Он облокотился о стойку почти с тем же победительным видом, что недавно в Москве.
      Второй достал фотоаппарат и по-наглому стал нас снимать.
      – Иван, отдай сетку.
      Макс тронул за плечо:
      – Нечего с ним разговаривать, пошли.
      – Послать успею. У нас время есть?
      – Минуты три.
      – Ну и ладушки. Этого хватит. Костя, ты что же невежливо – ни привет, ни здрасьте? Отдай ему то, не знаю что, и прямо с разбега?
      – Не траляля, жидовская морда. Не отдашь, хуже будет.
      Ценное сведение: инкогнито не раскрыто.
      – И что именно я должен тебе отдать?
      – Придуриваешься? Объясняю для шибко умных. Универсальная система игры. Сетка.
      Допер?
      – Почему ты думаешь, что она у меня? Старик свою забрал с собой, обвел вас вокруг пальца и всучил фуфло, я потом у Димы его видел. Просадили много?
      – Старик свалил, но и тебе кое-что оставил. Иначе что играл три дня назад пацан сопливый, когда тебя тут не было?
      Ах, паршивец Колька! Я ему, невзирая на мужество и героизм, проявленные при нашем спасении, выдал хорошую головомойку за инициативу. Он обиделся, до него не дошло. Теперь дошло задним числом: здешние резиденты русской мафии проверили по терминалам, где и с каким успехом играли русские. Бумажку с автографом я сам видел, и остальные тоже разглядели. Фамилии Конкин и Гусман у них были на слуху.
      Теперь расхлебывай…
      – А я, Костя, не бегаю за чужим умом, своего хватает.
      – А нам плевать, кто сетку делал: ты или дед.
      – А с какой стати я должен тебе свою работу отдавать?
      – Отдашь сейчас – треть с оборота. Не отдашь – хуже будет.
      – Как это?
      – Отдашь за здорово живешь.
      – А тебе яйца не виноград? Тебе не сказали, как тут некоторые меня искали?
      Самому хочется? Напугал ежа голой задницей.
      Костя от такого разговора даже кепочку сдвинул на затылок – до того опешил. С ним так давно уже никто не хамил. Кроме начальства, разумеется.
      – Рожа корявая, – сказал он проникновенно, – ты что, того?
      – Дружище, ты тут не в России. И я не должен ничего ни тебе, ни Диме, ни кому бы то ни было. Совет тебе на прощание: иди учиться. Московский университет, факультет вычислительной математики. Умный будешь, сам сетку напишешь, тогда и пользуйся на здоровье. Прощай!
      И развернулся спиной, а Максим отсек его, став в позицию затычки.
      Кольке сказал, что если еще раз выпендрится, за уши выдеру.
      Мария была встревожена:
      – Они же и в Гавану за нами попрутся!
      Но я не велел паниковать:
      – Этот рейс последний за день. А там нас Кувалда встретит и устроит лежбище.
      На том и успокоились.
 

***********************

 
      Кувалда встретил нас сразу за стойкой контроля. За голову схватился при виде количества барахла, а потом расхохотался:
      – Я-то думал, будете смеяться над моим грузотакси! А оно как раз кстати!
      Но смеялись мы до упаду: предприимчивый приятель спроворил нам вместо такси советский грузовик, "Газон".
      – Какая вам легковушка! А тут самое оно: барахла-то сколько!
      Мы закидывали барахло в кузов, кроме привезенного в подарок телевизора: его я водворил в кабину на сиденье и лишь при этом обнаружил, что к коробке привязан талон не от моего билета.
      – Макс, ты телевизор забирал?
      Он легкомысленно махнул рукой:
      – Я смотрел на последние цифры, а они, видишь, одинаковые. Телевизоры же одной марки. И не вспомнят те, с кем перепутали.
      Я посмотрел: кто-то из Кито привез такой же "Панасоник", какой мы тащили из Майами. Я даже мельком припомнил то, что на ленте конвейера таких коробок стояло целых три. И тоже махнул рукой: что их менять, и правда одинаковые, и правда не вспомнят. Ох, если бы так и было! Но об этом потом.
      Вот так, впятером поверх груза в кузове, триумфально въехали мы на Остров Свободы. Московские гаишники от такого в осадок бы выпали, а здешние и ухом не вели: не к такому привыкли. По нужде закону применение. Грешно и глупо ставить человеку в вину то, что он виснет на подножке, если до дома двадцать километров, а следующий автобус то ли через полдня, то ли вообще его не будет.
      Кувалда дурачился, балагурил, представил нас своей маме, угостил шикарным обедом, то есть скорее ужином, а сам нет-нет да и поглядывал на нас с Максимом, пытаясь угадать, что нас заставило поднять задницы? Он знал, что в Москве у нас осталась небольшая, но вполне процветающая лавочка. В отпуск, что ли?
      В этом духе он примерно и высказался, когда мы остались одни. Объяснения он получил исчерпывающие. Нам требовался надежный человек, а надежному человеку надо доверять.
      – Ньо! – только и сказал Кувалда. Жалко, меня с вами не было. Я бы вписался в компанию, я же по этой части тоже кое-чего стою. А то, знаешь ли, насточертела жизнь по карточкам. Социализм или смерть- не слишком роскошный выбор.
      – Смотри, – предупредил я, – компания наша вместе с деньгами нажила кучу приключений на свои задницы. Можешь считать, что мы тебя в компанию уже пригласили. Но у нас там, сзади – стая бульдогов. Догонят – больно покусают. И тебя за компанию к нашей компании, прости за каламбур.
      – А это мы посмотрим, – ухмыльнулся здоровенный красавец мулат и посмотрел на свои кулаки, сложенные на столе. Из-за них он и был назван Кувалдой В общем, со старым другом столковались без проблем и по справедливости. На Кубе слишком специфические условия жизни, чтобы можно было там затеряться без надежного местного проводника.
      – Найдешь такое место, где можно переждать несколько месяцев, может быть, год?
      Лечь на дно, как по-русски говорится.
      Кувалда ухмылялся:
      – У нас говорят: забананиться. Ну, знаешь, как живет специальная лягушка в банановом стебле: хорошо, тепло, сыро, сытно, и никто не видит. Ну, так это запросто. Снять дом на пляже где-нибудь в Баконао. Там их вдоль побережья видимо-невидимо, таких домиков, и в каждом по такой вот семейке, жаждущей уединения. Жизнь почти дармовая, наблюдение минимальное. Русские туда не ездят, они тусуются в местах покруче, вроде Варадеро. Девчонки, правда, черноваты, но попки!
      Кто о чем, Кувалда о бабах.
      – Я пас, я женат. Нет, такая глушь не годится Мальчишке нужна школа.
      Маурисио помрачнел.
      – Это сложно. Даже не представляешь, до какой степени. Вы даже не представляете, сколько придется пройти бюрократических процедур! Уйма контор, в каждой сидит вот по такой морде, каждая морда требует свои справки, каждая из которых противоречит всем остальным и себе самой. Раньше ваш мальчишка эти препоны прошел, потому что он имел статус. Член семьи советского специалиста – таких уйма. А сейчас? Просить вид на жительство? Матерь божия Дель Кобре, вы представляете эту волокиту? Мало того, вы засветитесь в посольстве, туда при таком раскладе не миновать заглянуть, а также в управлении миграции, и там тоже обивать пороги. А куда пойдут первым делом братки, начав вас искать? Ну-ка, с двух попыток? Правильно, посольство и управление миграции. И это именно те места, где уже завелись компьютеры.
      В общем, Иван, брось затею со школой. Пусть лучше мальчишка пропустит год.
      Парень, как я погляжу, не безмозглый. Учебники я ему соберу, и пусть занимается самостоятельно. Неужели так трудно объяснить ученику второй ступени, что непонятно, и надавать по макушке, если будет отлынивать?
      Это был замечательный ход из разряда нестандартных. Мы его сразу оценили, особенно Колька,- несмотря на угрозу лично его макушке. Мария засомневалась было – порядок есть порядок. Но мы ее убедили. К великой радости братца, в припадке восторга сделавшего стойку на небитой пока макушке и дрыгавшего в воздухе ногами.
      И в это время раздался негодующий вопль с многоярусными причитаниями. Вопила и ругалась донья Лаура, Кувалдина мамаша, стоя на просторной лоджии. Квартира располагалась на первом этаже, от земли пол лоджии отстоял хорошо если на два метра, и ни решеток, ни остекления в таком простонародном районе столицы не полагалось. Собственно, в таких квартирах нечего было красть. Но тут – нашлось.
      Пока младший Кувалдин брат с азартом настраивал новый телевизор, его мама, оценив габариты и крепкую конструкцию упаковочного картонного ящика, напихала его всякой всячиной и вынесла на лоджию, плотно прикрыв. Потом занялась своими делами, потом зачем-то снова вышла на лоджию – а нового сундука со старой рухлядью нет, как не было!
      Под горячую руку всем попало: воришке, позарившемуся на коробок, правительству, у которого народ так обнищал, что тащит у соседа перегоревший утюг и две пары стоптанных башмаков, упрятанных в импортную картонку, Америке за эмбарго, России за пособничество мировому империализму – никого не обидела, не забыла. Виртуозно ругалась, любо-дорого послушать, собралось полквартала сочувствовать и внимать.
      Посмеялись и мы, посочувствовали и не восприняли происшествие всерьез. Кому, господи боже мой, придет в голову жалеть о старой подметке?
      Если бы еще в подметке дело было!
      Воспользоваться гостеприимством доньи Лауры мы не могли. Даже не потому, что орда из четырех человек – это многовато для просторной гаванской квартиры и радушной хозяйки, наслышанной о студенческих приятелях сына. Мы бы точно поместились и точно не отяготили, но куча иностранных гостей непременно привлекла бы внимание стукаческого органа под названием "Комитет защиты революции", "Сomite de defense de revolution", CDR сокращенно, сэ-дэ-эре.
      Я от души люблю кубинцев, как собратьев по Латинидаду. Но с прискорбием признаю, что на каждой улице находится по нескольку человек, из убеждений или по призванию шпионящие за соседями в пользу властей. А местные власти считают, что проживание иностранцев просто так в гостях развращает местное население.
      Иностранцам разрешается жить в частном секторе, только если хозяева жилья платят государству за это мзду. Можно принимать хоть родню из-за рубежа, хоть вовсе незнакомых людей, доставленных из аэропорта за процент знакомым таксистом.
      Главное, чтоб была книга, в которую записываются имена постояльцев, их количество, сроки проживания, и чтоб с этого шел налог. Книги, конечно, периодически проверяют. Этак раз в квартал.
      Но с налогами мухлюют везде. Поэтому записывают прибытие гостя не в тот же день, а неделю-другую спустя, если не живет под боком какой-нибудь стукач. Если гость пожелает жить инкогнито, он может записаться под любым именем. Полиция не будет без особого повода лезть к иностранным туристам, которые на Кубе вроде священных коров. Следят бдительно только за бывшими соотечественниками, вернувшимися погостить в родные пенаты. Русские, немцы и всякие прочие шведы могут жить спокойно, лишь бы деньги водились, и чтоб быть выдворенным с благословенных берегов, надо учинить что-нибудь из ряда вон. Или начать квакать о правах человека. Но отдыхающим бюргерам чужие права до одного места, а своих им хватает.
      И никаких компьютеров.
      Так что Маурисио тут же, не утруждая маму застиланием постелей, подыскал для нас жилье.
      До сих пор упрекаю себя в том, что поддался на провокации и не настоял на скором отъезде из Гаваны. Тихо подозреваю, что если бы мы на другой день убрались бы куда-нибудь в Гуаму или Виньялес, в нашем повествовании можно было бы ставить точку. Макс, правда, в ответ на мое ворчание похлопывает меня по плечу и говорит снисходительно:
      – Абак, дружище, ведь все обошлось!
      Это он, как все хохлы, задним умом крепок! По мне, трагикомедия хороша только в кино. В жизни балансировать на грани между героем анекдота и жертвой преступления не так уж и забавно. И практически всех неприятностей можно было избежать, не задержись мы в этом сумасшедшем городе. Но эти, черт их подери, неженатые стоялые жеребцы! В Гаване начинались карнавальные действа с почти голыми танцующими девчонками и всеобщим весельем. Предприятия города переходили на особый график: четыре дня работы, три – круглосуточное светопреставление, чтоб все успели поучаствовать, поскольку длилось это в течение месяца. Кувалда как настоящий кубинец был от этого мероприятия без ума. А Максим столько наслушался от друга про всяческие карнавальные проказы, что и у него свербело в одном месте поучаствовать. И никак я не мог втолковать им, что не веселиться мы приехали, а прятаться, что карнавал и на другой и на третий год будет тем же карнавалом, – куда там! Парням загорелось развлекаться "здесь и сейчас".
      – Абак, – доказывали они мне наперебой, – здесь нет никого, кто зарегистрировал бы наше прибытие и пребывание. Нет машины, по которой нас засекут. Мы носа не показывали ни в одно официальное учреждение. Как нас будут искать в двухмиллионном городе, который к тому же весь на ушах стоит? Где та зацепка, по которой нас могут выследить? Да и вообще, будут ли следить? Встретить нас могут только случайно, и шанс на это – почти никакой.
      Напрасно я напоминал шалопаям, что уж им-то следовало бы по-иному относиться к случайностям. Куда там!
      А самое главное, из-за чего я уступил, было видимо изменившееся лицо Марии. Она не настаивала ни на чем, нет. Она сама и не принимала участия в разговоре.
      Хохотала до упада, когда мальчишки соблазняли меня всякими прелестями карнавального времени. А когда я серьезно и местами даже резко стал им возражать, пригорюнилась, нахохлилась, как московский воробушек зимой, а потом и вовсе отошла к окну, глядя сквозь жалюзи на темную, плохо освещенную улицу.
      И я дал себя уговорить. Дурак Иван, одно слово.
      Маурисио снял для нашей компании меблированную квартиру в районе Плайя.
      Собственно говоря, хозяйка приходилась ему какой-то родней, и как родным нам и обрадовалась, несмотря на то, что мы вались с чемоданами в час куда как не ранний.
      Социализм социализмом, но в это время режим Фиделя начал давать кое-какие поблажки и уступки частнособственническим инстинктам. Уйма открылась маленьких ресторанчиков и кафе – "Паладар", и очень много жителей стало зарабатывать, сдавая жилье туристам, не желавшим по тем или иным причинам остановиться в гостинице.
      У нас особенная причина не светиться по гостиницам состояла в том, что в них обитало большое количество русских, и наши преследователи (а что они отстанут, я даже не надеялся, несмотря на разуверения друзей), появившись, неизбежно остановились бы в одной из них. Куда им деваться!
      Будь Марик побольше калибром, его бы наши относительно скромные доходы не заинтересовали. Будь он поменьше калибром, ему бы оказались не по зубам поиски за границей. А так ему кажется, что мы добыча вполне аппетитная и доступная. Да к тому же обидели мышку, написали в норку – какой-то еврейского замеса интеллигент из-под носа увел кусок. А все везение – оно до поры.
      Но до поры бог миловал.
      Квартира была просторная: огромная гостиная, три спальни, на кухне можно в футбол играть. С одной стороны – вид на Флоридский пролив с высоты четвертого этажа. Ветерок гонял по волнам белую пену, продувал насквозь воздушное, открытое жилище, избавлял от зноя. Он проникал за кедровые жалюзи только к обеду, когда солнце стояло над самой макушкой.
      Колька сказал, ныряя на крахмальные простыни:
      – Спать буду, пока морда опухнет!
      Не вышло у него это дело. Ни девяти не было, когда возник на пороге Кувалда в сопровождении младшего брата Сирила. Братец, лет восемнадцати, паренек побелее на кожу и полегче сложением, был украшен отменным синяком. На пороге, завернутый в покрывало, стоял тот самый телевизор.
      – Представляешь, – бушевал Кувалда, – приспичило кому-то так, что в дом полезли!
      В черном, рожи завязаны – прямо черепашки ниндзя! Ну, Сиро не той закалки, чтоб отдать за здорово живешь новый мамин телевизор! А потом и я подоспел. Им мало не показалось. Но мама сказала, чтоб пока он постоял у вас. А то первый этаж, и решеток нет. Так что будете сегодня просвещаться: смотрите "Меса редонда".
      И установил "Панасоник" на тумбочке, положив рядом все бумаги к нему. Дотошная донья Лаура даже багажный корешок вложила в инструкцию. Посмотрели мы "Меса редонда", невозможно подхалимскую и ужасно "р-революционную" передачу. Все дружно плевались, кроме меня: им осточертело, а я-то слушал "на новенького".
      Любопытно было послушать вживую Коня, как называла за глаза Фиделя вся Куба.
      Честно, не впечатлил. Много демагогии и мало логики.
      Пришла тетушка Хеновева, хозяйка. Опрятная темнокожая толстуха под шестьдесят, похожая на добрую кормилицу из бразильского сериала. За совсем небольшие не то что по американским, но даже и по московским меркам деньги она брала на себя уборку, стирку, готовку и все прочее, что составляло пансион. Жила она в том же доме, но на первом этаже, переехав к дочери "в тесноту, да не в обиду", чтоб сдавать свою туристам и являться по первому зову при необходимости. Ее булочки и кофе были бесподобны, в чем мы убедились немедленно, а также вся прочая стряпня, в чем убедились немного позже.
      Вечером того же дня я позвонил Ивану Ивановичу по мобильнику. Удобную эту вещь надо было раньше иметь всем, тогда Кольке не пришлось бы ломать комедию с переодеванием в газетчика. При побеге из гостиницы он тоже не помешал бы, только вот заботливая сестренка положила дорогую игрушку себе в сумочку. Но лучше поздно, чем быть окончательным дураком, и теперь каждый компаньон имел свой при себе, а чтоб не заморачиваться с платежами, сразу положил каждому на счет по изрядной сумме.
      Иван Иваныч выслушал внимательно про все наши приключения и решение пересидеть тихо одобрил.
      – Я вот тише воды, ниже травы, и пока бог милует нас со старухой.
      И пошли дни, в общем, бездельные. Стоял тропический июль. Спасаться от зноя можно было разными способами. Например, не вылезая из воды на пляже. Или за пивом болтая о чем-нибудь приятном в подвальном баре с кондиционированным воздухом. Или сидя дома, где в любую жару гулял прохладный сквознячок. Слушали музыку или смотрели телевизор, тот самый.
      По нему не только политическую дребедень передавали, но и кино показывали, и новости случались. Одной из самых громких была – взрыв в гостинице "Ривьера", через несколько дней после нашего прибытия. Событие из ряда вон, и ничего хорошего в таких происшествиях не бывает. Потом еще несколько дней подряд шли "разборы полетов" следствием.
      Но, разумеется, главным балаганом для меня оставалась "Меса редонда" и поддакивающий всем начальникам шут, который ее вел, с постоянно кивающей, как у фарфоровой собачки в машине, головой. Она шла в разное время, и если мы оказывались дома, я этого развлечения не пропускал.
      И вот на другой или третий день после взрыва гостиницы Макс, хуже всех говоривший по-испански и потому не вслушивавшийся в текст передачи, обратил внимание на то, что музыкальная заставка перед ней стала звучать чуть-чуть иначе.
      – Они, что ли, в трауре? Говорили, что взрыв произошел как раз в момент начала передачи, и что будто бы бомба была как раз в телевизоре запрограммирована на этот сигнал.
      Сказал и забыл. Но Колька обратил внимание и на следующий день подтвердил: изменился звук, добавились какие-то писки и шорохи.
      Опять не придали значения этой ерунде, но на другой день были в гостях, и уже я сам прислушался: по-разному звучали музыкальные заставки на "Рекорде" бывшей сослуживицы Марии, кубинки Долорес, и нашем "Панасонике".
      Как есть ерунда. Но что-то меня заставило на другой день внимательно слушать все звуки из телевизора. На заставке "Меса редонда" он как-то странно свиристел, будто играл одновременно две мелодии.
      Я в этой технике не особенно силен. Но тут, почесав репку, я решил, что не побоюсь выставить себя в случае чего подозрительным маньяком, и попросил у Кувалды, днюющего и ночующего у нас (благо, не особо обременен был делами аспирант и младший преподаватель), отвертку.
      Удивился, но сбегал к тетушке Хеновеве и принес просимое.
      Я уже говорил, что не особо разбираюсь в этой технике. Но где что и для чего, в общих чертах понимаю. И лишнее обнаружил довольно быстро.
      Это оказался увесистый, на два килограмма, кусок взрывчатки. Я только догадывался, что это должна быть взрывчатка, сам ее отродясь в руках не держал, но Кувалда, отбарабанивший в армии положенные два года, признал что-то похожее на гексаген. Детонатора, правда, не было. Какой же придурок повезет бомбу со вставленным детонатором? И было еще устройство со спичечную коробку, оно-то и свиристело параллельно с заставкой "Меса редонда". Был бы детонатор, включило бы.
      Нет детонатора, свистит вхолостую. Такая вот самоделка.
      Обалдевшее семейство следило за мной, как за фокусником, вынимающим кролика из шляпы. Взрывчатку и механизм запуска, правда, свинтил Кувалда. Он лучше остальных знал, как с этим обращаться.
      – А дальше что с этим делать?
      Это Макс у меня спросил, но сам же и ответил:
      – Утопить все вместе, и телевизор и взрывчатку.
      – Концы в воду?
      – Типа того.
      Но возразил неожиданно Кувалда:
      – Ребята, не подумайте, что я такой патриот социалистической родины. Но, во-первых, от близнеца этого ящика погибло народа уйма. Криминал налицо, а мы, как ни крути, замешаны. Свидетели минимум, потому что в бумажке, вот она – и он потряс куском зеленой картонки, – имя транспортировщика. По номеру грузового талона владелец билета вычисляется за две секунды!
      Я могу не любить социализм и Фиделя, но если они, шлюхины дети, меня невзлюбят, мне придется туго. Тут, мои дорогие, принято бить своих, чтоб чужие боялись. К тому же, Макс, во-вторых, вот ты рот раззявил, взял чужой коробок, а ведь на том, что остался у террористов, бирка с номером тоже осталась. И не факт, что ее уничтожили, и не факт, что не доберутся до этой команды подрывников. Доберутся, знаю я наших бульдогов, дайте только время. И в какой заднице мы будем?
      Против логики не попрешь, прав был Кувалда.
      – Уехать отсюда поскорей, – поежилась Мария. – Пока никто ничего не проведал.
      А вот тут уже я возразил:
      – Мы-то свалим. А Маурисио? Он-то тут как гвоздем пришит, ему свалить не выйдет.
      В любом случае он под самым большим ударом стоит. Что, бросим?
      – Ну так придумай что-нибудь!
      Эта реплика прозвучала в унисон на четыре голоса.
      И я стал думать.
      Подумав, я отмел как практически невероятную возможность того, что неведомые террористы не уничтожили багажный талон. Если настолько не соблюдают конспирацию, значит, профнепригодны, а профнепригодным не удалось бы устроить взрыв. Таким образом, ниточка к нам с этой стороны отсекается. Можно было бы и концы в воду.
      А с другой стороны, народа погибло много, и совесть не вся пропита Вязаться с местной охранкой… Тогда уж не с полицией, а с контрразведкой. Это серьезная публика. Полиция – что с нее взять, начнет нас первых подозревать, трясти и таскать на допросы. Того гляди, кончится депортацией. А у нас так славно все уже устаканилось, и вроде даже Мариковы подручные со следа сбились.
      Или по крайней мере отстали.
      – Так мы и сделаем: и невинность соблюдем, и ребенка заведем. -???!
      – Маурисио, у тебя есть какой-нибудь знакомый стукач?
      – У нас этого добра как у сучки блох!
      – Тогда найди такого, которому все это нежданное счастье можно подкинуть.
      Главное, чтоб нас сдали не в полицию, а к серьезным людям Понимаешь, о чем я?
      Хмыкнул Кувалда.
      – Лучше я знаю вариант – все можно человеку рассказать, и не сдаст.
      Тут уж глаза вылупили мы с Максом:
      – Какой такой, к едрене фене, стукач получается? У него, случайно, пиджак не прорезан, чтоб крылышки выпускать?
      Мария хихикала:
      – Мальчики, это Куба, тут и не такое бывает!
      – Зачем ей пиджак прорезать, – отвечал Кувалда, – если она отродясь их не носила и вообще предпочитает полуголый вид?
      – Твоя баба? – с хода просек ситуацию Макс.
      – И да и нет. Она женщина, можно сказать, общественная.
      – Проститутка, что ли?
      – Ну, – замялся Кувалда, – не совсем. Она танцовщица в "Тропикане". А до этого была в цирке акробаткой. Оттуда я ее и знаю, и уж поверьте, знаю, как облупленную.
      Танцовщица в "Тропикане" – этим сказано было все. Это означало хорошо образованную, воспитанную, умеющую поддержать беседу и деликатно промолчать, обязательно смуглую и сумасшедшее красивую профессионалку. Они были легальными, неофициально разрешенными проститутками, они стоили очень дорого, подобно японским гейшам или гетерам высшего разбора в древней Греции.
      И все до единой проходили проверку на политическую благонадежность, и всем вменялось в обязанность сообщать, если что-то кое-где порой. А иначе – прощай, "Тропикана", красивая жизнь в нищем городе и заграничные гастроли, откуда труппа возвращалась ополовиненной. Девчонок расхватывали, как горячие пирожки. Нет, не по борделям, не найдете вы в Европе кубинку в борделе. Этих девочек брали замуж, не смущаясь прошлым. А на их место выстраивалась очередь из претенденток, и уж конкурс там был – куда любому институту!
      Такова была и Зорайда Васкес, тридцатидвухлетняя обольстительница, замечательная танцовщица и акробатка. Нет-нет, на самом деле она была артистка, какую и в европейский цирк взяли бы. Мы специально пошли посмотреть на нее в "Тропикану".
      И пригласили к столу. Кувалда представил нас, и мы поболтали с полчаса.
      Макс сразу очаровался – фигура такая, что я его понимаю. Я-то больше смотрел в глаза и слушал, что и как говорит. И уверился в правдивости характеристики, данной Кувалдой: "Если ты сам не гад – не сдаст ни в жизни!" Потому что в перьях и блестках сидел перед нами, отбросив напускную томность, такой простой и честный пацан, что любо-дорого. Не девчонка, мальчишка, с мальчишеской любовью к авантюрам и риску, к опасным трюкам, с мужским пристрастием к адреналину в крови.
      Это не все, далеко не все мужчины могли разглядеть, тем больше по ней сходя с ума: успеху ее завидовали и вдвое более молодые.
      Кувалда пригласил ее на другой день к нам и выложил все как есть про телевизор и его начинку. И про наше желание стоять в сторонке.
      – А копается с этим пусть твой кузен Мартин.
      Мы уже были просвещены насчет того, что кузен Мартин Васкес служил именно в контрразведке в звании капитана.
      – А! – махнула она рукой. – Мартина услали в Сантьяго, там он сейчас служит. А между прочим, это хороший повод дать ему вернуться в столицу. Давайте дружно придумаем, как у меня очутился этот коробок, и я отошлю братцу письмо. Или позвоню. Почему, спросят, кузену, а не по ведомству? А какая разница, все равно по тому же ведомству получается. А какой спрос с меня, шлюхи? А уж братец припылит, и найдет, как примазаться. Добро, договорились!
      Очень скоро мы пили кофе в гостиной с высоченными потолками, какие часты в Старой Гаване. Обшарпанный дом с колоннами, антикварная мебель. Ее просто не меняли лет пятьдесят, а то и больше. И телефон был старомодный, настенный, с рогатыми держателями для трубки, времен еще до диктатора Батисты. Зорайда разговаривала со своим кузеном в Сантьяго.
      – Ну не мыло, но что-то на него похожее. Вес? Килограмма два, наверно… ты что стонешь? Хорошо-хорошо, под кровать поставлю… зеленая картонка, что-то от авиабилета. Устройство? Это ты меня спрашиваешь? Я в этом разбираюсь, братик, гораздо хуже, чем ты в кружевном белье. Не разбираешься в кружевном белье? А я разбираюсь в электронной ерунде? Не ерунда? А я почем знаю?! Короче: дело семейное, можно сказать. Мне принесли и попросили тебе передать. Почему тебе? А потому что пол-Гаваны знает, кто кузен Зорайды Васкес! Желаешь взяться сам, я к твоим услугам. Не желаешь, звоню Педрито. Перезвонишь через пять минут? Хоть через пятнадцать, я не спешу. И попробуй только сказать, что я сделала все не как полагается!!!
      Она повесила трубку на рогатые рычаги.
      – Родня родней, а друзья друзьями. Я ему не сказала, что у меня завтра как раз начинается командировка с одним немцем. Недели две меня тут не будет, некого ему будет допрашивать. Он собрался развернуться с тем барахлом, что в коробке, один, – ему ж выпендриться надо! Зачем делиться с кем-то, вдруг звездочек на всех не хватит? И отмазка есть – дело-то семейное. Притом у нас есть предписание о сохранении инкогнито агентуры. К такому делу, ясно, это не относится, но если нарвется братишка на коллег, можно сыграть под дурачка. У нас это, знаете ли, часто проходит! Знаете, почему? Дураков много. А умному дураком притвориться куда легче, чем наоборот.
      Так что, детки, – заключила она философски, – можете отдыхать и развлекаться в свое удовольствие. "Хэ-дос" прикроет ваши задницы.
      "Хэ-дос" – G-2 – кубинская контрразведка. Контрразведка вообще крыша солидная. В случае чего она вполне прикрыла бы нас от Марика с компанией. Тем более, что я бдительности не терял. И просил не распространяться никому относительно наших причин появления на острове. Приспичит, попросить помощи можно не то что у чужой контрразведки, у черта самого. А пока не приспичило – обойдемся. Пока мы туристы, и все.
      Вышло, однако, не совсем по-нашему. Капитан Мартин позвонил через десять минут и был краток донельзя.
      – Сестренка, по-семейному тут не обойдешься. Прищеми свою роскошную попу, сейчас к тебе приедет Педрито. Расскажешь ему про добровольных помощников.
      – Что про них рассказывать, вся честная компания сидит у меня! -????
      – Они сами все расскажут твоему Педрито!
      А тот, легок на помине, нарисовался на пороге, едва Зорайда положила трубку. Он, наверно, мчался по городу с сиреной и мигалками, если только не ждал где-то за углом. Невзрачный такой на вид, вроде меня, тоже с усами, в очках, и нос длинноват. Только постарше немного, ближе к сорока, чем к тридцати.
      Для него большое количество публики в квартире было сюрпризом: видно, не успел предупредить коллегу капитан Мартин.
      – Ола, крошка! Кто из них подложил мину под твою прекрасную попу?
      – И ты про попу? Убью без пистолета!
      – Но уж очень она у тебя хороша! Дорогие друзья, называйте меня майор Педро или просто Педро, кто не любит обращения с чинами. Зорайда, где она там, твоя бомба?
      Та полезла под кровать, снова явив на всеобщее обозрение тугой, мускулистый зад.