Смерть грязна и груба -- она знала. Последний лист должен неизбежно стать страницей прозы.
      Отвратительно -- еще не больно... Уже не больно...
      Теперь Оливия чувствовала, как никогда, поэтику последней прозаичной фразы, кружева тошнотворно вычурных фраз и омерзительно плывущих в глазах картин банально-пошлых извращенных мечтаний. Липкая паутина слов:
      "О, рожденные забывать, зачем вы согрешили, помните ли вы то отчуждение печальной комы неповиновения? Отчуждение, когда небеса, разверзшись, низвергали бездну на головы нераскаянных...
      О, вы, поэты обыденной гнили вчерашних похотливых извращений, неужели вы не знаете шума моря за спиной странника, идущего вперед, вопреки, ни за что, прямо по пути к своей погибели, шум ветра, песню ветра, поющую вдох жизни небытия?
      И ничего нет.
      Лишь звездная бездна.
      Кристаллики льда и ничего.
      Очнись, живой, пока ты жив, плутая в сонме перепутанных мыслей. Очнись и оглянись -- может не зашло еще твое светило бесчестья и славной кощунственной неги..."
      "Убивайте и убиты будете,"-- так сказал пророк. Он видел сквозь века эти глаза, до мозга прожженные слезами, это лицо, навсегда утратившее былую прелесть юности, в один день постарев, эту душу, которую, словно ветошь, клали в прихожей те, к кому она приходила сказать, что любит их больше жизни.
      Увы, нерожденные еще не могут говорить, но я слышу этот страшный глас, вопль из сотен утроб несчастных матерей: "Жизнь -- это сеть! Сеть лезвий ножей!.." Кто поранится о жизнь -- уже не оправится от этой кровоточащей раны.
      Кровь. Всюду. Кровавый дождь разбитого сердца. Поминовение убитой надежды, убитой улыбочкой. Кровь на белом платье, которое было почти подвенечным.
      Но это не имеет значения -- была бы улыбка на лице.
      Она обессиленно упала лицом в эту кипу шелка и атласа. Черные лилии, красные венки роз... Ароматное, удушающее своим видом, зловоние.
      "Я должна быть сильной,-- думала она,-- я не могу умереть, я не должна думать... "
      В глазах мутилось, но беспощадные мысли не хотели угасать.
      Нет, все чушь...
      Он не мог бы быть таким садистски-жестоким...
      Она в полусне набрала его номер... во сне -- в полусне.
      Гудки, гудки... Абонент отозвался -- солидный женский голос.
      -- Здравствуйте, Дэвида будьте любезны.
      Вздох... Пауза...
      -- Его сейчас нет дома.
      -- А, ну извините...
      -- ...Нелли, деточка, это вы? -- поинтересовалась дама у Оливии, перебив ее.
      Сердце внезапно будто бы остановилось.
      -- Да,-- ответила она, помертвев, не в силах мыслить.
      -- Здравствуйте, дорогая. Дэвид вам обязательно перезвонит, когда вернется.
      Совершив насилие над своим остывшим телом, Оливия повесила трубку и опустилась на диван.
      Шелковое платье, запачканное кровью...
      ...запачканное кровью...
      Она медленно взяла нож.
      ...Не важно -- была бы улыбка на лице...
      Боли она не почувствовала -- ее завораживали алые капли, искрами падавшие на белый и кремовый атлас.
      Она вырезала надписи на коже, чувствуя какое-то ненормальное облегчение, картины плыли перед ее глазами, меняясь и сливаясь в цветные пятна, а Ричард, вошедший, показался ей всего лишь запоздавшей галлюцинацией.
      -- Оливия! Ты в своем уме?!
      -- Я?.. Я пачкаю и порчу бесполезные уже наряды...
      -- Ты, ты!..-- он схватил ее за плечи.
      -- Не важно,-- произнесла она, бездумно улыбнувшись,-- была бы только улыбка на устах.
      Все плыло...
      Последнее, что она запомнила -- это пощечины, которыми Ричард принялся ее осыпать.
      Она проснулась среди ночи внезапно, как будто от звука выстрела и сразу же слабость придавила к подушке, затрудняя дыхание и наливая свинцом веки.
      Забинтованные руки болели.
      Ричард спал рядом безмятежно, ни чем не тревожимый.
      Оливия медленно встала и, стараясь сохранять равновесие, кое-как добралась до кухни, чудом не споткнувшись на лестнице. Изображение перед глазами плыло -- лошадиная доза транквилизатора еще давала о себе знать. Сердце учащенно билось.
      Внезапно она вдруг все вспомнила, все до мельчайших подробностей -боль, как потом она спала с Альбертом Стэйтоном, как он рассказал ей о невесте Дэвида, а потом...
      "Нелли, деточка, это вы?"...
      Нет, нет, думала Оливия, нет, все это не могло быть по-настоящему, он не может быть не моим, он не мог уйти от меня, и все это мне приснилось...
      Слезы, накатив, подступили к горлу. Она судорожно разрыдалась, обессиленно опустившись на пол в углу кухни, машинально вытирая глаза пальцами, руками...
      Сил у нее уже не было.
      Кровь вытекла -- окровавленное белое платье, скомканное, валялось в холле -- все было кончено.
      Оливия не знала, что делать, чтобы заставить не болеть свое истерзанное сердце.
      Пить любовь без разбора она уже не могла -- она была убита, раздавлена, брошена, не нужна никому.
      Руки дрожали...
      Она сменила окровавленные бинты и, стараясь унять нервную тряску пальцев, приготовила наркотик.
      "Если будет передоз,-- подумала она,-- я выживу, просто убью еще несколько дней и вычеркну несколько часов этой пытки ревностью."
      Навязчивые слезы застилали взгляд...
      Она истерично сделала несколько затяжек.
      Теплая, нежная эйфория.
      Затрудненное дыхание.
      Оливия прикрыла глаза.
      Мыслей не было.
      Смутные образы, неразличимые, неидентифицируемые, тоскливым чередом сменяли друг друга, будя осеннюю мягкую меланхолию и хаотические сожаления об изувеченных наслаждениях.
      А почему бы нет?..-- Откуда-то мысль.
      "А там, за окном, ночь, туманный ветер разворачивает легкие мягкой свежестью, утоляя жажду, там шум волн, набегающих на гранит, строгая и уютная пустынность улиц, каждая из которых, точно родная мать, даст заботу и сострадание...
      Только посидеть на набережной, вдохнуть бархатный запах ночной воды, выпить свежести темноты..."
      Оливия накинула плащ и, стараясь не шуметь, выскользнула из дома в ночной туман.
      x x x
      На улице было прохладно и безветренно. Туман лип к телу, похотливо гладя кожу.
      Кругом не было ни души и фонари, тускло горящие на редких перекрестках, внушали мысли о навязчивых слезах, бесконечно текущих из глаз в ночной темноте вдали от чужих взоров.
      Оливия бесцельно брела куда-то, кутаясь в плащ и уже не обращая внимания на эти неизбежные слезы. Она не думала ни о чем, потому что все мысли были об одном и все одинаково, невыносимо болезненны.
      Ей хотелось прекратить боль, прекратить это бесцельное брожение по улицам, бесполезную необходимость что-то делать, все еще кем-то являясь. Желание смерти, такое теперь сладко-недостижимое, вызывало ноющее чувство тоски. Ричард не дал ей умереть и теперь не оставит ее одну в ближайшие несколько дней, чтобы избежать рецидива...
      Мечтания...
      Почему она никогда не будет одной из тех многочисленных жертв, зарезанных кем-то ночью на улице?..
      Это была усталость. Усталость бесцельного существования, погони за идеалом, которому она не нужна, за тенью, ускользающей и не желающей вернуться.
      Зачем?.. Теперь у нее уже нет сил снова пытаться умереть, теперь осталось только тихо плакать по ночам, когда никто не видит...
      Она вышла на набережную и прислонясь к парапету, по обыкновению взглянула на текущую внизу воду, подернутую дымкой, о чем-то думая, не отдавая себе в этом отчета и не стараясь задержать ненужные теперь мысли, автоматически вытирая слезы, когда они застилали взгляд.
      Сквозь пелену головокружения и слабости, еще не прошедших после транквилизатора, мир рисовался каким-то расплывчато-нереальным, оставляя в поле зрения лишь узкий пучок окружающей действительности, делая все остальное лишь зыбким фоном, галлюцинацией, колышущейся над устрашающей бездной небытия.
      Кто она? Зачем она?
      Неужели никто не поможет, думала Оливия, никто не скажет... Никто не прервет этот страшный сон, в который я попала... Неужели так всегда и будет -- черная гладь воды поверх иллюзорного фона нереального полунебытия... Кто-то должен понять, как сладко было бы прорвать эту паутину и уйти, просто уйти уже ничего не желая, ни о чем не мечтая...
      Это была ночь, усталость и река.
      Невнятные звуки спящего города...
      Шарканье старых сапог по мостовой, простуженное покашливание, шуршание обрывков газет... (где-то далеко -- глухое гавканье собаки).
      -- Мисс, уж не топиться ли вы собрались? -- резкий скрипучий охрипший голос.
      Оливия, от неожиданности вскрикнув, судорожно обернулась. Неподалеку, усевшись на старые газеты прямо на тротуаре, примостился ободранный старик, нищий бродяга.
      Он рассмеялся каркающим смехом.
      -- Что, испугались? -- он поправил свое рваное пальто,-- простите, старый Грегор Мак Ги не хотел напугать такую красивую мисс... Только вода в реке еще очень холодная, купаться еще вовсе не время...
      -- Что вы такое говорите...-- Оливия слабо улыбнулась,-- я вовсе не собиралась ничего такого делать...
      -- Просто вы так перегнулись через перила,-- усмехнулся старик, кашляя, развернув сверток рваных газет, достав шляпу с обвисшими полями и нахлобучив ее себе на голову,-- и я подумал: предупрежу красивую девушку об опасности -- может тогда и мне, старику, перепадет какое-нибудь спасибо...
      У Оливии в кармане плаща была только стофунтовая бумажка. Хотя деньги уже не имели значения.
      -- Это вместо спасибо,-- улыбнулась она, протянув старику банкноту,-выпейте завтра за мое здоровье, мистер, и купите себе новую шляпу...
      Старик радостно закашлялся.
      -- Благослови вас бог, мисс, благослови вас бог... Этих денег старику хватит, может, до самого конца, чтобы не сдохнуть в подворотне...
      Оливия вздохнула, хотя ей, в сущности, было безразлично, что именно ей говорят, лишь бы говорили хоть что-нибудь, не давали мыслить...
      -- Вот увидите, мисс, вы еще вспомните заботу старого Мак Ги о вас, чтобы завтра не стрелялся с горя какой-нибудь там красивый молодой джентльмен... И старик Мак Ги вас всегда будет вспоминать...
      -- Зачем вы это говорите?..-- Оливия смахнула слезы,-- красивые молодые джентльмены уже давно не стреляются с горя...
      -- Ну вот, большая девочка, а плачете,-- старик сочувственно зашуршал газетами,-- не годится, от слез глаза будут красные, как все равно...-- он не нашел эпитета и, старчески кашлянув, не смущаясь продолжал еще более скрипучим голосом,-- Бывает в жизни много всякого разного, но плакать такой красивой мисс нельзя не в коем случае...
      Оливия, не в силах больше удерживаться, разрыдалась, опустившись на мостовую у парапета, обессиленно уткнувшись лицом в колени.
      Старик, потерявшись, пытался выдумать что-нибудь утешительное, озадаченно покусывая седые усы.
      -- Ну-ну,-- наконец произнес он успокаивающе.
      Оливия рыдала, не способная обрести над собой контроль.
      -- У меня когда-то была такая же дочь,-- сказал старик,-- такая же красавица, как вы...
      -- Ну и что же теперь? -- всхлипнула Оливия, тщетно стараясь хоть словами унять слезы.
      -- Такая же красавица, со светлыми волосами, голубыми глазами... Единственная отрада старого Грегора. А однажды, вернувшись домой, он нашел на столе ее образок, все ее деньги и записку: мол не ищи меня больше, я счастлива с тем, кого люблю... Мол не скучай, не грусти, живи дальше один и не вспоминай...
      -- Она уехала? -- Оливия сочувственно посмотрела в глаза старика.
      -- Я больше ничего о ней не слышал... Нэнси Мак Ги никто больше с тех пор не видел... Может быть -- уехала, а может... Может для нее не нашлось старика Грегора, который бы ее окликнул, когда она так же вот перегнулась через парапет...
      -- Почему? -- произнесла Оливия странно зачарованная этой обычной, но вдруг открывшейся ей с неведомой стороны историей,-- Если она любила? Она ведь сказала, что теперь счастлива...
      Старик болезненно закашлялся, кутаясь в дырявое пальто.
      -- Девочка бы никогда не сказала, что ей плохо, только глаза бы выдали все слезами... Пошла бы и сделала так, как думала, будет лучше, будет легче...
      Наступила тягостная пауза.
      А я, подумала Оливия, я?.. От меня только слишком сильные переживания, масса забот всем окружающим... Она пошла и сделала, как хотела. Она умерла. Я не смогла даже этого... Все попытки смерти были смешны, грязны, грубы или пошлы... "Я приношу слишком много хлопот всем вокруг..."
      -- Теперь хоть ваши родители не будут горевать,-- добавил старик,-- не будут напрасно искать свою дочь...
      Он, пытаясь улыбнуться, снизу вверх посмотрел ей в глаза. Взгляд Оливии был мертв.
      -- У меня нет родителей.-- сказала она.
      x x x
      Они курили, сидя в грязной кухне. Оливия, глядя на дым, растворяющийся в воздухе, боялась теперь сказать, что она хотела, боялась, что ее нехитрый замысел будет сразу раскрыт, осмеян и отвергнут.
      "Солгать или сказать правду?.."
      Поймут ли правду, поверят ли лжи...
      -- Так, детка, в чем же дело? -- Пол не спеша затянулся, испытующе глядя на собеседницу, и дружелюбно улыбнулся,-- мисс, что же привело вас ко мне в столь поздний, или, может быть, скорее в столь ранний час?
      Оливия посмотрела на него. Нет, подумала она, он должен понять.
      -- Ты хочешь правду? -- поинтересовалась она, стряхивая пепел, стараясь взять себя в руки и унять дрожь пальцев.
      -- Если ты будешь лгать, пожалуйста сделай, чтобы это было убедительно.
      Она усмехнулась. Сердце забилось, краска прилила к щекам.
      -- Пол, я хотела попросить об одном одолжении... как друга...
      -- Не говорить Ричи, что ты была здесь сегодня?
      -- Нет.
      -- А о чем?
      -- Я не знаю, поймешь ли ты...
      Пол встал, потушил сигарету, молча налил в стакан воды, добавил сока, виски, пару кубиков льда и протянул Оливии.
      -- Выпей,-- сказал он глядя в глаза,-- и успокойся. Ты вся дрожишь.
      -- Разве? -- Оливия сделала удивленный взгляд, беря стакан у него из рук.
      Пол вновь закурил, садясь напротив, и улыбнувшись спросил:
      -- А может быть тебе просто холодно?
      -- Нет, скорее жарко.-- усмехнувшись и отпив глоток коктейля, "будь, как будет"-- подумала она.
      -- Так, миледи, я весь к вашим услугам.-- Пол затянулся, стряхнул пепел и посмотрел на собеседницу.
      Она, поставив на стол пустой стакан, подняла на него робкий взгляд.
      -- Пол, я хотела попросить тебя достать для меня одну вещь...-- она сделала паузу,-- понимаешь, я в таком жутком положении... Мне это очень нужно... Только не пугайся, это, может быть, даже больше для психологического настроя, чем для реального применения...
      Он удивленно воззрился на нее, колеблясь в догадках между тем, что она либо от кого-то забеременела, либо сейчас попросит у него оружие, но, все же, более склоняясь ко второму.
      -- Так что же именно? -- поинтересовался он.
      -- Пол, мне нужен быстродействующий яд. Только не цианид...
      -- А почему не цианид? Чем же он так плох?
      Она уничтожающе взглянула на него, с трудом подавив вспышку ярости на его вечное стремление сделать нелепый фарс из ее маленьких трагедий. Однако теперь и ей уже все это начинало казаться нелепым и смешным в обществе этого спокойного, уравновешенного и уверенного в себе человека, в доме которого все мысли о Дэвиде и о несчастной любви отступали на второй план. Однако она продолжала игру уже из принципиальных соображений.
      -- Не смейся, это вовсе не так смешно...-- произнесла она.
      Пол стер слезинку с ее щеки.
      -- Собираешься свести с жизнью счеты? -- его взгляд был больше серьезным, чем насмешливым,-- или подмешать Ричи в алкоголь?.. Впрочем, против этого я бы не стал возражать после того, как этот наглый клоун обошелся с моей сестрой. Но подумай о себе: цветочки-бабочки, которых потом уже больше не будет...
      Он сочувственно-ободрительно улыбнулся.
      -- Пол, насчет твоей сестры -- это была моя идея.
      Настала выжидательная пауза.
      Пол не спеша встал, приготовил вторую порцию коктейля и протянул Оливии.
      -- Или, может быть, тебе добавить "не цианид" прямо сюда? -- улыбнулся он и, укоризненно взглянув, заключил,-- Чтобы кое-кого не выгораживала...
      -- Пол, ты можешь мне помочь или нет?
      -- Помочь ли?..
      -- Можешь или нет?! -- ее глаза приобрели стальной оттенок.
      -- Выпей. И держи себя в руках,-- он сел на табурет, вновь закуривая,-Я, конечно, дам тебе то, что ты хочешь, но ты ведь умница,-- он взглянул ей в глаза,-- Ты не будешь совершать необдуманных поступков...
      -- Ты знаешь, что я делаю что-либо только если не могу так не поступить.
      Он улыбнулся, почти игнорируя ее слова.
      -- Так вот,-- произнес он,-- сейчас я пойду, взгляну, есть ли у меня то, что тебе нужно. Если нет, позвоню по одному телефону... А потом мы выпьем чаю и подождем немного... Ну или просто выпьем чаю и ты пойдешь домой, запрешь все приспособления в ящик стола и ляжешь спать, положив ключ где-нибудь подальше от спальни. А все решения принимать будешь, когда проснешься. Договорились?
      -- Да...
      -- Пообещай мне так, чтобы я поверил,-- он выбросил сигарету в окно,-Или... Где дверь -- ты знаешь, и забудем об этом разговоре...
      -- Пол, я обещаю, что сегодня ничего предпринимать не буду.
      С минуту он испытующе смотрел в ее слишком откровенные глаза.
      -- Вот и славно.-- сказал он наконец, неторопливо встал и вышел из кухни.
      Оливия старалась ни о чем не думать, оставив в пустой голове только доносящийся из комнаты приглушенный звук работающего телевизора. "Несчастная Молли старается перебить новостями горечь разочарований"-- подумала Оливия и вдруг в ее голове всплыла мучительная мысль о зле, которое троекратно возвращается творящему оное...
      "Нет... Ведь это была не моя идея..."
      Несколько раз звякнул телефон -- кто-то набирал номер в другой комнате, возможно Пол звонил куда-то, как говорил. Оливия автоматически сняла трубку, руководствуясь даже не столько желанием подслушать его разговор, сколько удостовериться, что это звонит именно Пол и именно по ее делу.
      То, что она услышала, в общем-то было вполне в духе реалистичной прагматичности Пола, однако на Оливию это произвело шокирующее впечатление, как внезапный удар с совершенно неожиданной стороны.
      --...да, и, похоже не совсем в нормальном состоянии и расположении духа,-- слышался его деловито-сосредоточенный голос.
      -- Как это? -- голос Ричарда.
      Оливия, топнув со злости ногой, еле удержалась, чтобы не выругаться. Слезы обиды навернулись на глаза. Как мог он, ее лучший друг, человек, который всегда называл и ее своим лучшим другом, так гнусно ее предать, так подло выставить Ричарду все ее карты, раскрыть все сокровенные мысли для его нещадного осмеяния и подавления...
      -- Она очень чем-то расстроена,-- продолжал Пол,-- и, по-моему, она еще кое-чего приняла...
      -- Шесть таблеток реланиума.
      -- И еще накурилась.
      -- Ты думаешь?
      -- Точно. А руки перебинтованы, потому что резала вены?
      -- Да, вчера днем по приходу. Я не знаю, что ей там померещилось... Но, пардон, когда это было!.. А с чего ты взял, что она расстроена? -- голос Ричарда был взволнованным и каким-то неестественно-рассеянным.
      -- Знаешь, зачем она сюда пришла?
      -- Ну?
      -- Она хочет, чтобы я достал ей яд.
      -- Крысиный?
      -- Нет, не крысиный.-- Пол выругался,-- Ты бесчувственный кретин. Ты находишься рядом с ней и даже не в состоянии понять, что ей плохо, настолько плохо, что она, похоже, решила свести с жизнью счеты.
      -- И поэтому пошла среди ночи к тебе через два квартала просить какую-то белиберду вместо того, чтобы докончить вчера начатое, пока я спал? Что-то на нее мало похоже... Даю голову на отсечение, что это она решила тебя попугать, чтобы ты ее пожалел и сердобольно послушал какие-нибудь ее излияния.
      -- Знаешь, Рик, я ей посоветую выкинуть тебя вон и больше не связываться... Все равно толку, как от...
      -- Пол, ты что, серьезно думаешь, что...
      -- Да, думаю.-- отрезал Пол,-- она на редкость неважно выглядит.
      Ричард сделал неуверенную паузу.
      -- Ну, а ты что?-- спросил он наконец.
      -- Сейчас спорить с ней бесполезно. Я дам ей то, что она хочет, а ты приезжай побыстрее и примени свои увещевания...
      Ричард издал тяжкий вздох, отпустив сдавленное проклятие.
      -- Ты переоцениваешь мои риторские способности. Я в последнее время и так чувствую, что слишком уж лезу ей в душу...
      -- Да брось! Похоже она сама бы рада высказаться, только боится... Рада бы поверить, да ни в ком не уверена...
      Ричард еще раз вздохнул.
      -- Пол, не давай ей ничего,-- произнес он после тягостной паузы.
      -- Но я, все же, думаю, что так будет лучше,-- возразил Пол,-- Она должна сама решить, что не стоит этого делать. А если я сейчас откажу -только устроит истерику и слушать никого уже не будет, а сделать, как решила, все равно сделает...
      -- А если она сразу возьмет все это и примет?!.
      -- Нет, она уже мне пообещала подождать до завтра...
      Оливия в ярости бросила трубку.
      Мысль, что и дружба оказалась разочарованием, что теперь последний путь к спасению ей отрежут, была невыносима. Ярость, злоба безнадежности, сплетаясь с болью разбитой любви, текли по щекам потоками слез.
      Оливия нервно курила, глядя в окно невидящим взглядом.
      Он предал ее. Он не доверял ей. Она была для него вовсе не другом, а всего лишь глупым несознательным существом, готовым оступиться.
      И теперь Ричард знает все. Теперь он приедет и будет вновь доказывать ей необходимость боли и самоистязания, вновь еще больше раздирать ее кровоточащие раны... Нет, подумала она вдруг неожиданно трезво, я не позволю. Ну я уж устрою вам "увещевания" и обещания подождать до завтра!..
      Оглянувшись назад, она поняла, что жалеть ей, в общем-то не о чем.
      "Лишь бы Пол сделал так, как сказал, лишь бы яд не оказался каким-нибудь лекарством от мигрени..."
      Оливия не видела.
      Она только знала, что ее последний шаг будет, быть может теперь, самым великолепным поступком ее жизни, тонкими эмоциями отречений окрашенным в багрово-черные тона чувства освобождения и искупления. И она не останется вновь непонятой, нелепо-непостижимой в ее сокровеннейших мечтаниях, людям откроется ее истинная душа такой, какая она была на самом деле: бесхитростной и благородной в стремлении к безбрежной любви...
      Смахнув капли слез со щек и ресниц она уже не замечала, как в истерике, словно в лихорадке, дрожат ее руки, как сбивается дыхание, кружится голова, перемешивая мысли бесполезным ожиданием: она хотела продолжения, ища лишь повода, чтобы все пресечь, разрезав жизнь на две части. Но Пол, будто чувствуя ее намерение, вел себя предельно корректно, не позволяя ей зацепиться хоть за взгляд, хоть за жест, в ожидании прихода Ричарда. Маленькая ампула с прозрачной жидкостью, "Это сильный наркотик, запаха не имеет, слабый привкус вряд ли почувствуется. Если принять сразу -- будет так, как ты просила... Но помни, что ты обещала...", "Спасибо, я, право, не знаю, воспользуюсь ли... Только предательство может такое востребовать..."-ответила Оливия. Пол молча улыбнулся.
      Ричард вошел в комнату, когда Оливия поднесла чашку с чаем к губам. Пол зажигал сигарету.
      -- О, привет, Рик! -- сказал он, протянув руку.
      -- Ты, как всегда, во время.-- заметила Оливия двусмысленным тоном.
      Ричард молчал, прислонившись к притолоке. Наступила тягостная пауза.
      -- Рик, мы тебя не ждали.-- сказал наконец Пол, фальшиво улыбаясь.
      -- А чем это вы тут таким занимались? -- мрачно осведомился Ричард.
      -- Странный вопрос. Ты разве не видишь? Мы ужинаем.
      -- В пять утра? И почему здесь?
      -- К себе в гости Пола я позвать не могла,-- объяснила Оливия,-- там спал ты. Поэтому он позвал меня к себе.
      -- Как все просто, черт побери! -- Ричард выругался,-- Взять, уйти среди ночи, ничего не сказав! Я просыпаюсь...
      -- В пять утра? -- передразнила Оливия. Ричард проигнорировал ее выпад.
      -- Я просыпаюсь, не вижу тебя рядом. Куда ты ушла, где тебя искать?! После вчерашней сцены я чуть с ума не сошел, тебя разыскивая!..
      Он остановился, наткнувшись на холодный и недружелюбный взгляд ее холодных голубых глаз с темными кругами вокруг них, предававшими ее лицу жутковатое выражение.
      -- Ну и где же ты меня разыскивал? -- поинтересовалась она.
      -- Да чуть не по всему Лондону! Черт знает, куда тебя могло занести...
      -- Надо было воспользоваться наводкой Пола, моего лучшего друга, сразу. Ведь он еще полчаса назад сказал тебе по телефону, что я здесь.
      Ричард растерянно взглянул на Пола.
      -- Ты подслушивала.-- заключил тот.
      -- Да. Я доверяю друзьям так же, как и они мне.
      Настала напряженная пауза. Ричард смерил Пола уничтожающим взглядом, тот виновато-отрешенно пожал плечами.
      -- Это не от недоверия, детка,-- сказал наконец Ричард, стараясь, чтобы она поймала его проникновенный взгляд,-- просто мы очень боялись, что твое упрямство окажется сильнее обещаний, боялись за тебя,-- его голос хорошо отрепетированно дрогнул,-- боялись потерять тебя...
      -- А в особенности твои деньги и твой дом, где нам можно чувствовать себя совершенно свободно...-- Оливия сама не ожидала от себя такого низкопробного выпада.
      -- Ну зачем ты так...-- неожиданно ласково сказал Ричард,-- ты же сама знаешь, что сказала глупость. Я люблю тебя и мне все равно леди ты или простушка с улицы. Ты для меня -- тема всей жизни и если я потеряю тебя, мое существование станет похоже на бессмысленную импровизацию слепого пианиста...
      -- Хватит! -- вскричала она,-- Все это только высокопарная чушь! И если даже я -- тема твоей жизни, то в последнее время вариации значат для тебя гораздо больше. Все, на что тебя хватило, это надавать пощечин и уложить спать, не вдаваясь в подробности. Твоя любовь стоит столько же, сколько его дружба,-- она пренебрежительно кивнула на Пола,-- Ты, так же как он, пообещаешь, а потом подсунешь какое-нибудь противогриппозное средство!..
      Слезы выступили у нее на глазах и она в отчаянии закрыла лицо руками.
      -- Оливия, я клянусь, что дал тебе то, что ты просила.-- сказал Пол.
      -- Мне проверить? -- всхлипнула она.
      -- Не шути так...
      -- Конечно, вам все кажется шутками, даже когда люди страдают так, что это становится невыносимым...
      Ричард взглянул на Пола -- тот снова лишь пожал плечами. Ричард кивнул ему, делая знак удалиться и присел на диванчик рядом с Оливией, нежно обняв ее за плечи.
      -- Рассказывай.-- сказал он.
      -- Зачем я должна тебе что-то рассказывать? -- возразила она, всхлипывая,-- чтобы ты опять начал проповедовать о своих "извращенных наслаждениях", ранить мои эмоции. Прости, я больше не играю в эти игры, у меня уже нет сил, моя душа уже и так одна сплошная рана.
      -- Я не собираюсь тебе ни о чем проповедовать. Просто я вижу, что у тебя неприятности и хочу тебе помочь...
      -- Помочь мне мог только Пол, и он это уже сделал, если сделал то, что обещал.
      -- Ты не права. Истина не в радикализме. Нельзя же сразу рубить голову, надо сначала разобраться, кто виноват и чем виноват...
      -- И зачем виноват...
      Он снова проигнорировал ее выпад.
      -- Собственные проблемы всегда кажутся вселенским горем,-- продолжал он убеждающе, глядя ей в глаза гипнотизирующим взглядом,-- но поверь, со стороны лекарство от беды иногда видно сразу. Почему же ты думаешь, что я не дам тебе разумного совета, неужели я настолько плохо себя зарекомендовал в роли советчика?
      -- Нет, Рик, но...
      -- Или, может быть, это касается лично меня?
      Это был хорошо отработанный и весьма затасканный тактический ход, однако Оливии было не до тактики. Такой поворот показался ей чудовищным кощунством, она замотала головой в знак отрицания, пытаясь унять слезы, сдавившие горло и мешающие говорить.
      -- Тогда в чем же дело? -- спросил Ричард ласково.
      Оливия горестно посмотрела ему в глаза. Его взгляд вопрошал с настойчивой преданностью.
      -- Не здесь...-- произнесла она, вытирая руками мокрое от слез лицо.
      x x x
      -- А потом не было ничего.-- Она зажгла еще одну сигарету.-- Потом он просто ушел, даже не сказав мне "прощай".
      -- А ты?
      -- А что я?..
      -- Неужели этот эпизод был способен на столько сильно ранить чувства? После того, как он просто ушел...
      Она смахнула слезы.
      -- Я устала, Рик,-- произнесла она,-- я устала лгать и лицемерить... Я люблю его и мне больше нечего ему сказать... Он все знает и больше уже не вернется...
      -- Детка, ты слишком низкого о себе мнения.-- Ричард погладил ее волосы, нежно улыбнувшись.
      -- Нет, ты не все еще знаешь.-- Она вздохнула, стараясь вновь не расплакаться,-- Альберт Стэйтон, мой названный двоюродный брат, рассказал мне, что Дэвид обручен, что у него есть невеста...
      -- Любимая подружка Альберт Стэйтон? -- ревниво осведомился Ричард,-- А как же я?..
      -- Мы с ним вовсе не друзья.
      -- Но...
      -- Я им лечилась недавно... Потом, когда я объяснила ему суть дела, он сделал верное предположение насчет Дэвида, вспомнив, что тот провожал меня после дядиного банкета...
      -- А потом привел его невесту в качестве аргумента в свою пользу?
      Она кивнула. Ричард, откинувшись на подушки в мечтательной позе, улыбнувшись, заключил:
      -- Так это же просто канонический случай. Как говорится, дорогая, nihil facilius. Во-первых: почему ты думаешь, что твой Альберт Стэйтон, почувствовав себя дешевым лекарством, сказал тебе правду?
      -- Если бы ты слышал, как он это говорил!..-- и секунду колеблясь она добавила,-- И потом: позже я звонила Дэвиду, а его мать спросила: "Нелли, деточка, это вы?"
      -- Обращаясь, как она думала, к своей белошвейке, которой намедни заказала кружевной воротник... Или к няне своей малолетней дочери, ну, или мало ли еще к кому...
      -- Нет. Все это было после того, как я попросила Дэвида к телефону. А потом она сказала, что он мне, то есть Нелли, перезвонит, когда вернется.