Баллады о Боре-Робингуде - Баллады о Боре-Робингуде: Из России – с приветом

– Уже проверили, – утвердительно кивает штатский. – Кстати, курить не желаете? Нет? – и правильно, а я вот всё никак не брошу… Так значит, весь этот месяц вы провели в горах, ловя насекомых, и ни с кем не общались, кроме вашего напарника, Рустама Азизова … Вы с ним, к слову, давно знакомы?

– Когда-то учились вместе, в Москве. В последние годы, как Союз распался, почти не общались. А сейчас мне понадобился экспедиционный «шерп» – ну, я о нем и вспомнил.

– Тогда понятно, – опять кивает штатский и, погасив в пепельнице недокуренную сигарету, выставляет на край стола баночку из-под майонеза с притертой корковой пробкой. – Виктор Сергеевич, пару таких устройств мы нашли в вашем рюкзаке; не подскажете, что это за штука? Да вы берите ее, берите, – поощряюще усмехается он, – отпечатки пальцев с нее уже сняли, и ваши, и Азизовские… как с того штирлицева чемоданчика.

– Ну, мне будет не в пример проще, чем полковнику Исаеву, – ответно улыбается Витюша. – Это морилка, самое обычное снаряжение энтомолога, под пару к сачку. В нее кидают пойманное насекомое, и там оно мгновенно дохнет от ядовитых паров – как в газовой камере…

– Ядовитые пары – это эфир, что ли?

– Ну, эфирные морилки – это для юных пионеров, – пренебрежительно отмахивается энтомолог, – их надо подзаряжать каждые десять минут, какая уж там работа… Профессионалы обычно пользуются цианидовыми морилками. Вот, смотрите – на дне банки, под вставленной враспор картонкой, лежит бумажный пакетик с цианидом. Воздух в морилке всегда насыщен парами воды – тела погибших насекомых выделяют много влаги, так что кристаллы цианистого калия медленно разлагаются с выделением газообразного цианистого водорода. Морилка с вот этим пакетиком будет работать года полтора-два безо всякой подзарядки – дешево и сердито.

– Гляди-ка ты, – констатирует штатский, осторожно принюхиваясь к полуоткрытой банке, – действительно, запах горького миндаля, прям-таки Агата Кристи… Как, кстати, вы ухитрились это добро через таможню в аэропорту пронести?

– Обыкновенно. А какая в том проблема?

– Ну, всё-таки – цианистый калий… Вы же заполняли таможенную декларацию, там есть такой пункт – оружие, наркотические вещества, яды… Вы что же, выходит – нелегально ее ввозили?

– Ч-черт, мне это и в голову не пришло… Наверно, можно сказать и так, – пожимает плечами энтомолог. – Мы ведь спокон веку с цианидовыми морилками работали, и дальше будем работать – а что делать?

Штатский некоторое время молчит, всем своим видом демонстрируя растерянное сочувствие.

– Боюсь, что лично вы, Виктор Сергеевич, ни с какими цианидовыми морилками больше работать не будете… Скажите, – он участливо подается вперед, – вы и вправду не понимаете, в какую историю вляпались?

– Нет. Не понимаю.

– Напрасно. Вы чуть напрягите воображение и представьте себе, как это всё будет звучать на процессе… Значит-ца, так. В Тюркбашиабаде имеет место быть обширный заговор, в основном русскоязычных. Заговорщики планировали умертвить нашего Тюркбаши – если угодно, могу ознакомить вас с их признаниями. Один из активных участников заговора – ваш приятель Рустам Азизов… да-да! И вот с исторической родины заговорщиков прибывает эмиссар, который тайно доставляет им смертельный яд… У нас имеется банка цианистого калия с вашими и азизовскими отпечатками, и ваше признание, что яд ввезен вами в страну нелегально. Вы хоть понимаете, что одного этого с лихвой хватит, чтоб отправить вас на виселицу?

Тут только до Витюши доходит: обыграли его как младенца, обвели вокруг пальца, гады! Что же делать-то, а?.. Чисто рефлекторно пытается ослабить вдруг сделавшийся тесным воротник:

– Адвоката! Я требую адвоката! И российского консула!

– Адвоката вы, по здешним законам, получите после вручения вам обвинительного заключения. Что ж до российского консула… Это ты, небось, анекдот вспомнил, брежневских еще времен? Ну, как советский турист в Париже отбился от группы, и занесла его нелегкая в бордель. Ему там наперебой предлагают – «блондинку? брюнетку? негритянку? малолетку?» – а он, бедняга, только жмется в угол и бубнит как заведенный: «Рашен консул!.. Рашен консул!» Бордель-маман, поставленная в тупик клиентом-привередой, наконец капитулирует: «Русского консула? О-кей, это возможно, но только очень дорого»… Так вот, – усмехается штатский, – по нынешнему времени русский консул – это возможно, и при этом совсем дешево. Сейчас пригласим его сюда, кликнем надзирателей и отдерем его вкруговую, прямо при тебе… Слышь, лейтенант, а ты какой секс предпочитаешь – анальный или оральный? Ах – оба… А он потом, возвернувшись к себе в посольство, еще и ноту с извинениями нам пришлет – такая уж нынче у вашей России генеральная линия на международной арене…

– Так что давай-ка ты кончай со всеми этим глупостями – «адвокат», понимаешь, «консул», – теперь штатский уже прочно перешел на «ты», – и начинай сотрудничать со следствием. Значит, так: если ты участник заговора, ушедший в несознанку – тогда точно петля; а вот если ты просто курьер (тебя попросили – ты и привез, по неразумию своему) – тогда, что называется, «возможны варианты»…

10

Горный склон, утыканный как именинный пирог тонкими желтоватыми свечками ферул, обрезан понизу отвесным обрывом в полсотни метров. Бушующий на дне этой пропасти поток смотрится из здешнего отдаления как замерзшая сибирская речушка: ветер почти дочиста подмёл от снега поверхность мутно-голубоватого льда, оставив белопенные сугробы-заструги лишь в затишках позади вытарчивающих там и сям камней. Наверху же склон упирается в крупнообломочную осыпь, серые кубические монолиты которой держатся, как кажется, вообще ни на чем: чихни – и получишь на той самой нижней речке запруду размером с приснопамятную Нурекскую ГЭС.

Вдоль склона двигаются, растянувшись цепью, десятка полтора бородачей в чалмах из грязных полотенец, вооруженных кто советскими АК-74, а кто американскими М-16. Цепь видна чуть сверху: там, в одной из глубоких каверн осыпи, затаились двое, в изодранном обмундировании советского образца. Один из них, с головою небрежно замотанной почерневшей от грязи тряпицей, пребывает в полубеспамятстве; второй, вооруженный пистолетом (единственное их оружие), наблюдает из своего укрытия за прочесывающими местность автоматчиками. Если присмотреться повнимательнее, в раненом можно, хотя и не без труда, узнать Борю-Робингуда, а в напарнике его Ванюшу-Маленького – только выглядят они заметно помоложе нынешних.

Бородачи вроде уже миновали их укрытие и ушли дальше по склону. Ванюша медленно, со всей возможной осторожностью, выбирается из норы, дабы продолжить наблюдение за противником – как раз чтобы столкнуться нос к носу с отставшим от своих старым хрычом в галошах на босу ногу и с допотопной маузеровской винтовкой… Оба вскидывают оружие одновременно, но Ванюша упреждаетдеда из своего макарова, и тот валится навзничь на колючие подушки отцветшего уже акантолимона. Мгновение спустя автоматчики уже лезут вверх по склону с истошными воплями «Аллах акбар!», поливая свинцом окрестности Робингудова убежища. Грохот стрельбы отдается в голове раненого невыносимой болью, и…

…Робингуд рывком отрывает голову от подушки: комната тихого загородного коттеджа, лунный свет, просочившийся сквозь легкие шторы, девушка, уютно устроившая голову у него на плече… Стрельба? – о черт, какая стрельба, это же сигнал спутникового телефона! Ни дна им, ни покрышки… Осторожно выскользнув из сонных объятий, Робингуд босиком шлепает к журнальному столику и, бросив взгляд на часы («Полтретьего… однако!..») поднимает трубку:

– Слушаю… Ванюша, ты?! Да… Постой, какой брат – тот, что по научной части?.. Та-а-ак… Обожди-ка, не пори горячку!..

11

Покинутая Робингудом девушка просыпается буквально через минуту – сразу и окончательно: атаман, перебравшийся в соседнюю комнату, говорит по телефону вроде бы спокойно, ничуть не повышая голоса, однако женщины и кошки безошибочно умеют распознавать подкравшуюся к их ДОМУ угрозу. С полминуты она сидит в неподвижности на краю постели, а потом набрасывает на плечи халат и полным неизбывной горечи движением принимается искать сигареты.

Робингуд между тем обреченно взывает к логике собеседника в ситуации, когда все логические контура давным-давно перегорели синим пламенем:

– …Опомнись, Ванюша: это только в американском боевике отставной зеленый берет может нелегально пробраться в саддамовский Багдад, в одиночку искрошить там всю президентскую гвардию и освободить брата-заложника… Ты ведь профессионал, и должен понимать: будь ты даже каким супер-ниндзя, тебе все равно не обойтись в ихней гребаной столице без явок укрытия и сети информаторов. Понадобятся транспорт, оружие… местные документы и легенда… пути отхода, наконец! Ничего этого у нас нет и в помине, а за оставшиеся дни обзавестись такой инфраструктурой в тоталитарной стране с грамотной тайной полицией абсолютно нереально. Ты погибнешь ни за понюх табаку, и ничем не поможешь ему!

Некоторое время он, полузакрыв глаза, отрешенно кивает в такт словам невидимого собеседника и наконец решается – вроде как даже с облегчением:

– Хорошо, давай так: я смогу добраться до «Шервуда» часа через… три-три с половиной, раньше – никак… в нашем положении это уже ничего не меняет. Если мы сумеем придумать осмысленный план с хоть какими-то, пусть самыми дохлыми, шансами на успех – мы отправимся выручать твоего Витюшу все вместе. Не придумаем – всё остается как есть: твой рапорт об отставке мною принят, поступай дальше как знаешь, это твой выбор. Но до того – не делай глупостей, обещаешь? …Повторяю: несколько часов в нашей ситуации ничего уже не решают. Конец связи.

На кухне уже шкворчит яичница и недовольно бормочет закипающий чайник-тефаль. Теперь, на свету, девушку наконец можно рассмотреть как следует – а она того стоит: это прелестная миниатюрная шатенка, удивительно напоминающая Неёлову времен «Осеннего марафона». Она уже успела докурить и теперь с печальной улыбкой кивает Робингуду на ущербную луну за окошком:

– С добрым утром. На яичницу с кофе тебе времени уже не отпущено?

– Скорее нет, чем да. Прости, что так вышло…

Пару мгновений она молчит, бесцельно ощупывая отвороты его куртки, а потом внезапно поднимает голову:

– Это… это будет очень опасно?

– Да нет, не думаю. Тут хуже: передо мной, похоже, задача из числа невыполнимых – ну, типа «соткать за ночь ковер»… Так что в некотором смысле мне сейчас предстоит сочинить сказку.

– Лишь бы только у тебя вместо сказки не сочинилась легенда…

– Да? А в чем разница? – просвети двоечника…

– В легенде всё очень возвышенно и благородно, только вот главный герой в финале обязательно должен погибнуть. Такие дела… А нельзя ли сочинить незатейливый голливудский боевик с гарантированным хэппи-эндом?

– Попробую, – чуть заметно улыбается атаман. – У меня есть очень неплохие сценаристы…

12

Тусклое золотое тиснение старинных книжных корешков – воплощение того самого, истинного аристократизма, что не нуждается уже ни в каких внешних проявлениях; нескончаемые ряды фолиантов уходят во мрак спящей квартиры, за пределы уютного нимба вокруг ночника-бра. В глубоком кожаном кресле под ночником – запахнувшийся в бухарский халат Подполковник с книгою на коленях и спутниковым телефоном в руке:

– …Боря, главнокомандующий – это ты, а я – всего лишь начальник штаба; ты решаешь, ЧТО надлежит делать, а я придумываю – КАК. И если ты уже принял решение брать штурмом эту самую тюркестанскую Лубянку, чтобы вытащить того парня – мне придется подчиниться и составить оперативный план… Ах, всё-таки еще не принял!..

…Знаешь, какую из баллад о твоем тезке я терпеть не могу? «Робин Гуд и сыновья вдовы»: это та, где вольные стрелки решили – от широты душевной – отбить троих осужденных лохов. Ну, заявляется братва прямо в Ноттингем, крошат они в гуляш весь тамошний гарнизон-омон-обздон, освобождают всех, кого хотят и благополучно растворяется в соплеменных лесах…

…Да не в том дело, что те были «лохами» – просто всё это лажа полная, даже на том базовом уровне правдоподобия, что задан в рамках легенды! Если бы Робин Гуд имел достаточно сил для такой операции, то Ноттингемом правил бы он, а шериф с Гаем Гисборном прятались бы под корягой в шервудской чаще! В том-то и фишка, что Робин Гуд, по условиям задачи, ВСЕГДА заведомо слабее противника, и он просто не может себе позволить действовать в лоб – идти на размен фигур или обмен ударами… С точки зрения военного искусства баллады эти – настоящий учебник «стратегии непрямых действий», Лиддел-Гарт и Сун-Цзы в одном флаконе…

…Ладно, ловлю тебя на слове. Утром встретимся в «Шервуде»; к тому времени я прозондирую почву по своим легальным каналам и соберу всю открытую информацию по предмету. Тогда начнем думать. А до того времени ты не станешь принимать… э-э-э… необратимых решений. Конец связи.

13

За окном кабинета на шестом этаже МИДовской высотки – извечная раннеутреняя пробка, разросшаяся раковой опухолью от въезда на Смоленскую площадь до самого Бородинского моста. Человек за столом чем-то неуловимо похож на Подполковника – но не внешне (он полноват и флегматичен, эдакий душка-Банионис), а именно манерой держаться и строить фразу:

– Шутить изволите, Александр Васильевич!.. Какие протесты, какой посол – ты б еще надумал канонерки послать в Аральское море… Ежели взирать на дело с государственной колокольни, то парень твой – даже не винтик, как в советские времена, а просто никто, и звать его – никак; у российского государства в такого рода историях позиция отработанная: морду ящиком и – «Вас много, а я одна!» Вот если надо Пал Палыча выручать из швейцарских застенков, тут дело другое: и четыре лимона бы в казне мигом нашлись, и думаки бы с трибуны пеной исходили – «Наезд на Россию, в натуре!», и творческая интеллигенция, не успевши подмыться, очередь бы занимала – петицию протеста подмахивать…

…И потом, Тюркбаши – это священная корова: стратегический, блин, союзник России, бастион на пути исламского фундаментализма… то есть это наши совбезовские мудрецы убедили себя, что он «стратегический союзник» и «бастион», ну а тому просто хватает ума не огорчать их публичными опровержениями. …Эх, Саша, это американы могли про Сомосу говорить: «Мерзавец, конечно, но – наш мерзавец»; нам-то и этим утешаться не приходится… Просто случилось так, что когда он зачищалоппозицию – всю, подчистую – под раздачу попало и энное число мулл, из тех, что не желали петь ему акафисты, или чего у них там. Ну, а наши и рады-радешеньки: ура, вот он, наконец, сыскался, борец с фундаментализмом! Соответственно, у него теперь индульгенция на всё что угодно: через тюркестанское посольство героин в Москву идет чуть не тоннами – прямо диппочтой. Посол – племяш самого Тюркбаши, так что это семейный бизнес; ну, а немеренные героиновые бабки – это тебе и лоббисты в Белом Доме, и непробиваемая крыша из ФСБ… да что я объясняю, чай, сам не маленький.

…А с русским там, в Тюркестане, и вправду хреново – хреновей некуда; это тебе не Прибалтика, на которой наших Жириков-Лимончиков заклинило. Думаешь, нынешний «заговор» там первый? – а, вот то-то и оно, что «Даже не слыхал»… Страстбургским общечеловекамвся эта азиатчина, понятное дело, глубоко по барабану, равно как и этим нашим, противозачаточным… тьфу! – правозащитным...

…В общем не хочу каркать, но парень ваш… ну, ты понял. Прости Саша, но ничего сделать нельзя. Ничего. Прими это как факт. …За что «спасибо»-то?.. Будь здоров.

Опускает трубку (телефонов на приставном столике три, левый – с гербом на диске), подходит к окну и, окинув взором открывающуюся панораму, вполголоса выносит вердикт:

– Это ж надо: даже мост – и тот Бородинский… Ну и страна…

14

Помещение, не несущее на себе отчетливых примет времени и места. За длинным столом – человек семь или восемь, из которых нам знакомы Чип, Ванюша и Подполковник; во главе стола – атаман, Робингуд:

– В маленькой, но гордой республике Тюркестан раскрыто очередное якобы покушение на тамошнего Пожизненного Фюрера. К сотворенному «при помощи веревочной петли и палки» заговору местная охранка для красочности букета подверстала и Ванюшиного брата. Российское государство, как водится, только мычит и разводит руками – стало быть, выручать парня некому, кроме нас. В нашем распоряжении на всё – про всё неделя: семнадцатого «заговорщиков» повесят. По флотской традиции, высказываться будем начиная с младшего; давай, Чип – какие у тебя будут соображения?..

15

То же помещение – некоторое время спустя: воздух – геологические напластования табачного дыма, повсюду полные пепельницы и пустые кофейные чашки. На столе – раскрытый ноутбук, карты-двухкилометровки, космические снимки столицы Тюркестана.

Робингуд – в расстегнутой на три пуговицы рубашке от Армани с обозначившимися уже под мышками темными полукружьями – подводит промежуточные итоги:

– Итак. Для начала мы поставили жирный андреевский крест на лобовых решениях. Отбить арестованных во время транспортировки в суд или в самом суде – вариант канонический, но, к сожалению, не наш: по имеющимся данным, их судят прямо в тамошней внутрянке; там же и вешают – «не отходя от кассы». Организовывать побег из гэбэшной тюрьмы – крайне малореально, и в любом случае поздно. Штурмовать тамошнюю Лубянку… ну, тут всё ясно. Дальше возникли две, так сказать, стратегии «непрямых действий».

Во-первых, можно решить проблему радикально, и В НАТУРЕ замочить этого ихнего пожизненного фюрера, Тюркбаши; как говаривал незабвенный дон Корлеоне: «Если история чему и учит, так только тому, что убить можно кого угодно». И в этом, варианте, согласитесь, есть своя прелесть – тот вроде как сам накликал… нашел-таки ту золотую отверточку на свою задницу… Из трех предложенных сходу вариантов покушения по меньшей мере один кажется мне реальным… Ну, – уступает он в ответ на раздраженный жест Подполковника, – скажем мягче: «не кажется безнадежным». Через пять дней, пятнадцатого, Пожизненному Президенту не миновать сидеть на стадионе: Тюркестанской сборной впервые светит выход в финал чемпионата мира. И я берусь самолично ДОСТАТЬ его в правительственной ложе из этой новейшей Штейер-Маннлихеровской гладкостволки, как бишь ее – ISW-2000… ну, та, что кидает двадцатиграммовую вольфрамовую стрелу на два километра с гаком, – тут Робингуд азартно припечатывает ладонью один из раскиданных по столу космических снимков Тюркбашиабада, расчерченных фломастерными линиями. – Я достану его хоть с вот этой самой телебашни – до нее всего-то кило-двести, хоть просто с вертолета…

– С телебашни, которая, надо полагать, охраняется так, как и положено при тоталитарном режиме; или с вертолета, которого у нас нет, – меланхолично уточняет Подполковник, не отрывая глаз от экрана ноутбука, а пальцев – от клавиатуры.

– Товарищ Подполковник, – усмехается Робингуд, – как всегда, тактично оставляет за кадром главную проблему, акцентируя внимание на технических деталях… Да, замочить-то Тюркбаши, мы может, и замочим, но только не факт, что от того будет прок. А ну, как наследник престола устроит, на радостях, вместо всеобщей амнистии – гекатомбу: не выпустит всех, кто сидит – а, напротив того, похоронит их, так сказать, в одном кургане с вождем? Бывали пре-це-денты…

Отсюда – наша вторая стратегическая линия… которую, собственно, и отстаивает товарищ Подполковник. Суть – апелляция к ЖИВОМУ Тюркбаши как к минимально вменяемому бизнесмену: отпусти нашего человека, и мы не станем рушить твой героиновый бизнес в Москве, а то… Дальше начинаются, в свой черед, разнообразные игры; смысл их – продемонстрировать контрагенту, что с нами лучше не ссориться. За оставшуюся неделю необходимо провести по меньшей мере пару эффектных операций по перехвату их героиновых конвоев; ПАРУ – просто чтоб он уразумел, что это не случайность, и не самодеятельность юных пионеров из низового, не полностью купленного им, звена РУБОПа. В этой стратегии тоже хватает слабых мест; до сих пор мы никогда не проводили операций непосредственно в Москве: нельзя охотиться прямо у порога своей пещеры, это азбука… Короче, нам сейчас предстоит выбрать одну из этих стратегических линий – покушение в чужой столице или героиновая война дома; и выбор этот, как легко видеть, не между хорошим и плохим, а между плохим и совсем скверным…

– В порядке бреда… – подает голос Чип. – А если этого Тюркбаши не грохнуть, а похитить? И обменять…

– Ты думай, чего несешь! – укоризненно взирает на компьютерную звезду Ванюша.

– Да я ж и говорю – «в порядке бреда», – вздыхает Чип.

– Стоять! – вдруг откликается железным командирским тоном Робингуд. Усталый гул неизбежных на эдаком часу «мозгового штурма» энтропийных разговорчиков в строюнемедля плющится в полную тишину; атаман абсолютно неподвижен, глаза полуприкрыты – можно лишь догадываться, с какой умопомрачительной скоростью тасует сейчас файлы суперкомпьютер, разместившийся в его черепе.

– Молодец, Чип! – заключает, наконец Робингуд, и на губах его, впервые за последние часы, возникает бледная улыбка. – Благодарность перед строем. Как же мы сразу-то не дотумкали…

На физиономиях вольных стрелков воцаряется выражение полнейшего недоумия.

– Ты, Боря, часом, не перегрелся? – вслух резюмирует это «коллективное-бессознательное» Подполковник. – Ну, покушение на диктатора – это еще туда-сюда: один-единственный выстрел – и уноси ноги, откинув ствол, но похищение… это же на порядок сложнее! На три порядка! В чужой столице, без подготовки…

– Да при чем тут диктатор и чужая столица? – с ответным недоумением воззряется на своего начштаба атаман. – Мы похитим их здешнего посла, этого самого светоча наркоторговли. А потом спросим у дядюшки-Президента: в каком виде он предпочитает получить назад своего племянника – целиком или по частям, начиная с яиц…

– Да, это, пожалуй, должно подействовать, – после минутного раздумья соглашается Подполковник, а затем вдруг ухмыляется: – А тебе не пришло в голову, что они в качестве «адекватного, но асимметричного ответа» выведут российского посла на площадь Регистан, поставят его под большим минаретом в позу «мамы, моющей пол», и – всей республикой…

– Об заднице российского посла, – внезапно наливаясь яростью, рявкает Робингуд, – есть кому позаботиться и без нас: вон их, полон Кремль, дармоедов, да еще Смоленка с Лубянкой и Арбатским военным округом! Что до меня, то я бы этому самому послу – за его многолетние свершения на ниве защиты тамошних русских – даже и на вазелин бы скидываться не стал. Ясно?!!

16

Миновав Кремль и серую громаду «Дома на Набережной», в устье, где сливаются стремнины Полянки и улицы Димитрова, заходит… ах да, виноват: я, знаете ли, принадлежу к тому поколению, что раньше всегда называло «улицу Димитрова» – «Якиманкой», но теперь по гроб жизни будет называть «Якиманку» – «Димитрова»… так вот, в означенное устье заходит на всех парусах ничем не примечательная бээмвэшка. От стрелки, где чугуниевый председатель Коминтерна с немалой экспрессией проделывает, наконец, то, на что при жизни ему так ни разу и не достало смелости – демонстрирует Кремлю вполне себе ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНЫЙ оскорбительный жест, – бээмвэшка перекладывает руля налево, на Большую Полянку, и швартуется на якорной стоянке у книжного супермаркета «Молодая гвардия». Экипаж бээмвэшки (Подполковник с Робингудом и Ванюшей) чинно сходит на причал и направляется к Первому Казачьему переулку – неразлучной тройкой, как и положено советским морякам в иностранном порту, где они ежечасно могут стать объектом провокации западных спецслужб.

– …Раньше, Боря, я захаживал в эти места регулярно. Тут, в Казачьем, некоторое время обретался лучший в Москве книжный магазинчик, «19-ое октября»…

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.