15.

Замок Трэли маячил на горизонте — свинцово-серый силуэт под низким пасмурным небом, безжизненный и безмолвный. Только в одном окне нижнего этажа мерцал тусклый огонек.

Отряд лэрда Кинкардина остановился на гребне холма, с которого спускалась дорога в долину, к деревне. Тесно сбившиеся хижины и дома казались отсюда такими же пустыми и безжизненными, как и сам замок.

«Вне сомнения, — подумал Маркус, — что-то здесь не так». Не может такое огромное поместье, как Трэли, совершенно обезлюдеть в самый разгар дня, даже если это зимний, стылый и пасмурный день.

Авалон, ехавшая рядом с ним на крапчатой кобылке, подняла голову и окинула окрестности таким же пристальным, напряженным взглядом. Впрочем, если она и заметила нечто неладное, то все равно промолчала.

Маркусу же все это было чертовски не по душе.

И опустевшая деревня, и призрачный замок, и паршивая погода, а пуще всего — то, что рядом с ним сейчас едет жена, упрямо пожелавшая ответить на сомнительный призыв своих преступных родичей. Сама эта поездка была нелепой, смехотворной, дурацкой. Маркус совсем недавно твердо решил, что больше никогда не позволит увлечь себя никакими безумными затеями. И вот, пожалуйста.

Авалон, судя по всему, увидела достаточно. Негромко щелкнув языком, она направила кобылку вниз по пологому склону холма. Маркусу ничего не оставалось, как последовать за ней.

Ворота замка были распахнуты настежь, и никто их не охранял. По спине Маркуса холодком прошло недоброе предчувствие. Сжимая рукояти мечей и настороженно озираясь, всадники один за другим въехали во двор.

Если это ловушка, если где-то на стенах замка укрыты лучники — им всем конец. Маркус прекрасно понимал это. Никакие мечи не смогут защитить их от смертоносных стрел. И все же он мог бы побиться об заклад, что враги не рискнут открыто убить Авалон. Во всяком случае, Маркус всей душой на это надеялся.

Не было ни стрел, ни лучников. Громадный двор оказался совершенно пуст, и, когда всадники спешились, некому было даже принять у них лошадей.

Маркус чувствовал жутковатый холодок беды, стараясь быть начеку, чтобы при первом же признаке опасности броситься на защиту своей суженой.

Его окружала почти сотня лучших воинов клана Кинкардинов. Сотня воинов — не шутка, если это горцы, отборные, опытные солдаты. Маркус словно предостерегал Уорнера: «Я знаю, что ты задумал. Берегись!»

Еще одна сотня солдат осталась в деревне и под стенами замка. Все они вооружены мечами и луками и ринутся в бой, едва он подаст знак, а если не он, то Бальтазар, Хью, Шон, словом, тот, кому посчастливится уйти из ловушки живым.

Нет, Маркусу здесь решительно не нравилось, но все же, подумал он, обнажая свой испанский клинок, было бы недурно сполна расплатиться с де Фаруша-ми. Если не за его собственные беды — то за Авалон, за все, что ей довелось пережить.

Да, это было бы воистину благородное и справедливое дело.

Одна створка дверей, ведущих в донжон, со скрипом приотворилась. Авалон обернулась, и Маркус, с мечом наготове, взглянул в ту же сторону.

Из-за двери вынырнула одинокая фигура в черных траурных одеждах; лицо прикрывала густая вуаль. Затем бледные точеные руки откинули вуаль, и Маркус увидел женщину, которая тихо ахнула и во все глаза уставилась на Авалон.

— Кузина!.. — пронзительно закричала она и поспешила вперед, громко шурша бесчисленными юбками траурного наряда.

Авалон спокойно, не колеблясь ни минуты, шагнула навстречу женщине.

— Абигейл, — ровно промолвила она, позволяя женщине рухнуть в ее объятья.

Леди Абигейл бормотала что-то невнятное. Даже Маркус не смог почти ничего разобрать, хотя ехал всего лишь в шаге от жены.

— Хвала богу, хвала! — неустанно твердила женщина.

Голос ее, хриплый, полный слез, звучал совершенно искренне. Наконец она отстранилась и покрасневшими от слез глазами оглядела угрюмых всадников.

— Хвала богу, что вы здесь! — громко объявила Абигейл, обращаясь к ним всем. — Хвала богу!

Маркус перебил ее прежде, чем она снова ударилась в рыдания:

— Зачем ты позвала нас? Где все ваши люди? Что здесь случилось?

Абигейл, не выпуская руки Авалон, смахнула слезы и горестно шмыгнула носом.

— Ужасная беда, — ответила она. — Иисусе сладчайший, как же я могу рассказать об этом? Но нет, я должна, должна… Пожалуйста, умоляю, пройдите со мной в дом.

Авалон шагнула было к ней, но Маркус остановил ее, положив руку на плечо.

— Скажи сначала, где все ваши люди, — бросил он. — Иначе мы никуда не пойдем.

Только сейчас женщина по имени Абигейл взглянула на него, и Маркус мог бы поклясться, что в ее глазах мелькнуло удивление. Потом она тряхнула головой и почти по-детски скривила губы.

— Здесь никого нет, — ответила она. — Разве вы не видите? Все ушли либо умерли, или же стоят на пороге смерти, как сам барон.

— Отчего же они умерли? — спросила Авалон, и Маркус не мог понять по ее голосу, верит она Абигейл или нет.

— Не знаю! — выкрикнула Абигейл, вперив свой горящий взгляд в Авалон. — Это случилось так быстро! Еще две недели назад вечером все было прекрасно, а уже утром десятки людей были мертвы. Мертвы! И с тех пор всякий день кто-нибудь умирал, а те, кто уцелел, бежали прочь.

Абигейл отступила на шаг и рукой указала на деревню.

— Неужели не видите? Там никого нет. Слуги, прокляни их господь, бежали. Они бросили меня здесь, а те, кто остался мне верен, тоже умерли.

— Но ты-то жива, — холодно заметил Маркус.

— Да! — вскрикнула Абигейл, и в ее голосе опять зазвенели слезы. — Вначале умер мой муж, а теперь еще и это! Должно быть, я тяжко провинилась перед господом, если он так меня наказал!

— Вот, значит, как. — Маркус пристально разглядывал Абигейл: покрасневшие от слез глаза, траурные черные одежды, пряди волос, в беспорядке вы бившиеся из-под вуали. — По вашей земле прошло поветрие, которое тебя не коснулось. И вправду великое горе. Но зачем ты звала нас приехать? Мы не лекари, чтобы сражаться с поветрием.

И снова в глазах женщины мелькнула тень удивления, словно она пыталась, но не могла понять Маркуса.

— Но ведь я тебя и не звала, — возразила она, оглянувшись на Авалон. — Я звала только мою кузину. Я просила ее приехать, потому что барон умирает и хочет ее увидеть.

— Моя жена, — Маркус выделил голосом это слово, — не желает видеться с бароном.

Авалон хотела что-то сказать, но прежде, чем она успела вымолвить хоть слово, вновь заговорила Аби-гейл.

— Понимаю, — произнесла она тихо, и Маркус лишь сейчас разглядел, какой прежде была эта жалкая женщина — величественной, гордой, прекрасной. Абигейл медленно разжала пальцы и выпустила руку Авалон. — Мы об этом, конечно же, не знали, — проговорила она. — Что ж, поздравляю вас обоих.

Она поднесла дрожащие ладони к лицу, словно хотела прикрыть глаза, но потом передумала и опустила руки.

— Уорнеру неизвестно, что ты уже замужем, — обратилась она к Авалон. — Но… может быть, ты все-таки навестишь его на смертном одре? Я уверена, что к утру его не станет. Я довольно уже насмотрелась на эту хворь, так что немного в ней разбираюсь. А для него… — Абигейл помолчала, судорожно сглотнула, — для него эта встреча так много значит.

Авалон оглянулась на Маркуса, и он понял: с его согласия или нет, но она все равно пойдет повидаться с Уорнером. Тем не менее Авалон не шелохнулась, пока он со вздохом не кивнул, крепко сжимая рукоять меча.

Абигейл провела их в главный зал, тускло освещенный низким пламенем одиноко горящего очага. На столах еще стояли блюда с высохшими остатками пищи, недопитые кубки — следы обильной трапезы, которые за многие дни так никто и не удосужился убрать.

— Поветрие! — прошипел сквозь зубы Хью. — Как бы и нам не подхватить заразу!..

Он обращался к Маркусу, но ответил ему Бальта-зар:

— Вряд ли. Однако постарайтесь ни к чему здесь не прикасаться.

Хью вопросительно покосился на Маркуса, и тот пожал плечами: совет ничуть не хуже прочих.

Абигейл остановилась у подножия лестницы. Из давнего своего визита в замок Трэли Маркус помнил, что эта лестница ведет в жилое крыло. Поглядев на гостей, Абигейл в который раз лоднесла руки к лицу — и тут же отдернула. Казалось, она все время забывает, что уже откинула вуаль.

— В кухне есть еда, — неуверенно проговорила она. — Вы можете угощаться, чем пожелаете. Вот только прислуживать за столом, уж простите, будет некому.

— Мы не голодны, — быстро ответила Авалон, метнув на своих спутников предостерегающий взгляд.

— Что ж, как хотите. — Абигейл отвернулась и стала подниматься по лестнице. — Пойдем, кузина.

— Погоди! — окликнул Маркус. — Куда ты нас ведешь?

— Я, сударь, звала с собой одну только кузину Авалон, но ты, если желаешь, можешь пойти с нами. Мы направляемся в спальню барона.

С этими словами она неспешно двинулась дальше.

Маркус оглянулся на своих воинов, потом на Авалон, которая уже следовала за Абигейл. Коротким приказом Маркус разделил отряд — большинство осталось в главном зале, около двух десятков пошли за ним и женщинами.

Коридор был освещен скудно. Редкие факелы чадили и догорали. От камыша, которым был выстлан пол, исходил неприятный запах грязи и еще чего-то мерзкого. Всюду были следы упадка, небрежения, которое никогда не встречается в таких богатых и роскошных замках. Теперь рассказ Абигейл казался Маркусу более достоверным.

Наконец они остановились у прочной дубовой двери, окованной железом. Абигейл повернулась к Авалон и взяла ее за руку, — Тебя ждет немалое потрясение, — мрачно проговорила она. — Уорнер долго боролся со смертью, только бы еще раз увидеть тебя. Вот уже неделю с лишком он непрестанно повторяет твое имя. Полагаю, он тебя любит, — добавила она, но Маркус не сумел разглядеть на ее лице ничего, кроме глубокой печали. — Умоляю, будь к нему добра.

— Конечно, — так же мрачно ответила Авалон.

Абигейл искоса глянула на Маркуса.

— Милорд, барон не сможет причинить твоей жене ни малейшего вреда. Даже если б он пожелал обидеть ее, а это немыслимо, сейчас он слишком слаб, чтобы осуществить такое намерение. Не позволишь ли ты им увидеться наедине, чтобы он навсегда мог с ней проститься?

— Нет, — отрезал Маркус.

— Что ж, хорошо, — прошептала Абигейл, и на лице ее отразилась великая печаль. — Я понимаю твои чувства. Тогда, милорд, не согласишься ли ты сделать хоть небольшое послабление? Ты войдешь в спальню вместе со своей женой, а твои люди пусть останутся снаружи. Излишний шум может повредить барону, а ты, я уверена, сумеешь защитить ее и сам, не так ли?

— Да, — отрешенно проговорила Авалон. — Сумеет.

Маркус удивленно глянул на жену, но она смотрела на дверь, словно уже догадывалась, что за ней скрывается.

Тогда Маркус коротко кивнул, зная, что Бальтазар и Хью будут поблизости и сумеют справиться с любой напастью. Да и в окрестностях замка довольно его людей.

— Тогда войдите — просто сказала Абигейл и распахнула перед ними дверь. Маркус вошел первым, за ним — Авалон.

Ей казалось, что все это происходит во сне; ноги отяжелели и едва слушались ее, руки бессильно повисли, голова была пуста. Странно, чем ближе подходила она к огромной, задернутой черными занавесями кровати в глубине спальни, тем острее становилось это чувство.

Она видела перед собой широкую спину Маркуса. Он настороженно озирался в почти пустой комнате, и меч в его руке тускло мерцал в полумраке.

В единственном канделябре, стоявшем около кровати, все свечи давно погасли и оплыли, превратясь в бесформенные комки воска. Спальню освещал только факел, горевший на дальней стене.

В детских воспоминаниях Авалон эта комната была не так велика, но, быть может, она ошибалась. Эту спальню всегда занимал барон де Фаруш, как бы его ни звали, Джеффри, Брайс или Уорнер. Возможно, во времена ее отца здесь было побольше мебели и не так бросалась в глаза зловещая пустота перед черной безмолвной кроватью.

До чего же отяжелели ее ноги, до чего же долго идти к кровати… Маркус был уже там. Он оглянулся на Авалон, в который раз испытующе осмотрел комнату, отыскивая возможные ловушки. Ну да это не важно. Самое важное сейчас — дойти до кровати. Надо поторопиться.

Как во сне, Авалон подняла руку и взялась за черную занавеску. Тяжелая ткань зашуршала, сдвинувшись с места. Шорох был сухой и отдаленный.

За черной занавеской тоже было черно. На кровати простерлось неподвижное тело, на подушках белели пряди блеклых, песочного цвета волос. И — запах. Приторный, тошнотворный, жуткий.

Кровь пролилась повсюду, пропитала шкуры и одежду, потемнела и засохла. Во мраке, который царил за черными занавесками, казалось, что и кровь черная, тускло отливающая в свете факелов. Отсюда исходил запах недавней смерти.

Авалон осознала все это в тот самый миг, когда что-то зловеще и резко свистнуло над самым ее ухом.

Маркус оттолкнул Авалон, приняв на себя этот смертоносный свист.

Они вместе упали на пол, покатились, путаясь в тяжелых складках черных занавесей; ткань оглушительно затрещала, обрываясь с кровати. Под собой Авалон ощутила обмякшее тело Маркуса; к запаху застарелой крови прибавился свежий. Черные плотные занавеси обмотали ее ноги.

Авалон с усилием приподнялась, торопливо сдирая с ног непослушную ткань, и тут же поняла, что опоздала.

— Не двигайся, дорогая кузина, — донесся от дверей хриплый голос Абигейл.

Авалон подняла глаза и увидела, что Абигейл уже успела перезарядить арбалет и теперь, приложив его к плечу, целится прямо в нее.

Дубовая дверь у нее за спиной была заперта на засов.

Маркус не шевелился. Авалон, чуть повернув голову, видела ярко-зеленое оперение стрелы, которая торчала из его плеча. Почему он лежит недвижно? Либо мертв…

«…нет, нет, суженый мой, только не это!..»

… либо при падении ударился головой о край кровати и потерял сознание. А может быть, только притворяется.

Ощущение, что все это происходит во сне, не исчезло — лишь изменилось. Теперь Авалон с убийственной ясностью видела Абигейл — рыжие растрепанные пряди, лихорадочный румянец на скулах, блестящее острие стрелы, нацеленной прямо в грудь Авалон.

— Хвала господу, что ты приехала, — в который раз повторила Абигейл, и голос ее опять прозвучал совершенно искренне. — Я знала, что господь сжалится надо мной, — и он сжалился. Он предал тебя в мои руки.

— Стало быть, ты тогда понапрасну истратила двадцать золотых шиллингов? — отозвалась Авалон. — Двенадцать лет назад ты заплатила впустую. Пикты меня не убили.

— Кто же знал? — легкомысленно отозвалась Абигейл, ухитрившись даже повести плечом, не меняя позы. — Кто бы мог подумать, что ты выживешь? Авалон медленно повернула голову. Абигейл постучала пальцем по гладкому ложу арбалета.

— Лучше так не делать, кузина. Я пока еще не готова убить тебя. Видишь ли, я кое-что слышала о твоих необычайных воинских талантах, впрочем, это скорее всего пустая болтовня либо колдовство. И тем не менее я ничуть не жажду это проверить.

От горящего факела на пол и стены ложились длинные тени, и Абигейл, окутанная ими, казалась зыбким неразличимым силуэтом. Видны били только лицо и руки, только смертоносный арбалет.

— Я уверена, что Гвинт была ведьмой, — задумчиво продолжала Абигейл. — И вполне возможно, что ты унаследовала от нее этот дьявольский дар. От матери к дочери. Знаешь, когда она испустила дух, я устроила праздник. Я всегда ее терпеть не могла.

Авалон ощутила, как под тяжестью ее тела медленно и тяжко бьется сердце Маркуса. Значит, он жив. Значит, теперь у нее одна цель: ни за что на свете не допустить, чтобы он погиб.

«Я твой», — прозвучал в ее мыслях отдаленный, слабый, но все же смутно знакомый голос. Кто это? Не химера, наверняка не химера — но кто?

— Нет, но до чего же ты обязательная особа! — фыркнула Абигейл. — Я же знала, что ты приедешь. Уорнер говорил — нет, это слишком явная ловушка, но я-то знала твою очаровательную слабость очертя голову бросаться на помощь. Забавно. А Уорнеру так хотелось увидеть тебя, что он согласился бы на что угодно. И вот ты здесь, а я могу только радоваться твоей слепой преданности тем, кто желал твоей смерти.

Между Авалон и ее врагом была пустота — ни увернуться, ни спрятаться. Только Маркус, истекающий кровью, только мертвец на кровати, только черные занавеси, опутавшие ноги. И — последней надеждой — этот смутный голос в ее мыслях…

— Почему ты выстрелила мне в спину? — мед ленно спросила Авалон.

— Я и не стреляла в тебя. Я стреляла в твоего мужа. И попала. Я превосходный стрелок.

— И Брайс в этом убедился, — без тени удивления сказала Авалон.

Губы Абигейл сложились в знакомую самодовольную улыбку.

— Я решила, — сказала Абигейл, улыбаясь, — что перед смертью тебе надлежит пострадать. Это было бы справедливо, ведь ты принесла немало страданий мне. Я убью тебя медленно. Я прострелю тебе руки, потом ноги, одну за другой. А вот Брайс, мой дорогой глупый Брайс, всегда был для меня лишь не большим неудобством, и в него я стреляла наверняка. Он так и не понял, что случилось.

— Надо же, какая ты добрая.

— Вот именно, — согласилась Абигейл. — Все должно быть по справедливости.

Из-за запертой двери донесся шум, топот, все громче раздавались голоса. Абигейл стремительно и плавно отошла подальше от двери, ни на миг не упуская из виду Авалон.

— Я всегда горевала, что ты, дорогая кузина, не погибла в задуманном мной набеге. Я так часто твердила себе: «Ну почему, почему она осталась жива?!» Ты мешала мне, кузина, очень мешала. Само твое существование отравляло все мои великолепные замыслы.

Авалон ощутила, что сердце Маркуса бьется все уверенней и громче, должно быть, он пришел в себя и теперь слушает их разговор. Это лишь осложняло дело, теперь придется следить не только за Абигейл, но и за ним, а ей и так уже нелегко.

«Используй меня», — уже гораздо отчетливей прошептал новый голос.

— Что ж, по крайней мере, погиб твой отец. Это го я и добивалась. Брайс унаследовал замок, земли, поместья. Все было хорошо — пока не явилась ты!

Дверь содрогалась под градом ударов; если бы не прочный засов, ее бы давно уже снесли с петель.

— Но ты любила Уорнера, — громко сказала Авалон, отвлекая внимание Абигейл на себя.

— К чему было избавляться от Брайса, пока ты жива? — рассудительно отозвалась Абигейл. — Так, во всяком случае, я считала раньше. Брайса было легко обманывать, он же туп, как пробка. Уорнер часто гостил здесь. И потом, на Брайса так легко было сва-лить вину за набег пиктов! Нет, он был нужен мне живым, на случай, если бы вдруг начали дознание. Всякий без труда поверил бы, что виновен именно он! Даже деревенские глупцы его боялись.

Авалон вспомнила Эльфриду, которая съежилась от страха при одном имени барона. Эльфрида, мистрис Херндон — как же они все заблуждались! Улыбаясь, Абигейл заговорила быстрее, слова так и сыпались из нее. Авалон пришлось напрячь силы, чтобы ничего не упустить.

— Мы с Уорнером долго были любовниками. В тот год, когда стало ясно, что ты жива, я уже замышляла убить Брайса. Ты, ты все испортила. Потребовала назад земли, поместья, деньги. Этого я тебе никогда не прощу. Я хотела разделаться с тобой сразу, когда ты только прибыла в Англию, но Уорнер меня отговорил. Сказал, что твоя история у всех на слуху, а потому столь неожиданная смерть вызовет нехорошие толки. Он считал, что нам нужно выждать. Я согласилась, ведь он всегда был такой умный. Я посоветовала Брайсу отправить тебя в Гаттинг. Нельзя же было поселить тебя здесь, в Трэли. Это уже чересчур!

Улыбка сползла с ее кривящихся губ.

— И я, конечно, постаралась бы отправить тебя на тот свет прежде, чем ты обвенчаешься со своим шотландским дикарем. Но тут вдруг Брайс решил выдать тебя за Уорнера! Представляешь? После всего, что я для него сделала, он решил отнять у меня моего возлюбленного!

— Он же не знал, что ты любовница его брата, — негромко заметила Авалон.

— Разумеется, не знал! Только дело не в этом. Все, все, что я совершила, было ради Уорнера, ради того, чтобы мы с Уорнером когда-нибудь поженились и жили счастливо. А он оказался таким неблагодарным!

Маркус медленно, едва ощутимо шевельнулся, и Авалон прошиб холодный пот. Рано или поздно он не выдержит и выдаст себя. Тогда Абигейл хладнокровно застрелит его.

«Используй меня, — громче прозвучал все тот же голос. — Я твой».

— Лэрд! — закричали за дверью, и Абигейл снова улыбнулась.

— Ну, с меня довольно, — сказала она и выше подняла арбалет.

— Почему ты убила Уорнера? — громко спросила Авалон. — Ты же любила его.

— Да, любила! Но кто бы мог подумать, дорогая кузина Авалон, что он влюбится в тебя? С первого взгляда! — Абигейл громко, невесело расхохоталась. — Да, так он и сказал. Он решил бросить меня, и это после того, как я своими руками отдала ему титул и замок. Он состряпал бумаги, подтверждавшие его право на твою руку, и хотел их обнародовать, потому что, Иисусе сладчайший, любил тебя! Любил! — Она презрительно фыркнула. — Я-то знаю, в чем дело. Ты околдовала его!

— Нет, — сказала Авалон и почувствовала, что Маркус пытается приподняться. Из-за юбок Авалон он не мог разглядеть Абигейл, но та наверняка его увидит! Черные занавески предательски зашуршали.

— Лэрд! Кинкардин! — закричали за дверью, и снова на нее обрушился град ударов. Дерево застонало, поддаваясь.

— Да! — завизжала Абигейл. — Ты околдовала Уорнера! Он был мой, мой! Но он оказался слаб и за свое предательство заслужил смерти. Мой кинжал наказал его! О, как сладко было видеть, как из него по капле вытекает кровь! А потом я дала ему яд, незаметно, как всем остальным — и слугам, и челяди. Все они должны были умереть, потому что я проиграла!

«Я твой…»

— Абигейл, — сказала Авалон, — если ты убьешь нас, тебе не уйти отсюда живой.

— О, — почти мечтательно вздохнула та, — разумеется! Разумеется, я умру. И соединюсь со своим возлюбленным. Я ведь все еще люблю его. Но ты умрешь первой, кузина, — и этого мне Достаточно.

Маркус вскочил, бросился на Абигейл, и та отпрянула. Авалон метнулась вслед за мужем, чтобы уберечь его от выстрела, но, запутавшись в занавесях, упала. И закричала, услышав смертоносное пение стрелы. Маркуса отшвырнуло к кровати, он обмяк, сполз на пол и больше не двигался.

«Нет, нет, господи, нет!» — беззвучный крик раздирал сознание Авалон.

Она подползла к Маркусу, приникла к нему всем телом, но ощутила лишь холод и неподвижность.

Маркус еще дышал — часто, судорожно.

— Авалон, — выдохнул он почти беззвучно, и в ее мыслях едва различимо прозвучало:

«Авалон, я люблю тебя. Беги…»

И — больше ничего. Тишина.

Их окутал мрак, и Авалон ничего не могла различить. Единственный горящий факел остался далеко за спиной. Руки ее были в крови, крови Маркуса, вторая стрела вонзилась ему в грудь, чуть повыше сердца. Он весь был залит липкой кровью. Крики за дверью становились все громче, но и в этом шуме Авалон услышала негромкий металлический щелчок. Абигейл снова взвела арбалет и теперь целилась в нее. «Вот и конец», — отрешенно подумала Авалон.

«Я твой».

Абигейл убьет ее, и она не сможет спасти своего мужа, который истекает кровью. Все ее воинское искусство, ловкость, сила, проворство — все это бесполезно сейчас перед жалом стрелы. Маркус умрет, умрет, и виновата в этом будет только она, Авалон…