Ганс Гейнц Эверс
      Египетская невеста
      Я видел в свете много чудесного.
      Вальтер фон дер Фогельвейде
      Искать комнату! Что может быть неприятнее этого занятия? Вверх по лестнице, вниз по лестнице, из одной улицы в другую, всегда одни и те же вопросы и ответы, о боже ты мой!
      Я отправился на поиски в десять часов, а теперь было уже три. Разумеется, я устал, как карусельная лошадь.
      Однако еще раз наверх - в третий этаж.
      - Нельзя ли посмотреть комнату?
      - Пожалуйста.
      Хозяйка повела меня через темный коридор и открыла дверь.
      - Здесь!
      Я вошел. Комната была высока, просторна и не очень скудно меблирована. Диван. Письменный стол, кресло-качалка - все как следует!
      - А где спальня?
      - Дверь налево.
      Хозяйка отворила дверь и показала мне помещение. Даже английская кровать. Я был восхищен.
      - А цена?
      - Шестьдесят марок в месяц.
      - Прекрасно! А на рояле у вас играют? Маленькие дети у вас есть?
      - Нет, у меня всего только одна дочь. Она замужем в Гамбурге. На рояле тоже никто не играет. Даже внизу.
      - Слава Богу, - сказал я, - в таком случае я нанимаю комнату.
      - Когда хотите вы переехать?
      - Если вам удобно, то сегодня же.
      - Конечно, удобно.
      Мы снова вошли в первую комнату. В противоположной стене была еще одна дверь.
      - Скажите пожалуйста, - спросил я хозяйку, - куда ведет эта дверь?
      - Там еще две комнаты.
      - Там вы живете?
      - Нет, я живу по другую сторону. Комнаты эти сейчас не заняты. Они тоже отдаются жильцам.
      Меня вдруг озарило.
      - Но те комнаты, надеюсь, имеют отдельный выход в коридор?
      - К сожалению, нет... Господин доктор уж должен согласиться на то, чтобы другой жилец проходил через его комнату.
      - Что? - вскрикнул я. - Благодарю покорно! Я должен пускать через свою комнату чужих людей? Нечего сказать, прекрасно!
      - Итак, вот почему комната была так дешева! Поистине, трогательно. Я едва не лопнул от досады, но так устал от беготни, что даже не мог выбраниться как следует.
      - Возьмите, коли так, все четыре комнаты, - предложила хозяйка.
      - К чему мне четыре комнаты? - проворчал я. - Черт бы побрал их.
      - В это мгновение позвонили. Хозяйка пошла отворять и оставила меня одного.
      - Здесь отдаются меблированные комнаты? - услышал я.
      - "Ага, еще один!" - подумал я. И я заранее радовался тому, что скажет этот господин в ответ на милое требование хозяйки. Я быстро вошел в комнату направо, дверь в которую оставалась открытою. Это было средней величины помещение, служащее одновременно и спальней, и жильем. Узенькая дверь на противоположной стороне вела в маленькую пустую комнатку скудно освещенную небольшим окном. Это окошечко, как и другие окна этой комнаты, выходило на огромный парк, один из немногих, которые еще сохранились с Берлине...
      Я вернулся в первую комнату. Предварительные переговоры были исчерпаны, и новый наниматель должен был сию минуту увидеть обратную сторону медали. Но я ошибся. Не спросив даже о цене, он объявил, что эта комната ему не годится.
      - У меня есть еще две другие комнаты, - сказала хозяйкаю
      - Не можете ли вы показать мне их?
      Хозяйка и новый наниматель вошли в комнату, где был я. Он был мал ростом, в коротком черном сюртуке. Окладистая светлорусая борода и очки. Он имел совершенно бесцветный вид - один из таких людей, мимо которых проходят, не замечая их.
      Не обращая на меня никакого внимания, хозяйка показала ему обе комнаты. К большой комнате он не проявлял никакого интереса, но маленькое помещение, наоборот, он осмотрел очень внимательно, и оно, по-видимому, ему весьма понравилось. А когда он заметил, что окна выходят в парк, у него на лице даже выступила довольная улыбка.
      - Я хотел бы взять обе эти комнаты, - объявил он.
      Хозяйка объявила цену.
      - Хорошо! - сказал маленький господин. - Я сегодня же перевезу сюда свои вещи.
      Он поклонился и повернулся к выходу.
      - А куда выйти?
      Хозяйка сделала безнадежную физиономию.
      - Вам придется выходить через предыдущую комнату.
      - Что? - сказал господин. - У этой комнаты нет отдельного выхода? Я должен всегда ходить по чужой комнате?
      - Возьмите в такой случае все четыре комнаты! - простонала хозяйка.
      - Но для меня это слишком дорого - четыре комнаты... Господи Боже! Значит, опять приходится начать беганье.
      У бедной хозяйки побежали по щекам крупные слезы.
      - Я никогда не сдам комнат! - сказала она. - За последние две недели приходило до ста нанимателей: всем им нравились комнаты, но все отказались брать их, потому что глупый архитектор не сделал двери в коридор. Этот господин тоже совсем было уж остался.
      Она указала на меня и вытерла глаза фартуком.
      - Вы тоже хотели нанять эти комнаты? - спросил меня маленький господин.
      - Нет, другие. Но я, конечно, отказался от удовольствия постоянно впускать в комнату посторонних людей. Впрочем, вы можете утешиться: я тоже уже с десяти часов утра в поисках.
      Наше короткое собеседование возбудило в хозяйке опять некоторую надежду.
      - Господа так хорошо понимают друг друга, - промолвила она, - может быть, господа нашли бы возможным взять четыре комнаты сообща?
      - Покорно благодарю! - возразил я.
      Маленький господин внимательно поглядел на меня и затем обратился ко мне:
      - Я совершенно изнемог от поисков, - промолвил он, - а эти две комнаты подходят для меня как нельзя более. Что, если бы мы сделали попытку...
      - Но ведь я вас совсем не знаю! - сказал я раздраженно.
      - Мое имя Фриц Беккерс. Я очень тихий человек и почти не буду вам мешать. Если же окажется, что вам это неудобно, вы можете всегда отсюда уехать. Ведь это не брак.
      Я молчал. Он продолжал:
      - Я предложу вам следующее: общая цена за все эти комнаты девяносто марок. Будем класть на каждого по половине. Я должен иметь право свободного проходя через вашу комнату, а кроме того, я хотел бы по утрам пить кофе в вашей комнате. Я не люблю завтракать в той комнате, в которой сплю.
      - Пейте кофе в маленьком помещении.
      - Оно мне будет служить для... для другой цели. Но еще раз уверяю вас, что я никоим образом не буду вам в тягость.
      - Нет! - промолвил я.
      - Ну, тогда, - возразил господин Беккерс, - тогда, конечно, ничего не поделаешь. Тогда нам обоим не остается ничего другого, как отправиться на охоту.
      - Снова вверх по лестнице, вниз по лестнице... приятнее разбивать камни на большой дороге...
      - Погодите! - обратился я к нему. - Я, пожалуй, попробую проделать этот опыт.
      - И отлично!
      Хозяка сияла:
      - Сегодня счастливый день.
      Я подписал условие и попросил ее послать за моими вещами. Затем я распрощался. Я чувствовал адский голод и отправился где-нибудь пообедать.
      Но уже на лестнице я стал сожалеть о своем решении. Всего охотнее я вернулся бы и взял бы свои слова обратно.
      На улице я встретился с Паулем Гаазе.
      - Куда? - спросил я.
      - Я не имею местопребывания. Я ищу.
      Я пришел сразу в хорошее настроение. По крайней мере, у меня теперь было "местопребывание". Я отправился с художником в ресторан, и мы очень основательно поели.
      - Пойдемте сегодня вечером на праздник художников, - предложил мне Гаазе. - Я приду за вами.
      - Хорошо!
      Когда я вернулся в мое новое жилище, мои чемоданы уже были там. Хозяйка и артельщики пришли ко мне на помощь, и часа через два все было благоустроено: олеографии и безделушки были убраны, и комната до некоторой степени приобрела характер ее нового жильца.
      В дверь постучали.
      Вошел художник.
      - А, у вас здесь очень недурно... Вы устроились с толком и со смыслом, - решил он. - Но пойдемте. Уже девять часов.
      - Что? - Я взглянул на часы. Он был прав.
      В это мгновение в дверь снова постучали.
      - Войдите!
      - Извините, это я.
      В комнату вошел Беккерс; двое артельщиков тащили за ним огромные ящики.
      - Кто это такой? - спросил пауль Гаазе, когда мы уже сидели в трамвае.
      Я открыл ему секрет моей комнаты.
      - Ну, вы, кажется, сели в лужу... Впрочем, нам здесь выходить...
      На другое утро я поднялся довольно поздно. Когда хозяйка принесла чаю, я спросил ее, завтракал ли уже господин Беккерс.
      - Еще в половине восьмого, - ответила она.
      Это было мне очень приятно. Если он всегда встает так рано, то он не будет мне в тягость. И в самом деле, я вообще не видел его. Я прожил в своем новом жилище три недели и почти совсем позабыл о своем сожителе.
      Однажды вечером, часов около десяти, он постучался в дверь, разделявшую наши владения. Я крикнул: "Войдите!", - и Франц Беккерс отворил дверь и вошел в мою комнату.
      - Добрый вечер! Я вам не мешаю?
      - Ничуть. Я как раз только что покончил с моим писанием.
      - Значит, я могу на минуту зайти к вам?
      - Пожалуйста. Но только с одним условием: вы курите длинную трубку, а у меня душа не переносит ее. Сигар или сигареток я могу предложить вам сколько угодно.
      Он вернулся в свою комнату, и я слышал, как он выколачивал трубку об окно. Затем он снова явился и закрыл за собою дверь. Я пододвинул к нему ящик с сигарами.
      - Пожалуйста.
      - Благодарствуйте. Короткую трубку вы тоже не можете переносить?
      - Напротив, переношу очень хорошо.
      - В таком случае, позвольте, я набью ее.
      Он вытащил из кармана короткую английскую трубку, набил ее и зажег.
      - Я в самом деле не мешаю вам? - снова спросил он.
      - Да нет же. Ничуть. Я дошел в своей работе до мертвой точки и, так или иначе, но должен прекратить ее. Мне требуется описание праздника Озириса. Завтра утром я схожу в библиотеку. Там я, наверное, найду что-нибудь.
      Фриц Беккерс улыбнулся.
      - Может быть, я мог бы вам помочь?
      Я задал ему несколько вопросов, а он дал мне на них весьма подробные и обстоятельные ответы.
      - Вы ориенталист, господин Беккерс?
      - Немного, - ответил он.
      С этого дня он стал иногда заходить ко мне. Он являлся ко мне по большей части поздно вечером, выпить стакан грога. Иногда я сам звал его. Мы очень охотно беседовали друг с другом о самых разнообразных предметах. Фриц Беккерс, по-видимому, был сведущ во всех областях. Только о себе самом он отклонял всякие разговоры.
      Он был немного таинствен. Перед дверью, которая вела в мою комнату, он повесил тяжелый персидский ковер, который совершенно заглушал всякий шум. Когда он выходил из дома, то крепко запирал за собою дверь, и хозяйка могла входить к нему в комнату только утром для приборки, когда он завтракал в моей комнате. Во время субботней всеобщей чистки он упорно оставался дома, садился в кресло и курил трубку, пока хозяйка не кончала своей возни. При этом в его комнате не было ничего такого, что бросалось бы чем-нибудь в глаза. Конечно, за исключением маленькой комнатки, где могли скрываться самые невероятные вещи. Дверь в эту комнатку тоже была завешена тяжелым ковром, а кроме того, он велел сделать на ней два крепких железных засова, которые запирал американскими наборными замками.
      Хозяйка, разумеется, проявляла ужасающее любопытство к таинственной комнатке, в которой Беккерс работал целый день. В один прекрасный день она отправилась в большой парк напротив; она с большим трудом завела знакомство с садовником для того только, чтобы хоть разик взглянуть оттуда на маленькое окно.
      Может быть, она увидит в нем что-нибудь?
      Но она не увидела ничего. Окно было выставлено, чтобы дать больший доступ свежему воздуху, но изнутри оно было все-таки завешено черным платком.
      Однажды при случае хозяйка задала своему жильцу вопрос:
      - Почему, собственно, вы всегда завешиваете маленькое окно, господин Беккерс?
      - Я не люблю, чтобы меня наблюдали посторонние за моей работой.
      - Но ведь напротив нет никого. Никто не может вас видеть.
      - А вдруг кто-нибудь залезет в парке на высокий вяз?
      Вне себя от удивления хозяйка передала мне этот разговор. Что ж это был за такой таинственный человек, который мог думать о таких возможностях?
      - Вероятно, он фальшивомонетчик, - сказал я.
      Начиная с этого дня каждая марка и каждый грош, выходившие из рук господина Беккерса, подвергались тщательному исследованию. Хозяйка с умыслом попросила его разменять несколько банковских билетов, и все деньги, которые он ей дал, отнесла показать знакомому банковскому чиновнику. Их рассматривали под лупой, но между ними не оказлось ни одной фальшивой монетки. К тому же господин Беккерс каждое первое число получал с почты двести марок и никогда не тратил всей этой суммы. С производством фальшивой монеты, таким образом, было покончено.
      Посетителей у господина Беккерс вообще не бывало никаких. Но он постоянно получал большие и маленькие ящики самых разнообразных форматов. Их приносили ему всегда посыльные. Что в них было такое - хозяйка не могла узнать, несмотря на все свои усилия. Беккерс запирался, вынимал из ящиков содержимое и потом отдавал пустые ящики ей на растопку.
      Однажды после обеда ко мне пришла моя маленькая подруга. Я сидел за письменным столом, она лежала на диване и читала.
      - Послушай, там два раза позвонили.
      - Пускай, - проворчал я.
      - Однако не открывают.
      - Не беда...
      - Твоей хозяки, должно быть, там нет?
      - Нет. Она ушла из дома.
      В этот момент снова позвонили очень энергично.
      - Я пойду открою! - сказала Анни. - В конце концов это, может быть, что-нибудь для тебя?
      - Ну открой, если это доставляет тебе удовольствие. Но только будь осторожна.
      Она вскочила.
      - Не беспокойся! - промолвила она. - Я сначала загляну в замочную скважину.
      Минуты через две она вернулась.
      - Это посылка для тебя. Дай мне немного мелочи. Надо дать посыльному на чай.
      Я дал денег, посыльный поставил в моей комнате четырехугольный ящик, поблагодарил и ушел.
      - Посмотрим, что там такое! - воскликнула Анни и захлопала в ладоши.
      Я встал и посмотрел посылку. На ящике не было никакого адреса.
      - Я совершенно не знаю, от кого это может быть? - промолвил я. - Быть может, это ошибка.
      - Как так? - воскликнула Анни. - Посыльный имел при себе записку, и в ней было написано: "Винтерфельдштрассе, 24, третий этаж, у госпожи Петерсен". А кроме того, он сказал: "Для господина доктора". Ведь ты доктор?
      - Да! - сказал я. Неизвестно, почему, но я совершенно не подумал в эту минуту о Беккерсе.
      - То-то оно и есть. Давай распаковывать ящик. Там. Наверное, какие-нибудь вкусные вещи!
      Я попробовал вскрыть крышку ящика моим старым кинжалом. Но клинок сломался. Я поглядел кругом, но нигде не было никакого инструмента, который я мог бы употребить в дело.
      - Ничего не выходит! Сказал я.
      - Ты глуп! - рассмеялась Анни.
      Она побежала на кухню и принесла оттуда молоток, щипцы и долото.
      - Все это лежало в ящике кухонного стола. Ты ничего не знаешь.
      Она опустилась на колени и принялась за работу. Но это было нелегкое дело: крышка сидела крепко. Бледные щеки Анни покраснели, а сердце стучало так, что почти слышны были его удары.
      - Возьми! - сказала она, передавая мне инструменты и прижимая обе руки к груди. - Ах, глупое сердце!
      Она была самое милое создание во всем мире, но такое хрупкое! С ней нужно было обращаться крайне осторожно: ее сердце было в большом беспорядке.
      Я вытащил несколько гвоздей и приподнял крышку. Трах! Она наконец отскочила. Вверху лежали опилки. Анни проворно засунула обе руки внутрь, а я вэто время повернулся, чтобы положить инструменты на стол.
      - Я уже нашла! - вскрикнула она. - Это что-то мягкое!
      Вдруг она испуганно вскрикнула, вскочила и повалилась навзничь. Я подхватил ее и положил на диван. Она лежала в глубоком обмороке. Я торопливо расстегнул ей блузу и расшнуровал корсет. Ее бедное сердечко опять дало знать о себе. Я взял одеколону и стал тереть ей грудь и виски, и, мало-помалу, сердце стало опять стучать.
      В это время в наружную дверь постучали.
      - Кто там?
      - Это я.
      - Войдите, но только проходите поскорее! - вскрикнул я, и Беккерс вошел.
      - Что это такое? - спросил он.
      Я рассказал ему, что произошло.
      - Этот ящик прислан мне, - сказал он.
      - Вам? Но что же в нем такое? Почему малютка так испугалась?
      - О, ничего особенного.
      - Там мертвые кошки! - воскликнула Анни, придя в себя. - Весь ящик битком набит мертвыми кошками!
      Фриц Беккерс взял крышку, чтобы снова накрыть ящик. Я подошел и бросил беглый взгляд внутрь. Действительно, там были мертвые кошки. На самом верху лежал большой черный кот.
      - Черт возьми, на что они вам?
      Фриц Беккерс улыбнулся и медленно промолвил:
      - Знаете ли, говорят, что кошачий мех очень помогает против ломоты и ревматизма. У меня есть старая тетка в Уседоме: она очень страдает ревматизмом, и вот я хочу послать ей кошачьи шкуры.
      - Ваша противная старая тетка в Уседоме, наверное, чертова бабушка! воскликнула Анни, которая уже сидела на софе.
      - Вы думаете? - промолвил Беккерс.
      Он учтиво раскланялся, захватил ящик и ушел в свою комнату.
      Неделю спустя снова пришла посылка на его имя, на этот раз по почте. Хозяйка пронесла ее через мою комнату и многозначительно кивнула мне. Вернувшись затем в мою комнату, она подошла ко мне, вынула из кармана записку и протянула мне.
      - Вот что в посылке! - объявила она. - Я списала это с почтовой декларации.
      Посылка была из Марселя и содержала двенадцать кило... мускуса! Количество, совершенно достаточное, чтобы обеспечить этим продуктом всех жриц Венеры в Берлине лет на десять.
      Поистине, замечательный человек был этот господин Фриц Беккерс!
      В дриугой раз, когда я, вернувшись домой, только что переступил порог, хозяйка, крайне взволнованная, кинулась ко мне:
      - Сегодня утром он получил огромный ящик - метра в два длиной и полметра вышиной. Наверное, там гроб!
      Но Фриц Беккерс через несколько часов вытащил ящик из комнаты и отдал его на дрова. И несмотря на то, что хоязйка во время уборки комнаты самым старательным образом совала нос всюду, она не могла открыть ничего такого, что имело хотя бы отдаленное сходство с гробом.
      Мало-помалу наш интерес к тайнам Фрица Беккерса исчез. Он продолжал получать иногда таинственные ящики, по большей части маленькие - вроде того, в котором были мертвые кошки. Порой появлялись и длинные ящики, но мы отказались отгадывать эту загадку, тем более что Фриц Беккерс не имел в себе решительно ничего, бросающегося в глаза. Иногда вечером попозднее он заходил ко мне часа на два, и я должен сознаться, что беседовать с ним было большое удовольствие.
      И вот тогда произошла со мной в высшей степени неприятная история.
      Моя маленькая подруга становилась все капризнее. Памятуя об ее больном сердце, я принимал по отношению к ней всевозможные меры предосторожности, но она с каждый днем становилась все раздражительнее. Фрица Беккерса теперь она совсем не переносила. Если Фриц Беккерс заходил ко мне на минутку в то время, когда она сидела у меня, то каждый раз происходила сцена, кончавшаяся тем, что Анни падала в обморок. Она падала в обморок так часто, как другие чихают. Она постоянно падала в обморок - по всякому поводу, а очень часто и без всякого повода. И обмороки эти становились все длиннее и внушали мне все большие опасения. Я все время боялся, что она умрет на моих руках. Бедное милое создание!
      Однажды под вечер она пришла ко мне веселая и довольная.
      - Тетя уехала в потсдам! - промолвила она. - Я могу пробыть у тебя до одиннадцати часов.
      Она завварила чай и уселась ко мне на колени.
      - Дай мне прочитать, что ты написал.
      Она взяла исписанные листки и прочла их. И осталась довольна написанным и в награду за это крепко поцеловала меня. Наши маленькие подруги - самая благодарная публика для нас.
      Она была весела и здорова сегодня.
      - Ты знаешь, я думаю, что моему глупому сердцу гораздо лучше. Оно стучит совсем спокойно и правильно.
      Она взяла мою голову обеими руками и прижала мое ухо к своему сердечку, чтобы мне было слышнее.
      Вечером Анни озаботилась составлением меню нашего ужина. Она записала все, что надо было: хлеб, малсо, ветчину, франкфуртские сосиски и яйца - и позвонила хозяйке.
      - Вот! Ступайте и принесите все это! - приказала она. Но только посмотрите, чтобы вам дали хороший товар.
      - Вы останетесь довольны, барышня: я позабочусь обо всем, как следует, - ответила хозяйка.
      И она ласково погладила мозолистой рукой атласную ручку Анни. Я нахожу, что все берлинские квартирные хозяйки без ума от подруг их жильцов.
      - Ах, как славно сегодня у тебя! - смеялась Анни. - Если бы только этот отвратительный Беккерс не приходил сюда!
      И вот как раз именно он и явился. Тук-тук...
      - Войдите!
      - Я мешаю?
      - Да, конечно, мешаете. Разве вы не видите, что мешаете! - воскликнула Анни.
      - Я сию минуту уйду.
      - Ах, вы все равно помешали нам. Едва вы просунете сюда голову, уже становится противно. Уходите же... Уходите же наконец?Чего же вы еще ждете? Вы - убийца кошек!
      Беккерс уже взялся за дверную ручку, чтобы уйти. Он не оставался в комнате и минуты, но для Анни и это был слишком долгий срок. Она вскочила, ее белые руки схватились за край стола.
      - Разве ты не видишь, что он хочет силой остаться здесь, этот человек? Вышвырни его вон! Защити же меня! Выгони его, эту гадкую собаку!
      - Пожалуйста, выйдите отсюда, - обратился я к Беккерсу.
      Он остановился в дверях и кинул на Анни еще один взгляд. Долгий, странный взгляд.
      Анни пришла в неистовство.
      - Вон! Вон, собака! - кричала она. - Вон!
      Ее голос оборвался, глаза выступили из орбит. Судорожно сжатые пальцы медленно выпустили край стола, она безжизненно повалилась на диван.
      - Ну, вот и готово! - воскликнул я. - опять обморок! Эти истории с ее сердцем становятся совершенно несносными. Извините, господин Беккерс, она ведь серьезно больна, бедная малютка.
      Как всегда, я расстегнул ее блузу и корсет и стал растирать ее одеколоном. Она не приходила в себя.
      - Беккерс! - позвал я. - Принесите, пожалуйста, уксусу из кухни.
      Он принес уксус, но и растирание уксусом не помогло.
      - Постойте! - промолвил он. - У меня есть кое-что другое.
      Он ушел в свою комнату и возвратился с пестрой коробкой.
      - Зажмите себе нос платком, - сказал он.
      Затем взял из коробки кусок персидской камфары и поднес его девушке к носу. Камфара пахла так сильно, что у меня побежали по щекам слезы.
      Анни вздрогнула. Продолжительная сильная судорога потрясла ее тело.
      - Слава Богу, помогает! - вскрикнул я.
      Она приподнялась, глаза ее широко раскрылись. И она увидела перед собою лицо Беккерса. Ужасный крик вырвался из ее посиневших губ, и тотчас же она упала снова в обморок.
      - Новый обморок! Вот еще несчастье!
      Снова пустили мы в ход все средства, какие только знали: воду, уксус, одеколон. Мы держали под самым ее носом персидскую камфару, запах которой заставил бы расчихаться мраморную статую. Она оставалась безжизненной.
      - Черт возьми, славная история!
      Я приложил ухо к ее груди и не мог расслышать ни малейшего удар. Легкие тоже не работали: я взял ручное зеркало и приставил его к полуоткрытым губам - ни единое легчайшее дыхание не помутило его поверхности.
      - Я думаю... - сказал Беккерс. - Я думаю...
      Он прервал сам себя:
      - Надо позвать врача.
      Я вскочил.
      - Да, конечно. Сию же минуту. Напротив в доме есть врач... Ступайте туда. А я побегу на угол, к моему приятелю, доктору Мартенсу. Он, наверное, дома.
      Мы вместе кинулись вниз по лестнице. Я слышал, как Беккерс уже звонил у подъезда напротив. Я побежал со всех ног и вот наконец уже стоял у двери доктора Мартенса и нажимал кнопку. Никто не являлся. Я позвонил еще раз. Наконец, я нажал кнопку и продолжал держать ее пальцем, не отпуская. Все еще никого. Мне казалось, что я стою здесь уже целые тысячелетия.
      Наконец показался свет. Мне открыл сам доктор Мартенс в рубашке и туфлях.
      - Что значит этот набат?
      - Да я жду тут без конца...
      - Извините. Прислуга ушла, я был совершенно один и, как видите, занимался туалетом. Я собираюсь уходить в гости. Что у вас такое случилось?
      - Пойдемте со мной, доктор! Сию же минуту!...
      - Как? В рубашке? Я должен, по крайней мере, надеть хоть брюки. Зайдите. Я буду одеваться, а вы в это время расскажете, что у вас случилось.
      Я прошел за ним в его спальню.
      - Вы ведь знаете маленькую Анни? Вы, кажется, встречали ее у меня. Так вот...
      И я рассказал ему, в чем было дело. Наконец он был готов. О небо! Теперь он опять зажигает сигару.
      На улице навстречу нам попался Беккерс.
      - Ваш врач уже там, наверху? - спросил я его.
      - Нет, но он должен прийти каждую секунду. Я поджидаю его здесь.
      Когда мы подходили к дому, из противоположного дома вышел господин это был другой врач. Мы все четверо поспешили вверх по лестнице.
      - Ну, где же наша пациентка? - спросил Мартенс, который вошел в мою комнату первым.
      - Там, на диване, - сказал я.
      - На диване? Там никого нет!
      Я вошел в комнату - Анни там уже не было. Я онемел...
      - Может быть, она очнулась от обморока и легла рядом на постель? заметил другой врач.
      Мы вошли в спальню, но и там никого не было. И даже кровать была совершенно нетронута. Мы прошли в комнату Беккерса, но Анни не было и там. Мы искали в кухне, в комнате хозяйки, во всем этаже - повсюду. Она исчезла...
      Мартенс смеялся:
      - А ведь вы напрасно всполошили нас... Она преспокойно ушла домой, пока вы рассказывали нам, мирным гражданам, страшные истории.
      - Но в таком случае ее должен был увидеть Беккерс. Ведь он все время был внизу, на улице.
      - Я ходил то туда, то сюда, - сказал Бекерс. - Могло случиться, что она как-нибудь и проскользнула за моей спиной из дома.
      - Но это же совершенно невозможно! - воскликнул я. - Она лежала без всякого движения, в состоянии полного оцепенения. Сердце не работало, легкие не действовали. Никто в таком состоянии не сможет ни с того ни с сего встать и благополучно уйти домой.
      - Она разыграла перед вами целую комедию, ваша Анни, и, наверное, от души хохотала над вами, пока вы носились в полном отчаянии по лестницам - за помощью...
      Врачи, смеясь, ушли. Вскоре после этого вернулась хозяйка.
      - Ах, барышня уже ушла?
      - Да, - сказал я, - она ушла домой. Со мной будет ужинать господин Беккерс. Могу я вам предложить, господин Беккерс?
      - Благодарствуйте! - промолвил он. - С удовольствием.
      Мы ели и пили.
      - В высшей степени интересно было бы знать, что все это значит?
      - Вы будете ей писать? - спросил Беккерс.
      - Да. Конечно. Всего охотнее я сам бы сходил к ней завтра же. Предлог можно найти всегда. если б только я знал, где она живет.
      - А вы не знаете, где она живет?
      - Не имею ни малейшего представления. Я не знаю даже, как ее зовут. Я познакомился с нею месяца три тому назад в трамвае, а потом несколько раз встречался с нею в выставочном парке. Я знаю только, что она живет в ганзейском квартале, что у нее нет родителей, но зато есть богатая тетка, которая адски за ней надзирает. Я зову ее Анни, потому что это имя очень подходит к ее фигурке. Но она может зваться Ида, Фрида, Паулина - почем я знаю.
      - Как же вы в таком случае переписываетесь с ней?
      - Я пишу ей, - впрочем, довольно редко - на имя Анни Мейер, почтамт,
      28. Не правда ли, какой хироумный адрес?
      - Анни Мейер, почтамт, 28, - задумчиво повторил Фриц Беккерс.
      - Итак, prosit! - господин Беккерс. За наши дружественные отношения. Хотя анни терпеть вас не могла, все-таки сегодня вечером она уступила вам местою
      - Prosit!
      Стаканы зазвенели один о другой. Мы пили и болтали, и было уже очень поздно, когда мы расстались.
      Я вошел в спальню и подошел к открытому окну. Внизу, под окном, расстилался большой сад. Лунный свет играл на листьях, слегка трепетавших под тихим ветром.
      И вдруг мне показалось, будто там, внизу, кто-то позвал меня по имени. Я внимательно прислушался - вот опять послышалось это... Э т о б ы л г о л о с А н н и .
      - Анни! - крикнул я в ночной тишине. - Анни!
      Но ответа не было.
      - Анни! - еще раз крикнул я. - Ты там, внизу?
      Никакого ответа. Как она могла попасть в парк? И в такое время?
      Несомненно, я был пьян.
      Я лег в постель и в одно мгновение заснул. Часа два я спал очень крепко, но затем мой сон стал неспокоен, и я начал грезить. Я должен заметить, что со мною это бывает редко. Очень редко.
      О н а с н о в а п о з в а л а м е н я ...
      Я увидел Анни: она лежала; над нею склонился Беккерс. Она широко открывала испуганные глаза. Маленькие ручки поднимались, чтобы оттолкнуть его. И вот бледные губы пошевелились, и из ее уст с несказанным усилием вырвался крик...мое имя.
      Я проснулся. Я отер со лба пот и прислушался. И теперь снова услышал: тихо-тихо, но совершенно ясно и отчетливо она позвала меня. Я вскочил с постели и подбежал к окну:
      - Анни! Анни!
      Нет! Все было тихо. И я уже хотел снова лечь в постель, как она в последний раз позвала меня, - громче. Чем прежде, и как бы в безумном страхе.
      Не было никакого сомнения - это был ее голос. Но на этот раз он раздавался где-то в комнате.
      Я зажег свечу и стал искать под кроватью, за драпировками, в шкапу. Но совершенно напрасно. Там никто не мог бы спрятаться. Я вошел в кабинет. Но нет, ее нигде не было.
      А если Беккес... но эта мысль была уж слишком абсурдна. Впрочем, разве это невозможно? Не раздумывая долго, я подошел к его двери и повернул ручку. Она была заперта. Тогда я со всею силою навалился на нее: замок сломался, и дверь широко распахнулась. Я схватил свечку и ворвался туда.