Борька замолчал, неадекватно, но придирчиво осмотрел стол и предложил:
      — Давай выпьем за связь времен. За преемственность. То есть, я, наверное, так тоже научусь. А пока мне просто охота по-русски напиться. По-русски. Понимаешь?
      Моя Родина здесь. И язык у меня русский.
      Борька выдохся. Некоторое время посидели молча. Вадиму тяжко было прощаться. Не в том дело, что уезжал последний друг детства, Борька всегда нес в себе положительный заряд. С его отъездом закрывалась щелка, через которую на
      Вадима веяло сложносочиненным ветерком интеллекта, силы и жизнелюбия. А кроме того, Вадим болезненно осознавал, что Борька из его детства никогда бы не стал так выворачиваться. Значит, действительно прощаются.
      — Вполне возможно, там твои опасения покажутся смешными. Приедешь, устроишься…
      — Я как-то попал в Испанию. Группа врачей - по обмену. Возили по госпиталям, ну и т.д. В культурную программу входило конное шоу. Настоящий старинный замок, ристалище, по периметру трибуны. В каждом секторе своя национальная делегация. За нами сидели американцы, французы какие-то… Напротив - группа туристов из Тель-Авива. Представление мне понравилось: обычный конный цирк, но с атрибутами. После окончания предполагался еще бар. Я приотстал. Когда вошел в зал, увидел, как те туристы из Израиля бегут к нашим. Так всей кучей и бежали. За руки трясут. Говорят все разом. Мне потом одна девочка весь вечер рассказывала, как они там хорошо устроились. Как у них все замечательно. Наговориться не могла.
      Вадим смотрел на пустые полки. На нижней, в углу остался круглый светлый отпечаток. Здесь много лет стоял еще школьный кубок "За достижения в спорте".
      Собственные неприятности вдруг показались мелкими и какими-то надуманными. Он, после возвращения ведь еще и не начинал как следует вживаться. Лень обуяла.
      — А ты не собираешься… В смысле - отъехать? - с некоторой надеждой спросил
      Борис.
      — Куда? На историческую родину, то есть в Рязанскую губернию? Меня, видишь ли, по национальному признаку только туда могут пустить.
      Вадим преднамеренно ломал мотив разговора. Хватит, поплакали скупыми мужскими слезами.
      — Тогда, давай еще выпьем, - предложил Борька, - Тебе завтра не на работу?
      Мне тоже. Вот и прекрасно. Представляешь, вещи собрали, билеты, документы… Пол года возьни… И буквально вчера выясняется, что билеты надо менять.
      — Почему?
      — Суббота. Не понимаешь? В субботу нельзя выезжать. Абсурд!
      Борька перевел мутноватый, слегка навыкате взгляд со своего стакана на
      Вадимов. - Не понял, я пропустил или, наоборот, обогнал?
      Вадим уже и сам с трудом ориентировался, но Борькино предположение показалось возмутительно абсурдным.
      — Слушь, Боб, мы ведь только что про хорошее говорили, а ты влез со своим стаканом и все испортил.
      — Ты говорил, что собираешься жениться, - совершенно голословно заявил
      Гольштейн.
      — Врешь. Не мог я такого говорить. Не дождутся! Так я не понял, вы завтра уезжаете?
      — Конечно.
      — Помощь нужна?
      — Естественно.
      — Завтра утром буду.
      — Будь. Слушай, что-то мы отвлеклись…
      Вадим пьяно соображал: Борька решил капитально запить отъезд. И черт его знает, может быть, за всей этой суетой и чехардой, за тяготами переезда и прощания откроется действительно какая-то другая жизнь? Хорошая, целенаправленная, заполненная не только борьбой за выживание. Борька будет потом вспоминать все здешнее, как затянувшийся кошмар.
      Всю жизнь их гнали и всегда они обживались и вживались, не просто мимикрируя, вбирая в себя этику и философию племени, которое их приняло, сплавляя их со своими собственными тысячелетними традициями и комплексами, в результате чего на свет появлялся совершенно непредсказуемый микст. Это про немца можно сказать - обрусевший. Обрусевший еврей звучит нелепо. Русский еврей - другое дело.
      Разлили остатки, и сразу стало понятно - все - за продолжением не побегут.
      Кончалась водка, кончался длиннющий отрезок дистанции. Завтра Борька перейдет на другую дорожку. Вадим побежит дальше без него.
      Ноги у Борьки заплетались, но он таки пошел провожать Вадима до остановки.
      Ночи, мол, темные, район хоть и респектабельный, но не спокойный… возможно именно в силу собственной респектабельности. Где как не здесь, в гнездилище старых научных кадров и творческой интеллигентности, промышлять мелкотравчатым лиходеям? Крупный уголовный элемент на гоп-стоп по темным улицам не разменивается. Те вершат свои дела в ресторанах и при банях с ВИП кабинетами. А для разномастной мелочи, которая, между прочим, зарезать может не хуже профи, подобный район - кормушка. Народец проживает не боевой, наоборот
      — хлипенький, но пока еще не обносившийся до ремков. Есть чем с него поживиться.
      Милиция вносит свою лепту: тут ее днем с огнем не сыщешь. Зачем нужны стражи порядка в заведомо спокойном месте?
      Шли, громко сказано - шатались в сторону покосившегося павильончика, стоявшего в торце дома. Ветер развевал полы курток. Вадим тщетно пытался согреть руки. Перчатки остались у Гольштейнов, куда девались карманы?
      Осталось пробраться сквозь голые, но безобразно густые кусты, когда Вадим сообразил: автобус с этой остановки идет в другую сторону. А и хрен с ним. Доедет до ближайшей пересадки, оттуда до автовокзала. Соображения на некоторое время затормозили, заставили остановиться. Потом пришлось ловить зависшего в полупадении Борьку. А это вам не абы что. Когда процесс устаканился, то есть
      Борька ровнехонько сосредоточился в вертикальном положении, наступила минута тишины. Они замерли, пережидая стресс. Выл ветер. Совсем рядом, в кустах шуршало и скреблось. Звуки были неприятные и тревожные. У Вадима мгновенно встал дыбом загривок. С детства так. Если поблизости обнаруживалась реальная, реже мнимая опасность, по загривку проходил невидимый холодный сквозняк.
      Однако, загруженное алкоголем и длительной вялотекущей депрессухой, сознание не откликнулось на безсознательное и, напрямую, поперлро организм к остановке.
      Под одиноким фонарем, чудом сохранившим среди собратьев мутное око, возились двое.
      — Стой, - загнусил Борька, - Мы, кажется, влюбленных спугнули.
      — Потерпят. Иш, мало им темных мест…
      На них обернулся обладатель широченной обтянутой чем-то малопонятным спины. Глянули мутные, похоже, безумные глаза. Только тут, на свету, Вадим разглядел, что одной рукой мужик ухватил женщину за воротник пальто, а другой зажимает ей рот. На любовный акт оно походило как аутодафе на пионерский костер. Женщине ухаживания явно не нравились. Она извивалась, молотила в туловище претендента кулаками и, в конце концов, укусила его за руку. Насильник отдернул ладонь, женщина пронзительно закричала.
      Вполне могло оказаться, что перед ними супружеская пара. Ну, повздорили по дороге из гостей. Она, например, не с тем танцевать пошла, или он, хватив лишку, полез к Клавке под подол. А уж кто как выясняет отношения, то дело вкуса и воспитания. Неча лезть в чужие семейные дела.
      Невнятно рыкнув, мужик - ни много, ни мало - треснул женщину затылком о столб. Она тут же повисла как тряпичная. Он разжал грабки и развернулся к случайным нарушителям процесса.
      От него несло немытым, гнилым, фекальным и страшно опасным. Перед друзьями стояло животное подвальной породы. Из-под старого дождевика, застегнутого на единственную пуговицу, на растоптанные ботинки складчатыми буфами сползали штаны. На лбу животного темнел вдавленный рубец в форме запятой. Синие губы поблескивали от обилия слюны.
      Борька икнул. Ему ж завтра отваливать, пронеслось в голове у Вадима…
      Волна зародилась выше вздыбленного загривка и пошла вниз как медленный электроразряд. На мгновение пошатнулись тени, и померк свет. Он сначала падал, потом взлетал, потом опять стал самим собой.
      Отодвинув рукой двухметрового Борьку, Вадим рванул в сторону насильника.
      Женщина осталась у основания столба, а скот изготовился и встретил нападение коротким прямым ударом в поддых. Силища в руках недочеловека оказалась немерянной. Вадима отнесло в кусты. Он тут же выдрался обратно на простор.
      Ненависть буквально подбросила. Еще один рывок, и, не ожидавший повторного нападения детина, напоролся на его кулак. Пока обездвиженное тело падало на асфальт, Вадим успел два раза поддеть его ботинком. Насильник только хрукал, разбрызгивая кровь изо рта.
      Когда к ним подбежал, резко протрезвевший Борька, Вадим, что называется, мочил лежачего. И ни хрена в том плохого не видел. Борьке пришлось оттаскивать друга от поверженного.
      — Ты соображаешь?! Ты соображаешь?! Ты…
      — Отойди! Я его добью!
      — Ты соображаешь?!
      Ни чего он не соображал. Похожие недолчеловеки, повылазившие из своих щелей с началом конфликта в Абхазии, заставили Гасана, все бросить, сняться с насиженного места и идти через горы на российскую сторону. Грэсиме чудом осталась жива. Вернувшийся с побережья Гасан, застал в доме бомжовскую шайку, завернувшую в разоренное и покинутое почти что всеми обитателями сельцо. Отца вырубили первым же ударом. Над старой Грэсиме собирались надругаться. Резали овец, ловили разбежавшихся внуков. Гасан их успокоил всех. Задержавшийся в соседнем ущелье Вадим, услышал стрельбу и рванул напрямую через перевал. Клял себя набегу: завис на бабе.
      Потом они стаскали трупы в сарай, согнали в кучу недорезанных овец, и не пойманных бандитами ребятишек, нагрузились самым необходимым и пошли в сторону российской границы. Отца Гасан нес на руках. Вадим тащил на закорках маленького Хачика. За спиной чадил, облитый бензином, подожженый сарай.
      Они тогда сильно переживали о нарушении закона и о попрании человеческой жизни. Вадим, во всяком случае, много о том думал. Гасан черно молчал. Дети смотрели за овцами. Далеко позади догорало.
      Здоровенный Борька отодрал таки Вадима от поверженного вонючего тела.
      Обретя в руках друга некоторую конкретность восприятия, Ангарский перестал брыкаться.
      — Отпусти.
      — Ты его убьешь, если уже не убил.
      — Убью.
      — С ума сошел!
      Борька приготовился к новому витку борьбы. Вадим глянул по сторонам. В качестве декораций присутствовали: два тела на асфальте (одно живое, второе - под вопросом), безразличные голые осенние деревья и мутный фонарь. В конце улицы в пыльной городской темноте проблескивал синим маячок, приближающейся милицейской машины.
      Вадим окончательно пришел в себя. От затылка будто отняли горячий компресс, и картина мира предстала во всех своих угрожающих реалиях.
      — Вали отсюда! - заорал он на Борьку.
      Тот отшатнулся. В глазах заплескалась обида. Вадим экспрессивно пояснил:
      — Сейчас тут будут менты! Понял?
      Борька понял, качнулся, было в сторону спасительных кустов, но характер взял свое - замер памятником рядом с другом.
      — Пионер-герой, блин! Вали, кому говорю. Тебе уезжать завтра.
      — Я т-т-тебя одного не оставлю. - Борьку ощутимо потряхивало.
      — В морду дать? - деловито спросил Вадим, - Щас дам. Обижайся потом хоть всю оставшуюся жизнь.
      Синие сполохи маячка достигли их переулка и потонули в бледном сиянии фонаря, но машина почему-то все не показывалась, шум мотора даже отдалился.
      — Там дорога перекопана, - пояснил Борька, настороженному Вадиму, - По дворам поедут.
      — Слушай, - терпеливо начал уговаривать Ангарский. - Я тебя как друга прошу, уходи. Ни чего со мной не случится. Ну, загребут. У меня перед ментами против этого скота все шансы. Отбрешусь. Скажу: он сам упал.
      Борька колебался, но, аккурат, до того мига, когда начал приближаться шум милицейского движка. Если бы ни отъезд, ни груз обязательств, ни…
      Звонко хлопнув в кожаную спину, Вадим задал, наконец-то развернувшемуся к спасению Гольштейну, ускорение.
      Спина исчезла. Менты крались на своем уазике где-то в темноте. Женщина медленно начала подниматься. Вадим пошел помогать. Но полностью распрямиться она не смогла. Только приняла вертикальное положение тут же согнулась, и ее вывернуло ровотным спазмом. До стона, до скудных ниток желчи, повисших на губах.
      Вадиму стало ее жаль. Видно, что не бродяжка. Одета прилично, только сильно измазалась. И - запах! Общение с бомжами, знаете ли, накладывает отпечаток.
      "Вот стоят неземной красоты
      Наши меньшие братья, менты.
      Как увижу фуражки тот час
      Становлюсь мизантропом…"
      В голове каруселью вертелся веселенький куплетик Шаова.
      — Ноги шире! Шире расставь! - и удар по спине. Больно, гадство. Вадим заскрипел зубами.
      — Я тебе поскриплю! - обозлился сзади юный менток. - Руки на капот! Руки!
      Кому сказал.
      В то время как сержантик распяливал Вадима по машине, двое старших по званию допрашивали женщину.
      — Что случилось?
      Ее колотило. Говорить она не могла, показала рукой в сторону распростертого тела.
      — Подрались?
      — Нет, - кое-как выдавила женщина и начала икать, - Этот… ик… напал. Я шла от знак… ик. Он схватил…
      — А тот?
      — Он потом пришел… ик.
      — Пиши, Степанов: попытка группового изнасилования.
      — Нет! - вдруг истошно завопила женщина.
      — Не кричите!
      — Он не нападал. Он мне помог!
      Женщина заплакала. По замурзанным щекам потекли черные дорожки смешанных с тушью слез.
      — Этот напал, а тот его успокоил? - вкрадчиво поинтересовался дознаватель.
      — Я не видела. Меня бандит ударил.
      — Чем?
      — О столб.
      — Получается - самозащита? - несмело поинтересовался молодой наглаженый лейтенантик у дознавателя.
      Вадима уже качественно распялили. Голова вывернута в сторону. Щека прижата к холодному металлу. Зато видно, как дознаватель недовольно дернул плечом. Кому нужны сложности!
      — Степанов, дай сюда протокол. Иди посмотри на пострадавшего. Живой он там?
      Лейтенант склонился над бомжем. Ветерок относивший вонь в сторону, тут не мешал. Парень нюхнул и отшатнулся.
      — Что там? - потребовал начальник.
      — Бич. Голова разбита.
      — Посмотри пульс.
      Лейтенант несмелой рукой потянулся к бичевскому запястью. Того, что произошло в следующий момент, никто не ожидал. Бестрепетно лежавшее на асфальте до сих пор тело, совершило молниеносное движение, рука лейтенанта попала в замок. Даже Вадим, стоявший от них довольно далеко, услышал характерный хруст. Коротко вякнув, лейтенант уткнулся бомжу лицом в грудь. А стороживший Вадима сержант, от неожиданности приложил своего подопечного дубинкой по ребрам. Ангарский взревел, но его вопль потонул в матерном шквале.
      Командир рвал кобуру, пытаясь вытащить пистолет. Из уазика выметнулся поджарый, ловкий как кошка водитель с автоматом в руках. Бичара же сгреб лейтенанта поперек тела и теперь отползал к кустам, прикрываясь им как щитом.
      Все орало, материлось и двигалось. Только Вадим, дабы сохранить ребра в целости, стоял молчком.
      Водила оказался крутым профессионалом. Он перепрыгнул через клубок из бомжовского и лейтенантовского тел и пинком отправил маргинала в длительный нокаут.
      Пострадавшего кое-как вынули из вонючих объятий. Он пребывал в отключке.
      Шок, надо полагать. Водитель вызвал по рации подкрепление и, только когда в конце улицы появился второй проблесковый маячок, на Вадима обратили внимание.
      — Документы, - коротко потребовал дознаватель.
      — С собой нет.
      — Имя, фамилия, отчество.
      Вадим назвался.
      — Что тут делали.
      — Шел от знакомых. Увидел, как бич тащит женщину. Закричал. Он стукнул ее о столб головой и обернулся. Пьяный на ногах не удержался, упал. Я пошел помочь женщине. Потом вы приехали.
      — Упал? - с нажимом переспросил дознаватель.
      — Упал, - нахально подтвердил Вадим.
      — А если на его теле обнаружатся свежие следы от побоев?
      Дознаватель или не понимал, или сознательно гнул свою линию. Уже ежику должно быть понятно, дело развалилось, вернее, приняло совершенно неожиданный поворот. Бич своим необдуманным - чем там думать-то - поступком взвалил на себя груз сразу нескольких статей. Перед власть предержащими стояла свидетельница, она же пострадавшая и почти трезвый, как то ни странно было ощущать, Вадим.
      Проследить ход рассуждений командира наряда так и не удалось. Пробравшись теми же задворками, что и первый на освещенное место выкатил второй милицейский УАЗ. С переднего сидения, отдуваясь, вывалился поперек себя шире милицейский начальник, облаченный в хороший камуфляж. Остальные вытянулись перед ним во фрунт.
      — Доложите, что случилось, - потребовал он у командира наряда.
      Пока тот рапортовал, пока, вызывали скорую, пока с целью опознания переворачивали бомжа, Вадим полсматривал на прибывшее начальство и соображал, узнает его Виталька или нет. Нет, наверное. Со школы не виделись.
      Вадим подался в университет, Виталька в юридический. В школе не шибко общались, после окончания даже ни разу не виделись. Казалось бы, город не такой уж большой - не привела судьба.
      Виталька склонился над бомжем:
      — Голощапенко! Вечно с тобой одни проблемы. Ты кого тут упаковал?!
      — Это водитель его приложил, - перевел стрелки капитан.
      — Что со стажером?
      — Нападение.
      — Кто из них? - безразлично поинтересовался Виталька.
      — Бичара.
      — Не типично.
      — Так точно, товарищ подполковник.
      — Прошу прощения, - встрял в разговор один из вновь прибывших. - Спешу предупредить, вы на свою голову Кучу накликали.
      Заматерились одномоментно и почти синхронно все. Вадиму осталось только гадать, чем таким досадил и еще постарается досадить милиции вонючий люмпен.
      Лейтенантик тем временем пришел в себя. Его аккуратно уложили на носилки, носилки - в скорую. Бомжа гораздо менее аккуратно, но без откровенного членовредительства запихали в автозак. Перед процедурой Виталины помощники предусмотрительно натянули перчатки и отворотили носы.
      Вадим из тени кустов наблюдал за копошением людей в форме и соображал, как бы потихоньку смыться. С бомжем за вред, нанесенный представителю себя, ментура, надо полагать, расправиться без привлечения свидетелей. Однако не исключено, что после расквитания вину за увечья постараются свалить на него.
      Вдруг проверка, да спросят, кто, мол, изувечил сироту. А они: Вадим Ангарский, бывший и т. д и т. п, а ныне - без определенных занятий. И вообще, они там свои дела выясняли. Могут и в розыск объявить. Овце в белом пальто, которая так и трясется под фонарем, соберись она настаивать на своих показаниях, вежливо, но доходчиво объяснят, что почем. А Виталя - гад - не узнал.
      Они там еще походили, понюхали следы, покалякали на редкой разновидности слэнга - ментовском жаргоне. Но вяло и слегка - на публику. Потом начальник скомандовал всем разъезжаться. Когда скорая и ПМГ отбыли, он обернулся к пострадавшей:
      — Прошу в машину.
      Прозвучало как "марш!" Затем Вадиму:
      — Вы - тоже.
      Ангарский, нехотя, поплелся к новенькой полицейской Вольво, прокравшейся на место происшествия следом за сермяжными уазиками. Прежде чем забраться в салон, женщина сняла и туго свернула пальто. Так действительно меньше воняло.
      Когда Вадим угнездился на заднем сидении, в руках у той уже была пудреница.
      Молодец! Война - войной, а женское естество себя окажет.
      — У Гольштейна был? - не оборачиваясь спросил Виталя.
      — У него, - чуть запнувшись отозвался Вадим.
      — Я думал, он уже свалил.
      — Завтра.
      — Прощались?
      — Ага.
      Узнал таки, гад!
      — Узнал, - как подслушал Виталя. И дальше, без перехода, - Исчезни из города.
      Желательно прямо сейчас и желательно недели на три - четыре.
      — Это обязательно?
      — Тебе разборки нужны?
      — Нет.
      — Мне тоже - нет. А вас, девушка, порошу, завтра - ко мне в кабинет с заявлением. Договорились?
      — Да. Конечно… Я приду. Но…
      — Завтра!
      — А, собственно, из-за чего такие сложности? - несколько более нахально чем стоило, поинтересовался Вадим.
      — Сашок, останови, - скомандовал бывший одноклассник. Машина послушно спланировала к темной обочине. - Выходи.
      На воздухе Виталя всей тушей надвинулся на Вадима:
      — Страх потерял? - угрожающе прогудел гражданин подподковник. - Скажи спасибо, что я тебя в автозак вместе с Кучей не засунул!
      — Спасибо, - клюнул носом Ангарский.
      — У него справка из дурдома. Понимаешь?
      — Нет.
      — Справка! Он санкциям не подлежит.
      Виталя выглядел не на шутку разъяренным. Должно быть, с самого начала клекотал душой, а пар выпустить пришлось на Вадима: с одной стороны - участник, как бы не зачинщик, происшествия; с другой - в детстве золотом рядом на горшках сидели. А такое помнится и не дает разложить на асфальте и приласкать сапогом под ребра.
      Но Вадим в положение бывшего согоршочника входить не стал, не случилось ему такого хотения, отступил от опасного собеседника на шаг и свысока в прямом и переносном смысле поинтересовался:
      — Теперь вы его помоете, покормите, вшей выведете и мирно отпустите обратно на помойку, или в дурку таки сдадите?
      — То-то и оно, что в дуруку не берут. Гребаное финансирование не позволяет.
      Выпустим. Понял?
      — Не понял.
      — Мне сейчас придется эту падаль тащить в больницу, синяки зеленкой мазать, потом три короба отписок сочинять. Потом к заму по связям с общественностью на брюхе ползти и жопу ему лизать, чтобы материал подал в нужном свете. - Виталя даже слегка задыхался от гнева. - Ты Серегу Воробья помнишь? Вот ему и надо спасибо сказать. Он у нас теперь прогрессивный журналист, золотое перо центральной городской газеты. Он не так давно разразился статейкой, которая неожиданно поимела успех в столичных сферах: отобразил тяжкую жизнь местных бомжей. Как их тут обижают, да какие люди под рваниной пропадают. По горячим следам начали строить ночлежку. Тут то и стало ясно, кто музыку заказывал. Ты представляешь, сколько денег на ту ночлежку ушло? Отель пятизвездочный дешевле обойдется. А ты представляешь, сколь я дерьма через ту писанину хлебнул?
      Виталя согнутым пальцем постучал Вадиму в грудь как в дверь.
      — Слышу, слышу, - смягчился Ангарский. У подполковника, оказывается, были свои рифы и мели на этой реке. И широкий погон не всегда мог защитить от оверкиля.
      — Я Серегу просил, не делай этого, но ты своего дружка лучше меня знаешь.
      — Он мне никогда другом не был, - чистосердечно открестился Вадим. - В одной компании тусовались, и только.
      Серега Воробьев с удовольствием занимался общественной работой, с удовольствием же с той работы стриг кое-какие купоны, пописывал, постукивал.
      Достучался до областной газеты, там и осел. Но Вадиму бы никогда не пришло в голову, хвастаться этим знакомством. От Сереги всегда разило. Какой-никакой интеллект, наглость, бесподобный нюх на коньюнктуру и цинизм в одном флаконе - невыразимый аромат.
      А Виталя, выпустив пар, остыл. Тряски за грудки, во всяком случае, не последовало.
      — Пошли в машину.
      Женщина сверкнула на них испуганными глазами.
      — Вас как зовут, простите, забыл? - поинтересовался подполковник.
      — Семенова Наталья Викторовна.
      — Наталья Викторовна, где вы живете?
      — На Гусарова.
      — Поворачивай, Сашок.
      Маршрут Вадима более чем устраивал. В самом конце названной улицы, за сотыми номерами гнездился автовокзал.
      — Я тоже там выйду, - мирно предложил он разгоряченному начальнику. Тот только хмыкнул. За всю дальнейшую дорогу не было сказано больше ни слова.
      Наталья Викторовна жила как раз за теми сотыми, в высотке, окнами на суетную и шумную автовокзальную площадь. Истребовав, явиться завтра поутру, Виталя отбыл. Вадим собирался молчком отчалить, но что-то тронуло. Она не спешила к освещенному подъезду, не торопилась в спасительное и надежное тепло дома. Она так и топталась на месте. Тонкое платье под ветром облепило фигурку. Пальто она не надела. Вадима тронула ее беззащитность.
      — Вас проводить?
      — Если можно. Здесь перекопано, - заторопилась она с объяснениями. - Надо обойти по темноте. И в подъезде…
      — А в квартире? - дальнобойно поинтересовался Ангарский. - Муж меня обрезом не встретит?
      — Он уехал, - проронила женщина и, пристально глядя под ноги, засеменила в обход длинной как вселенский удав канавы.
      Что ж… можно ж и не торопиться на ночной автобус… Можно ж и до завтра потерпеть…
      За углом дома Вадим налетел на неподвижно вставшую подопечную. По узкому слегка подсвеченному тротуару, напрочь его перегораживая, на них двигалась широкая как плетень фигура.
      Да, вашу мамашу!!! Хэлоуин что ли на сегодня перенесли?! Ночь кошмаров.
      Вадим сгреб трясущуюся женщину, переместил ее себе за спину и только тогда начал слегка отступать в сторону. Пришлось сойти с разбитого тротуара в колдобину. Места для прохода темной личности стало достаточно. Другое дело захочет ли обладатель таких габаритов мирно протопать по своим делам?
      Мужик в темноте не торопился. У Вадима зло застучало в висках. Если тот рыпнется, Ангарский точно тут его положит, носом в колдобину. Одной злостью, что сначала всколыхнул своим демаршем бомж, а потом подполковник Володев.
      — Копочка, девочка моя, - внезапно донеслось из дышащей опасностью темноты. - Погуляла? Пошли домой. Иди к папе.
      Мелкая собачонка, которую звал из темноты голосом кастрата огромный страшный мужик, тут же вынырнула из соседней канавки и помчалась к хозяину.
      — Копочка, разве можно так пугать папу? Пошли домой. Нам мамочка косточек оставила, колбаски…
      Наталья за спиной заплакала навзрыд. Вадим обернулся и обнял ее за плечи.
      Прижать женщину и хоть чуть-чуть согреть мешало свернутое пальто, которое она так и держала перед собой.
      — Все. Хватит плакать. И нам пора идти. Враги в лице Копочки и ее хозяина отступили. Пошли в тепло.
      Подъезд не удивил: те же что и везде окурки, битые бутылки, лужи и густой подростковый грай на третьем этаже. Оттуда ощутимо сдавало анашой.
      — Лифт работает?
      — Нет.
      — Понятно. Будем форсировать, или обождем?
      — Мне как раз на третий.
      Подтверждая ее опасения сверху донеслась корявая матерная тирада. Кому-то из тинов захотелось, простите, в туалет, что он, не отходя, и справил. Следом за криками завязалась потасовка. Вадим остановился в углу площадки и Наталью придержал. Вовремя. Клубок воняющих мочой, табаком и винной кислятиной тел, миновал их без причинения ущерба. Дверь подъезда жалобно захрустела - вынесли.
      — Всегда так? - спросил Вадим уже в прихожей.
      — А бывает как-то иначе?
      — Я живу в пригороде у родителей - бывшая дача, превращенная в постоянное жилище. И там конечно - не Елисейские Поля, но ощутимо тише. Можно ночью дотопать от остановки до дому, даже не получив по физиономии. Правда, не всегда.
      — Закруглился Вадим. Нечего демонстрировать девушке собственную отвагу. Еще чего доброго, выставит на улицу. Ему никуда не хотелось идти. Ей, впрочем, тоже не хотелось, чтобы он уходил. Ангарский это нюхом чуял. Но ему нравилось, что она не тащит его в комнаты, не сажает за стол, норовя с порога проложить путь к сердцу через желудок. Ему, представьте, нравилось ее стеснение и замешательство. Даже то, что она не знает, как предложить ему остаться.
      — У тебя ванная где?
      — Тут, - она как к спасению кинулась к узкой двери.
      — Постой.
      Вадим вытянул у нее из рук вонючий сверток.
      — Пакет есть?
      Когда злосчастная тряпка упокоилась и была герметично завязана, дошла очередь и до людей.
      — Не хочешь отмыться? - как бы между прочим поинтересовался Ангарский.
      — Неудобно… Ты…
      Дальше слова были не нужны. Он просто шагнул к ней и осторожно, что бы, не дай Бог, не спугнуть, начал стаскивать через голову платье. Петельки - крючочки.
      Резинки - трусики.
      Вода окутала и обогрела. Впрочем, им уже хватало тепла. Ладони стали горячими.
      Или оставались холодными - горячими стали прикосновения?
      Они немного поели только часа в четыре утра, выпили остатки вина из бара и опять рухнули в постель. Ему нравилось разбивать ее закомплексованость, растворять холодность. Под утро она стала раскованной и свободной, на столько, что закричала. Бедная девочка. Кто ж тебя так заморозил?!
      Борька понял все с полуслова. Не может прийти проводить? Рехнулся! Какие проводы, когда менты на хвосте. Краткий рассказ о встрече с Виталькой успокоил его на столько, что гражданин вселенной Гольштейн пообещал спокойно отбыть в
      Землю Обетованную.
      Наташа вдруг разом проснулась и заплакала. Ангарскому было не привыкать, но все равно, такие расставания он не любил.
      — Не плачь.
      — Я тебя больше не увижу.
      — Есть конструктивные предложения? Не в смысле трахнуться на квартире у подруги, а…
      — Нет, - оборвала его Наталья. - Я из-за этого и плачу.
      Ну, чем он мог помочь?
 

***

 
      Йо-хо-хо! Гуляй свадьба! Они там чего-то говорят, чего-то поют. Вадим уплывал, не вдаваясь в подробности. Вот так вот оторваться, после недели неприятностей, после невразумительной голодной, почти безденежной дороги - это вам не хухры мухры! Надо было отгулять. Вовремя Пашка собрался жениться. Ой как вовремя.
      Проплыло и кануло личико в очках. Девушка! Девушка смотрела длинно, выжидательно. Чего ждет, только дураку не ясно. Но, не могу, милая! Не способен в данный момент отозваться. Хоть режь меня, хоть тискай. И очочки тебя, милая, не красят. И взгляд уж больно агрессивно-заинтересованный. Такая утащит под лестницу, потом всю жизнь алименты плати. А других лиц почему-то не видно. Тетю