Человек и Церковь. Путь свободы и любви

Протоиерей Алексей Уминский, Этери Чаландзия

Человек и Церковь. Путь свободы и любви

Издательство благодарит Юрия Роста за предоставленную фотографию на обложке.

Редактор Роза Пискотина

Руководитель проекта И. Серёгина

Корректор М. Миловидова

Компьютерная верстка А. Фоминов

Дизайнер обложки О. Сидоренко

© Уминский А., 2013

© Чаландзия Э., 2013

© ООО «Альпина нон-фикшн», 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

* * *

Предисловие

Сразу оговоримся, наш труд не является фундаментальным исследованием православия. Мы не претендуем на всесторонний анализ процессов, происходивших в обществе за последний период. Однако нам было интересно понять, какое место занимает вера в жизни современного человека, нашего соотечественника, и чего мы лишаемся, предвзято и настороженно относясь к своей традиционной религии. Сегодняшние взаимоотношения человека и Церкви нельзя назвать безоблачными и безконфликтными. И со стороны общества, и со стороны церковных институций порой звучат такие слова и совершаются такие поступки, что кажется, диалог грозит окончательно прерваться.

Наша книга – это попытка в очередной раз напомнить, что за любыми институтами всегда стоят люди. Их действия и высказывания не всегда бывают продуманы, точны и безошибочны. Но самое главное, что стоит за христианством и является его основой, – это идеи и личность Христа. И только это имеет значение.

Мы все не совершенны, что не исключает нашего стремления к совершенству. И мы должны понимать, что, отворачиваясь от чего-то, мы тем самым только лишаем и обделяем себя. Отказываться от возможности встретиться в лице Церкви с собственной религиозной культурой, во многом определяющей человека как личность, сегодня было бы непростительной ошибкой.

Протоиерей Алексей Уминский,журналист и писатель Этери Чаландзия

Глава 1

Церковь

Главная заслуга христианства заключается в том, что оно изменило мир. Именно оно дало законы, в соответствии с которыми мы живем. Христианская антропология определила человеческую личность, созданную по образу и подобию Божиему, как наиглавнейшую ценность. Именно Церковь сыграла решающую роль в вопросах равенства людей независимо от их расовой принадлежности, цвета кожи, социального положения. Преподобный Иоанн Дамаскин говорил о том, что перед Богом раб и владыка, царь и убогий – все в равном достоинстве. Церковь возвысила роль женщины и помогла справиться с рабовладением.

История христианской Церкви столь же драматична, что и история человечества. Здесь, с одной стороны, крестовые походы, ереси, инквизиция, симония[1], предательства и измены, а с другой – несомненный подвиг святости, культура, живопись, музыка, архитектура и, конечно, наука, которую исторически часто неоправданно противопоставляли религии.

Иоанн Дамаскин, Иоанн из Дамаска (ок. 675–ок. 753), урожденный Мансур ибн Серджун Ат-Таглиби. Почитаемый в лике преподобных христианский святой, один из отцов Церкви, богослов, гимнограф и философ. С именем Иоанна связано происхождение знаменитой иконы Троеручицы. После написания трех трактатов в защиту иконопочитания Иоанн, бывший дамасским министром, оказался в эпицентре скандала и государственной интриги. Наказанием стало отстранение от должности и отсечение кисти правой руки. Кисть была выставлена на всеобщее обозрение на центральной площади, но спустя некоторое время Иоанну удалось ее вернуть. Уединившись и приложив отсеченную конечность к руке, он принялся молиться перед иконой Богородице. Иоанн заснул, а когда проснулся, обнаружил, что рука приросла чудесным образом. В благодарность он приложил к иконе руку, выполненную из серебра, и написал гимн «О тебе радуется».

Напомним, что центром христианского учения, возникшего в I в. в Палестине, является личность Иисуса Христа, жизнь и деяния которого описаны в Новом Завете. Христианство возникло среди евреев, однако быстро распространилось в других этнических группах. Сегодня христианство – самая распространенная авраамическая религия, количество ее последователей превышает два миллиарда, и практически в любом уголке мира существует христианская община.

Понимание христианства как учения невозможно вне личности Иисуса Христа. Христиане веруют, что Он вторая ипостась (или лицо) Святой Троицы, истинный Бог, Сын Божий, воплотившийся на земле, то есть ставший человеком во всей полноте, но не лишившийся при этом Божественной сущности. Современное человечество ведет летоисчисление с момента рождения Иисуса Христа. Хотя монах Дионисий Малый, благодаря которому это летоисчисление и существует, допустил ошибку в расчетах: на самом деле Иисус родился четырьмя годами ранее общепринятого Рождества Христова. Иисус – мессия, появление которого предсказано в Ветхом Завете, Сын Божий, принявший смерть на кресте и на третий день восставший из мертвых. Ученики называли Его мессией, машиахом – помазанным, то есть посвященным. Рождение, крещение, жизнь и смерть Иисуса описаны в Евангелиях, четырех канонических текстах от Матфея, Марка, Луки и Иоанна. Первые три с упоминанием различных деталей последовательно описывают происходившие события, поэтому называются синоптическими, а сами евангелисты – синоптиками. Самое древнее Евангелие от Марка написано около 70 г., два других – от Матфея и Луки – около 80-х. Отдельно от них отстоит Евангелие от Иоанна, датированное примерно 100 г. Оно является не столько пересказом жизненных событий, сколько представляет собой наивысший уровень христологии, описывая Иисуса Христа в качестве вечного Логоса (Слова, Мудрости, Причины, Смысла). «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово был Бог…»

В двух Евангелиях от Матфея и от Луки рассказывается о рождении Иисуса от Девы Марии наитием Святого Духа. Мария, по священному преданию, была взята старцем Иосифом для хранения своей девственности, посвященной Богу. Зачатие Христа от Святого Духа Церковь называет непорочным. Сразу после рождения младенца семья Иосифа вынуждена была бежать из Вифлеема в Египет, спасаясь от царя Ирода, объявившего об избиении младенцев. Примерно в возрасте 30 лет Иисус был крещен Иоанном Крестителем в водах Иордана, после крещения на 40 дней удалился в пустыню и там в посте и молитве победил Сатану, который Его искушал. Вернувшись из пустыни, Иисус начал проповедовать и совершать чудеса.

В главной заповеди Иисус Христос говорил о необходимости всем существом возлюбить Бога и ближнего своего, как самого себя. Говорил о покаянии перед наступлением Царства Божьего. Иисус воскрешал из мертвых, превращал воду в вино, насыщал пятью хлебами тысячи людей, ходил по воде и проповедовал. Вокруг Христа собрались сторонники и последователи. Из них Он избрал сначала 12 учеников – апостолов, а потом еще 70 менее приближенных.

Прибыв на Пасху в Иерусалим, Иисус уже знал, что Его ждет. Предательство Иуды, Тайная Вечеря, арест, суд Пилата, бичевание и казнь на кресте. Синедрион обвинил Иисуса в богохульстве.

…не за доброе дело хотим побить Тебя камнями, но за богохульство и за то, что Ты, будучи человек, делаешь Себя Богом. (Иоанн 10:33)

И Пилат, сначала сказавший: «Я не нахожу вины в этом человеке», под давлением толпы, требовавшей распятия, вынес смертный приговор. Иисуса распяли на Голгофе вместе с двумя разбойниками.

Его тело исчезло из пещеры, в которую было помещено после смерти. Мария Магдалина и женщины, ученицы Христа, пришли рано утром ко гробу, чтобы завершить погребальный обряд – помазать миром тело распятого Учителя (с тех пор их называют женами-мироносицами), но не обнаружили тела Христа, гробница была пуста. Ангел возвестил им о Воскресении Иисуса. Вечером того же дня (мы называем его седьмым днем недели – воскресеньем) Иисус явился к своим ученикам, давая им напутствие проповедовать Его учение о спасении. Через 40 дней на Елеонской горе произошло Вознесение, «и облако взяло Его из вида их» (Деяния 1:9).

И Иисус, и апостолы говорят о втором пришествии. Это пророчество зафиксировано в седьмом члене Символа веры: «И во единого Господа Иисуса Христа <…> опять имеющего прийти со славою судить живых и мертвых, царству Которого не будет конца».

В православии исповедание Бога Единого в Троице и Иисуса Христа как Богочеловека и Спасителя мира неразрывно с исповеданием веры во Единую, Святую, Соборную, Апостольскую Церковь. Церковь, как пишет апостол Павел, – это Тело Христово, Его организм, где мы все – Его члены, а Он – наша голова. Мы с Ним соединены в Церкви, через нее Он связан с нами кровотоками своими. Он связан с нами Своим сердцем, через сердце Свое Он нам Свою кровь подает. Мы Им живем и движемся. «Я созижду Церковь Мою на земле» – это не апостолы решили, не папы римские придумали. Сам Христос сказал, что будет на земле Церковь, и что она будет Его Телом, и врата ада не одолеют ее.

«Православие» в буквальном переводе с греческого слова ????????? («ортодоксия») означает «правильное суждение» или «правильное учение». Сформировалось в I тысячелетии на востоке Римской империи. Исповедует Никео-Цареградский символ веры, составленный на Первом Вселенском соборе в Никее в 325 г. Текст символа веры исполняется во время православной литургии.

1Верую во единого Бога, Отца, Вседержителя, Творца неба и земли, всего видимого и невидимого. 2И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного, от Отца рожденного прежде всех веков, Света от Света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, не сотворенного, единосущного Отцу, через Которого все произошло. 3Ради нас, людей, и нашего ради спасения сошедшего с небес, и воплотившегося от Духа Святого и Марии Девы, и вочеловечившегося. 4Распятого же за нас при Понтии Пилате, и страдавшего, и погребенного. 5И воскресшего в третий день, по Писаниями. 6И восшедшего на небеса, и сидящего справа от Отца. 7И снова грядущего со славою судить живых и мертвых, и Царству Его не будет конца. 8И в Духа Святого, Господа, Животворящего, от Отца исходящего, со Отцом и Сыном равно поклоняемого и славимого, говорившего чрез пророков. 9Во единую святую, соборную и апостольскую Церковь. 10Признаю одно крещение для прощения грехов. 11Ожидаю воскресения мертвых 12и жизнь будущего века. Аминь.[2]

В 1054 г. произошел Великий раскол, когда христианская Церковь разделилась на западную Римско-католическую и восточную православную с центром в Константинополе. Православие восходит к апостольским временам и формируется в противовес гностицизму и арианству. Первый трактовал Новый Завет как тайное учение для избранных и отказывался признавать Ветхий Завет, арианство отвергало идею единосущности Троицы.

Очень многие ошибочно думают, что главой православной Церкви является патриарх. Это не так. Глава Церкви Христовой – Сам Иисус Христос. Поэтому Церковь – это не организация, а богочеловеческий организм. Место на земле, где Бог и человек соединяются для единой вечной жизни и Царствия Небесного. А патриарха христиане называют своим предстоятелем, то есть первым, кто должен приводить людей ко Христу.

История Русской церкви начинается фактически в 988 г., когда внук княгини Ольги, крестившейся в Константинополе, великий князь киевский Владимир Святославич (знаменитый Владимир Красное Солнышко) принял решение креститься от Константинопольской церкви. Так, согласно «Повести временных лет», в 6496 г. «от сотворения времен», окунаясь в воды Днепра и несуществующей ныне реки Почайны, киевский народ принимал крещение. Однако не все с энтузиазмом отнеслись к новой вере. Известно, что в Новгороде христианство пришлось насаждать силой, и епископ Иоаким не раз прибегал к помощи киевского воеводы Добрыни.

Приняв христианство, князь Владимир, прежде человек жестокий и своенравный, не только отменил смертную казнь, но и отпустил на свободу большинство находящихся в острогах заключенных. Для него, как и для многих других христианских правителей, возник вопрос несовместимости евангельского учения и государственного карающего меча. Митрополиту даже пришлось убеждать великого князя в том, что нельзя оставлять преступников совершенно безнаказанными.

С князя Владимира начинается народное образование. При нем стали открываться школы для детей не только из княжеских сословий, но и из семей простого звания. Естественно, это образование давалось при церкви. Во многом благодаря этому Русь в домонгольские времена слыла одной из самых образованных стран тогдашней Европы. Археологи до сих пор находят в Новгороде детские письма на бересте, своеобразные эсэмески своего времени.

В первые годы существования Русской церкви ее главу назначали «сверху», и митрополитами Руси были этнические греки. Однако в 1051 г. князю Ярославу Мудрому удалось выдвинуть на пост первосвятителя не чужеземца, а одного из самых просвещенных людей своего времени, русского митрополита Илариона. Святитель отличался исключительными человеческими качествами, а также незаурядным литературным даром, именно ему принадлежит авторство знаменитого «Слова о законе и благодати», торжественной речи митрополита, произнесенной примерно в середине XI в. Ее полное название: «О Законе, через Моисея данном, и о Благодати и Истине через Иисуса Христа явленной, и как Закон отошел, (а) Благодать и Истина всю землю наполнили, и вера на все народы распространилась, и до нашего народа русского (дошла). И похвала кагану нашему Владимиру, которым мы крещены были. И молитва к Богу от всей земли нашей»

«Тема “Слова” – тема равноправности народов, резко противостоящая средневековым теориям богоизбранничества лишь одного народа, теория вселенской империи, или вселенской церкви. Иларион указывает, что Евангелием и крещением Бог “все народы спас”, прославляет русский народ среди народов всего мира и резко полемизирует с учением об исключительном праве на “богоизбранничество” только одного народа».

Д. Лихачев

После разгрома Киева татаро-монголами в начале XIV в. эпицентр церковной жизни из Владимира переместился в Москву. Московский период связан с утверждением автокефалии, то есть самоуправления, осуществлявшегося независимо от Константинопольского патриарха. Кандидатура рязанского епископа Ионы – митриполита Киевского и всея Руси была утверждена уже без согласования с Царьградом.

К концу XVI в. оформился институт патриаршества. Одной из самых ярких и значительных фигур стал патриарх Филарет, отец царя Михаила Федоровича. «Несудимая грамота», изданная царем в 1625 г., передавала практически неограниченную власть над церковной жизнью патриарху и ставила авторитет патриарха наравне с авторитетом царя. Этот период принято называть временами «церковно-государственной симфонии». Внук патриарха Филарета, царь Алексей Михайлович Тишайший считал патриарха Никона своим «собенным другом» и доверял ему управление Российским государством в период своих военных походов.

Заметным событием XVII в. стала знаменитая реформа патриарха Никона. Тогда решение об унификации отечественной и греческой богослужебных практик привело к церковному расколу и появлению движения старообрядчества.

Восшествие на престол Петра I спровоцировало глобальные изменения в церковной жизни. Патриаршество было упразднено и создан орган государственного управления – Священный синод, просуществовавший до революции. По сути при Петре духовенство превратилось в особую категорию чиновничества. Церковь лишилась финансовой самостоятельности, отныне зависела от госказны, а сам церковный мир замкнулся и сузился до сугубо сословных масштабов. Интересно, что в так называемый синодальный период почти не происходило канонизаций – за двести лет было канонизировано только шесть святых. В основном это были святители, то есть епископы, возглавлявшие епархии, например, святой Дмитрий Ростовский.

Главой Церкви в тот период объявлялся обер-прокурор Священного синода. Всегда лицо светское, государственный чиновник, «министр православия». Среди них попадались люди не только безнравственные, но и атеисты, не скрывавшие своего безбожия.

В разные периоды своего существования Церковь переживала взлеты и падения, и на протяжении ее истории менялось отношение к ней со стороны интеллигенции. Если в XVIII в. просвещенная аристократия отдаляется от Церкви и осуществляет свой духовный поиск в вольтерианстве и масонстве, то уже в XIX в. происходит сближение через имена знаменитых славянофилов В. Ключевского, братьев Аксаковых, А. Хомякова. В XIX в. русские монастыри вновь становятся центрами культуры. В Оптину пустынь к старцам приезжают не только паломники из простонародья – смысл жизни и творчества через беседы со старцами здесь открывают для себя великие русские писатели Н. Гоголь и Ф. Достоевский. Именно в Оптину пустынь приезжает Лев Толстой перед своим исходом. Кстати, родная сестра Льва Николаевича в те годы была игуменьей Шамординского монастыря, расположенного неподалеку от Оптиной пустыни.

В переписке с А. Пушкиным состоял митрополит Филарет Дроздов, тот самый, который готовил проект императору Александру II об освобождении крестьян. Проект был принят, и в 1861 г. в России было отменено крепостное право.

В 1828 г. в свой день рождения поэт написал знаменитые «скептические куплеты»:

Дар напрасный, дар случайный,

Жизнь, зачем ты мне дана?

Иль зачем судьбою тайной

Ты на казнь осуждена?

Кто меня враждебной властью

Из ничтожества воззвал,

Душу мне наполнил страстью,

Ум сомненьем взволновал?..

Цели нет передо мной:

Сердце пусто, празден ум,

И томит меня тоскою

Однозвучный жизни шум.

Через полтора года эти строки увидели свет. Митрополит Филарет прокомментировал их, назвав «стоном потерявшейся души, ропотом самопожирающего отчаяния». И ответил «не возражением, а переиначенным стихотворением Пушкина, пародией».

Не напрасно, не случайно

Жизнь от Бога нам дана,

Не без воли Бога тайной

И на казнь осуждена.

Сам я своенравной властью

Зло из темных бездн воззвал,

Сам наполнил душу страстью,

Ум сомненьем взволновал.

Вспомнись мне, забвенный мною!

Просияй сквозь сумрак дум, —

И созиждется Тобою

Сердце чисто, светел ум.

Узнав об ответе митрополита, Александр Сергеевич написал: «Стихи христианина, русского епископа в ответ на скептические куплеты! – это, право, большая удача», и отозвался строками стихотворения «В часы забав и праздной скуки…»

Твоим огнем душа палима

Отвергла мрак земных сует,

И внемлет арфе серафима

В священном ужасе поэт.

Кстати, двоюродным праправнуком митрополита является известный телеведущий программы «В мире животных» Николай Дроздов.

В XX в. на формирование русской религиозной философии и мысли огромное влияние оказали П. Флоренский, С. Булгаков, В. Соловьев, Н. Бердяев.

«И об истории христианского человечества нельзя судить по внешним делам, по человеческим грехам и страстям, искажающим образ христианства. Мы всегда должны помнить, что пришлось преодолевать христианским народам в их истории, с каким мучительным трудом нужно было им побеждать свою ветхую греховную природу, свое исконное язычество, свое древнее варварство, свои полузвериные инстинкты. Христианству приходилось перерабатывать материю, которая оказывала страшное сопротивление христианскому духу. Нужно было воспитывать в религии любви тех, которые полны были инстинктов насилия и жестокости. Христос пришел спасать больных, а не здоровых, грешников, а не праведников. И род человеческий, принявший христианство, есть больной и грешный род. Церковь Христова совсем не призвана к внешней организации жизни и к внешней, насильственной победе над злом. Она ждет всего от внутреннего, духовного перерождения, от взаимодействия человеческой свободы и божественной благодати. Христианство по природе своей не может насильственно уничтожить радикальное зло человеческой природы, оно признает свободу человека».

Н. Бердяев.О достоинстве христианства и недостоинстве христиан (1929)

2 марта 1917 г., в день отречения государя Николая II от престола, одновременно с падением монархии в России начался и новый период для Церкви. События происходили одно за другим. В октябре 1917 г. было восстановлено патриаршее правление, первым патриархом после Синодального периода был избран Тихон Белавин, в феврале следующего года был упразднен Священный синод, месяцем раньше опубликован знаменитый декрет «Об отделении церкви от государства и школы от церкви». Религия становилась личным делом каждого, и все чаще шла речь о «религиозных предрассудках» и «опиуме для народа». В противовес процессу удушения на родине религиозное движение формировалось в эмиграции, за границей возникла зарубежная Русская православная церковь.

Тем временем в Стране Советов словно зашло солнце. На фоне братоубийственной гражданской войны проходила кампания изъятия церковных ценностей под предлогом борьбы с массовым голодом. Патриарха, которого, как считал Ленин, «…целесообразно нам не трогать», сначала вызывали на допросы, потом арестовали по делу о московском духовенстве и держали в изоляции в Донском монастыре. Народ требовал расправы над «людоедом» Тихоном, расстрел казался неминуем. В это время происходит покушение на патриарха, случайной жертвой которого становится его келейник, Яков Полозов. Советская власть инициирует создание раскольнической, так называемой живой Церкви, которую в народе стали называть Красной. Часть священнослужителей и иерархов уклоняются в раскол, требуют низложения патриарха Тихона и выступают с открытой поддержкой большевистского режима. Одновременно они пытаются провести ряд реформ внутри самой Церкви – упразднить монашество, ввести женатый епископат, разрешить для священников развод и второбрачие. Живоцерковцы, или обновленцы, часто выступают как доносчики и свидетели против тихоновцев на судах. Храмы, в которых служили последователи патриарха Тихона, закрываются и уничтожаются. Действующими остаются только те, что принадлежат обновленцам. Храм Христа Спасителя становится одним из них. Ирония времени – главным регентом этого храма был знаменитый Александр Александров, создатель и руководитель известного на весь мир Ансамбля красноармейской песни и пляски и автор гимна СССР.

Один из самых ярких представителей обновленцев – митрополит Александр Введенский, человек не только высокообразованный, но и обладавший мощной харизмой. В те времена в Политехническом музее проходили знаменитые диспуты на тему религии между ним и наркомом просвещения Анатолием Луначарским. Посмотреть и послушать их собирались толпы зрителей. Введенский всегда выигрывал в этих словесных поединках, и через некоторое время диспуты были прекращены, поскольку они скорее способствовали обращению неверующих, чем развенчанию религиозных предрассудков.

Гонения на Церковь в 1920–1930-е гг. неизменно усиливались, и к началу 30-х гг. на свободе оставалось только четыре (!) епископа. Духовенство было практически истреблено, миллионы верующих сидели в лагерях. За весь период гонений было уничтожено более 300 000 священников. К этому моменту советская власть уже не щадила и обновленцев. Масштаб гонений вынудил патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия Старгородского выступить с известной Декларацией. Опубликованная в 1927 г., она вызвала серьезные разногласия во внутрицерковной среде. Послание митрополита стало попыткой спасти Церковь, пойдя на компромисс с безбожной властью.

В Декларации говорилось, что в стране нет гонений на веру, и узники, сидящие за свои религиозные убеждения, – сплошь государственные преступники. Именно Сергию принадлежит знаменитая фраза, адресованная советским властям: «Ваши радости – наши радости, ваши победы – наши победы». До сих пор не утихают споры вокруг этого послания и самой позиции митрополита, высказывавшегося в духе лояльности к режиму. Многие не согласны с тем, что его действия спасли Церковь, хотя внешне казалось, что режим ослабил хватку и отступил. Противники Сергия обвинили его в предательстве и ушли в подполье, была организована «оппозиционная» Истинно-Православная Церковь. Сторонники считали, что именно позиция патриарха привела к тому, что после войны Сталин лично принял Сергия, и после той встречи по стране началось восстановление и открытие храмов.

Есть и третье мнение, что Сталин был просто вынужден несколько ослабить и даже свернуть антицерковную кампанию, но не под влиянием авторитета священнослужителя, а из политических соображений. Накануне войны огромное значение приобрел союз с США и Великобританией, а эти страны были крайне озабочены происходящим вокруг Церкви и веры в СССР. В сентябре 1943 г. в Москве состоялись выборы патриарха, был вновь образован Священный синод, и Церковь получила название, которое существует до сих пор, – Русская православная церковь. Патриархом стал митрополит Сергий.

В 1950-е гг. вновь поднялась волна репрессий и началось давление на Церковь. Власть стремилась контролировать все, вплоть до системы образования будущих священнослужителей. Стране не нужны были просвещенные люди в среде духовенства. Последствия этой политики ощутимы в каком-то смысле и сегодня. При советской власти на всю страну было всего три семинарии и три академии: Лаврская, Ленинградская и Одесская. Они давали сносное религиозное образование, предоставляли целый корпус специальных предметов, были учебники, существовала система преподавания, но, даже получая фундаментальное образование, священник мог сформироваться только как профессионал, но не как разносторонняя личность. Не преподавались ни психология, ни педагогика, ни философия, только сугубо специальные богословские предметы. Из светских – неизбежная Конституция СССР. Дети священников, если и хотели продолжить традицию отцов, сначала все равно шли в армию, потом в семинарию, в результате не получали никакого другого образования, кроме школьного и семинарского. Как следствие – низкий культурный уровень священнического сословия, особенно в 60–80-х гг.

Однако время шло, и в конце 1960-х опять повеяло свежим ветром перемен. В ноябре 1965 г. было опубликовано знаменитое Открытое письмо двух священников Николая Эшлимана и Глеба Якунина Святейшему Патриарху Алексию и председателю Президиума ВС СССР Николаю Подгорному. Над одним из вариантов письма работал Александр Мень. В письме говорилось о таких вещах, как право на свободу и веру, о карательной системе подавления и беспределе властей, не гнушающихся противозаконных действий. Письмо было размножено и распространено, за что отец Глеб был арестован и сидел в лагерях.

Отношения КГБ и Церкви – это отдельная страница в истории. Тот же Глеб Якунин в начале 90-х заявлял, что Московский патриархат был чуть ли не «сестринской организацией КГБ». Без всякого сомнения, Церковь находилась под прессом этой чудовищной организации, и наверняка в ряды священнослужителей внедрялись агенты. Тем не менее одно дело – неминуемое назначение священника на приход через уполномоченного по делам религии, который, конечно же, был сотрудником КГБ, и другое – когда сам священник соглашался быть осведомителем. В большинстве случаев епископы были вынуждены писать формальные и ничего не значащие отчеты о своей деятельности для рутинной работы органов, но находились среди них и такие, кто писал доносы и на своих братьев по вере. Знаменитые отречения от веры священников во времена так называемой хрущевской оттепели, например, преподавателя Ленинградской семинарии А. Осипова, – несомненные свидетельства того плачевного положения, в котором находилась Церковь. А ведь речь идет о периоде, который в интеллигентской среде принято считать относительно либеральным. Но говорить о том, что Церковь была филиалом КГБ, несправедливо.

В 1990-е гг. наблюдался массовый приток людей в Церковь. Их порыв был искренний, но опять же на фоне того сумасшествия, которое творилось в стране, на фоне слома эпох и мировоззрений в головах у людей царило полное смятение. Крайне искаженными были представления о себе и мире. Доходило до удивительных вещей. Когда в тех же 90-х в Церковь пришла интеллигенция, она первым делом принялась «сбрасывать Пушкина с корабля современности». Наступили времена агрессивного отторжения культуры. Она оказалась больше не нужна, и прошлое активно «упразднялось» за ненадобностью. Если интеллигенты обращались, они доходили до крайности, становились сугубо церковными людьми и читали и почитали только святых отцов. Для них вся светская мировая культура виделась каким-то скопищем пороков, отмеченным чуть ли не печатью антихриста, в то время как требовался непорочный чистый источник веры и знания. На дворе был XX век, а люди пачками выбрасывали книги Толстого на помойку. И это в своем неофитском порыве пропагандировали в том числе представители высокой культуры, имевшие влияние и авторитет в обществе.

Особенностью духовной жизни неофитов 90-х был сверхаскетизм, нередко на фоне подмены духовных понятий. Шел активный поиск старцев, которые в представлении новых христиан «знали все и про всех, и имели ответы на все вопросы духовной жизни». В те времена стали массово открываться храмы и монастыри. Сегодня в России около 700 монастырей. До церковного возрождения их было около десяти: три на территории СССР, остальные – в Украине и Прибалтике. Стала распространяться литература XIX в., которая воспринималась как руководство к действию, а также множество современных книг монахов, проповедовавших идеи сверхаскезы. Однако адресована эта литература была не представителям церковной среды, а обычным людям. Авторы безапелляционно утверждали, что только одна форма православия, например, характерная для XIX в., истинна и принимается Богом.

Появилось такое уродливое явление, как младостарчество, когда недавно рукоположенные священники, часто не обладающие ни духовным опытом, ни житейской зрелостью, используя авторитет своего сана, начинали манипулировать людьми и искажали такие высокие понятия, как смирение, послушание, свобода и любовь. Послушание порой превращалось в подчинение, смирение – в бесконечное культивирование чувства вины. Человеческая свобода ставилась под сомнение. Любовь, за исключением платонической и духовной, приравнивалась к блуду.

В основе подобных убеждений часто присутствовала монашеская обида: раз мне ничего нельзя, пусть и вам тогда ничего не достанется. Вероятно, подобные священнослужители долго с собой боролись, много сил тратили на то, чтобы искоренить в себе всякое греховное человеческое желание, и преуспели до такой степени, что вместе с желаниями убили саму любовь к этому миру, уничтожили ее как источник чувствования, радости и восхищения. Часто тяга к чрезмерной аскезе проистекает именно из подобного собственного внутреннего высыхания и опустошения. Такая позиция чрезвычайно распространена среди тех, кто представляет религиозное сознание как систему подавления и запретов.

Церкви понадобились десятилетия, чтобы осознать эту проблему, и одна из заслуг Святейшего Патриарха Алексия II состоит в том, что он обратил на это внимание и постарался «развернуть» церковное сознание в другую сторону.

Сегодня в обществе реакция на Церковь очень обостренная. Это происходит в том числе и потому, что люди сильно дезориентированы и живут мифологемами. Они на самом деле боятся и не доверяют Церкви. Но вместе с тем есть и тяга, и интерес к ней.

Церковь – довольно закрытое сообщество, и во многом она традиционна и консервативна. Для современного человека понятие «консерватизм» неоднозначно, оно может иметь как положительный, так и отрицательный смысл. Изначально в его основе лежит идея незыблемости традиций (лат. concervare – сохранять, хранить, оберегать). В этом смысле традиционализм позволяет Церкви сохранять в веках основные смыслы и ценности: интерес к человеку, к его сущности, к его отношению к Богу, к ближнему, к вопросам свободы и любви.

Проблема в том, что постсоветский мир, в котором мы сегодня живем, вообще не готов к восприятию каких бы то ни было традиций. За последние сто лет происходило планомерное разрушение любых связей, сначала религиозных, потом и социальных. И любую традицию сегодня мы склонны воспринимать как посягательство на свою свободу. И понятно почему. Предлагаемые идеалы не прорастали в сознании естественным путем, они были привнесены и навязаны со стороны, тем самым превращаясь в очередной способ подавления личности. А сегодня традиции прошлого воспринимаются и вовсе как устрашающие мифы (например, миф о цензуре, миф о пропаганде, миф о тотальных запретах). Может, и не все было так ужасно и какие-то мифологемы советского строя не противоречат нынешнему мироустройству, но в современном постмодернистском мире люди на всякий случай предпочитают держаться подальше от любых, как им кажется, сковывающих их волю традиций.

В то же время отношение к Церкви вытекает из особенностей человеческой природы, которую исключительно моментом и историческим контекстом не объяснишь. Причем касается это не только людей неверующих, но и тех, кто называет и считает себя приверженцем Церкви. К сожалению, здесь многое связано с высоким уровнем агрессии в нездоровом обществе. Поиски опоры и утешения порой приводят человека к вере, но результат принимает искаженные формы. Тот, кто переполнен злобой, раздражен, обвиняет всех и вся в своих бедах, начинает использовать и веру для оправдания ложных намерений. Расцветает садистическое мышление, внешне замаскированное под религиозные формы. В определенных кругах оно даже может воспитываться как некое мировоззрение. Эти люди собираются потом в воинствующие общества и сообщества, вроде Союза православных хоругвеносцев, и убеждают друг друга, что добро должно быть с кулаками и что только путь силы и агрессии ведет к познанию и защите истины. Это все бесконечно далеко от христианства, но, к сожалению, существует, как и в любой другой религиозной системе.

В том числе и поэтому современная литература о религии сегодня очень нужна. Для тех, кто ходит в церковь, все проще. Они практически всегда могут пообщаться со священником. При храмах масса специальной литературы. В Интернете полно всевозможных сайтов, на которых воцерковленные люди хорошо ориентируются. Новичок же нарвется на провокативную информацию, примет ее за чистую монету и либо потеряет интерес и отвернется, либо, что еще хуже, озлобится и побежит в совершенно противоположную от Церкви сторону. А в современных сетевых энциклопедиях и вовсе множество элементарных фактических ошибок и неточностей.

В вопросах религиозного самообразования по книгам не все так просто. Даже когда читаешь труды, например, святителя Игнатия Брянчанинова, человека высококультурного, обладающего авторитетом и исключительной репутацией, понимаешь, что они не могут быть поняты до конца вне участия в жизни Церкви. Вырванная из контекста информация не встраивается в систему и не дает необходимого понимания. И часто какие-то «надерганные» цитаты настораживают и даже пугают человека.

Игнатий Брянчанинов, в миру Дмитрий Александрович (1807–1867), епископ Русской православной церкви, богослов и проповедник. С детства проявлял склонность к уединению и молитве, однако поступил и закончил Военное инженерное училище. Принял постриг в 24 года, уже побывав в Оптиной пустыни и имея за плечами духовный опыт общения со старцами. По настоянию императора Николая I был определен на восстановление Троице-Сергиевой пустыни под Петербургом. До 1857 г. оставался настоятелем пустыни, возродив ее в духовном и хозяйственном плане. С детства обладавший литературным даром, архимандрит Игнатий оставил огромное наследие в письмах, очерках, статьях, проповедях, стихах. С 1847 г. выходят в свет его сочинения, сначала статьи, а затем и книги. В 1865 г. были напечатаны первые два тома сочинений «Аскетических опытов». В 1867 г. в воскресенье, в праздник жен-мироносиц святитель скончался. Причислен к лику святых.

Настоянные на невежестве, отсутствии элементарного образования и отказе от собственного критического мышления, некоторые явления, сопутствующие церковной жизни, иначе как психическими отклонениями не назовешь. Например, кликушество. Оно всегда активизировалось на фоне расцвета суеверий в обществе, как это было, например, в ХVIII в. после реформ патриарха Никона и последовавшего за ними церковного раскола. В непростые времена нервозность и неспокойствие, словно по воздуху, передаются людям от одного к другому, они что-то такое улавливают и реагируют по-своему. Кликушество – одна из форм болезненной реакции на искаженную и напряженную атмосферу жизни.

Популярный сегодня обряд изгнания бесов – явление того же порядка, и отношение к нему неоднозначное. Мнения ученых сводятся к тому, что за так называемой «одержимостью бесами» стоит серьезный диагноз, от раздвоения личности и шизофрении до истерических и эпилептических припадков. Что же касается внутрицерковной среды, здесь считается, что вообще никто, кроме святых праведников, не может проводить ритуал изгнания бесов. Однако на деле этим занимаются все кому не лень.

В церкви собираются люди: одни – якобы нуждающиеся в спасении, другие – якобы умеющие избавлять их от этих якобы страданий. Создается особая атмосфера, и вскоре действительно начинает казаться, что вокруг бесноватые и священник спасает их души. На самом деле большинству из них нужен хороший психиатр, а не отчитка, поскольку нет у них никакого беснования. Но в отсутствии разума и душевного здоровья у одних и совести у других подобные ритуалы приобретают формы духовного явления. Священники зарабатывают очень приличные деньги и авторитет, порой даже приобретают статус святых и старцев. А для людей, которые приходят к ним за избавлением от бесов и исцелением, это становится формой существования, что вполне объяснимо, учитывая тот объем внимания, которое они получают. Колоссальное участие в их судьбе, масса впечатлений, чистый адреналин – для многих это становится своего рода наркотиком.

Что касается священников, принимающих во всем этом участие, то на них лежит очень большая ответственность за происходящее. Здесь снова стоит вспомнить добрым словом патриарха Алексия, который запретил подобные отчитки в Московской епархии, правящим епископом которой он являлся.

Манипулировать людьми очень приятно, тем более если ты оправдываешь себя перспективой духовного спасения. По сути ты шарлатан, но у тебя все есть: ты в священном сане, крест носишь, Евангелие знаешь, а поступаешь бессовестно. Такая двойственность, к сожалению, процветает. Настоящих святых совсем мало. А прельщения и самообмана много.

«Современные люди просто не знают, какому риску подвергают они своих близких и самих себя, приходя на отчитку. Священник же, “молитвою и постом” не получив от Бога дара изгнания бесов, и пытающийся сам, путем вычитывания молитв и прочих действий победить злых духов, красноречиво свидетельствует о себе. Святитель Игнатий Бранчанинов с горечью писал о подобных “чудотворцах”: «Душепагубное актерство и печальнейшая комедия – старцы, которые принимают на себя роль древних святых старцев, не имея их духовных дарований».

Заклинание духов в наше время, когда “оскуде преподобный”, может иметь самые губительные духовные, психические и физические последствия как в личном, так и в социальном отношениях, как для самих больных, так, естественно, и для отчитывающего. Преп. Амвросий Оптинский говорил: “Если не хочешь нести скорби, не берись помогать одержимым бесами. Преподобный Симеон Евхаитский советует уклоняться от одержимых злыми духами”. Священник, дерзающий изгонять (отчитывать) злых духов “Иисусом, Которого Павел проповедует” (Деян. 19:13), рискует подвергнуть себя подобному же поруганию от них, о котором промыслительно повествует книга Деяний апостольских, а бесноватого ввергнуть в еще более тяжкие болезни и страдания».

А. И. Осипов.Путь разума в поисках истины

Организовать людей в напряженном, наэлектризованном, агрессивном мире очень легко. В неблагоприятных условиях человек становится управляемым. Люди в состоянии агрессии словно теряют разум, они перестают думать, принимать самостоятельные решения, ими легко манипулировать. Церковь – это не идеология, это идеал, однако многие стремятся придерживаться именно идеологии, потому что она удобна и понятна. Все ясно и просто: куда идти, кто твой враг, кто друг, что правильно, а что нет, что можно, а что нельзя. В этой замкнутой и «опечатанной» системе нет нужды меняться, развиваться, переосмысливать жизнь, искать, размышлять, сомневаться. Церковь – это не конечный пункт, это путь. Это наше продвижение ко Христу, по мере которого мы должны освобождаться от всего лишнего и наносного. Даже политические убеждения вторичны по отношению к идеалу.

На этом пути человека подстерегают непростые испытания: собственные гордыня и тщеславие, ложные представления и всевозможные бесовские искушения. Невозможно не ошибиться, не засомневаться, не оказаться в тупике, из которого потом будет очень непросто выбираться. Однако гораздо страшнее сомнений и заблуждений мысль о том, что ты уже пришел. Что цель достигнута и волноваться больше не о чем. К сожалению, такое часто происходит с людьми, утвердившимися в правилах церковной жизни. Им кажется, что, регулярно посещая богослужения, постясь и причащаясь, они выполняют программу-максимум. Им не приходит в голову, что они попадают таким образом в замкнутый круг, что это не путь ко Христу, а бесцельное блуждание в защитительном пространстве. Это ошибка, потому что истинно верующему человеку свойственно находиться не в дремотном благодушии, а в постоянном душевном беспокойстве. Не в истерике, а в поиске. Знавшие ответы на все вопросы были фарисеями. Теми, кого обличал Христос.

Религиозное сознание неразрывно связано с особенностями человеческого мышления. Нехитрая схема «можно – нельзя» хорошо понятна людям. Она освобождает от собственной ответственности за личный духовный путь, за принятие решений, за свои ошибки. Многие из тех, даже довольно молодых людей, которые сегодня приходят в Церковь, привыкли жить в глобальной системе запретов, навязанной им советской идеологией. Большинство просто приучены подчиняться, а если и протестовать, то в рамках дозволенного. Мы же все прекрасно знали, до какой степени «нельзя» можно доходить, сидя по кухням и костеря правительство или читая ксерокопированный самиздат. Очень немногие решались перейти эту грань. А когда Союз распался, наступило время свобод, выбора, личной ответственности, появилась возможность жить не по указке и не по плану, а по собственному разумению, рассчитывая на свои силы и способности, произошел удивительный откат по всем пунктам. Свобода заниматься литературой, культурой, бизнесом, собой и своей жизнью неожиданно напугала людей. Вряд ли могло быть иначе, поскольку само сознание было несвободным. И на Церкви сегодня лежит большая ответственность за воспитание нового свободного сознания.

В Церкви достаточно много людей, которые своими взглядами, публикациями, выступлениями и самим своим служением пытаются разрушить сложившиеся вокруг нее стереотипы. Церковь ХХ века – это все-таки Церковь героическая. В ней было много мучеников, страдальцев за веру, много примеров высокого исповеднического подвига. Но, с другой стороны, именно в это время Церкви пришлось пройти испытание компромиссами. Компромисс – это всегда проблема, вопрос в том, спасителен он и разумен или губителен и опасен.

В этом смысле очень показателен пример с Декларацией митрополита Сергия, о которой мы уже упоминали. Для многих людей из церковной среды эта сделка с властью обернулась роковой сделкой с совестью. Они считали, что в результате Церковь потеряла, а не приобрела. Не унаследовала мученического духа стояния за веру, а просто выгадала.

Было достаточно много епископов, которые не подчинились Сергию, не подписали его декларацию, ушли в подполье и разорвали с ним церковные отношения. Они писали ему письма, в которых упрекали митрополита даже не в том, что он идет на соглашательство с ложной и безбожной властью, а в том, что делит людей на своих и чужих. Тех, кто за него, он одобряет, а несогласных считает своими врагами, обвиняет и гонит прочь. (Очень злободневная, кстати, проблема для нашего современного общества.) И тем самым изгоняет из Церкви дух свободы и любви. С этими утверждениями можно спорить и не соглашаться. Исторический контекст вообще сложная вещь, и давать какие-то жесткие определения здесь не всегда возможно. Но мысль о том, что в результате конкретных решений и поступков в людях оказалась не выращена, не выстрадана и не воспитана привычка жить духом свободы и любви, чрезвычайно важна.

Это большая опасность, когда, принимая вроде бы правильное решение, мы не задумываемся о последствиях совсем другого плана. Материальная выгода становится тактической победой, но в духовном плане такие рациональные поступки могут привести к масштабному поражению. Результаты будут заметны не сразу, но ошибкам свойственно накапливаться, и постепенно становится очевидно, что когда-то именно компромисс, именно удобное соглашательство повели дорогой заблуждений.

Яркий пример – происходящее в Церкви сегодня. Мы все время словно чем-то не тем занимаемся. Сначала Церкви казалось, что надо восстановить и построить храмы, потом имущество вернуть, потом появилась идея, что необходимо преподавать закон Божий в школе, потом пойти с ним в армию. Все это вещи правильные и нужные, никто не спорит. Но в постоянной борьбе за них мы словно не на том языке заговорили. Язык целесообразного и разумного оказался совсем не языком свободы и любви. Но это не значит, что ничего нельзя изменить.

Я сам пришел в Церковь молодым человеком, попал к замечательному духовнику и вижу сейчас, как он изменился. Человеческое сознание подвижно, надо отдавать себе отчет в происходящем, размышлять, сомневаться, что-то переосмысливать, отказываться от того, что делает тебя хуже и тормозит твое развитие. Мой духовник не стал цепляться за те ценности, которые в свою очередь получил в наследство от других людей и духовных авторитетов, и я тоже. С течением жизни мы поменялись оба. Мне кажется, он стал еще более духовно развитым человеком. Я вижу, как изменились его взгляды к таким вещам, как государственное устройство, патриотизм, церковная дисциплина. И что при этом неизменными остались отношение к вере, требовательность к себе самому, внимание и любовь к людям.

Почему мне кажется, что так важно менять сознание? Если дух свободы и любви не воспитывать в человеке, он сам собой не появится. Зато его место обязательно займет система. Любая. Если мысль о свободе и любви не проповедуется, не звучит в словах священников, в словах авторитетных церковных и культурных деятелей, то формируется системное, а не свободное мышление.

На этом фоне большое благо, что в России сейчас так мощно развивается гражданское и протестное сознание. Ведь в широком смысле это время осознания собственных свобод, права думать по-своему, не соглашаться, выражать свое мнение. Этот процесс очень важен и для Церкви в том числе, и если она сейчас не поддержит определенные протестные требования (честные выборы, борьбу с коррупцией, неангажированные суды и т. д.), она очень много потеряет в будущем. Сейчас решающее время для Церкви, которое в каком-то смысле определяет ее будущее.

Ведь Церковь в метафизическом смысле – это совесть – и человека, и государства. Это мощнейший инструмент формирования нравственных понятий. Она не только регулирует категории человеческой морали, определяя границы возможного и преступного, не только призывает личность к ответственности и покаянию, она и в масштабах государства становится мощным фильтром, сдерживающим порок, несправедливость, ненависть, агрессию. Именно поэтому Церковь ни с чем и не должна быть «срощена», это автономный и самостоятельный в моральном плане орган. Но только тогда Церковь становится совестью – и человека, и государства, – когда в ней присутствует в первую очередь не устройство и организация, а сила свободы и любви.

Церковь в советский период почти разучилась говорить на языке свободы, вследствие чего многих ее деятелей и тех, кто в Церковь сегодня приходит, интересует все на свете, кроме главного. Они говорят о том, что нужно восстанавливать монархию или империю, что Церковь должна обрести некий фундамент, что она может существовать только при ком-то, только при какой-то власти. Все это примеры стремления не к свободе и любви, а к системности, порядку, подчиненности и организованности.

Да, игнорировать подобные настроения сложно. Помимо своего метафизического значения Церковь – это еще и общественный институт, в земном своем воплощении она имеет форму организации. Люди вообще любят организовываться. Энгельс как-то сказал, что мы – общественные создания. И это верно. Человек не автономное существо, замкнутое на самом себе, он ищет способы выражения себя в этом мире, возможность реализоваться, разделить свои мысли с другими. Благодаря одной из самых важных своих сущностных характеристик – любви – человек стремится раскрыться и как-то в этом обществе себя проявить. Но вместе с тем его обратная сторона, его трусость, эгоизм и стремление быть «как все» заставляют его строиться и ходить в затылок. Везде. В том числе и в Церкви. А во внутрицерковном укладе вообще все очень четко определено: каноны, традиции, запреты, ограничения. И здесь наблюдается интересная закономерность: большинство приходящих сегодня в Церковь демонстрируют два способа поведения: едва столкнувшись с внутрицерковной дисциплиной и обрядовостью, либо разворачиваются и бегут прочь либо, как ни странно, мгновенно подстраиваются. Не меняются внутренне и духовно, а начинают неистово соблюдать и соответствовать.

Все их сомнения продолжают оставаться в системе координат «можно – нельзя», только антураж меняется. Они испытывают состояние защищенности и комфорта – дескать, я теперь в Церкви под покровом и присмотром Божиим и при этом еще могу просить у Бога все, что мне надо. Я могу священнику рассказать о своих проблемах, получить ответы, советы, помощь, поддержку и т. д., то есть переложить все проблемы на окружающих, в данном случае на приход, и ждать помощи со стороны. Такие рассуждения небезосновательны, поскольку в Церкви действительно чем могут, помогут всегда. И это чрезвычайно удобно.

Однако достаточно случиться настоящему катаклизму в жизни человека, чтобы вся эта уютная схема развалилась. Оказывается, что, если он сам не в состоянии сохранить себя, если он не может рассчитывать на собственные силы и убеждения, его мир остается слабым и уязвимым. Хорошо, если под давлением непростых обстоятельств человек начинает понимать меру собственной ответственности за свою жизнь, в том числе и духовную. В противном случае люди ломаются, многие уходят из Церкви, начинают искать новые сообщества или новых партнеров, готовых взять на себе заботу о них. Мы об этом, как правило, не задумываемся, но ведь порой даже брак многие из нас воспринимают как способ решения или, скорее, ухода от проблем. А еще могут быть и секты, и гадалки, и всевозможные сомнительные кружки и организации.

Человек, словно комар, стремится забиться в какую-нибудь щель, он словно бежит от себя, от вопросов, которые необходимо задать самому себе и не побояться услышать, возможно, неутешительные ответы. Не к свободе он стремится, а оберегает мир собственных заблуждений. В этом смысле Церковь становится для него местом, не успокаивающим и усыпляющим, а тревожащим и стремящимся пробудить сознание. Многие к этому оказываются не готовы.

Для тех же, кто сетует на излишнюю, как им кажется, упорядоченность и консерватизм церковной жизни, могу сказать, что в Церкви есть правила поведения, но нет фейсконтроля. Это место, в котором пришедшие объединяются вокруг Евангелия. А если так, то здесь могут в равной степени существовать монархисты, демократы, анархисты, националисты, либералы и многие другие. Однако если Евангелие используется как способ утверждения собственной идеологии, это уже не имеет никакого отношения к Церкви. Без Христа вообще любая идея мутирует, либерал становится либертеном, а консерватор – фундаменталистом. Любое, даже самое прогрессивное начинание в своих крайних формах приобретает отвратительные черты.

То, что в силу разного рода обстоятельств наше внутреннее внимание не сосредоточено сейчас на Евангелии, на смысле евангельского благочестия, на личности Самого Христа, – большая проблема.

«Немало на свете людей, которым так важно доказать бытие Божие, что они забывают о Боге. Словно Богу только и дела, что быть! Многие так усердно насаждали христианство, что и не вспомнили о словах Христа. Да что там, так бывает и в мелочах. Ты видел книголюбов, которым некогда читать, и филантропов, которым не до бедных. Это самая незаметная из всех ловушек».

К. Льюис.Сказание об аде и рае, или Расторжение брака

Множество вещей, которые серьезно обсуждаются в Церкви, из-за которых люди конфликтуют и не могут найти согласия, – это вопросы, не имеющие никакого отношения ко Христу. Какая разница, по большому счету, на каком языке служить? Отменять посты или не отменять? Придерживаться старого или нового календарного стиля богослужения? Ведь это как мебель расставить – неважно, где и как она будет стоять, если в доме есть любовь. А если нет любви, как мебель ни ставь, она будет красива только для гостей. Так и здесь: мы обсуждаем внутри церковного сообщества массу очень важных вопросов, но почти не говорим о самом главном – о свободе и любви.

Потребность в них – совсем не абстракция. Их отсутствие приводит к страшным последствиям.

Был один случай в церковной практике в Вятке, когда умер старый архиерей и ему на смену пришел новый. И у него по каким-то причинам сразу не сложились отношения с помощником предшественника. Его обвинили в махинациях. То ли новый архиерей предпочел на хозяйственные должности ставить своих людей, то ли у того священника и правда были какие-то финансовые неувязки, сейчас уже не разберешь. Последний вариант, кстати, совсем не исключен, поскольку, как внутри иной бухгалтерии все устроено, порой не разобраться. Есть вещи, которые со стороны кажутся махинациями, а на самом деле это просто удобная форма вложения церковных денег на нужды прихода. В любом случае тот священник явно не для себя старался, потому что у него самого ничего, кроме епархиальной квартиры, не было.

А с приходом нового начальства начались проблемы. Он один раз пришел к архиерею, другой – его не принимают. Потом начинают выгонять из квартиры и обвиняют в финансовых нарушениях. У него инфаркт, он попадает в больницу. Подлечивается, выходит, опять пытается встретиться с начальством – ничего не получается. Он возвращается домой, снимает крест, напивается и вешается.

Что бы там ни было, но происходит трагедия, погибает человек – и никто не приходит к нему на похороны, никто даже не высказывает обычного сочувствия. Его так и не отпели, поскольку вроде как покончил с собой. Да, самоубийство – великий грех, но сейчас такая жизнь непростая, столько несчастий и драм, что часто священники все-таки дают родственникам разрешение на отпевание. А тут ни в какую. Тридцать лет человек служил верой и правдой, пользовался уважением и одобрением, а сразу после его смерти начинают выходить статьи в прессе о том, что покончивший собой батюшка был алкоголиком и вором. Что, дескать, поделом ему и жалеть его не надо!

Да, возможно, он и оступился, возможно, что-то сделал не так, но почему же надо сразу отворачиваться и с таким энтузиазмом затаптывать человека ногами? Какое же это милосердие и человеколюбие? О какой любви тут может идти речь? И это не просто какой– то один вопиющий случай, это результат работы огромного бездушного механизма, в который мы вкручены, словно винтики.

Церковь – это огромный организм. Часть церковных людей заряжена на социальное служение. Другая часть занимается катехизацией. Кто-то поставлен на миссионерство. Кто-то на хозяйство. Кто-то еще на что-то. Огромный фронт самых разных работ. Но если в деятельности людей Церкви нет понимания идеи свободы и любви, то все это становится сектантством. Или Церковь превращается в армию, ряды которой должны постоянно пополняться, «солдат» необходимо строить в затылок, и все силы пускать на то, чтобы эта масса правильно мыслила, правильно говорила и наставляла общество на соответствие тем или иным, в данном случае религиозным, стандартам.

Это не Евангельская Церковь. Это Церковь советская.

Что сегодня нужно, так это обратить внимание на самих себя. Прежде всего это касается священника и его паствы. Мы же все-таки не организация, созданная по принципу совместной деятельности. Всегда и везде самое главное, в чем нуждается человек, – это потребность любить и быть любимым. Он приходит в церковь в поисках любви, приходит, когда ему недостает этой любви, не только в личном, но и в широком смысле, когда он хочет ощутить, что Бог рядом и он любит его. Человек жаждет быть понятым и услышанным, а вместо этого первым делом сталкивается с организацией и порядком, с необходимостью соблюдения и исполнения ритуалов. Не научив его главному, не дав ему глотка свободы, его опять учат соответствовать, делать, как надо, как делают все. И ведь не скажешь, что это неправильно, что не надо учиться молиться, не надо поститься и соблюдать обряды. Все это правильно и важно. Но может показаться, что это и есть самое главное в Церкви.

На какое-то время человека, только пришедшего в Церковь, соблюдение обрядов и правил способно увлечь: все-таки новая жизнь, новые люди, новая система отношений, он невольно будет знакомиться со всем этим, осваиваться, втягиваться. Но велика вероятность, что вскоре он почувствует лишь пустоту и разочарование. Потому что ритуалы и обряды, лишенные смысла и чувствования, окажутся пустыми. Человек уйдет или начнет играть в игры. На этот раз религиозные. Многие боятся сегодня прийти в Церковь, потому что им кажется, что Церковь только закабалит их, но не даст ни понимания присутствия в их жизни Христа, ни свободы, ни счастья, ни любви.

О счастье отдельный разговор.

Я помню, как ездил однажды в Америку к своим друзьям, с которыми не виделся много лет. Они обосновались в Майами, мы с ними отдыхали, замечательно проводили время, и вот наступает воскресенье, мне надо идти в храм. Я попросил друга отвезти меня в ближайшую православную церковь. Долго искали, наконец нашли, я пошел на службу, а друг остался ждать меня на улице. Когда служба закончилась, мы сели с ним в машину, он помолчал, а потом спрашивает: «А почему люди такие странные выходят из храма?» Я удивился: «В смысле?» А он: «Да лица у всех какие-то тяжелые и злые. Вы что такого там делаете, что они потом такими смурными становятся?» Такое свидетельство со стороны. Люди, посещая храм, не ощущают ни радости, ни подъема. У них нет такой задачи. Они не приучены радоваться. Для них все очень серьезно. Это не удовольствие, а еще одно задание, дело такое – сходить в церковь.

Поэтому-то я уверен, что в известном смысле ритуалы и исполнения обрядов вторичны. Главное – это чувствование. Ощущение сопричастности чему-то важному, необходимому и радостному в жизни человека. Ведь когда ты приходишь в Церковь и окунаешься в атмосферу любви, когда тебя встречают улыбками, это же и правда приятно. Человек раскрывается в таких обстоятельствах. Ему хорошо, легко и спокойно. Конечно, дисциплина и самоорганизация важны. Но они не должны стоять на первом месте. Иначе вера подменяется системным мышлением. А это симулякр.

Я уже много лет общаюсь с людьми, приходящими в Церковь. И когда наблюдаешь за ними, за их жизнью, за их горестями и радостями, слушаешь, о чем они говорят, что их волнует, чего они ищут, начинаешь очень остро понимать, что Церковь не должна терять человеческой составляющей. Все-таки, как мы уже говорили, это богочеловеческий организм. А мы все Божественное ритуализировали, а от человеческого решили просто отказаться. Слишком сложно оказалось принимать все греховное и несовершенное, что в нас есть. Проще поступить, как в свое время интеллигенты поступили с культурой, решив сбросить ее «с корабля современности» и сделать вид, что ничего «неподобающего» не было, нет и не будет. Так же просто закрыть вопрос и с противоречиями природы человека, предпочитая держаться от его греховности, а в конечном счете – и от него самого, подальше.

А если бороться с несовершенствами, то через культивирование чувства вины. Это вообще очень характерная особенность нашего времени. Виновны все. Все под подозрением.

Пример из церковной жизни. У нас очень оживленные споры ведутся вокруг проблемы подготовки к причастию: как часто можно причащаться христианину? Существует масса фундаментально настроенных священников, которые считают, что причащаться следует как можно реже и готовиться к причастию как можно суровее. И когда другие священники говорят о том, что причащаться нужно и можно каждую неделю, они возмущаются – как же так, без поста-то?! А вот так, без поста! У нас и так в церковном году постных дней больше, чем не постных. Но противники такой идеи считают, что человека все время надо в рамках держать. Что он обязательно будет Бога обманывать, и его надо постоянно прижимать к ногтю, воли не давать, ограничивать во всем и постоянно напоминать, что он ничтожество и сволочь. И никто не задумывается, что от такого отношения развивается лишь чувство вины, а не желание стать лучше.

Чувство вины вообще очень удобно для манипулирования, потому что всегда есть, к чему придраться. И к кому-то, и к самому себе. Например, я грешен, съел сардинку в среду. Если присмотреться, обязательно найдешь в своем поведении массу недочетов и ошибок, как правило, касающихся вещей внешних и пустых. И самое странное, что, строго отслеживая все эти недостатки, человек на самом-то деле избегает заглянуть в самого себя. Он так и остается на поверхности, с самим собой настоящим не встречается. Зато, оказывается, очень заманчиво играть в эти игры, заниматься постоянным самоуничижением и бичеванием. Ах, какие же мы все грешные! Какие недостойные!

Александр Шмеман (1921 г., Таллин – 1983, Нью-Йорк). Православный священник. Потомок русских эмигрантов. Учился во Франции, занимался историей Церкви и византийской теократии. Рукоположен в 40-х гг. Автор книг о православии. В 2005 г. в России были опубликованы «Дневники» протопресвитера Александра Шмемана, вызвавшие противоречивые мнения отечественной аудитории.

Я помню, какую бурю негодования и ярости вызвали у многих «Дневники» отца Александра Шмемана, изданные после его смерти. А ведь он писал важные вещи, о том, что боязнь греха не спасает от греха – радость о Господе спасает. Тем временем слово «радость» как-то вообще исчезло из нашего обихода.

Начало «ложной религии» – неумение радоваться, вернее – отказ от радости. Между тем радость потому так абсолютно важна, что она есть несомненный плод ощущения Божиего присутствия. Нельзя сказать, что Бог есть, и не радоваться…. Страх греха не спасает от греха. Радость о Господе спасает. Радость, основа свободы, в которой мы призваны «стоять».

А. Шмеман.Дневники

В церковной жизни, как и в любой другой, очень много непростых вопросов, по которым не всегда удается сойтись во мнениях. Главное, чтобы несоответствие убеждений не провоцировало непримиримости, что, к сожалению, чаще всего сейчас и происходит.

Когда не совпали позиции диакона Андрея Кураева и отца Всеволода Чаплина на события вокруг «панк-молебна» в храме Христа Спасителя, все словно с ума посходили и принялись бросаться друг на друга. Ругань страшная началась. Когда в обществе есть потребность во мнении Церкви, когда это мнение, предположительно, может всех успокоить и примирить, выясняется, что в самой Церкви нет единодушия и спокойствия. Что вразумительного мы можем сказать сегодня, когда такие агрессивные настроения процветают среди людей, вроде бы воспитанных в традиции любить не только друг друга, но и своих врагов? Как мы можем помочь другим, когда сами друг друга ненавидим?

Конечно, никто не спорит, процесс оздоровления – дело непростое, невозможно вмиг переродиться, мы все наследники своего прошлого, своей истории. И я, и мои коллеги-священники, мы все росли в Советском Союзе со всеми вытекающими из этого последствиями. Но для людей думающих опасность давления любой системы становится все более очевидной. Я по себе помню, какое облегчение ощутил, когда с меня, словно чешуя, стали слезать чувства несвободы и постоянного напряжения, навязанные советским воспитанием и образом жизни. А сейчас, мне кажется, наступает момент, когда все больше людей начинают понимать, что меняется роль церковной жизни и наша христианская миссия. И по отношению к самим себе, и к миру. Идет серьезный духовный и интеллектуальный поиск. И, повторяю, здесь самое главное – прийти к выводу, что начинать надо с себя.

Сегодня задача Церкви не столько объяснять людям, куда ставить свечи и перед какой иконой читать акафист, сколько научить их слышать Бога. Друг друга. Самих себя. Исторические периоды в жизни Церкви были разные, в одни ей это хорошо удавалось, в другие нет. Сейчас мы живем в таком удивительном времени, когда с равной вероятностью может произойти как возвышение значения Церкви, так и его понижение.

Если сегодня Церковь не готова забыть о своем общественном и личностном благополучии, к которому она, к сожалению, всегда исторически стремилась и за которое все время Господь наказывал разными катаклизмами, тогда, конечно, мы проиграем. Мы сможем сделать Церковь массовой, золотоколокольной (и такие возможности сегодня есть), но радость от этого продлится совсем не долго, потому что не в этом суть. Но если мы сосредоточимся на понимании того, что Церковь в этом мире существует не благодаря каким-то государственным законам и внешним факторам, если будем искать не массу людей, а конкретного человека, тогда очень многое изменится.

Глава 2

Человек и Бог

Самое важное, что может случиться в жизни человека, – это его встреча с Богом.

В главе VI Евангелия от Иоанна рассказывается о том, что произошло в пустыне между Христом и Петром. Казалось бы, Христос говорит совершенно непонятные вещи тем, кто Его окружает. К Нему люди пришли, чтобы Он их хлебом накормил. От Него ждут чего-то привычного, земного: «Дай нам что-то такое, чтобы мы могли это съесть, руками потрогать, почувствовать вкус, запах, чтобы мы могли понять, что это принесет нам пользу». А Он отвечает: «Я – хлеб, сшедший с небес. Я есть то, чем вы должны питаться, и кто будет есть Мою плоть и пить Мою кровь, тот не увидит смерти никогда». Собравшиеся обескуражены, в недоумении они разворачиваются и уходят прочь. Все уходят. Даже ученики! Остается горстка людей. И Христос спрашивает одного из оставшихся, Петра: «Может быть, и вы хотите уйти?» И Петр, ровно ничего не понимая из того, о чем говорил Христос, очень просто, по-человечески отвечает: «Господи, куда же нам идти? Ведь Ты имеешь глаголы вечной жизни».

Некуда, кроме как ко Христу, идти человеку. Тот, кто стремится не только к достатку, карьере и материальному благополучию, живет не удовлетворением своих честолюбивых желаний, а ищет смысл своего существования, рано или поздно придет к Нему.

На этом пути надо различать понятия. Говоря о людях, пришедших в Церковь, мы часто используем термины «воцерковленный», «воцерковленность». Однако гораздо важнее и сложнее стать христианином. Воцерковиться – значит примерить на себя внешние признаки православия. Начать соблюдать и соответствовать. Стать же христианином – это значит прийти ко Христу и изменить саму свою жизнь. На словах это не сложно, это сложно на деле.

Христианство – это взаимопроникающая система отношений человека и Христа, человека и Бога, между которыми нет преград. Человек и Бог в христианстве могут слышать друг друга и друг с другом взаимодействовать.

Учиться у Церкви можно по-разному. Мы уже говорили, что, к сожалению, через свой опыт нахождения в Церкви люди порой проникаются духом раболепия и безответственности, выдаваемым за послушание и смирение. На самом деле никакая это не добродетель, а плебейская привычка жить, когда за тебя решают все, а ты не несешь никакой ответственности, даже за самого себя. В таком случае смирение означает не духовный процесс, а внутреннее бездействие. И, как следствие, люди, не готовые думать, отвечать за свои слова, поступки и решения, создают благодатную почву для построения любой общественной системы, в том числе и тоталитарной.

С другой стороны, именно в Церкви через личность Христа можно научиться настоящей свободе. Церковь всегда поощряла сомнения, идеи Христа не закрепощали, а способствовали развитию личности, в христианстве человек спорил с Богом, оказывался способным осмысливать собственную жизнь вплоть до бунта, протеста. Это очень сложный мир, для которого характерна не успокоенность от кажущегося всезнания, а напряженная работа сознания в попытке постигнуть человека, мир, Божественное провидение.

Почему так сложны современные отношения секулярного мира и Церкви? Почему миру так важно загнать ее в своеобразное гетто? Почему процветает принцип «вы там в своем углу машите кадилом, мы вам мешать не будем, но и вы нам не мешайте и не высовывайтесь»? Потому что никто не хочет смущать себя размышлениями об устройстве и сущности бытия.

Какие сегодня самые популярные книги? Те, что содержат ответы на вопросы. Люди сами думать не хотят, им нужны готовые формулировки. Мы не приучили себя задаваться вопросами и искать на них ответы, привыкли пользоваться тем, что нам предлагают.

Мы не задумываемся о том, что подобный подход формирует зависимое, ущербное, рабское сознание. Человек, им обладающий, ни в чем не сомневается, потому что «все знает». Он с легкостью ориентируется в черно-белом мире, где все разлиновано, понятно, даже очевидно. Где нет сомнений, вопросов, а, в конечном счете, нет и Бога. Но и такое, как порой кажется, безнадежное, сознание обратимо. Я считаю, что даже атеистическое сознание, так настойчиво прививавшееся нам системой, подвижно. Сознание человека по сути религиозно. Атеизм навязывается идеологией, проистекает из воспитания, он связан с вещами наносными и внешними, чаще всего с неглубоким знанием и пониманием самого себя. Атеисту очень комфортно оттого, что он решил для себя все загадки бытия, и когда он слышит вопросы со стороны Церкви, это его раздражает. Поэтому так сильна антицерковная позиция. Если бы Церковь вела себя тихо и не подавала голоса, жизнь атеиста была бы гораздо спокойнее. А так – сплошная нервотрепка.

Парадокс в том, что, декларируя нравственные ценности, даже самый матерый атеист в действительности проявляет христианское сознание. Ведь вся базовая система понятий добра и зла сформирована именно христианством. В Европе за последнее тысячелетие не придумали ничего принципиально нового. Иудаизм, ислам, христианство – все три авраамические религии имеют библейское происхождение. И все наши моральные коды – оттуда. Поэтому нравственный атеист – это оксюморон, а атеист последовательный – априори безнравственный человек.

В России современный атеизм представлен двумя довольно одиозными личностями: Александром Никоновым и Александром Невзоровым. Они опасаются, что атеист в чем-то может уподобиться христианину, и выворачивают все наизнанку. Раз Бога нет, тогда, как говорил Достоевский, все позволено. А рядом с таким, как Никонов, и не всякий атеист захочет сидеть, потому что просто невозможно всерьез рассуждать о том, что детей с патологиями и инвалидов нужно убивать. Это какие-то фашистские мерзости, несовместимые с понятием человека.

Агностическая концепция тоже не особенно убедительна, потому что нельзя же сомневаться всю жизнь, надо когда-то принимать решения.

Агностицизм возник в конце XIX в., а сам термин был введен в обиход английским биологом, профессором Томасом Гексли. Он считал агностиком человека, отказавшегося от связанной с богами верой и убежденного в том, что первичное начало вещей неизвестно, так как не может быть познано. Он писал: «Когда я достиг интеллектуальной зрелости и начал задаваться вопросом, кто же я – атеист, теист или пантеист, материалист или идеалист, христианин или свободно мыслящий человек, я пришел к выводу, что мне не подходит ни одно из этих наименований, кроме последнего». Агностик считает невозможным познание истины в вопросах существования богов, вечной жизни и других сверхъестественных существ, понятий и явлений, но не исключает принципиальной возможности существования божественных сущностей. Таким образом, он может верить в Бога, но не может быть приверженцем догматических религий. Агностиками можно назвать Канта, Дарвина, Эйнштейна, Юма, Бертрана Рассела.

Вообще, сомнение – это еще и способ снять с себя ответственность: раз я сомневаюсь, значит, ни за что не отвечаю. Это довольно удобно. В этом смысле атеист все-таки берет на себя ответственность, так или иначе он определяет свое мировоззрение и свое отношение к человеку и к миру. А вечные сомнения агностика грозят превратиться в подростковую игру и затянуться на всю жизнь.

Нередко жизненные коллизии и катастрофы прекращают подобные игры. Когда рушится привычный уклад, неожиданно в разгар бедствий в человеке что-то просыпается. Так устроен человек, что часто познает Бога не в чудесах исцеления, спасения или удачи, а именно в беде. В большом горе люди внезапно начинают чувствовать Божественное присутствие, ощущать Его совсем рядом с собой. И тогда сама скорбь становится чудом. Для тех, кто способен понять, что несчастье, свалившееся на голову, – это не только испытание и боль, но и конец старой жизни, многое меняется. И атеистическое, и агностическое, и заштампованное церковное, и любое другое сознание-ловушка разрушаются, и человек внутренне оказывается на свободе.

Блаженный Августин на первой странице своей знаменитой книги «Исповедь» написал: «Ты создал нас для себя, и потому не успокоится наше сердце, пока Тебя не найдет». Мне кажется, эти слова – о сущности человеческого вопрошания. Ведь человек не может жить, не задавая себе вопросов: «Кто я? Почему я живу? Что со мной будет после смерти? Почему я люблю? Почему боюсь? Почему ненавижу и страдаю?»

Эти вопросы сопровождают нас с детства. С самого раннего возраста именно через них мы начинаем осуществлять себя. И постепенно, если этот интерес ослабевает, личностное существование становится все более примитивным. Желание найти ответы на эти вопросы в конечном счете приводит человека к Богу. Когда он сталкивается с невозможностью постичь неизбежную бесконечность, перед ним открываются два пути: или он решается приблизиться к пониманию непознаваемого, или закрывает для себя этот вопрос и предпочитает находиться совершенно в другом пространстве. В Церковь он не пойдет. Если же человек захочет рискнуть, он, скорее всего, будет многое делать неправильно, через заблуждение и протест, но все равно все попытки станут его дорогой к Богу.

Для тех, кто чувствует в себе потребность внутренних перемен и нравственных переживаний, приход в Церковь оказывается чрезвычайно важным событием. Такие люди готовы задаваться вопросами и всегда с надеждой ищут и ждут ответов. И пусть порой им открывается нелицеприятная или пугающая правда о них самих, о жизни, которой они живут, об их заблуждениях и самообмане, они обычно оказываются к этому готовыми. Гораздо важнее душевного успокоения для них становится честный диалог, возможность встречи с самим собой и миром, существование которого они предчувствуют, но не могут объяснить.

Поиски ответов на вопросы, а, в конечном счете, потребность встречи с Богом приводят человека в Церковь. Часто возникает вопрос, что необходимо для вхождения в нее. Не думаю, что надо быть как-то особенно подготовленным. Прежде всего, мы должны быть развиты как люди. Это вообще наша самая главная задача в жизни, и для этого нет нужды в каком-то специальном религиозном образовании. Даже преподавание религии в школе, чего так добивается сегодня Церковь, совсем не обязательно.

Главным условием для того, чтобы произошла встреча человека с Богом, является острое осознание ее потребности. А это может случиться как с человеком, воспитанным в христианской традиции, но так и не «проснувшимся», так и с тем, кто был бесконечно далек от Церкви.

Место, где Бог и человек могут соединиться, – это Церковь. Без сомнения, человек может сказать свое слово Богу везде: на земле, под землей, в воздухе, под водой, в самой глухой точке мира он будет услышан, потому что Бог вездесущ.

Но есть еще один момент. Главное не в том, слышит ли нас Бог, а в том, слышим ли мы Его. Задается ли человек вопросом: «Я-то сам когда-нибудь пытался услышать Его?»? Мы и в обычной жизни не так уж внимательны к тому, что нам говорят, нам гораздо важнее, чтобы наши слова были восприняты, чтобы наши желания и потребности были удовлетворены. Но когда человек вдруг понимает, что помимо желания быть услышанным Богом он и сам хочет Его услышать, возникает масса вопросов: «А как Его услышать? Как Его понять?» Я думаю, в каком-то смысле с этого момента заканчивается внутреннее безразличие, и человек начинает открываться неизвестному.

Способность общаться с Богом развивается постепенно. И для этого совсем не обязательно стремиться достигнуть какого-то исключительного духовного, душевного или интеллектуального уровня. Эта способность не развивается разного рода «тренировками». Допустим, человек, который собирается выиграть Олимпиаду в прыжках с шестом, сначала долгие годы тренируется, совершенствует навык и технику, а потом – раз – и ставит рекорд. Здесь, конечно, все совсем иначе.

Что, собственно, мешает слышать Бога, говорить с ним? Скорлупа. Защитный, как нам кажется, покров, который нарастает с годами у каждого из нас. Когда, в силу порой независящих от нас обстоятельств, эта скорлупа трескается, человек оказывается способным слышать Бога. Когда это произойдет и с чем будет связано, не знает никто. Но ее разрушение – это первейшая необходимость. Сколько книг ни прочти, сколько духовных упражнений ни сделай – хоть все молитвословы наизусть заучи – пока ты в скорлупе, все бессмысленно. Христос, обращаясь в Евангелии к фарисеям, говорит о том, что они и молитвы читают, и постятся, и благочестиво взывают к Господу, а все равно все мимо. А простой мытарь вошел в Храм, упал на колени с мольбой: «Боже, милостив буди мне грешному!», и его услышали, и он услышал.

Самое главное – это готовность выйти из собственной скорлупы. Усомниться в своей непобедимости и монолитности. Мы же все очень хотим быть неуязвимыми и защищенными. Словно в забытьи душевном поддаемся всепобеждающему эгоцентризму. Мы все время должны побеждать, успевать, быть лучшими, первыми. Мы от самих себя убегаем, от страха с собой встретиться. Боимся тосковать, тревожиться, оставаться наедине с собой. Но именно такая, якобы неуязвимая «броня» становится самой крайней формой одиночества. Человек превращается в замурованный внутри самого себя атом. Там, под этим панцирем ему кажется, он спасается ото всех, от мира и от самого себя. А он там не спасается, он пропадает. Страшный образ.

«Погибшая душа бесконечно мала, ее почти нет, она совсем усохла, замкнулась в себе. Бог бьется об нее, как звуковая волна об уши глухого. Она сжала зубы, сжала кулаки, крепко зажмурилась. Она не хочет, а потом и не может давать, вкушать, видеть».

К. Льюис.Сказание об аде и рае, или Расторжение брака

И только когда эта скорлупа вдруг дает трещину, все меняется. Человек перестает быть одиноким. Жизнь начинает проникать в него извне, он сам начинает выглядывать наружу. Это огромное благо для души и личности, но мы боимся трещин и ран, нам кажется, что, если нарушится наша целостность, нам будет больно, мы чего-то лишимся. Но ведь именно это и должно случиться. Как бы человек ни боялся, он должен быть уязвимым. И то, что казалось ему моментом потери, на самом деле станет моментом приобретения.

По-своему об этом говорил митрополит Антоний Сурожский. Он считал, что с человеком, который приходит к Богу, случается то же, что и с цветком, пересаженным на новое место. Растет цветок в истощенной земле, сам из себя весь такой чахлый и блеклый, садовник видит это и, желая дать ему новую жизнь, пересаживает в благодатную почву. Но когда он вынимает растение из тощей земли, создается впечатление, что оно погибает. Хоть какая, но все-таки у него была земля и опора, а теперь он висит в воздухе, в неизвестности и невесомости. Его лишили всего, что у него было, ему нечем и не от чего питаться. И даже когда он попадает в плодородную почву, не все сразу встает на свои места. Что это, куда он попал, что теперь с ним будет?

Антоний Сурожский (в миру Андрей Борисович Блум, 1914–2003) – епископ РПЦ, митрополит, выдающийся философ и проповедник. Родился в Лозанне в семье дипломата. По материнской линии – племянник композитора Скрябина. Подростком прочел Евангелие и обратился ко Христу. Закончил биологический и медицинский факультеты Сорбонны. Тайно принял монашеские обеты, в конце 30-х гг. служил армейским хирургом на фронте, во времена Сопротивления был врачом в антифашистском подполье. В 1943 г. пострижен в мантию. К 2003 г. был старейшим по хиротонии епископом РПЦ. Похоронен в Лондоне.

Мне кажется, митрополит Антоний придумал очень точный образ того, что происходит с человеком, приходящим к Богу. Он должен решиться на такой шаг. Рискнуть и оторваться от старой жизни для жизни новой. Понимание того, что теперь с ним все будет хорошо, придет постепенно.

Наша проблема заключается в том, что мы все проверяем человеческим опытом. Мы все меряем по своим привычным оценочным лекалам. Но надо дать место Богу. Почувствовать и понять, что наш расчет – это наш расчет. А есть Божественная воля. И невозможно существовать без доверия к ней.

Вера – это самый главный риск, потому что она – это не-знание. Это похоже на шаг в бездну. Вспомните, как Христос велит Петру идти по воде. Это ведь невозможно. Противоречит всему – от элементарной логики до законов земного притяжения. Кто в состоянии это сделать? Никто. Только если ты веришь, ты пойдешь. Если надо будет – и по воде. Чудо происходит, когда открывается способность отбросить все сомнения и страхи, поверить всей душой. На самом деле так или иначе об этом говорят самые разные источники. В той же культовой кинотрилогии «Матрица» герои задаются все теми же вопросами: что есть свобода? Что есть мир вокруг нас? Где границы наших возможностей?

Да, верить в Бога – это большой риск. По-настоящему верить, а не говорить, как многие: «Да, что-то такое, наверное, есть», или: «У меня Бог в душе». Такая «вера» не рискует ничем, потому что она ни за что не отвечает, она необременительна и безопасна. Когда мне надо, я пойду попрошу что-то у Бога, когда не надо, я и без него спокойно существую.

Чувство веры может быть очень по-разному описано. Но если человек ищет в вере простого и понятного покоя или стабильности, он пройдет мимо. Вера – это не упаковка транквилизаторов. Ее трудно воспитать. Ее и передать по наследству непросто. Мы говорим, что в семьях традиционно вера передавалась из поколения в поколение, но передавалась ли она как вера, подразумевающая риск, неизвестно. Я часто вспоминаю Кьеркегора. Его слова в сознании протестантского мирка Дании XIX в. прозвучали как вызов. Он говорил, что в понятном и расчерченном мире, живущем по законам логики и рационализма, вера – это риск. Он говорил, что путь к Богу – это дорога в неизвестность. И для того, чтобы отправиться в этот путь, надо целиком и полностью довериться Ему. Кьеркегора не поняли, он оказался отвергнутым собственной религией и признан церковным еретиком и диссидентом. Но в своих диссидентских высказываниях он был совершенно прав. Вера – это нечто совсем не комфортное.

Сёрен Кьеркегор – датский философ, теолог и писатель XIX в. Родился в дворянский семье и получил прекрасное образование. После расторжения помолвки с Региной Ольсен вел уединенную жизнь и написал свои самые выдающиеся работы. Одним из ключевых является учение о трех стадиях человеческого существования. Он выделял эстетическую, этическую и религиозную стадии. В соответствии с ними люди, по его мнению, разделяются на четыре типа: обыватель, эстетик, этик и религиозный человек. Отталкиваясь от догмата о грехопадении, Кьеркегор определяет человеческую жизнь как отчаяние. Но именно это отчаяние и становится единственной возможностью прорыва человека к Богу. А страх, возникающий из невозможности преодоления своей смертности и риска неправильно распорядиться собственной судьбой, по мнению философа, дает возможность проявления человеческой свободы. В последние годы жизни пишет знаменитые «Христианские речи» (1848) и «Введение в Христианство» (1850). Кьеркегор умер в возрасте 43 лет во время эпидемии гриппа.

Часто говорят, что вера дает человеку успокоение. Ничего подобного. Ровно наоборот. Вера – это колоссальное беспокойство. Но это не беспокойство шизофреника или человека, находящегося в депрессии, это не нервный срыв. Это какое-то иное, блаженное беспокойство. Как беспокойство любви. Как волнение, сопровождающее процесс творчества. Любой талант – постоянное волнение, внимание, настороженность, предвкушение, предчувствие.

Вот, например, я сижу один дома на кухне, пью чай. И вдруг отчетливо понимаю, что сейчас раздастся звонок в дверь и придет моя жена. Я испытываю беспокойство, в том смысле, что мое сердце ее постоянно ждет. Это понимает любой, кто испытывал глубокую близость и привязанность к любимому человеку. Беспокойство как сонастроенность с происходящим, деятельное внутреннее состояние человека. Радостная тревога сердца, ума и души. С подобным чувством человек ожидает прихода любимого, наступления рассвета, Рождества, Нового года. Когда его тревога и беспокойство составляют радостное ожидание. Ведь даже покой, к которому стремится человек, – это тоже сложное понятие. Покой не как состояние внутренней дремоты и сонливости, а как присутствие мира и равновесия в душе. Прекрасного, гармоничного и чрезвычайно важного для человека внутреннего ощущения.

Когда мы читаем в молитве «Отче наш» такие слова: «Да будет воля Твоя», как мы понимаем это? Слышим мы Его волю? Что, воля Божия – секрет для нас, тайна за семью печатями? Где ее искать – волю Божию? Можно ли ее услышать? Как человеку услышать Бога? Где можно Его слышать?

Эти вопросы и приводят человека в Церковь. Но не только. Голос Бога можно слышать и через Евангелие. Через Его слово, написанное в Евангелии. К сожалению, многие из тех, кто сегодня считают себя христианами, никогда в жизни эту книгу в руки не брали. А ведь там очень простые и важные вещи написаны. О том, что Бог стал человеком, принял на Себя всю человеческую природу, его тело, душу, слух, зрение, его чувства, волю, страдание, его горести и радости, его любовь. Все наше взял на Себя, чтобы мы смогли получить от Него Божественное. Крестом Своим победил наши грехи, ошибки, безобразия, заблуждения, все низменное и недостойное исправил и преобразил. В ад сошел. И в аду не осталось такого греха, который бы Христос не взял на Себя и не искупил бы Своей кровью. Вот главное, о чем говорит Евангелие. И ради того, чтобы мы осознали это, Церковь и существует.

У святого Амвросия Медиоланского есть молитва, которую все священники читают перед служением литургии. В конце этой молитвы такие слова: «Господи, сделай так, чтобы, кроме Тебя, я не видел в этом мире никакой другой красоты, сделай так, чтобы, кроме Тебя, у меня не было никакой другой пищи, чтобы, кроме Тебя, у меня не было никакого другого пития, чтобы ничто другое от Твоей красоты меня не отвлекало».

Амвросий Медиоланский родился ок. 340 г. в римской провинции Белгика. Уважаемый человек, воспитанный в христианской традиции, в смутные для Милана времена он был избран мэром города. В силу огромного личного авторитета влиял на политику правящего императора Феодосия.

Святой Амвросий принадлежал к числу тех епископов, которые не боялись изобличать сильных мира сего. Однажды он не просто публично обвинил императора Феодосия в жестоких казнях, но и запретил ему входить в церковь. Авторитет святого епископа был настолько высок, что Феодосий не только не посмел применить к нему насилие со стороны государственной власти, но в знак своего покаяния на глазах всего народа полз до церкви на коленях. И только тогда получил опущение грехов и дозволение войти в храм.

Амвросий пользовался большой народной любовью. В своих блистательных проповедях изобличал гордость и разврат. Известен как просвещенный богослов, а также как гимнограф. Ему принадлежит более полутора десятка музыкально-поэтических произведений. Реформировал церковные песнопения, ввел в западную богослужебную практику антифонное исполнение (попеременное пение двух хоров). Обратил в христианство и крестил Блаженного Августина. Считается, что в последние годы жизни Амвросий совершал чудеса исцеления и воскрешения.

Умер в 397 г. в Милане. Его мощи хранятся в базилике его имени, а сам Амвросий Медиоланский считается покровителем города.

Чрезвычайно важен момент, когда человек начинает понимать, что Бог его бесконечно любит и дает ему всего Самого Себя. Тогда церковные обряды, таинства, богослужения, песнопения – все это, казавшееся раньше лишь исполнением ритуалов, обретает смысл. Это прекрасно, потому что является признанием человека в своей любви к Богу.

Человек может открыть себя перед Богом в таинстве исповеди, в покаянии открыть Ему свою душу. И Господь через это таинство очищает и принимает его, как Он говорит об этом в Священном Писании: «Если ваша жизнь будет как все обагренное кровью, я как снег убелю». И когда человек, принимая это от Бога, идет к Нему, Господь отдает ему всего Себя через таинство причащения, Кровь Свою отдает, Тело Свое отдает, и человек постепенно наполняется этой жизнью Божественной. А дальше он уже не может глаз оторвать от Христа.

Мы мало задумываемся об этом, но многие проблемы сегодняшнего дня связаны с тем, что человек все больше отпадает от Бога. Можно только догадываться, как все это происходило в прошлые века, но, наблюдая за происходящим сегодня, могу сказать, что мы словно теряем себя. Люди перестают быть людьми. Основная мотивация жизни – биологическая. Человек предпочитает жить инстинктами – выживания, самоутверждения, стадности – и не тревожиться по поводу того, какие мутации при этом происходят. Да, конечно, мы не выглядим, как обезьяны, мы коммуникативны, умно разговариваем, пользуемся мобильными средствами связи, смотрим телевизор, ездим на машинах, вполне технически подкованы, но мотивации нашей жизни становятся все более примитивными. А поскольку Бог есть источник жизни, сама сущность ее, то без Него существование обессмысливается и обесценивается. Сам по себе, без Бога, человек мало чего стоит. И его отношение к людям и к себе обесценивается в мире, порвавшем связи с Богом.

Сноски

1

Покупка или продажа церковного сана за деньги, происходит от имени Симона Волхва, пытавшегося купить у апостолов Петра и Иоанна дар творить чудеса. – Прим. авт.

2

Православный молитвослов для новоначальных. – М.: Артос медиа, 2012.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.