- В полном объеме только Авдеева.
      - Это который?
      - Тот, новенький, которого мы с области, из Кировского района взяли. Дельный, старается и кураж есть.
      - Да, сыщик без куража - что пахарь без плуга! Но давай все же мальчонку побережем. Тут у меня вызов на двухмесячную подготовку в Красноярск. Пускай едет, ума-разума набирается. Вылет - завтра ...
      - Не успеет сдать выходы.
      - Ты что, ему агентуру доверил? - удивился Микин.
      - Пришлось, Александр Вадимович, мне же не разорваться.
      "Значит, парень действительно стоящий, ведь не бывало такого, чтобы Калинченко своих людей на кого-то замыкал", - подумал Микин и приказал:
      - Даю два дня. Домой пусть заедет не больше чем на час. Все его телефоны - на кнопку. Самого - под наружку, чтоб ни шагу без догляда. Провести до самолета - и ни с кем никаких контактов. Проездных документов не брать, купишь билет в кассе на любое имя- я дам команду, чтобы деньги списали со спецфонда, ну, и все остальное. На месте его встретят, я красноярским позвоню.
      - Есть, Александр Вадимович! Будет выполнено. - Калинченко понимал, когда кончается беседа и начинается служба. - Разрешите еще пять минут.
      - Давай, - взглянув на часы, обречено махнул рукой Микин.
      - Источник сообщил, что Кошелев и его заместитель Жижин подписали несколько договоров с "Энер гомашбанком" и банком "Кредит-Петербург". Засылают туда бюджетные деньги, якобы - лишние. Миллиарды как в прорву! Навар - до 400 процентов. Там еще очень большая странность: администрация обязалась давать банку какую-то коммерческую информацию. И, судя по всему, дает
      - Откуда же в городе лишние деньги? И какая-такая коммерческая информация к гребаной матери?! Из мэрии шпионскую шарашку вздули? возмутился Микин.
      - Характер передаваемых сведений пока не установлен. Есть наметки, что дело связано с квартирами и свободным нежилым фондом...
      - Наметки! Если все твои наметки в жопу засунуть, такой дым пойдет, что парового отопления не надо - без него жарко станет. Молчи, я уже понял, к чему клонишь! Людей под твои наметки-хернотки не дам. Будет дело - будут ресурсы. Ничего не пожалею и никого не побоюсь. Сам знаешь, я свою лямку оттянул. На всю длину! А теперь твоя очередь подходит - готовься.
      * * *
      Машина застряла в пробке перед светофором.
      - Врубай на всю катушку! - приказал Микин водителю. Синие всполохи тут же полетели над крышей старенькой "Волги", истошно взвыла сирена.
      - Всем стоять! "Вольво", три-пять-ноль, вправо, вправо прими! - заорал шофер, прижимая к щеке сипящий микрофон скрытого под радиатором динамика. Обогнув по левой полосе завизжавший тормозами трамвай, автомобиль вылетел на вмиг опустевший перекресток и, едва мигнув стоп-огнями, исчез в черной дыре Банного переулка.
      "Спать хочу, - Микин в полудреме привалился к дверце, - доведу эту канитель, и все. Хватит! А если удастся выдвинуть Глеба, то совсем хорошо. Тогда можно на покой - с чистой совестью".
      - Вчера твою звезду подписал, - вдруг обернулся Микин к сидевшему сзади Калинченко. - В кадрах ворчали, что выслуги не хватает, но мы вдвоем с Васильичем убедили, к тому же генерал тебя ценит.
      Уже выходя из машины, Микин сказал:
      - Так что, готовь бутылку... подполковник! - Он сильнее и дольше, чем обычно, пожал руку Калинченко и приказал водителю: - Отвези Глеба Семеныча, а после - в гараж!
      * * *
      - Останови! - велел Калинченко, увидев по дороге ярко освещенный ларек. Пиво захолодило едва ощутимой горчинкой, снимая тревогу и напряжение. Невский уже опустел, и странно сверкали в безлюдье огни витрин и рекламы. Заскрипев шинами, машина свернула на Садовую и через минуту всеклась в желтоватую пелену тумана. Калинченко вдруг захотелось оказаться в пустом Летнем саду и чтобы в тишине под ногами обязательно шуршали пожухлые листья. Но уже осталось позади Марсово поле и по крутому спуску с Троицкого моста автомобиль заметно прибавил скорость. Калинченко подумал про неожиданное повышение в звании, но не почувствовал ни радости, ни даже удовольствия. Мысли об этом мелькнули, да так и остались где-то в стороне.
      "Вот бы подольше: ехать и ехать", - сонно подумал он, и в этот момент уличное освещение погасло.
      - Ого, уже час, скоро мосты разведут, - водитель включил дальние фары. В их пронзительном свете багряным глянцем засверкала кромка Александровского парка, а дальше, в глубине, все укрыла черная, непроглядная мгла.
      - Поверни на Зверинскую, к дому сорок два, - неожиданно для самого себя приказал Калинченко. Машина остановилась, чуть не доехав, и Калинченко пришлось пройти полсотни метров. Улица казалась вымершей, только в одном из окон того самого дома, где обосновался Кравцов, колебались тусклые отсветы, как будто горела свеча, странным образом завораживая и маня. Калинченко застыл, глядя на этот единственный в темноте огонек. Он то разгорался, то мерк, но не угасал и в конце концов раздвоился, высветив еще одно окно.
      - Это в подъезде, у двери кравцовской квартиры,- определил Калинченко, вспомнив много раз виденную план-копировку здания. Водитель несколько раз мигнул дальним светом. - Так и до психушки недолго! - чертыхнулся Калинченко, возвращаясь к машине.
      1.19. В КРОМЕШНОЙ МГЛЕПОКОЯТСЯ ЗАДВОРКИ
      Через час и тринадцать минут после полуночи дежурный межрайонной подстанции Ленэнерго Сергей Белобровкин заметил резкий перепад напряжения в кварталах 18, 19 и 21. Система аварийного отключения бытовых потребителей и уличной сети сработала незамедлительно. Но, казалось, никто не заметил, что треть территории Петроградского района погрузилась во тьму. Даже действия дежурного были маловразумительны и необъяснимы. Вместо того чтобы принять надлежащие меры согласно пунктам накрепко вызубренной инструкции, Белобровкин сладко зевнул и погрузился в странное забытье. Он отчетливо воспринимал окружающее, понимая, где он и что с ним, но все это - как бы со стороны.
      В четыре пятнадцать внезапно зашкалили стрелки приборов на пульте управления, защелкали силовые реле, и режим электроснабжения сам собой восстановился. Белобровкин подошел к стенду с контрольными самописцами. Вычерченные ими линии были прямыми, как полет стрелы. Судя по ним, можно было заключить, что никакой аварии вообще не было.
      - Чертовщина какая-то, но дотерпеть надо - приду домой и допью, пробормотал Белобровкин. Во время ночных дежурств он всегда думал вслух, но напрочь забыл о происшествии, едва дойдя до рабочего кресла.
      Ох, как бы изумился неутомимый исследователь природных аномалий, окажись он тогда в зоне, ограниченной Кронверкским проспектом, улицами Бармалеевой, Введенской и Зверинской. Но истинно значимое всегда случается вне сфер объективно научного наблюдения. И в ту ночь ничьи шаги не потревожили спящих улиц. Никто не видел бесшумно скользнувшую на лестничную площадку женщину. Оплывающим от горячей свечи воском она опоясала окружье у порога 81-й квартиры и вылила внутрь слабо светящегося круга вязко-тягучую жидкостью из принесенной склянки. Плеснув остатки на дверь, она четырежды прошептала в темноту невнятную скороговорку, неумело плюнула на дверь и через мгновение исчезла.
      * * *
      Надев свежую рубашку, Ира легла на самый краешек кровати и прижалась к тепло спящему Петру. До рассвета оставалось пять с половиной часов.
      Разные сны видели в это время жители Петербурга. Журналист Виктор Кокосов в генеральском мундире медленно вышагивал вдоль строя почетного караула. Как в детстве, перепрыгивая через рытвины и канавы, неведомо куда бежал наперегонки со своей собакой (она сдохла лет двадцать назад) майор Глеб Калинченко.
      Мрачен и неспокоен был сон мэра Санкт-Петербурга Анатолия Собчака. Будто он запутался в прозрачной душащей паутине, которую не разорвать и не распутать.
      - Что с тобой? Ты так сильно храпишь, - толкнула его в бок жена.
      - Не сушите колготки, где попало, сколько раз говорить! - приходя в себя, раздраженно буркнул Анатолий Александрович.
      Давешняя пенсионерка-учительница явилась в сновидения Павла Кошелева, участливо расспрашивая про невзгоды и административные тяготы.
      - Видите, Надежда Петровна, вот люк не заделан, здесь трубу прорвало, там крыша прохудилась, а я один,- го ворил он, проводя старушку по глухим дворам-колодцам. - Все только говорят, что плохо, но никто ничего не делает.
      - Надо держаться, голубчик. Кто не с нами, тот против нас. Наша задача: не отступаться от принципов чекизма, - ласково поучала его собеседница. - Хоть на волосок отступим - потеряем все. Ни шагу назад!
      А сон председателя Законодательного собрания Юрия Анатольевича Кравцова был свежим и безмятежно счастливым. Новая квартира источала умопомрачительные запахи гладко рихтованного дуба, ароматы эссенций и дезодорантов, а также что-то особое, еще не нашедшее адекватного отражения в русском языке. Однако всякий знающий толк в вопросах бытового комфорта безошибочно определял дух только что законченного евроремонта. Под стать благостному настроению были и разноцветные сны, в которых председатель запускал переливчатые мыльные пузыри. В мальчишестве Юрий Анатольевич не знал себе равных в этом занятии, неизменно выигрывая в дворовых состязаниях по части размера и дальности полета радужных шариков.
      Утром на кухне Кравцов чуть не расшибся, поскользнувшись у двухкамерного холодильника "Филипс". Под ним натекла огромная красноватая лужа. Открыв морозильник, Кравцов отшатнулся от ударившего в нос зловония: несколько рыбин принесенной накануне речной форели начисто протухли. Протухли равномерно, каждая от головы до хвоста!
      Допивая кофе, Юрий Анатольевич неожиданно вспомнил вчерашнего олуха, не уступившего ему дорогу у входа. Молодец охранник! Хорошо шарахнул наглеца о дверной косяк. И эта пигалица, что живет в соседней квартире, так смешно голосила. Вроде даже угрожала. А ведь прав Собчак, что сам подбирает в свой дом подобающих жильцов. Надо будет тоже сказать помощникам, чтобы придумали, как выселить отсюда всякую шелупонь.
      А женщине, спутника которой обидел Кравцов, снилось, будто она взлетает вверх, к густеющим сумеркам закатного неба, на краю которого бьется пламя жарких костров. Брезжил дождливый рассвет, когда ее разбудили настойчивые прикосновения.
      - Нельзя, Петенька, сегодня нельзя, - шептала она, ласково отодвигая его руку. - Смотри, у тебя плечо распухло. Больно? Но он свое уже получил. Не будет ему теперь на земле покоя. Я все, все для тебя сделаю. Ты, конечно, не веришь, ну и пусть. Только не оставляй меня, не оставляй меня одну...
      Косой серый дождь хлестал по окну. Капли стекали на ржавый подоконник и оттуда тоненькой струйкой сливались вниз, на землю, загаженную строительным мусором, среди которого затерялись маленькая склянка из мутно-зеленого стекла и неприметный огарок дешевой сальной свечи.
      1.20. НАД ГЛАВОЮ ТУЧИ ХОДЯТ ХМУРО
      С утра позвонил Крутинин. Он не пошутил, как обычно. Скорее, был неприветлив.
      - Шеф недоволен: слишком тянешь с Австрийской площадью, - сказал он. И Людмила Борисовна жалуется - поручила тебе подготовить мансарды для Бродского, Неизвестного, Ростроповича и прочих великих людей, а ты ни в зуб ногой.
      - Как это - ни в зуб ногой? - удивился Кошелев.- Еще в сентябре сам передал ей всю сметно-планировочную документацию...
      - На х... нужна твоя документация! Повесь ее в сортире на стенку. А Людмиле Борисовне отдай ключи от готовых помещений. Ты что - первый год работаешь?
      - Ну ты пойми, Витя: там только показанная - понимаешь, по-о-казанная, - смета миллиарда на полтора тянет. И это всего по двум объектам! А у меня на счетах - круглый ноль. К тому же Кудрин затраты по церемонии на Австрийской площади зачел как подготовку к зиме и больше - ни копейки.
      - Кстати напомнил. Ведь это ты навесил на Путина - взыскать с австрияков денежки? Так он копытами от злости стучит. И настучал на тебя справочку. Вот послушай, купюрами зачитываю, только основное: "За время, прошедшее с начала реализации проекта, большинство предприятий, расположенных на площади, было приватизировано. В частности, здание института "Гипрометиз", где планировалось разместить австрийский бизнес-центр, сменило собственника. Новое руководство категорически отказалось от ведения каких-либо переговоров об освобождении помещения. Такая же ситуация сложилась и по другим помещениям.
      В создавшихся условиях австрийская сторона отказалась от реализации второй и главной части проекта- создания уголка австрийской столицы в нашем городе.
      Комитет по внешним связям считает, что вина за срыв запланированных мероприятий лежит на администрации Петроградского района, халатно отнесшейся к работе по реализации проекта, имеющего большое социально-политическое значение".
      Ну и так далее, менее существенное. А в конце: "По данным, которыми располагает Комитет по внешним связям, австрийская сторона не будет оплачивать расходы, связанные с реконструкцией Австрийской площади. В связи с изложенным сообщаю, что решением мэра Санкт-Петербурга вопрос о возмещении указанных затрат с контроля комитета снят",- скороговоркой закончил читать Крутинин и, тяжело вздохнув, спросил: - Понимаешь, как складывается?
      - Считаешь, мое дело плохо? - сразу осевшим голосом спросил Кошелев. Может, я к тебе подъеду... хоть сейчас, хоть вечером?
      - Ну что ты, Паша, все сразу переводишь в материальную сферу, Крутинин с полуслова понял намек, - ты же знаешь - я тебе всегда друг. Тут вроде освобождается место директора в гостинице "Москва". Хорошее место, желающих - пруд пруди. Но я его для тебя поберегу, только ты не задерживай с решением.
      Кошелев понял, что его будут снимать. Он ни на секунду не поверил в дружелюбие Крутинина, ясно, что звонил не по своей инициативе. Решил сам мэр, и никто другой. Вероятно, не без Людмилы Борисовны. И его, в общем, можно понять. Дело с Австрийской площадью завалено. Обещанных и ожидаемых денег нет. А за авансы - скорее всего полученные, и немалые, - отвечать надо. Так что объективный фактор налицо. Но после стольких лет в администрации предлагать ему, офицеру КГБ с опытом и связями, работу в каком-то бордельном отельчике? Нет, это мэр явно загнул.
      Примерно так размышлял Кошелев, а его руки как бы сами собой приступили к работе. Документы сортировались, складывались в папки, а папки - в два больших черных баула.
      - Я что-то не очень хорошо себя чувствую. Вызовите машину и отмените на сегодня все дела, - велел Кошелев секретарше.
      Водитель молча унес сумки. Проходя через приемную, Кошелев услышал, как Валентина Николаевна говорит в трубку: "Да, заболел, ...позвоните, ...наверно, через неделю".
      "Через неделю? Ждите!" - усмехнулся про себя Кошелев.
      К вечеру ему стало плохо, а на следующий день он лег в больницу. Врачи спорили: ограничиться консервативной терапией или трактовать состояние больного как показание к сложной и опасной операции?
      * * *
      - Давай, Петруха, кони ждут! - закричал на весь коридор Чернов, как то лько Петр вошел в редакцию. Рубашкин подумал, что приятель намекает на магазин, но оказалось не так. Он не успел снять пальто, как прибежала секретарша:
      - Вы где пропадаете? Главный с утра спрашивает, из Смольного каждые пять минут звонят...
      - Задержался, - раздраженно буркнул Петр.
      - Не раздевайтесь, вас машина из мэрии уже час ждет. Внизу стоит, номер ноль-ноль-восемь. Пока вы спускаетесь, я позвоню, предупрежу водителя.
      В Смольном Рубашкина без промедления провели к Степанову.
      - Заходи, заходи, не стесняйся, - сказал он, увидев входящего в кабинет Рубашкина. - Подожди минутку, а то собьюсь.
      Заместитель мэра считал доллары. Отслаивая купюры от пачки толщиной в полкулака, Степанов раскладывал их перед собой в три аккуратные стопки.
      Средняя была вдвое выше соседних. Петр ничем не выдал удивления, но чувствовал себя очень неловко, как будто случайно подглядел что-то нечистоплотное.
      - Ну вот, вроде сходится, - облегченно вздохнул хозяин кабинета и, улыбнувшись, пошутил: - Это папе, это маме, а это...
      Он ловко вытянул несколько стодолларовых бумажек из самой толстой стопки и, добавив поровну из двух других, протянул Петру.
      - ...а это детишкам на молочишко!
      - Да надо ли, что ты, как-то неудобно... - невразумительно забормотал Петр.
      - Бери, бери - заслужил. Нас "Папа" недавно собирал. Мне за тебя особая благодарность и поощрение. И не поделиться - грех. - Заметив, как Рубашкин посмотрел на пачки денег, Степанов ухмыльнулся: - Это - из другой оперы. Нас не балуют, но заработать дают. В нашем деле какое главное правило? Знаешь? Правильно: заработал - поделись! Вот я и делюсь. На том, как говорится, стояли, стоим и стоять будем. - Степанов начал раскладывать деньги по хрустящим конвертам. Одна из пачек не уместилась, и он завернул доллары в лист плотной белой бумаги.- Ты, кстати, обедал? Пойдем, там Танечка уже приготовила.
      Стол был накрыт в соседней комнате. Смущение, которое в первый момент почувствовал Петр, прошло, как только они уселись.
      "Сколько же там - тысяча или больше?" - подумал он, ощущая содержимое нагрудного кармана.
      - Скромно, но со вкусом, - сказал Степанов, разливая коньяк. - Давай, чтобы не по последней.
      За кофе Степанов вроде бы невзначай спросил:
      - Ты ведь Кошелева знаешь?
      - Конечно, знаю. Как раз интервью с ним закончил. Оно у меня для постоянной рубрики о работе мэра в районах. Все готово, только согласовать не могу - главный положительный герой заболел.
      - Положительный, говоришь?
      - А как иначе? - удивился Петр, слегка осоловев от хорошего коньяка. Он же в мэрии, районом руководит.
      - Понимаешь, какая штука, - задушевно понизил голос Степанов, - народ на него жалуется. К зиме не подготовился, в домах холод, на улицах грязь. А люди недовольны, и, скажу по секрету, мы его наказать собираемся, крепко наказать. Да и вообще, что это за мэр, который никого не снимает? Люди этого не поймут. И ясно, что недовольны. В общем, к тебе просьба: покопай на него заранее. Чтобы в нужный момент шарахнуть из всех калибров, залпом. Пусть народ увидит, что мэр не только пряники раздает. К тому же Кошелев не из наших. Вот был у нас в торге один директор, Кузьма Семеныч, нормальный, правильный мужик. А к нему куратор из райотдела КГБ прицепился сверх положенной меры. Семеныч месяц терпел, другой, третий, а после надоело от себя отрывать - послал того подальше. Через неделю ревизия, за ней другая. Никто и крякнуть не успел, как наш Кузьма загремел под фанфары, к собственной, кузькиной матери. Сказать по правде, не люблю я этих гэбистов. Крапивное семя! Да и менты не лучше. Всем только дай и еще дай. Так что не жалей Пал Константиныча. Он бы тебя не пожалел!
      Петр дернулся сказать, что знает про аферу с Австрийской площадью и про возню с квартирой Кравцова, но не успел.
      В комнату тихонько скользнула миловидная Танечка:
      - Юрий Григорьевич, вас Анатолий Александрович к селектору!
      - Ну ладно, после доскажу, - вставая, сказал Степанов, - а ты уж подготовь все, как договорились. Две недели имеешь!
      1.21. В СПЛЕТЕНЬЕ НЕЖНЫХ РУК СМЫКАЕТСЯ КОЛЬЦО
      - Ну и кавалер у тебя появился! - сказал Петр, увидев на столе огромный букет в переплетенной серебристыми нитями корзине.
      - Иностранцев принимали. У одного немца залысина была - на полголовы. Я ему так все уложила, что кудрявым стал, как мой Колька. Он хотел отблагодарить, но я взять побоялась. Он, видно, подумал: раз не беру, значит, гордая. Вот и расщедрился на этот веник, - беспечно хихикнула Ира. - Даже адрес узнать не поленился.
      - Кстати, про Кольку. Ты говорила, ему зимняя куртка нужна...
      - Лучше не вспоминай. И куртка, и сапоги. И штаны каждый месяц чиню.
      - Купи новые, а что останется - на конфеты, - Петр протянул Ире пять стодолларовых бумажек. Ему было приятно видеть, как меняется ее лицо - от изумления к неожиданной радости.
      - Господи, как я счастлива! - Она благодарно поцеловала Петра.
      - Лет десять назад, - помнишь, когда в магазинах ничего не было, жена приятеля, француженка, совершенно серьезно сказала мне, что завидует советским женщинам: как им просто стать счастливыми, достаточно получить в подарок новые сапоги.
      - Ты думаешь, что-нибудь изменилось? - Ира на мгновение задумалась. Всюду все есть, а попробуй купи! Зарплата - только не умереть с голода. Мама надрывается, возит картошку с дачи, а я ей даже помочь не могу дорога в оба конца столько стоит, что никаких денег на билеты не хватит. Хорошо, хоть пенсионерам бесплатно.
      - Ну, все как-то живут ...
      - Я недавно подружку встретила, раньше со мной проводницей работала. Была такая серенькая, колготки штопаные, каблуки стоптанные. А теперь - не узнать. Вся расфуфыренная - Пьер Карден с ног до головы. Спрашиваю: "Ты, что, наследство получила?" Она отвечает, что после того, как я ушла, ее перевели на южный ход. Сперва фрукты-овощи возила, потом этих стала пускать. Кого на час, кого на больше. С каждого рейса меньше тысячи не привозит. Говорит, вроде бахвалится, а у самой слезы. Муж ее выгнал, испугался заразу подцепить. Она с дочкой осталась, та неделями одна-одинешенька, совсем от рук отбилась.
      А у нас, на объекте? Девчонки только и ждут, когда клиент клюнет. Тем более если иностранец. Наши-то поблагодарить не спешат. Особенно из мэрии. Каждый под самого важного выделывается. Трахнет, отряхнется и пошел. У самого вместо х... - мизинчик, а туда же, осчастливил! И не пожалуешься. Вмиг выгонят, а куда устроишься?
      - А ты? Как же ты? - Петр ощутил неприятный холодок.
      - Я? - переспросила Ира. - Меня не трогают, я как бы за Степановым числюсь. Юрий Григорьевич не злой, справедливый, его у нас уважают. Если б я его тогда не встретила... Спасибо, что устроил меня на объект.
      Жуткое предчувствие охватило Петра. Он знал, каким будет ответ, но не хотел слышать и знать правду, просто не мог ее вынести. И не стал спрашивать.
      - Объект? Анекдот такой был: "Субъект поехал на объект...", - сказал он.
      - Не говорить же каждый раз "спецрезиденция мэрии Санкт-Петербурга для приема официальных делегаций". Язык сломаешь! - возразила Ира. - Объект и есть объект. Все так говорят.
      Темнота скрадывала жуткую ветхость и убогость малюсенькой комнатенки. За одной стенкой капризничал Ирин сын, Колька, а за другой скрипели половицы и что-то бурчала соседка.
      - Бедная, - сказала Ира, - опять с сыном разговаривает. Столько лет прошло, а она все ждет и ждет, не может поверить. Он был очень хороший, с двумя моими подружками переписывался, обеим жениться обещал, когда вернется. А последнее письмо оттуда мне прислал. Там фотография была, последняя. Стоит серьезный, с автоматом и какими-то железками, а уши из-под каски все так же торчат, как в детстве. Я его ушастиком дразнила. Письмо пришло, а его уже нет.
      Было тепло и грустно. Но это была особая, сладчайшая грусть, когда физическая близость становится второстепенной, уже ничего не добавляя.
      "Так сердце рвется от любви на части", - вдруг вспомнил Петр. Он крепко обнял Иру, и она сразу откликнулась влажным поцелуем.
      - Ну что же, судя по всему, с полмесяца у нас есть. Даю тебе на все мероприятия в усиление трех человек, включая Авдеева. Отзывай его с этих гребаных курсов. Учти разницу во времени и срочно отправь туда шифрограмму. Я с военными из округа договорюсь, возьмут его своим бортом. Завтра будет на месте. Развернутую справку по всем оперданным - мне на стол через десять дней. Пиши пограмотней, думаю, сразу наверх пойдет.
      Близилось к полуночи, когда Микин вышел на улицу. Большой дом Главного управления на Литейном навис над ним черной громадой, без единого светящегося окошка.
      "Дожили, служить некому! Все торопятся, к телевизору с футболом спешат да с пивком холодненьким",- подумал полковник. Садясь в подъехавшую "Волгу", коротко приказал:
      - Поехали!
      1.22. Я В КАЖДОМ СЛОВЕ СЛЫШУ ПРИГОВОР
      - Папа, папа, мы едем за границу! - услышал Петр восторжен е было. Устав искать, он нагнулся за выпавшей газетой, и его взгляд неожиданно выхватил знакомую фамилию - Кошелев!
      Газета пожелтела и надорвалась по краю.
      "Георгий Михайлов - один из тех, кто, по сути, определял культурную атмосферу в "великом городе с областной судьбой". Физик и педагог, он стал еще и собирателем уникальных произведений современной живописи, бесстрашным устроителем знаменитых "квартирных" выставок в то время, когда все не одобренное парткомом считалось антисоветским и жестоко каралось. Судьба Михайлова при коммунистическом режиме была изломана КГБ. И одним из тех, кто участвовал в преследованиях Михайлова и других представителей русской интеллигенции был гэбист Павел Кошелев..." - читал Петр.
      На том месте, откуда он поднял газету, лежала папка из полупрозрачного пластика. Сквозь него просвечивало слово "Мемориал". Петр вспомнил: когда-то он брал интервью у этого Михайлова. Материал не получился, но черновик должен был лежать в этой папке. Он вывалил ее содержимое, и нужная бумага тут же попалась ему на глаза:
      "...и тут в жизни Георгия Михайлова появился новый персонаж, знаменитый Павел Кошелев, кадровый офицер КГБ, вне стен которого называвший себя Коршуновым. Этот чекист давно хотел познакомиться с известным диссидентом, а тот отсутствовал. Валил на Колыме лес! В один прекрасный день Кошелев-Коршунов заявил, что отныне "органы" меняют свое отношение к молодым художникам и берут их под свою отеческую опеку.
      И действительно, после процесса над Михайловым художники-неформалы получили возможность устраивать свои выстав ки. Тайная полиция искусно трансформировалась в конструкторское бюро "человеческих душ". А сам Кошелев, будучи неплохим психологом, фактически стал руководить творчеством "андерграунда". Многие поверили ему, а некоторые даже стали прислуживать. Он тоже не сидел сложа руки - выискивал и лелеял сторонников. У сравнительно молодого, честолюбивого чекиста были свои, далеко идущие цели. Возможно, он их добился, став в постперестроечные времена депутатом и главой Администрации Петроградского района.
      А тогда он делал все, чтобы запретить художникам любое общение с иностранцами. За это им разрешалось рисовать, играть и писать все, что вздумается. Хотел этого Кошелев или нет, но джин был выпущен из бутылки. Почувствовав дуновение свежего воздуха, молодые люди пошли дальше того, что было задумано в прокуренных кабинетах Большого дома.
      Одним из тех, кто сорвал планы идеологических надсмотрщиков, стал уже отсидевший Георгий Михайлов. И вскоре он вновь попал за решетку. Начался новый уголовный процесс, как будто списанный со страниц Кафки. И возглавил его все тот же гэбэшник Кошелев, он же Коршунов. Михайлову вменили статью 93 Уголовного кодекса. Больше года Михайлов просидел в "Крестах", подвергаясь изощренному психологическому давлению..."
      Петр морщился, читая сырой, неотделанный текст. Он попробовал отредактировать, но фразы разваливались. Немного помучившись, Петр стал писать все заново.
      "На этот раз уж никто не помешает - напечатаю",- злорадно подумал он.
      1.23. ВЬЕТСЯ НАД ГОРОДОМГОЛУБОЙ ТУМАН
      Статью о Кошелеве Петр писал до утра, прерываясь только на то, чтобы сварить очередную чашку черного кофе. В текст удачно вписались отрывки интервью с правозащитником Юрием Вдовиным, которое обнаружилось в той же старой папке.
      "- О Кошелеве-Коршунове уже сложена легенда, как о великом спасителе русского искусства, - говорил Вдовин, - но вклад чекиста "новой формации" в подавление инакомыслия и вольнодумства еще ждет своего Орфея...
      <...>
      Комментарий к послужному списку Кошелева полон шумными историями об обыденных для той поры гнусностях против самых достойных людей, против тех, кто внес весомый вклад в отечественную культуру последнего периода тоталитарного строя. На счету Кошелева - организация идеологической удавки для питерских рок-музыкантов, а созданная им организация молодых литераторов "Клуб-81" держала под контролем умонастроения нонконформистских поэтов, писателей и начинающих драматургов.
      Павел Константинович, он же Павел Николаевич, был автором новаторской затеи - судебного приговора над полотнами неугодных режиму художников. Да, в мировой истории полно случаев уничтожения произведений искусства, но, исключая эпоху инквизиции, никогда такие акции не выполнялись во вполне законном порядке - по приговору суда!
      Особая заслуга Кошелева в превращении политических заключенных в обычных уголовников. Ведь наши тогдашние "вожди" очень трепетно относились к букве Хельсинкских соглашений и даже издали секретную инструкцию, определявшую, как превращать инакомыслящих в уголовных преступников. Дескать, пусть западная общественность знает: политических заключенных в СССР нет и быть не может! Есть только уголовники. Такие, как Михаил Поляков, получивший 8 лет за "самиздат". Его выследил, арестовал и с помощью хорошей судебной режиссуры посадил в лагерь именно Павел Коршунов.
      А история с поэтом Львом Савельевичем Друскиным? Под видом поиска наркотиков Кошелев-Коршунов произвел у больного литератора обыск и, представьте, нашел... запретную литературу!
      Впрочем, хорошо, что нашел именно литературу. В противном случае мог бы и наркотики найти! Долго ли из рукава, умеючи?
      Да, много тайн хранят архивы КГБ! Ведь были, были и загадочные смерти молодых художников и не менее загадочные пожары в их студиях. Ревнители чести голубых чекистских погон наверняка скажут: мол, это все в прошлом. Теперь другие времена, теперь офицеры ФСБ стоят на страже демократии.
      <...>
      Но Кошелев-Коршунов гордится своими былыми заслугами. Об этом он постоянно говорил на заседаниях райсовета, председателем которого стал в результате вполне демократических выборов. Продолжает говорить и сейчас, на посту главы районной администрации. Самое удивительное, среди благодарных слушателей - наш признанный демократ, мэр Санкт-Петербурга Анатолий Александрович Собчак. Его заслуги в ниспровержении осточертевшего коммуно-советского режима неоспоримы. Но почему же, почему под его руководящим взором в Смольном свили гнезда десятки гласных и негласных гэбистов последнего призыва? Куда ни сунься - всюду полковники и подполковники КГБ. Кто в отставке, а кто - в так называемом действующем резерве.