Гости, оказывается, пожаловали и в недоумении спросили: где друг наш,
      Ангарский? А тому слабо ответить - не сторож я другу своему. Застеснялся
      Стасенька, что не пригласил товарища на день рождения, и кинулся исправлять оплошность.
      Вадим уже собрался отговориться, но трубку у Стаса забрали. В ухо забасил
      Толик:
      — Ты, говорят, приболел. Это - ничего. Заодно и полечишься. Только попробуй не прийти. Столько лет не виделись. Пашка тоже…
      От его голоса повеяло чем-то старым, давно прожитым и почти забытым. Даже апатия отступила под таким напором. Вадим поднялся с дивана, дослушал жизнерадостное клекотание трубки и, бросив: буду, начал собираться.
      Застолье в доме у Стаса собралось отнюдь не маленькое. Не междусобойчик, на который рассчитывал Вадим, а целый прием. Человек двадцать гостей: кто еще сидел за столом, кто уже разбрелся по знаменитым начальственным хоромам.
      Народ успел изрядно накатить. Вадиму сразу налили по полной - пусть человек догоняется. Он не отказывался. Есть не хотелось, но он что-то ел, разговаривал, слушал. Изображал интерес. Пашка вспомнил их давний заезд на месторождение, когда пришлось ночь отсиживаться в холодном складе, спасаясь от пьяной толпы.
      Толик хохотал, Пал Николаевич, забыв старую досаду, тоже. Но все как-то вяло, будто собрались не на веселье, а по разнарядке. Или устали все за последнее время? Или само время устало?
      Лялька первая поднялась на звонок в дверь. Еще кто-то из гостей припоздал?
      Ольга приехала, сообщила она, вернувшись в комнату. За столом тут же очистили пятачок для прибора. Мужики сдвинулись, освобождая место на диване. Вадим не знал кто такая Ольга, но почувствовал некоторое колебание общей атмосферы.
      Как сквознячком потянуло, разгоняя сонную хмарь.
      А потом она вошла. И стало еще свежее, потому что все враз заулыбались. И она улыбалась, но не заученно, не из вежливости. Она действительно была рада их всех видеть. И его, Вадима тоже? Фигня. Это просто маска, решил Ангарский, и приготовился уловить даму на фальши.
      Приготовиться-то приготовился только и сам не заметил, как забыл о своем намерении. Через десять минут ему стало интересно. Она с ходу въехала в общий разговор и повела в нем свою не громкую, но очень занимательную партию. Дело даже было не в выбранной теме, а в умении увидеть проблему под каким-то другим, часто забавным углом.
      Толик как всегда перехватил инициативу и перетянул разговор на себя. Ольга не протестовала. Слушала.
      Поморок, не иначе. Откуда в нашем царстве, состоящем наполовину из мелких самодовольных деловаров, наполовину из замотанных исполнителей, взяться такой женщине? Ангарский, запоздало обратил внимание на ее внешность, разобрал, так сказать, в деталях. Довольно высокая и чуть полноватая Ольга имела, оказывается, весьма соблазнительные формы. То, что на мужском языке называется - удобистая.
      К концу вечера все опять собрались за столом, попытались даже спеть нечто старое, студенческое - не задалось. Но не расстроились. Выпитое не дало разлиться желчи. Гудели, смеялись без особой причины; собирались по домам, пока не собрались.
      Ангарский не напился. Не случилось такого хотения. Наоборот, весь вечер цедил единственный стакан и даже разговаривал, чего за ним в последнее время не водилось. И все поглядывал в ее сторону. Не случайно, - какого лешего! - преднамеренно поглядывал. И словил таки ответный взгляд.
      Но… как говаривал незабвенный мажордом, ни тебе призыва, ни - ответа.
      Скорее вопрос: ты кто? Но и он был не главное. Главное - серо-голубая глубина, в которую захотелось нырнуть.
      За дверями компания даже не сразу распалась. Потоптались, посмеялись, прошлись вместе до конца улицы и только там окончательно разделились. Ольга уехала на такси. Вадим зашагал в сторону офиса и уже через десять минут был в своей норе. Благо - рядом.
      Неделя прошла суматошно. С одной стороны: Стас всех начал гонять, как перед концом света или большой ревизией, с другой: в Ангарском ни с того ни с сего проснулась, давно забытая активность. Народ умилился. Директора такая метаморфоза только раздосадовала.
      В первый же день Вадим между делом разузнал, что Стасик сам имел, положить глаз на давешнюю гостью - не получилось. Пустячок, а приятно. Спрашивать Стаса
      Ангарский не стал. Неча масла в огонь подливать. Да и зачем, собственно! Мелькнула - и мелькнула. Мало ли баб на свете. Они, кстати, уже успели натоптать тропу к захламленной Вадимовой комнатухе, сто лет трава не вырастет. Только падет ночь на славный город Мухосранск, только уметутся по домам сослуживцы, звонит телефон. Не было настроения, дергал штекер из розетки. Было, снимал трубку и цедил односложные фразы, между которыми позволял себя уговорить. Но, упаси Бог, не обижая, не унижая.
      Просто они должны были принимать его таким, каков он есть. Не нравится, не набивайся.
      Нравился и еще как. Так что снятая трубка автоматически означала - придет. Только раз всего рука и дрогнула. Вдруг помстилось, сейчас он услышит голос Ольги. Вадим даже ругнулся про себя: в детство впадаю. Подставил ухо и уже спокойно принял - не она.
      Бабы же и подвели под монастырь. Даже не баба - девчонка сопливая. Только-только восемнадцать стукнуло.
      Через две недели после памятного междусобойчика, в воскресенье, Вадим решил устроить себе роздых: телефон отключил, на звонки в дверь не отзывался, сидел бирюком в своей коморке и смотрел телевизор. Пиво и воблочка скрасили одиночество на столько, что даже привычное отвращение от теледейства никак не наступало. Он лениво прыгал с канала на канал, пока перед глазами не закрутился средневековый триллер. Тут Ангарский притормозил. С первого взгляда понятно, что ладили не столько сладенькую конфетку, сколько фантик, в коем ничего практически и не должно быть. Действо выдумано от начала до конца. Страсти ненастоящие, чувства ненастоящие, плащи - и те шелковые. Хрена бы крестоносцам в шелковых плащах ходить на край света, воевать
      Гроб Господень? Имей они такие шмотки, сидели бы по домам. Не было в одиннадцатом веке шелка в Европе. Ну да, черт с ним. Напутал чего-то там художник по костюмам, мы ему простим. Главное
      — оружие настоящее. Вадим присмотрелся, чуть не носом уткнувшись в экран - никакой бутафории.
      Еще - герой. Молчит и ходит. Ходит и думает. Ангарскому понравилось.
      Он так увлекся, что не услышал, как щелкнул замок на входной двери, оторвался от экрана, только, когда на его порог вплыла Вика. А это вам не сослуживица, с которой можно обойтись по свойски: либо необидно выставить за порог, либо, на худой конец, по-быстрому уложить в постель и опять же, выставить. К нему собственной персоной пожаловало дитя Стаса от первого брака, проживающее с родителем. Отсюда и ключ. Сам бы Стас беспутной доченьке его нипочем не дал.
      Стащила и отправилась на поиски приключений ко взрослому дядечке. Вадим недовольно вскинулся. Но лицо уже само по себе сделалось нейтральным. Ничего не поделаешь, многолетнее участие в женской судьбе - а учитывая опыт Андрага - вековое, довело реакции до автоматизма. И сделался он учтив и мягок себе на погибель. Девица приостановилась, будто споткнулась, но только на мгновение. Уже в следующее - плюхнулась рядом на диван.
      — Привет.
      На экране к этому времени отгремел финальный поединок. Герой, как и положено победителю, заваливал свою даму на попону у костра. Можно выключать. Вадим без всякого сожаления ткнул пальцем кнопку. Экран погас.
      — Привет.
      — Пива налей, - нахально потребовала девчонка.
      — Обойдешься.
      — Боишься, отец отругает?
      — Ага.
      Вадим откинулся на спинку дивана и только что не зевнул. Дальнейшее - очевидно. Он все знал заранее. Погнать бы эту дурочку из своей норы в три шеи. Грубо, с обидными сравнениями, а еще лучше, с занудной моралью… И ей возможно никто, никогда не объяснит, каким должен, или хотя бы, может быть мужчина в постели. Ослепительно молодая, богатая, глупая, уже развращенная, но так и не понявшая, что тут по чем… Если потянуть время, может, струсит и уберется по добру поздорову? Шутка ли, ворваться в логово старого развратника? К тому же, девочка балованная, привыкла к совершенно иной обстановке.
      Он молчал, подспудно сознавая, что надежды его тщетны, и молчанием он только усугубляет ситуацию.
      Так и получилось. Директорская дочка не стала тушеваться, сама налила себе пива в Вадимов стакан и прихлебнула. Губы некрасиво сморщились:
      — Не люблю светлое пиво. Почему ты не купил темное?
      — Не люблю темное. Еще вопросы будут?
      — Ты кого-нибудь ждешь?
      — Не слишком ли вы напористы, мадемуазель?
      — А чего тянуть?! Я пришла, чтобы ты меня трахнул, - получил Ангарский в лоб, и в первый момент даже не нашелся, что возразить. А когда таки решил без промедления выгнать девицу, она уже выскользнула из шубы и начала стаскивать тонкий свитер, одетый, естественно, на голое тело.
      Не худышка с пупырчатой кожей - большая, плотная. Чистая кожа на груди бело светилась.
      Соски - торчком. Прикоснись, уколешься. А в глазах ничего, кроме интереса. Просто так пришла.
      От скуки. Девку, поди, с нежного возраста валяли все кому не лень. Вполне привычно ввалилась, разделась, раздвинулась.
      Ангарский поймал ее взгляд и повел, не отрываясь, не моргая, не давая свильнуть. Пальцы заскользили по плечам, по прохладной гладкой коже, по груди до кончика, до затвердевшей иглы.
      Ее руке пришлось подсказать, что делать. Молния на джинсах разъехалась в одно касание, даже пуговица отскочила. Маленькая ладошка как змея скользнула внутрь.
      Вот ведь чертовка, как быстро добилась своего! Что ж, если, как говорится, по обоюдному согласию, почему бы и нет? Плевать на сантименты и мораль. Хрена бы в той морали! Не для данного случая писана. А на Стаса и с самого начала было плевать.
      И - понеслось. Без задержек, без особенных ласк, без затей, в общем. Но это только вначале. Он сам притормозил, заставил ее почувствовать свои руки, язык, кожу, приподнял под лопатки и зацеловал до хрипа, до остановки дыхания, пока ни забилась, ни застонала, вымогая у него последний рывок.
      Папаша явился тотчас после окончания действа, когда девочка еще плавала в волнах нирваны, а
      Вадим уже поднялся и ушел в ванную. Оттуда он и услышал истошный визг бывшего однокашника.
      В ответ раздался не менее громкий вербальный всплеск. Но дочь отнюдь не винилась, не просила прощения за грехопадение. Дитя крыло папеньку таким матом, что у Вадима уши нагрелись. На пол полетело что-то тяжелое. Никак родитель до членовредительства дошел? Или это дочка отбивается?
      Хорошо бы так и остаться в ванной, переждать… Эх, жаль уютной берлоги. Похоже, выметаться придется прямо сейчас и прямо на снег.
      — Сволочь! - заорал Стас, как только перепоясанный полотенцем Ангарский выплыл из своего убежища, и даже замахнулся.
      — Только попробуй его тронуть! - тут же вступилось нежное создание, занося над головой тяжеленный дырокол. Если не остановить, массивная доперестроечная конструкция полетит Стасу точно в темя.
      — Сволочь, - на тон ниже отозвался оскорбленный отец и отступил к порогу. - Убирайся! Чтобы духу твоего тут не было. Из города тоже убирайся. Я тебя достану. Я на тебя…
      — Ничего ты ему не сделаешь! - перекрыла его крик Вика, - Он останется здесь. Я за него замуж выхожу!
      Лицо Стаса враз из разъяренного сделалось несчастным. Ну как с такой интуицией можно руководить предприятием?! Он что, вообразил, что Вадим… Однако это выход. Пусть успокоится, прикинет все за и против. А когда дочка додавит, заставит, окончательно смириться с неизбежным, тут ему Ангарский облегченьице и выдаст: не волнуйтесь, мол, папа, понимаю, что не пара вашей продвинутой девочке и ухожу в тень. За то время пока Стас с Лялькой будут обмусоливать проблему, Вадим себе что-нибудь в смысле работы и жилья придумает.
      Он с одобрением глянул на Вику и осекся. Та смотрела на него просто таки с обожанием. Ни фига это, оказывается, не уловка. Она так и решила: ни много, ни мало, выйти за него замуж.
      Дракон внутри трубно расхохотался. Куда ему понять заботы бывшего интеллигентного человека.
      — Я ухожу, - процедил Вадим, сверху вниз глядя на Станислава Николаевича. - Одеться дашь, или выметаться прямо так?
      Все смешалось в злосчастной конторе. Девчонка орала, как резаная, требуя Ангарского себе в мужья. Папа орал не менее пафосно, объясняя юному созданию, чтобы и думать забыла. Во все стороны летели бумаги и мелкие канцелярские принадлежности. Крупные тоже падали. Вадим ходил между, собирая пожитки в сумку. Под те же крики оделся, начиная с исподнего и заканчивая не по сезону легкой курткой, - так и не успел купить "аляску", - и пошел к выходу. Только когда предмет разбирательства застыл в дверном проеме, спорщики замолчали. Вика без всякого перехода заплакала, да так горько - в пору остаться. Стас, наоборот, успокоился и пошел следом за
      Ангарским.
      — Зарплату получишь в конце месяца, - такое впечатление, губы у него онемели. Правда, что ли, переживает? Другое дело - за девочку или за себя. А ну как история выплывет наружу? Тот-то смеху будет в высших кругах мелких предпринимателей! Сотрудники, естественно, тоже пройдутся по чести семьи. Но с другой стороны - пусть. Только бы этот непредсказуемый субъект убрался подальше. Хорошо бы вообще в другой город. Вон хоть к Пашке. Пусть тот расхлебывает. Ишь, навялил ему, Стасу, своего собутыльника. К себе звать, очко сыграло. Вика ревет по-бабьи. Вся в мать. Убил бы! Ненавижу. Ее мамаша всю жизнь хотела загнать его себе под каблук, гнобила как могла, поганка худосочная…
      Мысли относительно инцидента, видов на будущую ночевку, температуры за бортом, а так же вообще любых событий в их драном Человеческом Мире разом вылетели из головы бывшего
      Высокого Господина, ныне Вадима Ангарского. Их вытеснило, только что приключившееся с ним обстоятельство. Он понял или почувствовал, вернее ощутил…
      Мысли Стаса неслись пунктиром. Образы проскакивали, смазывались, мельтешили. В них скользила и пропадала первая жена Стаса, Нина. Совсем молоденькая, но какая-то изначально блеклая. Даже сейчас - лет двадцать прошло - Стасика доставало чувство жалости пополам с презрением. Он ее презирал с самого начала, однако был уверен, что другие девушки не для него.
      Потом жалость сменилась ненавистью. Он ненавидел эту блеклую куклу, но таки любил их единственное дитя. Девочка тянула к папе ручки. Только ради нее Стас терпел Нину, терпел ее тихие укоры, попреки, даже редкие просьбы терпел. Иногда бил, когда уже не было сил терпеть.
      Потом он уехал. Как все за деньгами на Север. И только тут, в свободном полете, выдравшись из под вечного нравственного контроля, которым его доставала Нина, стал самим собой. Стал удачливым, не обремененным, сильным…
      — Я хочу забрать Вику.
      — Не отдам…- Вой. Красные веки, блеклые глаза, морщины - старуха. Не отдаст она!
      — Ей со мной будет хорошо. На твою зарплату ее элементарно не прокормить, не то что выучить. Алименты? Да я такие суммы укажу в ведомости, тех алиментов тебе на трамвайный билет не хватит.
      — Не отдам!
      — Отдашь! Ах, "не смей"? На, получай. Еще добавить? Сука, всю молодость мне изгадила!..
      — Вичка, детка, ты едешь со мной. Мама останется здесь. Нет, детка, она сама так решила.
      Вичка, не плачь, мама будет к нам приезжать…
      А его сын, оказывается и не его вовсе. Ай да Лялька! У Стасика застарелая венерическая хворь сказалась бесплодием, и ослепительная красавица Лялька пошла на сторону, ни сколько не сомневаясь в своем праве. Окажись Вадим на ее месте, тоже бы не сомневался.
      Стасик вдруг резко оборотился и с размаху влепил дочери пощечину.
      — Заткнись! Воешь, вся в мамашу.
      Ангарский вышел из ступора, аккуратно взял бывшего начальника за воротник, вынес на улицу и заткнул головой в сугроб.
      — Прости, я не могу остаться, - сказал выбежавшей следом Вике и пошел в темноту.
      Значит, так вот! Так вот, значит. В голове побрякивала и позвякивала на разные лады одна единственная фраза. Мыслей - вообще никаких. Какие тут мысли? Неоткуда им взяться. Все заняло чувство законного торжества. Совет, значит, приговорил, а природа взяла таки свое. Вернулось изначальное умение считывать чужие мысли. Вернулось! А вдруг - кратковременно? Проверить надо прямо сейчас. Как на грех, вокруг никого. Откуда взяться простым людям посреди ветреного, до чертиков морозного декабря? Один дракон, владыка и Высокий Господин, шпарит по улице, не отворачивая морду от ветра. Так чувства переполнили, мороза не чует. Проверяет, вдруг иные какие умения вернулись. Выкинул пару формул - ноль. Ничего, подождем. Не все сразу. Внутри тонко кольнуло: что если способности открываются эпизодически? Сегодня мысли считал, завтра огнем плюнул, послезавтра… Толи пошел откат возбуждения, толи ветер сменил направление, а скорее, по тому что вышел на площадь, Ангарский, наконец, почувствовал: не май месяц, однако, а совсем даже декабрь. И широта - та еще. Ветер прошил куртку как марлевую. Вадим припустил рысью.
      Ближе всех жил Олег. На ночь пустит, и ладно.
      Рядом-то, рядом, только в подъезд он ввалился окончательно закоченев. Пальцы на руках не ощущались и не шевелились. Это вам, Высокий Господин, не в тепле у телевизора, только зазевайся
      — уши, нос и конечности отвалятся, печально постукивая.
      В подъезде тоже был минус, но не такой радикальный. И почти отсутствовал ветер. Вадим слегка отогрелся, пока пешочком шел на девятый этаж в Олегов пентхаус. Количество мусора и экскрементов от этажа к этажу убывало. На верхней площадке вообще было чисто.
      Дверь открыл сам Олег. Тут и мысли читать не надо. Так все ясно. Вид приятель имел угрюмый.
      Глаза сразу опустил, потом вскинул, но смотрел уже изподлобья.
      — Вижу. Стас успел позвонить. Предупредил, чтобы на порог не пускали? - подытожил Вадим суму мимических моментов, промелькнувших на лице товарища.
      — Заходи, - тем не менее, пригласил Олег. - Только у нас тесно.
      Тесно - не то слово! В невообразимо маленьком пространстве, от силы метров пятнадцать, умещалось четверо человек Олеговой семьи. Настя стояла в коридорчике с младшим сыном на руках. Ребенок кашлял и хныкал. Из-за нее выглянул старший, лет пяти парень, и вежливо поздоровался.
      Вадим прижался спиной к входной двери. Прихожая крохотная. Комнатка сплошь заставлена приспособлениями для сна. В кухне пространства - только руку всунуть.
      — Я только погреюсь и пойду дальше.
      — Куда? - желчно поинтересовался Олег.
      — К Вовке. Он от Стаса не зависит.
      — У него сегодня теща умерла, - сообщила Настя.
      — Останешься у нас, - пробурчал Олег, пятясь в кухню.
      Так или иначе, предстояло задержаться. Неотогретому выбираться в лютый ветреный декабрь - или обморозишься, или простудишься насмерть. Да и просто замерзнуть в такую погоду - раз плюнуть. Вадим потянул с головы вязаную шапочку, зашелестел курткой.
      Настя передала младшего мужу. Тот выпятился из кухни, давая ей возможность накрыть на стол.
      Хлеб, маринованные грибы, варенье из черники… На плите засвистел чайник. Далее произошел обратный обмен ребенком, и все как-то устроились у стола.
      Вадим обхватил чашку ладонями и тут же начал согреваться. Еще и не пил, а тепло уже заструилось по жилочкам. Места на кухне конечно маловато, но если составить табуретки друг на друга, а ноги просунуть под стол, он тут как-нибудь поместится. И матраса не надо. Постелит старый полушубок, который висит в прихожей.
      Олег, вперившись в столешницу, прихлебывал чай. Настя покачивала, задремавшего сына. Вадим не начинал разговора. Наоборот, затаился - чаевничает. И тут же кусок встал поперек горла.
      У маленького даже сквозь сон болело и скребло внутри, было трудно дышать, мешал свет. И все
      — плохо. Он кашлял, собирался заплакать, но придремывал до следующего приступа.
      Олег злился на всех. На Вадима - понятно - ввалился незванным среди ночи. На Настю - мальчишек до сих пор не уложила. На маленького. По тому, что не знал, как ему помочь и боялся, что станет еще хуже. На себя - не обложил босса по телефону, а вяло промямли, что-то вроде: ага… ну… Но больше всего, глобальнее и страшнее он злился на этого самого босса, с которым когда то учился в одной группе и даже был у него свидетелем на свадьбе. Станислав Николаевич давал маленький и неадекватный, он таки заработок, который не давал умереть. Но и жизнью это назвать было нельзя. Он злился на Стаса за убожество собственной воли, за то, что тот выгнал единственного среди них неудобного и непредсказуемого, но свободного человека. Потом опять на
      Вадима - что такой свободный.
      Настя думала о котлете, которая лежит Олегу на завтрак. Мальчишкам останется жареная картошка и немного молока. Утром надо идти с младшим в поликлинику, продлевать больничный.
      Если продлят, а не закроют совсем. Если закроют, придется тащить мальчика к Люське на третий этаж. Она за десятку собирает у себя тех, кого нипочем не примет детский сад. Они у Люськи перезаражаются друг от дружки - и уже на всю зиму. Но деваться некуда. Старшего в садик отведет
      Олег. Жаль Вадика. Хочется спать. Ничего больше не хочется.
      Пятилетний мальчик за стенкой думал о том, что завтра в садике склеит из бумаги самолет, что
      Давид обещал принести из дома настоящую саблю, что пятки упираются в стенку, и надо все время поджимать ноги. Что дядя Вадим очень большой. Если дядя Вадим ляжет на кровать, папе придется спать с ним, Петькой, на маленьком диванчике и будет очень тесно и жарко. Мама ляжет с
      Сашенькой на раскладушке. Раскладушка скрипит… К самолету он приклеит картинки…
      Чашка выскользнула из рук и ударилась о блюдце.
      — Что с тобой? - вскинулась Настя.
      — А? - Вадим широко распахнул глаза.
      — Ты побелел весь, - встревожился Олег. - Ты не болен?
      — Нет. Не беспокойся. Задремал. Извини. Я пойду.
      Он никогда больше не станет копаться в человеческих мыслях.
      Никогда!
      — Ты с ума сошел! На улице мороз. Транспорта никакого. Куда ты пойдешь?
      Вадим пополз из-за стола. Выпростался и замер. Не захотят отпускать, упрутся, так тут и останешься. К двери можно добраться только по головам.
      Решительного Вадимова натиска они не снесли, сами начали выбираться из тесного пространства. Настя смотрела с состраданием, Олег - зло.
      Уже на площадке Ангарский бодро улыбнулся друзьям, развернулся и попрыгал через две ступеньки вниз - весь из себя победитель, блин - чтобы не стенали вслед, не уговаривали, как уговаривали, пока влезал в куртку, перчатки и тонкую вязаную шапочку.
      Он остановился, когда на девятом хлопнула дверь. Батарея чуть грела. К ней можно прислониться и постоять, пока не продрогнешь. Лучше вообще не останавливаться, так и вынести на мороз остатки домашнего тепла. Их тогда хватит на какое-то время. Продрогшему - дороги только до соседнего подъезда. Однако притормозить следовало: поуспокоиться, сбросить остатки потрясения, да прикинуть дальнейший маршрут.
      Разумеется, ему было к кому ввалиться среди ночи. Примут с распростертыми объятиями. Только хрен потом выпустят. Уйти-то он, конечно, уйдет, под слезы, вопли и упреки, но вариант сей рассматривать не станет, пока есть другие. Этот останется для крайнего случая. Однако в глубине души Вадим сознавал, что даже на грани возможного не станет продавать привязанность за теплый угол. Дурак - одним словом. На том и успокоился, решив, направиться к Димке. Правда, топать на другой конец города. Если не найти попутку, греясь время от времени в подъездах, пропутешествуешь до утра. А вы чего хотели, Высокий Господин? Взалкали свободы от всех и вся - получите ее в виде независимости от общества, прописки, денег и человеческих коммуникаций.
      Другое дело, что идти туда не хотелось. Вадим не любил Димки. Когда-то они довольно тесно общались. У обоих прослеживались почти параллельные жизненные прямые. По началу - нормальная семья, нормальная работа. Даже диссертации защитили одновременно. Оба чего-то там добились, в той жизни. Рухнули они тоже одновременно, это когда в одночасье вылетаешь из
      МНСов, КТНов и из жизненной колеи, соответственно. Вадим тогда спонтанно нащупал некий рычаг, с помощью которого вывернул собственную жизнь на изнанку, оставаясь верным себе прежнему. Димка вначале пустился странствовать по эзотерическим волнам: учился у колдуна, медитировал, нашептывал и гадал. Ничего не добился. В отместку ухнул в чистую религию.
      Расстригся вскоре так же легко, как и постригся. И пошел жениться. В результате странствовал последние годы от одной жены к другой, объясняя свои метания, поиском смысла жизни. Ангарский над его объяснениями откровенно смеялся. Димка обижался, что не удалось в очередной раз красиво соврать. На что Вадим ему резонно замечал: я не баба. Бабам ври. Детей, кстати, Дмитрий
      Сергеевич народил, вам и не снилось. Теперь вот подался в дальние края на всю эту ораву заработать… с понтом. То есть он так свой порыв заявил у жен и отпрысков. Те, как уже бывало, поверили и отпустили. Для начала Димитрий устроился кочегаром. Не понравилось. Работал потом сторожем, смотрителем, мальчиком на побегушках, пожарным. По непонятной причине его отовсюду рано или поздно выпирали. Осев на сегодняшний день в качестве дворника при общежитии, он чистил немерянный северный снежок и в редкие визиты Ангарского всячески превозносил приоритет физического труда над умственным. От необходимости к нему обращаться, слегка воротило с души. Но больше-то все равно не к кому.
      Улица встретила чугунным холодом. Переулок и площадь Вадим кое-как одолел, дальше пришлось греться. Такими темпами он, пожалуй, и до утра не успеет. Потуже затянув пояс куртки и засунув руки в рукава, он двинулся дальше. Приходилось жмуриться. Мороз норовил выжечь глаза.
      Когда Вадим остановился, чтобы подыскать следующее место отогрева, выяснилось: он находится на середине пустыря, через который змеилась дорога, отваленная с обеих сторон высоченными сугробами. До дальнего конца, до освещенных прямоугольников человеческого жилья еще ого-го, а сил и внутреннего тепла в обрез. В глазах мутилось. Промерзшие суставы отказывались гнуться. Он побежал, вкладывая в рывок последние силы. Благо ветер толкал в спину. Случись в лицо, останется лечь в сугроб и принять быструю, но мучительную смерть. Замерзнуть на пустыре города
      Мухосранска, чем не подвиг для дракона!
      Злость на некоторое время заставила кровь бежать быстрее. Но против законов природы не попрешь. В мозгу Вадима затлел очажок паники. Дома со своим светом и теплом не приближались.
      Заблудился? Он глянул назад. За спиной ровнехонько лежала пробитая между сугробами дорога.
      Значит надо двигать дальше. Он дойдет. Андраг быстро построил формулу и даже остановился, чтобы ее проговорить. Результата - ноль. Ветер, издевательски взвыв, толкнул в спину ледяной дланью. В его круговерти зря потерялись драгоценные мгновения и крупицы тепла.
      Затем произошел естественный поворот дороги. Ветер ожог щеку. Вадим почти развернулся и пошел спиной вперед.
      Его путь измерялся уже не километрами или часами, даже не метрами и минутами. Счет шел на мгновения жизни.
      Он не сдохнет! Он не остановится! Он дракон! Хрена ли дракон? Он просто человек. Он не справится. Надо сесть, переждать порыв ветра, чуть отогреться и только тогда идти дальше. Вон и подходящая куча снега…
      Свет фар мазнул высоченный, метра два, сугроб на повороте. Вадима догоняла машина. Чтобы не дать водителю проехать мимо, человек встал посреди дороги и раскинул руки. Ветер невозбранно вцепился в тело. Вадим испугался, что не сможет говорить.
      Потом… Все потом… Если машина остановится… Не может не остановиться… Бросить человека посреди пустыря в такой мороз, все равно, что убить.
      Джип затормозил в двух метрах от распятой ветром фигуры. Ангарский не сразу двинулся в его сторону. Его сковало. Прошло сто лет, прежде чем он добрался до дверцы в тепло. Она сама распахнулась. Последним усилием Вадим впихнул себя во внутрь. Водитель дотянулся и сам захлопнул дверь, не давая ветру выстудить салон.
      Сознание таки уплыло. В себя Вадим определенно пришел не сразу, да и когда пришел мало что соображал, только скрипел зубами, перемогая жуткую боль в отогревающихся конечностях.
      Наконец руки задвигались. Он нагнулся и начал корявыми пальцами развязывать шнурки. Стащил обувку, ухватился за одеревеневшие ступни - так дело пойдет быстрее.
      — Возьмите.
      Водитель оказался женщиной. Она ему что-то совала под нос. Ангарский, не оборачиваясь, оттолкнул. Она грубо тряхнула его за плечо:
      — Выпейте! Быстрее согреетесь.
      Вновь перед глазами оказался предмет… стакан до половины налитый темной жидкостью.
      Вадим, не разгибаясь и не поднимая рук, припал к нему губами и высосал содержимое. Коньяк проскочил, не оставив по себе никакого следа. Ангарский еще ниже опустил голову. Затылок ломило. Тонкий нос уткнулся в колени. Было очень больно. И везде. Но вот от желудка в стороны проскочили тонкие горячие змейки-молнии. Стало возможно чуть расслабиться. Вслед за чем он попросил:
      — Налейте еще.
      — Уже налила.
      Организм явственно заскрипел в попытке разогнуться, но справился и принял новую порцию живой воды. Вадим откинулся на спинку сидения. Только тут он сообразил, что машина стоит.
      — Почему мы не едем?
      — Вам куда?
      — Вообще-то далеко. Но достаточно довезти до конца пустыря.
      — Это ваша сумка валяется за поворотом.?
      Он ее потерял или бросил. Поклажа, во всяком случае, при нем отсутствовала.
      — Наверное моя… Не помню.
      — Давайте, вернемся, посмотрим.
      — Охота вам возиться?
      — Вадим… извините, не помню вашего отчества…
      Только тут Ангарский удосужился посмотреть на свою спасительницу. За рулем джипа сидела
      Ольга.
      — Ты!
      Она пожала плечами. Я, мол, что поделать, и начала осторожно разворачивать не маленькую машину на узкой дороге.
      Сумку они нашли. Ее уже на половину занесло сухой как песок снежной крупой. Ольга выбралась из-за руля, подобрала Вадимово барахло и быстро вернулась обратно. Сумка полетела на заднее сиденье.