"Заходи", - последовал ответ. При свете керосиновой лампы я увидел пожилого мужчину лет 60, нижесреднего роста с окладистой, давно нестриженной и нечесанной бородой. Он рассказал, что видел падающий горящий самолет и опускающегося на парашюте летчика. Слышал и стрельбу на болоте. Сделав самокрутку и прикурив от лампы, продолжал: "Я здесь лесником был. Жена умерла уже 3 года назад. Единственный сын сейчас в Красной Армии. Немцы у меня еще не появлялись, но их здесь много, и все двигаются в сторону Днепра". Я попросил у него гражданский костюм. Вынимая его из сундука, старик сказал: "Это костюм моего сына, ношеный, правда, да тебе, чай, не в гости, ходить в нем". Дал он мне и сухое нательное белье. Я переоделся. Оставил у гостеприимного старика реглан, шлемофон и, расспросив, как лучше идти, продолжал свой путь.
      По словам старика, севернее Канева в 8-10 километрах к реке вплотную подходили камыши. Я шел в этом направлении. По дороге несколько раз натыкался на немецких солдат. Два раза был обстрелян. Старик оказался прав к утру я вышел на заболоченный берег с высоким камышом. С полчаса отдохнув, скинул костюм, ботинки, спрятал пистолет и пустился вплавь. Около своего берега был обстрелян своими. К счастью, пуля только задела мякоть - он показал на забинтованную выше локтя руку.
      Мы долго проговорили с ним в тот раз. Он сказал, что в полку осталось всего 5 исправных самолетов и поговаривают, что скоро нас должны послать на переучивание. На этом мы с ним и расстались. "Да, чуть было не забыл - тебе письмо", - произнес он, уже подходя к двери. И положил мне его на тумбочку. Письмо было от отца.
      Это первый треугольник, полученный мною на фронте. Отец пишет, что в деревне осталось мало мужиков, справляться с работой становится все трудней и трудней и в конце наказ - бить фашистскую нечисть по первое число.
      На учебу
      ...Шел сентябрь 1941 года. От часто навещавшего меня Вани Синькова стали известны подробности гибели последних самолетов полка. Когда в полку осталось всего три самолета, из дивизии поступило распоряжение - нанести удар по скоплению техники противника в районе Кременчуга. Вместе с Никитиным и Стефаненко в этот полет был назначен и Федор Кубко. К тому времени он имел больше всех вылетов в полку - 30. Федя окончил в 1939 году вместе с Компанийцем Качинскую школу летчиков-истребителей. Вместе они прибыли в наш полк, успешно закончили переучивание на бомбардировщиках и часто вместе летали на боевые задания. В свободное от полетов время их всегда можно было видеть вдвоем. В отличие от своего высокого и стройного друга, Федя не вышел ростом, был круглолиц, но светло-серые глаза всегда смотрели весело и дружелюбно. Как с отличным летчиком, хорошим и верным товарищем, с ним охотно летали и штурманы, и стрелки-радисты.
      Такой малой группой, без прикрытия своих истребителей, полку еще не приходилось выполнять боевые задания. Зная насыщенность истребительной авиации противника над полем боя, приходилось сомневаться в успешном исходе этого полета. Ставя звену задачу, майор К. С. Дубинкин предупредил: "Погода над целью ясная, заход выполните со стороны солнца, после сбрасывания бомб немедленно уходите со снижением до бреющего полета".
      В районе цели звено было атаковано большой группой истребителей врага. На один наш самолет приходилось 4-5 вражеских самолетов. Сначала враг подбил ведомые машины. Некоторые члены экипажа покинули самолеты на парашютах, но были расстреляны в воздухе. Федор Иванович Кубко остался в воздухе один. Стрелок-радист и штурман отстреливались до последнего патрона. В очередной атаке снаряд, посланный вражеским истребителем с короткой дистанции, угодил в рулевые тяги, и неуправляемый самолет врезался в землю. Никому из экипажа спастись не удалось. Это случилось в районе Новые Сенжары. Так наш полк в сентябре 1941 года стал "безлошадным", то есть остался без боевых машин. В ночь с 12 на 13 сентября на специально выделенном для нас эшелоне мы покинули Полтаву - отправились на восток. Догадывались, что едем на переформирование, хотя куда, точно не знали.
      В ту же ночь эшелон подвергся налету немецких самолетов. Покинув вагоны, мы залегли кто где успел. С противным свистом неслись бомбы и ухали на земле, раскидывая вокруг смертоносные осколки.
      За войну десятки раз приходилось попадать под бомбежки, но особенно неприятны они ночью, когда не видно маневра самолета и, кажется, что каждая бомба, сброшенная немецким летчиком, предназначена именно для тебя. И каждый раз думалось: "Насколько приятнее сбрасывать бомбы на головы врагов, нежели прятаться от них". К счастью, на этот раз потери были незначительные, и вскоре поезд тронулся дальше.
      В селе, куда мы прибыли после длительных мытарств, нам предстояло переучиваться - водить самолеты Пе-2 (Петляков-2). Самолет был сконструирован В. Петляковым в 1940 году и предназначался для бомбометания с пикирования, при котором намного повышалась точность удара.
      Полк пополнился молодыми летчиками, штурманами, стрелками-радистами. Переучивание затянулось до июня 1942 года. После того как стало известно, что промышленность к тому времени не могла обеспечить всех нуждающихся в этих самолетах, нам было приказано прибыть в Азербайджанскую ССР и приступить к новому переучиванию, теперь уже для полета на американских бомбардировщиках.
      Жаль было покидать гостеприимное село и расставаться с полюбившимся всем самолетом Пе-2, но приказ есть приказ. В июне 1942 года мы прибыли в город, где поначалу нас поражало все: и плоские крыши домов, и узкие-преузкие улочки на окраинах города с толстыми, сложенными из глины и камня стенами по обеим сторонам, и незнакомая речь, и журчащие мелководные арыки, обилие овощей и фруктов.
      Вскоре состоялось и первое знакомство с американским бомбардировщиком "Бостон", на котором нам предстояло принять участие в боевых действиях. Самолет Б-20, так именовался в инструкции этот самолет, не имел таких изящных и стремительных форм, каким обладал Пе-2. Своими формами он напоминал большую птицу, присевшую отдохнуть после утомительного перелета. Бомбардировщик имел и ряд существенных отличий от отечественных машин, как в конструкции двигателей и планера, так и в оборудовании его приборами и агрегатами.
      Все надписи на рычагах, тумблерах, лючках были выполнены на английском языке. Нужно все это было изучать. Особенно трудно доставалось тем, кто раньше не изучал английский язык. Экипаж самолета составляли 4 человека: в кабине стрелка-радиста размещался еще один стрелок.
      Самолет в полете понравился. Довольно легкий в управлении, надежно работающие двигатели, хороший обзор и неплохие аэродинамические качества самолета - все это придавало полету ощущение легкости и надежности. В течение двух месяцев весь летный состав полка освоил на нем полеты в простых метеоусловиях.
      Предстояло освоить полеты в сложных метеоусловиях и ночью. С выполнением этой задачи руководящий состав полка справился легко и быстро, а с молодыми летчиками, прошедшими, как правило, ускоренный курс обучения в летных школах, пришлось повозиться. Не обошлось здесь и без тяжелых происшествий.
      Как-то глубокой осенью над аэродромом низко висели облака и моросил дождь. Я уже сидел в кабине самолета, ожидая сигнала на вылет, как услышал голос Вани Синькова:
      - Гриша, ты что пригрелся уже? Вылезай. На этом самолете сейчас я полечу с Цыпленковым.
      - Если хочешь скрыться от дождя, то залезай, разместимся вдвоем, ответил я.
      - Нет, я вполне серьезно...
      Тут подошел летчик Цыпленков, и я понял, что Ваня не шутит. Самолет, оторвавшись от земли, тут же растворился в дождевой сетке, а спустя 3-4 минуты раздался громадной силы взрыв. Я увидел бегущих по направлению к взрыву людей и побежал тоже. Нас обогнали пожарная и санитарная машины и на "виллисе" - командир полка. Когда мы добежали, то увидели жуткую картину: самолет горел десятками разбросанных частей, а в санитарную машину несли изуродованное тело Синькова: он покинул самолет уже на малой высоте, и парашют не успел раскрыться. Заключение комиссии было такое: молодой летчик не справился с управлением машины и потерял пространственное положение. Так полк сразу потерял четырех человек, а я своего лучшего друга Ваню Синькова. Оказавшись в 1957 году по делам службы в Кировабаде, я пытался найти место его захоронения, но, к сожалению, мне это не удалось.
      Не могу не вспомнить происшествия, которое на долгое время стало темой для разговоров.
      Как-то в один из летних солнечных и жарких дней летчику Майорову было приказано облетать самолет, вышедший из ремонта. Полетов в этот день, кроме этого, не планировалось (полк готовился к ночным полетам). Принял из ремонта и готовил самолет к облету техник звена старший техник-лейтенант В. И. Лебедев.
      После выпуска в полег самолета Лебедев собрался пойти на стоянку, куда должен был после облета отрулить самолет Майоров. Стоянка эта располагалась недалеко от старта. Рассчитывая на то, что по инструкции летчик был обязан после выруливания на линию исполнительного старта остановить самолет, осмотреть взлетную полосу, после чего запросить у руководителя полетов разрешение на взлет, он, не предупредив летчика, встал ногами не небольшую боковую стремянку, выступающую за фюзеляж, и, взявшись руками за два углубления в боковой части фюзеляжа (стремянкой и углублениями летчики пользуются, чтобы забраться в кабину), стоял в таком положении, пока летчик выруливал на старт. Поскольку полетов не было и взлетная полоса была свободна, летчик в нарушение инструкции останавливаться на старте не стал. Запросив разрешение на взлет во время выруливания, он с ходу пошел на взлет. Лебедев, не предвидя такого маневра, спрыгнуть не успел. На первом развороте Лебедева заметил стрелок-радист и передал об этом летчику, тот плавно развернул самолет на противоположный курс и, не делая положенного круга, мягко приземлил самолет. Когда самолет остановился, то подбежавшие товарищи долго не могли разжать "намертво" вцепившиеся посиневшие руки Лебедева. За этот короткий полет голова его поседела.
      * * *
      22 ноября 1942 года полк, почти полностью укомплектованный самолетами и личным составом, во главе с новым командиром полка Маловым Иваном Ивановичем, прибывшим к нам вместо убывшего к месту новой службы Дубинкина К. С., получил задание перегнать самолеты в Москву на перевооружение. Перелет проходил в очень сложных погодных условиях. На всем маршруте нас преследовали частые туманы, снегопады, метели. Видимость иногда достигала нескольких сот метров. Летный состав, подготовленный к полетам в сложных метеоусловиях и ночью, с заданием справился успешно.
      Закончив переворужение, полк следовал на аэродром Миллерово с промежуточной посадкой на аэродроме Тамбов. При подходе к аэродрому Тамбов, где нам надлежало окончательно доукомплектоваться личным составом и недостающей техникой, у одного экипажа при выпуске шасси они не встали на замки. Высота полета была 400-500 метров. Опасаясь за исход посадки, летчик приказал экипажу покинуть самолет на парашютах. Первым выпрыгнул штурман Джикия. Наблюдавшие с аэродрома товарищи видели, как темная точка, отделившись от самолета, устремилась к земле... Прошло 1, 2, 3 секунды, а парашют не раскрывается. "Что он сдурел, что ли?! С такой высоты делать затяжку!" - произнес кто-то. А точка все продолжала свой стремительный полет к земле. Вот она скрылась за зубчатой стеной леса. "Все! Каюк!" - продолжал тот же голос.
      К месту падения немедленно выехала санитарная машина. Каково же было удивление товарищей, прибывших на место, когда они увидели как ни в чем не бывало шагающего им навстречу штурмана с парашютом, перекинутым через плечо. Джикия рассказал, что после отделения от самолета все его попытки найти вытяжное кольцо парашюта ни к чему не привели: на положенном месте его не оказалось... И тут удар... Сначала о верхушки елей... Потом высокий снежный сугроб...
      "Долго я лежал не шелохнувшись, - продолжал он, уже лежа на носилках в санитарной машине, - не верилось, что остался жив, только боль в левой части подреберья подтверждала, что самое худшее уже позади..." Оказалось, что подогнанные на земле лямки парашюта, задев за что-то в кабине при прыжке, перекосились, и вытяжное кольцо оказалось в стороне от того места, где его тщетно искал штурман. Отделался Джикия на этот раз трещиной одного ребра. Вскоре он вылечился и продолжал летать.
      На аэродроме (под Тамбовом) полк вошел в состав 244-й бомбардировочной авиационной дивизии. Командовал дивизией Герой Советского Союза генерал-майор авиации В. И. Клевцов. 8-го февраля по приказанию В. И. Клевцова полк перелетел на фронтовой аэродром Старая Станица под Миллерово.
      Уполномочен особо
      В нашем авиаполку, как и в любом другом, было много разных имен: Васи, Пети, Миши... но больше всего было Иванов. Четверо из них были дважды Иванами. Это Иваны Ивановичи, об одном из которых и пойдет речь.
      Как-то на одном из построений, рядом с командиром полка появился молодой, высокого роста, офицер в летной форме. "Наверное, новый летчик", подумалось нам.
      Каково же было наше удивление, когда, представляя его, командир сказал: "Иван Иванович Тендряков - оперуполномоченный особого отдела. Прошу любить и жаловать". - "Лишние уши прокурора", - шепчет кто-то в строю.
      "Не говори, а кто шпионов и диверсантов ловить будет - мы с тобою, что ли? - откликается его сосед. "Откуда они у нас?". - "Война - соображать надо!"
      О том, что среди личного состава нашего полка могут быть трусы или изменники Родины - мы начисто отбрасывали. И жизнь подтвердила это.
      Больше из книг, чем из жизни, мы знали, что офицеры такого рода службы, как правило, знают себе цену.
      Прошло не так уж много времени и мы убедились, что наш Иван Иванович приятное исключение. Скромный, отзывчивый, общительный и веселый - он, как и все мы, легко мирился с бытовыми неурядицами военного времени: кушал что было, спал где придется. Днем и ночью, в дождь и стужу - его всегда можно увидеть среди личного состава. Смело и мужественно переносил он вражеские обстрелы и бомбежки. Но, несмотря на то, что мы часто общались с ним, его функциональные обязанности остались для нас загадкой. Лишь много лет спустя, после войны, в общих чертах, нам довелось узнать, как много им было сделано для обеспечения успешной боевой работы полка.
      Родился И. И. Тендряков в 1918 году в лесной деревушке Леушинская Волгоградской области. Многодетная их семья постоянно испытывала нужду и Ивану с раннего детства пришлось познать тяготы нелегкого крестьянского труда. По окончании школы он поступает в училище НКВД, после успешного его окончания в 1942 году прибывает к нам.
      За годы войны им была проделана большая и опасная работа по поимке оставшихся в нашем тылу немецких лазутчиков, обезвреживанию освобожденной от гитлеровских захватчиков территории от нечисти, мешавшей вести нормальную боевую работу полка.
      В венгерском городе Папа, куда полк перебазировался в апреле 1945 года им была раскрыта и обезврежена диверсионно-террористическая группа, готовившая взрывы, поджоги, убийства, с целью вывода из строя личного состава и боевой техники. Нетрудно себе представить трагические последствия деятельности этой вражеской группы, не будь она вовремя раскрыта и обезврежена. Будучи комендантом югославского города Апатии, ему вместе с югославскими товарищами удалось обезвредить крупное гнездо немецкой разведки. С его помощью были ликвидированы вражеские группировки на территории Румынии, Болгарии.
      Каждая такая операция требовала от ее участников не только выдержки, огромного риска, но нередко и самопожертвования. Помимо этого, Иван Иванович ограждал личный состав от проникновения враждебных слухов, настроений, толкований, провокаций. Вместе с командованием и политотделом поддерживал боевой дух и воинскую доблесть всего личного состава. Руководил переброской нашей агентуры во вражеский тыл.
      В годы войны, помимо своих основных задач - нанесение бомбовых ударов нам нередко ставилась задача по выброске в тыл противника лиц в гражданской одежде, и мы не знали тогда, что все эти Саши, Маши - как они "условно" именовали себя перед вылетом проходили через руки И. И. Тендрякова.
      Закончилась война. Напряжение военных лет сказалось на его здоровье. Уволившись из армии, Иван Иванович поселился в станице Георгиевская Георгиевского района Ставропольского края, где до 1951 года он руководил трестом совхозов, а в 1951 году был избран председателем укрупненного колхоза "Путь к коммунизму", которым бессменно руководил 22 года.
      С 1973 года по настоящее время Иван Иванович работает председателем межколхозного объединения "Комбикормовый завод", одновременно исполняя обязанности председателя совета директоров межколхозных комбикормовых заводов.
      В канун своего 60-летия Иван Иванович полон сил и энергии, новых планов и замыслов. Друзья-однополчане, бывая в тех краях, не обходят стороной его дом, им есть о чем вспомнить и чего рассказать. Нередко навещает его и бывший командующий 17-й Воздушной армией Герой Советского Союза, Народный герой Югославии, маршал авиации В. А. Судец.
      Иван Иванович часто выступает перед молодежью, рассказывая о суровых днях войны, о героических подвигах своих фронтовых товарищей. Под стать отцу и ело три сына. Двое из них - Валерий и Владимир - офицеры Советской Армии, третий сын Сергей, отслужив свой срок в ВМФ, вернулся к родителям и остался в колхозе. Он - ударник девятой пятилетки, депутат сельского Совета, ему доверено было подписать рапорт краевой комсомольской организации XXV съезду КПСС.
      Снова в небе Украины
      Развивая наступление на Ворошиловоградском направлении, войска Юго-Западного фронта, в состав которого влилась наша 244-я бомбардировочная авиадивизия, к концу января 1943 года вышли к Северскому Донцу. Наступление войск фронта днем и ночью поддерживалось мощными бомбовыми и штурмовыми ударами.
      Первый бомбовый удар на самолетах нового типа полк нанес по железнодорожному узлу Горловка. Станцию противник прикрывал плотным огнем зенитной артиллерии, как, впрочем, и весь район Донбасса, и мощным заслоном истребительной авиации.
      Чтобы обезопасить себя от огня малокалиберной зенитной артиллерии и пулеметов, мы, не имея на борту кислородных приборов, забрались на высоту 6000 метров. От недостатка кислорода было трудно дышать, стучало в висках. Первым не выдержал такой высоты летчик В. С. Пышный. На миг он потерял сознание. Самолет завалился в глубокий крен и стремительно начал падать. На высоте 3000 метров летчик пришел в себя и вывел самолет в горизонтальный полет. Вскоре он догнал группу, но высоту пришлось снизить до 5000 метров.
      Обрушив бомбовый груз на скопление эшелонов, группа, маневрируя, легла на обратный курс. В районе Дебальцево - Артемовск были атакованы шестью истребителями противника. Однако мощное стрелковое вооружение наших самолетов держало их на почтительном расстоянии. Сделав две безуспешные атаки, они отстали. Нам было ясно: Московская и Сталинградская битвы научили их больше заботиться о собственной шкуре, нежели об атаке, как это было в начале войны.
      Первым полетом были удовлетворены вполне: по снимкам дешифровщики установили, что мы уничтожили несколько эшелонов. При этом группа вернулась без потерь. Помнятся мне и успешные налеты на аэродром Щегловка (около города Сталино, ныне Донецк). Поскольку аэродром был в 150 километрах от линии фронта, немцы считали его недосягаемым для нашей фронтовой авиации, тем более, что, прежде чем достигнуть его, нужно было преодолеть ряд мощных узлов сопротивления, снабженных средствами противовоздушной обороны. Поэтому на данном аэродроме они сосредоточили множество разнотипных самолетов.
      Для нанесения мощного и эффективного удара по такой важной и труднодоступной цели требовались какие-то другие, чем ставшие уже привычными для нас и противника, способы и приемы боевых действий. При нанесении удара днем неизбежны большие потери, так как под огнем противника нужно было идти 300 километров. При бомбометании ночью трудно отыскать цель и тем более точно ее поразить.
      Было решено применить комбинированный способ. Взлетали под вечер. Маршрут полета прокладывали так, чтобы над вражеской территорией он проходил в западном направлении. Линию фронта самолеты пересекали в момент, когда землю окутывали ранние сумерки. Земные ориентиры еще просматривались, а самолеты, следующие с темной стороны неба, были не видны. Зенитчики при этом стреляли наугад, а истребителей ночного действия у немцев было мало. После сбрасывания бомб, когда пилотировать самолеты в группе трудно, по сигналу ведущего каждый следовал обратно самостоятельно.
      Первый же удар по аэродрому таким способом принес большой успех - было уничтожено до 20 самолетов врага, а сами мы потерь не имели. За несколько таких вылетов на этот аэродром в общей сложности было уничтожено и повреждено до 100 самолетов, за что полку была объявлена благодарность командующего фронтом.
      С каждым новым вылетом крепли и мужали в боях молодые летчики, штурманы, стрелки-радисты и стрелки. Приобрели свой твердый почерк полета летчики Е. Мясников, А. Шевкунов, Н. Перелыгин, А. Заречнев, Н. Коротков, Н. Степанов, С. Нефедов, В. Бабенков, А. Фридман, О. Ферштер, И. Павлинов, штурманы О. Бердник, Ф. Меркулов, Н. Визир, Л. Семисинов, Г. Голованенко, И. Зоткин, В. Шалдин, радисты и стрелки А. Коновалов, А. Жуков, И. Кудряшов и многие другие.
      Самоотверженно трудились, не считаясь со временем, воины инженерно-авиационной службы В. Зверев, В. Лебедев, М. Ердяков, А. Мошкин, В. Котов, Ф. Капралов и другие.
      Успешное выполнение заданий командования, самоотверженная работа личного состава обеспечивались конкретной и непрерывной партийно-политической работой. Короткие митинги, "боевые листки", броские лозунги - все было направлено на воспитание наступательного порыва воинов.
      Весна 1943 года на Украине выдалась на редкость ранняя и теплая, с ясными, безоблачными днями. Уже в середине апреля многочисленные сады в селе Можняковка покрылись цветными коврами распустившихся фруктовых деревьев. Благоухающий аромат их разносился далеко вокруг. В ту пору аэродром Можняковка еще не был оборудован приводной радиостанцией, на которую легко выйти и отыскать свой аэродром. Здесь стоял лишь несильный световой маяк для ночных полетов, который при плохой видимости можно было увидеть за 15-20 километров. В этих случаях выручала нас река Айдар, протекающая поблизости, - экипажи выходили на какой-либо более или менее характерный ориентир, расположенный на ее берегу, и, следуя вдоль реки, отыскивали свою точку. А когда вода в реке прогревалась, мы любили в редкие часы отдыха искупаться в ней. Сколько было радости в этом: мы плескались, ныряли, кувыркались в ее чистой воде, как малые дети в далеком детстве.
      Летный состав размещался в частных домах. Гостеприимные хозяева делали все, чтобы создать нам максимальный уют - и мы чувствовали себя как в родной семье. На нашем фронте в ту весну стояло относительное затишье. В сводках Совинформбюро сообщалось: "Ничего существенного на фронтах не произошло. Шли бои местного значения".
      Но мы знали, что это затишье перед бурей. Командованию было известно, что фашисты готовят крупную наступательную операцию в районе Курска, Орла, Белгорода. Все чаще и чаще экипажам полка приходилось выполнять полеты на разведку с целью определения районов сосредоточения и передвижения немецких войск и боевой техники. Впервые полку была поставлена задача - одиночными экипажами произвести ночную воздушную разведку. Право первым вылетать было предоставлено нашему экипажу. Я в ту пору был штурманом звена и летал с заместителем командира эскадрильи капитаном Козловым Н. В.
      Николай Козлов 1918 года рождения к тому времени имел едва ли не больше всех вылетов в полку. Редко какой летчик в полку по технике пилотирования мог сравниться с ним. Еще до войны на самолете СБ он один из первых успешно освоил полеты в сложных метеоусловиях и ночью. Легко далась ему программа переучивания и на самолете "Бостон".
      Несмотря на молодой возраст, Николай еще в мирные дни успел обзавестись семьей, жена и дочь находились в городе Рубцовске.
      Стрелок-радист Василий Болотов - невысокого роста, кряжистый, паренек с Урала, был хорошим радистом и метким стрелком. Его басовитый голос нельзя было спутать ни с каким другим. На боевые задания летал много и охотно. Был находчив и смел в бою. Как-то в одном воздушном бою, когда у него кончились патроны, а истребители противника продолжали атаковать, он продолжал отстреливаться... - сигнальными ракетами. Завидев летящий на них огненный "снаряд", фашистские летчики шарахались в сторону.
      Стрелком в экипаже был очень молодой, скромный и застенчивый сержант Мирошников. В его задачу входило - защищать от воздушного противника нижнюю заднюю полусферу бомбардировщика, а в случае выхода из строя стрелка-радиста - заменить его. Но на этот раз вместо Мирошникова с нами летел штурман лейтенант Олег Бердник, только что прибывший к нам в полк. Высокий, красивый двадцатилетний юноша, родился в ноябре 1922 года в г. Вологде. Был он единственным сыном у родителей. В 1929 году семья перебирается в Омск, где Олег и пошел учиться. В 1940 году, отлично закончив среднюю школу, он по путевке комсомола поступает в Челябинское авиационное училище.
      Как наиболее перспективного молодого штурмана, в 1941 году его направляют для продолжения учебы в Краснодарское объединенное авиационное училище, которое он закончил в 1943 году и прибыл к нам в часть. Целеустремленность, настойчивость, большое желание летать и бить врага позволили ему уже в скором времени стать отличным штурманом. Сегодня ему предстояло совершить вместе с нами свой первый ознакомительный боевой вылет.
      Получив задание, проложили маршрут полета: Белолуцк - исходный пункт маршрута (ИПМ), Славянск, Барвенково, Лозовая, Мерефа, Харьков, Новопсков. Самолет загружен четырьмя светящимися бомбами и фотабами (бомбы, предназначенные для ночного фотографирования).
      По расчету времени запускаем двигатели, выруливаем и взлетаем. Самолет ложится на расчетный курс, а где-то на западе между небом и землей еще заметна узкая светло-золотистая полоска уходящего дня. На темно-синем небосводе появляется первая звезда. Высота 2000 метров. Пока просматриваются земные ориентиры, пытаюсь поточнее определить направление и скорость ветра.
      "Прямая", - передаю летчику. "Понял", - отвечает он. Компас замирает на расчетной величине, успокоились стрелки высотомера и указателя скорости. Ставлю золотистую нить прицела вдоль оси самолета. Вижу, как ориентиры земли сползают с курсовой черты на 5° влево. Даю поправку в курс. Постепенно земные ориентиры сливаются с размытым фоном земли. Выключаю подсветку кабины.
      От многих десятков покрытых фосфором приборов, кнопок, рычагов, тумблеров кабина заливается бледно-зеленым неярким светом. От этого мягкого света в кабине как-то по-домашнему уютно. В самолете тишина, только слышится ровный и плавный гул тружеников-моторов. Как-то закончится этот вылет?
      Каждый боевой вылет не похож на любой другой как по сложности выполняемой задачи, так и по результату его выполнения. По расчету времени, до линии фронта, которая проходит по Северскому Донцу, остается пять минут. Спустя две минуты, впереди по курсу на черном покрывале земли вспыхивают и гаснут желтые прерывистые линии трассирующих пуль. Это линия фронта. Ввинчивается в небо чья-то осветительная ракета, выхватывая из мрака ночи крошечный лоскут земли. В свете ее бледного рассеянного света возникли и тут же скрылись в темноте контуры разбитого посередине железнодорожного моста через реку. Сомнений нет - это мост через реку Северский Донец, соединяющий железную дорогу от Красного Лимана на Славянск - самолет не сбился с курса. Через минуту под нами должен быть первый разведывательный объект. Где-то слева по борту, километрах в 10, поднялся в небо и застыл длинный и узкий столб света, затем он упал и, сделав полный оборот по горизонту земли, потух. "Что это, штурман - приводной светомаяк на Краматорском аэродроме?" спросил Козлов. "Думаю, что да", - ответил ему. "Надо запомнить пригодится", - отмечаю про себя.
      В расчетной точке сбрасываю одну светящуюся бомбу. Через несколько секунд станция осветилась ярко-желтым светом. На путях - два эшелона. Ничего существенного не оказалось и на станции Барвенково. Впереди основной ориентир разведки - узловая станция Лозовая. По данным дневного авиаразведчика, станция плотно прикрывалась зенитным огнем. Решаем с Козловым фотографировать станцию с ходу, а затем, если позволит обстановка, повторным заходом - визуально. Чтобы не выпустить из поля зрения железную дорогу, снизились до 1200 метров. Над станцией Лозовая сбрасываю серией две фотографические бомбы. Мгновенные две вспышки, и в небе взметнулись огненные снопы - это вражеские прожектористы пытаются нащупать наш самолет. Пришлось на несколько минут покинуть станцию. Уходим южным курсом с набором высоты. Высота 3000 метров. "Разворот", - передал Козлову, и самолет послушно становится на обратный курс. Прожекторы погасли, и станция погрузилась в темноту. Идем со снижением, с приглушенными моторами. 2000, 1500 метров. Пора ...и две светящиеся бомбы отделяются от самолета. Стало светло, как днем - каждая бомба в миллион свечей. На станции 8 эшелонов. Два из них с паровозами. Вновь закачались в небе желтые щупальцы и потянулись к висевшим ярко-желтым "фонарям" (горят они 4-5 минут) разноцветные дорожки выпущенных с земли снарядов. Резким маневром Н. Козлов выводит самолет из зоны огня. Болотов тут же передает данные разведки на КП.
      Над Харьковом в поиск нашего самолета включились все прожекторы Харьковской зоны (их было 10-12 штук). На какое-то мгновение им удалось поймать нас и весь огонь переключить на мечущийся в конусе света самолет. Ослепленный ярким светом летчик ввел самолет в такой немыслимый маневр, которому мог бы позавидовать и опытный истребитель. Затем самолет опустил нос и под крутым углом устремился к покрытой световыми бликами земле.