Отряд (№1) - Отряд

Гвардеец перекинул ремень П-излучателя через голову и сделал пять шагов вперед.

Некоторое время земляне с профессиональным интересом разглядывали незнакомое и крайне необычное на вид оружие. Наконец немецкий "обер" процедил:

– Это вполне может оказаться муляжом, игрушкой. Как оно действует?

– Продемонстрируй им, – стискивая тубы, скомандовал Карсс гвардейцу.

Гвардеец недоуменно обернулся:

– Как, господин старший советник, здесь?

– Используй в качестве мишени свой шлем, а излучатель поставь на малую мощность. Шагов с тридцати. Попадешь? Шлем тебе выдадут новый. Я распоряжусь.

Гвардеец презрительно хмыкнул, сделал пальцами неуловимое движение под подбородком и снял свой шарообразный защитный шлем. Под шлемом обнаружилась продолговатая коротко стриженная голова со смешно оттопыренными большими ушами. Валерка Стихарь открыл было рот, чтобы вслух оценить эти приспособления для улавливания звуковых волн, но гвардеец, как бы почувствовав его намерение, резко обернулся и в упор так глянул на Валерку пустыми водянистыми глазами, что тому шутить сразу расхотелось, а, наоборот, захотелось ощутить в руках старую добрую трехлинейную винтовку с полной обоймой бронебойных патронов, а еще лучше – "дегтяря", опять же с полным диском…

Тем временем гвардеец отвернулся и не торопясь направился к дальней глухой стене зала, где аккуратно положил шлем на пол и вернулся назад. Встав так, чтобы было видно всем, он ловко вскинул свое оружие к плечу и нажал на спуск.

Из ствола вылетела короткая молния, и в то же мгновение с каким-то сухим треском шлем исчез в слепящей вспышке света.

– Поду-умаешь, – нахально заявил Валерка Стихарь. – Может, вы заранее шлем какой-нибудь химической дрянью напичкали…

– Хватит! – властным голосом перебил Карсс. – Я уже жалею, что пошел вам навстречу. Вас доставят на место в наших летающих машинах, вид которых и способ передвижения не оставят у вас никаких сомнений в реальности и правдивости происходящего. А теперь вам дается пятнадцать минут на то, чтобы вы пришли в себя, после чего вам будет выдан ваш НЗ. Полчаса на еду и – вперед. Оружие и снаряжение получите по прибытии на место. – Он хлопнул в ладоши, и стены опять утратили прозрачность, отделив взводы друг от друга и от старшего советника Карсса.

– Аминь, – пробормотал Велга и повернулся к своему взводу. – Какие будут мнения, парни?

– Какие тут могут быть мнения… – шумно вздохнул гигант Малышев. – Драться надо, вот и все мое мнение.

– Чудно это все как-то, – почесал в стриженом затылке Вешняк. – Другая планета, люди со звезд… прямо как в сказке.

– Сказка, она обычно хорошо кончается, – сплюнул на чистый пол Валерка Стихарь, – а это, похоже, сказочка та еще… Ох, объединиться бы с немчурой ради такого случая да врезать этим гадам так, чтобы перья полетели! Не знаю, кто как, а я в "шестерках" век не ходил, и сейчас воевать ради их милости у меня охоты нет.

– Ты же слышал, что они обещают помощь той стороне, которая победит, – сказал с тайной надеждой в голосе Олег Матвеев, самый тихий и незаметный солдат во взводе. – Значит, не только за себя воевать будем. И потом… оружие у них… Не чета нашим автоматам… да и немецким тоже.

– А с чего это я должен им верить? – повернулся к Матвееву Стихарь, уперев кулаки в бока. Перед худым и длинным Матвеевым он смотрелся как петух перед цаплей. – Откуда мне знать, что у них на уме?! Может, они нас потом, тех, кто останется, перестреляют, чтобы не возиться! А оружие, Олежек, и отнять можно – это я тебе как разведчик разведчику конфиденциально сообщаю.

– Мне вот интересно, – прогудел Малышев, – зачем им все-таки надо, чтобы мы тут у них воевали? Неужто сами разобраться не могут? Как-то неправильно это, что ли…

– Да ставят они на нас, мать их!.. – зло выкрикнул Валерка. – Кто-то из них на нас, а кто-то на немцев. Пари заключили, суки… – он длинно и витиевато выругался.

– Ладно, – хлопнул кулаком по открытой ладони Велга. – Обмен мнениями закончен. Подвожу итог. Ввяжемся в драку, а там видно будет. Нам бы только оружие обратно получить… Насчет объединения с немцами – полная глупость и чепуха. И думать не смейте. Если забыли, то могу напомнить, что они для нас – лютые враги. А врагов убивают. И мы их будем убивать так же беспощадно, как и раньше. А вам, рядовой Стихарь, я чуть позже объясню вашу ошибку – И Александр незаметно подмигнул ростовчанину.

ГЛАВА 5

Бой длился уже около часа.

Противники вступили в огневое соприкосновение через четыре с половиной часа после того, как были доставлены в эти пологие, порыжевшие от солнца и времени холмы.

Стараясь занять более выгодную позицию, оба взвода продвигались все выше в горы, пока наконец не встретились лоб в лоб в неглубокой долине, по дну которой шустро журчала мелкая и узкая речка.

Когда-то здесь, видимо, было довольно крупное поселение сварогов, и сейчас разбросанные по пологим склонам долины и речным берегам остатки каменных стен и фундаментов послужили прекрасным укрытием для солдат, так что к исходу первого часа боя стороны потеряли по два человека убитыми, а тяжело раненных не было вовсе.

В общем-то серьезным боем то, что происходило в этой безымянной долине среди древних и пыльных развалин, было назвать трудно.

Обе стороны явно не хотели лезть на рожон, берегли патроны и никак не могли разозлиться для настоящего дела.

Положение оставалось патовым еще и потому, что русские и немцы спустились в долину с двух сторон и теперь находились на противоположных берегах пусть и мелководной, но все же речки. То есть тот, кто рискнул бы атаковать первым, неминуемо должен был эту речку форсировать, подставляя тем самым себя под огонь сидящего в укрытиях противника. А так как и те, и другие стреляли совсем неплохо (за прошедший час они успели в этом убедиться), то все прекрасно понимали, что прямая схватка – самоубийство.

Мысль об обходном маневре пришла в голову практически одновременно Александру Велге и Хельмуту Дитцу, когда в тылы русских и немцев с двух сторон из-за гребней холмов ударил новый враг.

– Русские сзади! – долетел до Майера чей-то надтреснутый крик, и пулеметчик не узнал голоса кричавшего.

– Погляди, что там, – сквозь зубы бросил Руди Оскару Руммениге, не отрывая щеки от лоснящегося приклада своего "МГ-42". Ему не хотелось менять удобную позицию, с которой просматривался участок реки шириной как минимум в пятьдесят-шестьдесят метров и значительная часть противоположного склона долины с разбросанными там и сям развалинами. Майер уже засек русского пулеметчика, но пока не стрелял, ожидая, что тот сделает ход первым.

Светловолосый и тонкокожий, похожий на молоденькую девушку Оскар метнулся к полуобвалившейся стене позади них и осторожно высунул голову над краем.

Он сразу же увидел появляющиеся на гребне склона и отчетливо различимые на светлом фоне неба фигурки вооруженных и странно одетых людей (Оскару показалось вначале, что они одеты в нечто напоминающее женское платье, но чуть позже он вспомнил полузабытое слово "туника"). Десятка два этих непонятно откуда взявшихся людей, стреляя на ходу из оружия, очень напоминающего винтовки, уже спускались по склону, атакуя взвод с тыла, а новые фигурки, как чертики из коробки, все выскакивали и выскакивали на гребень холма. Раздумывать над тем, кто это и откуда, было некогда. Оскар видел, что кое-кто из взвода уже заметил опасность и повернул свои "МП-39" на сто восемьдесят градусов. Короткие сухие очереди срезали первые ряды атакующих, но было ясно, что тех слишком много.

– Кто-то атакует нас с тыла! – крикнул Оскар Майеру. – Но это не русские! Одеты по-другому, их гораздо больше, и у них винтовки, а не автоматы!

– Русских тоже атакуют! – прокричал в ответ Май-ер. – Я их вижу! Господи, только второго фронта нам и не хватало!

– Их слишком много, Руди! – взволнованно заорал Руммениге и открыл скупой огонь из своего "машине-пистоле".

Майер, бросив последний быстрый взгляд на яростно вспыхнувший на другой стороне речки бой, подхватил одиннадцатикилограммовый "МГ" и, привычно пригибаясь, перебежал к Оскару. Он уже понял, что новый противник будет пострашнее старого.

Пулеметчик Рудольф Майер берег патроны, как скупой хозяин спички, и рык его пулемета вплетался в общий голос боя коротко, но веско, а девятиграммовые пули со скоростью 800 метров в секунду точно настигали цель.

Откуда-то сбоку на их позицию влетел, споткнувшись, пыльный и одновременно мокрый от пота Курт Шнайдер. Он где-то потерял или оставил свою каску, и теперь его рыжая шевелюра спорила по яркости с местным солнцем, которое хоть и перевалило уже зенит, но продолжало палить не хуже огнемета.

– Как дела, ребятки? – Шнайдер плюхнулся спиной к стене, оскалился и с каким-то веселым остервенением сменил магазин. – Тебе это ничего не напоминает, Руди? По-моему, в Сталинграде мы подобное уже проходили!

– Нет, – коротко откликнулся Майер и дал очередь из четырех выстрелов.

– В Сталинграде, пожалуй, было жарче, – не очень уверенно согласился с пулеметчиком Руммениге и тыльной стороной ладони отер со лба пот и пыль. – Хоть и зима, конечно… Но там мы как бы на своей земле были… а?

– О! – радостно воскликнул рыжий Шнайдер и за-хохотал. – Удивительное дело, как быстро все мы становимся земляками! Стоит нам слегка припечь задницу… Кстати, вы, надеюсь, обратили внимание, что русских тоже атакуют?

– Обратили, обратили, – бросил, не оборачиваясь, Рудольф. – Ты давай стреляй… чего там у русских не видел? Тут самим бы отбиться…

– Не скажи! – возразил Курт, напряженно вглядываясь в противоположную сторону долины сквозь длинные светлые ресницы. – Во-первых, я берегу патроны – у меня и так только четыре магазина осталось. А во-вторых, русские нам сейчас скорее союзники, чем противники. Ты об этом не думал? Тем более что и навалились на них, по-моему, серьезней, чем на нас… О! Они отступают! К нам отступают! Правильно! Эй, камрады, сюда! Сюда!! – И Курт Шнайдер, не обращая внимания на снующие вокруг него пули сварогов, вскочил на ноги, сорвал с ремня пустой подсумок и отчаянно замахал им над головой.

– Что делать будем, товарищ лейтенант? – Верткий Стихарь ужом переполз на позицию Велги и пристроился рядом. Его гимнастерка, брюки, сапоги – все было изрядно перемазано пылью, а через щеку к подбородку тянулась яркая кровавая дорожка.

– Ранен, что ли? – покосился на бойца Александр.

– Где? А, это… Чепуха, осколком камня царапнуло. Прорываться надо. Прихлопнут нас тут, как мышей в мышеловке.

– Куда прорываться? Ч-черт… – выхаркнул лейте-нант и, сорвав чеку, швырнул метров на тридцать, за остатки стены, из-за края которой торчали головы засевших там сварогов, "лимонку".

Грохот взрыва и тонкие пронзительные крики раненых и умирающих перекрыли треск автоматных очередей и частое щелканье винтовочных выстрелов.

– Хорошо попал, – констатировал Велга. – Куда прорываться? Немцы же сзади!

– Немцы-то они немцы… – поскреб щеку Валерка. – Но ведь люди же! Их тоже атакуют, и сейчас им так же хреново, как и нам. Объединяться надо, товарищ лейтенант. Да вы и сами об этом думали. С чего бы иначе мне подмигивали тогда? – Он помолчал секунду и вдруг зачастил громким шепотом: – Саша, слушай, я дело говорю! Если с немчурой сейчас не объединимся – всем хана! Фрицам тоже. Я еще тогда, в той комнате с прозрачными стенами, очень хорошо это понял. А когда нам орудие отдавали, я у того фраера, ну, что с нами базар вел, коробочку переводную стырил…

– Какую еще, на хрен, коробочку? – Велга, воспользовавшись короткой паузой в стрельбе, приподнялся и, срывая уже и так охрипшую глотку, заорал на левый фланг, туда, где, по его расчетам, находились основные силы взвода: – Взвод!! Слушай мою команду! Всем сосредоточиться за руинами большого здания у реки! Отступать постепенно! Передай по цепочке!

Дружно ударили винтовки сварогов, но лейтенантАлександр Велга, чья интуиция за два года войны отточилась почти до мистической остроты, уже упал на за– сыпанную каменным крошевом землю, и пули, завывая от бессильной злобы, прошли над его головой.

– Коробочку, Саша, ту, которая у него на шее болталась, из которой голос шел, как я понимаю! – Горячечный шепот Стихаря каким-то удивительным образом перекрывал шум боя. – Ты че, не понял, что это переводное устройство? Я сразу просек. И немцы, и мы его базар отлично понимали, и он нас тоже. А каким макаром, спрашивается?

– Ну ты даешь! – изумленно уставился на Валерку лейтенант. – Как это ты умудрился?

– Дурное дело нехитрое, – счастливо рассмеялся Стихарь. – Он, начальничек этот ихний, слишком близко ко мне оказался, когда мы в эту… летающую… х…ню грузились, уж не знаю, как ее по-другому назвать. Я, с понтом, споткнулся, ну и пихнул его легонько… Да на нем столько разной фигни понавешано было, что он и не заметил! А потом уж, наверное, связываться не захо-тел… Охрана его, двое этих, переливчатых, рыпнулась было, – частил Валерка, похохатывая и скаля зубы, – да он, как благородный и вообще – джентльмен, ручкой эдак их отодвинул и даже меня – вот мудак-то! – под локоток поддержал, представляешь?! Я, само собой, расшаркался, виноватую улыбочку на физии изобразил – пардон, мол, – руку к сердцу прижал… поклонился даже! Коробочка-то махонькая, легонькая – в кулаке умещается! Ты ведь по-немецки не очень шпрехаешь?

– Сам знаешь. В школе учил через пень-колоду да на фронте чуток поднабрался, а так…

– Вот и я тоже, будь оно неладно, кроме "хальт" и "хенде хох", ни хрена не знаю! – весело признался Стихарь в том, что его командиру было и так прекрасно известно. – Ас этой коробочкой мы с фрицами быстро договоримся…

– Ладно, – перебил Велга, – там поглядим:

Оп перебрался к противоположной стене и сквозь иззубренный пролом стал наблюдать, как его бойцы постепенно, отстреливаясь на ходу, скапливаются в руинах то ли какого-то бывшего храма, то ли общественного здания почти на самом берегу реки, там, где он и приказал им сосредоточиться. Со стороны сварогов огонь велся плотный и остервенелый, и Велга подумал, что не все доберутся до места. Он заметил Малышева и Вешняка и еще человек восемь бойцов, которые уже достигли развалин, залегли среди них и теперь прикрывали своих товарищей. Лейтенант сплюнул скопившуюся во рту пыль и обернулся к Стихарю:

– Давай к реке. Перебежками. Сначала ты меня прикрываешь, потом я тебя.

– Понял, товарищ лейтенант, – кивнул Валерка и, заняв позицию, приник к прикладу своего "ППШ".

Гроза собралась быстро.

Еще полчаса назад небо было чистым и вовсю пекло склоняющееся к западу солнце, а сейчас, казалось, прямо над головами – протяни руку и коснешься – с бешеной скоростью летели темно-серые клочья обла-ков. Выше, за клочьями, небо затянула сплошняком какая-то желто-сизая зловещая мгла, а с юга надвигалась самая настоящая стена.

Стена была темной-темной, почти черной, росла на глазах, тянулась к зениту, и стену эту сверху донизу раскраивали мощные ветвистые слепящие молнии.

Гром – вначале далекий и прерывистый – теперь гремел, почти не переставая, и звук его нарастал.

– Судя по скорости, – заметил, взглянув на часы, Хельмут Дитц, – эта сумасшедшая гроза через пять минут будет над нами.

Александр Велга кивнул, соглашаясь:

– Нам это на руку. Если еще и ливень начнется – совсем хорошо. Используем стихию как союзницу, а?

– Да Ливень и гроза больше помешают им, чем нам.

Сорок минут назад остатки обоих взводов собрались тут, в руинах большого здания на берегу речки. Но вначале с белой тряпкой в руке к немцам пробрался верткий Валерка Стихарь. Украденная им у старшего советника Карсса коробочка действительно оказалась переводным устройством, и Валерка быстро договорился вначале со Шнайдером, Майером и Руммениге, а чуть позже и с обер-лейтенантом Хельмутом Дитцем, которого под огнем сварогов сумел разыскать и привести рыжий Шнайдер. Теперь они все, в количестве двадцати трех человек, включая восьмерых раненых, заняв круговую оборону, вот уже сорок бесконечных минут ждали атаки сварогов, которые, быстро убедившись в меткости землян и понеся большие потери, залегли и тоже чего-то ждали.

Привалясь спиной к торчащему из земли обломку колонны, Велга хмуро оглядывал свое и Дитцево воинство.

"Двадцать три человека. Одиннадцать русских и двенадцать немцев. Восемь раненых. И раненных тяжело. Больше половины взвода выбили, сволочи".

Он вспомнил, как час назад они со Стихарем прорывались сюда, на берег реки, и тряхнул головой, отгоняя кошмар тех минут.

"Не уберег. Не уберег ребят, командир".

В голову вползла циничная мысль о том, что в живых остались, в общем-то, самые опытные и умелые: Малышев, Стихарь, Вешняк, Онищенко, Степанов… На войне подобное случается редко, но все же случается. С этими бойцами, пожалуй, можно и прорваться. Да и немцы, судя по всему, не лыком шиты. Вот один черноволосый широкоплечий пулеметчик Майер чего стоит! Тяжелый "МГ-42" в его волосатых руках, кажется, живет какой-то своей злой, опасной и целеустремленной жизнью… И рыжий Шнайдер ловок, черт, ничего не скажешь. Ну, а командир ихний, обер-лейтенант Хельмут Дитц… Велга покосился на долговязого белокурого Дигца, пристроившегося в трех шагах от него у обломка такой же колонны. Почувствовав на себе взгляд русского лейтенанта, немец поднял голову и вопросительно вздернул светлые тонкие брови.

– Все нормально, – заставил себя улыбнуться Велга.

Черт, сразу так вот очень трудно привыкнугь, что этот "обер" в серо-зеленом (глаза б на него не смотрели!) мундире, с Железным крестом II степени и "Знаком участника пехотных штурмовых атак" на груди, с исправным и грозным на ближней и средней дистанции пистолетом-пулеметом "МП-39" на худых коленях, с "парабеллумом" в кобуре и парой-тройкой стопатронных магазинов в подсумке, в пыльных добротных высоких офицерских сапогах, что этот проклятый ариец, которого еще вчера следовало если не убить на месте, то тут же взять в плен и с пристрастием допросить, сейчас ему, советскому лейтенанту Велге Александру Ивановичу, добрый союзник и чуть ли не друг…

– Товарищ лейтенант, а товарищ лейтенант!

Задумавшись, Александр не заметил, как к нему неслышно подошел сбоку Валерка Стихарь и тронул за рукав гимнастерки.

– Что? – недовольно, оттого что его застали врасплох, глянул на ростовчанина Александр.

– Там с вами раненые поговорить хотят. С вами и с немецким обер-лейтенантом тоже. Господин обер-лейтенант! – позвал он.

Дитц быстро поднялся и подошел. Пришлось встать и Велге.

– Что случилось? – осведомился немец.

– С нами хотят поговорить раненые, – объяснил ему Велга.

– Раненые? – Дитц повернул голову и посмотрел туда, где у дальней стены лежали и сидели восемь раненых солдат. Шестеро из них не могли ходить самостоятельно, а еще двое хоть и передвигались, но вряд ли смогли бы одолеть и сотню метров. – Что ж, пошли по-говорим.

При виде приближающихся командиров немецкий ефрейтор с перевязанной головой и грудью попытался подняться, но Велга его остановил:

– Сидите, сидите, ефрейтор. В чем дело?

– Господин… господа… – неуверенно начал ефрейтор и беспомощно оглянулся на своих товарищей, ища поддержки.

Велга и Дитц переглянулись.

– Тут такое дело, товарищ лейтенант, и вы, господин обер-лейтенант, – обстоятельно вступил лежащий рядом Степан Коломийцев – бывший крестьянин из-под Чернигова и самый старый боец во взводе (недавно ему исполнилось сорок три года). – Сейчас, видно по всему, гроза начнется страшенная. Вам всем, которые целы и не ранены, прорываться надо. А мы здесь останемся – вас прикроем. Не говорите ничего, товарищ лейтенант! – Он слегка повысил голос, заметив, что Велга открыл было рот для возражений. – Ничего говорить не надо. Мы тут с товарищами посовещались… Позвали Валеру с его переводной машинкой и посовещались, значит. И все решили. Вам, здоровым, нас все одно всех не унести. По двое на каждого – это уже шестнадцать человек требуется, а вас всего пятнадцать. Да и носилок нет, и сделать их не из чего. А нам… Чем черт не шутит. Откроем огонь, создадим видимость, что нас тут много, а потом сдадимся. Может, убьют, а может, и нет. Немцы, камрады то есть, согласны. Нет у нас другого выхода. А вы, если вырветесь, уж как-нибудь исхитритесь всыпать этим сволочам, что нас сюда кинули, по первое число. Патронов нам много оставлять не надо, патроны больше вам пригодятся. Ну и гранат пяток, пожалуй. Вот… – Он помолчал и добавил, твердо глядя прямо в глаза Велге: – По-другому нельзя, лейте-нант. Если выживешь и – чего только не бывает! – вернешься домой, расскажи моим, что их муж и отец погиб смертью храбрых. А где и как погиб, не рассказывай – подумают еще, что смеешься над ними или умом тронулся. Сочини что-нибудь, ладно?

– Ладно, – кивнул Велга и судорожно сглотнул.

– Храбрецы, – тихо, но отчетливо сказал стоящий рядом Дитц. – Мы не забудем вас.

Он поднял худое лицо к небу, и первые крупные капли дождя упали на его лоб.

ГЛАВА 6

Сначала налетел ветер. Порывистый, как юноша-поэт, и грубый, словно унтер-офицер с двадцатилетней выслугой, он поднял с морщинистой старой земли центнеры песка пополам с пылью и швырнул это желто-серое месиво на сварогов и землян. А когда те, задыхаясь и кашляя, выхаркнули пыль из легких, небо над головой вначале резко почернело, а потом раскололось надвое. И тут же, секунда в секунду, воздух сотряс такой грохот, что казалось, разорвутся барабанные перепонки и никто и никогда уже ничего не услышит в этом мире. Ниагары ледяной воды хлынули отвесно вниз. В ослепительных вспышках света (молнии били почти беспрерывно, будто кто-то включил гигантский стробоскоп на этом шоу природы) они застывали и принимали вид причудливой стеклянной стены, пронизанной и насквозь насыщенной холодным голубым огнем. Все вокруг потонуло во мраке, слепящем огне, жутком грохоте и потоках воды.

– За мной! – крикнул Велга, и его голос никто не услышал.

– Вперед! – крикнул Дитц, и гром стократно перекрыл его голос.

Но солдаты поняли приказ и, пригибаясь, озверев от грозы и безвыходности положения, пошли на про-рыв.

В этом бою каждый полностью рассчитывал только на себя, потому что уже с пяти шагов человеческая фигура размывалась и теряла очертания, а с шести и вовсе пропадала за сплошной стеной ливня и мрака.

Молнии слепили.

После очередной вспышки перед глазами плавали оранжевые пятна, и зрение не успевало адаптироваться, как тут же следовала другая, за ней третья… и так без конца.

Это был прорыв наугад, во тьму и ливень, в грохот и слепящий свет. Лишь вспышки выстрелов в промежутках между молниями помогали кое-как ориентироваться, и Велга убил двоих, пока вырвался на склон долины. Где-то сзади еще стреляли, но он не останавливаясь бежал вверх по склону, скользя по грязи и мокрой траве, падая и подымаясь, и понимая, что единственное, чем он может помочь своим бойцам, – это остаться в живых.

Десять человек – русские и немцы – все, что осталось от двух взводов разведки, измученным маршем, под проливным дождем продвигались выше в горы, и за усталыми спинами солдат умирала гроза и последний Бой, который давали врагу их оставшиеся товарищи.

Слух еще улавливал отдаленные автоматные очереди, частые винтовочные выстрелы да изредка – хлопки гранат, но вскоре наступила тишина, нарушаемая лишь шелестом утихающего дождя да надсадным дыханием измотанных людей.

Шли молча:

До полной темноты было необходимо оторваться как можно дальше от возможной погони и найти надежное убежище на ночь – люди выдохлись и вряд ли смог ли бы продолжать движение еще и ночью.

Александр Велга, шедший впереди отряда рядом с Хельмутом Дитцем, на ходу обернулся и в который уже раз поразился абсурдности и полной невозможности с точки зрения здравого смысла открывшейся перед ним картины: его разведчики шли вперемешку с немцами, рядом, плечом к плечу, как час назад плечом к плечу прорывали окружение, прикрывая и выручая друг друга… А вон гигант Малышев легко, словно тросточку, несет на левом плече свой "дегтярь", а на правом – более громоздкий и тяжелый немецкий "МГ-42", помогая Рудольфу Майеру, который заметно припадает на раненую ногу. Еще вчера… да что там вчера – сегодня утром! – они были готовы в прямом смысле слова перегрызть друг другу глотки, а теперь вот… Бой и общий враг уже объединили солдат и сделали их если и не друзьями пока, то уже соратниками, что зачастую значит ничуть не меньше, а иногда и гораздо больше.

– Саша, – Хельмут Дитц остановился и вскинул к глазам свой полевой цейссовский бинокль, – взгляни-ка туда!

Дождь все еще сеялся с неба, но страшная черная гроза ушла, и за их спинами, на западе, там, где уже садилось солнце, небо ощутимо посветлело.

Дитц протянул "цейсс" Велге, и лейтенант принял из рук немца теплый и влажный от дождя корпус бинокля.

– Там, – Хельмут протянул длинную руку по направлению к горам. – Видишь, где деревья зацепились за склон? По-моему, это пещера.

Александр чуть тронул настройку, приспосабливая бинокль к своему зрению, и мощная оптика приблизила – рукой подать – черный, неправильной формы провал в скале километрах в полутора от них.

Пещера, точно.

И подобраться к ней можно было по длинному и открытому со всех сторон склону, на котором там и сям росли какие-то невысокие разлапистые деревья.

– Кажется, то, что надо, – оторвался от окуляров бинокля Велга, – Во-первых, склон довольно длинный и отлично просматривается на всем протяжении. Сверху не подберешься – скалы, а вход не такой уж и большой – можно замаскировать камнями и теми же ветками от деревьев. Если внутри достаточно места, то лучшего ночлега и пожелать нельзя.

– И я так думаю, – устало улыбнулся Дитц и, обернувшись к отряду, громко объявил:

– Солдаты! Нам нужно добраться вон до той пещеры! Там устроимся на ночь. Потерпите, осталось немного…

И они зашагали быстрее, словно близость отдыха придала сил. Темень стремительно надвигалась на них из-за гор, и никто не знал ночных опасностей этого мира.

Дождь, было притихший, снова усилился.

Казалось, во всем мире не осталось ничего, кроме этого нудного холодного дождя, а его равномерный безнадежный шелест не обещал ничего, кроме насквозь мокрого мундира и гимнастерки да зябкого ночлега на каменном полу. Впрочем, десять измученных землян были сейчас рады любому ночлегу.

Пещера оказалась громадной – пришлось даже послать вглубь на разведку Вешняка и Шнайдера с фонариком – и, главное, сухой. Еще час ушел на то, чтобы завалить вход камнями, оставив лишь узкий, выходящий вбок, лаз для часовых и замаскировать все это песком и ветками. Нашелся неподалеку и ручей с чистой вкусной водой, а из собранного хвороста получилась внушительных размеров куча.

– Вот черт, промокло все насквозь! – чертыхнулся ефрейтор Карл Хейниц, без толку истратив уже третью спичку из тщательно сохраненного в сухости коробка. – Бензину бы сюда… Не могу зажечь, хоть убей!

– Дай-ка я попробую, – мягко сказал присевший рядом Михаил Малышев и протянул свою громадную ладонь.

– Ну-ну, – покосился на гиганта ефрейтор и осторожно положил на эту ладонь коробок.

Михаил разгреб сложенную немцем растопку и не торопясь начал ее складывать снова, приговаривая:

– Та-ак… а теперь вот эту положим сюда… хорошо. – Стоящий рядом Руммениге освещал будущий костер фонариком, притоптывая то ли от холода, то ли от нетерпения.

Наконец хитрая операция таежника Малышева была закончена, и он, чиркнув спичкой о коробок, сунул огонек куда-то в середину растопки…

Через две минуты костер полыхал вовсю. Дым утягивался в глубь пещеры, и можно было не опасаться, что его заметят или учуют снаружи.

Озябшие и промокшие люди потянулись к огню, и Малышев сноровисто разложил костер в длину – так раскладывают костры аляскинские индейцы, чтобы в холодную зимнюю ночь места у живительного тепла хватило всем. И вот уже кто-то со стоном облегчения стянул сапоги, а кто-то насквозь мокрую гимнастерку. Солдаты протягивали к огню руки, оружие и одежду. А когда в трех котелках, поставленных прямо среди горящих веток, вскипела вода и Оскар Руммениге, взявший на себя обязанности повара, высыпал туда что-то явно очень вкусное из собранных у всех запасов провизии, напряжение последних часов почти окончательно покинуло измученные тела и нервы бойцов.

Полностью расслабиться, однако, не удалось – Велга и Дитц назначили первую смену часовых снаружи (по двое каждый час, включая и самих лейтенантов, что было встречено с молчаливым одобрением), и это напомнило людям, что они – на враждебной территории.

Вернулись Шнайдер с Вешняком.

По их словам, пещера тянулась очень далеко – им не удалось дойти до противоположного конца.

– Еда готова! – радостно сообщил Руммениге, в очередной раз сняв пробу. – Накрывай на стол!

Семь человек (Петр Онищенко и Карл Хейниц попали в первую смену часовых) расселись с ложками наготове у соблазнительно дымящихся котелков. Но пулеметчик Рудольф Майер остался стоять, баюкая в руках флягу с водкой.

– Я хочу выпить! – сказал он громко, и эхо его голоса заметалось под сводами пещеры. – Сегодня мы сражались бок о бок и доказали этим ублюдкам сварогам, что с нами не так-то легко справиться. Я хочу выпить за те робкие ростки дружбы, которые пробились сегодня сквозь коросту нашей вражды. Я хочу выпить за нашу общую победу на этой богом проклятой планете и при этих воистину фантастических обстоятельствах. Я хочу выпить за наших товарищей, которые остались там, в безымянной долине, прикрывать наш отход и скорее всего погибли, спасая нас. Я хочу выпить в память о тех, кто погиб раньше, и в память о тех, кто погиб потом, когда мы прорывали окружение. Я хочу выпить за Михаила Малышева, который тащил на себе сегодня мой пулемет, потому что мне было больно и трудно идти из-за раненой ноги, и за всех нас, русских и немцев, которых сплотила общая беда. Сегодняшний бой показал, что мы – люди. Люди, несмотря ни на что. Выпьем же за то, чтобы и дальше оставаться людьми. И да поможет нам бог!

Скрывая подступившие слезы, Майер запрокинул голову и, сделав хороший глоток из фляги, передал ее сидящему рядом и смотрящему на него с приоткрытым ртом Валерке Стихарю.