Когда Дэннис Этчисон был подростком, Рэй Брэдбери порекомендовал ему писать каждую неделю по одному короткому рассказу. С пятнадцати лет он следовал этой рекомендации и продолжает следовать ей по сей день. Дважды удостоен Всемирной премии фэнтези и трижды – Британской премии фэнтези. Карл Эдвард Вагнер отозвался о нем как о «лучшем писателе, работающем в жанре психологического триллера, фактическом родоначальнике жанра».
       Этчисон родился в Калифорнии в 1943 году. С 1961 года его рассказы стали появляется в периодических изданиях и антологиях. Лучшие из них вошли в сборники «Темная страна» («The Dark Country»), «Красные мечты» («Red Dreams»), «Кровавый поцелуй» («The Blood Kiss») и «Художник Смерть» («The Death Artist»). Сороковая годовщина его профессиональной деятельности была отмечена выходом в свет обширной ретроспективы его произведений «Разговор во тьме» («Talking in the Dark») (издательство Stealth Press). Недавно в издательстве P. S. Publishing вышел его сборник рассказов о Голливуде в виде отдельной книги.
       Этчисон также известен как автор романов «Туман» («The Fog»), «Темная сторона» («Darkside»), «Человек-тень» («Shadowman»), «Калифорния-готик» («California Gothic») и «Двойной край» («Double Edge»). Под псевдонимом Джек Мартин он выпустил сценарии фильмов «Хэл-лоуин-2» («Halloween II»), «Хэллоуин-3» («Halloween III») и «Видеодром» («Videodrome»). Как популярный редактор он издал антологии «Острый край» («Cutting Edge»), «Мастера тьмы» («Masters of Darkness I–III»), «Метаужас» («MetaHorror»), «Музей ужасов» («The Museum of Horrors») и «Сбор костей» («Gathering the Bones»). Последняя из них – международный сборник мрачных историй, написанных авторами из Австралии, Америки и Соединенного Королевства. Соредакторы – Джек Дэнн и Рэмси Кэмпбелл.
       В течение двух последних лет Этчисон пишет сценарии для радиоверсии телесериала Рода Серлинга «Сумеречная зона» («Twilight Zone»). Эта радиопостановка продолжает идти во многих странах мира, а также записана на аудиокассетах и CD.
       По словам автора, «рассказ „Оно появляется только ночью" („It Only Comes Out at Night") был написан для антологии „Страхи" („Frights"), вышедшей под редакцией Керби Макколи и объединившей под своей обложкой всю современную классику этого жанра. Эта книга является единственной из серии, которая переиздается в наши дни. Я горжусь тем, что принял в ней участие. Я был потрясен, когда моему рассказу присудили Всемирную премию фэнтези, хотя он не замышлялся мною как фэнтези. Я полагаю, что странность интонации и искаженная, шаткая реальность, сквозящая за всеми этими полуреальными деталями, сможет навеять на читателя ощущение мистерии. Это был тяжелый, стрессовый период в моей жизни… Ты – это то, что ты пишешь».
       Этчисон также признает, что он вряд ли когда-либо написал нечто «вампирическое». Но сама атмосфера рассказа (на что указывает и название) вполне могла бы украсить любую историю о вампирах, и, так как это одно из моих любимых произведений любимого автора, я решил включить его в этот сборник.

      Если вы едете из Л. А. через Сан-Бернардино на восток по шоссе № 66, вам нужно пересекать пустыню Моав. Даже после того, как вы миновали Нидлс и границу штата, легче не становится. Чем дольше изнурительный подъем, тем суше воздух. Флагстафф по-прежнему в двухстах милях, а Винслау, Гэллап и Альбукерк – уже далеко позади. Так что поздно переживать по тому поводу, что вам придется обходиться без пищи, отдыха и сна.
      Представьте себе картину: корпус автомобиля накален до предела, шины расширяются и сжимаются так, что горы по сторонам шоссе начинают плясать шимми. Колеса катятся по жутким аризонским дорогам, распространяя запах жженого волоса. Ветровое стекло заляпано тем, что осталось от разбившихся о него пчел, ос, стрекоз, мошек, майских жуков, божьих коровок и прочих тварей. Радиатор, забитый трупиками бесчисленных мотыльков-камикадзе, свистит, как умирающая ящерица на солнцепеке.
      Все это означает следующее: если вы решились следовать указанным маршрутом в летнее время, вам лучше ехать по дорогам ночью. Только ночью. К вашим услугам освещенные мотели с надписями над ручками дверей: «Не беспокоить!»; забегаловки, где вам в дневное время предложат завтрак и кофе в бумажных стаканчиках… Там есть круглосуточно работающие автозаправки – ярко освещенные, как цветные сны. Их названия – «Братья Вайтинг», «Коноко», «Террибл Хёрбст» – столь же малоизвестны, сколь и их фирменные знаки. Чего только нет на этих стоянках – автоматы с газированной водой, мороженым, конфетами… А еще есть внезапно появляющиеся у самой обочины шоссе зоны отдыха с кирпичными ванными комнатами, душевыми кабинами и электрическими стоками, построенные специально для тех, кто устал, у кого нет денег, кто не укладывается в расписание…
      Макклей должен был знать о тяготах дорожной жизни.
      Его руки безжизненно висели на руле, глаза смотрели в темноту, он пытался успокоиться. Руль прилип к пальцам, как подтаявший леденец. Где-то слева на горизонте вспыхивали перламутровые огни, затем все снова погружалось во мрак. В это время он не слишком старался смотреть по сторонам, хотя периодически задумывался о том, как далеко от него ударяла молния: не раз за эту ночь раскат грома настигал его здесь, в машине.
      На заднем сиденье постанывала его жена, измученная долгой дорогой. Вместо предполагаемых двух с половиной дней поездка заняла все четыре. Он изо всех сил старался прогнать эту мысль, но она нависала над ним, как грозовое облако. Это было как наваждение, как лихорадочный бред.
      Как-то раз на второй день путешествия его обогнал битком набитый автобус, ослепляющий своими сверкающими гранями, и все же он успел заметить мексиканку, сидевшую возле окна и державшую на руках полуживого младенца. В одной руке у нее была пластиковая бутылка, из которой она выцеживала остатки воды на голову ребенка, пытаясь спасти его от смерти.
      Макклей вздохнул и повернул ручку радиоприемника, хотя знал, что там, где он сейчас, вряд ли можно поймать какую-нибудь передачу на средних и ультракоротких волнах. Он убавил громкость, чтобы не разбудить Эвви. Затем нажал редко используемую кнопку коротких волн, чуть-чуть усилил звук – так, чтобы шум мотора не заглушал радио. Он медленно крутил ручку настройки, но из приемника доносился только легкий шум, напоминающий шум летнего дождя, отскакивающего от окон.
      Он почти похоронил свою мечту настроить приемник, когда тот стал издавать невнятные звуки – то отдаляющиеся, то приближающиеся, словно дрейфующие в волнах эфира. Он резко повернул ручку приемника, как взломщик сейфов в ожидании сигнального щелчка…
      Послышалась музыка, затем – голос диктора, возвестивший: «Время по Гринвичу…». Это была радиостанция «Голос Америки». Он промычал что-то нечленораздельное и вырубил звук.
      Жена на заднем сиденье пошевелилась.
      – Зачем ты это выключил? – пробормотала она. – Я вообще-то слушала… Хорошая передача…
      – Да ладно, – ответил Макклей. – Все равно спишь. Скоро сделаем остановку.
      – Оно появляется только ночью… – снова послышался ее голос, через мгновение пропавший в складках одеяла.
      Макклей открыл «бардачок», достал оттуда путеводитель «Клуба Автомобилистов», уже заложенный на нужной странице. Он включил лампу над головой и, держа одну руку на руле, принялся просматривать – в сотый раз – каталог дорожных мотелей, ожидающих его на пути. Он знал этот список наизусть, но чтение успокаивало нервы. Кроме того, хоть как-то скрашивалось дорожное однообразие…
      Это было одно из тех мест, которое никогда не ожидаешь встретить среди ночи. Ярко освещенная площадь с силуэтами домов (или по крайней мере одного дома) и автомобилями, стоящими в стороне от шоссе в круге света, защищающем их от ночного хаоса.
      Зона отдыха…
      Он узнал бы ее безо всяких опознавательных знаков. Неоновые светильники заливали пространство нежно-персиковым светом, разительно отличающимся от холодных, бледно-голубых дорожных указателей. Он уже видел раньше знаки зоны отдыха, возможно, даже этой… В дневном свете они значили для него только то, что на них написано: «Главная дорога», «Деловой центр – следующий поворот направо». Возможно, странный, теплый свет делал этот маленький асфальтовый островок, выхваченный из темноты, таким манящим. Он убавил скорость и свернул с шоссе № 40. Автомобиль куда-то нырнул, затем резко подпрыгнул на ухабе, издал какой-то странный звук – первый раз за всю поездку.
      Макклей нажал на тормоз рядом с припаркованным здесь же «понтиаком-файрбёрд» и выключил двигатель. Он позволил себе закрыть глаза и откинул голову на спинку кресла…
      Первое, что поразило его, была тишина. Она была оглушительна. В ушах звенело, звон походил на тот сигнал, который издает телевизор после окончания телевещания. Затем он почувствовал легкое покалывание на кончике языка. Перед мысленным взором возникло зрелище расщепленного змеиного жала. Он словно вобрал все электричество напоенного грозой воздуха. Наконец, третьим сюрпризом было внезапное пробуждение его жены на заднем сиденье. Она потянулась и вяло спросила:
      – Мы спим, что ли?.. А откуда эти огни?
      Он увидел ее отражение в зеркале заднего вида.
      – Мы просто остановились отдохнуть, дорогая. Мне… Машине нужно остыть. Хочешь в туалет? Там, сзади, видишь?
      – О боже!
      – Что с тобой?
      – Нога затекла. Слушай, а мы как, собираемся или не собираемся…
      – Скоро остановимся в мотеле.
      Макклей не сказал, что они не доберутся до того мотеля, который он отметил в путеводителе, по крайней мере еще два часа: не хотелось спорить. Он знал, что ей необходим отдых, – ну и ему тоже, разве нет?..
      – Пожалуй, я выпью еще кофе, – сказал он.
      – Больше нет, – зевнула она. Хлопнула дверца.
      Теперь Макклей понял, откуда этот звон в ушах, – это был звон его собственной крови, почти заглушавший равномерный шум мотора. Он повернулся, перегнулся через спинку сиденья, чтобы достать емкость со льдом. Там должна была оставаться пара баночек колы, по крайней мере…
      Его пальцы зацепили корзину рядом с емкостью, почувствовали корешки карт и путеводителей, лежащих вперемежку с предметами первой необходимости, которые он сам упаковал перед поездкой. Бинт, хирургические щипцы, эластичный бинт, пластырь, ножницы, дубильная кислота, нашатырь, огнетушитель, запасной блок сигарет, остатки питьевой воды, термос. Эвви сказала, что он пуст, зачем она солгала?
      Он открыл крышку. Через боковое стекло он видел, как Эвви скрылась за углом здания. Она закуталась в одеяло до подбородка. Макклей открыл дверь и вышел, чтобы размять затекшую спину, немного постоял… Неестественный свет струился над ним. Он с наслаждением отхлебнул и решил немного пройтись. «Файрбёрд» был пуст. И следующая машина, и машина за ним… Он шел мимо них, и они были абсолютно одинаковыми. Это казалось безумием, пока он не понял, что это, возможно, игра света. Корпуса автомобилей были залиты жутковатым, золотисто-коричневым сиянием, как будто пыльный солнечный луч пробивался сквозь толщу воздуха. Лобовые стекла покрывал тонкий слой пыли. Он почему-то вспомнил о сельских дорогах и вечерних зорях.
      Удивительно громким казался звук его собственных шагов, отраженный от корпусов автомобилей. Наконец на него снизошло озарение (и он понял, насколько устал), что в каждом из этих автомобилей могли быть спящие люди. Конечно… «Дьявол, – подумал он, глядя себе под ноги. – Я не хочу никого будить. Черт побери!» Кроме собственных шагов он слышал шелест шин редко, очень редко проезжающих по шоссе автомобилей. Звук был тихим – он походил на шипение прибрежных волн неподалеку, то нарастающее, то стихающее…
      Дойдя до конца колонны припаркованных автомобилей, Макклей повернул обратно. Краем глаза он заметил какое-то движение рядом с домом… Это, должно быть, Эвви шла обратно своей шаркающей походкой. Хлопнула дверца автомобиля.
      Ему вспомнилось, как во время прогулки по парку в одном из туристических центров Нью-Мексико, в Таосе, где они не раз бывали с женой, он мельком увидел пожилого индейца, таким же манером завернутого в национальное покрывало. Индеец немного постоял в дверном проеме сувенирного магазина, затем нырнул внутрь. Лоскут ткани на его голове напоминал арабскую чалму, или это ему тогда казалось… (Опять хлопнула дверца!) Это было в тот самый день на прошлой неделе, когда Эвви удивилась тому, что местные жители ездят с зажженными среди бела дня фарами – в честь какого-то события, возможно, областных выборов. («Мое лицо говорит за себя!» – тянет слова Херман Дж. Труджилло по прозвищу Фашио, кандидат на пост шерифа.) Сначала она доказывала, что это похоронная процессия, но кого хоронили, она не догадывалась… Макклей подошел к машине, помедлил и снова залез внутрь. Эвви уже сидела на заднем сиденье, надежно укутавшись в одеяло.
      Он зажег сигарету, ожидая услышать с заднего сиденья знакомый голос, требующий опустить боковое стекло или еще что-то вроде этого. Но, как ни странно, его не беспокоили, и сигарета была докурена до фильтра…
      «Пагуа», «Голубые воды», «Торео», – замелькали перед мысленным взором названия автозаправок и дорожных магазинов. Он моргнул, но это не помогло…
      «Клагетон», «Город Иосифа», «Пепельная Вилка». Он опять моргнул и попытался перевести взгляд с задних фар несущейся впереди, примерно в полумиле, машины на собственное ветровое стекло, заляпанное насекомыми, затем снова на фары… «Петрифайдский Национальный парк».
      Опять моргнул, отвел взгляд. Но и это не помогло. От напряжения стало подергиваться веко. Он сосредоточился на дорожных указателях, но никак не мог отогнать этот навязчивый список.
      «Хватит! – подумал он. Усталость сказывалась на нем. Он почувствовал толчок где-то в груди. – Нет никакой возможности добраться до того мотеля, черт побери, я даже не могу вспомнить название. Проверить, что ли, по путеводителю? Но что это! Мои глаза!.. Я не понимаю, что со мной?»
      Похоже, у него начались галлюцинации: три ствола дерева, три коровы и три грузовика приближались к нему по ночному шоссе. Корова пошатываясь, широко расставив ноги, шла зигзагами, и ее мычание, глубокое и монотонное, звучало призывно…
      Нет, надо попробовать добраться до любого мотеля, какой подвернется! Но как далеко отсюда? Он стиснул зубы, почувствовал пульсацию в висках, стараясь вспомнить последний дорожный знак. Ближайший населенный пункт был, возможно, в одной миле. А может, в пяти. А может, в пятидесяти.
      Неожиданно его осенила мысль: а что, если прямо сейчас затормозить и прилечь, хотя бы на несколько минут? Дорога впереди была ровной – ни одной неровности, ни одной рытвины. Какой-то ухаб! Не раздумывая, он сбавил скорость, нажал на педаль тормоза и остановился возле ухаба…
      «О боже!» – подумал Макклей, с усилием повернувшись, и потянулся к заднему сиденью. Ящик со льдом был открыт. Он опустил руку в холодную воду, нащупал два кубика подтаявшего льда и принялся тереть ими лоб. Он закрыл глаза, смазывая веки и лицо. От давления на веки перед глазами поплыли красные пятна. Он положил остатки льда в рот, кубик растаял так же легко, как снег.
      Макклей глубоко вздохнул и снова открыл глаза. В этот момент огромная цистерна с ревом пронеслась мимо него. Машина качнулась от резкого порыва ветра, как лодка на волнах. Этого еще не хватало!
      Впрочем, он мог в любой момент повернуть обратно, что ему мешало, и почему бы и нет? До зоны отдыха, которую они миновали, было всего двадцать пять минут езды. Он мог притормозить, описать букву «U» и повернуть обратно, вот так. А потом спать, спать, спать… Так было бы безопаснее. Если повезет, Эвви даже не узнает… Час-другой сна – вот о чем он сейчас мечтал. Правда, может, впереди есть еще одна зона отдыха? Но где, как далеко?
      Он знал, что этот порыв решимости заглохнет через минуту, и надо было воспользоваться шансом. Мельком взглянув в зеркало заднего вида, он увидел знакомый холмик одеяла. В заднем окне возникли приближающиеся фары чудовищно огромной фуры. Он принял решение. Перейдя на первую скорость, описал широкую дугу прямо перед носом этой машины, включил четвертую скорость… В голове была одна мысль – о теплых, приветливых огнях, оставшихся позади в двадцати пяти минутах езды.
      Он остановился возле «файрбёрда» и вырубил свет. Потянулся было за подушкой, лежащей на заднем сиденье, но передумал: это могло разбудить Эвви. Сняв с себя куртку, свернул ее, подложил под голову, откинул спинку кресла и попытался уснуть…
      Сначала Макклей скрестил руки на груди. Затем закинул их за голову. Затем сжал их между коленями. Затем снова лег на спину, раскинув руки по сторонам. Стопы упирались в противоположную дверь. Он полулежал с открытыми глазами, глядя на вспышки молнии над горизонтом.
      Наконец он глубоко вздохнул. Этот вздох, ничем не отличающийся от когда-либо изданных вздохов… Заставил себя подняться. Выйдя из машины, обогнул ее и заглянул в туалет. Внутри все было отделано белым кафелем, горел свет. Глаза слезились. Он умыл руки, но не лицо, так как и без того было трудно уснуть…
      Выйдя наружу, он с отчаянием почувствовал, что с ним происходит что-то не то… Он прислушивался к своим шагам, стучащим по бетону.
      – На следующей неделе придется…
      Макклей произнес эти слова вслух. Он был уверен в этом, потому что голос отразился от стены с особенным резонансом. Завтра ночью в это время он уже будет дома. Сейчас это казалось маловероятным. Он остановился, наклонился к журчащему фонтану, чтобы глотнуть воды, но шаги не утихали!
      «Нет, стоп! – пронеслось у него в голове. – Я ведь еще не настолько далеко зашел! – Он судорожно вздохнул. В ушах был все тот же шум. Затем шаги затихли. – Черт!.. Я слишком перенапрягся… Мы… Она… Нет, это был мой план – ехать ночью и спать днем. Именно так. И так долго, как ты можешь спать… Спокойствие, только спокойствие…»
      Он снова пошел, завернул за угол и вернулся к стоянке. За углом он почувствовал, как на периферии его поля зрения что-то двигалось. Быстро обернувшись, он заметил, как что-то – или кто-то? – мелькнуло и мгновенно скрылось в тени.
      С другой стороны дома находился женский туалет. Возможно, это была Эвви. Он снова бросил взгляд в сторону своей машины, но ее не было видно отсюда… Он пошел дальше.
      Площадка для парковки машин напоминала оазис света среди бесконечной ночи. Или летний лагерь. Машины теснились вокруг, обрамляя ее с трех сторон, как вагоны на разъезде. Их было несчетное количество. И снова каждая машина, мимо которой он проходил, казалась похожей на все остальные. Разумеется, это была игра света… И конечно, это были те же самые машины, мимо которых он шел полчаса назад. И эта слабая подсветка придавала им весьма запущенный и заброшенный вид. Он потрогал крыло автомобиля. Оно было грязным. Но почему, собственно, они должны быть чистыми? Его собственная машина тоже была покрыта слоем грязи после долгой езды по этим дорогам. Он дотронулся до другой машины. И еще до одной… И еще… И все они были покрыты толстым слоем грязи, можно было нацарапать на каждой из них свое имя, не повредив краски.
      Вдруг Макклей представил: что будет, если он окажется на этом же месте, скажем, год спустя, и снова будет идти вдоль этого кладбища автомобилей – тех же самых! Что, если, устало размышлял он, эти машины оставлены здесь навсегда? Отработавшие свой недолгий век, изношенные, покинутые в один прекрасный день своими бывшими владельцами, которые никогда, никогда не вернутся? А кто знает? Догадается ли дорожная полиция или кто-нибудь еще проверить? Разве может автомобиль, оставленный на обочине дороги, как сброшенная змеиная кожа, в течение многих месяцев и лет сохраниться невредимым? Впрочем, это была только мысль…
      Его голова гудела. Макклей откинулся и глубоко вздохнул – так глубоко, как мог на этой высоте. Но он все же что-то слышал… Слабый стук… Звук напоминал легкие быстрые шаги, пока он не заметил над головой лампу ночного фонаря. Сотни мелких бабочек кружились, метались вокруг нее, их крошечные тела натыкались на стекло и производили этот звук. В слабом ночном свете их крылышки казались прозрачными. Он опять глубоко вздохнул и направился к своей машине.
      Двигатель все еще тикал. Обшивка была теплой, переднее колесо – горячим, как свежеиспеченный батон. Ладонь окрасилась в цвет резины, напоминающий цвет сожженной кожи… Потянулся к дверной ручке…
      Ночная бабочка упала на крыло автомобиля. Макклей смахнул ее, на грязной поверхности остался след его пальца. Он присмотрелся и увидел странные волнистые линии и пятна, покрывающие грязную обшивку. Вчера во второй половине дня шел сильный дождь. Конечно, эти следы, напоминающие отпечатки пальцев, остались от грязи! Он мельком взглянул на стоящий рядом автомобиль. Тот был покрыт таким же орнаментом из высохших разводов грязи. Однако, присмотревшись, он увидел, что эти пятна намертво въелись в краску. Весь «файрбёрд» был в этих пятнах, как будто только что здесь шел сильнейший ливень…
      Он потрогал капот: холодный. Посмотрел на свою ладонь: мертвый мотылек прилип к большому пальцу. Попытался смахнуть его о капот машины, но на его место прилип другой такой же. Весь корпус был облеплен мертвыми, высохшими тельцами. В темноте казалось, что это пласты отслоившейся краски. Его пальцы были покрыты пыльцой.
      Он взглянул вверх. На фоне клубящихся кучевых облаков в ярком свете лампы метались стаи ночных насекомых. По-видимому, «файрбёрд» находился здесь уже очень долгое время. Надо побыстрее вернуться в машину, лечь и запереться, отгородиться от всего, забыться… Он мечтал сейчас об одном: уснуть и проснуться в Лос-Анджелесе… Но не мог.
      Медленными шагами Макклей обошел вокруг «файрбёрда», остановился перед колонной мертвых автомобилей. Немного поколебавшись, двинулся вперед.
      «Лесабра». «Кагуар». «Шеви». «Корвэйр». «Форд». «Мустанг». И каждая машина была покрыта слоем грязи! Он остановился перед «мустангом». Когда-то это была машина цвета яблочного леденца, но как давно это было? Наверняка она принадлежала какому-нибудь тинейджеру. Теперь лобовое стекло помутнело, корпус потускнел до какого-то неопределенного оттенка. С тем же ощущением, с каким любители постельных сцен подсматривают в замочную скважину, он склонился к лобовому стеклу… Через мутное стекло виднелись неясные очертания двух крупных фигур на передних сиденьях. Рука его инстинктивно поднялась… Вдруг эти люди, отделенные стеклянной перегородкой, тоже следят за ним? – мелькнула мысль. Тремя пальцами он провел полосы на грязном стекле. Две фигуры, два подголовника… Он отпрянул. Взгляд случайно упал на заднее сиденье.
      Он увидел неясные очертания чего-то длинного… Нога. Задняя часть бедра… Светлые волосы, испещренные полосами тени. Вороник пальто. Между волосами и воротником блестела серебристая паутина. Он отпрыгнул, зацепил ногой старый «форд». Его руки дрожали, в висках стучало…
      Он протер дырку в слое грязи и, заглянув внутрь, увидел скукоженную фигуру мужчины на переднем сиденье. Голова этого мужчины лежала на куртке. Нет, это была не куртка, а какое-то большое бесформенное пятно! В бледном ночном свете оно казалось темно-коричневым. Оно тянулось от самого рта. Или нет, не ото рта…
      На горле зияла огромная – от уха до уха – рана!
      Он начал задыхаться, все плыло перед его глазами: стоянка, тусклый свет, отражающийся от стекол, «корвэйр», грузовик, «кагуар», «лесабра», очертания фигур внутри… В голове стучало так сильно, что этот стук заглушал рев несущегося по шоссе грузовика, стук мотыльков, вибрирующих в соблазнительном свете…
      Он пошатнулся. Ему вспомнилось все, что произошло за этот вечер, с самого начала. Звук хлопнувшей дверцы в пустынном месте, где они остановились в первый раз. Могла ли дверь хлопнуть уже после того, как Эвви вернулась в машину? Если да, то зачем, почему? Он вспомнил, как нечто странное мелькнуло и скрылось из виду. И совсем непонятно, в связи с чем, вспомнил того индейца в дверях сувенирного магазина. Он шел с полуприкрытыми глазами, пока не увидел снова этот магазин, полный жестяных фигурок местных божков и декоративных панно с загадочными надписями на старинных языках. Он ясно понял: индеец не заходил в магазин. Он крался прочь!
      Макклей еще не понимал, что все это значит. Открыв глаза так, как человек, впервые увидевший мир, он бросился к машине.
      «Если бы только суметь сдержать мое чертово дыхание!» – думал он. Он медлил. Он отгонял мысли о жене и о том, что произошло в тот злополучный час, когда хлопнула дверца. Он старался не думать о том, что он вез на заднем сиденье автомобиля в течение всего этого времени… Надо было выяснить. Он боролся с приступами ужаса, закипавшего в нем…
      Макклей уговаривал себя думать о чем-нибудь другом, о простых вещах, подвластных разуму: о километраже и гостиничных счетах, часовых поясах и сводках погоды, запасных шинах и вспышках света, инструментах для ремонта машин и гидравлических прессах, бумажных полотенцах, покрышках, гаечных ключах… Он думал о рифленых занавесках и лицах туристов, о кредитных картах, о зубных пастах, щетках, дезодорантах, бритвах, безопасных лезвиях, сапожном креме… Он думал о солнечных очках и баллончиках со слезоточивым газом, о портативных радиоприемниках и щелочных батарейках, об огнетушителях и флягах, о машинном масле, о пластиковых картах с идентификационными номерами…
      На заднем сиденье его автомобиля, под складками одеяла, ничто не шевельнулось… Даже тогда, когда он, забыв обо всем на свете, потеряв остатки самообладания, разразился диким, душераздирающим криком.