Александр Этерман
      Марафон
      Алехо Карпентьеру
      Нет
      легко
      только первые сто метров, потом
      тяжело.
      Счастье, что бежим не по кругу, стадион разматывается, как клубок, а в конце входит, как раскаленная игла. И
      опять как раскаленная игла.
      Черт дернул
      я думал
      будет легче и опять ошибся. Нужно наладить дыхание
      раз - два, раз-два задудела. Черная судейская машина, которая должна нас охранять - тяжелая, черт,
      прибавила газу и поехала. Потом хуже. На сколько отрывается от земли?
      Сергеич что-то мерил, говорил надо еще больше, то есть больше, чем у Бикилы, но он-то африканец. С его данными я бегал бы на пять минут быстрее. Опять.
      Жарче обычного, и на черных скамейках в раздевалке. Но не как там. Я неправильно ставил ногу и даже сейчас, и трачу больше сил. Он сказал, чтобы я выучил ллл. Почему
      Почему
      Почему Почему. Почему. Я поймал снова дыхание и почему эта дура залопотала и взмахнула платком. Мы же только начали, даже не начали, а просто бежим, как этот, входим в раж, входим в график, и друг на друга не смотрим, чтобы не смущаться. У каждого свой план, то есть так как есть тренер. Или каюк. Вру конечно посмотрел и перед стартом и потом и сейчас он скрылся за поворотом за углом за домиком чертов Джиба, а Спенсер смотрит на меня и сзади черт с ним пока.
      Страшное дело. Слишком легко начал.
      "Не гонись за африканцем". "У тебя свой план". Но ведет не он, а дурак болгарин. А Джиба азартный. Пока в городе.
      Люди смотрят. Нельзя смотреть. Женщины. В себя. Нельзя дышать глубоко. Очень. Пока в городе - тяжело. Смотрят. Долго смотрят. Чего, собственно? "Тебе они не должны мешать." Их слишком много, чтобы не мешать. Не считая машин спереди и сзади. Сейчас их будет больше.
      Больше всего на площади Братьев. Я ездил месяц назад как Сергеич велел пробежать для разминки олимпийскую трассу. Одному Б-гу известно зачем. Говорят, не надо. Разноцветные сны. Но сны лишние, не потому, что смотрят, потому, что смотреть еще не на что. Она ведь не разрешит войти, когда красит брови и это, ресницы. Их не будет. А.
      Еще не скоро. Наука дышать. Ничего не может, пока не научится чувствовать воздух. Когда дышишь. Когда дышишь, думай об этом. Как будто можно об этом не думать. Будем за городом, когда.
      Тогда начнется, потому что будут все свои и судейская машина спереди и сзади и не в счет зрители у дороги и вертолет. Начнут работать ноги и голова. Сергеич уехал вперед и правильно сделал, не надо сейчас вмешиваться. Я и так знаю, как иду, а как другие ни
      он не знает. Попозже увижу сам. Всех знаю.
      И все темнили, кроме нас троих никто не бегал год или полтора. Тогда он и побил рекорд.
      Все еще сзади и думает угадать. Пусть попробует, не жалко.
      Я должен выиграть у себя. С ними всеми проще. Болгарин отстанет на десятке, даже имея километр в запасе, он от Джибы не уйдет. Будут все свои все свои. Пока очень связно. Обманчивое ощущение - пошел бы сейчас за болгарином. И труба. Сергеич сказал. "Первое правило".
      Правильно. У каждого есть число, то есть
      Какой дурак! Хлопушки от них лошади шарахаются.
      время, быстрее которого нельзя проходить пять, десять и двадцать пять километров. Потом сама идея обгонять раньше времени улетучится
      и не пойдешь в отрыв, пока не уверен, что дотянешь.
      Она должна повернуть к дворцу и прямо, до зеленой зоны по-нашему, слава Б-гу, пока бежишь по городу, усталости нет и борьба не в счет наверняка мы снова подтянемся у деревьев
      друг к дружке поближе. Но их еще не видно
      Так и думал. Шум и сплошная стена и галдят и флажки. Они думают, это спорт. Марафон - не вроде футбола, а вроде дуэли, да еще по-американски. Каждый раз половина сходит. Я сходил и не стесняюсь. Конечно. И неизвестно, кто добежит. Точно. Бикила сошел на 36-ом в Мюнхене. Сейчас Джиба знает, кто добежит, но может и не добежать, мне кажется. Точно - Спенсер и Шмидт. Джимми великий бегун и может выиграть, мировой рекорд и бежит как антилопа, Шмидт будет месте на шестом, но в десятке. Нет ничего медленнее, чем первые десять километров.
      Сейчас будет два. Первый я пропустил, наверное, это у светофора,
      где держали женщину.
      В городе еще столько же. Болгарин дурак. Джиба азартный, Спенсер нет, Шмидт - рыба с длинными ногами.
      Я еще лучше - игрок.
      Если добегу, то буду первый. Старая песня. Но
      Но ко мне это имеет отношение примерно как сказка про журавля к журавлю. Федор грохнулся, как будто его ударили. Честное слово, нет. Я не падал. В Турине и в Киеве сходил и садился на траву и мычал. Лучше
      пропущу
      пусть раз ? тихо
      идет вперед и этот. Хороший мальчик. Годика через три поймет, во что обходятся маленькие невинные ускорения - подумаешь, решил меня обойти, сейчас он считает, что всех надул, и не устал, и снова
      в том же темпе, и
      вы
      выиграл несколько десятков метров
      из десятков тысяч метров.
      Лучшее
      Сейчас, да, Шмидт пропустил его к Джибе, тот тоже пропустит.
      Нет, я все-таки дурак, и пусть он и выигрывает, такой замах,
      парень испугался и еще прибавил, а Джиба шагу лишнего не сделал.
      Потом я в том же Турине их все-таки побил и когда Сергеич уехал и когда Спенсер побил рекорд, он мой рекорд побил. На той же трассе
      В Киеве больше не бегал.
      Погода ничего. У меня
      Свое представление об отчаянии.
      Лучше не думать о прошлом и о будущем, чтобы не сбиться, разумеется,
      лучше, только станешь машиной
      нельзя же быть машиной, когда бежишь.
      В этой майке меня снимали два года назад. Преуморительно. Буду в ней бегать, пока не расползется.
      Закричали по-русски, для
      меня.
      О чем же думал?
      Там стоит прямо, как экран, как занавеска, болевой фон и на нем узоры от ритма, чем длиннее шаг, каждый шаг и даже чаще, каждую секунду легкий стон,
      если бы люди не дышали, они не писали бы стихов,
      наконец. У меня приятное на уме, кстати, почему? Начали сбиваться в кучу, хотя
      пока что не слишком плотно, но только раньше времени.
      Босиком по ножам - не выдумка, те, кто бегал, отлично
      знают. Сначала, и сейчас еще, не по ножам ?
      нужно еще раз проверить
      а то как работает дыхание, на счет четыре лодыжки должны проходить
      прямо под даже не по колючкам, но болевые точки, или сначала это нервы гуляют с огромной злостью и настойчивостью. Это вроде того ускорения, рассасывающегося,
      я думаю, если бы не первые десять километров, остальные были бы ерундой,
      не понимают, что даром ничего не достается. Три.
      Скоро выйдем из города, и кончится прямая, не хочу знать, что там дальше, раньше времени,
      я бегу, пока бежится.
      Лучше ничего не считать. И обходиться без благих рассуждений. Это
      не футбол, и никогда, никогда
      даже если соперник обходит, Бикила был похож на верблюда, очень красивый. В голову не придет ударить его по ногам. Бег - естественное состояние здорового человека, жестоко
      заставлять его ходить.
      Спокойно,
      он не отстает.
      Вот спортивная ходьба - жестокая штука. И ни одного человека на 20 метров вправо, пусто и хорошо. Все. Самое восточное шоссе. Правильно сделали, туда дальше ни деревца, а здесь половина дороги в рощах и рядом
      фруктовые сады.
      Восточные фрукты.
      Это не для женщин и не для детей.
      Глотаю, хотя не нужно бы.
      Даже в детстве не понимал, как можно сделать столько километров по три минуты на каждый. До сих пор не понимаю. Тело может больше.
      Крестьянин с девочкой у дороги и не обидно, что показывает пальцем.
      Ну да, около трех минут.
      Раз так, это, наверное, естественная скорость бега для здорового мужчины.
      Пятна на асфальте.
      Крапинки серые на сером и черные и камешки в нем как глазки. Мелькают, как на ленте, гладкий бег, ровно, как будто едешь на велосипеде.
      Что дальше? Нарочно не думал, а надо. У кромки,
      у зелени, метров за сто начну,
      темп, как до тридцать третьего,
      Четыре уже, и не смотреть, что делают другие, пока не растянутся,
      болгарин впереди, далеко, он давно в лесу, если сейчас он в одиночку снизит темп, ему хана, надо медленно спешить.
      Как в одной книжке.
      Затравочка.
      Человек шесть будут держаться вместе, более или менее. Ориентир Джиба, очень уж он красиво бежит. По-честному, у меня шансов больше, чем у него и чем у Спенсера, и у него больше, но тут уже искусство. Я Джибу обману, а он меня нет, значит, чтобы выиграть, он меня должен перегнать, и даже лучше во времени опередить, все время опережать, а это наверняка способ проиграть - или победить совсем страшно, смертельно. В Турине я проигрывал ему полкилометра и прибавил на тридцать третьем, пять километров шел быстро, но не чтобы перегнать, а просто быстро, они втроем доставали меня два
      километра, и почти достали, но когда я начал финишировать, за мной пошел Джимми, а остальные отпали и Джиба не смог! Джимми и отстал на чепуху. Он так и поступил, чтобы не ошибиться, когда, когда обыграл меня но тогда я проиграл вчистую.
      А он так
      никогда не делал. Он думает, что должен быстрее бежать, черт,
      что это значит,
      Быстрее, как это,
      зашевелился глупый рыжий англичанин, хотя ему что беспокоиться,
      Дышать, не бежать главное, а дышать, чем правильнее, тем короче будет ад и позже наступит. Марафонский бег,
      Я долго не слышал, как похрустывают туфли.
      Ничего.
      Я пробовал пятьдесят километров на лыжах, ерунда, гораздо легче, и нет главного, как здесь, и нужно знать, как соперники, а не бороться с собой, и можно скользить, разбивая мучительное тиканье легких.
      Что-то вроде ночи, когда один.
      Так нельзя без конца, но как долго можно, а потом, уже мучаясь,
      стараешься не делать.
      Теперь почти все обошли, и вся десятка, кроме Спенсера
      и меня, мы вместе, как нарочно, отдал бы
      чтобы узнать, чем кончится. В ноге исчезло ощущение, что что-то не то, тоже подмывало чуть-чуть быстрее, но еще
      глупость
      Сжался (мыс
      ленно) от холода, а холода не было, в тени было только чуть прохладнее, я, чтобы не побежать вниз, на дорогу. Липовая аллея, на что-то похоже, кто их не сажал. Не бегал под липами
      Махнул нашим флажком. Тоже с девушкой. Не футбол, оттого, что на тебя смотрят, труднее упасть, и стыдно, но и бежать труднее. Она повернула, и правда, мы все сгрудились, на солнце выходить первым, наверное.
      Я ошибся, поменьше, или это сейчас, он все вел, и Джиба его оставил в покое, тесно, просто еще рано, когда пробегал мимо, пошел шестой,
      осталось в шесть раз больше. Он поднимает ногу выше, чем я, но Сергеич говорит, так лучше.
      Странно - никто бы не добежал, если бы сейчас дождь. Не будет. Все бегали дома быстрее мирового рекорда. Здесь страхуешься. И, конечно, реже сходишь.
      Меньше, чем в прошлый раз, всего тридцать, и из них примерно двадцать впереди, и сильные, и слабые, главно помнить - те, кто послабее, - рискуют. В первой пятерке два африканца, и Джиба шестой.
      Рядом с дорогой тренер крикнул болгарину ободряюще, он даже голову не повернул. Ему бы бежать десять километров с финнами, как Шмидту или мне на открытом этом в Норвегии, и Таавирен бежал, как он сейчас, только побыстрее, даже пока я не распробовал, и Шмидт был пятым,
      а я шес
      тым, хм,
      после него и не жалею, очень полезно, бегал так, как не надо на десять километров и не очень сдох, потому что это не марафон, и это укрепило мою веру, все прочее - суррогат.
      Если бы сейчас был тридцать девятый километр, выиграл бы англичанин или я, на сороковом - Джиба, а на тридцать пятом - Джимми, и Шмидт - если бы Джиба не был впереди, потому что он лучше отрывается, чем догоняет, странное свойство, поэтому он и не выигрывает. Сказочно ровная дорога, как нарочно.
      Он махнул часами из палатки, и я, если не ошибся, ядро идет здорово, голова не в счет. Он тоже увидел, и шел вровень со мной, поколебался и ушел вперед. Я, наверное, выиграю у Джибы, ведь так все-таки нельзя и зря пил после того, как
      черт его знает, может быть, ничего страшного. Приятнее с закрытыми глазами, хотя Сергеич и не велит, чувствуешь, как яблоки давят на веки, когда-нибудь выдавят и будут всегда смотреть,
      нечего прятать, радужные круги, и
      зеленые и неоновые, как светящаяся шерсть... Ветер дает озноб.
      Это похоже на полет. Но если летать так же трудно, это ужас тогда и жалко птиц, каждый шаг как по воздуху, земля сопротивляется неохотно, и поэтому ужасно трудно оттолкнуться и каждый шаг с боем и через силу, но это пройдет, и не один
      Раз
      Тихо, спокойнее, раз это не тридцатый километр, и, наверное, каждый или просто все думают об этом, и у всех все еще впереди, и дурное, и, и хорошее, но я бегу легче, чем в тот раз,
      и просто легче, и может,
      Сергеич неправ, и можно было пройти пять километров на минуту быстрее, хотя какое там,
      я же не один, и я был бы тогда почти рядом с болгарином, или даже впереди, и труба, прав старик, не во мне дело,
      я сам с собой не согласен, или согласен, просто первые десять
      километров это не марафон и не десять
      а так, разминка, и если бы десять человек были сейчас на километр
      впереди, они бы, наверное, выиграли - или нет?
      Что-то произошло. Он сказал - помяни мое слово, Джиба будет первый на десятке, а Шмидт - на двадцатке, ты должен к тридцати километрам проигрывать лидеру не больше двухсот метров, потому что это не Турин, и у пятерых или у шестерых в запасе рывки. И как хочешь, но
      Я говорю, ладно, а он нет, молчи,
      начиная с него - ты должен все знать наперед и все сделать, и если надо будет, побить рекорд на последних пяти километрах тоже. Потому что ты бегаешь не лучше всех, и злость еще не все. Ты же знаешь, что такое догнать Джимми.
      Ну, рекорд не рекорд. Есть рекорд, лучший результат на последних десяти километрах, и пяти, и дальше.
      Ха, тихо,
      до ста метров.
      Я не должен вести забег до тридцать пятого. И должен быть первым на сороковом. Говоришь, не как в Турине. Да, не как. Только в какой раз? У тебя одно достоинство - ты выиграешь у любого километр. Значит, после сорока никого не выпускай. Не бойся раскиснуть. Если я не полный дурак, к тому времени всем будет паршиво.
      Прежде всего паршиво будет мне
      Хорошо, что я не взял ее с собой.
      Сколько раз можно сбивать ритм? Вот узелок. Мне меньше, чем другим, поэтому, хотя и ноги у меня лучше, я хуже физически подготовлен или одарен. Но Шмидту это и в голову не приходит. Он. Ни разу не сбивал. Я думаю, это не только несправедливо - еще и неверно. Тогда бы Джиба выигрывал все забеги. Правда, может, он и свою норму перевыполняет. Но куда денешься - он бывает полумертвый в конце, но никогда не
      уставший и полумертвый не оттого, что выдохся, то есть не от усталости, а от собственных выкрутас. Но он
      он
      Если на минуту отвлечься и оставаться неподвижным, в том смысле, что просто бежать тихо и понемножку.
      Если даже он и не умеет строить бег, то, чтобы победить, надо когда-нибудь прибежать не полумертвым, а мертвым. Эти африканские бегуны друг друга не любят,
      с тех пор как начали бегать вместе.
      Потом невозможно понять, что произошло,
      как это можно сидеть или стоять.
      Расставался, неопределенное лицо и нельзя вникнуть, чтобы различить и неизвестно, в каком лице обращаться. Слабые дуновения - любовь, что ли? Ты или она. Слабые воспоминания о женщине всегда блядство.
      Я еще не скоро сойду, не раньше, чем через сезон-другой. Странного все-таки вида картинка, как будто когда птица заканчивает петь, у нее вибрирует горлышко.
      Держит. Я
      не ожидал от него такой прыти, километров через десять я стал бы рассматривать его всерьез, а сейчас не верю, что дотянет, да и на глаз видно, и он уже знает, но еще не согласен.
      Как можно дальше, но плохо,
      что все это было недавно, после дня рождения, скандальное мероприятие,
      нужно ли думать о беге, когда бежишь, как о еде
      толкнул речь, и Сергеич даже глаза опустил.
      Предельная дисциплинированность, и, главное, никаких излишеств,
      и правда, мне только по бабам сейчас, наверняка любой из нас бежит лучше, чем он.
      Водопад. Дома смеялась смеялась смеешься. Мелькнула даже мысль бросить. Никогда не показывают по телевизору, нединамично, иногда старт и финиш, так даже лучше, но ведь хоккей - это смертная тоска. Включала, тем не менее,
      обрадовались, когда я им привез. Потом
      придумали куда деть. Лучшая неделя, и нет тренировок, и я тогда был не в лучшей форме, Сергеич, что не надо, с его точки зрения он прав, отец был очень недоволен, и думал
      к счастью, я не читал тогда еще. Не могу согласиться, что они одинаковые, какая-то не та шкала.
      Флажки, и снова больше чем обычно, что им здесь надо, от безделья, это же скучно, наверное, или только по телевизору,
      Мы живые, и еще неизвестно,
      надо бы потрезвее
      хотя ничего не изменилось, как сделать, чтобы прошли два часа, я согласился бы начинать через два часа после начала, и все будут одинаково уставшие, хотя вряд ли в этом есть смысл, и Джиба или Спенсер выигрывали бы по очереди. Или нет.
      Так нас с Васей заставляли бегать, когда мы еле ноги таскали, когда узнал, он за голову схватился.
      И ничего геройского. Я знаю лучше, чем врачи, что каждый забег дорого мне обходится.
      Последние три года довольно паршиво, такса не изменилась, так ведь у каждого раньше или позже. У меня раньше и дороже
      обойдется, потому что можно бежать еще лучше из любви.
      Разумеется, это нервы, но три года назад я даже не подумал бы приезжать в Киев на турнир, а сейчас надо было
      или не ехать, или сначала доказать мальчишкам, что они побегут лучше меня, когда я не добегу так, что не смогу больше никогда.
      По-прежнему метрах в десяти сзади. Странно. Он метрах даже не в трехстах, поближе малость.
      Эх, жаль, черт меня дернул оглянуться, бедный Войтошек, ему не надо было бежать, он так отстал, что все, километра через три сойдет,
      он же растренирован, и после простуды, да,
      но сделать ничего нельзя.
      Зайду к нему вечером, если буду жив, он был великий стайер, завтра если выиграю, куплю самую невероятную вещь, чтобы они ахнули,
      если выиграю, побегу в следующий раз в этом самом,
      странно, я не привык, что сторожат, да Спенсер. Он в прошлый раз иначе, и либо что-нибудь придумал, либо у него что-то не то.
      Когда я защищал диплом, меня спросили, трудно ли пробежать
      столько.
      У меня были моменты, когда я делал это легко, легче Джибы, но всегда с паршивым результатом.
      Чего еще могут потребовать?
      Из двух девятнадцати здесь могут выбежать человек двенадцать
      с Войтошеком, но он уже отпал.
      Это не шахматы, а было бы похоже, если каждый знал, чего можно ожидать, что каверз сам себе не подстроит. Более или менее видно, кто насилует себя, а кто нет, хотя все держатся, то есть они, а кое-кто совсем молодцом, и по наивности беспокоятся за остальных.
      Да и из двенадцати человек четыре уже не очень правильно
      ногу ставят.
      Очень легко
      не пойму, только что было девять, слишком рано, я бы предпочел не раньше, чем через три. Она меня обманывает
      Странная мысль, но я имел в виду только легкость и больше никого, зря выдум
      глупо иметь претензии к женщине. От раздражения и усталости сцена ревности на бегу.
      Он и научил меня тащить лишнего за собой, через все на свете, как мимо этих деревьев,
      каждый делает свое дело, и мещанство, да и глупо поддаваться собственным слабостям, им поневоле поддаешься
      а потом, если не борешься, начинаешь потакать. Не знаю, как я бы рассуждал, если бы она не была замужем, но это мое счастье,
      мы невесомы, все, конечно,
      и выдумываем все себя
      еще слава Богу, меня научили сглаживать, потому что это может обойтись в несколько лишних километров,
      и невозможно не быть за простоту.
      Можно еще держать перед глазами разные мирные картинки, но когда нет народу, самая идиллия
      стоит только открыть глаза пошире, но она не успокаивает, и нельзя вспомнить и вообще вспоминать женщин, а лучше футбол, или пикник с родителями, а женщин, смех и грех, только за километр или два, как будто тогда до размышлений.
      Мне показалось болгарин устал, но нет, он ничего, только мы подтянулись, и наверняка будем еще ближе, но только вот,
      черт, чудо, Шмидт пошел вперед, решительнее Джибы, словно забыл, на каком он свете и как он всегда делал, и не первый
      день,
      странно, он хочет выиграть, так эксцентрично, и напрасно, это
      искусство, в таком деле
      оставайся тем, чем всегда был, и даже если не получается выиграть,
      не форсируй раньше времени, а
      у тебя только дыхание и ритм лучше, чем у других, то не лишаться же
      и этого, и уж лучше обо всем забыть и положиться тихо на случай. Втроем, и вынудил увеличить темп, может, и не так глупо, но они зря попались
      нет-нет, впрочем, он-то мог бы и один, а они не дают, он пойдет первым, не сейчас, так через километр или два, а остановиться
      они не дадут и как фору, теперь он потащит, но он не как захочет, а как они решат, и Джиба, за то, чтобы сбить, все отдаст,
      и он, конечно, лучший бегун в мире. Но только это,
      наверное, сделает болгарин, так как
      он вроде впереди еще.
      А самое странное, разрыв тот же, разве что не уменьшился. До ужаса, пойти бы вперед самому, и резкий рывок, вместе с ним, чтобы
      потом поиграть в единоборство
      Я не думал, что это так трудно, труднее, чем таскать кожу от Лисиппа к Финею. Никто не мерил точно расстояние отсюда до Афин, но, говорят, в нем много стадий.
      И к винограднику от моря
      и обратно с ягодами и
      вином.
      Я никогда не бегал так далеко от деревни к морю поменьше,
      К счастью, Соронт разрешил снять оружие,
      в доспехах глаза бы выскочили из орбит и трепыхались,
      А на самом деле не так страшно,
      если не стараться слишком правильно,
      Слишком Соронт сказал, что я могу доставить известие до захода солнца, до захода,
      он не спросил,
      Я испугался,
      Как ни крути, это
      Страшно, Очень лестно, стратег
      Сказал
      Если остановлюсь
      Нет
      когда убили
      Тилис лучший атлет
      в Греции.
      Я участвовал и больше
      не буду, но
      плохо, не только его,
      и других, неизвестно, где они,
      и я побежал по милости
      никто не может пробежать быстрее меня.
      Он меня проводил.
      Приветствие Падарху,
      Все, что угодно,
      чтобы быть в Афинах до захода,
      Бессмертным богам
      Человек
      и ни одной скотинки, я в первый раз видел человека у тяжелого камня,
      где лес оборвался у круглого пригорка, дово
      довольно гладко, я бы на арене бо
      я предпочел бы голым, нельзя
      Почему Афины так далеко? Это проклятие и эта битва так далеко стало
      все, все, что было, и теперь неразличимые морды животных
      И я с трудом вспоминаю Мелу, они так далеко и долго бежать.
      Адский труд, потому что бегу не домой, а меня туда послали, и я все расстояние пройду, не забывшись, не могу забыться, это
      оттого, что думаю о том, что уже было,
      то есть как же
      о Марафоне, и ничего подобного ему не было никогда, потому что им
      пришлось уйти
      Бег отличается от ходьбы,
      Это плавное покачивание, когда
      правильно дышишь,
      а ноги переходят сами собой, это бесплотное
      движение, пока не вызывает мук,
      В грязь не страшно,
      горячий,
      дождя сегодня не могло быть, это старая грязь,
      тут прошли, когда правый фланг
      вперед, но не было,
      это осталось от прошлого
      два или три дня,
      странно, битва была
      сегодня
      Мягкая земля, раскисшая
      чуть-чуть, и застывающая,
      Легче, чем по твердому,
      камень был ближе к морю,
      Я хотел спросить у старика, чем кончилась битва при Марафоне,
      и пробежал уже не меньше четверти пути,
      но я не знаю, сколько нужно времени, до захода,
      или нет, это вчера,
      Я не знаю, меня катит,
      как морская волна, тяжелая,
      странно, не было никакой легкости в ногах, ни в голове, это тяжелая работа,
      но не тяжелее, чем таскать мешки, просто драка.
      А мне приходилось совсем недавно и раньше всегда.
      Может, поэтому я выступал так неудачно. Не та подготовка,
      Такой как сегодня никогда не будет. Вряд ли кто-нибудь еще пробегал столько, Получу венок.
      Я бегу все-таки один, и это и лучше, и хуже, но меня послали только потому, что он убит. Если бы не было победы и они были бы здесь, могли бы и не послать.
      Он был бедно одет, но, по-моему, доволен жизнью и ни о чем не беспокоился.
      Едва ли меньшее чудо, чем сама победа.
      Здесь долина, самая богатая земля,
      Он возился и не посмотрел толком и не поднялся
      иначе я не буду до захода солнца И они будут в страхе, потому что завтра он будет у стен города, и это правда
      могло быть, я не могу остановиться,
      Она подумает, наверное, что я убит,
      Неясно, сколько я уже бегу.
      Если и можно измерить время, то уж никак нельзя унести с собой, знать, сколько прошло, можно только стоя на месте, или положиться на интуицию. Когда бежишь, с ним вообще не так, не так,
      как в "Алисе",
      думаешь одно, получается, что она против тебя, что бы ни замышлял, как трение, точно так же земля, жидкая грязь, не сопротивляется, когда ставишь ногу, но цепляет ее, когда хочешь поднять,
      я был уверен, все утрясется, и так и есть, только все вместе идут немного быстрее, то есть человек двадцать, или поменьше, остальные отстают, и Шмидт не догнал болгарина, потому что он не позволил, и идет метров
      пять, а он ничего не хочет признавать, и
      за ним Джиба, как на пикнике, но разрыв от силы метров семьдесят, однако
      сейчас будет тринадцать, лучше знать,
      я его спросил, так ли это, он нет, проку чуть, надо, конечно, что еще долго, и в конце, а лучше не думать,
      я всегда знаю с точностью до минуты и пары сотен метров, меня научил Джимми, а его еще кто-то,
      как будто временем можно управлять, что-нибудь сделать,
      и тут только забавно, что его бы не замедлить, а ускорить.
      Приходится не просто смотреть,
      вообще, только на ноги,
      смотреть на них, ничего не могу понять, как будто первый круг,
      легче, чем обычно, и тянет прибавить, хоть плачь,
      но странные ощущения у ступней, как будто горячий ободок, или лапти давят,
      но если придется расплачиваться только этим, пусть их хоть отрежут.
      Это тоже не как обычно, становится ясно, конечно, будь что будет, но это каша, а не слоеный пирог, оттого, что бежим быстро, из двух десяти, и те, кто сзади, сильно отстали, а нас тут до
      дикости, до неприличия, хм, много, не двадцать, но человек пятнадцать есть, то есть эта троица метров на сто и мы метров на сто еще за ними, я, кажется, понял, чего Спенсер хочет, и как двойные часы,
      и думает, что если я что задумал, он из-за спины обманет, а если
      нет, поскачет на длинных ногах,
      я мог бы шутя сделать чемпионом Джибу, потому что
      если
      да и он поймет слишком поздно, но ведь и мне не это нужно, черт,
      об этом Сергеич мне не говорил, надо было думать раньше,
      что делать с Джимми, от Джибы я бы избавился, отстав, и прибавив из середины группы, когда ему все надоест, оба варианта, приторможу, но Джимми
      другой человек и грамотнее в сто раз.
      Ему невыгодно, чтобы я ошибался,
      но и мне невыгодно,
      Главное, ничего не замечать,
      может быть, тихо сосредоточиться,
      на этот раз настоящей победы, наверное, не будет, только случайность,
      Двое из нашей группы,
      словно половина,
      пошли поближе, зачем, опять же,
      ведь их понемногу притягивает, магнетизм, да и все, так можно
      только толкнуть Джибу, но он, вроде, не хочет,
      зато хочет Шмидт, и опять растянет, конечно,
      Джимми ликует, мне бы тоже радоваться, так как Джиба пошел за
      болгарином за ним, но завидно.
      Разве это зависть,
      здесь не место сводить личные счеты, и я этого не понимаю, к сожалению, а эта компания тем паче, ей все равно, Шмидт пошел, надо не отпустить, а то, что один он ляжет через пять километров, им все равно,
      но он один и не пойдет,
      страшная штука бежать марафон вдвоем, особенно в идеальную погоду,
      шаг шаг
      шаг,
      я очень спокоен, это Турин
      Это не Турин,
      Сергеич прав, но толку от этого
      если я выиграю,
      может, поэтому
      это Турин,
      одним меньше, но я его не знаю, он австриец, кажется, шел в голове, и, страшная вещь, как
      покатился. Страшное дело,
      рядом совсем и дышит злостью,
      а лицо желтое и несчастное,
      пот, который идти не должен.
      И назад, и никто не сможет удержаться, и не посмотреть на него, и каждый взгляд его добивает. Но раз покатился, все. Тихо, и не настолько уж медленнее нас, но минут через семь-восемь он сойдет. Не фокусничай, нельзя следить за всеми фокусами Джибы, да и просто за всеми,
      если бы на восемьдесят километров, да вполсилы, хотя сходить с ума столько времени подряд
      что там дальше? Самый нудный отрезок до этой исторической поляны, где его поставили, будем,
      пробежим мимо, и повернем, тогда будет о чем подумать.
      Просил у памятника быть побойчее, и Сергеич тоже, значит, придется, они хотят там снимать и на финише, но это не до глянца, конечно, только просили.