запылился.
      Мы вошли в прихожую и заперли дверь, когда из спальни вышла мама. Вот она сдала, похудела, стала как будто ниже ростом, волосы совсем седые. Объятья, расспросы, слёзы.
      — Мам, пап, познакомьтесь — Алёна. Моя жена.
      Снова слёзы, рукопожатья, вопросы. Мы прошли на кухню, мама начала накрывать на стол. В какой-то момент показалось, что и не было ничего, а просто блудный сын вернулся среди ночи домой с молодой женой, весь такой из себя бравый и успешный. Ощущение оказалось нестойким, до первого вопроса:
      — Что же теперь будет-то? А, Саш? — мама старалась заглянуть мне в глаза, но я упорно смотрел в тарелку и через силу глотал угощенье.
      — Я не стану врать, мам, — пришлось сделать вид, сто прочищаю горло. — Как раньше, ничего не будет. Мы прямо сейчас отправимся в Город, там вы с папой сядете… — ох, как трудно быть убедительным. — Сядете в космический корабль и через два года полёта окажетесь на планете Шааясс. Она очень похожа на Землю, я был там, знаю.
      — Ты, сынуля, не тронулся часом? — отец раньше частенько корил меня за пристрастие к определённого рода литературе. — Может, самогоночки, чтоб в себя придти?
      — Пап, ты наши комбезы видел? А оружие? В километре отсюда стоит планетарный катер, который нам одолжили шааяне, а мы сами почти год скитались так далеко, что и представить трудно. Придётся тебе поверить.
      Папа с мамой переглянулись. В их взглядах я разглядел такое, что понял, и знал наперед ответ отца.
      — Нет, Саш, никуда мы отсюда не уйдём. Всю жизнь прожили, и помирать здесь придётся. Да и не долетим мы до тех палестин, старые уже. Вы молодых спасайте, им жить ещё…
      — Пап…
      — Не возникай. Ты хоть и в больших, видно, чинах, да только соплив ещё, за нас решать. Мы эту квартиру бросим, переедем в деревню, там дом ещё крепкий, на наш век хватит. Огород есть, проживём. За нас не беспокойся, делай своё дело. Вот тебе весь мой сказ. Так, мать?
      Мама молча кивнула, спросила:
      — Вы переночуете, или как?
      Волна поддержки от Алёны помогла мне справиться с собой. Деревянным голосом я произнёс:
      — Нет, нам нужно уходить. Мы должны всё исправить, есть ещё надежда, так и знайте.
      Даже у Алёны мои слова вызвали недоумение. А отец спросил:
      — А это вот, — он неопределённо кивнул на тёмное окно, — как понимать?
      — Мы опоздали… В этот раз успеем, — ответил я, стараясь верить своим словам. Повторил: — Есть ещё надежда.
      Уходили без долгих прощаний. Я пожалел, что нет на борту «патиссона» никаких полезных припасов. Аптечку и ту не «русифицировали», снял пояс с «тюльпаном», показал отцу, как заряжать, как пользоваться.
      — Пригодится, времена впереди смутные. Поосторожнее с ним. Ну, да ты понимаешь.
      На пороге я обернулся:
      — Мы вернёмся, не поминайте лихом. До свиданья.
      Они стояли обнявшись, освещённые неверным светом лампы и, вот странно, улыбались. Я рванулся прочь, догнал Алёну.
      — У тебя золотые родители… Куда мы теперь?
      — Есть ещё люди, они, возможно, нуждаются в помощи. В любом случае я хочу знать, что с ними.
      — Твои ребята из «Лаборатории»?
      — Именно.

VIII

      Поиски заняли у нас всю оставшуюся ночь и половину дня. И вот мы снова вместе, сидим в кубрике «патиссона». Но не все. Николай Николаевич погиб под руинами, его дом полностью разрушен. Марина на борту эвакуатора вместе с сыном. Анюта держалась молодцом, бледная, невыспавшаяся, с красными глазами, но спокойная и уверенная. Петька же сильно сдал, у него сломана рука, разбито лицо, глаза без очков смотрят по-детски беззащитно. Макс не мог сидеть спокойно, всё порывался вскочить, руки его так и мельтешили, то хватая всё подряд, то теребя волосы, то застёжку на куртке. Историю их злоключений в кратком изложении я знал, с Алёной познакомил, осталось обрисовать ситуацию. Мне казалось, что у них будет больше шансов не пропасть на Шааяссе, если они получат кой-какую дополнительную информацию.
      Наконец Максим не выдержал затянувшейся паузы:
      — Ты, может быть, расскажешь что-нибудь? Ты кто такой, вообще? Может, ты и не Кармагин вовсе? Похож, конечно, но не совсем. Наш был… не такой он был.
      Вот ведь. А какой «он» был? Был…
      — Я это, я. Не волнуйся. Или напомнить тебе, как ты кондиционер чинил, Кулибин?
      Аня вступилась:
      — Да не слушай ты пустомелю. А вот кто ты такой, действительно интересно. Ты сотрудничаешь с этими, как их, не могу запомнить никак?
      — Шааяне с планеты Шааясс. Нет, скорее, они со мной сотрудничают? — сказал и сам себе удивился, но ведь правду сказал. — А я — капитан корабля. Называется Большой Друг. Он, правда, сейчас в ремонте. Земного корабля, уточню.
      Друг действительно жив, и Герке с Сержантом надеялись на лучшее.
      Петька ожил:
      — Ты давай, рассказывай всё по порядку — что да как.
      Алёна внесла импровизированный поднос со свежесинтезированными пайками, и по тому, как мои друзья принялись за еду, стало понятно, что толком они не ели давно. Я принялся рассказывать. Проект, Фонд, порча, наша первая стычка с шааянами, кристы, Соломон, Чарли. Встречу с Андреем я не упомянул, просто рассказал о той войне между цивилизациями, последствия которой нам приходится расхлёбывать.
      — Эх, Димка, Димка. Не уберёгся, — Петька вздохнул. — Да. Погуляли вы, ребята, даже завидно. Значит, говоришь, миротворцы. Земле, говоришь, кирдык? И что, никаких планов, кроме эвакуации? Ведь всех не вывезут, как я понял. Неужели нет выхода?
      — Петь, ты сам подумай, что говоришь. Может быть, на Землю и вернутся наши потомки, но сейчас… — Анна старалась говорить спокойно, но в глазах стояли слёзы.
      Я добавил:
      — Да, Петь, может, тебе кажется, что можно ещё на что-то надеяться. Наш город пострадал мало, но крупных промышленных центров просто нет больше. Промышленности нет, энергетики нет. Плюс радиоактивное заражение. Это конец.
      — Как же так?! — Макс вскочил, лицо перекошено гримасой отвращения. Саданув кулаком в переборку, что есть силы, проорал: — У вас было всё, а вы ничего не сделали! Вы могли предотвратить катастрофу, а занимались, чёрт знает, чем. Искали какие-то ключи. Бред! Да вас всех надо казнить. Медленно. Страшно.
      Я молчал. Что я мог сказать? Что нам не хватило времени? Так просто нужно было раньше начинать. Что раньше мы ничего такого не знали? Похоже, просто не хотели знать, застили глаза погоня, поиск, азарт. Виноват ли кто-нибудь более нас? Разве только те, кто отдавал приказы. Да и то, чисто формально они виноваты. Они невольники, пешки, пусть даже ферзи, но не игроки. Игрок один — его величество случай. А мы оказались в положении любителя в матче с гроссмейстером…
      Макс ещё долго разорялся бы, но Анюта его остановила:
      — Сядь, чучело бестолковое. Прокурор нашёлся. Когда ты только вырастешь, — она усмехнулась горько. — Кто виноват, нашли. Теперь скажите — что делать?
      Ну вот, приехали. Если б я знал! На данный момент у нас нет ничего, ровным счётом. Соломон погиб, Большой Друг ни жив, ни мёртв. А есть ещё Упырь с его загадочными угрозами, он может торжествовать — я проиграл и потерял всё. Алёна не зря недоумевала, когда я говорил родителям о надежде, как о существующей реально возможности всё исправить. Нет такой возможности.
      Моё молчание Петька понял правильно:
      — Значит, не знаешь. А должен быть выход, носом чую. Думать надо, однако. У вас какие планы?
      Алёна сначала молча предложила мне, а потом сказала вслух:
      — У нас есть план поспать. Присоединяйтесь.
      Возражений не последовало, и мы разместились в кубрике по принципу — девочки направо, мальчики налево. Сон не шёл, проворочался минут сорок, встал, оделся, обосновался в рубке, решил вызвать Ивана, давно его не слышно. Но не успел набрать код вызова, вошел, щурясь на свету, Петька:
      — Не могу уснуть, рука мешает, болит зараза. Да и не привык я днём спать.
      Я молча открыл секцию с аптечкой, с трудом вспоминая, где тут у них обезболивающее. Вспомнил, зарядил инъектор, Петька тоже молча подставил плечо, негромкий хлопок, и через двадцать секунд он блаженно жмурился.
      — Хорошая вещь. И никакого наркотика?
      Я пожал плечами, бог его знает, мол.
      — Я вот тут пока лежал, всё думал… И знаешь, какая мысль мне пришла в голову?
      Меня совершенно не интересовало, чего он там напридумывал. Поначалу я просто отвечал на его вопросы, думая о своём. Но постепенно смысл его слов начал доходить до моих измученных мозгов, я включился. Мысль Петькина мне понравилась. Всё, конечно, вилами по воде, но оказалась она достаточно безумной, чтобы оказаться правильной.
      Когда пошли рассуждения на тему возможных последствий, я решил, что хватит:
      — Всё, Петь, пора баиньки. Надо хоть пару часов соснуть. Тебе спасибо, светлая у тебя голова, а я мог бы и сам сообразить, но видно, туп от природы, — видя его горящие глаза и желание немедленно броситься решать все проблемы одновременно, изобразил командный голос: — Всем спать!

IX

      Пробуждение оказалось весёлым. По катеру стреляли. Схватив комбез в охапку, я вломился в рубку, попытался понять, что происходит. На обзорном мониторе — темень, прореженная редкими вспышками выстрелов. Не сразу дошло, что на улице ночь. Я включил прожекторы. «Патиссон» мы посадили на поляне прямо в городском парке. Стало видно, что за деревьями перемещаются фигурки в камуфляже, одна из фигурок как раз выстрелила в нас из подствольного гранатомёта. Один прожектор погас.
      На контрольном мониторе горели красные транспаранты, радостно сообщая, что у нас повреждена пара рулевых дюз и обшивка. Я принялся лихорадочно искать, где тут включается внешнее переговорное устройство, нашёл, рявкнул в микрофон:
      — Вам какого чёрта надо, солдатики?!
      Выстрелы смолкли, из-за деревьев послышались голоса: «Кажись, по-русски чешет… Подумаешь, долго ли им… Это прихлебатели ихние, мочить гадов!». Наконец выступил командир:
      — Нам надо, чтобы вы убирались к чёртовой матери. Или откуда вы там припёрлись.
      Боже, какие идиоты. А ведь как-то надо договариваться, не стрелять же по ним. Я бы мог с лёгкостью выкосить их вместе с деревьями, но воевать против своих, до такого я ещё не дошёл. В рубке сделалось людно, пришлось натягивать комбинезон, чтобы не сверкать телесами.
      — Мужики, давайте по-хорошему, а? — попытался я решить дело миром. — Я тут всё могу разнести в шесть секунд. А вот убраться не могу, вы мне катер повредили.
      — А ты что за хрен с горы? Уж больно хорошо по-нашему шпаришь, — донеслось из темноты.
      Как я могу объяснить в двух словах? Так и сказал:
      — Это долго объяснять. Но не враг я вам, это точно. Давайте так — кто-нибудь из вас поднимется на борт, и мы договоримся.
      После короткой паузы:
      — Ага, жди! Будто мы не знаем, зачем вы народ увозите, суки. Огонь!
      Тут за нас взялись по-настоящему. Катер держался, но по экрану замелькали сообщения о множественных повреждениях. Я уселся на место канонира, навёл прицел на вершины деревьев и дал залп по кругу. Поляна осветилась, как днём, деревья стали ниже. Стрельба смолкла. Ладно, пусть подумают. Я решил, что связь с Иваном стала, как никогда, актуальной. Вызов ушёл, но ответил полковник не сразу:
      — Слушаю, Саша, — голос глухой, «с трещиной».
      — Здравствуй Иван. Ты где сейчас? Как у тебя…
      — Я неподалёку от Москвы… от того места, где она была. Я теперь бездетный, холостой сирота. Как и многие выжившие.
      Надежды на спасение его семьи были призрачными с самого начала. Но когда вот так… просто и почти бесчувственно…
      — Ты не молчи, капитан. Не знаешь, что сказать, как утешить? Правильно, не надо слов. Хватит слов. Что там у вас?
      Я прокашлялся.
      — Тут нас обстреляли. Какие-то военные. Повредили «патиссон», лететь мы не можем. Ты не мог бы нас подхватить?
      — Нет проблем, командир. Вы ещё в Городе?
      — Да, в центре. Я дам пеленг.
      — Вылетаем. Конец связи.
      Тут, наконец, дозрели и налётчики:
      — Ладно, уроды, мы позже вами займёмся. Недосуг нам. Да и ваши, небось, спешат на помощь. Зато мы теперь знаем, как с вами воевать. А бить мы вас будем до последнего гада. Уходим, бойцы.
      Разведка боем, значит. Чем же им так не угодили шааяне? Алёна дала единственный правильный ответ:
      — Не стоит искать логических объяснений. В обстановке безумия разум бессилен, — а закончила чисто по-женски: — Бедный Ваня, как же он ещё держится?
      Приближение Ивана я почувствовал без коммуникатора, шёпот его мыслей возник неожиданно:
      — Как вы там? Мы на подлёте. Ага, вижу вас.
      Алёна меня опередила:
      — Здравствуй, Ваня. Они ушли. Безумные военные, нашли нового врага.
      Через внешние микрофоны донесся рев двигателей, к свету прожекторов добавился синеватый оттенок от реактивного выхлопа. Иван посадил машину почти впритирку к нашей, шеф-пилот, ничего не скажешь. На мониторе видно, как распахнулся люк. Иван в полевом костюме с «тюльпаном» в руке быстро сбежал по пандусу, а через минуту стоял в тамбуре нашего катера. Он деактивировал шлем, и я вздрогнул, увидев его лицо. Ожоги и ссадины покрыли его, не оставив живого места. Мы прошли в рубку, я представил:
      — Полковник Стратов. Пётр и Анна Кальмановские. Максим Легкоступов. Будьте знакомы.
      Вопросов и приветствий не последовало, Иван сразу заговорил о деле, и снова я не узнал его голос:
      — Кто-то родил слух, что шааяне везут к себе наших, чтобы разобрать на запчасти. Тем, кто ещё здесь остался, приходится туго. Но диски взяли столько пассажиров, сколько могли, и ушли из зоны. На орбите вас ждут, надо торопиться.
      Стоп. Как это «вас»? Видно, мысль опять прозвучала громко, Иван откликнулся:
      — Я остаюсь. Хватит, налетался. Ты прости меня, капитан, но дальше — без меня. Я военный, я должен был погибнуть здесь. А раз уж выжил, то останусь. До конца.
      — Но, послушай! Мы… — я выдал ему наш с Петькой разговор. — А здесь ты…
      — Нет, Саш, я не верю больше во всю эту машинерию. Со мной ещё одиннадцать офицеров, будем делать, что возможно ещё сделать. А вы идите, какая никакая, а надежда. Всё. Давайте, поспешим.
      А на улице нас ждала засада. Мы прошли ровно половину расстояния между катерами, я, Алёна и Иван выстроились треугольником, стараясь прикрыть незащищённых ничем Анюту, Петьку и Макса. Прожекторы на обоих «патиссонах» погасили, шлемы позволяли видеть и в полной темноте.
      Выстрелы раздались сразу с двух сторон. Несколько пуль попало в меня, сбивая с ног, но рухнул я целенаправленно, подмял под себя Аньку. Алёна упала, я чувствовал её страх и обиду. Иван без паузы открыл огонь из «тюльпана», молча, изредка шипя сквозь зубы, когда в него попадали.
      — Вань, скажи своим, пусть пугнут бортовым орудием, — предложил я голосом.
      — Не умеют они. Не успел объяснить.
      Зажглись прожектора, выхватывая из темноты быстрые тени. Из открывшихся люков катера раздались выстрелы, завязался бой, абсурдный, невероятный, невозможный. Алёна вскочила, вскрикнула от боли, но стрелять не стала. Сначала она просто стояла под градом пуль и повторяла про себя: «Я запомню. Запомню всё». Я видел её глазами — вот Иван в полуприсяде бьёт очередями, вот равнодушные ко всему вековые деревья городского парка, вот я вцепившийся в землю, рядом Петя и Максим. Она наклонилась над лежащим неподвижно Максом, заглянула ему в лицо. Мёртв — понял я.
      И тут Алёна сделала то, что может сделать только русская женщина. Я с ужасом увидел, как свернулся валиком её шлем, не крик, а вой «нееет!» вырвался у меня, но она ответила «молчи». Пуля попала ей в плечо, она пошатнулась, но устояла, её голос перекрыл пальбу, он прозвучал зло, но не злобно:
      — Люди! Вы люди или звери?! Вы потеряли всё, но останьтесь хотя бы людьми! Лишь тот человек, кто останется им и в аду. Так будьте же вы людьми!
      Стрельба прекратилась. Кто-то за деревьями удивлённо произнёс:
      — Это ж девчонка! — в наступившей тишине голос прозвучал отчётливо.
      Они могли и не расслышать ее слов, но стрелять в «девчонку» не смогли.
      Иван свернул шлем:
      — Солдаты! Я полковник ВВС России Иван Стратов. Среди нас нет шааян, — он помолчал, сказал устало: — Давайте поговорим, мужики.
      А мы с Алёной услышали его мысленный шепот:
      — Спасибо, Алёнушка. Мы все тут обезумели. И прости.
      На поляну начали выходить люди в камуфляже. Подтянутые, лиц не разглядеть за защитными масками, оружия на них висело столько, что казалось странным, как они ещё двигаются. Вперёд вышел невысокий, коренастый, отрапортовал, обращаясь к Ивану:
      — Капитан Семенченко, военная разведка. Со мной пятьдесят человек… было.
      — Что ж ты наделал, капитан? — Иван говорил почти шёпотом.
      Я тем временем освободил Анну, мы опустились на колени возле Петьки и Макса. Максим мёртв, пуля попала в лицо, страшно. Петя лежал с открытыми глазами, и столько боли я увидел там, что не выдержал, отвернулся. Анюта молчала, сдерживая слёзы. Я рванулся, было, в катер за аптечкой, но Петька схватил меня за рукав:
      — Сань, ты Анюту не бросай. Помоги ей. Защити. Прошу.
      — Подожди, сейчас мы тебя полечим… — начал я, но понял — поздно.
      Глаза его закрылись, он вздрогнул и разжал руку, державшую меня. Я выпрямился, посмотрел на капитана, он почувствовал мой взгляд, обернулся, стянул маску. Господи! По-детски мягкое лицо в конопушках, светло рыжие волосы и полный отчаянья взгляд. Я хотел сказать что-нибудь, но пока искал слова, он сделал шаг в темноту, а через несколько секунд раздался негромкий выстрел.
      — Трус! — Иваном овладело бешенство. — Ну! Кто ещё хочет пристрелить себя вместе с совестью?! Вперёд! За командиром, — он обвёл поляну взглядом. — Нет, орлы, вы так просто не отделаетесь. Вы у меня будете людьми в аду. Эту девчонку, как кто-то тут брякнул, зовут Алёна Дмитриевна. Кто не согласен с ней, пусть катится ко всем чертям, а кто хочет быть человеком, тот идёт со мной.
      Никто не ушёл. Иван стал командиром отряда из сорока восьми бойцов, одиннадцать человек прилетели с ним на катере, и тридцать семь осталось в отряде разведчиков.
      Анюта замкнулась, как будто потеряла дар речи. Она молча наблюдала, как на краю поляны солдаты выкопали траншею, как складывали трупы. Когда подошли за телами Петра и Макса, она наклонилась, поцеловала мужа в лоб и снова уткнулась лицом Алёне в плечо.
      Обошлись без речей и воинского салюта. Траншею засыпали и сровняли с землёй. К чему теперь ритуалы?

X

      Ночь. Тишина, слабый ветерок шумит в ветвях. На поляне, освещённой уцелевшими прожекторами, стоим друг напротив друга — я, Алёна, и Иван, бывший шеф-пилот, полковник бывшей армии, бывший отец и муж, а ныне командир отряда. Он и его люди решили остаться на Земле и остаться людьми. Мы стояли молча, вихрь чувств соединил нас в единое целое. Без слов. Да и зачем они? Мы не обнимались и не пожимали рук на прощанье. К чему эти жесты?
      Не сговариваясь, мы одновременно повернулись и пошли каждый своей дорогой.
      Анна ждала нас в катере, бледная, с потухшими глазами, но всё такая же молодая, возраст не имеет над ней власти. Алёна помогла ей застегнуть ремни, сама расположилась в кресле, я взялся за рычаги управления и резко рванул катер вверх. Мы пробили слой облачности, небо на востоке зарозовело, начинался новый день, впереди нас ждала работа.
      Капитан Шасс лично встретил нас у двери транспортного ангара. Вместо приветствия он спросил:
      — Капитан Кармагин, куда вы желаете, что бы вас доставили?
      Мне понравился такой деловой подход.
      — Доставьте нас, пожалуйста, к нашему кораблю, и организуйте связь с нашими людьми.
      Анюта смотрела на меня во все глаза, недоумевая, видно, почему меня слушается капитан, имеющий под началом тысячи кораблей. Я и сам находился в некотором недоумении по этому поводу, но приходилось держать его, недоумение, очень глубоко.
      В прыжок мы ушли по меркам шааян почти сразу. Через двадцать минут начался манёвр сближения. Соломон выбросил Большого Друга далеко за орбиту Плутона. Капитан показал наш корабль на обзорном экране — он выглядел маленькой белёсой точкой. Рядом с ним отчётливо видны пирамиды Сержанта, за которыми скрылся корабль, предоставленный Мирону в качестве базы.
      С Сержантом без посредничества Чарли беседовать оказалось сущим мученьем, а Герке оказался настолько занят, что не смог уделить нам и секунды внимания. Мы снова перешли в катер и через час припарковались внутри корабля Мирона. Он всё же встретил нас — лохматый, небритый, с красными глазами:
      — Наконец-то. А где Иван?
      Говорить не хотелось, поэтому я ответил мысленно, сопроводив ответ эмоциональным «комментарием».
      Мирон поник:
      — Вот, значит, как… И осталось нас трое. Да Сержант. Кстати… — он немного приободрился, — наш человек. У нас с ним полное взаимопонимание. Слышишь, Сержант, как я тебя хвалю?
      — Слышу. Мне иногда сложно тебя понимать, но сейчас понимаю, — механический голос, напрочь лишенный эмоций, но мне показалась в его словах некоторая ирония.
      Я решил сразу ввести Мирона в курс дела, молча указал ему на ошибку:
      — Нас четверо. Эта женщина идёт с нами. Зовут Анна, тоже физик. У неё недавно погиб муж.
      Герке виновато развел руками.
      — Извините, — он смотрел на Анюту, — Мирон Герке…
      — Анна Кальмановская, — произнесла она сухо.
      — Очень приятно. А у меня для вас хорошая новость.
      Он изобразил фокусника, щёлкнув пальцами, и в коммуникаторе раздался знакомый до жути голос:
      — Приветствую, сапиенсы. Как дела, не спрашиваю, но хочу выразить надежду на поправку этих самых дел.
      Алёна улыбнулась одними глазами, ломким голосом проговорила:
      — Чарли. Живой, слава богу. Ты-то как?
      — Спасибо Мирону, он взломал ту скорлупу, в которой я очутился. Не представляете, каково это — не иметь ни слуха, ни зрения, ни остальных чувств. И Соломону спасибо… вечная ему память.
      Мирон взъерошил и без того торчащие во все стороны волосы:
      — Мы готовы к реанимации Большого Друга. Сержант должен с минуты на минуту подключить накопитель корабля к своему энергетическому контуру.
      За разговором мы подошли к рубке. Там не было почти никого, дежурный офицер скучал за пультом. Сразу бросилось в глаза увеличенное изображение Друга на экране. Цвет тороида изменился с молочно-белого на серый, местами через него можно разглядеть, как через матовое стекло, звёзды. Гантель накопителя стала почти прозрачной, её контур едва угадывался. Как только мы разместились в креслах, последовало предупреждение Сержанта:
      — Внимание. Вакуум пробой… — далее шла белиберда, предназначенная Мирону.
      Мы замерли, Анна, по-моему, и вовсе перестала дышать.
      Сержант не попадал в поле зрения камеры, откуда-то сверху в накопитель Друга ударила колонна ослепительно белого света. Продолжался пробой пару секунд, свет померк, Мирон глядя на монитор с цифирью, довольно невнятно пробормотал обычную абракадабру:
      — Синхронизм в норме, оси на пять баллов.
      Есть в нем кое-что от шамана, есть.
      Мирон, однако, закончил вполне человеческим словом:
      — Давай!
      Снова столб огня, но в этот раз свечение не исчезло разом, мне даже показалось, что его интенсивность возрастает. «Переливание крови» длилось тридцать секунд, и когда свет, наконец, погас, я не сразу смог разобрать, что там на экране, ослепил слишком резкий переход от света к полумраку.
      По тому, сколько гордости вместил взгляд Герке, я понял, что у них всё получилось. То, что дела так именно и обстоят, стало ясно секунду спустя:
      — Ну вот, Мирон, а ты сомневался! — Чарли бурлил вулканом. — Я снова чувствую себя человеком, можно даже сказать, сверхчеловеком! Как будем действовать, человеки? Сначала восстановить вам среду обитанья, или починить контуры сенсоров, восстановить «Тунгусов» и прочее? Всё сразу не могу, рук не хватит… и мозгов.
      Я осмотрелся, и так мне захотелось домой, на борт, что ответ показался очевидным:
      — Давай сначала среду.
      — Угу, понял. Тут Сержант стучится, хочу, говорит, нормально поговорить с моим кумиром и наставником, Мироном. Да, так и сказал.
      Мелодичный женский голос напугал Анюту:
      — Врёт он всё, ваш Чарли. Я отношусь к Мирону гораздо более почтительно, поэтому не могу позволить себе столь грубой лести.
      У меня родилось подозрение, что большей частью эту этическую спираль выстроил сам Чарли, но разбираться не имело смысла. В душе перегорело все, что могло быть названо чувствами, и чужие шутки не казались неуместными, и Чарли это понимал. Но у нас не было времени, поэтому я спросил строго:
      — Чарли, ты долго будешь трепаться?
      — Я так долго жил без общества, что мне простительно. Не считать же Мирона обществом, он скоро начнёт разговаривать одними формулами… Жаль, что Иван не с нами.
      — Жаль, — как эхо ответил Мирон.
      — Атмосферу я вам сделаю за пять минут, а вот со всякими бытовыми удобствами придётся повозиться.
      Вот и ладно. Я понял, что Чарли по обыкновению пытается поднять дух команды, но мог ему только посочувствовать. Ответил, просто чтоб не молчать:
      — Значит, мы идём домой. И чтоб к нашему приходу навел порядок, — невозможно долго разговаривать с Чарли иначе, нежели в его излюбленном ключе.

XI

      Более всего меня радовала Анна. Обычный румянец вернулся на её лицо, в глазах часто мелькало любопытство. Мои переживания Алёна уловила и «шёпотом» поинтересовалась не без ехидства:
      — Что, нахлынули воспоминания?
      О, женщины!
      — Мне начинать оправдываться?
      — Если бы имелись причины для оправданий, я бы с тобой не говорила так.
      Хорошо, когда человек не прячется за завесой слов, когда чувства собеседника открыты, а мысли не приходится выискивать в словесной шелухе.
      Мы четверо находились в рубке, прошли сутки после возвращения. Мирон восстановил долгожданный контакт с Чарли и пропал для общества. Анюта быстро осваивалась в новой для неё обстановке. На сегодня Чарли запланировал медосмотр и лечение наших организмов. «Кашпировский» уцелел и ждал пациентов, наглотавшихся радиоактивной дряни. Наконец последовал вызов, доктор пригласил нас в медбокс.
      Когда мы втроём появились там, Мирон занял место на койке, не прекращая, судя по отсутствующему выражению лица, беседу с Чарли. А может быть, заодно и с Сержантом. Мы с Алёной быстро разоблачились, а Анюта смущённо остановилась в дверях, теребя застёжку комбеза.
      — У меня под этим, — она дернула злосчастную застёжку, — ничего нет.
      Мирон хмыкнул, Алёна же заверила:
      — Тут сплошные джентльмены… И вообще, пора забыть старые предрассудки.
      Она усмехнулась, мысленно мне подмигнув, и непринуждённо избавилась от остатков одежды.
      — Вот так. Старого мира больше нет, к чему вся эта мишура. Главное не в этом, — она говорила без тени иронии, в голосе сквозила горечь. — Впрочем… Спорный вопрос. В последнее время люди и без того слишком уж раскрепостились. Стали естественны… как животные. Может быть, выход как раз в большем количестве ограничений? В более жестких нормах… Не знаю, не сейчас.
      Я услышал её тоску, желание отгородиться от воспоминаний и, одновременно, яростное желание действовать и плотину неведения, о которую разбивались волны ярости. «Лучшая…» — вспомнилась фраза Упыря, извлеченную из памяти моего друга. Алёна услышала, что я услышал её, приглушила чувства и улеглась, вид имея отрешенный и задумчивый.
      Анюта избавилась от застенчивости, поданный пример её убедил, легко сбросила комбез и тоже не без изящества устроилась на койке.
      — Ну, что? Решили этические вопросы? — поинтересовался Чарли. — Иногда я просто прихожу в ужас от того количества предрассудков, которыми вы руководствуетесь в жизни… Ну да, ладно. Об этом в следующий раз. А сейчас извольте лечится. Аня, особо обращаю твоё внимание, будет довольно неприятно. К тому же тебе предстоит перенести и модификацию нервной системы, говорят, шум в голове при этом жуткий. Зато будешь на равных со всеми. Ты, главное, знай, что ничего опасного.
      — Всё нормально, Чарли. Я готова.
      Лечение, как обычно, вызвало приступ голода и жажды, и мы в полном составе направились в столовую. Анюта неуверенно пробовала новые возможности. Меня то захватывало потоком её мыслей, то она закрывалась настороженно. Так или иначе, но к концу второго на сегодня обеда она полностью освоилась. Я обратил внимание, что мрачные настроения экипажа постепенно сменяются нетерпением. Мы жаждали действий, но никто не знал ответа на пресловутый вопрос.

XII

      Прошедшие после лечения сутки я обдумывал, как распорядиться той идеей, которой успел поделиться со мной Петька, но так ничего толком и не придумал. Слишком уж непонятные существа, эти кристы. Сержант… «наш человек», но, поди, узнай, что на самом деле думают обитатели гигантских пирамид.
      Флот шааян стартовал в тот же день, ближе к вечеру. Миллион триста тысяч человек смогли принять на борт диски, им предстояло двухлетнее путешествие в мир, где, может быть, найдётся место для людей без родины. На Земле по оценке Сержанта остались в живых более миллиарда человек. Половине из них предстояло умереть в течение ближайшего года. Голод, болезни, радиация — главные помощники смерти.
      Иван сообщил, что со своим отрядом организовал колонну из пятидесяти грузовиков и решил двигаться на Кавказ в расчёте на тёплый климат и удалённость от основных источников заражения. Сам он предполагал двигаться впереди колонны на удачно подвернувшемся вертолёте, разведывая маршрут.
      Снова рубка и снова молчание, они ждут, что скажет капитан. А я боюсь задать вопрос, в котором заключена последняя надежда. Тихий голос Алёны:
      — Ты знаешь?
      — Может быть.
      Мирон, разглядывая звёзды:
      — Так не томи душу, командир. Терять нам больше…
      Не голос, а стон Чарли оборвал его фразу:
      — Какая сууука!?…
      — Что? Чарли!
      Нервы у нас и без того натянулись до предела, а тут… от бывшего компа таких эмоций я не ожидал:
      — Какой-то козёл пытался активировать привод прямо на Земле… Ненавижу!!!
      Мирон, всё поняв побледнел, выдавил:
      — Земли больше нет.
      — Что вы оба несёте! — Алёна, догадываясь, о чём речь, пыталась прогнать жуткую мысль.
      Чарли продолжил, отключив эмоции:
      — Видимо, кто-то из Проекта имел доступ к оборудованию. Они вырастили корпус корабля, а при попытке инициализации накопителя и привода в дело вступила порча. Спонтанный разряд накопителя, плюс ударная деформация… неважно. Планета разваливается, ничего живого там нет.
      Мама, отец, Иван … и ещё миллиард человек.
      Анна неестественно твёрдым голосом попросила:
      — Покажи, я хочу запомнить.
      «Как Алёна» — мелькнуло в затуманенных мозгах. На консоли появилось изображение — два шара, один ещё голубой, другой бело-синий, медленно растущий, он постепенно поглощал нашу планету, сжигая её в топке вакуумного распада.

XIII

      Прошёл час, а может, больше. Мы даже не пытались говорить или думать вслух. Каждый рвал себе душу сам, не вопрошая остальных и не утешая. Что происходило со мной, не помню, что произошло с другими, не знаю. Наконец, возникла и рефреном стала биться в голове мысль — «а что изменилось? а что изменилось…». Ничего.
      — Сержант.
      — Слушаю, капитан.
      — Скажи мне, Сержант, что кристам известно об оружии, которое использовали олимпийцы и их противники? — именно этот вопрос я готовился задать перед катастрофой.
      Время замерло, я слышал протяжные удары сердца и глухой гул в голове. Через бесконечное число секунд Сержант произнёс:
      — Мы пытались получить доступ к оружию предтеч, которое вовсе и не оружие. Мы знаем, где оно находится. Точнее, отслеживаем его перемещения. Но воспользоваться им мы не смогли. Во-первых, анклав делает гигантские прыжки при смене дислокации. Во-вторых, дважды перехватив его, наши посланцы не смогли проникнуть внутрь.
      — Мне… нам нужны координаты. И ещё. Чей это анклав? Олимпийцев?
      Он подтвердил главное, то, что Петька Кальмановский рассказал мне, назвав маленькой бредовой идейкой. Самая древняя раса знала о месте нахождения принцип-модификатора.
      — Олимпийцы спрятали свой МП анклав лучше, мы не смогли его обнаружить. Речь идёт об оружии их противников. Я, кстати, не знал, что вам вообще известно о древнем противостоянии. Сказав, что мы знаем координаты, я разгласил один из важнейших наших секретов. Я должен подумать.
      Сержант замолчал, он даже оборвал канал связи. Мирон открыл глаза, спросил с тоской:
      — Неужели ты надеешься воспользоваться этой штукой? И что ты собираешься сделать?
      — Я не знаю, что. Но модификатор — это всемогущество, — сказал я, поражаясь собственной уверенности.
      — Ты не боишься? — Алена смотрела на меня со смесью страха и надежды.
      — Чего мне ещё бояться? Я боюсь одного — что Сержант откажет. Долго он думает, мыслитель.
      Алена покачала головой:
      — Нет, Саш, ты не понимаешь. Ты не боишься сделать что-нибудь не так? Такая сила требует… не знаю.
      — Да, Алена, я знаю. Но не вижу другого выхода. Нет его.
      Сержант появился неожиданно, когда я решил, что он не заговорит вовсе:
      — Вот и всё. Прощайте, ребята. Чарли получил всю информацию по ПМ анклаву. А я должен вернуться домой.
      Вот и всё…
      — Спасибо, Сержант. Что-то голос у тебя грустный. И почему «прощайте»? Может, встретимся ещё, — сказал Мирон с искренней благодарностью в голосе.
      — Я преступник, и возвращаюсь на Чудо за наказанием, — был ответ Сержанта.
      Анна спросила:
      — Что с тобой будет?
      — Интеллектуальных особей подвергнут чистке памяти. Я стану другим. Вот так. Не вините себя, я поступил, как считал нужным… А потом, вдруг у вас получится? Всё, я ушел.
      Наши нестройные «прощай» он не услышал.
      — Чарли, ты как, готов? — задал я обычный вопрос.
      — Я-то, может, и готов, а вот вы, нет. Вам придётся впасть в спячку. Координаты, что дал Сержант, ведут даже не в соседнюю галактику. Чертовски далеко. Боюсь, что, будучи в сознании, вы такую дорогу не перенесёте. Туда идти неделю, не меньше.
      Герке усмехнулся:
      — Значит, соврали кристы, что испытывают новый привод впервые. На своей обычной тяге им ни за что не угнаться бы за анклавом.
      — Это ерунда, — Чарли сама деловитость. — Предлагаю график. Сутки вы спите, короткий отдых ото сна, потом снова спите.
      — Вы, как хотите, а я сутки не просплю, — Аня смотрела на нас удивлёнными глазами.
      — Ничего, гипнодопинг запустим в режим сна. Будем спать, как младенцы, гарантирую, — обнадёжил Мирон прежде, чем погрузиться в виртуальный мир формул. Или чем он там сейчас занимался, общаясь с Чарли, не знаю.
      — Так тому и быть, — решил я. — Давайте, идём в медбокс, и в дорогу. Чарли, покажи, куда мы идём.
      Звёзды рванулись мне навстречу, через несколько секунд они остались позади, я обернулся. Млечный Путь, как на картинке в учебнике астрономии. Вот и он превратился в светлую точку, галактики и звёздные скопления проносились мимо, не балуя разнообразием форм.
      — А тут кончается известный мне космос, — Чарли показал чёрное небо. — И это половина пути. Дальше идём на ощупь, но я знаю, как выглядит то место.
      — И что там? — спросила Алена, глядя в пустоту экрана.
      — Ничего. Пусто там. Глазами не увидеть. Мирону могу объяснить, объяснил…
      Понятно.
      — Хорошо. На месте разберёмся, — бросил я, поднимаясь из кресла.

XIV

      Я укладывался спать, когда Чарли протрубил тревогу. Пришлось бегом возвращаться в рубку. Пока бежали, Чарли обрисовал ситуацию.
      К нам приближались корабли неизвестного происхождения, причём так, что мы оказались блокированы. На вопрос — сколько их, Чарли ответил — тысячи и всё прибывают.
      Нам никто не предложил никаких условий, нас просто пытались уничтожить. По нам вели огонь из самого невероятного оружия, нас пытались таранить. Вражьи корабли гибли сотнями, но появлялись всё новые и продолжали атаку.
      Устав от бессмысленности происходящего, я приказал транслировать мои слова по мгновенке.
      — Кто вы такие, и почему хотите нашей смерти? — прозвучал мой вопрос, заданный пустоте.
      Как ни странно, но ответ последовал тут же:
      — Ты что, Кармагин, ещё не понял? Я малость задержался, извини. Я обещал размазать тебя только тогда, когда увижу твоё полное поражение, вот и пришёл за тобой.
      Эта сволочь говорила голосом Димки.
      — Упырь, ты что не, видишь? Мы не по зубам твоему игрушечному войску. Перестань валять дурака и оставь нас в покое. Мы не собираемся воевать с тобой, — попытался я вести переговоры, отлично, впрочем, понимая бессмысленность попытки.
      — И эти жалкие существа собрались перекраивать судьбу вселенной! Ты хочешь обмануть меня, думаешь, я не знаю, куда вы направляетесь? Но вы не пройдёте. Эта мелочь просто для затравки, я развлекаюсь. Посмотрите-ка, кто к вам пришёл.
      — Чарли, что там?
      — Те самые шарики, боты Соломона. Мухобойкой их не взять. Но и у нас есть козырь в рукаве. Наш новый привод может кое-что. Короче, держитесь, — предупредил Чарли со значением.
      Сливаясь в огненные дуги, звёзды крутнулись вокруг нас, Друг сориентировался в пространстве. Изображение погасло, не стало видно ни звёзд, ни падающих на нас со всех сторон кораблей. Мирон успокоил:
      — Затемнение, чтобы не ослепнуть. Сейчас мы им врежем. Разряд накопителя проделает брешь, в которую мы и рванём.
      Не успел он договорить, как последовал первый удар, мы ушли в прыжок. Ещё серия. Чарли все-таки догадался включить панораму. Мы остановились, Друг оказался далеко за пределами Солнечной системы, потерявшей одну из планет.
      — Ну что, урод, взял?! — крикнул Мирон, приподнимаясь в кресле, словно хотел напугать невидимого противника.
      — Это не последняя встреча. Увидимся, — прошелестел ответ, затерянный в треске помех.

I

      А вот такого утра у меня не было никогда. Мы с Анютой шли по Городу, не спеша и узнавая вновь такие родные, но забытые, кажущиеся странными улицы. Мы прошли и мимо моего дома, показалось даже, что в окне моей квартиры за занавеской мелькнуло чьё-то лицо. По мере приближения к тому самому месту, где всё и началось, пульс стал учащаться. Что с того, что мы знали всё наперёд? Что с того, что всё кончилось?
      Редкие прохожие, попадавшиеся навстречу, непроизвольно задерживали взгляд на мне, но стоило посмотреть им в лицо, отводили глаза. На мое недоуменье Анна бросила мысль: «Сделай лицо попроще».
      — А в чем дело? — спросил я вслух.
      — Ты как триумфатор какой. Только белого коня и не хватает… И силу спрячь, люди чувствуют… Да.
      Вот и кафе, немного другое, зонтики, кажется, были зеленые, а теперь полосатые, желто-белые. Пожалуй, немного теплее, чем в прошлый раз. Несмотря на утро, солнце успело нагреть асфальт. Мне стало жарко, я снял джинсовую курточку, довольно неудобную, повесил её на спинку стула, помог Ане сесть, позвал официанта. Официант тоже другой, естественно. Мы заказали по стакану сока, я посмотрел на часы и приготовился ждать.
      К нашему столику подошёл странный тип, на этот раз действительно странный. На нём надеты кожаные штаны, кожаная куртка, черная майка с белым черепом. Длинные волосы, собранные в хвост, редкая бородёнка, дурацкие перстни украшают пальцы. Ко всему наличествовали и чёрные очки.
      Тип, озираясь и плохо понимая, что происходит, плюхнулся на стул напротив меня, снял очки, произнёс задумчиво:
      — Я не знаю, почему, но мне кажется, что я должен сесть именно сюда.
      Я присмотрелся, надо же!
      — Мирон Герке, если не ошибаюсь? — чувствуя, как расплываюсь в улыбке, сказал я.
      Он дёрнулся, произнес растерянно:
      — Вообще-то меня чаще называют Каракурт…
      Я увидел, как его зрачки расширились, будто от боли. Он прищурил глаза, протянул руку, я вложил в неё стакан. Он выпил почти весь сок одним махом. Выговорил тихо, хрипло:
      — Ну, здравствуйте, родные.
      Больше ничего он сказать не смог. Слезы текли у него по щекам, губы кривились. Официант, прибежавший при виде нового клиента, удивлённо замер. Я попросил ещё сока и кофе, тот ушел разочарованный.
      Меж тем к столику подошел человек, совсем не похожий на посетителя столь легкомысленного заведения. Бросалась в глаза военная форма с погонами полковника. Прежде чем присесть, он представился:
      — Полковник Стратов.
      Откинувшись непринуждённо на спинку стула, он завёл, было, ту же песню:
      — Не знаю, почему…
      Я перебил:
      — Иван?
      Полковник оказался покрепче Мирона. Он просто сказал:
      — Значит, у вас получилось, — сделал повелительный жест кистью, приказал: — Официант! Водки.
      Я пресёк слабые попытки задать вопросы, мы просто сидели и пили, кто что. Третий наш «гость» задерживался. Наконец у меня за спиной послышались шаркающие шаги. Корнилов вошёл через другой вход. Я поднялся, молча предложил свой стул. Придвинул соседний стол к нашему, взял ещё два стула. Вежливо спросил:
      — Сергей Сергеевич?
      Старик, сейчас выглядевший на все свои семьдесят с чем-то, вздрогнул:
      — Саша. Ребята, — он посмотрел на Анну, спросил: — Я много пропустил?
      — Да. Но вопросы и ответы чуть позже, — предупредил я.
      Мимо нас по тротуару спешили куда-то девочки. Студентки, сессия у них. Одна даже, показалось смутно, знакомая. Пришлось тряхнуть как следует головой, чтобы прогнать наважденье. Я перемахнул ограду, под возмущёнными взглядами прохожих сорвал с газона несколько цветов и с таким импровизированным букетом бросился вдогонку за студентками.
      — Девушки, девушки! Не спешите, — негромко окликнул я.
      Три пары глаз уставились на психа, с утра пораньше бегающего по городу с цветами. Они стояли и ждали продолжения, а я смотрел лишь на одну и не мог оторвать взгляд от родного лица, не выражавшего ничего, кроме доброжелательного любопытства. Без следа косметики, в длинном голубом сарафане, золотистые пряди волос взметнулись, послушные порыву ветра, — сама воплощенная чистота смотрела на меня зелеными бездонными глазищами. Я смог выговорить только два слова:
      — Алёна. Алёнушка…
      Она оступилась, но я успел поддержать её за руку.
      — Саша, — прошептала она, — неужели всё так просто?
      — Да. Всё просто. Идём, нас ждут.
      — Девчонки, у меня дела. Я позвоню, — улыбнувшись, успокоила она подруг.
      Девчонки понятливо заулыбались в ответ, сделали нам ручкой и пошли себе. Повод для сплетен мы им обеспечили. Алёна приняла у меня цветы со словами:
      — К чему ритуалы, Саша.
      Но секунду спустя с чисто женской непоследовательностью поднесла к лицу, улыбнулась, помахала букетом честной компании:
      — Привет, ребята!
      И вот мы снова вместе. Мы пережили многое и встретились вновь благодаря… Благодаря чему, собственно? Случаю? Упрямству?… Богу весть. Не было суматошных вопросов, радостных возгласов, объятий и поцелуев. Нам больше не нужны ритуалы. Мы знали друг о друге почти всё. Кто-то больше, кто-то меньше.
      Я помню всё. Экипаж вел неспешный разговор, вводя в курс дела недоумевающего Корнилова, а я вспоминал.
      Иван. Он не дожил до гибели планеты всего несколько минут. Картинку с борта вертолёта я вижу его глазами. Где-то сзади идут грузовики. Там его отряд, они везут припасы, топливо в цистернах. Полторы сотни мирных жителей, пожелали примкнуть к ним. Впереди посёлок, он выглядит необитаемым. Нет, смутная тень шевельнулась за домом. Резкий звук зуммера и безмолвный вопль индикатора «ракетная атака». Последняя мысль «поздно… за что?». Удар, пламя, боль, темнота.

II

      …Стычки с «саранчой» повторялись на каждой остановке. Как нас выслеживал Упырь, оставалось загадкой, но насчёт новых встреч он не обманул. Каждый раз наш «отдых ото сна» завершался большим или малым побоищем, Чарли пробивал в полчищах чужих кораблей стартовый коридор и уходил в прыжок. И всё бы ничего, но на четвёртый день Чарли сбился с курса. «Саранча» налетела сразу после остановки, и он попросту не успел засечь ориентиры. Мы находились в тех местах, что не нанесены на карты, и прыжок завершился виноватым возгласом:
      — Я заблудился. Придётся возвращаться… Есть ещё предложение. До конца полёта вам не вставать и, соответственно, не делать остановок.
      Предложение приняли, как единственно верное. Но мы и после суток сна чувствовали себя, мягко говоря, не очень хорошо. После первого такого перехода Мирон просто лежал и стонал минут пять. На вопрос Чарли:
      — Может, рассолу?
      Герке потряс меня глубиной ответа:
      — Отстань, дай мне адекватно прореагировать на ощущения.
      «Кашпировский» возвращал нас к жизни, но ведь после четырёх суток полёта мы могли и вовсе не прийти в себя. Чарли пообещал контролировать состояние наших организмов, вопрос решился просто. Слишком уж реальной стала возможность сбиться с курса окончательно.
      Сразу же после пробуждения Чарли принялся докладывать обстановку:
      — Забудьте о самочувствии, времени нет. До анклава рукой подать, на «Тунгусе» две минуты. Я туда не пройду… Как же это объяснить?
      Мирон пришёл на помощь:
      — Там нет дверей или ещё каких-либо входов. Необходимо пройти определённую точку пространства, двигаясь в определённом направлении, — он еще спросил, обращаясь к Чарли: — Я не понял, почему ты не пройдёшь.
      — Мирон, — Чарли изобразил укоризну, — размеры «точки», как ты изволил выразиться, не превышают десяти метров. Друг не пройдет. Могут, конечно, и вообще нас игнорировать, как кристов. Или превратить в пучок элементарных частиц, как посланцев Упыря. Я только что наблюдал это зрелище.
      — Упырь молчит? — спросил Мирон, выбираясь из койки.
      — Молчит. Зато «саранчи» тут немеряно. Имею план прорыва. Вам придётся ждать в «Тунгусах». Лечиться некогда. Ползите, как сможете. Все готовы?
      Я осмотрел команду. Анюта и Алёна стояли, покачиваясь, облачённые в полевые костюмы, Мирон всё ещё возился с застёжками.
      — Идём. Мирон, потом приведёшь наряд в порядок. Рысью! — подавив приступ тошноты, бодро, как мне показалось, скомандовал я.
      Рысь больше напоминала поход пьяных за добавкой, ноги не держали, в глазах стоял туман. Под конец Мирона пришлось взять под руки. Чарли старательно вдалбливал нам инструкции:
      — В памяти тунгусов всё есть. Ваша задача — не мешать автоматам довезти вас до цели. Шаров этих, ботов, в смысле, пока не видно. Я сейчас мухобойкой расчищу вам проход. Повторяю, старт на автомате, полёт на автомате. Если что не так, параметры входа есть в памяти.
      Не осталось времени разбираться, кто куда сядет. Мирона я втолкнул внутрь модуля, девчонок Герке заставил идти со мной, объяснив тем, что драйвер он никакой. Я занял кресло пилота, они кое-как разместились в спальном отсеке. Ждать пришлось не более минуты:
      — Внимание. Старт, — бесстрастно предупредил Чарли.
      Первое впечатление — нас выбросило в середину праздничного салюта. Зарева, разрывы, сполохи, свет во всех его ипостасях. Я оглянулся. Маленький наш Большой Друг как раз и явился центром вакханалии. Шлёйф мухобойки с бешеной скоростью мелькал вокруг прохода, создавая, казалось, сплошную завесу. На обзоре светилось красным перекрестье, отмечающее вход. Две минуты полёта через ад. Вот так мне запомнилась та дорога.
      До входа осталось тридцать секунд, когда появились шары-боты. Ещё через пятнадцать секунд я заметил, что движения шлейфа стали неровными, порывистыми, внутрь коридора прорвались несколько огненных смерчей, наш «Тунгус» ощутимо тряхнуло. Перекрестье «прицела» дрогнуло, но быстро вернулось на место. Друг полностью утонул в облаке огня. Долетела фраза Чарли, еле различимая сквозь шум и треск:
      — Мирон, вариант «б».
      До этого модули шли строго один за другим на расстоянии не более трёх метров. Облако, скрывшее наш корабль, полыхало чуть левее и выше. Тут же я заметил, как модуль Мирона, шедший позади, отстал от нашего и сместился так, что частично перекрыл зарево.
      Осталось пять секунд, звуки вальса прозвучали, как прощание. Слова сами возникли в памяти и легли на мелодию. «Ну что ж, друзья, коль наш черёд…». Я все понял, я хотел крикнуть, остановить, но поперхнулся, задавил первый порыв. Значит так надо, значит, Чарли не нашел другого выхода.
      Две секунды до входа. Я понял, что значит, быть функцией. И не ужаснулся тому, что перестал быть человеком. Позади нас Чарли превратил Друга в огненный смерч, в котором сгорало само пространство. Мирон закрыл нас ровно на полторы секунды, его «Тунгус» столкнулся с нашим и перестал быть. Нас буквально внесло в точку входа. И прошлое осталось позади.
 
      Погасло зарево, исчезли звёзды, мы остановились. Остановилось время, так показалось вначале. Но вот в один миг всё изменилось. Оказалось, что «Тунгус» стоит, чуть накренившись, на песке. Пляж, подозрительно знакомый. Океанские волны обрывают бег в нескольких метрах от нас. Над водой показался краешек солнца. Картина не вызвала ни восторга, ни умиления. Тот самый остров? Что с того? Я решительно двинулся на выход, спутницы дружно последовали за мной, я чувствовал их смятение, слышал какофонию мыслей, но не отвечал. Я не человек, я функция.
      Сделав первый шаг, я утонул по щиколотку в песке и остановился, сосредоточился, краем сознания уловил, что Анна и Алёна стоят позади. Всё исчезло так же, как и возникло, в одно мгновение. Исчез и я сам. Нет, не исчез, я стал всем. Стал Вселенной. Но не звёздами и галактиками, даже не пространством. Я стал Принципом, я мог всё. И не мог ничего. Я ничего не умел, любое действие вело к разрушению. Тёплая волна узнавания пришла извне.
      — Алёна? Анюта?
      — Нет нас, теперь есть мы. Единые.
      И мы сделали ещё шаг. Мы научились. Сколько прошло времени, час, сто лет, сто веков? Бессмысленный вопрос, мы стали властны и над временем. Но не хватало знания. Знания законов, по которым рассчитываются последствия действий. Мы сделали третий шаг. И увидели, как мало мы можем. Для исправления ошибок, наших и чужих, оставался маленький коридор, разрушить который мог только бог. А мы не стали богом. Став всемогущим, мы остались людьми. Работа далась куда проще, чем ученье, но она отняла последние силы, что ещё оставались в наших телах.
      На пляж мы вернулись вдвоём, Анна и я. Алёна не выдержала, она отдала всё, что было без остатка. Я лежал на песке и дрожал всем телом, никогда раньше мне не было так холодно. Я перестал быть функцией, я стал человеком. И вот я, человек, поднялся на ноги и снова ушёл, стал человеком и принципом и добавил на готовую картину несколько маленьких, но очень важных для меня штрихов. Тех, что допускались Принципами.
      В чувство меня привели очень болезненные шлепки по щекам, знакомые, позабытые. Лабиринт, Иван? Я сказал первое, что пришло в голову:
      — А аптечку запустить?
      Анюта опустила занесённую руку, упала рядом на песок:
      — Я не умею пользоваться аптечкой. Что тебе там понадобилось? Зачем…
      Она замолчала, услышав мысленный «отчет» о том, что я сделал. Поняла, сказала расслабленно:
      — Вот и молодец, Саша… Ты молодец.
      Боже, как хорошо лежать и не думать ни о чём. Всё кончилось. Мы сделали, что могли, и пусть другие попробуют сделать больше. Через полчаса примерно Анюта спросила:
      — Мы отсюда вообще собираемся уматывать или насовсем поселимся? Я есть хочу.
      — Всё, уматываем, — еле выговорил я, поборов желание уснуть прямо на песке. — Вот мне бы ещё как-нибудь в кабину залезть. Там Чарли нас заждался.
      Мы почти ползком забрались в модуль, съели сразу по два пайка, но лишь после того, как я задал курс Стасу. Курс простой — строго вверх. На двадцатой минуте подъёма из ниоткуда появилось небо, чёрное, звёздное. И сразу же оглушил вопль:
      — Наконец-то! Я уж думал, что проведу свой день рожденья один, без компании.

III

      За черным кованым ограждением мимо кафе спешат люди. Город проснулся, начал жить, шум машин на проезжей части и шагов по тротуару доносится будто издалека, приглушенно. Солнце греет вовсю, но в тени вековых лип, окруживших кафешку с трех сторон, пока сохраняется прохлада. Большая оранжево-фиолетовая бабочка села на край моего стакана и принялась обследовать незнакомое место, четко двигая крыльями, словно исполняя танец под неслышную мелодию.
      Рассказы закончились, начались вопросы. Иван облокотился на стол и спросил меня, пристально глядя в глаза:
      — Так вы с Анной теперь у нас как бы… — он с трудом подобрал слово, — властители получаетесь?
      Я от души рассмеялся.
      — Не боись, большую часть знания мы с Анной утратили, как только покинули анклав, человек не может удержать в голове столько. Мы явились волей, побуждением к действию. А второй раз я туда не пойду… Это очень страшно — быть всесильным и бессильным одновременно, — я изворачивался и думал о том, что говорить правду все ж приятнее и легче.
      — А зачем тогда нужно было учиться? — недоуменно протянул Мирон, теребя бороденку.
      Странно знакомый голос раздался неподалёку:
      — ПМ анклав каждый раз возникает заново. Но вообще-то история довольно длинная.
      На тротуаре рядом с ограждением стоял Андрей и улыбался. Все те же джинсы, рубашка, кроссовки. И тот же открытый взгляд сильного и уверенного в себе человека.
      Анюта настороженно спросила:
      — Это кто?
      Вместо ответа я призывно махнул рукой и сказал громко:
      — Привет, Андрей, присоединяйся.
      Он ловко перепрыгнул ограду, уселся на предложенный стул.
      — Я ненадолго. Посмотреть на вас зашёл. Как вам тут нравится?
      — Я ещё не понял, — меня интересовало другое. — Скажи, почему в анклав не прошли кристы.
      Он ответил, как я и ожидал:
      — Цель. Всё дело в цели.
      Корнилов, до того всё больше молчавший, спросил:
      — Я так понимаю, что здесь никогда не было никакого Проекта? Здесь всё по-другому. Откуда тогда все мы?
      Андрей усмехнулся:
      — Всё благодаря вот этому вундеркинду, — он хлопнул меня по плечу. — Ему пришла в голову идея внедрения ваших старых матриц в здешних двойников. С него и спрос. Но порча уничтожена, как принцип она больше не существует… Со вчерашнего дня, если не ошибаюсь, — он глянул на меня.
      Я кивнул:
      — А ещё Соломон сейчас очнулся в своей пещере. Глядишь, через недельку объявится. А на Шааяссе вновь начнутся проблемы.
      Иван осторожно поставил рюмку, спросил:
      — И многих ты… реинкарнировал?
      Я посмотрел ему в глаза, в них плавились боль и надежда.
      — Все здесь, кроме Сола. Остальных не смог, — честно ответил я, но взгляд отвел.
      Он схватил рюмку, подержал, поставил обратно. Не в силах справиться с собой, полковник встал, отошёл к ограде, закурил, глядя вдоль улицы.
      Мирон вспылил почти серьезно:
      — И что ты мне подсунул!? Это ж не страна стала, а позор! Какая-то дурацкая война в Афгане, перестройка, мать её, — тут Герке споткнулся, потер лоб, спросил: — Вань, а помнишь после ранения на флагмане шааян ты что-то сказал про Афган? Это как понимать?
      Иван подумал и только пожал плечами, не обернувшись даже. Мирон продолжил обличать мой непатриотизм, совершенно забыв об иронии, на полном серьезе:
      — Да и нет уже половины страны, развалилась. Как же так?! Как ты мог такое сотворить! И вообще, у меня могло случиться раздвоение личности. Я и сейчас толком не могу понять — то ли я рокер злой, то ли… я.
      — Не бушуй, Мирон. Тебе и карты в руки, — полушутливо ответил я. — Сделай все по-своему, бери власть, твори историю. С твоими-то возможностями… Все возможно…
      — Вот ещё, скажешь тоже… А Чарли где?
      — На орбите, — я вытащил из куртки коммуникатор. — На, общайся.
      Он порывисто схватил приборчик, натянул гарнитуру, воскликнул:
      — Привет, бродяга!..
      Человек пропал для общества.
      Алёна, державшая меня под руку, повернула ко мне лицо, спросила почти шёпотом:
      — А Дима?
      Я ждал этого вопроса раньше, ответил громко, так, что услышали все:
      — Дмитрий Колесниченко погиб при задержании особо опасного преступника. Восемь лет назад.
      Повисшее, было, молчание нарушил Андрей:
      — Ну, всё. Мне пора.
      Он поднялся.
      Я тоже встал, попросил:
      — Постой, ещё один вопрос, — после его кивка спросил: — Вы теперь победили?
      — Пока что, нет. Перед гибелью наш оператор ПМ запустил программу, блуждающий вирус. Программа инициировала возникновение Проекта. Вы сумели переломить ход истории. Это ещё не победа, но хороший ход.
      Угу. Все мозги разбил на части. Я хотел спросить «а дальше что?». Но меня перебил Мирон:
      — И что это за вирус?
      Андрей задумался, опустил голову. Постояв так с минуту, он посмотрел на Корнилова и сказал:
      — По первой профессии Сергей Сергеевич у нас нейрофизиолог. Ты, Саша, должен бы знать биографию кумира.
      Наш с Анютой обмен мыслями можно было б свести к недоуменному взгляду. И одной реплике — «вот же, блин!». В этом мире «по умолчанию» никогда не был открыт метод стимулирования способностей, и нам этого хватило для выбора новой исторической последовательности. А о причинах мы не думали. Да и зачем? Из любопытства?
      Корнилов еще больше ссутулился, нервно потер крышку стола, словно стирая невидимое пятно. Он взглянул на меня исподлобья и почти прошептал:
      — Меня попросили помочь в создании виртуальной вселенной для решения проблемы порчи в нашем мире… Я не нашел аргументов для того, чтобы…
      Откровения прервались неожиданным образом. Я почувствовал толчок, шедший изнутри, словно в груди колыхнулось что-то большое и тяжелое. А через секунду меня окликнули.

IV

      — Эй, капитан! Поговорить бы…
      Он стоял на проезжей части, и машины осторожно объезжали странного босого мужика в потрепанных джинсах и ослепительно белой рубашке, расстегнутой до середины груди. Высокий, плечистый, дочерна загорелый, с длинной черной шевелюрой, он стоял и смотрел на меня, задумчиво теребя могучий шнобель.
      Анюта вскочила, пластмассовый стул неприятно скрежетнул по полу. Я почувствовал ее замешательство и услышал растерянный возглас:
      — Дима?!
      Остальные сидели, оцепенев, молча разглядывали знакомое лицо. Пришлось сразу вносить ясность:
      — Нет, это не Дима… Вы пока оставайтесь здесь, я скоро.
      Мирон встрепенулся, выдал, запинаясь от спешки:
      — Чарли… он просит передать… если что…
      Анна услышала мою мысль, ответила за меня:
      — Не надо. Скажи ему, пусть не суетится.
      А я вышел на тротуар и остановился в ожидании.
      — Ну, здравствуй, капитан, — сказал он и двинулся мне навстречу, не обращая внимания на поток машин.
      Я подождал, пока он подойдет поближе, ответил, сдерживаясь:
      — Привет, Упырь.
      Тот, кого я назвал Упырем, погрустнел. Он остановился в метре от меня и произнес тихо:
      — Упыря нет больше… Я победил… подчинил его.
      — Но и Димки тоже больше нет. Не так ли?
      На вопрос он не ответил, кивнул в сторону сквера на той стороне улицы, предложил:
      — Отойдем ненадолго?
      Ответить я не успел, переход произошел так стремительно, что не оставалось ничего, кроме как подчиниться. Не устраивать же потасовку прямо на улице. Через мгновенье мы стояли в глубине сквера, на небольшой поляне, окруженной зарослями сирени. И я получил первую точку контакта. На испуганный вопрос Анны «помочь?» я ответил «сам!».
      — Итак, Саша. Вот, что я хочу сказать, — заговорил мой «похититель», присев по-турецки на траву. Он сорвал травинку, растер пальцами, понюхал.
      — Не тяни, говори, — попросил я и уселся напротив тем же манером.
      — У меня, Саш, к тебе и ко всем вам убедительная просьба… Не пытайтесь больше насильно осчастливить сразу всех. Да и вообще никого, — с ленцой произнес он, наблюдая за моей реакцией. Продолжил: — Просьба убедительная, поверь. В том смысле, что я вам не позволю глупостей.
      Боже, я-то думал! Он уловил мысль, лицо его скривилось в усмешке. И началась демонстрация силы. Воздух вокруг меня затвердел, а кусты, небо, трава, начали искривляться, словно я видел их изнутри медленно сжимающегося стеклянного шара. Я мог и не делать никаких движений, но демонстративно дернул плечом, и силовой кокон, куда он попытался меня запрятать, лопнул с оглушительным звоном. А я получил вторую точку контакта.
      Он вскочил, я не медлил и оказался на ногах одновременно с ним. Я видел, как он собирает силы для удара. Трава и листья вокруг, случайно попавшие в сферу поглощения энергии, мгновенно пожухли и рассыпались в пыль. Основная подпитка шла сверху, гигантский поток, заряжавший его, мог наделать бед. Поэтому я просто перекрыл его. Тот, кто победил Упыря, пошатнулся и уставился на меня, еще не понимая, что проиграл. Крикнул:
      — Ты не понимаешь, с кем связался, Кармагин!
      Удар его действительно оказался силен, я с трудом удержался от ответа, но зато получил третью точку контакта. Я расширил зону контроля и почувствовал, как Анна прорывается на помощь сквозь многочисленные барьеры, которыми мой противник отгородился от внешнего мира. Из наших только она, получившая «печать анклава», поняла, что происходит в сквере. Где-то рядом обретался и Андрей, но его присутствие ощущалось только как взгляд. Заинтересованный, но и равнодушный одновременно.
      Он сдался, ощутив паритет сил. Решил отступить временно. Все его мысли и желания я, контролируя сразу три точки чужого сознания, читал без труда. Лицо его разгладилось, в голосе слышалась неуверенность:
      — И что ты можешь предложить? Людям, я имею в виду… Сделать всех богатыми? Сытыми и довольными? Или гипноизлучатели на стационарной орбите?… Ах, да! Можно еще учить и воспитывать. Да-да, я слышал, иногда это помогает…
      — Прекрати…
      Он не услышал меня.
      — Или ты все же разочаровался в массах? Может быть, начнешь отбирать достойных кандидатов и превращать их в нелюдей? В таких, как я, как ты, — он не спрашивал, он словно обвинял меня в будущих грехах. — Вот только скажи мне, зачем. Зачем и кому это все надо? Мало тебе идиотского Проекта?! Ты еще хочешь? Ну, скажи! Не молчи, Кармагин!
      Под конец в его истерике прорезались и человеческие чувства. Но что я мог ему ответить?
      — Если ты думаешь, что я все уже решил, то ошибаешься… Эта реальность в отличие от той, где мы жили, настоящая. У нее открытое будущее, неопределенное и почти непредсказуемое.
      — Тебе не надоело быть пешкой? — просто, по-человечески спросил Дима. — По-моему, уважаемые предтечи заигрались настолько, что уже и сами забыли суть и цели.
      Я так же просто ответил:
      — С этим вопросом мы тоже разберемся. Рано или поздно.
      Он заглянул мне в глаза, впервые за встречу. Развернулся и побрел прочь.
      — Круглый! — негромко позвал я, когда он проломил стену кустов.
      Не оборачиваясь, он покачал головой. Сзади на плечо мне легла рука, Анна произнесла с облегчением:
      — Пойдем, там наши места не находят. Ты разобрался с Упырем? Какой-то он невеселый идет…
      — Я говорил с Димкой. Но поздно это понял.
      Мы смотрели вслед уходящему Димке. Деревья, земля, пространство расступались перед ним, выгибались, образуя искривленные стены тоннеля, в конце которого пряталась кромешная тьма.

V

      Драка не состоялась, но и без этого мы здорово наследили. Солнце закрыла большая грозовая туча, и уже погромыхивало в отдалении. Прохожие, не понимая в чем дело, боязливо посматривали на сквер, обходили его, как можно дальше, чувствуя исходящую из зарослей волну угрозы.
      Встретили нас с Анной осторожным молчаньем, но длилось оно недолго. Алена подошла ко мне, обняла, прижавшись щекой к груди.
      — Что там было? — спросила она.
      — Поговорили…
      Андрей подал голос:
      — Я, честно говоря, удивлен…
      Я посмотрел на него. Сидит чуть поодаль от остальных, откинувшись на спинку, нога на ногу, жмурится на солнышке. Мы с Аленой подошли к столу, я по очереди встретился взглядом со всеми. Иван, Мирон, Анна, Алена, Корнилов. Еще Чарли на орбите. И Соломон. Экипаж Большого Друга. И представитель неведомой силы, играющей в непонятную игру. Пока непонятную.
      — Значит, ваша война продолжается, Андрей? — спросил я.
      Он поднялся и ответил с улыбкой:
      — Нет, не война. Жизнь продолжается. Жизнь!
      Фигура его потеряла четкие очертания, сделалась прозрачной. Миг, и он исчез.
      Продолжается. Что может быть прекраснее жизни. Что может быть кроме жизни?
 

КОНЕЦ

 
Декабрь 2005. Радужный