— И вот, - повесть друга еще не кончилась, - Сначала - зуммер тревоги, потом взрыв в замке Фуна, потом, представь, срабатывает моя собственная защита. Я ее совсем недавно поставил. Я же не мог разорваться. А меня обвинили.
      — Кто?
      — Совет Высочайших.
      — Они считают, что девушку утащил ты?
      — Нет. Но думают, что я мог способствовать. И алиби, как ты понимаешь, у меня нет. Мне даже пришлось спешно перевозить Лалку в другое место, чтобы предъявить им охотничий домик.
      — А просто послать советников подальше было нельзя?
      — Не забывай, на меня у них есть мамашина кляуза. Одно слушание уже состоялось. Я перманентно нахожусь под подозрением.
      — Тебе грозит второе слушание?
      — Кажется, отбрехался. Но пришлось вывернуться на изнанку.
      — Ты начал с Дикой Охоты, - напомнил Андраг.
      — Разъяреный Фун грянул в колокола - девка сбежала, одного уха нет, ума там не ночевало, без меня знаешь - не сообразил в пылу, что сам, первый нарушил закон.
      — Теперь Совет просто обязан открыть по нему слушанье.
      — А как же! Только боюсь, он отделается легким испугом: пожурят, наложат штраф и - все.
      — Вестимо. С твоей подружкой все в порядке?
      — Ты к бабке на долго? - вместо ответа спросил Лендор.
      — Дня три просижу. Старая леди недавно вернулась из отпуска, рассказывает много интересного.
      — А сам когда отдыхать?
      — Уже скоро.
      Они еще поговорили. О Лалке Лендор так ничего и не сказал. Андраг мимоходом удивился. Но мало ли какие прихоти могут случиться у дракона Старой крови.
      Все формальности остались позади. Дворец бабки был единственным местом в
      Платиновой долине, куда приглашенный мог явиться в вольном прикиде. Сама хозяйка встретила внука в таких же как у него потертых штанах и ковбойке. Лицо у бабушки сильно загорело нездешним загаром. В глазах прыгали чертики.
      — Есть пойдешь, или поговорим? - хитро прищурилась баронесса Андраг старшая.
      — Бабушка, в вас погибла придворная интриганка. Вы умеете одним невинным вопросом вытряхнуть из собеседника всю правду.
      — Зато ты умеешь уйти от любого вопроса. Кто в ком погиб?
      — Как ваше здоровье?
      — Сам не видишь? Но ты не ответил. У меня накрыто. Только намекни.
      — Намекаю: есть не хочу.
      — Что так? Или девушка оказалась не такой красивой, как ты рассчитывал и ты решил вернуть ее хозяину, или - что было бы сущей несправедливостью - она погибла во время перелета? Если девушка хороша и жива к тому же, ты не мог отказать себе в малом. Не поверю, что ты ее еще не трахнул.
      — Фу, бабушка, отпуск не пошел на пользу вашей лексике. А вот и не трахнул.
      Погодим маленько. Пусть придет в себя. Мне ж не жертва нужна - просто женщина.
      — Высокое Небо в помощь. Развлекайся, как знаешь. Объясни только с какого кваса ты утащил девчонку у дурака Фуна, - в стенах своей цитадели бабка могла говорить все что угодно. Охота, конечно, еще не кончилась, но отсюда не вылетит ни словечка.
      — Случайно. Поверь, совершенно случайно. Был в гостях у Лендора. Бедолагу приговорили к женитьбе. Он в прострации пьет пиво и несет по кочкам наше милое общество. Считает, что на Старую кровь Объявлена охота.
      — Ну-ну, - неопределенно отозвалась старая леди.
      — Лендор помянул, что барон Фун непочтительно отозвался о Старых. Обсудили, посмеялись, посетовали на дураков. Он остался допивать, я, немного прогулявшись пешком, полетел к себе. Над межевым лесом и наткнулся на беглую парочку.
      Спустился к ним, познакомился, подружился…
      — Они тебе поверил?
      — Там, знаете ли, присутствовали некоторые обстоятельства.
      — Разбойники?
      — Волки.
      — Надеюсь, ты не посрамил славы драконов? - злоехидно поинтересовалась родственница. - Сжег пару гектаров вместе с волками и папашей, ухватил девицу и дал деру в сторону моих владений? - К концу фразы тон у бабки стал просто таки угрожающим.
      — Представьте, мадам, сражался как простой человек. Железкой махал. Мне, между прочим, волк шкуру попортил. Честно. Мужик потом наговоренную тряпочку дал, кровь запереть. Тоненькое такое колдовство. Зря нас пугают человеческой магией - вполне мило и невинно. Потом мы знакомимся, девушку из кустов вытаскиваем. Чувствую, Фун зашевелился. Пришлось принимать меры. Папаша утек к морю. Я с девушкой в охапке кинулся в Лендоровы владения, хотел отсидеться в его лесном домике. И представьте, глупо попался в его же охранное заклинание.
      — Следы остались?
      — Я им кое-что подкинул. Меня они точно не расшифруют. Будут до скончания века искать фантом. А я улетел. Девушку, естественно, не бросил. Это - моя добыча!
      — Волков-то хоть много было?
      — Дюжина.
      — Ты прав: это - твоя добыча. А что случилось с ищейкой?
      — Ты же хорошо знакома с бароном Фуном. Могла бы и сама догадаться. Дурак ввел в линейную формулу две неизвестные. Когда папа с дочкой разделились, линейное уравнение лопнуло, попутно оторвав тупому пользователю ухо.
      Бабка захохотала. Андраг и сам посмеялся. Огонь в камине, вторя, полыхнул длинным веселым языком. Между престарелой баронессой и ее внуком на столике стояли бокалы с фиолетовым на просвет вином, блюдо винограда, сыр. Их уединения ни кто не нарушал. Сиди сколько хочешь, болтай. В ее доме, Андраг не раз ловил себя на этом, он чувствовал себя особенно защищено.
      — Бабушка, сколько можно заставлять меня ждать?
      — Любопытство кошку сгубило.
      — Так то - кошка, а то - я.
      — Тебя что, собственно, интересует: ход расследования твоего хулиганства, или мои приключения в отпуске?
      — Конечно отпуск. От расследования я еще успею устать.
      — Да, чуть не забыла: мне пришлось честно соврать. Я сообщила комиссии, что ты прибыл в мои владения сразу после полуночи.
      — Спасибо.
      — Не стоит благодарности. Если еще раз припечет, смело обращайся ко мне.
      — Бабушка, я иду на нарушение этикета. Где вас носило в отпуске, неужели действительно в Караганде?
      — С ума сошел. Что я не видела в этой забитой угольной пылью дыре! Сначала
      Москва, но не долго, всего несколько дней. Надо же было осмотреться. Потом я подалась на Юг. Море, солнце, ночевки на берегу. Неделю так прокантовалась, потом перебралась в соседний городок. Там на свою беду Газпром построил санаторий из тех что: трохи для сэбэ. Сто баксов сутки. Так, ребятки, я же со всей душой!
      — От санатория, хоть что-то осталось, после вашего визита?
      — Обижаешь. Стоит как в первый день творения, только пустой. Народ туда почему-то ехать отказался.
      — Не преувеличивайте, мадам. Русский работяга на халяву и в пекло скатает, да еще потом будет соседям рассказывать, как бесплатную путевку в пофкоме оторвал.
      — Ты сколько не был в отпуске? - серьезно спросила бабушка.
      — Много. Я в прошлый раз сильно задержался, выбрал вперед весь лимит.
      — Ты меня пугаешь. Неужели ТАМ нашлась женщина способная тебя так долго удерживать?
      — Представьте, не в бабах дело. Мне было интересно, я остался. Не думал, что наказание окажется таким строгим: вместо оговоренных трех лет - десять без права отпуска.
      — Там многое изменилось за последнее время. Но не буду тебя больше томить, расскажу по порядку.
      Некогда на углу проспекта Мира и Грохольского переулка в шестиэтажном доме сталинской застройки, в квартире, обращенной окнами от шумной улицы во двор, проживала и тут же занималась своей индивидуальной трудовой деятельностью известная узкому, хорошо обеспеченному кругу клиентов, медиум, она же целительница и гадалка Прасковья Гадюкина. По документам дама носила другое имя, но то документы - сухая прозаичная бумага, а то - жизнь. Режущего слух сочетания имени и фамилии, обыватель шарахался и страшился. Хватало на Москве других, менее мрачных псевдонимов: Виктория Светлая, Сандра Горячая,
      Ваольдемар Серый… Хотя последний все же несколько промахнулся. Псевдоним скорее ассоциировался с тамбовской фауной, либо с мордовскими курортами нежели с благим делом излечения людей от магической хвори. Мадам Гадюкина за быстрой славой и легкими мелкими деньгами не гналась. От покойного мужа ей кое что осталось. Это кое-что позволяло ранней пенсионерке сводить концы с концами в ожидании солидного клиента. Каковая дамочка, в конце концов, и показалась на ее пороге. Мадам Гадюкина как раз пребывала в поре наибольшего вдохновения.
      Периодически, раз в год на нее находило. И так дама была не из скучных, а уж в пору "прихода", вообще отрывалась по полной. Случись визит страждущей магии и колдовства дуры в другой раз, Прасковья, быть может, и прогнулась бы, принимая, упакованную по высшему разряду, коротышку. Да и визитерша хороша! Пришла к ведьме - веди себя смирно.
      Не пустив за порог, мадам Гадюкина резким каркающим голосом уточнила у дамы, чего, мол, та притащилась? Визитерша, обозленная таким обращением, не подумав, наехала на бедную женщину. То есть, объяснила, народной целительнице кто она, визитерша, есть. Тогда Прасковья, не напрягаясь и не очень заботясь о вежливости, выдала мадам свою версию: кто та такая, кем была, кем стала, кем собирается стать. Вскоре пришлось остановиться. С дамой творилась форменная прострация. Хватая ртом воздух, она заваливалась на бок, норовя отереть стенку до самого пола. Думаете, Гадюкина бросилась на помощь? Ага! С разбегу! Она смачно захлопнула дверь перед визитершей. А нечего! Ишь явилась указывать колдунье, что та ей должна, в какой последовательности и сколько оно - прорицание то есть - будет стоить. А иначе… машина с бодигардами ждет на улице.
      Дама оказалась еще большей дурой, чем выглядела. На следующий день к
      Гадюкиной заявилась бригада из трех качков во главе с мужем. Наставив на гадалку стволы, бригадеры потребовали тысячу долларов в качестве налога на частную деятельность и еще тысячу, как компенсацию за причиненный моральный ущерб.
      Облаченная в блестящий лиловый халат из плотного шелка мадам Гадюкина, величественным жестом достала из кармана требуемую сумму и, кинув под ноги вымогателям, процедила сквозь зубы одно единственное слово: "Обосритесь!".
      Трое суток!
      В дверь ломились, ее пытались распилить "болгаркой", пытались вскрыть с помощью подкупленного слесаря ПРЭТа; взывали именем закона, представленного тоже купленным милицейским чином. Дверь стояла как каменный монолит.
      Производить взрывные работы в густонаселенном доме в центре Москвы бригадники все же постеснялись. Ночью на веревках к балкону зловредной гадалки с крыши спустился десант. Облом случился неожиданный и крайне прискорбный: решетка, которой гадалка оградила свою собственность от посягателей, оказалась под напряжением. Альпинеры на службе мафии поболтались на веревках, поблажили и дали верхним отмашку, спускать себя на землю.
      Всего этого безобразия крутой супруг обиженной дамочки не видел, но ему регулярно докладывали. Через дверь сортира до вестовых доносилось жуткое, утробное бурчание, матюги, да гнусный запах.
      На четвертый день, в двенадцать по полудни в квартире Прасковьи Гадюкиной раздался телефонный звонок. Она милостиво сняла трубку. Ей звонил сам Падва.
      Уважаемый мэтр в изысканных выражениях предложил мадам медиуму, встретиться и обсудить претензии сторон.
      Тут-то Прасковье масть и пошла.
      В начале этого лета на платформу маленькой приморской станции из поезда, следовавшего по маршруту Грозный - Сочи выскочила худая высокая женщина, которую не назвал бы старухой даже жлоб из народа. Не молода, конечно, и вид самый затасканный, но - женщина. Клетчатая "челночная" сумка не отличалась особенной чистотой и изыском. Замок на сумке сломан. Края скрепляли две огромные булавки. Милиционер на платформе покосился в ее сторону, сделал себе заметку на будущее и пошел по своим делам. А побродяжка двинулась в сторону центрального пляжа.
      Погода только-только установилась. Отдыхающие в большинстве своем пребывали еще в северных регионах, так что на пляже было относительно свободно.
      Женщина расположилась со своими пожитками в самом центре галечного пятачка, расшпилила сумку и принялась вытаскивать из ее недр съестное, потом неторопливо и смачно есть. Представительницы прекрасного пола, находящиеся в пределах прямой видимости, все как одна скривили ротики. Мужчины, состоящие при женах, последовали их примеру, разве вот ухмылки у них получились менее искренними. Поев, женщина расстелила на камнях видавшее виды, все в сомнительных пятнах покрывало, и начала раздеваться. Под черным платьем майкой нашлись только мелкие трусики и больше ничего. А кто сказал, что загорать топ-лесс на родном постсоветстком пространстве запрещено? Мы, господа, двигаемся вслед за Европой, а где-то и опережаем. Грудь у дамы оказалась очень даже неплохой формы, живот поджарым, ноги длинными. Кожа, конечно, кое-где пошла мелкими пергаментными морщинками. Однако такие мелочи не мешали мужчинам косить в ее сторону. Так что вскоре пляж начал стремительно пустеть.
      Жены, ругаясь, кто про себя, а кто и в голос, уводили своих благоверных подальше.
      Беспардонная старуха, на которую и смотреть-то - срам, обидно приковывала внимание мужской половины. А еще через малое время в сторону загорающей дамы пошли пунктиром, оставшиеся на пляже "одинокие волки".
      — И что. Всю неделю так? - Андраг в восхищении уставился на бабку.
      — Представь. Получила массу удовольствия и новых впечатлений. Не поверишь, впервые в жизни дорвалась. На пляже стоял маленький, пустой павильончик.
      Сколько он, бедный, повидал за эту неделю! Бери я деньги, озолотилась бы.
      — А милиция?
      — Куда же без нее. Прицепились. Я им изобразила олегофрению в степени умеренно выраженной дебильности. Потащили меня разбираться в тот же сарай, оттрахали вдвоем и отстали.
      В одно прекрасное утро раннего лета побродяжка, доводившая женскую половину пляжа до истерики, а мужскую до иступления, исчезла, а в соседнем городке сошла с поезда женщина в дорогих мятых шортах, такой же мятой рубашке, завязанной на впалом животе узлом и с кожаным потертым кофром в руках.
      Рубашка с боку зияла не маленькой дыркой. В просвете виднелась загорелая кожа.
      Женщина, не торгуясь, села в такси и погнала водилу за город в расположение закрытого санатория "Итака".
      Охрана на входе, состоявшая из двух малобритых аборигенов, в первый момент встала стеной. Но стоило даме заговорить по-английски, подкрепив, сварливый монолог демонстрацией внушительной бумаги, стражи отступили, пропуская
      "американку" в пространство газпромовского рая.
      Территория Прасковье понравилась. Тихо, пусто и прохладно. Фонтаны и каскады струились; деревья шелестели не как на общедоступных улицах - деликатно и густо; попадающаяся по дороге обслуга, сплошь была молодой и нагло-безразлично вежливой. Женщина дотащила свой кофр до центрального корпуса и вошла под своды портала. Холл изумлял и покорял. Такое впечатление, одним шагом провалился из потертой, околосочинской действительности в иностранный мир.
      Перепачканные белесой пылью, танкетки дамы утонули в пушистом ковре. Ей даже удалось сделать несколько шагов, прежде чем от стойки портье проорали:
      — Сойдите с ковра! Кто пустил?!
      Прасковья проворно скакнула в сторону и по стеночек, по стеночке двинулась к своей цели. Против ожидания, за стойкой никого не оказалось. Строгий, тупо прилизанного вида юноша разговаривал по мобильнику в сторонке, стоя, при этом, что называется, на вытяжку. Когда он положил трубку и чуть пришел в себя, по холлу пулеметом разнеслось несколько сумбурное сообщение, сводившееся к сакраментальному: "Едут!". Следом пошла такая суета, что за ней Прасковью
      Гадюкину просто никто не заметил. А она и не напрашивалась. Стало интересно.
      Женщина отступила в уголок у стойки и замерла.
      Клерк, первым получивший известие, производил шуму гораздо больше необходимого. Прислуга вбегала и выбегала. На середину выскочила толстая тетка с пылесосом. Сомнительные следы Прасковьиных сандалий тут же затерли и всосали.
      Кто-то прыскал в воздух из пульверизатора одуряющую химическую смесь, способную убить в одну дозу любого аллергика. Мадам Гадюкина стояла.
      Они вошли как хозяева: вчерашние охранники при магазинах или бригадники при паханах, мановением судьбы оказавшиеся при Теле. Почему-то все толстозадые.
      С такими ягодицами, считала Прасковья, что убегать, что догонять - одно неудобство.
      Ей бы и сидеть в уголке, но тут за стойку прошествовала портье - девица хороших панельных статей. Прасковья двинулась к цели, однако, ближайший бодигард бесцеремонно задвинул ее обратно в угол:
      — Стой тут, не отсвечивай, бабка. Не видишь, человек приехал.
      Охрана в количестве шести человек - все в строгих черных костюмах, делающих их похожими на перекормленных пингвинов - выстроилась в две жидкие шеренги и, наконец, в холл вступило само Тело. Большой как дирижабль, холеный мен прошествовал к стойке. Прасковья обомлела. Не иначе по бабушке газпромовского бонзы в отпуске Фун пропахал. Сходство - потрясающее.
      Ближний к Прасковье охранник, тем временем совсем притиснул ее к стенке широкой как печка задницей. Женщина потихоньку начала злиться - жарко, и смотреть мешает. Пришлось даже сесть на кофр, и уже из этой позиции наблюдать, как бонзу не пустили к стойке. Тот хотел как простой инженер, подойти, там, записаться куда надо, ключик от номера получить… Челядь вылилась бурным потоком аккурат под ноги, прибывшему высокому гостю, и устроила форменную демонстрацию народной любви. Прасковья была уверенна: кабы не охрана, они прямо в холле стащили бы с бонзы штаны и торжественно вылизали задницу.
      Сцена несколько затянулась, Гадюкиной пора было подумать о себе. Неделя на городском пляже это вам не хухры-мухры. Тело зудело, требовало мытья.
      — Я за все время на пляже ни разу пресной водой не умылась.
      — Экстремальные у вас развлечения, бабушка.
      — Люблю. - Коротко согласилась та, - слушай дальше. Сижу чухаюсь…
      Охранник кое-как с натугой обернулся, глянул на шевеление за спиной и поспешно отступил на шажок. По выражению лица понятно, как только кончится торжественный внос Тела в апартаменты, он дамочку обязательно отыщет и уконтропупит до состояния пластмассовой пальмы, у которой та притулилась. И в горшок головой воткнет.
      — Я дальше чешусь. Смотрю, и он под своими потными доспехами волнами пошел.
      — Зудилку подсадили, бабушка?
      — Естественно. И так мне сразу легко и хорошо стало. Я чесаться прекратила, сижу тихо, смотрю. А там - танцуют все!
      Сначала в пляс пошла охрана, потом отельные челядинцы. Мелочь тут же слиняла
      — побежали чесаться по углам. Директору хуже - деться некуда - стоит и дергается как карась на сковородке. Последним задергалось Тело. Одну руку он попытался засунуть себе за спину, что, учитывая габариты, не очень-то получилось, другой непрерывно теребил мотню штанов; и озирался в полном, между прочим, недоумении - почему никто на помощь не спешит. До него не сразу дошло, а когда, наконец, докатило, он просто таки с воем кинулся из холла, своротив по дороге стойку.
      — Остались мы с портье в зале одни.
      — Ее не коснулось?
      — Должен же быть хоть один клерк, способный меня зарегистрировать и поселить.
      Девица озиралась, ничего не понимая. Наконец ее взгляд зацепился за женскую фигуру в почти карнавальном наряде. Расхристаная дама шагнула к слегка покореженной стойке.
      — У вас можно остановиться?
      Несмотря на ошарашеность, девица навыков не растеряла и бросила женщине
      "через губу":
      — Сто долларов.
      — Почему столько? - искренне удивилась соискательница места в санатории.
      — Идите в частный сектор, там можно устроиться за сто рублей.
      Тон шлюхи при исполнении просто-таки обязывал. Прасковья, внутренне взвинтившись, расстегнула полотняную торбу, что таскала на шее и выложила перед девицей пачку серозеленых. С верхнего листочка на портье с укором глядел президент Франклин.
      — Меня удивило, - в речи дамы явственно проступил легкий, но стойкий евроакцент, - Что люкс в вашем заведении стоит так дешево.
      Вот теперь на девицу напал натуральный столбняк. Взгляд заметался: на посетительницу - на дверь - на телефон. Женщина - дверь - телефон. Прасковье в какой-то момент показалось, портье кинется ее грабить, такое зверское выражение сформировалось на лице девушки. Редкие извилины пошли штопором. Рука сама потянулась к толстой пачке баксов. Но посетительница проворно сунула их обратно в торбу. Девица на мгновение замерла, как змея над местом, где вот только вот сидела добыча и ускользнула. Однако - справилась. Панель, она тоже к определенному порядку приучает: мало ли какие чувства взыграют, дело потребует, засунешь их подальше и пойдешь оказывать сервис:
      — Документы, пожалуйста, - процедила портье, сквозь плохо скрываемую ненависть.
      В самом начале вояжа Параскева хотела представиться русской теткой
      Монакского князя Рене, но после демарша с зудилкой, поостереглась. Секьюрити могли с умной головы расценить простую шутку, как попытку теракта, тогда не миновать скрытых и явных проверок. Пришлось доставать рядовой российский паспорт. Небрежно двинув его портье, гостья затребовала люксовый номер.
      — Люксов нет.
      — Вообще или именно для меня?
      — Все заняты. Есть обычные номера.
      — Клетушка с унитазом за занавеской и зеркалом на стенке? Я не намерена платить сто долларов за камеру два на два метра, - обидела портье Прасковья.
      — У нас очень хорошие номера, - уже едва сдерживаясь прорычала девица.
      Далее по логике должно было следовать предложение выкатываться за пределы санатория и снимать в поселке хоть дом, хоть весь квартал, "если ты, сука, такая богатая". Что-то удержало девушку от неверного шага. Не иначе, глаза гостьи. Та смотрела на нее как сытый удав на кролика. При том что кролик догадывается: удав сыт временно, а кролику, в силу не зависящих от него обстоятельств, деваться некуда.
      Двухкомнатный полулюкс, который Прасковья таки выдрала у зловредной администраторши, ее приятно удивил: просторно, светло, прохладно от тихо шуршащих кондиционеров; вид на море, опять же. Денег жалко не было. Параскева собиралась разгуляться.
      Втечение двух, последовавших за вселением в "Итаку" эксцентричной дамочки, недель на побережье в этом районе обрушились все мыслимые и немыслимые катаклизмы.
      Сначала санаторий жгучим потоком затопила жара под шестьдесят. Люди не ходили, собаки не лаяли, воры не воровали. Постояльцы спасались кондиционерами.
      Потом на смену пеклу пришел сквозной холодный ветер, пригнавший шторм. Пара смерчей в одночасье унесла весь пляжный инвентарь, чтобы вывалить его в долине
      Псе. Далее началось нашествие на прибрежные воды стай электрических скатов, которые стаями вообще-то не водятся. Эти, к тому же, имели чудовищный, не сообразный ни с какими законами природы, хвостовой заряд. Туча саранчи объела личный садик директора санатория, нагадила как стадо коров и умелась в пространство.
      Лифт, спускавший к морю постояльцев двух люксовых номеров верхнего яруса - вообще, отдельный разговор. Прасковье, которая так и дефилировала в драной кофте, было холодно отказано от этого вида сервиса. Карточка полулюкса не помогла. Стоит ли говорить о том, что теперь лифт ежедневно застревал аккурат по середине прозрачного стеклянного цилиндра по которому катался вверх-вниз. При чем, случалось это в самый солнцепек и обязательно с пассажирами на борту.
      Горничная, толстая, исполненная сознания собственной важности тетка, имела неосторожность сделать постоялице замечание насчет окурка в цветочном горшке, после чего навернулась на лестнице и сломала лодыжку. На смену ей прислали молодую веселую и словоохотливую. От нее-то Прасковья и узнала, что господин
      Кулпанов - важное Тело - недоотдыхав положенный срок, съехал.
      После его отъезда номер пустовал только сутки, по прошествии которых туда с шумом вселился газпромовский гость, зам. гендиректора какой-то нефтяной компании и, как доподлинно было известно - американскоподданный.
      На следующий день, после того, как всю ночь под окнами замгендиректора -
      Прасковья жила этажом ниже - пели, а потом просто непотребно орали, прикупленные им, дабы развеять американскую грусть, цыгане молдавского разлива, повторилась полдневная остановка лифта. Если, безвременно отъехавший г-н Кулпанов, по причине непомерной толщины, пользовался подъемником в одиночку, и, сновавшей вверх-вниз по лестнице охране, приходилось его оттуда регулярно выносит, г-н Калкис ездил в плотном окружении бодигардов. Последний демарш лифта, таким образом, требуемых результатов не принес. Г-н Калкис проспал всю остановку пьяным сном. Выносить пришлось, вырубившихся от теплового удара, охранников.
      Ночь с цыганами повторилась, но к утру они неожиданно исчезли в неизвестном направлении, прихватив своего нанимателя, чтобы на следующий день потребовать за него выкуп в размере десяти миллионов долларов. Санаторий оцепили правительственные войска, на поимку киднеперов был выслан оперативный отряд.
      Когда шайку прижали ко дну малого ущелья вертолетами, стоять на ногах в состоянии оставались только барон табора, да сам Калкис, остальные лежали вповалку пьяными. Барон тут же сделал заявление, что похищение является рекламной задумкой самого Калкиса. В результате, отпустили обоих. Барон укатил на восток, Калкис - на Запад.
      Это - не считая мелочей. Все до единой девицы-портье, нанятые через одну контору в Москве - оптом, в одночасье оказались без работы. То есть, сначала слетел со своей должности директор, его зам, придя в момент крайнего напряжения всего трудового коллектива, помел как новая метла - у него имелись своя контора и свой опт. Девушки ревели и рвали на себе волосы. Попробуй, найди такую работу на побережье в разгар сезона! Приехала их мадам и увезла в вольное турне.
      Или такая мелочь: половина и без того немногочисленных гостей покинула пределы "Итаки" с симптомами чесотки, псориаза и сапа. Сыпь начинала пропадать, как только гость забирался в самолет или садился в поезд.
      К концу двухнедельного срока путевки Прасковья осталась в санатории одна. К тому времени она сменила рвань на вполне приличный прикид, нацепила бриллианты, крокодиловые туфли, шляпу и наняла шофера на мерседесе. В путь ее провожали всем дружным, но несколько поредевшим коллективом.
      Андраг нахохотался от души. Давно его не баловали такими веселыми байками.
      Вино с бабкой они благополучно допили, пощипали фрукты, еще поболтали о разных мелочах. Внук, наконец, засобирался восвояси.
      — Лети, мой птенчик, и пребудет с тобой Высокое Небо.
      — Вы, мадам, будто в бой меня посылаете.
      — А вдруг, умыкнутая тобой девочка заронит, наконец, в бесчувственную душу дракона зерно любви?
      — Это я-то бесчувственный!
      — Представь.
      — Не откажите в любезности, мадам, объясните недоумку, в чем его природный изъян.
      — Дитя мое, какого лешего ты обращаешся к старой, выжившей из ума крокодилице? Не торопись, дружок. Жизнь все тебе объяснит и все разложит по полочкам.
      — Если успеет. Забыл за волнениями вам поведать: накануне меня подкараулили и попытались убить.
      — Обычные игры молодых. Такое случается сплошь и рядом. Ловят друг друга, избивают, даже пытаются надругаться.
      — Вам-то откуда сие известно?
      — Ты нарушаешь, как любит говорить твоя мать, ты попираешь, в конце концов.
      Дракону никто не имеет права задавать вопросы.
      — Кроме комиссии Высочайших.
      — Не иначе, бедолага Лендор нагнал на тебя страху?
      — Страх? Нет, пожалуй. Но некоторые опасения имеются.
      — Не переживай раньше времени. Я - на твоей стороне. А сейчас изволь выметаться. Мне пора отдыхать. Да и погода портится. Клавдий тебя проводит.
      В каминную залу вошел высокий широкоплечий мужчина, распахнул дверь и почтительно склонил голову. Знакомый с ним по прежним визитам Андраг в который раз отметил, что и поклон у того не так глубок, как надобно бы, и взгляд не выражает особого почтения. Улучив момент, внук искоса глянул на бабку и поразился: лицо дамы смягчилось, в глазах светилось ожидание и все это не ему,
      Андрагу, на него она в этот момент не смотрела. Все - Клавдию. Ну да, Небо в помощь. Не наигралась, оказывается, бабушка в отпуске.
      За воротами Андрага встретил шквалистый, довольно прохладный ветер.
      Помнится, когда летел к бабке, давило жарой. Похоже, надвигалась гроза. Следовало или поторопиться, или возвращаться в бабкины владения. Но внук вспомнил выражение лица почтенной родственницы. Постучись он сейчас обратно, бабка и матом может обложить. Не в том даже дело. Не хотелось встревать.
      Летать в грозу считалось неразумным. Посиди под навесиком, под деревцем, если тебя непогода застала в дороге. Из дому лучше носа не высовывать. Микроклимат над замком конечно ни какая гроза не тронет, а вот за воротами, первая же молния может угодить в фамильный " ирокез". Здесь существовала некая предопределенность, но не такая фатальная как с морем. Могло и пощадить, а могло
      — и нет.
      Андраг передернул плечами, согнул и разогнул руки. Короткий разбег и в лицо ударила волна ветра. Он, как часто случалось, не рассчитал, положился на мышечную память и вместо плавного взлета получился кульбит. Чуть об бабкины ворота не треснулся разлетевшимся организмом, но напрягся и выровнял плохо начатый подъем.
      Низко лететь в круговерти нарастающего урагана - обязательно наткнешься на скалу или дерево. Высоко лучше не забираться, можешь вообще никуда не долететь.
      Порыскав вверх-вниз, Андраг приспособился к взбесившейся стихии и пошел против ветра. А это вам - не фигушки воробьям показывать. Порыв - напряженное до предела тело набирает критическую высоту, порыв - кубарем летит в бездну.
      Надо бы заклинаньице… Какая к черту магия! Дух перехватило от напора воздуха.
      Андраг моментально растерял все компоненты. В голове осталась единственная мысль - приземлиться. А его, гадство, опять потащило в верх, там закрутило, потом распялило как лягушку. Крылья с жутким суставным хрустом вывернулись, и, лишенное опоры тело, ринулось на скалы. Сам не понял, как удержался. Мимо скользнул зубчатый гребень невысокой горы. За такой в пору руками держаться, только вот ногу поставить некуда. Андраг сообразил, что следующим порывом его саданет об этот самый край. И пойдет барон потомок Старой Крови вниз, увлекая за собой камнепад. Хрен потом откопаешь.