Смерть и деревянные человечки

      КАПИТАН: Брось. Я думаю, мы здесь и останемся.
      2-й ОФИЦЕР: Давай еще кого-нибудь пошлем к черту.
      КАПИТАН: Ты сегодня расположен шутить.
      2-й ОФИЦЕР: Ни черта я не расположен. Пойдем спать.
      КАПИТАН: Не хочу. Послушай, война будет скоро?
      2-й ОФИЦЕР: На море война никогда не кончается.
      КАПИТАН: Почему?
      2-й ОФИЦЕР: На суше, когда воюют, разоряют города и убивают всех подряд. Здесь можно воевать, никого не тревожа и не грабя, ради чистого искусства, сколько хочешь. А проигравший тонет, и все - никаких следов.
      КАПИТАН: Ты все знаешь. А когда не останется кораблей?
      2-й ОФИЦЕР: Ну, конечно, это пока есть корабли. Или можно подождать, пока не построят новые. Море существует для торговли, а не для войны. Поэтому воевать здесь можно со всеми удобствами.
      КАПИТАН: Да, следов не остается.
      2-й ОФИЦЕР: Признай, недурно бы подойти сейчас к острову и изо всех орудий одним бортом, а потом другим.
      КАПИТАН: Разбить стекло в спальне у лорда Хоу? Он все-таки англичанин.
      2-й ОФИЦЕР: Ну и что! Он высунется в ночной рубашке и будет непристойно ругаться.
      КАПИТАН: Если бы не "Хотспер", послал бы все это к черту. Плевал я на жалованье.
      2-й ОФИЦЕР: В открытом море. Столько воды. И на этом самом "Хотспере" можно приплыть в Плимут или куда угодно.
      КАПИТАН: Не замочив ног. Самая милая лошадка в мире. Сорок пушек и совершенно невероятная площадь парусов.
      2-й ОФИЦЕР: Если тебе так хочется, выпей за "Хотспер".
      КАПИТАН: Не могу.
      2-й ОФИЦЕР: Почему?
      КАПИТАН: Не могу и все. Ты пьян, пойдем спать.
      2-й ОФИЦЕР: Не хочу.
      КАПИТАН: Ну и черт с тобой. Сиди и пей. А я завтра отправлю тебя на гауптвахту. (Медленно раздевается, мурлыкает, потом ложится на койку.)
      2-й ОФИЦЕР: Капитан, извини, я пошутил.
      КАПИТАН: А что такое?
      2-й ОФИЦЕР: Ты же знаешь.
      КАПИТАН: Иди проспись. (Он встает.) Слушай, налей мне еще. (Тот наливает полный стакан и подает его капитану. Капитан делалет глоток.) Что бы мы делали без этого?
      2-й ОФИЦЕР: То же самое.
      КАПИТАН: Да нет. Не вытерпели бы.
      2-й ОФИЦЕР: Я же говорю. Ну, глотки бы друг другу перегрызли.
      Явление 25
      (Герцог Фюрствальдский беседует с банкиром Фельдтом.)
      БАНКИР: Я не помню такого жаркого лета, господин герцог.
      ГЕРЦОГ (сухо): Я давно уже не обращаю внимания на погоду.
      БАНКИР: Что же вас в таком случае интересует, ваша светлость?
      ГЕРЦОГ: Вы все отлично знаете, Фельдт. Мне нужны деньги.
      БАНКИР: Вам?
      ГЕРЦОГ: Не все ли равно, если проценты вы получите с меня?
      БАНКИР: Нет, ваша светлость. Я не ростовщик и не скупщик краденого, поэтому мне совершенно не безразлично, на что пойдут мои деньги.
      ГЕРЦОГ: А, прекратите. Неужели вы думаете, что я потерплю, чтобы мне читали мораль? Вы деловой человек и как таковой можете вложить деньги во все, что сулит прибыль.
      БАНКИР: Что вы, герцог, ни в коем случае! Только в то, что сулит выгоду. Я не хочу потерять на одном деле то, что заработаю на другом. И уж во всяком случае имейте в виду, что у меня есть политические убеждения.
      ГЕРЦОГ: Будьте спокойны, им ничто не угрожает.
      БАНКИР: Возможно. Но давайте взвесим все обстоятельства. Вы просите у меня сумму, в двадцать раз превышающую ваш годовой доход, кстати, не такой уж маленький. Если бы вы собирались построить завод или основать торговую компанию, то скорее всего не просили бы денег, а позвали бы меня в долю. Единственное исключение - это если бы его величество обещал вам какие-нибудь особенные привилегии, но это исключено - я давно бы об этом знал и сам пришел бы к вам, помните, как десять лет назад...
      ГЕРЦОГ: Да, конечно, но...
      БАНКИР: Одну минуту. Это значит, что деньги вам нужны на какое-то политическое предприятие, и, судя по сумме, довольно крупное. Но - прошу прощения, господин герцог, я вынужден говорить правду - в одиночку вы не способны на крупное предприятие. Значит, за вами кто-то стоит, и это наверняка персона очень влиятельная, можно даже попытаться угадать, кто именно, странно только, что у него мало денег. Можно угадать даже, о чем идет речь - в конце концов крупных политиков очень мало, а крупных дел - и того меньше, и к тому же, зная вас, можно предположить, что ваш коллега аристократ. Но все это частности. Интереснее другое - чем все-таки вы собираетесь со мной расплачиваться?
      ГЕРЦОГ: Деньгами.
      БАНКИР: Деньгами? Едва ли у вас их будет достаточно. А кроме того, неизвестно, возьму ли я с вас деньги. Скорее всего вы рассчитываете заплатить мне одной из тех политических услуг, которые вроде бы ничего не стоят, а на деле оказываются весьма накладными. То есть по сути дела государственными деньгами. Разумеется, я не против. Но это не значит, что я готов рисковать и вообще на все готов.
      ГЕРЦОГ: Вы ничем не рискуете. Я дам вам надежное обеспечение, достаточное, чтобы вас успокоить. Что вы предпочитаете - земли, города, замки? А может быть, табачную или текстильную монополию? Собственно, мне нужны не столько деньги, сколько возможность незаметно их вкладывать. Если бы я начал использовать собственные или подручные средства, об этом сразу же стало бы известно.
      БАНКИР: Разумеется, ведь у вас нет свободных денег.
      ГЕРЦОГ: У меня большие финансовые возможности.
      БАНКИР: Наверное. Но, тем не менее, вам нужны деньги, а не кредит.
      ГЕРЦОГ: Конечно. Во-первых, кредит не дает возможности пользоваться деньгами незаметно, он прямо-таки рассчитан на гласность.
      БАНКИР: Вот глубокое рассуждение!
      ГЕРЦОГ: А затем, мне совершенно незачем рекламировать свои отношения с банкирами, например с вами.
      БАНКИР: Простите, ваша светлость, но вы меня не совсем поняли.
      ГЕРЦОГ: Я вас совсем не понял, Фельдт.
      БАНКИР: Господин герцог, мой банкирский дом - один из крупнейших в Европе. А это значит, что, несмотря на мою политическую индифферентность, моя финансовая политика есть часть общеевропейской политики, и - поверьте, я отнюдь не ликую - любые политические перемены меня кровно касаются. Поэтому, занимая у меня деньги на политическое предприятие, нужно начинать не с того, сколько процентов я получу на указанную вами сумму, а с того, насколько то, что вы затеваете, выгодно мне с точки зрения чистой политики. Если речь идет об усилении австрийцев в Италии, как ни дико это сегодня звучит, - я согласен, и даже более того, я готов рискнуть. Но ни за какие деньги я не буду работать с Ротшильдами и, уж конечно, не допущу, чтобы на мои деньги поляки бунтовали против России.
      ГЕРЦОГ: Господин Фельдт, вы верите мне на слово?
      БАНКИР: Разумеется, господин герцог, ведь это мне выгодно.
      ГЕРЦОГ: Конечно. Так вот, мы договорились.
      БАНКИР: В самом деле? Ну, что ж, будем считать, что вы поймали меня на слове. Но, если я верно вас понял, придется воевать с Англией.
      ГЕРЦОГ: Наверняка. Я обещаю вам все военные подряды, которые вы захотите получить.
      БАНКИР: А если вы проиграете?
      ГЕРЦОГ: Тогда вы получите деньги.
      БАНКИР: Я имею в виду, еще до войны... то есть до переворота.
      ГЕРЦОГ: Я вас прекрасно понял. Вы получите...
      БАНКИР: Я не об этом. Моих денег вам наверняка не хватит.
      ГЕРЦОГ: Ничего страшного. Конечно, даже вы не можете купить свободу для всей Европы. Но, по-видимому, скоро к нашим услугам будет бюджет военного министерства.
      БАНКИР: Я подумаю. Ваша милость, когда вы хотите получить ответ?
      ГЕРЦОГ: Хотите неделю на размышление?
      БАНКИР: Ну, что вы, ваша светлость! Это слишком долго. Если вы согласитесь встретиться со мной завтра...
      ГЕРЦОГ: Завтра? Знаете что, приезжайте завтра вечером на бал к леди Рольтон, но только не раньше двенадцати. Я там буду.
      БАНКИР: А если вас все-таки не будет, могу я сообщить свое решение...
      ГЕРЦОГ: Ни в коем случае!
      БАНКИР: Да, леди Рольтон красивая женщина, это нехорошо.
      ГЕРЦОГ: Я с вами вполне согласен. И все-таки можно считать, что мы договорились?
      БАНКИР: О, считать можно все, что угодно. Завтра ночью я буду иметь честь сообщить вам свой ответ.
      ГЕРЦОГ: Прекрасно. Вы не поужинаете со мной?
      БАНКИР: Еще слишком рано. Если это не нарушит ваши планы, стакан красного вина и печенья.
      ГЕРЦОГ: Я, пожалуй, составлю вам компанию. (Входит лакей. Герцог что-то ему шепчет. Он кланяется, выходит и возвращается с требуемыми предметами. Банкир не позволяет ему налить вино в стаканы и делает это сам.)
      БАНКИР: Я люблю это занятие. Как можно подпустить лакея к бутылке? Вы же не положите его в постель к жене. (Герцог морщится.) Простите, я совсем забыл. (Замолкает. Неожиданно) Господин герцог, поторопитесь, он в последнее время очень плохо выглядит.
      Явление 26
      (Леди Рольтон, граф де Панти и граф де Буа-Реми)
      ЛЕДИ РОЛЬТОН: Не притворяйтесь, будто я вас интересую, граф. Вам до меня нет никакого дела. Я уж не говорю о том, что вы меня покинули, мне не привыкать...
      ГРАФ ДЕ ПАНТИ: Простите, миледи, к кому из нас вы обращаетесь?
      ЛЕДИ РОЛЬТОН: Не притворяйтесь...
      ГРАФ ДЕ ПАНТИ: Вы несправедливы к Анри, миледи, а ко мне тем более.
      ЛЕДИ РОЛЬТОН: Сейчас вы скажете, что без ума от меня. Старая песенка. Влюбленные мужчины немы как рыбы. Хотя действительно, у меня пока нет оснований на вас сердиться.
      ГРАФ ДЕ БУА-РЕМИ: Миледи, право, это пустяк, не обращайте внимания. Зная вас, я могу предположить, что к завтрашнему утру они у вас появятся. Негодуйте.
      ЛЕДИ РОЛЬТОН (пропуская его замечание мимо ушей): Завтра! Откуда я знаю, что будет завтра?
      ГРАФ ДЕ ПАНТИ: Простите, миледи, я знаю. Завтра вы устраиваете бал.
      ЛЕДИ РОЛЬТОН: Вы оба приглашены?
      ГРАФ ДЕ ПАНТИ: О да, миледи.
      ЛЕДИ РОЛЬТОН: Прекрасно. Последнее время мне недостает кавалеров.
      ГРАФ ДЕ БУА-РЕМИ: У вас скверная память, миледи.
      ЛЕДИ РОЛЬТОН: Да, ужасная. Иногда я забываю, как меня зовут. Если бы не милорд...
      ГРАФ ДЕ БУА-РЕМИ: Вы никак не можете о нем забыть? (Граф де Панти дергает его за полу.)
      ЛЕДИ РОЛЬТОН (не замечая): Вы знаете, граф, маркиз, ваш отец, которого я люблю больше чем всех остальных, никогда не оскорблял меня при посторонних. К счастью, граф - мой друг. (Де Понти кланяется и пытается скрыть улыбку.) Да-да, не отпирайтесь.
      ГРАФ ДЕ БУА-РЕМИ: Простите, миледи, но отец тоже иногда называет вас своим другом.
      ЛЕДИ РОЛЬТОН (примиряюще): Должно быть, он имеет на это право. (Граф де Панти расправляет манжеты.) К сожалению, я старею. Несколько лет назад это право, хотя и не всецело, принадлежало императору Наполеону, и он этим гордился.
      ГРАФ ДЕ БУА-РЕМИ: Вы и это помните? Нет, миледи, вы клевещете на свою память. Как все странно! Вы помните то, что не следовало бы помнить, а все остальное забываете. Ведь Наполеон давно уже покойник. Как это у вас получается?
      ЛЕДИ РОЛЬТОН: Чем я хуже Жозефины? Правда, она француженка.
      ГРАФ ДЕ БУА-РЕМИ: Зачем ему еще одна француженка? Он так и не научился понимать в них толк, разве что в актрисах. Ничего не поделаешь - корсиканец, дикий зверь. Не понимаю, почему он на вас не женился.
      ЛЕДИ РОЛЬТОН: Не все ли равно? В отличие от вас, он об этом просто не думал...
      ГРАФ ДЕ БУА-РЕМИ: Отправляйтесь к нему на Святую Елену! Прекрасная мысль, вы потрясете всю Европу своей преданностью и станете общим кумиром.
      ЛЕДИ РОЛЬТОН: А вы как думаете, граф?
      ГРАФ ДЕ ПАНТИ (серьезно): Я думаю, вам имеет смысл поехать.
      ЛЕДИ РОЛЬТОН: Хорошо, я поеду.
      ГРАФ ДЕ БУА-РЕМИ: Возможно, отец составит вам компанию.
      ЛЕДИ РОЛЬТОН: Я буду очень рада.
      ГРАФ ДЕ БУА-РЕМИ: Правда, это будет несколько утомительно.
      ГРАФ ДЕ ПАНТИ: Миледи, вам не кажется, что граф шутит?
      ЛЕДИ РОЛЬТОН (чистосердечно): Нет, не кажется.
      ГРАФ ДЕ БУА-РЕМИ: Надеюсь, вы не сомневаетесь, граф, что она поедет?
      ГРАФ ДЕ ПАНТИ: Не сомневаюсь. Зачем?
      ЛЕДИ РОЛЬТОН: Разумеется, я поеду. Вы чудесно придумали, мой дорогой.
      ГРАФ ДЕ БУА-РЕМИ: Когда?
      ЛЕДИ РОЛЬТОН: Я еще не знаю. Если бы не бал... Вы дадите мне три дня на сборы?
      ГРАФ ДЕ БУА-РЕМИ: Через три дня вас не должно быть в городе.
      ЛЕДИ РОЛЬТОН: Увы, граф, я нисколько не огорчена.
      ГРАФ ДЕ ПАНТИ: На чем вы поплывете, миледи?
      Явление 27
      (Наполеон беседует с лордом Хоу.)
      ЛОРД ХОУ: Ваше величество, я вынужден ограничить ваши передвижения по острову. К сожалению, внутреннее положение Франции начинает внушать серьезные опасения.
      НАПОЛЕОН: При чем тут Франция?
      ЛОРД ХОУ: Дело в том, что вы были императором этой страны. Английское правительство, так же как и правительство короля Людовика, озабочено распространением всяких огорчительных настроений.
      НАПОЛЕОН: Что и говорить, Бурбоны непопулярны.
      ЛОРД ХОУ: К сожалению, многие недальновидные люди в разных странах связывают усложнение политической ситуации с вашим пребыванием на этом благословенном острове. Можно предположить...
      НАПОЛЕОН: Что меня попытаются освободить, не так ли? Ну, так вот, я хочу со всей определенностью заявить, что мне здесь очень нравится. Спокойная жизнь, прекрасный климат и приятное общество. Так что, даже если вся французская армия высадится у вашего порога и на коленях будет умолять меня возглавить государство, я скорее всего откажусь. Разве что они предъявят слишком уж серьезные аргументы. (Громко) Коленкур! (Он появляется быстро и неожиданно.) Прочтите милорду то, что я вчера продиктовал.
      КОЛЕНКУР (он успевает достать тетрадь): "Историческая миссия Франции в современную эпоху представляется мне уже исполненной, поэтому в ближайшее время следует ожидать уменьшения влияния французской нации. Я дважды становился императором французов, поэтому, может быть, я и не переставал им быть, однако вряд ли я решусь на это в третий раз. Героическая эпоха Революции и Империи не знала предательств, но меня предали не единицы и не сотни, а тысячи. Следующего монарха предадут миллионы. Править Францией после меня - неблагодарное занятие, но даже я смотрелся бы теперь жалко на месте короля Людовика. Однако, с моей точки зрения, истинное величие Франции еще далеко впереди."
      НАПОЛЕОН: Достаточно, Коленкур. Так вот, милорд, клянусь вам, я искренне полюбил Святую Елену. Жаль, что я в свое время не догадался присоединить его к французской империи.
      ЛОРД ХОУ: Вы меня не убедили. Впрочем, тот, кто владеет моим островом, владеет миром, во всяком случае - океаном. Ваше величество, я вынужден ограничить вашу свободу. Я прошу вас не покидать пределы парка. Кроме того, все ваши люди будут заменены англичанами, разумеется, кроме Коленкура.
      НАПОЛЕОН: Замечательно! И повар тоже? Неужели вы дадите мне английского повара?
      ЛОРД ХОУ: Да, конечно, ваше величество.
      НАПОЛЕОН: Прелестно. Я не думаю, что это приказ короля Георга. У него самого повар француз.
      ЛОРД ХОУ: Я ничего об этом не знаю.
      НАПОЛЕОН: Впрочем, я ничего не имею против англичан.
      ЛОРД ХОУ: Это еще не все.
      Вы, Коленкур, разумеется, совершенно свободны, но и вам не следует выходить за пределы парка. Если же вы все-таки захотите прогуляться по острову в одиночку, вас обыщут.
      НАПОЛЕОН: Бедный Коленкур! Ты даже не сможешь скрасить свое заточение чем-нибудь вроде романа. Как можно обыскивать человека, возвращающегося со свидания? Чисто английская ограниченность, милорд. Представьте, что у Коленкура роман с вашей женой. При обыске у него могут найти записку: "Дорогой, завтра в восемь", или, чего доброго, платок с ее инициалами.
      ЛОРД ХОУ: Ваше величество, моей жене сорок девять лет.
      НАПОЛЕОН: По-вашему, это много?
      ЛОРД ХОУ: Ваше величество, если Коленкур сможет доказать, что у него роман, его не будут обыскивать. Да, совсем забыл! Вам воспрещается переписка.
      НАПОЛЕОН: Но ведь все мои письма проходят вашу цензуру!
      ЛОРД ХОУ: О сир, я не могу взять на себя такую ответственность в наши смутные времена. Кроме того, у вас будет больше времени для мемуаров.
      НАПОЛЕОН: Я, кажется, до сих пор не жаловался на недостаток времени. Раньше я работал по шестнадцать часов. Сейчас я столько сплю. Я поправился на пятнадцать килограммов. Вы хотите, чтобы я превратился в свинью?
      ЛОРД ХОУ: Ваше величество, король Людовик весит больше, чем вы.
      НАПОЛЕОН: Конечно, он ведь выше меня ростом. Но я могу хотя бы получать письма? ЛОРД ХОУ: О, да, ваше величество. Вам будут доставлять письма от всех без исключения коронованных особ Европы, а также от членов кабинета министров Англии и Франции и от князя Меттерниха. Между прочим, я хочу передать вам письмо князя Талейрана. Разумеется, с сегодняшего дня отменяется всякая цензура. Впрочем, вы можете показывать мне их письма.
      НАПОЛЕОН: Благодарю вас, вы очень милы, милорд. Позаботьтесь, по крайней мере, чтобы я вовремя получал газеты.
      ЛОРД ХОУ: Зато, ваше величество, с завтрашнего дня вы сможете принимать гостей. Если вы не против, вашим приемным днем будет четверг.
      НАПОЛЕОН: У меня нет ни возражений, ни знакомых, ведь до сегодняшнего дня я ни с кем тут не общался. Ничего, я их заведу. Я надеюсь, вы хотя бы не лишите меня французских вин?
      ЛОРД ХОУ: В этом вопросе я могу руководствоваться только велением совести, иных указаний у меня нет. Как вы знаете, ваше величество, я не пью.
      НАПОЛЕОН: Ах, Коленкур, если бы ты знал, как я завидую милорду. Я отдал бы свой кодекс, ордена и первый том мемуаров, чтобы приобрести на неделю хоть часть его добродетелей. Увы - это невозможно, а жаль - ведь жизнь у меня далеко не сладкая. Может быть, на том свете будет легче?
      ЛОРД ХОУ: Вы напрасно туда торопитесь, ваше величество. Обратной дороги нет, а, прямая и без того ведет туда... слишком уж прямо. Иными словами, рано или поздно вы все равно туда попадете.
      НАПОЛЕОН: Поэтому я и не очень спешу. Зачем? (Встает.) Милорд, я попал сюда после треволнений, которые могли бы убить лошадь. Будем считать, что я все это заслужил. Но вас-то что сюда занесло, вы же человек добропорядочный!
      ЛОРД ХОУ: Я только исполняю свой долг, ваше величество. Даже в этой дыре. Мы, англичане, приобретаем уважение к монархии еще в колыбели.
      НАПОЛЕОН: К сожалению, некоторым из вас впору оставаться там до самой смерти. Я не хочу вас обидеть, милорд.
      ЛОРД ХОУ: Ваше величество, ради блага Англии, я стал бы даже палачом.
      НАПОЛЕОН: Вы, пэр Англии! Стыдитесь, милорд. Я не стал бы им даже за корону.
      ЛОРД ХОУ: Я тоже. На благо Англии - другое дело.
      НАПОЛЕОН: Скажите еще, что палачами у вас тоже становятся в колыбели.
      ЛОРД ХОУ: Я должен признаться, ваше величество, что не считаю свое теперешнее занятие намного более почетным. Я не губернатор, а тюремщик.
      НАПОЛЕОН: Увы, нет, милорд, скорее сторож.
      ЛОРД ХОУ: Это не имеет значения. Тюремщик ничем не лучше палача. Но, разумеется, для блага Англии это совершенно необходимо.
      НАПОЛЕОН: Стало быть, вы без колебаний казните меня, если...
      ЛОРД ХОУ: Если понадобится, ваше величество, но, поверьте, я буду очень смущен.
      НАПОЛЕОН: Жаль, я не могу вас наградить. Может быть, это сделает король Георг, если не попадет в мое положение. Зато вы будете упомянуты в моих мемуарах.
      ЛОРД ХОУ: Ваше величество...
      Явление 28
      (Людовик XVIII беседует с премьер-министром Франции герцогом де Руалем.)
      ЛЮДОВИК: Увы, герцог, я давно уже не сплю с ней.
      ГЕРЦОГ: Мне очень жаль, ваше величество.
      ЛЮДОВИК: Нет, я еще могу. Но это слишком трудно. Живот мешает. Вы же знаете, я никогда не отличался большими способностями.
      ГЕРЦОГ: Ваше величество, ваш дед...
      ЛЮДОВИК: Мой дед! Он жил в другие времена. Поймите, герцог, Людовик Пятнадцатый - это звучит совсем иначе, чем Людовик Восемнадцатый. Не было революции, гильотины, эмиграции - да ничего не было. Бедное человечество, тогда еще можно было вести здоровый образ жизни. Это теперь даже трудно вообразить. По-моему, мы с вами, хоть и роялисты по профессии, дадим сто очков вперед любому либералу времен моего деда, или даже либералу типа герцога Эгалите. Мы уже не те. Столь бурные времена превращают целые народы в умалишенных. Отныне ни один французский король не будет любить женщин.
      ГЕРЦОГ: Увы, сир. К счастью, во Франции есть не только король.
      ЛЮДОВИК: Увы, мой друг, лучшие времена давно прошли не только для меня, и лишь немногие помнят их как следует. Остались легенды. Ну, да, любовницы моего деда, курица в горшке, Нантский эдикт. Ерунда. У нас теперь хартия.
      ГЕРЦОГ: Ваше величество, пройдут несколько лет, и все забудут, что это такое. Франция будет процветать и снова станет великой державой.
      ЛЮДОВИК: Может быть. Но кто бы ни правил теперь во Франции, она всегда будет более республикой, чем монархией.
      ГЕРЦОГ: Я слышал, ваше величество, как кто-то примерно таким же образом бранил Французскую республику.
      ЛЮДОВИК: Какое это имеет значение? Я не собираюсь становиться председателем Национального собрания и, кстати сказать, и вам не советую.
      ГЕРЦОГ: Я вполне удовлетворен своим постом, сир.
      ЛЮДОВИК: Я тоже. Так вы говорили о моей милой графине Перро. Повторяю, я с ней не сплю. Раньше случалось. Я все-таки не молод и еще кое-кому нужен. И потом, двадцать пять лет эмиграции. Для меня это было ужасно. Говорят, что этот оболтус граф д?Артуа сохранился лучше.
      ГЕРЦОГ: Да, но он хочет вернуться к временам вашего покойного брата, к тому, что было до 89 года.
      ЛЮДОВИК: Да я уже говорил вам, герцог, - он мечтает о временах нашего великого деда, а собственно - почему не самого Людовика XIV? Семь поколений прошло, да и наше заканчивается. Впрочем, пусть мечтает. Я ни о чем таком не думаю и, быть может, умру в своей постели. Откровенно говоря, я никогда не чувствовал себя хорошо в Версале. Здесь, в Тюильри, гораздо приятнее.
      ГЕРЦОГ: Версаль слишком велик, ваше величество.
      ЛЮДОВИК: Может быть. Но зато у меня все еще нет ощущения, что я доживаю свой век. По-моему, король Георг умрет раньше меня. Вот дождусь...
      ГЕРЦОГ: Ваше величество, он друг Франции.
      ЛЮДОВИК: Как вы можете так говорить, герцог, он все же англичанин, и не просто англичанин, а английский король и завоеватель, и вдобавок еще немец!
      ГЕРЦОГ: О, ваше величество...
      ЛЮДОВИК: И впридачу еще душевнобольной. Ну и друзья сейчас у Франции! Так вы говорили о графине Перро. Я сделал ее мужа пэром Франции, но, к сожалению, ничем больше не могу ему помочь. У графини на него весьма разнообразные планы, но их невозможно осуществить. Вы же знаете, его нельзя использовать даже в качестве посла. Он совершенно не понимает намеков! Свои военные таланты он с блеском продемонстрировал в русской армии.
      ГЕРЦОГ: Царь отзывался о нем очень лестно.
      ЛЮДОВИК: Бенигсен только поэтому и не выгнал его в три шеи. Но, черт побери, у него когда-то был хороший вкус. Так выбрать жену! Графиня и сейчас очаровательная женщина.
      ГЕРЦОГ: У нее есть еще одно достоинство, ваше величество. Она молода.
      ЛЮДОВИК: Я думал, вы скажете "глупа", дорогой герцог. Есть немного. Но, может быть, я все-таки назначу его послом. К сожалению, он недостаточно знатен, чтобы ехать в Россию.
      ГЕРЦОГ: Ваше величество, во всем мире высоко ценят титулованных французов.
      ЛЮДОВИК: Особенно в Париже.
      ГЕРЦОГ: Ваше величество, я уверен, что он прекрасно справится с дипломатическими обязанностями. Тем более, что ему можно дать дельного секретаря посольства. Он очень представителен.
      ЛЮДОВИК: Я думаю послать его в Лондон. Маркиз де Грие успел навлечь на себя недовольство англичан. Он слишком однообразен, или, лучше сказать, слишком дотошен, и не слушается указаний. Талейран учил его, но напрасно.
      ГЕРЦОГ: Ваше величество, маркиз - порядочный человек.
      ЛЮДОВИК: Ну и что? Я тоже порядочный человек, но в жизни это мне мало помогало. Мы не можем портить отношения с Англией, вот и все. Граф Перро будет в Лондоне очень кстати. Он по крайней мере ни во что не будет вмешиваться.
      ГЕРЦОГ: Беда в том, что он вор.
      ЛЮДОВИК: Пусть уж лучше он ворует у англичан!
      ГЕРЦОГ: Но он возьмет с собой графиню!
      ЛЮДОВИК (вздохнув): Возможно. Я уже примирился с этой мыслью, герцог, но все равно вы ведете себя неблагородно - зачем лишний раз напоминать? А в общем, ничего страшного, поверьте. Да и кроме того, я уже давно не сплю с ней.
      ГЕРЦОГ: А как посмотрит на это прусский король?
      ЛЮДОВИК: При чем он здесь?
      ГЕРЦОГ: Может быть, он хотел бы, чтобы граф Перро стал послом в Берлине.
      ЛЮДОВИК: Вы мне надоели, герцог. Еще немного, и я отправлю вас в Бретань. Там опять пристрелили префекта.
      ГЕРЦОГ: Ваше величество, может быть, нужно просить Веллингтона ввести туда войска?
      ЛЮДОВИК: Англичане научат моих бретонцев пить пиво. Я не могу подвергнуть их такой экзекуции. (Входит дежурный офицер.)
      ОФИЦЕР: Ваше величество...
      ЛЮДОВИК: Да, я знаю, графиня Перро... (Офицер выходит.) Герцог, помогите мне снять туфли. Я сам не достаю. (Герцог склоняется над королевской туфлей.) Конечно, нельзя столько есть, но иначе я умираю с голоду. Я объедаю всех моих придворных. Такой живот! Если бы не лакеи, я не прожил бы и часа.
      ГЕРЦОГ (пыхтя): Ваше величество, а остальное?
      ЛЮДОВИК: Остальное я сам, или она мне поможет - неважно, главное, я не должен показывать ей свою беспомощность. (Громкий стук в дверь.)
      ГРАФИНЯ ПЕРРО (сначала слышен только ее голос, потом она приоткрывает дверь и просовывает в комнату голову): Я жду вас, ваше величество.
      ЛЮДОВИК: Одну минуту, дорогая, у меня государственные дела.
      ГРАФИНЯ: Хорошо, хорошо.
      ЛЮДОВИК: О боже! ГРАФИНЯ (высовывая, наконец, голову): Ах, это вы, герцог! (Она входит в комнату, тихо ступая по пушистому ковру, - совершенно голая. Она улыбается нежно и непринужденно - изящная, миниатюрная красавица с тонкой талией и высокой грудью.) Я вам нравлюсь?
      ГЕРЦОГ: Помочь вам, ваше величество?
      Явление 29
      (Виконт де Сен-Ба беседует с дамой. Появляется граф де Буа-Реми. Он пытается пройти мимо.)
      ВИКОНТ: Анри! (Граф останавливается и нерешительно подходит к ним.)
      ГРАФ: Здравствуйте, сударыня.
      ВИКОНТ: Куда ты?
      ГРАФ: Я не знал, что ты здесь.
      ВИКОНТ: Какой сюрприз! Я тебе нужен?
      ГРАФ: Еще как!
      ВИКОНТ: А в чем дело?
      ГРАФ: Я хочу вернуться к нашему недавнему разговору.
      ВИКОНТ: К какому? А, к тому самому?
      ГРАФ: Ты очень догадлив.
      ВИКОНТ: По-моему, Панти был в ударе.
      ГРАФ: Да, я понял.
      ВИКОНТ: Не стесняйся.
      ГРАФ: Помнишь, о ком мы говорили?
      ВИКОНТ: Еще бы. Я говорил о...
      ГРАФ: Было сказано много оскорбительного.
      ВИКОНТ: И поделом.
      ГРАФ: Не знаю. Мы говорили очень похожие вещи.
      ВИКОНТ: Ну и что?
      ГРАФ: Я думаю, мы должны драться завтра же.
      ВИКОНТ: Но ведь мы, кажется, говорили о разных женщинах.
      ГРАФ (задумавшись): О разных? Да, пожалуй. Но ведь Панти сказал, что они все одинаковы. Выбор оружия за мной по праву оскорбленной стороны.
      ДАМА: Что ты рассказал обо мне, милый?
      ВИКОНТ: Право же, чистую правду.
      ГРАФ: О вас? Это невероятно.
      ВИКОНТ (резко): Прекрати. Драться так драться, какая невидаль. Он еще очень глуп, дорогая.
      ДАМА: Я ему не нравлюсь? Странно. (Граф стоит молча и комкает платок.)
      ВИКОНТ: Он думает, что все еще в Италии. Бонапарт ничему его не научил, и леди Рольтон тоже. Ежели драться со всеми подряд, не отличая друзей от врагов, можно угодить в сумасшедший дом или получить удар шпагой, но не более того - времена Чингиз-хана прошли, и невозможно создать вокруг себя пустыню. Да и не нужно.
      ДАМА: Я ничего не понимаю.
      ВИКОНТ: Пустяки, дорогая. Так вот, граф, мы говорили о разных женщинах. Встретимся завтра в шесть часов - если это вас не затруднит. Моим секундантом будет де Панти.
      ГРАФ: Моим тоже.
      ВИКОНТ: Час от часу не легче! Хорошо, я попрошу месье де Бельвиля. Шпага или пистолеты?
      ГРАФ: Шпага, разумеется.
      ВИКОНТ: Я закажу завтрак. Ради Бога, не говорите ничего барону. Мне надоели спектакли.
      ГРАФ: Я только что от него.
      ВИКОНТ: Что же вы сразу не сказали! А я-то распинался! Значит, в четыре.
      ГРАФ: Я договорился с ним на пять.
      ВИКОНТ: Мы успеем. (Даме.) Дорогая, вы понимаете, граф хочет меня убить. Законное желание, слов нет, но из этого вряд ли что-нибудь выйдет. Нечистая совесть портит руку.
      ГРАФ: Вздор! Я не хочу тебя убить.
      ВИКОНТ: Да-да. То же самое ты говорил этим итальянцам. Несчастные! Они имели глупость ему поверить. Он убьет человека за здорово живешь, просто чтобы не показаться непоследовательным.
      ГРАФ: Простите, но мне пора.
      ВИКОНТ: Подожди. Будут де Панти и де Бельвиль. Что ты думаешь делать после? Позавтракаем вместе?
      ГРАФ: Если успеем.
      ДАМА: Возьмите меня с собой.
      ВИКОНТ: Увы, дорогая, утренний воздух вам вреден. Спите спокойно. Вечером я возьму вас к леди Рольтон.
      ГРАФ: Мы действительно говорили о разных женщинах?
      ВИКОНТ: Вот чудак!
      ГРАФ: Тем лучше. Впрочем, это ничего не меняет.
      Явление 30
      (Леди Рольтон в порту с двумя мужчинами. Оба они производят странное впечатление. Вокруг бродят, даже снуют разные люди, но на них никто не обращает внимания. Лабиринт переполнен.)
      ЛЕДИ РОЛЬТОН: Я просто счастлива, господа.
      1-й МУЖЧИНА: Я надеюсь, что вы вернетесь, миледи...
      ЛЕДИ РОЛЬТОН: К тому времени вы обо мне забудете.
      1-й МУЖЧИНА: Возвращайтесь.
      ЛЕДИ РОЛЬТОН: Ладно. Надо же мне досадить моему мужу.
      2-й МУЖЧИНА Увы, миледи.
      ЛЕДИ РОЛЬТОН: Да, я знаю вашу песенку. Все гибнет, скоро ничего не останется.
      2-й МУЖЧИНА: Да нет. Вы вернетесь, миледи?
      ЛЕДИ РОЛЬТОН: Что вы тут, совсем с ума сошли?