Шоколад на крутом кипятке

– Доченька, на кухне никого нет, поплачь, дорогая, потому что я не хочу, чтобы завтра тебя видели в слезах! А меньше всего, чтобы это видела Росаура!

Нача перестала взбивать яйца, смекнув: с Титой вот-вот случится истерика. Конечно, она не знала таких слов, но благодаря своей безграничной мудрости понимала: еще немного, и Тита не выдержит. Сказать по правде, и она тоже. Росаура с Начей никогда не были близки. Начу раздражало, что с детства Росаура была разборчива в еде: оставляла пищу нетронутой, а то и потихоньку бросала ее Текиле – родителю Пульке (В кличках собак заключена ирония: текила – водка из агавы, пульке – низкосортный алкогольный напиток), собаке с их ранчо. Нача ставила ей в пример Титу, которая всегда не прочь поесть и уплетает все до последней крошки. Конечно, было одно блюдо, которое Тита не выносила, – яйца всмятку. Матушка Елена заставляла ее есть их чуть ли не силком.

После того как Нача занялась ее кулинарным воспитанием, Тита ела не только обычные блюда, но еще и хумйлес (Насекомые, водящиеся на мексиканских озерах; индейцы употребляют их в пищу высушенными или поджаренными), и личинки (Ракообразные, водящиеся в реках и озерах Мексики; индейцы едят их вареными и жареными) с магея (Большие личинки, обитающие на дереве магей, продаются на рынках; на столичных базарах лепешки с этими личинками пользуются большим спросом), и акосилес и тепескуйнтлес, и броненосцев, и прочих «монстров», к великому ужасу Росауры. Тогда-то и родились неприязнь Начи к Росауре и соперничество между двумя сестрами, которое заканчивалось свадьбой Росауры с человеком, любимым Титой. Чего Росаура не знала, хотя и подозревала это, – так это того, как был безумно влюблен в Титу Педро. Разве не понятно теперь, почему Нача взяла сторону Титы и, как могла, старалась избавить ее от волнений? Нача вытерла передником слезы, градом катившиеся по лицу Титы, и сказала:

– Ничего, доченька, самая малость осталась.

Но провозились они дольше обычного: тесто никак не хотело замешиваться, а причиной тому были пролитые Титой слезы.

Бот так, обнявшись, они и ревели ревмя, пока у Титы не вышли все слезы. Тогда она принялась плакать всухую, а ведь известно, как это больно – словно рожать всухую, но теперь, по крайней мере, она не мочила тесто для пирога, так что можно было приступить к следующей операции, то есть

К начинке.

НАЧИНКА:

150 граммов абрикосовой пасты,

150 граммов сахарного песка.

Способ приготовления:

Два абрикоса в небольшом количестве воды поставить на огонь, довести воду до кипения и пропустить отвар через мелкое решето, вместо которого может быть использован любой фильтр. Полученную пасту положить в кастрюлю, добавить сахар и снова поставить на огонь, постоянно перемешивая, пока отвар не приобретет вид варенья. Снять с огня и подождать, пока остудится, после чего начинить пастой пирог, который, само собой разумеется, должен быть заранее надрезан.

К счастью, за месяц до свадьбы Нача и Тита приготовили несколько банок варенья из абрикосов, инжира и батата с ананасом. Благодаря этому им не надо было теперь возиться с приготовлением варенья.

Они привыкли запасать огромные количества варенья. Варили его в большом котле, который устанавливали во дворе, едва начинался сбор плодов. Котел взгромождали на очаг и, чтобы размешивать варенье, обматывали руки старыми простынями, что предохраняло от булькающих пузырьков, которые, брызнув, могли обжечь кожу.

Едва Тита открыла банку, как запах абрикосов заставил ее перенестись мыслями в тот вечер, когда они варили варенье. Тита шла из сада, неся плоды в подоле, так как забыла взять корзину. Она входила в кухню с подобранной юбкой и тут неожиданно для себя столкнулась с Педро. Он направлялся на задний двор, чтобы запрячь лошадей в коляску: надо было поехать в город и там развезти приглашения, а так как конюшенный в этот день на ранчо не пришел, то запрягать ему пришлось самому. Как только Нача увидела, что он входит в кухню, она выбежала, сказав, что должна нарвать эпасоте (Ароматическая трава) для фасоли. Тита, застигнутая врасплох, уронила несколько абрикосов на пол. Педро стремительно подбежал, чтобы поднять их, и, нагнувшись, увидел часть ее ноги. Тита, устыдившись его взгляда, опустила юбку. Едва она сделала это, как несколько абрикосов упали ему на голову.

– Простите меня, Педро. Вам больно?

– Сравнится ли эта боль с той, которую я причинил Вам. Позвольте мне сказать по этому поводу…

– Я не прошу у Вас никаких объяснений.

– Необходимо, чтобы Вы позволили мне сказать Вам несколько слов…

– Однажды я позволила, но все кончилось обманом. Я не хочу больше никого слышать…

И, сказав это, Тита выбежала из кухни в сторону залы, где Ченча и Гертрудис вышивали брачное покрывало. Посередине этого белого шелкового покрывала они делали тонкую вышивку вокруг отверстия, предназначенного для того, чтобы в интимные моменты соития не надо было обнажать неблагородные части невестиного тела. Росауре повезло, в эту пору политической нестабильности им удалось сыскать настоящий французский шелк. Революция делала опасными любые передвижения по стране, так что, не будь китайца, занимавшегося контрабандой, вряд ли бы они нашли нужную ткань: Матушка Елена никогда бы не позволила дочерям совершить рискованный вояж в столицу, чтобы купить все необходимое для свадебного платья и приданого Росауры. Китаец этот был довольно проворным: в столице он брал за товар деньги революционной Северной армии, обесцененные и почти не имевшие хождения. Принимал он их, разумеется, по смехотворно низкой котировке и с этими бумажками откочевывал на Север, где ассигнации приобретали их реальную стоимость и где он покупал на них товар.

Само собой разумеется, что на Севере он принимал по самым низким ценам ассигнации, которые печатались в столице. За этим занятием он провел всю революцию, заделавшись к ее окончанию миллионером. Но главное, благодаря ему Росаура обладала теперь самыми тонкими и очаровательными тканями для свадебного обряда – лучших и не надо было. Тита обмерла, когда увидела белизну покрывала. Длилось это всего лишь несколько секунд, но их было достаточно, чтобы она словно бы ослепла! Куда бы она ни направляла взгляд, всюду она различала один только белый цвет. Росаура, сидевшая за столом и писавшая приглашения, показалась ей белым привидением. Тита постаралась скрыть от посторонних то, что с ней творится, и никто не обратил на это внимания.

Она не хотела вызвать новые нарекания Матушки Елены. Так что, когда семья Лобо пришла вручить свой свадебный подарок, Тита должна была напрячь зрение, чтобы определить, с кем именно она здоровается: она теперь всех воспринимала как персонажей театра китайских теней, словно все были покрыты белыми простынями. К счастью, писклявый голос Пакиты дал ей ключ к отгадке, что позволило Тите приветствовать гостей без особых затруднений.

Позже, когда она провожала дарителей к выходу с их ранчо, она заметила, что даже ночь стала выглядеть по-иному, будто пронизанная невиданно яркой белизной.

Она испугалась: не произойдет ли с ней то же самое, что происходило, когда она никак не могла сосредоточиться на приготовлении глазури для пирога? Ее страшила белизна сахарного песка, она чувствовала, что вот-вот белый цвет овладеет всем ее сознанием, чему она никак не сможет воспрепятствовать. Наплывали белоснежные образы детства, когда майским утром, одетую в белое платьице, ее водили возлагать белые цветы к изваянию Богородицы. Она шла к алтарю между рядов девочек в белоснежных нарядах и видела столько белых свечей и цветов, освещенных небесным белым сиянием, сочившимся сквозь витраж белой приходской церкви! Не было случая, когда бы, входя в церковь, Тита не мечтала о том, что однажды войдет в нее под руку с мужчиной. Она должна была выбросить из головы не только это, но и все другие воспоминания, которые причиняли ей боль: ведь ей надо было закончить приготовление глазури для свадебного пирога.

ПРОДУКТЫ ДЛЯ ПРИГОТОВЛЕНИЯ ГЛАЗУРИ:

800 граммов сахарного песка,

60 капель лимона,

вода для растворения сахара.

Способ приготовления:

Залив сахар водой, поставить кастрюльку на огонь, помешивать, пока вода не закипит. Процедить и снова поставить на огонь, положив целый лимон. Кипятить, пока он не размягчится. Обмахивать края кастрюли влажной тряпицей, чтобы не образовывалась сахарная корочка. Переложить смесь в другую влажную кастрюльку, слегка обрызгать водой и остудить. Взбивать деревянной лопаткой, пока масса не сгустится. Влив ложку молока, снова поставить смесь на огонь, добавив каплю кармина, и полить пирог.

Нача догадалась, что Тита чувствует себя плохо, когда та спросила, не пора ли капнуть кармин.

– Доченька, я ведь только что его капнула, неужто не видишь розового цвета?

– Нет…

– Отправляйся-ка спать, а халву я закончу сама. Что кипит в чугуне, знать хозяйке, а не мне, но я-то догадываюсь, что в нем, так что перестань плакать, ты мне всю глазурь зальешь, и она испортится! Ступай, ступай…

Нача осыпала Титу поцелуями и вытолкала ее из кухни. Бог весть, откуда девчонка взяла новые слезы, но они появились и испортили глазурь. Теперь, чтобы довести ее до ума, Нача должна была потратить вдвое больше сил. Ей одной пришлось теперь корпеть над ней да поторапливаться – пора было спать.

Когда с глазурью было покончено, ей пришло на ум запустить в нее палец, чтобы убедиться, не испортила ли Тита слезами ее вкус. Нет, на первый взгляд вкус не изменился, однако неизвестно почему Нача почувствовала внезапно щемящую тоску. Один за другим вспомнила она все свадебные банкеты, которые она готовила для семейства Де ла Гарса в надежде, что следующим будет ее банкет. В восемьдесят пять лет не следовало плакать, пенять на то, что она так никогда и не дождалась ни долгожданного банкета, ни вожделенной свадьбы, хотя жених-то появился, – да когда это было! Мать Матушки Елены, та уж позаботилась, чтобы спугнуть его. С той поры Нача довольствовалась лишь тем, что радовалась чужим свадьбам, и безропотно хлопотала, устраивая их на протяжении долгих лет. Нача не понимала, почему она возроптала сейчас? Вот уж глупость, думала она, а поделать с этим ничего не могла. Она как нельзя лучше покрыла глазурью пирог и отправилась в свою комнатенку, испытывая сильную боль в груди. Она проплакала всю ночь, а наутро у нее недостало сил присутствовать на свадьбе. и Тита все бы отдала, чтобы оказаться на месте Начи, ведь она не только должна была находиться в центре праздника, как плохо она бы себя ни чувствовала, но еще и опасаться, не выдаст ли она лицом то, что творится у нее на душе. Тита считала, что выдержит испытание, если только ее взгляд не встретится со взглядом Педро. Это бы поколебало внешнее спокойствие, которое она выказывала всем своим видом.

Тита знала: не Росаура, а она была центром внимания. Приглашенные больше, чем людей посмотреть и себя показать, хотели упиться видом ее страданий, но только она не доставит им этого удовольствия, пусть не ждут! Пересекая гостиную, она спиной чувствовала щекочущие шушуканья гостей.

– Видела Титу? Бедняжка, сестренка выходит замуж за ее жениха! Я встретила как-то Титу и Педро на площади в городе, шли, взявшись за руки. Какими счастливыми они выглядели!

– Что ты, что ты! Пакита говорит, она видела, как однажды даже на мессе Педро передавал Тите любовное письмо, надушенное и все такое!

– Говорят, они под одной крышей жить будут! По мне, так Елена этого ни в жизнь не допустит!

– Не думаю, что она это позволит. Наплетут всякое!

Тите совершенно не нравились эти пересуды. Роль проигравшей была написана не для нее. Она должна была выглядеть победительницей! Как большая актриса, Тита с достоинством играла эту трудную роль, стараясь занять свой ум свадебным маршем, словами священника и обрядом с кольцами. В мыслях она перенеслась в тот день, – а было ей в ту пору девять лет, – когда с подружками сбежала с уроков. Ей было запрещено играть с мальчиками, но игрой с сестрами она уже была сыта по горло. Девочки пошли на берег большой реки, чтобы выяснить, кто быстрее ее переплывет. Какую радость испытала Тита в тот день от того, что вышла победительницей!

Другой подвиг, а это был действительно подвиг, она совершила в городе в один из спокойных воскресных дней. Было ей четырнадцать лет, она спокойно ехала с сестрами в коляске, когда где-то неподалеку ребята запустили ракету, и испуганные лошади понесли. На выезде из города они закусили удила, и кучер никак не мог их остановить.

Оттолкнув его, Тита одна сумела справиться с четверкой лошадей. Когда несколько всадников, жителей города, настигли их, чтобы помочь, все они восхитились мужеством Титы.

В городе ее встретили как героиню.

Эти и многие другие похожие воспоминания занимали ее в течение всей церемонии, позволив гостям любоваться ее смиренной улыбочкой разомлевшей кошки, покамест в момент поздравлений она не должна была обнять сестру. Педро, стоявший рядом, сказал Тите:

– А меня Вы не поздравите?

– Конечно, конечно. Будьте счастливы! Обняв ее гораздо крепче, нежели это допускалось правилами приличия, Педро использовал единственную представившуюся ему возможность, чтобы шепнуть Тите на ухо:

– Я уверен, так оно и будет, этой свадьбой я добился того, о чем мечтал: быть рядом с Вами, рядом с женщиной, которую я на самом деле только и люблю…

Слова Педро были для Титы как освежающий ветерок, который раздувает угольки погасшего костра. Ее лицо, на котором в течение долгих месяцев не было и тени обуревавших ее чувств, без ее на то воли преобразилось, на нем появилось выражение крайнего успокоения и блаженства. В один единый миг все ее угасшее внутреннее возбуждение было оживлено пылким дыханием Педро на ее шее, его горячими руками на ее спине, его порывистой грудью, касавшейся ее грудей… Она бы хотела так и остаться навсегда, если бы не колючий взгляд Матушки Елены, заставивший ее быстро от него отпрянуть. Матушка Елена приблизилась к Тите и спросила:

– Что тебе сказал Педро?

– Ничего, мамочка.

– Меня-то ты не обманешь. Куда ты идешь сейчас, там уж я побывала да не один раз. Не прикидывайся тихоней. Увижу тебя еще раз рядом с Педро, пеняй на себя…

После этих угрожающих слов Матушки Елены Тита постаралась держаться как можно дальше от Педро. Но чего она никак не могла, так это прогнать с лица открытую улыбку удовлетворения. С этого момента свадьба приобрела для нее совсем другое значение. Теперь ее не задевало, когда она видела, как Педро и Росаура переходили от стола к столу, чокаясь с приглашенными, или танцевали вальс, или чуть позже разрезали пирог. Теперь-то Тита уверилась: Педро ее любит. Ей до смерти хотелось, чтобы банкет как можно скорее окончился, она бы тогда бросилась к Наче и все ей рассказала. Тита не могла дождаться, когда гости съедят ее пирог и разъедутся по домам. Руководство по хорошему тону Карреньо мешало ей уйти раньше других, однако не запрещало витать в облаках и торопливо уминать при этом пирог. Она настолько погрузилась в свои мысли, что не заметила то странное, что происходило вокруг. Неуемная тоска овладела всеми присутствующими, едва они попробовали пирог. Даже Педро, который всегда хорошо владел собой, делал огромные усилия, чтобы сдержать слезы. И Матушка Елена, не пролившая ни одной горючей слезинки, когда умер ее муж, сейчас потихоньку утирала слезы. Но это было только начало, плач был лишь первым симптомом странного заражения, чем-то походившего на глубокую меланхолию и чувство безнадежности, которые будто сковали приглашенных, и это привело к тому, что все присутствующие на дворе, в птичнике и в туалетах, рыдая, вспомнили первую свою любовь. Никто не избежал этой напасти, лишь немногие счастливчики вовремя поспели в туалет, а кто не поспел, стал участником всеобщего, посреди двора, блевания. Не подействовал пирог на одну Титу. Закончив его есть, она покинула празднество. Ей не терпелось сказать Наче: ты была права, когда говорила, что Педро любит только меня. Представляя, каким счастливым будет лицо у Начи, Тита не обратила внимания на разраставшееся вокруг нее бедствие, достигшее поистине угрожающих размеров. Росаура, донимаемая позывами рвоты, еще раньше вынуждена была покинуть свое почетное место за столом.

Всеми силами она пыталась сдерживать тошноту, но последняя была сильнее, чем она. Росаура во что бы то ни стало хотела спасти свое подвенечное платье от блевотины родственников и друзей, но при попытке пересечь двор поскользнулась, так что на ее платье не осталось ни малейшего места, которое бы не было облевано. Мощный обильный поток подхватил и проволок ее несколько метров, так что она, не в силах больше сдерживаться, извергла, подобно вулкану, шумную лаву рвоты перед лицом содрогнувшегося от этой картины Педро. Впоследствии Росауру невероятно удручали воспоминания об этом происшествии, обесславившем ее свадьбу, причем не было такой силы, которая изгнала бы из ее сознания мысль о том, что Тита подмешала в пирог какое-то зелье.

Всю ночь Росаура провела в стонах и терзаниях, страшась одной только мысли, что она может испортить покрывало, которое вышивала столь долгое время. Педро поспешно предложил ей отложить на завтра кульминацию свадебной церемонии. Но прошли еще месяцы, прежде чем Педро счел уместным сделать это после того, как Росаура решилась сказать, что чувствует себя здоровой. К этому моменту Педро понял, что ему никак не уклониться от обязанностей племенного жеребца. Уткнувшись в брачное покрывало, он встал на колени перед кроватью и на манер молитвы изрек:

– Господи, не похоти ради, а только в мыслях о чаде.

Тита и представить не могла, что бракосочетание, о котором было столько разговоров, затянется на столь долгое время. Ей даже неважно было, ни как оно прошло, ни тем более совпало ли оно с каким-нибудь религиозным праздником или нет.

Больше всего она думала о том, как спасти собственную шкуру. В ночь праздника Матушка Елена устроила ей знатную взбучку, ни до этого, ни после ее так не били палкой. Две недели провела Тита в постели, отходя от ссадин и синяков. Поводом для столь сурового наказания была уверенность Матушки Елены в том, что в злостном сговоре с Начей Тита, загодя замыслив сорвать свадьбу Росауры, подмешала в пирог какое-то рвотное. Тита так никогда и не смогла убедить ее, что единственной посторонней приправой в кушанье были слезы, которые она проливала, готовя его. А Нача ничего не могла показать в ее пользу, потому что, когда Тита прибежала к ней в день свадьбы Росауры, она была мертва. Глаза ее были открыты, на лбу – пропитанный салом компресс, а в руках – фото ее давнего жениха.

Продолжение следует…

Очередное блюдо: Перепелки в лепестках роз.

Глава III. МАРТ

ПЕРЕПЕЛКИ В ЛЕПЕСТКАХ РОЗ

ПРОДУКТЫ:

12 роз, желательно красных,

12 каштанов,

2 ложки масла,

2 ложки маисового крахмала,

2 капли розовой эссенции,

2 ложки аниса,

2 ложки меда,

2 головки чеснока,

6 перепелок,

1 питайя (кисло-сладкий плод кактуса того же названия)

Способ приготовления:

Со всеми предосторожностями оборвать лепестки роз, с таким расчетом, чтобы не поранить пальцы. Помимо того, что уколы крайне болезненны, пропитавшиеся кровью лепестки могут не только изменить вкус мясного блюда, но и вызвать небезопасную химическую реакцию.

Но разве могла Тита помнить об этой маленькой детали, испытывая сильное волнение после того, как получила из рук Педро букет роз! Это было первое глубокое переживание со дня свадьбы ее сестры, когда она услышала любовное признание Педро, услышала о его чувствах по отношению к ней, которые он скрывал от сторонних глаз. Матушка Елена с присущей ей сметливостью и живостью ума догадывалась, что могло произойти, если бы Педро и Тита получили возможность остаться наедине. Вот почему, являя верх изобретательности, она делала все возможное, чтобы держать обоих подальше от взглядов и рук друг друга. Не учла она лишь одну маленькую деталь. Со смертью Начи Тита оставалась единственной женщиной в доме, способной занять ее место на кухне, а именно здесь от недреманного ока матери ускользали не только запахи кушаний и то, какие они на вкус и на вид, но и то, какие чувства ОНИ МОГЛИ вызывать.

Тита была последней в длинном ряду кухарок, с доколумбовских времен передававших из поколения в поколение секреты кухни, – она-то и была выбрана жрицей в древний храм кулинарии. Назначение ее официальной кухаркой ранчо было встречено домашними очень хорошо. Тита приняла пост с удовольствием, несмотря на то что ее так печалило отсутствие Начи. Ее неожиданная смерть повергла Титу в крайнее уныние. Со смертью Начи она почувствовала себя крайне одинокой, словно умерла ее настоящая мать. Педро, желая помочь ей выйти из этого состояния, решил, что было бы неплохо принести ей букет роз в первую годовщину ее воцарения на кухне ранчо. Совершенно по-другому поняла его поступок жена, ожидавшая первенца, и, когда Росаура увидела Педро с букетом в руках, подносящего этот букет не ей, а Тите, она разразилась рыданиями и тут же покинула залу.

Хватило одного начальственного взгляда Матушки Елены, чтобы Тита сообразила: из-за стола выйти, цветы выбросить! Педро догадался о своей дерзости слишком поздно. Матушка Елена, наградив его соответствующим взглядом, дала понять, что еще не поздно загладить вину, и он тут же, попросив прощения, бросился искать Росауру. Тита с такой страстью прижимала букет, что, когда она пришла на кухню, цветы, изначально розового цвета, стали красными от крови, сочившейся из ее рук и грудей. Надо было быстро придумать, что с ними делать. Они были такие красивые!

Невозможно было выбросить их в мусорный ящик потому, во-первых, что никогда раньше она не получала цветов, а во-вторых, потому, что их ей подарил Педро. Внезапно она услышала внятный голос Начи, диктующей один из доколумбовских рецептов с использованием лепестков розы. Тита когда-то знала его, но тут требовались фазаны, которых на ранчо никогда не выращивали.

Зато были перепелки, и она решила немного подправить рецепт, чтобы непременно использовать цветы Педро.

Не думая больше ни о чем, она вышла на двор и принялась гоняться за перепелками. Поймав семь из них, Тита запустила их в кухню и приготовилась забивать, что было для нее весьма не простым делом, если учесть, что она их выращивала и выкармливала в течение долгих дней.

Набрав побольше воздуха в грудь, она схватила первую перепелку и без охоты свернула ей шейку, вспоминая, как это столько раз на ее глазах делала Нача, но усилия к этому она приложила слабые, так что несчастная перепелка не умерла, а принялась с жалобным писком носиться по кухне со свисающей набок головкой. Эта картина ее ужаснула. Она поняла: нельзя быть малодушной, когда убиваешь, делать это надо уверенно, чтобы не причинять живому существу излишних мучений. И она подумала, как было бы хорошо иметь силу Матушки Елены – та убивала сразу, одним махом, безо всякой жалости. Впрочем, если хорошенько подумать, то нет. Она, Тита, является исключением: разве ее не начали убивать с детства, мало-помалу, все еще не нанося смертельный удар? Разве свадьба Педро с Росаурой не превратила ее в ту же перепелку с полуоткрученной головой и разбитой душой? И прежде, чем позволить, чтобы перепелка испытала те же муки, что и она, движимая состраданием, она со всей решимостью быстрехонько ее прикончила. С другими дело пошло куда быстрее. Она лишь старалась убедить себя, что каждая перепелка подавилась яйцом всмятку, вот она из жалости и освобождает ее от страданий – раз! – и головка откручена. Когда Тита была маленькой, ей много раз хотелось умереть, только бы не есть на завтрак обязательное яйцо всмятку. Матушка Елена была непреклонна. Тита чувствовала, как сильным спазмом схватывало пищевод, не способный продвигать какую-либо пищу, пока мать не заставляла ее проглотить кусочек хлеба, что оказывало чудотворное действие: спазм исчезал, и яйцо как ни в чем не бывало проскальзывало в пищевод. Она почувствовала себя спокойнее и действовать стала с большей расторопностью. Казалось, сама Нача, вселившись в нее, ощипывает птиц, потрошит их и ставит жарить.

После ощипывания и потрошения их укладывают на противень и связывают им лапки, чтобы придать жертвам более достойную позу, после чего жарят в масле, поперчив и посолив по вкусу.

Ощипывать следует всухую, потому что при ошпаривании вкус мяса меняется. Это один из бесчисленных секретов кухни, приобретаемых на практике. Так как Росауру никогда не тянуло на кухню с того дня, как она сожгла руки, то, естественно, она не ведала ни об этой, ни о многих других гастрономических премудростях. Однако то ли для того, чтобы понравиться своему супругу, то ли для того, чтобы посостязаться с Титой на ее же территории, а только однажды она попыталась стряпать. Когда Тита хотела дать ей несколько дружеских советов, Росаура оскорбилась и попросила оставить ее на кухне одну.

Нетрудно догадаться, что рис в этот день слипся, мясо было пересолено, а сладкое пригорело. Никто за столом не решился выказать какое-либо неудовольствие после того, как Матушка Елена задумчиво опередила всех следующим умозаключением:

– Росаура стряпала впервые, и я думаю, что все это приготовлено неплохо. Как Вы считаете, Педро?

Педро, сделав героическое усилие, ответил, никак не желая задеть супругу.

– Что ж, для первого раза не так уж и плохо…

Разумеется, в тот вечер вся семья маялась животами, что было сущей напастью, однако не такой, какая обрушилась на ранчо теперь. Соединение крови Титы с лепестками роз, подаренных ей Педро, оказалось поистине вредоносным.

Когда садились за стол, некоторая напряженность ощущалась, но все было относительно спокойно до той поры, пока не подали перепелок. Не удовольствовавшись тем, что вызвал ревность жены, Педро, отведав первый кусочек мясного, не мог удержаться, чтобы не воскликнуть, закатив глаза от истинного наслаждения:

– М-м-м! Пища богов!

Матушка Елена, хотя и признала рагу вкусным, недовольная обмолвкой Педро, сказала:

– Соли многовато. Росаура, сославшись на тошноту и обморочное состояние, не проглотила и трех кусков. А вот с Гертрудис, наоборот, произошло нечто странное.

Похоже, что еда, которую она отведала, вызвала в ней крайнюю степень полового возбуждения. Внезапно она ощутила в ногах нарастающий жар. Какой-то зуд в самом центре тела не позволял ей сидеть смирно. Она начала потеть и воображать, что испытывала бы, сидя верхом на лошади в обнимку с солдатом армии Панчо Вильи – одним из тех, кого она неделей раньше заприметила, когда он въезжал на городскую площадь, распространяя запах пота, земли, тревожных и неясных рассветов, жизни и смерти. Она направлялась на рынок в компании со служанкой Ченчей, когда увидела, как он въезжает на одну из площадей города Пьедрас-Неграс. Он двигался впереди отряда и, по всей видимости, был командиром. Их взгляды встретились, и то, что она прочитала в его глазах, заставило ее содрогнуться. Она увидела в них множество ночей у костра, желание быть. с женщиной, которую бы он мог целовать, с женщиной, которую бы он мог обнимать, с женщиной… вроде нее…. Гертрудис достала платок в надежде, что вместе с потом она удалит и все свои греховные мысли.

Напрасно! Что-то необъяснимое творилось с ней. Она хотела найти опору в Тите, но у той был отсутствующий вид, и, хотя она прямо сидела на стуле, в ее глазах не было признаков жизни. Казалось, что под воздействием какого-то странного алхимического эффекта все ее существо растворилось в подливке из роз, в перепелиных тушках, в вине, в каждом из запахов душистого блюда. Вместе с ними она проникала в тело Педро – сладострастная, ароматная, жаркая, бесконечно чувственная.

Казалось, что они открыли некий новый шифр любовной связи: Тита была передатчиком, Педро – приемником, а Гертрудис той счастливицей, которой через еду удалось перехватить эти дивные сексуальные волны.

Педро не оказывал сопротивления, он позволил Тите дойти до самых потаенных уголков своего существа, при этом они не могли отвести друг от друга взгляда. Он сказал ей:

– Никогда не пробовал ничего более изысканного. Большое спасибо.

В самом деле, рагу было восхитительным. Розы придали ему поразительно тонкий вкус.

Когда лепестки оборваны, их толкут с анисом в большой трехногой ступе. Каштаны по отдельности выкладывают на комале для поджарки, очищают от кожуры и варят. Затем из них делают кашицу. Отдельно поджаривают мелко накрошенный чеснок. Когда он приобретет вид цуката, к нему добавляют каштановую кашицу, перемолотую питайю, мед, лепестки розы и соль по вкусу. Чтобы соус несколько загустел, можно добавить две ложечки маисового крахмала. И наконец все это пропускают через сито с добавлением не более чем двух капель розовой эссенции, – ни в коем случае не больше: от чрезмерно сильного аромата кушанье может потерять надлежащий вкус. После того как все это поспеет, соус снимают с огня. Перепелки погружаются в соус только на десять минут, лишь для того чтобы они пропитались запахом, после чего они из соуса вынимаются.

Аромат розовой эссенции был настолько крепок, что ступа, в которой Тита истолкла лепестки, пахла еще несколько дней.

Гертрудис должна была вымыть ее вместе с другой кухонной утварью. Эту работу она каждый раз после еды проделывала на дворе, где бросала живности то, что оставалось в кастрюлях. Так как кастрюли и казаны были больших размеров, лучше всего было мыть их под краном дворового слива. Однако сегодня, когда на обед было подано рагу из перепелок, она попросила об этом Титу. Гертрудис чувствовала, что сделать это ей будет не под силу. На всем ее теле выступил обильный пот, он был розового цвета и источал приятный и дурманящий запах роз. Она испытала неодолимое желание принять душ и побежала сделать необходимые приготовления.