Копье судьбы - Власть и масть

Евгений Сухов

Власть и масть

Часть I

БОЖИЙ СУД

Глава 1

МЕСТО ВЗРЫВА

Георгий Волостнов сидел в милицейском «уазике» и, прикладывая вдвое сложенную салфетку к рассеченной щеке, молча наблюдал за работой оперативников. Оцепили красной лентой место взрыва, потеснив на достаточное расстояние многочисленных зевак, и принялись укладывать осколки в пластиковые мешочки. Действовали грамотно, слаженно, без суеты. В каменных лицах – ни тени удивления, ни любопытства, один лишь голый профессионализм. Невольно создавалось впечатление, что с подобными вещами они сталкиваются едва ли не ежедневно.

Скоро подъехал начальник четвертого отдела МУРа полковник Сагалов. Волостнов его знал по нескольким совместным операциям, особой дружбы не завели, но друг к другу обращались накоротке.

Невысокого росточка, неизменно в джинсовом бледно-синем костюме, совершенно неотличимый в толпе, как и всякий оперативник, Сагалов мгновенно приковал к себе внимание, как только перешагнул за темно-красную ленту. Подошел к обугленной машине, поднял валявшийся в ногах осколок и тщательно принялся его рассматривать, переворачивая короткими пальцами. Передав улику одному из оперативников, вытащил блокнот и черкнул какую-то запись. Затем подсел к Волостнову и, закурив сигарету, констатировал:

– Могло быть еще хуже.

– Что ты имеешь в виду? – невесело буркнул Волостнов, отнимая руку от щеки. На салфетке оставался кровавый след.

– Под машину заложили тротил. А вот, скажем, если бы был фугас, то мы бы с тобой сейчас не разговаривали. Так что тебе повезло. Могу сказать, что эти люди работали в спешке, толком даже не подготовились, хотели просто убрать тебя. Заряд был заложен под пассажирское кресло. Ведь не думали же они, что тебе самому захочется сесть за руль!

– Возможно.

– Парня жаль, – протянул полковник. – Ведь сегодня даже не его смена. Накануне ему позвонил напарник и сказал, что приехать не может, болеет мать, попросил подменить. Вот и подменил…

– Мать действительно у него болеет? – насторожился Георгий Волостнов, отерев лоб тыльной стороной ладони. На пальцах остались следы запекшейся крови. Осколки лобового стекла, разлетевшиеся во время взрыва, порезали и лоб, правда, не сильно, но кровоточащая рана неприятно досаждала.

Отмахнувшись, полковник отвечал:

– Проверяли, здесь все в порядке. Он работает давно, так что к твоему делу никакого отношения не имеет.

Голова побаливала, очевидно, все-таки получил легкую контузию, но с этим придется смириться, через какое-то время пройдет. Не открой он люк на крыше, через которую вверх ушла взрывная волна, страшно было подумать, что бы с ним произошло, – просто разорвало бы на куски!

На пассажирском кресле сгоревшего автомобиля, наклонившись в сторону, лежало обугленное тело. Волостнова невольно передернуло от жуткой мысли, что на его месте должен был находиться он сам. Парня жаль. Случившееся можно списать на судьбу, вот только легче от этого не становилось.

– Эвакуатор вызвали?

– Скоро должен прибыть. В лаборатории машину осмотрят более детально.

Подъехало еще два автомобиля. Одна белая – «Вольво», а вот другая, с проблесковым маячком, – «Мерседес». Пустил синие блики в собравшуюся толпу и аккуратно подъехал к самой ленте, шурша по битому стеклу широкими шинами, – это начальник управления. К нему, как овцы на заклание, потянулись начальники отделов.

Но главный герой дня Георгий Волостнов – невероятный везунчик, потому что вместо гробовой доски ему досталось всего-то пара несерьезных царапин.

– Меня интересует другое, каким образом на правительственную машину им удалось установить тротил. Ведь не могли же подлянку сделать в гараже.

– Этот вопрос мы выясняем, – сдержанно отвечал полковник, равнодушным взглядом проводив коллег, зашагавших к начальству. Сагалов был настоящим профессионалом, а потому ему прощались некоторые служебные вольности. – Тебя прослушивали, на твоей телефонной трубке обнаружили маленького «клопика». Так что ты под наблюдением уже давно. Правда, не совсем понятно, что это за люди. Но подслушивающее устройство поставлено со знанием дела. Я бы даже сказал, работал настоящий специалист. Кстати, ты не можешь знать, когда именно это могло произойти?

– Даже затрудняюсь сказать, – задумался Георгий. – Чужих я к себе не пускаю, замки у меня хорошие, установлена серьезная сигнализация…

– Ты забываешь о женщинах, – напомнил Сагалов. – Такой «клопик» могла поставить любая из них.

– Хм… Тоже верно.

– Ладно, мы еще проверим эту информацию. А потом, здесь не обошлось без предательства. Тебя пасли, прослушивали твои телефонные разговоры. Ждали подходящего случая для устранения, и вот дождались. Просчитали, что тебя должны вызвать. Не исключено, что очертили даже круг водителей, которые за тобой приедут. Узнали привычки этих водителей. А у погибшего имелось обыкновение останавливаться у табачного киоска, где работала его подруга. Достаточно всего-то минуты, чтобы подложить под капот тротиловую шашку, он же у нее задерживался побольше.

– Так вы уже беседовали с этой девушкой?

– Да.

– Однако много вы уже нарыли.

– Работа такая.

– А где эта женщина?

– Видишь молодую женщину в светлом плаще?

Посмотрев в указанную строну, Волостнов через плотную толпу собравшихся разглядел девушку с хрупкой фигурой: плечи худенькие, как у подростка, не вполне оформившаеся грудь, вот только поворот головы невероятно знакомый и необычайно трогательный. На какое-то время на второй план отошла головная боль, все более досаждавшая, Георгий позабыл даже про взрыв, все его внимание было приковано к этой девице.

Стараясь не показать нахлынувшего волнения, Волостнов произнес:

– Вижу.

– Вот это она и есть.

– У них что… Были какие-то отношения?

– Говорит, что собирались пожениться.

– Ах, вот оно что. Тогда понятно.

– Что с тобой? Тебе плохо?

– Пройдет. Пустяки. Она мне напомнила кое-кого…

Будто почувствовав к себе интерес со стороны Волостнова, девушка шагнула в сторону, мгновенно спрятавшись за спины подошедших людей.

Несмотря на позднее время, народу здесь было много. На месте криминального события старались отметиться все ведущие телеканалы города и, перебивая друг друга, стремились опросить очевидцев случившегося. Слава богу, что на пути к его машине, в которой он находился, стоял кордон из четырех омоновцев, а то отражать кавалерийские наскоки прессы пришлось бы трудновато.

– А сам что ты думаешь по этому поводу? – спросил полковник. – А то все больше молчишь. Тебе ведь как никому другому должно быть понятно, за что тебя хотят убрать.

Волостнов хотел было без утайки рассказать о событиях последних дней, поделиться невеселыми сомнениями, но помешал взгляд полковника, с откровенной пытливостью застывший на кровоточащей ране.

Лучше всего допрашивать на месте преступления, об этом скажет любой оперативник. Злоумышленник, терзаемый раскаяниями, может признаться в правонарушениях, а свидетель, под впечатлением случившегося, обычно рассказывает о злодеяниях в красках. Пройдет какой-то день-другой, и он не будет помнить даже половину из того, что поведал под впечатлением. А что, если полковник, не доверяя ему, просто допрашивал? Пришедшая мысль была неприятна.

– Пока ничего сказать не могу, надо собраться с мыслями.

– Тоже верно. Но ты все-таки подумай как следует, может, этих подлецов нужно брать сейчас. Завтра уже может быть просто поздно. Ведь кто-то им покровительствует. Скажу откровенно, такое дело могут и замять. Не все здесь так просто, как кажется на первый взгляд, уж ты поверь моему оперативному чутью. И советую тебе поберечься. Тебя кто-то очень сильно не любит.

– Пойду, – скомкав салфетку, Волостнов сунул ее в пепельницу. – Надо немного отлежаться. Ну и подумать.

Выбравшись из машины, Волостнов только сейчас почувствовал, как сильно устал. У самой ленты его слегка качнуло, – не хватало еще растянуться на виду у начальства! Не оглядываясь, он вышел за огражденную территорию и потопал по тротуару в сторону дома.

Глава 2

ПРЕДАННЫЙ ВАССАЛ

1276 год, 20 апреля

О том, что Фридрих Второй Барбаросса не умер своей смертью, в народе говорили и прежде. Германцы дожидались его появления, как евреи ждут Мессию. От баронов до крестьян все мечтали о том, что Фридрих, возникнув из небытия, объединит разрозненные княжеские земли в единое государство.

Порой до императора Рудольфа Габсбургского доходила молва о том, что в разных концах Германии появляются люди, выдающие себя за почившего императора. Подобные слухи опасны тем, что способны всколыхнуть чернь, а уж она-то не знает удержу. Так что к таким вестям король относился весьма серьезно. Посланные им отряды истребляли изменников и дважды привозили головы самозванцев в корзинах. Но то было в пределах империи, где он был полновластный хозяин. В этот раз Лжефридрих объявился неподалеку от Константинополя, в замке Манцикерт. Выдавал себя за короля бродячий монах отец Григорий.

Отчего-то эта новость встревожила Рудольфа не на шутку и, посовещавшись с министрами, он под видом странников отправил в Константинополь четырех лазутчиков разузнать о странном старце.

Вернулся лишь один, барон Паппенхайм.

Явившись во дворец в грубом рубище и босым, отпрыск древнего рода не сразу был узнан и оттого грубо выставлен со двора стражей. Простояв у ворот до самого вечера, подивив невиданной смиренностью всякого, он был признан канцлером, а еще через несколько минут о его прибытии было доложено императору.

Рудольф Габсбургский пожелал видеть посланца немедля, едва о нем было доложено. Глянув на некогда блистательного рыцаря, король невольно поморщился, не сумев сдержать накатившие чувства. От прежнего великолепия осталась только оболочка, запечатанная в старое рубище. Видно, под Константинополем с ним многое приключилось, если он отважился предстать в таком виде.

Стараясь не смотреть на посуровевшее лицо императора, барон Паппенхайм, преклонив колено перед его величеством, заговорил встревоженным голосом:

– Великий король, трое моих спутников, уверовав в силу Лжефридриха, остались при нем и теперь являются самыми ярыми его сторонниками.

– Какими же посулами самозванец сумел уговорить их отречься от клятвы, данной королю?

– Он говорил, что на него сходит дух короля Фридриха, и был так убедителен в своих рассказах, что они поверили. А кроме того, он очень похож на Барбароссу. Я даже сделал его рисунок.

Король Рудольф невольно скривился:

– Он у тебя с собой?

– Я специально взял его на встречу.

– Покажи.

Развязав сумку, барон достал небольшой холст, на котором был изображен немолодой человек с рыжей бородой.

– А много там таких, кто верит… этим бредням? – вернул король холст, стараясь не показать охватившую его тревогу.

– Каждый день к нему прибывают десятки людей…

– У них есть оружие?

– Немало и таких, что приходят и с оружием.

– Хм, если дело так пойдет и дальше, то он сумеет собрать вокруг себя целую армию… Ты, видно, устал с дороги. Ступай, отдохни, мои слуги выделят тебе покои.

– Слушаюсь, мой король, – поднялся барон, понимая, что предложение погостить больше напоминает арест.

Барон удалился, но сказанное зародило в душе Рудольфа Габсбургского нешуточную тревогу.

Странным выглядело еще и то, что рисунок поразительным образом походил на Фридриха Барбароссу. Вот только вместо рыцарских лат он был облачен в монашескую рясу, и оставалось лишь удивляться чудачеству природы, гораздой на подобные изыски.

Проворочавшись без сна до трех часов ночи, император Рудольф повелел позвать к себе в опочивальню маркизу Франсуазу Перек, являвшуюся официальной фавориткой императора уже второй год. Высокая, красивая, с великолепной фигурой, невероятно искушенная в любви, она всегда находила средства, чтобы отвлечь Рудольфа от навалившихся переживаний. Пикантность ситуации заключалась в том, что до дверей королевской спальни маркизу непременно провожал законный супруг Жак Перек и, целуя ее на прощание в выпуклый лоб, убедительно советовал не расстраивать его величество.

Столь же терпеливо маркиз Жак Перек дожидался выхода жены из спальни и всякий раз беззастенчиво интересовался, сумела ли она выполнить государственный долг. Томно опущенные глаза неизменно свидетельствовали о том, что Рудольфу Габсбургскому не в чем будет упрекнуть маркиза при встрече.

Столь невиданная преданность маркиза Перека позволила ему значительно расширить земельные владения, а с недавнего времени он даже числился в лучших друзьях короля. А кроме того, некоторая вольность супруги позволяла ему иметь собственные крохотные слабости: в пристрое рыцарского замка он поселил для увеселения трех молоденьких крестьянок.

Маркиза и вправду была весьма искусна в любви. Ее фантазии простирались столь широко и оказывались так беззастенчивы, что, находясь на вершине блаженства, король Рудольф Габсбургский всякий раз со страхом думал о том, что с такой высоты можно сорваться только в самое пекло.

А вот там огненная геенна!

Маркиза появилась немедленно. Склонившись в полупоклоне, она произнесла:

– Ваше величество, я к вашим услугам.

Не тратя время на долгое вступление, он повелел маркизе снять платье, а после того, как она разделась, поманил ее к себе обеими руками.

В этот раз Франсуаза превзошла себя. Король, растревоженный ласками маркизы, так громко кричал, что переполошил дворцовую стражу. Бренча тяжелыми алебардами, они вторглись в покои короля и, заприметив прыгавшую на нем маркизу, неловко ретировались, пряча в отвислые усы довольные усмешки.

Несколько часов кряду, уложив голову на живот маркизы, Рудольф проспал, обессиленный. Проснувшись, он почувствовал себя необыкновенно счастливым. Теперь он знал, что ему следовало предпринимать.

Поднявшись, он, не стесняясь наготы, под пристальным взором маркизы направился к зеркалу. Покрутился немного вокруг него и нашел, что сложен весьма недурно. Возможно, что некоторые найдут его слегка располневшим, но лишний вес легко убирается усиленными упражнениями с мечом.

Странно, но его любимая нижняя рубашка, расшитая итальянским жемчугом и шелком, валялась под кроватью неопрятным комком. Король даже не помнил, в какой момент он сорвал ее с тела (вот что значит настоящая страсть!). Затем накинул на себя верхнее платье, котту, едва достигавшую щиколоток. Рукавов у котты не было, помнится, вчера вечером вместе с кошельком он подарил их одной из своих возлюбленных, белокурой зеленоглазой красавице, вот только никак не мог вспомнить ее имя.

Достав рукава фиолетового цвета, он пристегнул их к верхнему платью. А вот теперь можно надеть и парадное сюрко с эмалевыми застежками. Три самые верхние, украшенные сусальным золотом, были для него особенно дороги. На них красивым почерком в стихотворной форме были выведены признания в любви. С одной из этих застежек, на которой был укреплен крупный изумруд, он не расставался с самого отрочества: подарена она была кузиной его матушки, ставшей не только его первой женщиной, но и большим опытом взрослой жизни. Даже сейчас, перешагнув сорокалетний рубеж, женщина не потеряла своего очарования, и Рудольф всякий раз смущался, когда сталкивался с ней в длинных коридорах дворца. Невольно радуясь и тому, что в пору взросления ему повстречалась именно такая опытная и мудрая женщина.

В этой даме было немало загадочного, если вокруг нее по сей день продолжали увиваться восемнадцатилетние любовники.

Застегнув рыцарский пояс, император вышел из спальных покоев. Маркиз Перек, будто бы ожидавший короля, согнулся в глубоком поклоне. Подумав, Рудольф Габсбургский протянул руку для поцелуя, нацепив одну из самых любезных улыбок. Даже с рогоносцем-мужем следует быть предупредительным, в конце концов, он его вассал и при всех своих слабостях весьма неплохой рыцарь.

Почувствовав на коже прикосновение влажных губ, король едва не передернулся от отвращения.

– Франсуаза выйдет попозднее, она что-то неважно себя чувствует, – в голосе короля было много сочувствия.

Голова маркиза склонилась ниже, едва не касаясь прядями мраморного пола:

– Я ее обожду.

– Как вам будет угодно, – сдержанно отвечал король, рассмотрев на самой макушке вассала небольшую проплешину.

Теперь он знал, что ему следует предпринять.

– Вы, кажется, из-под Константинополя, маркиз?

– Да, мой дед был оруженосцем у Фридриха Второго. После его смерти он не пожелал возвращаться на родину. Там я родился… Мне было уже пятнадцать лет, когда мой отец стал служить при дворе вашего батюшки.

– Я это помню, – сдержанно отозвался король.

Теперь он стоял в полупоклоне, не смея глянуть в темные глаза короля. Маркиз Перек был высок, широкой кости, пригож собой, избалован вниманием многочисленных фрейлин, столь жадных до любовных приключений. По двору блуждали упорные слухи о том, что он был не менее изобретателен в любви, чем его супруга.

– Посмотрите на меня, маркиз, – пожелал король.

Медленно, как если бы ему стоило немалого труда, маркиз Перек приподнял подбородок. Рудольф Габсбургский увидел учтивое и красивое лицо вассала, – его тонкие красивые губы с коротенькими черными усиками разошлись в любезной улыбке. А вот в глубине зрачков отчетливо проступала душевная боль.

Как надо было любить своего короля, чтобы закрывать глаза на баловство законной супруги. Рудольф подумал о том, что более преданного человека ему не отыскать во всем королевстве.

Решение пришло мгновенно:

– Вы хотите послужить мне, маркиз?

– Разве я не доказал своей службой, что моя судьба и жизнь всецело принадлежит вашему величеству?

В словах вассала послышался легкий упрек. Что ж, не стоит придавать сказанному значение, в конце концов, маркиз Перек имеет на это право.

– Пройдемте со мной в кабинет, – предложил король, уводя маркиза по коридору.

Стража, стоявшая у дверей, отступила, почтительно пропуская короля и его вассала.

Кабинет Рудольфа отличался аскетизмом. Суровую обстановку смягчал разве что широкий ковер, лежавший в самом центре помещения. Напротив двери, на трех высоких ступенях, стоял огромный дубовый трон. Когда-то с него великий Фридрих Барбаросса управлял своей империей. У самого окна висел его портрет в полный рост, написанный придворным художником. Темные бордовые портьеры, прихваченные с обеих сторон ламбрекенами, мешали проникать солнечному свету в глубину комнаты, и лицо Фридриха Барбароссы, остававшееся в тени, теперь выглядело разгневанным. Он как будто был высечен из одного куска металла. Хитрый, умный, державший в плену самого римского папу, король сумел приблизиться в своей империи к абсолютной власти, и вот уже полвека являлся своеобразным ориентиром для подавляющего числа потомков.

Король Рудольф Габсбургский, подставив под взгляд маркиза прямую спину, уверенно поднялся по высоким ступеням к трону. Привычно сел, подправив рукой верхнее платье, а сильные пухлые ладони мягко успокоились на высоких подлокотниках. Пальцы хищно вцепились в самый край.

Столь сильные руки внушают уважение, вряд ли они упустят дарованную власть.

Фигура короля оказалась на границе света и тени, только лицо, заметно усталое, было подсвечено лучами восходящего солнца. Маркиз Перек невольно перевел взгляд на портрет Фридриха Второго, отмечая невероятное сходство короля с его предком, полное впечатление того, что славный Барбаросса шагнул в королевский кабинет: высокий слегка выпуклый лоб придавал его лицу благородство; рот плотно сжат (такие губы могут быть только у человека, наделенного немалой душевной силой), а крупные глаза, взиравшие на собеседника прямо, невольно парализовывали чужую волю.

И вместе с тем во внешности императора присутствовала какая-то тайна. Надо полагать, что в королевстве нашлось бы немало женщин, желающих сорвать с его лица покрывало загадочности.

На какое-то время король Рудольф, вдруг превратившись в статую, молча сверлил вассала пронзительным взглядом. Маркиз, чуток опустив голову, наблюдал за пальцами короля. Вдруг пришедшие в движение, они то разжимали подлокотники, то вдруг вновь стискивали их с еще большей силой.

Может, затянувшееся молчание – очередная проверка перед серьезным делом? Маркиз, стараясь не встретиться с королем взглядом, приподнял голову.

– Маркиз, – наконец произнес Рудольф, заставив Перека распрямиться.

– Да, ваше величество.

– Вы один из немногих людей в королевстве, которым я доверяю всецело.

– Я всегда был вам предан, ваше величество.

– Мне это известно, именно поэтому я хотел бы с вами поговорить откровенно. У меня есть ощущение, что на окраине империи зреет государственный заговор… Уже который год подряд мое королевство преследует дух Барбароссы. – Маркиз слегка кивнул, давая понять, что разделяет опасения короля. – То в одном конце империи, то в другом объявляются его двойники. – Рудольф Габсбургский приосанился, сделавшись еще более величественным. – И каждый из самозванцев грозится, что сбросит меня с трона, чтобы взойти на него.

Следовало как-то утешить короля, и маркиз нашелся:

– Это невозможно, ваше величество, вы занимаете трон по воле божьей.

Левый уголок рта благосклонно дрогнул.

– То же самое говорят и самозванцы. Беда в том, что народ в своем большинстве глуп и невежествен, им можно внушить все, что заблагорассудится. Сейчас один из самых заклятых моих врагов находится неподалеку от Константинополя, в замке Манцикерт. Вокруг него собираются сторонники. Уверен, что не пройдет и двух месяцев, как там окажется целое войско. Вот тогда он двинется к Вене!

– Ваше величество, ему не сладить с вами.

– Маркиз, у меня много недоброжелателей. Его могут использовать в своих целях мои враги.

– Я готов ко всему, ваше величество.

– Принесите мне его голову в мешке! Я хочу взглянуть на того человека, кто посягнул на королевскую власть.

Королю можно многое простить, но только не унижение, – он рыцарь, а не палач! Его дело – турниры и честные поединки. Одно дело схлестнуться с достойным соперником в равном бою и совсем иное – резать зачинщика спящим в постели.

Вот оно – главное испытание, через которое следовало перешагнуть. Брови маркиза Перека недовольно изогнулись и сошлись на узкой переносице. Королю следовало отказать.

– Я сделаю все, что в моих силах, ваше величество, – поспешно заверил маркиз.

– Но сначала нужно опозорить его, пусть каждый узнает, что он мошенник и плут.

– У вас есть какой-то план, ваше величество?

Губы короля мстительно изогнулись.

– Имеется. Самозванец утверждает, что в него вселился дух Фридриха Барбароссы. А раз так, то ему должно быть известно, где находится Священное копье, пропавшее во время Второго Крестового похода. Пусть он укажет это место!

Голова маркиза склонилась в примирительном поклоне:

– Я сделаю все что нужно, ваше величество. Сначала я обесчещу его, а потом принесу вам его голову.

На лице короля промелькнуло нечто похожее на облегчение, а может, ему все-таки это показалось?

– Я не сомневался, маркиз, в вашей преданности. Остановитесь в замке барона Вольфгера Криста, он надежный человек, я ему доверяю.

– Я готов выполнить любое распоряжение, ваше величество.

– Но прежде чем отправиться за головой изменника, я бы хотел, чтобы вы выполнили еще одну мою просьбу.

Спина у Рудольфа Габсбургского была распрямлена, подбородок горделиво вскинут. С каких это пор императоры обременяли вассалов просьбами? Неужели Переку следует пройти еще через одно испытание?

– Как вам будет угодно, ваше величество.

– В соседней комнате находится один из моих подданных. Вчера вечером он вернулся из-под Константинополя и утверждает, что этот самозванец похож на Фридриха Барбароссу гораздо больше, чем я. – Губы Рудольфа Габсбургского обиженно скривились. – Это тот случай, когда не всякая правда может понравиться королю. Вместе с ним я отправил еще троих надежных вассалов. Не знаю, что там произошло… но они предпочли перейти в лагерь этого самозванца. Теперь поймите меня, маркиз, как я могу доверять такому человеку? – По губам короля пробежала легкая волна. – Может, он явился в мой дворец, чтобы убить меня?

– Как я могу помочь вам, мой король?

– Я бы хотел, чтобы вы придушили его. – Вытащив из кармана платья шелковый шнур, король продолжил веселым голосом: – Я даже припас для вас подходящее орудие.

Маркиз Перек, глубоко запрятав страх, рассмеялся. У королей шутки, от которых кровь стынет в жилах. К ним тоже следует привыкнуть. Только протянутая рука, с которой свисал длинный желтый шнур, свидетельствовала о том, что государи шутят серьезно.

Вот так король поступает с преданными вассалами. Сначала он делает их своими сторонниками, а потом превращает в обыкновенных палачей. Брови маркиза недовольно вскинулись. Но уже в следующее мгновение рука потянулась за протянутым шнуром, – приняла бережно, как желанный дар.

– Ваше величество, я сделаю все, что от меня требуется. Где находится изменник?

Маркиз Жак Перек намотал шнур на кулак, почувствовал, как шелк охотно впивается в мякоть, доставляя телесные неудобства.

– Он в соседней комнате. Тебя проводят до его покоев. Сейчас он спит, так что тебе не сложно будет исполнить… просьбу короля.

– Я готов, ваше величество, – удивился маркиз собственной решимости. Вот только никак он не мог разобраться в собственных ощущениях: это было падение, из которого не бывает возврата, или доверительное расположение короля?

– Маркиз, вы не спросили имени человека, который должен умереть?

Крохотное движение головой, которое еще более усилило его сходство с Фридрихом Барбароссой.

– Кто же он, ваше величество?

– Это барон Паппенхайм.

Прошло долгих несколько минут, прежде чем застывшее лицо маркиза размякло и приняло прежнее любезное выражение.

– Ах, вот оно что, не ожидал, – тихо и растерянно произнес Перек.

Рыцарь Паппенхайм некогда был любовником маркизы.

Вот как платит за верную службу король, он разрешает лично душить любовников неверной жены. Некоторая плата за преданность. Прежде жена короля не отличалась особой разборчивостью, и поговаривали даже, что она предпочитала пажей и конюхов, так что Рудольф Габсбургский прекрасно должен понимать, что чувствует обманутый муж, когда его любимая женщина находится в объятиях другого.

Губы маркиза невольно дрогнули, а ведь когда-то он думал о том, с какой радостью накинул бы удавку на шею любовников своей супруги, завязал бы их в единый узел и скинул бы в Дунай. Похоже, что мечтам суждено осуществиться.

Маркиз Перек вдруг поймал себя на мысли, что затянул бы шелковый шнур на шее еще одного соблазнителя… Совершенно не пугаясь пришедших мыслей, он принялся отыскивать на шее короля подходящее местечко для веревки.

О господи! К чему только не приведут грешные мысли!

А что, если король способен читать грешные думы?! Стараясь придать своему лицу как можно более благоприятное выражение, маркиз Перек произнес:

– Я сделаю это с большим удовольствием.

– Считайте, маркиз, это мой вам подарок.

– Спасибо, ваше величество.

– Стража! – гаркнул король. А когда в тронном зале возникли два рыцаря, звякнув о мраморный пол алебардой, приказал: – Отведите маркиза к нашему гостю… У него имеется для барона очень важное сообщение.

– Слушаюсь, ваше величество!

Брякнув грудой железа, развернулся, колыхнув при этом факельный огонь, и копоть, сорвавшаяся с длинных красных языков, неровным черным облачком воспарила к сводчатому куполу, где и осела узорчатым пятном на сером потолке. Стражник, выбивая рваную мелодию золотыми шпорами, заторопился в соседнюю комнату. Остановившись перед массивной дубовой дверью, он терпеливо подождал поотставшего маркиза.

– Он за этой дверью, маркиз, – сочувствующим голосом произнес рыцарь.

Маркиз Перек невольно перевел взгляд на стражника, – его встретило непроницаемое лицо. Знает ли он о приказе короля?

– Хорошо.

– Король приказал подождать вас. А потом, когда все закончится, я должен вывести вас из дворца. Так нужно.

Где-то под сердцем у маркиза неприятно сжалось. Выходит, что все-таки знает. Голова маркиза учтиво склонилась:

– Как вам будет угодно, сударь. Я не разочарую его величество.

С минуту маркиз стоял перед порогом, как если бы набирался решимости, после чего потянул дверную ручку. Легко повернувшись на петлях, высокая дверь распахнулась, как если бы ожидала появления маркиза. Ступив за порог, Жак Перек осмотрелся. В комнате было сумрачно: окна занавешены тяжелыми гардинами; у входа стоял старинный грубоватый секретер, на котором в золоченом канделябре догорала короткая свеча, подчеркивающая царивший полумрак; у противоположной стены за низким темно-бордовым балдахином просматривались очертания высокой кровати.

Маркиз Жак Перек глубоко вздохнул. За спиной неслышно закрылась дверь.

Каково это – быть в роли палача? С минуту маркиз стоял у порога, пытаясь разобраться в собственных ощущениях и отыскать в них хотя бы нечто, похожее на душевный трепет или отголоски того, что называют божьим гласом. Но ничего не почувствовал, если не считать гадливого осадка мести, а там, где некогда находилась совесть, теперь лежали неряшливые куски замерзшего льда.

Чувство ревности, которое, казалось бы, уже давно подзабылось, всколыхнуло самые глубокие пласты его душевных переживаний, подняв застоявшуюся муть.

Удержав стон, уже готовый было вырваться наружу, маркиз Жак Перек шагнул вперед.

Подошвы сапог утонули в густом ворсе персидского ковра. Приблизившись к ложе, Перек приподнял балдахин: на высокой пуховой подушке, слегка запрокинув голову, безмятежно посапывал барон Паппенхайм.

Последний раз они повстречались год назад на рыцарском турнире, устроенном королем в честь отъезда своих любимцев в Константинополь. Тогда барону Паппенхайму удалось выиграть турнир, и в знак признания его мастерства он получил из рук самой королевы белый платок.

За прошедшее время внешность барона приобрела еще большую мужественность, теперь его красивое лицо украшала короткая ухоженная бородка, волосы отросли, придав ему еще большее очарование, а разметавшиеся по подушке локоны напоминали извивающихся змей. В какой-то момент маркиз даже приостановился в суеверном ужасе. Вдруг губы барона дрогнули в легкой улыбке, – наверняка в этот момент ему снилась любимая женщина. Может быть, даже маркиза Франсуаза. Теперь ревность была совсем невыносимой: «Интересно, у барона был столь же безмятежный вид, когда он посапывал под боком Франсуазы?»

Маркиз смотал с ладони шнур. Свесившийся конец заколыхался, цепляя длинной бахромой атласное одеяло спящего. Так раскачивается маятник, отсчитывающий последние мгновения бытия. Горло барона было совсем близко.

Маркиз слегка тронул за плечо барона, давая ему возможность пробудиться. Хотя Паппенхайм и обесчестил его рыцарское имя, но он все равно оставался доблестным рыцарем, прославившимся в походах, и не должен быть задушен во сне.

Проснувшись, барон с удивлением взирал на подошедшего маркиза, пытаясь отделить явь от грез. В какой-то момент он рассмотрел в лице маркиза нечто такое, что заставило его расширить глаза от ужаса. Приподнявшись, он натолкнулся горлом на упругий шелковый шнур, который в мгновение захлестнул его шею. Маркиз Перек, скрипя зубами, принялся затягивать шнур, с наслаждением наблюдая за тем, как он безжалостно врезается в кожу барона, оставляя на ней глубокие полосы. Еще какое-то время Паппенхайм, хрипя, отчаянно боролся за жизнь, пытаясь крепкими ладонями дотянуться до убийцы, но затем огонек в глубине радужки померк, а руки, сжимавшие край покрывала, разжались, и он затих, уставившись неподвижными зрачками на маркиза.

Размотав с шеи шнур, Перек брезгливо отшвырнул его под кровать. Правосудие состоялось. Кто же будет следующим?

Открыв дверь, он застал у самого порога стражника, оперевшегося о стену. Маркиз натолкнулся на его безучастный взгляд. Во внешности маркиза не было ничего такого, что могло бы вызвать у него интерес, – на его веку встречались и более поразительные вещи. От души немного отлегло, – тайное убийство не самое похвальное ремесло для рыцаря, но вряд ли стражник кому-нибудь об этом расскажет, – король подбирает для своей охраны самых преданных вассалов.

Стараясь придать лицу озабоченный вид, маркиз произнес:

– Передайте королю, что барон очень крепко спит.

Легкий кивок и слегка надменная улыбка – быть тайным палачом его не заставит даже сам король.

– Хорошо, я так и поступлю, – с холодной учтивостью отвечал стражник и, потеряв интерес к маркизу, затопал далее по коридору, негромко позвякивая золотыми шпорами.

Глава 3

ЛЖЕФРИДРИХ

1276 год, 10 сентября

К приказу короля маркиз Перек отнесся с подобающей серьезностью: уже через месяц он собрал небольшой, но боеспособный отряд из рыцарей и оруженосцев и, спросив благословения епископа, тронулся в неблизкий путь к Константинополю. Уже через две недели дороги они столкнулись с многочисленным отрядом сарацинов, в сражении с которым полегли пять доблестных рыцарей. Еще два оруженосца утонули во время переправы через горную реку, а один молодой виконт умер от укуса гюрзы во время кратковременной стоянки.

К замку Манцикерт подошли через три недели. Пренебрегая крепостными стенами, маркиз Перек повелел разбить лагерь у небольшой горной речки, – рассказывают, что близ этого места погиб великий Фридрих Барбаросса. В этот же вечер он пригласил к себе трех бывших баронов, отважившихся поменять рыцарский пояс на рясу странствующих монахов.

Шагнув в шатер, они смиренно застыли, перекрестившись на огромное распятие Христа, висевшее в самом углу. Маркиз, сидящий в походном кресле, невольно подивился их непохожести. Монах, застывший в центре, с длинным уродливым шрамом через всю левую щеку, был из знатного германского рода, некогда герой войны с сарацинами, а ныне ревностный аскет. Слева возвышался польский рыцарь. Не наклони он голову, так и уперся бы макушкой в потолок. Прежде он был известен как отчаянный поединщик и непобедимый боец на королевских турнирах. Третий, совсем еще юноша, принадлежал к Габсбургскому дому. Небольшая бородка, клочками пробивавшаяся на худых щеках, только подчеркивала его юный возраст, а на гладкий лоб небольшим завитком спадала желтая прядь. Вот они: огонь и пламя, разрушение и созидание, стихия и покой, столь непохожие в жизни, теперь стояли рядком, едва касаясь плечами друг друга. Что их объединяло, так эта смиренность позы, с которой они слушали посланника императора. Но в молчании чувствовалась скрытая непокорность, которой так славны странствующие монахи. Могут развернуться, не дослушав наставления, и потопают в свою сторону, ни на кого более не глядя.

– Чем вас прельстил этот Лжефридрих?

– На этот вопрос трудно ответить одной фразой, маркиз, – ответил самый старший из них.

– Ведь он мошенник! Он выдает себя за короля, но все мы знаем, что славный император Фридрих Барбаросса был доставлен мертвым со Святой земли на родину и похоронен в Шпейерском кафедральном соборе.

– Отец Григорий никогда не выдавал себя за короля, он всего лишь говорит о том, что в него вселилась душа короля Фридриха Барбароссы, – приподнял голову германский рыцарь.

Получилось чуток нервно, как если бы монах бросал вызов королевскому посланнику. Маркиз слегка нахмурился, – не вызывать же монаха на поединок!

– Вы бросаете тень на королевский дом, неужели вы забыли о том, что служите Рудольфу Габсбургскому, императору Священной Римской империи?

– В первую очередь мы служим Богу, а он выше любого из королей, – достойно отвечал юноша.

– Вижу, мне вас не убедить, – развел руками маркиз. – Вы сами выбрали свою судьбу. Не думаю, что она будет для вас сладкой.

– Нам другой не нужно, – отвечал высокий рыцарь. – Значит, такова воля Господа.

Голос у него оказался необыкновенно низкий: ветром прошелся по широкому шатру, невольно потревожив пламя свечей.

Следовало доказать им обратное.

– Если в него и вправду вселилась душа Фридриха Барбароссы, тогда он должен знать, куда делось Копье судьбы, которое он повелел спрятать одному из своих оруженосцев незадолго до своей смерти, – улыбнулся маркиз.

– Мы передадим ему ваши слова, – пообещал аскет. – Думаю, что он сам тебе скажет, где находится Копье судьбы. А теперь нам нужно идти, подходит время молитвы.

Перекрестившись на распятие, монахи, не сказав более ни слова, вышли из шатра.

* * *

Третью ночь подряд отца Григория мучил один и тот же сон. Монаху снился император Барбаросса. Он выглядел точно таким же, каким его запечатлел придворный художник, – сейчас этот портрет висел в Тронном зале короля Рудольфа, – невероятно крепкий старик в рыцарских латах, сжимавший обеими ладонями рукоять меча. Лицо у короля было худым, но не изможденным, такое обычно бывает у людей, привыкших к аскетизму. Узкий, заостренный подбородок украшала рыжая густая борода, спадавшая на грудь.

Неожиданно в кустах возник огромный бурый медведь, который, оскалив пасть, готов был броситься на ничего не подозревающего короля. Отец Григорий, в облике рыцаря, самоотверженно устремился на выручку Фридриху, но, к своему ужасу, не мог сделать даже малейшего шага, – его ноги вдруг отяжелели, как если бы превратились в корни и вросли в каменистую твердь.

Наконец его крик был услышан, и Фридрих Барбаросса, подняв высоко меч, направился прямо на оскалившегося медведя. В какой-то момент показалось, что зверь бросится на короля: встав на задние лапы, он намеревался обрушиться на него всей мощью своего тела, но потом вдруг попятился и, развернувшись, бросился прочь от наступающего короля.

Дважды отец Григорий просыпался в холодном поту именно на этом самом месте и всякий раз с облегчением думал, что это всего лишь сон.

В третий раз отец Григорий решил досмотреть сон до конца. Он осознавал, что не увидел в нем чего-то главного, что могло бы определить его дальнейшие действия, – сон должен быть вещим.

И не ошибся…

Король улыбнулся своему ненамеренному спасителю и неторопливой широкой поступью направился в его сторону. Сняв с себя широкий кожаный ремень, он протянул его рыцарю, упавшему перед королем на колени.

– Возьми, это тебе за верную службу.

– Спасибо, ваше величество, – принял монах королевский пояс.

– У меня к тебе есть еще одна просьба.

– Все что угодно, ваше величество.

– Не удивляйся, что я обращаюсь именно к тебе, но именно ты единственный способен ее выполнить.

– Я сделаю все, что вы повелеваете, чего бы мне это ни стоило.

Король едва заметно кивнул:

– Я не сомневаюсь в твоей преданности, сын мой. Встань. – Отец Григорий поднялся. – Ты знаешь, что после Второго Крестового похода Копье судьбы пропало.

– Да, мне известно об этом, ваше величество.

– Я тебе могу сказать, где оно спрятано. После того, как я погиб, на нас напали сарацины, и мы потерпели поражение. Незадолго до моей смерти во мне проснулся дар предвидения, и я понял, что если я не спрячу Копья судьбы сейчас, то его захватят сарацины. Они всегда охотились за ним. Будут охотиться и впредь!

– Где же вы его спрятали, ваше величество?

– Под стенами Дозорной башни замка Манцикерт. Запомнил?

– Да, ваше величество.

– Как только ты его отыщешь, так тотчас передашь посланнику короля. Копье должно вернуться в королевский дом.

Ответить отец Григорий не успел. Очертания короля поблекли и стали размываться, как если бы он шагнул в туман, а потом и вовсе растворились, оставив после себя только серое облачко.

Отец Григорий проснулся в подавленном настроении. Некоторое время он смотрел в сводчатый потолок, пытаясь осмыслить сновидение, а потом, облачившись в рясу, позвал послушника.

На зов монаха явился худощавый высокий юноша. Образа он был благочинного, характера смиренного, трудно было поверить в то, что в его жилах течет кровь непримиримого врага сарацинов иерусалимского короля Гвидо де Лузиньяна. После падения Иерусалима рыцарь востока Салах-ад-дин держал в цепях иерусалимского короля и отпустил его восвояси только после того, как тот дал ему слово, что более никогда не поднимет оружия против мусульманского мира. Однако и года не прошло, как прославленный рыцарь Гвидо де Лузиньян нарушил данное слово и вторгся на территорию сарацинов с новым воинством.

Монах пристально всмотрелся в смиренного послушника: а что, если этот юноша унаследовал вместе с доблестью и дурную кровь? Никогда не знаешь, что следует ожидать от человека, который не сдерживает своих обещаний.

– Вы меня звали, святой отец?

– Да, сын мой, я хотел спросить у тебя, не прибыл ли к нам королевский посланник?

Рот юноши от удивления приоткрылся, – вот сейчас в него влетит большая черная ворона, да и угнездится за зубом мудрости. Весь последний год юноша старался походить на монахов, был столь же сдержанным и невозмутимым. В какой-то мере ему это даже удавалось, но стоило подивить очередным прорицанием, как через напускную холодность просматривалась откровенная юношеская непосредственность.

– Но откуда вы знаете об этом, святой отец? Посланник короля со своим отрядом подъехал недавно и тайно. Об этом еще никто не знает.

Монах Григорий слегка улыбнулся. Ему совершенно не нужно знать об этом, достаточно лишь на полчаса смежить глаза, чтобы явилась истина.

– Я просто это знал, мой сын, – не стал вдаваться в подробности монах. – Ты ведь уже успел с ним поговорить?

Юноша часто закивал, – от этого старца ничего не скроешь.

– Да. Он вызвал нас к себе в расположение, и мы с ним разговаривали около часа.

– Вы разговаривали с ним о Копье судьбы, которое пропало сразу после смерти Фридриха Барбароссы, – продолжал монах.

– Верно. Он сказал, чтобы…

– Не продолжай, я знаю и так. Он сказал, что если я такой святой, то почему бы мне тогда не найти потерявшееся копье.

Юноша пал в ноги монаху.

– Так оно и было, отче! Он не поверил, что вы святой человек. Докажите ему это!

Монах лишь печально вздохнул:

– Я не собираюсь ничего доказывать. Жизнь каждого из нас красна праведными делами… Впрочем, я сделаю так, как он говорит. Копье нужно вернуть христианскому миру. А теперь проводи меня к посланнику.

Уже выходя из комнаты, монах вдруг увидел на скамейке, стоящей у самого изголовья, пояс с королевским гербом Фридриха Барбароссы. Не далее как вчера вечером этот ремень ему передал в дар странствующий монах. В краткой истории он поведал о том, что этот ремень достался его предку за доблесть. «Чудны твои деяния, господи!» – только и подумал монах, шагнув за порог.

* * *

Едва монах вошел в большой шатер королевского посланника, как по тонким губам маркиза невольно пробежала лукавая улыбка. Гость не впечатлял: над головой отсутствовал ореол, и не было ровным счетом ничего такого, что могло бы указывать на его святость. Даже внешне отче выглядел весьма заурядно. Такими святыми старцами забиты все доминиканские монастыри, а сколько их бесцельно шастают по дорогам Европы, выпрашивая милостыню, – только одному Богу ведомо! Черты лица у него были заостренные, кожа на щеках сухая, обветренная, побитая оспой; роста был невеликого, а склоненная в покорности шея и вовсе делала его карликом. Оставалось только удивляться тому, как этот внешне невыразительный человек способен воздействовать на искушенные умы.

И только когда он заговорил, негромким, но необычайно сочным голосом, пришла пора удивляться:

– Я знал, что ты сегодня прибудешь, маркиз. Тебя прислал король Рудольф, чтобы я сказал, где находится Копье судьбы.

Маркиз Перек постарался не высказывать своего удивления.

Монах так и остался стоять у порога, не желая углубляться внутрь шатра, а у маркиза не было желания усаживать его за стол. Выпив бокал вина, он отер тыльной стороной мокрый рот и произнес, не скрывая иронии:

– И ты мне укажешь, где находится Священное копье?

Уже сегодня вечером этот шут будет мертв, так что можно потешить себя праздными разговорами.

– Я могу показать даже сегодня.

Пожалуй, что такие интонации могут ввести в транс. Отцу Григорию следовало бы играть шутов в королевском театре. Знать ценит подобных паяцев.

– Откуда же ты можешь знать об этом? Ведь свидетелей не осталось. Все его оруженосцы, что спрятали копье, немногим пережили своего господина и погибли в ближайшем бою с сарацинами.

– Ты забываешь, маркиз, что я совершенно не нуждаюсь в свидетелях. О том, где находится Священное копье, мне сообщил сам Фридрих Второй.

«Ничто не помешает убить его сегодня вечером, интересно будет понаблюдать, как он будет отыскивать Копье судьбы».

– Ах, да, конечно, как же я мог об этом забыть, – язвительно произнес маркиз Перек, наливая второй бокал вина. Пожалуй, в этот раз стоит довольствоваться только половиной, здешний климат весьма вреден для здоровья, если даже ящерицы, столь привычные к зною, попрятались под камни. – Может, вы хотите вина, отец Григорий? – пододвинул маркиз второй кубок.

– Я тронут вашей заботой, маркиз, но обойдусь без пития. Сейчас настолько жарко, что даже ящерицы попрятались под камни.

Бокал вина остановился у открытого рта: всего лишь случайность или странный монах действительно сумел прочитать его мысли?

– Не удивляйтесь, это получилось ненароком.

Сделав глоток, маркиз поставил кубок на стол. Поморщился. Нашел, что вино было на редкость кислое, странно, что он не подавился им, выпивая первый бокал.

С этим монахом следует быть поосторожнее: возможно, что за маской простака скрывается врачеватель невиданных возможностей, способный воздействовать на сознание.

– Хм, вы знаете, о чем я подумал?

– Знаю.

– Каким же образом?

– Тут нет никакого секрета, просто я увидел ваши мысли, – произнес монах, как если бы говорил о чем-то самом обыкновенном.

– Какого же они были цвета? – ехидно поинтересовался маркиз.

– Красного, – последовал быстрый ответ.

Теперь понятно, почему число его сторонников так стремительно растет. Маркиз Перек невольно посуровел: немного пообщаешься с этим странным монахом, так еще и сам пополнишь ряды его сторонников. Холодную учтивость отшельника расплавила легкая улыбка.

Этот затворник, видно, опять сумел увидеть его мысли.

– Неужели это возможно? – неуверенно отозвался маркиз.

– Нет ничего проще, – заверил монах, – увидеть мысли может каждый. Для этого нужно выжить на поле боя после смертельных ранений, слезно искупить все свои грехи и вести праведный образ жизни.

– Хм, признаюсь откровенно, более странного человека мне не приходилось встречать за всю свою жизнь, – тихо произнес маркиз. – Так вы готовы показать, где находится Копье судьбы?

– Да, мы можем отправиться туда прямо сейчас.

– Вот и отлично, – согласился маркиз. – Тогда давайте приступим завтра утром.

– К вашим услугам, маркиз, – смиренно отвечал монах, откинув полог шатра.

Потянувшись за куском мяса, маркиз случайно задел локтем бокал. Опрокинувшись, бокал покатился по столу, обливая вином платье маркиза.

– Вино было кислым, – выразительно поморщился монах, как если бы ощутил его на своих губах, – не правда ли, маркиз Перек?

Маркиз хотел было ответить, но визитер уже покинул шатер. Откуда монаху известно его имя, ведь он ему не представился?

* * *

Весть о том, что монах Григорий будет искать Копье судьбы, мгновенно распространилась по всей окрестности, а потому не было ничего удивительного в том, что уже ближе к полуночи крепость не могла вместить всех желающих и вновь пришедшие становились под ее стенами огромным лагерем. К вечеру запалили огромные костры. Где-то в центре бивака призывно прозвучала труба, а на окраине, умело вторя каждому аккорду, застучали барабаны.

Люди продолжали прибывать даже после полуночи. Длинные обозы, запряженные ослами и лошадьми, с поклажами до самого верха, прибивались к лагерю, добавляя в общее настроение собственное веселье. Места хватало для всех. Каждый хотел быть свидетелем чуда, чтобы впоследствии поведать о нем своим детям и внукам.

К биваку прибывали целыми семьями с престарелыми родителями и грудными детьми на руках; приходили как пешие, так и конные; как молодые, так и старые; здоровые и калеки, опирающиеся на суковатую клюку.

Все перемешалось!

Поддавшись общему ожиданию, к стенам крепости подошел отряд рыцарей из соседнего гарнизона. – Встали особняком, разбили шатры. А под самый вечер, когда начала одолевать скукота, принялись состязаться на мечах. Подогреваемые толпой сочувствующих, они бились как на брани, не обращая внимание на рубленые раны. Женщины, растревоженные всеобщим весельем, отдавались победителям за горсть мелких монет. А рукава от их платьев, которые они дарили в награду рыцарям за отчаянные поединки, возвышались над обозами на алебардах, как победные знамена.

В эти часы лагерь под стенами старинной крепости Манцикерт был самым веселым местом на земле.

* * *

Глянув из окна крепости на развернувшийся у ворот лагерь, маркиз Перек заметно помрачнел. Что же такого необычного было в этом темном монахе, что заставляло следовать за ним десятки тысяч людей? Ему с грустью подумалось о том, что власть императора под этими стенами будет ничтожной по сравнению с влиянием нищенствующего монаха.

Повернувшись, Перек натолкнулся взглядом на оруженосца.

– Народ все прибывает, господин маркиз. Вчера я проехался по окрестностям, так население в поселках как будто бы вымерло!

– Люди находятся под стенами крепости, чтобы своими глазами увидеть чудо. – Едко хмыкнув, маркиз добавил: – Возможно, что они его получат.

– Господин маркиз, вы верите, что этот безродный монах сумеет достать для короля потерянное Копье судьбы?

В голосе оруженосца он вдруг услышал надежду. Вот теперь крамола проникла в башни замка, – кто бы мог подумать, что ему придется одергивать собственную челядь.

– Если он отыщет Копье судьбы, тогда я стану его слугой. Если же он этого не сделает… тогда лично отрублю ему голову и воткну ее на кол перед воротами крепости.

– Пусть свершится божья воля, господин маркиз.

Вот только голос оруженосца прозвучал отчего-то нетвердо.

Утром следующего дня, дружно помолясь на поднимающееся солнце, приступили к раскопкам. Участок Дозорной башни был оцеплен нормандскими рыцарями, и всякого, кто стремился проникнуть за ограждения, не считаясь с титулами, выталкивали взашей. На предстоящее место раскопок можно было смотреть только сверху Дозорной башни и со стен, на которых, подобно гроздям винограда, свисали обитатели крепости.

Двое из них, сорвавшись с зубчатого гребня бойницы, разбились насмерть. Оттащили бедолаг в сторонку, да тотчас и позабыли, – ныне имелись куда более важные дела. Их место заняли другие, столь же ретивые. Бесстрашно свесившись вниз, они старались узреть то, что другим было не дано. Громко кричали, комментируя происходящее:

– Подошел монах Григорий… Молится… В карете подъехал маркиз. О чем-то разговаривают… Григорий указал место, где следует искать Священное копье.

Восторженно взревела толпа, стоящая под стенами. В порыве чувств задние ряды напирали на передние, пытаясь подмять рыцарей, вставших на страже. Прогнулся в легкую дугу строй из металла и людей, теснимый страждущими. Еще минута – и они будут вдавлены вместе с доверенным лицом короля в древнюю гранитную кладку.

Но уже в следующую секунду угрожающе лязгнуло железо, воздух со свистом резанул длинный меч, и на лица стоявших рядом людей брызнули кровавые брызги, и бесталанная голова одного из напиравших покатилась под ноги маркизу. Ахнув, толпа мгновенно отхлынула, будто морская волна с крутого берега. Брезгливо глянув на подкатившуюся голову, маркиз перешагнул через нее, едва не задевая шпорами безжизненного лица, и подошел к Григорию.

Кивнув на обезглавленное тело, лениво поинтересовался:

– Ты знаешь о том, что тебя ждет, если Копье судьбы не будет найдено?

Глаза отца Григория были глубоки и спокойны. Неужели этот недалекий и малообразованный монах может знать больше, чем все остальные? А если это действительно так, тогда откуда у него подобное преимущество?

Губы монаха дрогнули, и он негромко произнес:

– Я готов ко всякому исходу.

Четыре крестьянина, вооружившись лопатами, дружно поплевали на мозолистые ладони и, громко выдохнув, принялись долбить красную выжженную землю. Твердая, как гранит, она не желала поддаваться заточенному железу и, как могла, сопротивлялась насилию. Лопаты гнулись и злобно отскакивали. Крестьяне, не уступая почве в упертости, яростно молотили, выковыривая из грунта обломки копий, обрывки тканей, поломанное снаряжение. Попались даже золотая шпора и уздечка от лошади, а потом лопата звучно тренькнула обо что-то металлическое…

– Монах Григорий оказался прав! – взревели на крепостных стенах горожане. – Это Копье судьбы!

Взрыв восторга заставил дзинькнуть колокола. Каждому хотелось увидеть чудо первым. Городские подались вперед, едва не срываясь со стен. А те, кто выстаивал внизу, в едином порыве потянулись к святыне, готовые в одно мгновение подмять рыцарей, ощетинившихся на их пути длинными мечами.

– Назад! Назад! – кричал начальник стражи, нормандский рыцарь, напирающим на охрану людям. – Мы будем рубить каждого, кто сделает хотя бы еще один шаг!

Обхватив длинный меч руками, он дважды рубанул им, очертив опасное пространство. Рыцари, стоявшие по обе стороны от предводителя, проделали то же самое: каждый из них понимал, что людская толпа, подстегиваемая религиозным экстазом, будет куда страшнее непримиримых сарацинов. Стоит только показать слабость, как они тотчас сомнут оцепление и безо всякой жалости пройдут по головам, чтобы лицезреть Копье судьбы.

Угроза подействовала не сразу. Задние ряды, все еще продолжавшие напирать, вдруг уперлись в передние, не пожелавшие сделать даже шагу.

– Стоять! – кричал наследник викингов.

По тому, как в злобной муке исказилось его лицо, было понятно, что он ударит всякого, кто смеет ступить хотя бы на полшага. Полютовало людское море, да и успокоилось.

Невозмутимыми оставались лишь маркиз с монахом Григорием.

– Ты хочешь сказать, что это и есть копье? – скривился маркиз, показав на кусок железной пластины, выпиравшей из грунта.

– Надо копать дальше, – примирительно настоял монах. – Скорее всего, это снаряжение рыцаря.

Крестьяне, охотно воткнув лопаты в свеженасыпанный грунт, присели рядышком передохнуть. Не помешает перевести дух, даже если копаешь святыню.

– Ну, чего сели истуканами! – прикрикнул маркиз на крестьян. – Сказано же было, копать дальше!

Крякнув с досады, крестьяне разогнули натруженные спины и вновь взялись за лопаты, бормоча про себя ругательства.

Только теперь было понятно, что это не копье, – из грунта, сверкая потускневшим железом, торчал шлем рыцаря, а в нем – череп обнажил порченные землей зубы.

– Копайте осторожнее, чтобы не повредить его, – предупредил маркиз. – Он погиб за святое дело.

Сначала земля отпустила плечи, потом отрылась грудь рыцаря, спрятанная в рубашку из металлических колец, а уже затем показались ноги, слегка согнутые в коленях. В скрюченной ладони почивший сжимал обломок меча.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.