Черного у Черного моря было только одно название. Уля Ляпина лежала на полотенце и смотрела через щелочки век на Черное не черное море. Зеленовато-голубая вода, подернутая солнечной рябью, лениво набегала на берег и слизывала с чьего-то тапочка соленый морской песок. Пузатый дядька в ковбойской шляпе и звездно-полосатых трусах вразвалочку подошел к воде и обмакнул в нее незагорелую пятку.
      – Блю вотер! – сказал он по-иностранному, что в переводе на разговорный русский означает: «А водичка-то голубая!» Пузатый дядька почесал пузо, и на лицо его набежала тень. «Не предъявить ли, – подумал дядька, – туристическому агентству иск на тыщонку этак другую баксов? Обещали ведь море Черное, а оно обыкновенное, голубое». В это время черноморское солнышко улыбнулось привередливому туристу, иностранец подобрел, передумал и с шумом, как бегемот в болото, плюхнулся в прозрачную воду.
      – Канар им мало. – Дама в старомодном купальнике, оседлавшая промятый лежак, хмуро посмотрела на иностранца. – Своих бездельников девать некуда, так еще и чужие прутся.
      – Фучинэ! Кому фучинэ! Обалденные горячие фучинэ! – Даму заглушил голос, доносившийся от огромной кастрюли, которая таинственным образом перемещалась среди отдыхающей публики.
      Когда кастрюля переместилась настолько, что в трещинках на белой эмали стал угадываться марсианский пейзаж, супердевочка наконец разглядела, что кастрюля передвигается на ногах. Ноги были загорелые, человеческие и принадлежали невысокому пареньку с жесткими курчавыми волосами и приплюснутым африканским носом.
      – Третий день ходит, а всё горячие! – Дама в старомодном купальнике нашла новый объект для критики. – Вот народ эти местные! Без обмана шагу ступить не могут.
      Супердевочка приподнялась на локте, чтобы подозвать паренька и прицениться к экзотическому продукту, как вдруг со стороны павильонов, торгующих прохладительными напитками, раздались угрожающий рык и тихое недоуменное ржание.
      Уля Ляпина посмотрела туда и увидела удивительную картину.
      У столика под широким тентом стояла маленькая скромная зебра, а перед ней, как людоед на картинке, возвышался полуголый верзила с пивной кружкой в одной руке и со столовым ножом в другой. Рычал верзила; он был трехцветный, как светофор, – с красным обгоревшим лицом, желтыми пивными глазами и веточкой зеленой петрушки, прилипшей к его клейкой губе.
      Но удивительное было вовсе не в том, что зебра, пока человек обдумывал, не заказать ли к пиву еще и порцию черноморских бычков в томате, случайно отхлебнула из его кружки. Удивительное заключалось в другом: полоски на теле зебры располагались почему-то не поперек, как это водится у обычной зебры, а тянулись по телу вдоль – от хвоста до носа.
      Дальше произошло следующее. Мальчишка с курчавыми волосами опустил свою посудину на песок и кинулся стремглав к павильону. Он успел ровно в ту секунду, когда рычащий от обиды верзила, бросив нож и кружку на столик, заносил свой здоровенный кулак над растерявшимся четвероногим созданием.
      – А ну-ка уберите кулак! – смело сказал мальчишка, вклиниваясь между зеброй и потерпевшим. – У нас бить животных запрещено.
      – А пиво хлебать из чужой посуды, значит, разрешено? – Верзила хмуро смотрел на мальчика, не понимая, откуда он такой взялся. Кулак его продолжал висеть, готовый в любое мгновение обрушиться хоть на голову простодушной зебры, хоть на скрытую под курчавыми волосами макушку ее защитника.
      – Пить пиво давно не модно, – послышался посторонний голос.
      Вы, конечно же, наверняка догадались, что сказала это супердевочка Уля Ляпина, вспомнив слышанную когда-то фразу, принадлежащую Фредди Крюгеру, ее другу, крутому байкеру по имени и фамилии Федор Крюков. Она была уже в зоне конфликта, в три прыжка преодолев расстояние от полотенца, на котором лежала, до павильона с прохладительными напитками.
      – Наше поколение выбирает натуральные соки, – добавила для важности супердевочка, чтобы этой весомой формулировкой окончательно уконтропупить противника.

      Звали паренька Геркулес, сокращенно – Герка. Зебру с неправильными полосками звали ласково и красиво – Чуня. Жили они здесь, в Богатырке, на самой ее окраине, вместе с бабушкой и Геркиной мамой. Мать работала на Опытной плодово-ягодной станции в Старой Яйле, это от Богатырки на автобусе еще километров двадцать в сторону Медвежьей горы. Геркин папа жил далеко – в Африке.
      – Я когда-нибудь тоже туда уеду, – твердо заявил Герка, когда они втроем, он, Ульяна и молчаливая зебра Чуня, шли по пыльной дороге в гору к ярко-белым домикам Богатырки, прячущимся в тени садов.
      – Здесь же здорово, особенно море, – удивилась супердевочка Уля. – Зачем уезжать? – Супердевочка никак не могла понять, к чему менять всю эту райскую красоту на какую-то дикарскую Африку, где крокодилы, гориллы, бармалеи и злая муха цеце.
      – Кому здорово, а кому не очень, – уклончиво ответил ей Герка. Он поправил кастрюлю, пристроенную на спину зебры, и потрепал животное по загривку: – Чуня, ты хочешь в Африку?
      Зебра вздрогнула, коричневым глазом посмотрела в лицо хозяину и ответила по-своему: «Да».
      – Вот видишь? – Герка виновато вздохнул. – В Африке у нее дом, там у нее родители, братья, сестры. А здесь ее собаки гоняют за то, что шкура раскрашена не в ту сторону. Хорошо бы только одни собаки! – Герка зыркнул взглядом куда-то на вершину горы, где под белым, уставшим от долгого солнца небом в промежутках между зонтиками листвы блестели какие-то уродливые конструкции.
      – Бедненькая, – сказала Уля. – Ну-ка дай-ка я понесу кастрюлю, небось устала на такой-то жаре.
      – Чуня крепкая, – ответил за зебру Герка. – Мне ее папа прислал на день рождения из Уагадугу. Папа служит в национальном парке Буркина-Фасо, это государство в Западной Африке. Он там лечит диких животных и охраняет их от браконьеров. Такие зебры, кроме Буркина-Фасо, в мире больше нигде не водятся.
      – Вот уж точно, – сказала Уля. – Таких зебр, как твоя Чуня, я даже в нашем зоопарке не видела.
      – Папа говорит, что это свойство местной воды. Зебры ходят на водопой туда, где сливаются две реки – Белая и Черная Вольта. В их воде растворены какие-то специальные вещества, вот они-то и разворачивают полоски вдоль.
      Так, болтая о загадках африканской природы, Уля с Геркой и зеброй Чуней вышли на асфальтовое шоссе, делящее Богатырку на два района – на Террасы и Санаторий.
      Первый полз уступами в гору и оккупировал вместительную долину с мелкой речкой под названием Непротока, которую от греха подальше спрятали в трубу из шлакобетона, а трубу закопали в землю. Очень уж своим ворчливым журчанием и капризным, непредсказуемым нравом досаждала эта вредная Непротока жителям района Террас.
      Второй район считался курортной зоной. Он занимал прибрежную территорию от диких скал в районе Колбасной бухты до Нового потемкинского лимана, за которым начинались владения соседнего с Богатыркой поселка Стерлядево.
      Все эти топографические подробности мы приводим здесь исключительно для читателей, не знакомых с географией Крыма, чтобы им легче было себе представить, где происходит действие нашей повести.
 
       Глава 3. Кафе «Баланда» и его обитатели
 
      Итак, супердевочка Уля Ляпина и два ее новых друга вышли на центральную улицу Богатырки, которая на самом деле представляла собой километровый участок автомобильной трассы «Феодосия-Севастополь» с ограниченной в пределах поселка скоростью движения автотранспорта.
      Местный богатырский Бродвей, или Невский, или улица Горького, ныне опять Тверская, – в общем, для кого как, – в это среднее время суток выглядел не очень-то оживленным. Это к вечеру, когда отдыхающие, отлежав на пляже спины и животы и приняв на душу тройную дозу солнечной радиации, дружно высыпают на тротуары, – вот тогда здесь и начинается настоящая курортная жизнь. Столовые на время превращаются в шикарные рестораны, где простая пережаренная котлета называется бифштексом по-богатырски. Многочисленные сувенирные лавки торгуют популярными в этом сезоне маленькими черноморскими раковинами, в которых вместо шума прибоя слышны звуки украинского гимна. Художественные салоны и кабинеты предлагают вам услуги на выбор – от модных татуировок в курортном стиле до изготовления любых документов, включая иностранные паспорта.
      Тон всему этому карнавалу задавало кафе «Баланда», выходящее открытой террасой на широкий тротуар главной улицы.
      Сейчас оно было тихим, если не считать громкой музыки, доносящейся из динамика на стене. Под скупой аккомпанемент электрогитары хриплый голос Миши Квадратного, короля отечественного шансона, ублажал случайных прохожих бесконечной песней о главном.
      На террасе в плетеном кресле сидел длинный усатый парень, курил и ногой в сабо притопывал в такт голосу из динамика. На нем были гавайка навыпуск и шорты, переделанные из джинсов, с короткими лохматящимися краями. Увидев Герку, длинный настежь распахнул рот. Верхний ряд зубов у длинного был из платины, нижний – подешевле, из нержавейки.
      Герка недовольно насупился и искоса взглянул на Ульяну.
      – Побудешь с Чуней, я на минутку? – попросил он.
      Супердевочка послушно кивнула.
      Геркулес снял с зебры кастрюлю и зашаркал с ней по асфальту к кафе. Медленно взошел на террасу и поставил кастрюлю перед усатым.
      – Рановато ты сегодня, брателло, ой рановато. Неужели всю кастрюлю продал? – Парень, не покидая кресла, левой, нетолчковой ногой нехотя потянулся к крышке. Сабо его облегченно выдохнуло, получив пятисекундную передышку. Крышка повисла в воздухе на крючке большого пальца ноги, затем с грохотом вернулась на место. – Слушай, у тебя совесть есть? – Длинный докурил сигарету и отбросил ее щелчком в кусты. – Это тебе не в Африке по деревьям с обезьянами прыгать. Здесь люди цивилизованные, за базар отвечают. Почему фучинэ не проданные?
      – Не берут, говорят – резина. И что от мяса марганцовкой воняет.
      – Ерунда! – возмутился длинный. – Небось пятки обжечь боишься? По песочку лишний метр пройти? – Он вытянул свою рачью шею и в упор уставился на мальчишку. Затем, загибая пальцы – теперь уже на руке, а не на ноге, – принялся подробно перечислять: – От Юсупа я тебя защищаю, от Мыколы я тебя защищаю, от Японца я тебя защищаю. Так что, – длинный развел руками, – ты теперь по гроб костей мой должник.
      Герка стоял понурый и уныло шевелил желваками. Из динамика на стене кафе нервный тенор Миши Квадратного что-то пел про Владимирский централ.
      – Что молчишь? В башке пересохло? – Длинный показал на кастрюлю. – В общем, ноги в руки и в Санаторий. И пока все фучинэ не продашь, в Богатырку можешь не возвращаться.
      Ульяна все это время прислушивалась к их странному разговору. Манеры усатого грубияна супердевочке не понравились сразу. И, естественно, услышав угрозы, она больше не могла сдерживаться.
      – Чуня, место! – приказала она лошадке и быстрыми, решительными шагами направилась к террасе кафе.
      – Какое вы имеете право эксплуатировать детский труд! – первое, что сказала Уля, уперев кулаки в бока и сверля усатого супервзглядом своих суперсердитых глаз. Второе, что сказала Ульяна: – Вы, наверное, с крокодилами воспитывались, раз не знаете приличных манер? Почему вы сидите, когда с вами разговаривает дама?
      Длинный от такого напора подскочил и вытянулся в струну. Из кафе, из дверной проёмины, пялились на эту картинку вышибалы Витек и Вовик. Даже барменша Долорес Ефимовна не удержалась на вертящемся стуле и высунула физиономию на террасу.
      – Это что еще за королева кривых зеркал? – удивленно спросил усатый, когда, оправившись от нервного потрясения, снова принял положение «сидя».
      – Я не королева, – сказала Уля, – я – супердевочка Уля Ляпина. А ты что стоишь столбом? – Она повернулась к Герке. – Где твое чувство собственного достоинства? Неужели ты не можешь просто взять и сказать этому нахальному типу: «Ну-ка бросьте ваши людоедские штучки, мы не в каменном веке!»
      – Слушай, ты откуда такая смелая? – Длинный почесал пятку. Затем крикнул голосом феодала, приказывающего своим верным вассалам: – Долорес, мороженого «Братан» три порции! И коробку конфет «Братва»! Ну и соку персикового из холодильника. Вовик, Витек, выкатывайте для гостьи столик. Цветочки там, салфеточки, все такое.
      – Спасибо, – сказала Уля, – я не голодная. Оставьте ваши конфеты и мороженое себе, супердевочки за конфеты не продаются! Скажите лучше, почему вы угрожаете Герке? Зачем вы его обзываете каким-то идиотским брателлой? Сами вон как дядя Степа с усами!
      – Я ему угрожаю? – расплылся в улыбке длинный. – Геркулес, а ну-ка скажи, угрожаю я тебе или нет? Да я ему, можно сказать, роднее отца родного, я его от местных рэкетиров спасаю. У любого в Богатырке спроси: «Хороший человек Телепалов?» – любой тебе ответит: «Хороший». И не какой я, между прочим, не эксплуататор. Думаешь, я почему его на пляж посылаю? Это ж я исключительно ради культурных целей. Послезавтра здесь, в Богатырке, дает единственный эксклюзивный концерт Миша Квадратный со своей группой. Я выступаю спонсором. А знаешь, сколько он требует за каждую минуту на сцене? Мне всей выручки «Баланды» за курортный сезон не хватит, так много. Вот мне Герка помаленьку и помогает. Кстати, девочка, если не хочешь мороженое, могу тебе предложить караоке. У нас лучший репертуар во всей Богатырке: Сева Душный, Гриша Халявный, Маруся Липкая. Ну и Миша Квадратный – это само собой...
      Не успела Уля ответить «нет», как в паузу в монологе владельца кафе «Баланда», которым был, оказывается, усатый, вписался бойкий бархатный баритон, принадлежащий новому лицу нашей повести.
      Лицо было в недельной щетине и со взбитыми пушистыми бакенбардами, отчего сильно напоминало пародию на поэта Пушкина периода южной ссылки. Выглядывало лицо из кабины старого, антикварного «москвича», обклеенного, как чемодан туриста, картинками с видами городов и названиями дорогих отелей.
 
      – Я Лева безработный,
      Питаюсь, как животный... -
 
      напевало вышеозначенное лицо, хотя, судя по лоснящейся коже, каждый на его месте ради такого питания не отказался бы родиться животным.
      Лицо притормозило рядом с кафе и, вынув из кармана платок, промокнуло платком лицо.
      – Жарко, – сказало лицо. – Хочется петь и пить. Но бесплатно – увы, друзья мои! – только первое из этих двух удовольствий.
      – Вот и маэстро Клейкель на собственном «мерседесе» пожаловали, – сказал владелец кафе «Баланда».
      – Рак лебедю не товарищ, – ответил новый человек с бакенбардами. – Это такая шутка, – добавил он, покидая машину, – вариации на тему басни Крылова. Той, где лебедь, рак и щука тянули воз, – может, слышали?
      Он с достоинством английского пэра величаво пересек тротуар и зашел под навес террасы.
      – Здравствуйте, молодой человек, – кивнул Герке маэстро Клейкель. – Здравствуйте, юная леди, – простите, но не знаю ваших имени-отчества.
      – Уля Ляпина, супердевочка, Санкт-Петербург.
      – Очень-очень-очень приятно, дорогая супердевочка Уля Ляпина. – Он галантно указательным пальцем на секунду взял Ульянину руку и приложился к руке губами. Ноготь на пальце старого джентльмена был хоть и по-пушкински длинен, но почему-то не по-пушкински грязен.
      – Я, собственно, не к вам, Телепалов, – повернулся он к владельцу кафе. – Я с предложением к этому молодому человеку. – Маэстро Клейкель подошел к Герке и потрепал мальчика по плечу. Затем взгляд его переместился в сторону улицы, где стояла одинокая Чуня и жевала цветы на клумбе. – Дело в том, что от некоего заинтересованного лица, имени которого пока называть не стану, поступило одно любопытное предложение. Понимаете, Геркулес, лошадь ваша ему нужна. Для важных научных опытов.
      Герка побледнел, весь напрягся и бешено завертел головой.
      – Не отдам. Ни для каких опытов. – Он попятился к выходу из кафе.
      – Да погоди ты со своим «не отдам», – остановил его хозяин «Баланды». – Ну а сколько, хм, маэстро, – обратился он к господину Клейкелю, – готово ваше заинтересованное лицо отстегнуть, извиняюсь, бабок за эту редкую, исчезающую породу животных, занесенную к тому же в Красную книгу?
      – Денег платит это лицо достаточно.
      – А баксами или хохлобаксами, позвольте спросить?
      – Чем угодно, хоть японскими иенами.
      – Так чего же мы здесь стоим, время тянем? Передайте вашему заинтересованному лицу, что Герка продать зебру согласен.
      – Да вы что! С ума посходили? Вот уж ф и гушки, Чуню я не отдам! Ни за какие деньги! – Герка пнул кастрюлю ногой. Та упала на бок и покатилась: сначала робко – по террасе кафе, а затем, набирая скорость, вдоль по трассе «Феодосия – Севастополь». Дряблые, остывшие фучинэ, хлопая резиновыми ушами, выпрыгивали на ходу из кастрюли и исчезали в придорожных кустах.
      – Пойдем отсюда, ну их в болото! – сказал Герка супердевочке Уле Ляпиной, сбежал с террасы и, обняв Чуню за шею, быстрым шагом двинулся от кафе прочь.
      Супердевочка не заставила себя уговаривать, но все же, перед тем как уйти, показала двум оставшимся под навесом противным личностям свой знаменитый язык. Читатель знает из первой повести, что язык у супердевочки Ули Ляпиной мог легко завиваться в трубочку и делать всякие обидные штуки.

      Некоторые не любят квадраты, другие – параллелепипеды, третьи ненавидят овалы, с детства рисуя вместо овалов исключительно углы и зигзаги. Профессор Омохундроедов не любил параллельных линий. Стоило ему где-нибудь углядеть хоть парочку параллельных линий, как внутри у него все кипело. Рука его тянулась к фломастеру, и скоро ненавистные параллельные превращались в клетки, кресты, квадраты, успокаивая нервы и зрение.
      Даже небо он предпочитал в клеточку, поэтому все окна и форточки в доме профессора Омохундроедова были в стальных решетках.
      Домашний халат профессора, нетрудно догадаться, был клетчатый. Костюм, рубашки, галстуки и носовые платки также не отличались разнообразием. Туфли профессор заказывал себе у элитного сапожного кутюрье Подметкина, а на пошивочный материал для обуви шла кожа клетчатого тапира.
      С детства боясь простуды, носил профессор сшитую на заказ особенную клетчатую тельняшку. Несколько лет назад, когда знаменитые питерские митьки гастролировали по черноморскому побережью с концертом митьковской песни, Митя Шагин, главный митек страны, увидев в публике эту неправильную тельняшку, от расстройства забыл слова, и лучшая митьковская песня «Лети, Икарушка» осталась недослушанной-недопетой.
      Узнав, что в Богатырке появилась продольно-полосатая зебра, профессор Омохундроедов не спал две ночи подряд и даже кусочек третьей, так ему хотелось заполучить животное в свою собственность. Во второй половине третьей бессонной ночи, когда профессор, съев пятнадцать упаковок снотворного порошка «Полет», все-таки с трудом, но заснул, приснился Омохундроедову сон. Будто он, профессор Омохундроедов, въезжает на белой зебре на главную площадь страны, которая, если кто-то не знает, расположена между универмагом ГУМ и древней стеной Кремля в столице нашего государства городе-герое Москве. Въезжает он, значит, на белой зебре на площадь, а там, на площади, встречают профессора толпы празднично одетых людей и кричат ему, показывая на зебру: «А где же у твоей зебры шашечки?» И действительно, шашечки на зебре отсутствуют! Он, Омохундроедов, хочет снять с себя рубашку и галстук, чтобы как-то скрыть упущение, закамуфлировать с помощью предметов одежды неестественную раскраску зебры, но тут с ужасом выясняет, что одежды-то на нем практически нет. То есть он, заслуженный профессор наук, сидит на зебре в одних носках и в клетчатых семейных трусах, едва прикрывающих острые профессорские колени. Тогда профессор, не зная, как поступить, хочет развернуть зебру, чтобы быстренько улизнуть с площади. Но не тут-то было. Распахиваются главные ворота Кремля, и навстречу голому профессору Омохундроедову выходит президент нашего государства, показывает на зебру пальцем и говорит: «А где же у нее шашечки?» Он, профессор, не успевает и рта открыть, как зебра по-человечески отвечает: «Это у такси шашечки, а у нас, у зебр, не шашечки, а полоски».
      На этом страшном моменте сна профессор не выдержал и проснулся. Налил себе полную простоквашечницу простокваши, выпил ее взахлеб и, не дожидаясь утра, решил: «Эта зебра будет моей!»
      Причина профессорского желания объяснялась просто. С детства мечтой Омохундроедова было вывести такую породу зебр, чтобы шкура у этой самой породы радовала омохундроедовский глаз. Следовательно, была в клеточку. Он и в профессоры-то пошел единственно по этой причине. И лишь теперь мечта всей омохундроедовской жизни, похоже, превращалась в реальность.
 
      Жил Омохундроедов в маленьком скромном трехэтажном особнячке на скалистом берегу моря, примерно в километре от Богатырки. Особнячок был окружен садиком, а садик – большим забором с колючей проволокой и страшной надписью на воротах: «Не входить! Стреляю без предупреждения!» Если бы отыскался в природе какой-нибудь бесстрашный герой, одетый в каску, бронежилет и пуленепробиваемые штаны, и если бы подобный смельчак отважился пройти за ворота, то на момент описываемых событий он застал бы картину довольно мирную: развешанное на бельевых веревках клетчатое профессорское белье, гаражик на четыре машины, небольшое искусственное болото, в котором жили два профессорских крокодила Егор и Гена. И конечно же, самого профессора, нетерпеливо вышагивающего перед воротами и прислушивающегося к наружным звукам.
      Скоро в тишину за воротами ворвалось жирное урчание автомобиля. Профессор глянул в глазок-бинокль и ударил кулаком по ладони. Это значило: профессор очень волнуется. Еще бы ему было не переживать, когда, возможно, буквально через минуту сбудется мечта его жизни. Какое-то тягучее время ушло у профессора на то, чтобы справиться с системой запоров на бронированной махине ворот. Наконец механизм ворот раздвинул неповоротливые створки, и на простреливаемую без предупреждения территорию въехал старый, антикварный «москвич», обклеенный, как чемодан у туриста, картинками с видами городов и названиями дорогих отелей.
 
      – Я Лева безработный,
      Питаюсь, как животный... -
 
      доносилось из кабины водителя.
      Вы, наверное, легко догадались, что за рулем был не кто иной, как небезызвестный маэстро Клейкель, знакомый вам по предыдущей главе.
      Маэстро еще не покинул кабины, как стремительный профессорский нос уже сунулся внутрь автомобиля, принюхиваясь к салонным запахам.
      – Где? – спросил профессорский рот, когда нос, не найдя искомого, разочарованно обвис, как сосиска. Речь профессора вообще отличалась краткостью, а теперь, когда мысль о зебре распирала со страшной силой профессорскую черепную коробку, слова слиплись в колючий ком и с трудом выстраивались во фразы.
      – Завтра, завтра, – улыбаясь, ответил маэстро Клейкель. – Уже завтра вы получите вашу зебру.
      – Хочу сегодня! Не хочу завтра! – обиженно захныкал профессор.
      – Потерп и те, никуда она от вас не уйдет, – пытался успокоить его маэстро, но профессор не желал успокаиваться.
      – Я утраиваю цену! Ушестер я ю! Только дайте мне ее сегодня, сейчас! Иначе... – В сердцах профессор бросился к искусственному болоту.
      «Пусть уж лучше меня съедят крокодилы, – подумал он в припадке отчаяния, – чем я буду мучаться в ожидании завтра!»
      – Нет, нет, не делайте этого! – Маэстро Клейкель схватил профессора за рукав, удерживая от опрометчивого поступка. Крокодилы Егор и Гена злобно на него посмотрели, а Егор даже показал кулак. – Хорошо, я постараюсь доставить зебру сегодня вечером.
      – Ура! – вскричал профессор Омохундроедов. – Значит, сегодня ночью я смогу наконец приступить к выведению новой породы! Раз так, пойду-ка я поем клюквы...

      Геркин дом на Ут и ной улице стоял самым последним. Дальше начинались участки, разгороженные кривыми плетнями и мелкими островками бука вперемешку с можжевельником и орешником. Слева, за домами, начиналась гора, где полого, а где покруче карабкаясь в горячее небо.
      Мама Герки была на работе, перед домом в грядках с цветной капустой ковырялась бабушка Геркулеса, сухонькая маленькая старушка в тапках на босу ногу, халате и шерстяном платке.
      Ульяна познакомилась с бабушкой, а после они с Геркой повели Чуню в ее жилище – скромный глинобитный сарайчик, стоящий под старой грушей чуть в стороне от дома. Чуня сунула морду в таз с теплыми отрубями, который ей поставила бабушка, и, поглядывая одним глазом на Герку, принялась за свой животный обед.
      – Не капризничай, не груби бабушке, помогай маме, – наставлял Геркулес Чуню, перед тем как закрыть дверь сарайчика на крючок. – Ночью, если будешь вести себя хорошо, я разрешу тебе искупаться в море.
      – Ночью? – удивленно спросила Уля, когда они, оставив Чуню наедине с обедом, двинулись по дорожке к дому.
      – Ночью, – подтвердил Геркулес. – Они у себя в Африке только ночью купаются. Днем там крокодилы хозяйничают, а ночью все крокодилы спят, переваривают обед и ужин. Да и попробуй заведи ее в воду днем! Тебя ж пляжные мамаши, которые на гигиене повернутые, так затюкают, что мало не станет. Собак блохастых – этих пожалуйста. А зебра якобы разносчик заразы, на зебру якобы у их детей аллергия. Я и ночью-то вожу ее в Скалистую бухту, куда редко кто и днем забирается.
      – А мне можно, – спросила Уля, – посмотреть, как твоя Чуня будет купаться?
      – Ночью? – Герка бросил строгий взгляд на Ульяну. – А родители тебе разрешат? – Хотя сегодня он уже не раз убеждался, что супердевочки бесстрашные существа, но все-таки Ульяна была девчонка, а все девчонки тряпочницы и плаксы, об этом знал любой мальчишка с их улицы.
      – Я – супердевочка, я темноты не боюсь. И потом я здесь не с мамой, а с тетей Галей. Она сама каждый вечер – то на танцы, то на теплоход с музыкой и раньше ночи еще ни разу не возвращалась. Она даже и не заметит, что меня нет, подумает, что я сплю.
      – Ладно, только, если тетя узнает, не рассказывай про меня и Чуню. А то и так в последнее время у нас с Чуней одни неприятности. – Герка пропустил Улю вперед и прошел в дом.
      Покормив гостью и перекусив сам, Герка, как обещал, повел показывать Ульяне окрестности. Естественно, они полезли на гору, которая по непонятной причине называлась Казачий Ус. Геркулес знал здесь наизусть все тропинки и заросшие кустами расселины, поэтому уже минут через сорок они стояли на открытой площадке и смотрели на море, на Богатырку, на летящие по шоссе машины и на мелкие фигурки людей. Склон за ними тянулся выше и оканчивался грубыми пиками, проглядывающими из-за зеленых крон. Но туда они взбираться не стали.
      Море было такое большое, что даже белые точечки кораблей превращались из белых в черные, пока достигали дальней, едва заметной линии горизонта. Оно искрилось, как чешуя рыбы, а местами на искрящейся зыби лежали тихие участки воды и просвечивали до самого дна. Больше моря были только воздух и небо, наполненные лучами солнца и белыми длиннокрылыми птицами.
      – Красиво, – сказала Уля, щурясь от слепящего света.
      Сдунув в сторону облако мелких мошек, Герка крикнул в бесконечную глубину:
      – Эй! Папа! Это я, Геркулес! Э-э-эй! Ты меня слышишь?
      Прождав с минуту и не дождавшись ответа, он безнадежно махнул рукой.
      – Как же он может тебя услышать, когда у них, в Африке, сейчас ночь и все африканцы спят? – спросила Геркулеса Ульяна.
      – Папа не спит. Он сторожит от браконьеров диких животных. Браконьеры...
      Договорить он не успел.
      Ветвистый ветер с силой задул вдоль склона, и небо над головами Ули и Геркулеса накрыла тень. Она была широкой и треугольной, эта непонятная тень, и когда они посмотрели вверх, то увидели черный парус и висящего под ним человека. Он держался за рулевую трапецию и, удобно развалясь в гамаке, правил дельтапланом в их сторону. С черными развесистыми усами и с повязкой, закрывающей пол-лица, он похож был на классического пирата из романов Сабатини и Стивенсона. Не хватало только бутылки рома и попугая, выкрикивающего: «Пиастры!».
      – Кто это? – спросила Ульяна.
      – Это Люлькин, – мрачно ответил Герка, – он хозяин этой горы. У него там станция дельтапланов. – Геркулес показал наверх.
      – Какой я Люлькин? Я – ворон! – Капитан пиратского дельтаплана разразился пиратским карканьем. – Я ужас, летящий на крыльях ночи! Я Бэтмен, я – кар-кар-кар – инкарнация капитана Крюка!
      Обкарканные, Герка и Ульяна переглянулись.
      – Диагноз ясен, – сказала Уля. – Помутнение рассудка на почве злоупотребления американскими мультсериалами.
      – Нет, это он по жизни такой, – ответил супердевочке Геркулес. – У нас в поселке его называют Чучельщик. Он скупает знаменитых животных и делает из них чучела. – На последней фразе Герка поник лицом. – Он за Чуню мне собаку Павлова предлагает, только не живую, а чучело – с резиновой пипеткой на животе, из которой желудочный сок капал во время опытов в стеклянную баночку. У него этих собак две.
      – Что за дурость! Зачем тебе собака с пипеткой? Да еще мертвая! – возмутилась Уля.
      – Вот и я ему говорю: зачем? Только он не отстает, предлагает и предлагает.
      Тем временем капитан дельтаплана снизился почти до уровня их площадки и лавировал в воздушных потоках где-то метрах в десяти от ребят.
      – Эй, послушай! – кричал он Герке. – Предлагаю в придачу к собаке Павлова чучело австралийского кенгуру-боксера, выигравшего в семидесятом году на чемпионате мира в Берлине. Кенгуру отдаю с перчатками и порядковым номером «28». Согласен?
      – Не согласен! – ответил Герка.
      – Это глупо! – кричал пират. – От твоей зебры прямой убыток! А тут на одних только желающих сфотографироваться в обнимку с чучелом чемпиона мира по боксу каждый день будешь зарабатывать по мешку денег. Соглашайся, пока я добрый!
      – Нет-нет-нет! – Герка быстро замотал головой и, схватив супердевочку за руку, потащил ее по тропинке вниз.